Знай, что любовь творит беды...

Я случайно увидела картину П.П. Кончаловского «Портрет певицы Зары Долухановой» и обомлела. Хорошо знаю эту актрису!
С портрета смотрела красивая, очень милая, элегантная молодая женщина, в длинном воздушном платье. Черноволосая, ясноглазая. А главное – ее улыбка: нежная, светлая, лучистая. Будто женщина рада... всему миру. Такое приветливое лицо!
Просто ли позирует она на портрете? Скорее - выступает со сцены. Художник пришел на ее концерт, увидел, послушал. И унес в душе волшебный облик, который потом долго и тщательно выписывал, пребывая в счастливом состоянии, не желая прекращать столь сладостную работу.
Певица Зара Долуханова. Портрет датирован 1955 годом. Расцвет моей юности. Пик ее популярности. Она была из десятка самых известных актрис. Каждое ее выступление приветствовалось горячими аплодисментами. Она осталась в истории российского вокального искусства.
Образ, написанный П.П. Кончаловским, мог бы быть совсем иным: ясновельможным. Как теперь сказали бы, крутым. В то время знаменитых людей рисовали маститыми и значительными. А здесь - живой, теплый человек, ласковый, радушный, простой, обаятельный. Можно подойти, посоветоваться. Пожаловаться на судьбу. Попросить помощи. Чудесная женщина на портрете утешила бы любого человека в его трудную минуту.
А какой голос был у Долухановой! Он выделялся среди других. Глубокий, грудной, низковатый - и почти тут же высокое сопрано. Мне даже казалось, что у певицы в гортани есть особые «клавиши» или «струны» для выражения самых разных чувств, любых оттенков переживаний. В ее романсах звучала грусть, и в таком исполнении ощущалась своя прелесть. Даже убедительность - разве бывает любовь без грусти? Казалось, что этот голос органически не может сказать и слова фальши. Если Долуханова пела о любви, то о глубокой, единственной на всю жизнь или трагической. Если рассказывала в песне или романсе о разлуке, то неимоверно печальной, в которой и жить-то невозможно. Но, вместе с тем, в ее устах звучала и надежда: разлука пройдет, любовь вернется. Необыкновенно наполненный, глубокий, волнующий голос, который хороший аккомпанемент мог только украсить и еще больше углубить, а неудачный ничего бы не испортил: голос поглотил бы его. Что бы ни исполняла Долуханова - будь то простая песня или самый изысканный романс, - она пела с большим чувством, тонко проникаясь той драмой, о которой повествовала, как если бы рассказывала о своих собственных переживаниях.
Кто теперь помнит эту замечательную певицу? Кто вообще знает ее в век, когда резко поменялись ценностные акценты? Когда талантливые книги пылятся невостребованными на полках, а любой макулатурный ширпотреб получает статус значительной литературы... Когда какая-нибудь эстрадная певичка, в сто раз лучше дрыгающая ножками и прочими частями тела, чем поющая самую простенькую песенку из трех нот, в одночасье становится популярной, а серьезное искусство пребывает в забвении и даже в записях не послушаешь великих певцов...
Действительно ли я знала певицу Зару Долуханову? Вживую видела лишь однажды в концертной программе да еще несколько раз в телепередачах. Но... это же чисто внешне! На большие концерты не ходила, потому что выросла в бедности и проблемой был кусок хлеба на каждый день, любое платьишко и туфли, не то что билеты в театр или на концерт. Зато я знала Долуханову как певицу. Слушала на домашних пластинках бесчисленное количество раз. Любила. Предпочитала многим знаменитостям.
Я знала и знаю ее совершенно особенно! Сердцем своим...

О память сердца, ты сильней
Рассудка памяти печальной...

Она сыграла в моей юной жизни очень важную роль.
Летом 1955 года, того самого, когда был написан изумительный портрет Кончаловского, я окончила девятый класс. И со мной случилось то, что так четко выражено в знаменитой песне:

Любовь нечаянно нагрянет,
Когда ее совсем не ждешь...


Я была разумной девочкой, отличницей да еще комсоргом в своем классе. Сейчас молодое поколение и слова-то такого не знает, но в наше время комсомольский вожак любого уровня считался значительной фигурой, очень серьезным человеком, точно знающим, как правильно жить. Однако моя душа уже жила другим: романы о любви в свои пятнадцать-шестнадцать лет я поглощала один за другим, втайне мечтая, что когда-то и у меня будет настоящая любовь. Но - именно когда-то... Не в школьные же годы! А вот ведь как получилось...

На заре туманной юности
Всей душой любил я милую:
Был у ней в глазах небесный свет,
На лице горел огонь любви...


Евгений учился со мной в одном классе. Целый год я, увлеченная учебой, не замечала ни его, ни других парней. Зато замечали другие девчонки. Он был в большом фаворе у одноклассниц, а я весь предыдущий год лишь отчитывала его за двойки и тройки, как полагалось комсоргу тех времен.
Этот романс он мог бы спеть про меня. Но скорее - я могла бы так сказать о нем. Правда, небесный свет в глазах и огонь появились все-таки в моем облике, а не в его.
Как всё быстро раскрутилось! Потом Женя говорил, что я давно нравилась ему, но - «ты была слишком идейной и далекой».
Я не понаслышке знаю, что получается, если воспламенилось сердце. Если всё вокруг, кроме любимого человека, перестало существовать.
Стояло лето, учеба закончилась. Мы виделись каждый день. Московские улицы, парк культуры имени Горького стали главными свидетелями наших взаимных чувств. И по сей день не могу спокойно пройти мимо многих мест в родной Москве: непременно остановлюсь, сердце сразу переключится на далекие регистры и услужливо выдаст какое-нибудь воспоминание.
Как рассказать о чуде первой любви? И почему она так часто бывает очень грустной? Недаром ведь называется первой - то есть заведомо не вечной... Сказать, что она была у меня необыкновенной? Что всё преобразилось и перевернулось?
Нравы тогда сильно отличались от сегодняшних, и для меня существовали как возможные только прогулки, встречи с мальчиком, мечты. И... музыка. В то время старшие брат и сестра увлеклись пластинками. Покупали их по очереди, отказывая себе в самом насущном. Вместо их школьных завтраков и обедов в доме на самодельном проигрывателе брата крутились пластинки. Тем летом родители надолго уехали в папину рабочую командировку (мама много помогала ему в работе), так что моими «опекунами» стали именно брат и сестра. Они посмеивались надо мной. В личных делах я их обогнала.
Самые лучшие певцы и певицы пели тем летом для меня. Лемешев, Козловский, Обухова, Максакова, Петров... И - Зара Долуханова, ее исполнение казалось особенно волнующим. Замечательные романсы как бы рассказывали всему миру о том, что со мной творится.
Я под музыку уходила на свидания и слышала ее снова, возвращаясь. Она звучала в нашем доме непрестанно. Разная. Замечательная. Полная мечты. Музыка стала тогда чуть ли не стихией моей жизни. Песни и романсы очень соответствовали моему душевному настрою. А, может быть, наоборот, создавали его. Скорее всего, это было удивительное, хотя и понятное совпадение: возраста, романтизма, первой любви, каких-то особенностей души, которая вот так строилась и жила. Задушевная песня, романс... Это же особая форма музыкального искусства, будто специально созданная для влюбленных людей. Форма, в которой они лучше и точнее могут рассказать друг другу о своих чувствах.

Помню, я еще молодушкой была,
Наша армия в поход куда-то шла.
Вечерело, я сидела у ворот,
А по улице все конница идет.

Тут подъехал ко мне барин молодой,
Говорит: «Напой, красавица, водой».
Он напился, крепко руку мне пожал,
Наклонился и меня поцеловал.

.......................................

Ах ты, душечка, красна девица,
Мы пойдем с тобой, разгуляемся.

Мы пойдем с тобой, разгуляемся
Вдоль по бережку Волги-матушки.

Эх, пускай на нас люди зарятся:
«Ну и что ж это, что за парочка!»
.........................................

Что ты жадно глядишь на дорогу
В стороне от веселых подруг?
Знать, забило сердечко тревогу -
Все лицо твое вспыхнуло вдруг.

И зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед!..
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.


Почему душа вдруг как бы дала крен? Почему стало печально, даже тоскливо? Откуда взялись страдания? Ну не из песен же и романсов самих по себе! Наоборот - именно душа интуитивно отбирала из огромного репертуара разных певцов то, что было ей ближе.
Скоро стало ясно: Женя уезжает. Навсегда!..
Матери у него не было, она умерла много лет назад. Отец, женившийся на другой женщине, служил офицером где-то далеко. Старшего сына поручил сестре, вот Евгений и жил у тетки в Москве. Отношения складывались трудно, родственники тяготились племянником. Восемнадцатилетний мальчишка с трудом выдерживал свою зависимость и попреки.
Выход - уехать.
Если бы я могла, наверное, помчалась бы за любимым, хотя он меня и не звал. Я бы бросилась за ним на край света! От одних мыслей о предстоящем расставании просто сходила с ума.
Песни и тут «угадывали» мою боль и старались помочь...

Зачем тебя я, милый мой, узнала,
Зачем ты мне ответил на любовь?
И горюшка тогда бы я не знала,
Не билось бы мое сердечко вновь.

Терзаешь ты сердечко молодое,
Тебя твоя зазнобушка здесь ждет.
Проходит только время золотое,
Зачем же ты, желанный, не идешь?

.................................................

В грустный час,
В час расставанья,
Слезы сдержи, дорогая,
Не плачь, не тоскуй.
В грустный час
Ты на прощанье
Крепче целуй меня,
Крепче, родная, целуй.
Бесаме, бесаме мучо...

.................................................


Не забыть мне, как в последний раз
Я сказал ей: «Прости, милая!
Так, знать, Бог велел - расстанемся,
Но когда-нибудь увидимся...»

Вмиг огнем лицо все вспыхнуло,
Белым снегом перекрылося, -
И, рыдая, как безумная,
На груди моей повиснула...

А проницательная певица Зара Долуханова, будто хорошо знала меня, любила и близко наблюдала то, что со мной происходит, как бы подытоживала горький пожар, все сильнее охватывавший истерзанное юное сердце:

Ах, когда б я прежде знала,
Что любовь творит бедЫ...

...И вот поздний-поздний вечер. Мы с Женей уже два часа гуляем по окрестным улицам. На дворе роскошный июль. Днем палила жара, а сейчас такой аромат в воздухе! Пахнет жасмином и розами.
- Сегодня достал билет!
Он вынимает из нагрудного кармана рубахи какой-то листок, протягивает мне. Мол, взгляни, наверняка никогда не видела билета на поезд дальнего следования!
Смотрю. Пламенею. Сейчас порву в клочья это бумажное чудовище! Подумать только, от какого-то листочка зависит... моя жизнь! Он навсегда унесет любимого!..
Мы на секунду остановились под фонарем, и я внимательно читаю всё, что написано, не впуская в себя ни единого слова. Потому что душу заполнило страшное: впереди - разлука. Долгая, неизбежная, может быть, и вечная... Горькая и тягостная... Наверное, роковая... В любом случае - унылая, печальная, безысходная...
- Дай-ка уберу, улетит.
- Сейчас! Еще немножко посмотрю...
- Ладно. Только крепко держи, а то ветер унесет.
Действительно... ветер. Как он шаловливо играет с крупными листьями городских деревьев! Будто что-то яростно шепчет им. Уж не о любви ли своей рассказывает? И листочки слушают внимательно, благодарно...
- Сама теперь видишь, уезжаю через два дня.
Внезапно налетает сильный шквал. Я и опомниться не успеваю, как билет вырывается у меня из рук и, подхваченный бурным порывом, мгновенно взмывает ввысь. Но замечаю это только я. Мой любимый пока ничего не видит. Предательская радость колотится в сердце. Однако...
- Билет! - кричу я на всю улицу. - Его унесло!
- Как? Куда?
Мы оба срываемся с места и бежим вперед. Скорее! Поймать! Догнать!
Мечемся по ночной Москве, как листья дерева, сорванные почти ураганным порывом. Туда, сюда... Бесполезно! Наш белый листок исчез бесследно! Надо иметь крылья огромной птицы, чтобы полететь ввысь, догнать его. Мы пытаемся. Но...
В поле зрения попадается скамейка. Буквально грохаемся на нее. Устали. И не столько от беготни за билетом, сколько от душевного напряжения. Оба очень расстроены.
- Что же теперь делать? Тетка взбесится. Такие деньги!..
А у меня и копеечки никогда не бывает, не то что крупной суммы на билет. И все же говорю:
- Я достану деньги. У кого-нибудь одолжу. Купишь новый билет.
- А чем отдавать будешь?
Но разве сейчас это имеет значение? Новый билет будет... не на через два дня. Пока достанем нужную сумму, пока Женя купит билет... Еще несколько дней вместе! Вечность счастья!..
Деньги одолжила у подруги сестра, и мы потом долго, вплоть до возвращения родителей домой экономили на еде. Долг вернули полностью.
Потерянный билет не помог. Евгений уехал, как и собирался. Всё погасло. Потеряло смысл. Родители, вернувшиеся из долгой командировки, узнали о моих грустных делах от брата и сестры. Не знали, как меня успокоить. Подруги, знакомые, все в один голос говорили, что парень недостойный, коли смог запросто оставить свою подругу навсегда. Разве это не лучшее доказательство его плохого отношения? Появится другой человек, обязательно. Но сначала - закончи школу.
Никакие разумные доводы не действовали. Даже наоборот. Вот только песни, особенно романсы...

В час, когда мерцанье
Звезды разольют
И на мир в молчанье
Сон и мрак сойдут,

С горькою истомой
На душе моей
Я иду из дома
На свиданье к ней.

И свиданье это
В тишине ночной
Видят до рассвета
Звезды лишь с луной.

Нет в нем ни лобзаний,
Ни пожатья рук,
И хранит молчанье
Мой прекрасный друг.

Не пылают очи
У нее огнем, -
В них разлит мрак ночи
С непробудным сном.

И когда приду я,
Тихо к ней склонюсь,
Все ее бужу я
И не добужусь.

И как можно добудиться? Ведь она... то есть я... уже умерла! Всё, что существует, проходит мимо и совершенно мне неинтересно...
И сейчас трудно понять, как я тогда выжила. Как дождалась начала учебного года. Учиться очень любила, потому занятия, как я надеялась в глубине души, принесут облегчение, выведут из состояния невыносимой печали.
Как сейчас, помню то первое сентября десятого класса. Иду в школу. День стоит погожий. Кругом - девчонки с цветами и в белых нарядных фартучках, мальчишки, тоже принарядившиеся, но ни за что не желающие показать, что и для них сегодняшний день праздник. В открытое окошко дома, мимо которого прохожу, доносится знакомая и очень нравившаяся мне песня:

Вот кто-то с горочки спустился,
Наверно, милый мой идет.
На нем защитна гимнастерка,
Она с ума меня сведет.

На нем погоны золотые
И яркий орден на груди.
Зачем, зачем я повстречала
Его на жизненном пути?

Хочется постоять и дослушать песню. Но надо спешить: опоздаю на уроки. Как бы отрывая сердце от того, что мне бесконечно дорого, тороплюсь на занятия. Едва протиснувшись вместе с другими сквозь калитку школьного забора, я вижу Женю. Он стоит в окружении наших нарядных девчонок, высокий, кудрявый, улыбчивый. Слышу его шуточки. Даже улавливаю ту, которую он часто произносил: «Среди роз один барбос». Девчонки хохочут, о чем-то расспрашивают его. А я будто застряла одной ногой в сетке забора: стою, как парализованная. Значит, он вернулся... И, видимо, не сегодня, несколько дней назад... Наверное, мачеха воспротивилась его проживанию в семье... Тетке придется снова потесниться. Но...
Но совсем не это волновало мою душу. Почему не позвонил, что вернулся? Почему не искал встречи со мной? Даже не спросил, как я тут жила-была? Почему, заметив меня, лишь кивнул, сразу переключившись на других? И вовсе не спешит подойти...
Я тогда не понимала, что начинается мучительнейший год в моей жизни, когда меня любить будут все меньше, а я - все больше. Еще продолжатся встречи, прогулки... Даже добрые слова... Но все мои попытки, что называется, наладить отношения ни к чему хорошему не приводили.
Я стала хуже учиться, и теперь меня иногда «разбирали на собраниях». Двоечники и троечники женского пола, сами отнюдь не ставшие лучше учиться в последнем, десятом классе, с удовольствием драконили и позорили меня на собраниях, отлично зная, по какой именно причине дела мои пошли неважно. Это было такое злорадство! Отвратительное, интриганское, бабское... Ведь причинительницами зла как раз были они, без зазрения совести рвавшие у меня любимого. Наговаривали ему на меня всякие гадости, и теперь вместо ласки я частенько видела в его глазах насмешку. Надо было закрыть свой «сердечный фонтан», перестать даже думать об этом человеке, отойти в сторону, не дожидаясь, пока это окончательно сделает он со товарками. Но... поди сделай такое, когда любишь до невыносимости! Когда без этой любви для тебя уже и нет жизни...
Теперь, с расстояния лет, мне кажется, что, видимо, все у нас шло по известному горькому принципу, четко обозначенному Пушкиным:

Чем меньше женщину мы любим,
Тем больше нравимся мы ей.

Хотя... может быть, дело было в ином. В самой неистовости моей первой любви, счастливой и разнесчастной одновременно. За всю свою дальнейшую женскую жизнь я не знала подобного чувства, но и такого лиха, как в том году, тоже. Может быть, мы совсем не подходили друг другу. Покопаться - причин найдется много. Но - какая разница?
Коллектив учителей был очень сильно озабочен. «Ты катишься в пропасть!» - предрекали доброжелатели. «Опомнись, пока не поздно! Уйди от него сама, он же мизинчика твоего не стоит!» - увещевали те, кому больно было наблюдать за моими страданиями.
А однажды...
Учительница математики поманила меня пальцем после уроков: мол, подойди-ка сюда. Все уже разошлись по домам. Я с удивлением направилась к окну коридора, где стояла она. «По дороге» подумала, что, наверное, попросит с кем-то позаниматься. Пожалуйста...
- Нет, ты скажи мне, - напористо приступает она к разговору и повторяет свой вопрос несколько раз. - Только мне одной. Даю слово, никому не сообщу.
О чем это она?
- Что у тебя с Евгением?
Но вся школа знает, что у меня с ним любовь. Что я по этому парню схожу с ума и всё в моей жизни перевернулось...
- Ты стала хуже успевать по математике!
Стыдливо опускаю глаза долу. Искренне смущена! Занимала по этому предмету первое место среди старшеклассников района, а теперь...
- Ты живешь с ним?
Странный вопрос, подумала я. Удивленно посмотрела на математичку. Ответила – как на уроке у доски:
- Нет, зачем же? Он живет у своей тетки дома.
Учительница досадливо скривилась. Но я понятия не имела о том, что словосочетание «жить с кем-то» имеет еще и иное, кроме главного, значение…
- Чудачка! – вздохнула учительница. – Придется спросить по-другому: ты ему даешь?
Ну что я могла ему давать? Вдруг догадалась: списывать математику! Ну, конечно! Женька списывал у меня всё подряд, но на контрольных я помочь ему не могла, он получал одни двойки. Вот она и решила узнать правду своим хитреньким способом…
- Нет, - сказала я без колебаний. – Не даю. Он сам делает все уроки.
- Ох, ты, господи! – разозлилась математичка.
Я догадалась: она не поверила мне!
- Ты, что ль, совсем дурочка? – разозлилась она.
«Все равно не выдам его!» - твердо решила я. И продолжала стоять молча, не ответив на вопрос о том, совсем я дурочка или не совсем. Об ином, чем прямое, значении словосочетания «даешь ему» я в ту пору тоже не подозревала.
- Нет, ты все-таки скажи мне, только мне одной, - продолжала она. – Я никому ничего не скажу. Ты спишь с Женькой?
Если возможно воспламенение человека без того, чтобы его облили бензином и подожгли, то именно это со мной и произошло. Сердце заколотилось, как мотор машины.
- Ты только мне скажи, а уж я – никому! Так спишь?
- Не-е-ет! – отчаянно вскрикнула я, и мой голос, кажется. откликнулся в каждом углу школьного коридора.
И тут же пожалела. Хотя у нас действительно не было близких отношений – время стояло совершенно иное, чем теперь, да и воспитывали меня в соответствии с тогдашними взглядами, - сейчас подумала о том, что надо было бы сказать нахалке: «Да, сплю!» Раз она так просто, не испытывая ни малейшего чувства неловкости, задает мне такой вопрос, то… Жаль, что не успела сообразить.
И в ту же секунду я подняла с пола портфель и с вызовом, не прощаясь, понеслась к лестнице.
- Ты… ты дрянь! – жахнула мне математичка в спину. – Я забочусь о тебе, а ты… Хамка! Больше тебе не видать пятерок по математике, так и знай!
Через минуту она нагнала меня и схватила за руку.
- Но если ты и вправду не спишь с ним, тогда всё в порядке! – проорала она на всю лестницу, забыв о том, что обещала: разговор будет строго конфиденциальным.
Я вырвалась и со всех ног понеслась вниз по лестнице. Стремительно удирала домой. А где-то вдали вдруг с болью и возмущением зазвучали любимые песни и романсы, будто от пошлости математички разбились и горестно зазвенели все пластинки сразу…
Душа моя разрывалась от чувства омерзения к математичке и от непрекращающейся печали тех дней. «Всё в порядке!..» Мое сердце было не просто разбито в те дни; я действительно потеряла тогда основные ориентиры и, кажется, даже самый главный: зачем вообще жить?
Мы закончили школу. Лето прошло в попытках поступить в университет и переживаниях. Осенью Женя ушел в армию. За три года и четыре месяца службы не написал мне ни одного письма. А я продолжала ждать. Училась, работала. Дела спасали. И, конечно, по-прежнему верой и правдой мне служила музыка: утешала, радовала, объясняла, поддерживала надежду.

Ах, когда б я прежде знала,
Что любовь творит бедЫ,
Я б с весельем не встречала,
Не встречала полуночные звездЫ…

Милая, теплая, душевная певица Зара Долуханова, кажется, всё обо мне знала и старалась помочь. Своим высоким искусством. Очень простыми, доходчивыми, мудрыми словами. Она готова была петь для меня хоть круглые сутки. Столько, сколько я способна буду ее слушать. И я слушала. В каком-то смысле она спасала меня от отчаяния. Настоящего, без прикрас и чрезмерной экзальтации. Я и сейчас слышу этот завораживающий, проникновенный, столько объясняющий мне голос.

Я б слила из воску яра
Легки крылышки себе
И на родину б вспорхнула
Мила друга моего.

Я б на родину вспорхнула
Мила друга моего,
Нежно-нежно я б взглянула
Хоть однажды на него.

Почти три с половиной года в разлуке с любимым… В горькой и тягостной, унылой и безысходной разлуке…
Постепенно произошло то, что, наверное, и должно было произойти: я перестала ждать. Но однажды, совершенно неожиданно, вдруг услышала по телефону голос, мягко, почти вкрадчиво назвавший мое имя. Не узнать его я не могла! Помню, как замерла с трубкой в руке. Хотелось всё бросить и ринуться навстречу с любимым, который, оказывается, меня не забыл…
День-два я жила на необыкновенном подъеме. Вспоминались и сами собой пелись одна песня за другой, романс за романсом. Казалось, жизнь вернулась назад.
Но радость и восторг длились совсем недолго. Вместо прежней любви в душе царила пустота. Я сгорела. Если бы все эти годы мне светил реальный огонек надежды, я удержала бы в душе свою необыкновенную любовь, и со временем она бы вызрела, повзрослела, стала еще сильнее. На таком чувстве я, наверное, построила бы замечательную семью. Но всё безвозвратно ушло.

Ах, когда б я прежде знала,
Что любовь творит бедЫ…

Это тоже было бедой – потеря столь сильного чувства, умирание души…
Году в восемьдесят четвертом по заданию одной редакции, которой ко Дню учителя требовался материал о хорошем педагоге, я, преподаватель и журналистка, отправилась в свою прежнюю школу. Знала, что кое-кто из моих бывших учителей еще работает там. Постаревшие женщины радовались встрече со своей бывшей ученицей. Обнимали, целовали, плакали… Вместо мудрого разговора о самых результативных методах обучения и воспитания они вспоминали прошлое. Мое – и в какой-то степени свое…
- Как же ты тогда любила своего парня! - с великим удивлением говорили учителя. - Помнишь, многие пытались объяснить, что он не стоит таких чувств, но ты никого не слушала. В учительской только и разговоров было, что о тебе. Мы очень тебя жалели, хотели уберечь от несчастий. Но... в глубине души немножко и завидовали: ты всех превзошла...

То было раннею весной,
Трава едва всходила,
Ручьи текли, не парил зной,
И зелень рощ сквозила...

То на любовь мою в ответ
Ты опустила вежды -
О жизнь! о лес! о солнца свет!
О юность! о надежды!

...И вот десятки лет спустя передо мной замечательный портрет известной певицы. Казалось бы: всё, что рассказала здесь, - не о ней, а о себе самой. Да нет, и о ней тоже. О ней больше, чем о ком бы то ни было другом. Потому что она была как бы голосом души моей. Она озвучивала в песнях мою нежность и любовь. Говорила о восторге жизни. О печалях ее и неизбежных разлуках. Она предупреждала, оберегала, хотела помочь. Наполняла сердце таким светом! Таким трепетом! Она в каждой своей песне и в каждом романсе говорила, что, несмотря на горечь и беды, те самые беды, которые «творит любовь», все равно нет в человеческой жизни чувства более возвышенного и святого.
Я смотрю теперь на портрет Зары Долухановой, и меня, как в юности, вдохновляет ее чарующий, ласковый взгляд. Она будто и сейчас хочет согреть, защитить от новых проблем. Предупредить о чем-то... Потому что жизнь на любом витке полнится неизбежными сложностями. И по-прежнему так важно услышать ее доброе слово - в песне или романсе.
На портрете она, конечно, выступает со сцены. В концерте, сразу для многих людей. С каким живительным приветом идет она навстречу людям! С каким явным желанием помочь всякому, кто в ее помощи нуждается! Подарить прекрасное, пробудить способность оторваться от чрезмерной заземленности, воспарить к Красоте - музыки, своего собственного существования, открыв в нем лучшие стороны, к Красоте жизни вообще.
Милое, ясное, лучезарное лицо... Меня наполняет чувство огромной благодарности художнику за то, что оставил в веках облик волшебной и такой человечной певицы, Зары Долухановой. В ее образе он передал нечто чрезвычайно важное – излучение нежности и доброты.