Треугольник
Всемирная паутина в теории должна была бы решить эту проблему, но она перевела её на другой уровень. Немало девушек, действительно, раскрыли карты, и к ним я не подбивал клинья. На заре Интернета можно было увидеть фотографию, иногда возраст, и поехали. Теперь же проверяешь статус, фотографии, любовные смайлики где-то, цветы, комментарии её возможного парня. Но даже у свободной по всем параметрам виртуальной незнакомки может оказаться козырь в рукаве против меня. Вроде бы чист горизонт, но из логова в любой момент может вылезти чудовище, сопровождающее интересную мне красавицу.
Немало у меня было треугольников, но об одном можно рассказать особо. Об особых девушках принято говорить, что они не такие, как все. Для кого-то это самые ванильные барышни, любительницы организовать движ-Париж, статусные, кто угодно. У меня критерий простой – не такие, как все, читают книги. Независимо от пола. И если лет пятнадцать тому назад это бы никого не удивило, а в двадцатом веке вообще было априорным, то сейчас к читающей леди обязательно надо подкатить.
Девушка-филолог в универе, которую я не замечал раньше, зацепила моё внимание. Подошёл, познакомился. После короткого стандартного общения я стал нарывать информацию о ней в Интернете и через знакомых – вроде, была свободной.
Приглашал на прогулки, гуляли, болтали. Признаюсь ей в симпатии, предлагаю отношения. И она мне говорит с улыбкой, что её сердце занято.
- Кем? – глупо спрашиваю я.
- Давай, я тебя с ним познакомлю, - улыбнулась она.
Улыбка и ситуация бесили меня, но было интересно. Тому, кто испытывает невзаимную симпатию интересные разные глупости – почему ему отказали, что ему делать, как это исправить. Человеку умному и безэмоциональному интересно только уйти и жить дальше. Но я к их категории не относился.
Приходим к ней домой. Комната её напоминала тюнингованную ладу, например – постсоветские стартовые данные квартиры украшенные фантазией минималистичной молодой девушки. С одной стороны немного нелепо, а с другой мило.
- Он здесь. – заговорщицки сказала она, мотивируя меня поискать его.
То ли она мистик, то ли шутит, - подумал я.
Я начал осматриваться, подходить к шкафу или столу, а она с улыбкой говорила «холодно» или «горячо». Это и забавляло, и бесило. Почему я не пошёл домой, не отморозился или напрямую не сказал? Нет, ищу невидимого парня или, скорее, причину невозможности нам быть вместе.
- Это Франц Кафка, - сказала она мне.
Я стоял в ступоре.
- Любимый писатель? – спросил я.
- Любимый, - многозначительно ответила она.
- Ну, я пошёл, - предложил я.
- Ну, я же не могу тебя обидеть. Давай я лучше вас познакомлю.
Я чувствовал себя человеком, которого тащат в клуб. Он и идти не особо хочет, но и оставаться ему незачем. Дома скучно, а тут что-то оригинальное, хотя, конечно, странное.
Некоторое время я питал иллюзию, что если она оставила меня, то, возможно, мы будем вместе. Но не тут-то было. Я прочитал Кафку с немалым трудом. Пробовал понять, что она в нём нашла. Не находил. Ощущал лёгкую тень ревности к нему.
- Трудно читать. – сказал я о Кафке.
- Не может быть. У него столько смысла, я буквально проглатываю слова, а потом переосмысляю.
- Не из-за смысла тяжело. Описания бюрократии, юриспруденции, много бытовухи.
Сложно было объективным литературным критиком. Я вроде бы и говорил своё мнение, но будто не только для того, чтобы сказать своё, а и чтобы переубедить. Хотя переубеждать в искусстве не вижу смысла. Кому-то нравится «Война и мир», например, кому-то не нравится – каждый прав по-своему.
Кафка стал основной темой наших разговоров. На тех писателей, которые мне не совсем нравились, я не тратил много времени, но тут приходилось понимать ее через него и соответственно, понять Кафку надо было.
Я говорил и о других писателях, но она умело переводила тему на Кафку. Кого-то она хвалила, кого-то ругала, а Кафка был вне конкурса. Он и все остальные. Все остальные вообще: авторы, художники, музыканты, люди.
Критику в его адрес она принимала с улыбкой. Не насмешливой улыбкой, а с таким снисхождением, которое и раздражало, и умиляло. Будто человек никогда не видел снег и говорит, что он может быть не только белым и не только холодным. Нельзя с ним спорить логически и говорить, что он что-то не понимает. Надо или дать ему этот снег, или слушать его нелепости о том, что снег где-то белый, а где-то черноватый, что есть разные виды снега, другие хорошие писатели.
Вместе с ней я постепенно стал забывать, что есть университет, друзья, какие-то жизненные задачи. Надо было понимать, почему Кафка убивает большинство героев, почему у него ладилось с женщинами, почему отец его не понимал, почему он так верен литературе, почему у него все герои в чём-то виноваты, чем отличаются те, кто винят себя и те, кого винят. И если кто-то писал научные работы по этому поводу, то я это делал уже на автомате. Начинал я из-за неё, но в наших отношениях я запутался, а кафковед продолжал искать ответа на эти вопросы. Хотя я даже не любил Кафку.
В один прекрасный день мне это надоело. Я ей честно сказал, что не хочу быть третьим лишним, а дружить в такой ситуации смысла я не видел. Она отпустила меня легко, сожалея больше о том, что теряет собеседника о Франце Кафке, а не друга или возможного парня.
Но понять её и Кафку надо было. Со временем что-то для себя я всё-таки понял. Или, вернее, принял, ведь Кафка выше моего понимания.
Любить людей из прошлого странно. Но это не выдуманный человек. И она знала, за что его любит. За тот мир, который он создан. Мы же, люди реальные, этих миров не создаём. И если кто-то заглянет вглубь нас, то поймёт, что любить нас не за что особо. Мы обычные – работаем, учимся, женимся. Кафка, Есенин, Моцарт делали то, во что можно влюбиться. И те, кто смотрит глубоко, понимают, что они любят.
Но она смотрела ещё глубже. Она любила не только писателя Франца Кафку и не только биографию. Она любила их в сплетении. Несчастного, забитого, некрасивого мужчина, который никому особо ничего плохого не сделал, а чувствовал себя виноватым, не признавал своё творчество, без которого невозможно литература двадцатого века. Его хочется обнять и обогреть. И вместе с тем, это не с позиции силы. Ты восхищаешься его гением. Ты такого не создашь. Поэтому ты пробуешь убедить гения в том, что он не бездарный, а деликатного человека в том, что он не совершает преступления, попросив подвинуться в театре, например. Он уважает личное пространство, в отличие от многих реальных людей.
Скука и нервы поначалу завершились благодарностью писателю, которого я так и не понял. Да и девушке, которую я не понял. Поняла ли она Кафку – вопрос для меня.
Он избегал женщин – и правильно делал. Они, как и общественное мнение, признают запоздало. Возможно, когда я заведу семью, она поймёт, что Кафка – писатель, я реальный человек, а она живёт в реальном мире, а не в книге. Может, меня, как и Франца Кафку, будут пробовать понять после смерти. А теперь можно только и дальше сжигать свою жизнь, будто большую часть его творчества.
Свидетельство о публикации №217090101987