Не верь глазам своим. 6

      Превозмогая боль в отдавленных ногах, человек заспешил подальше от страшных звуков. Шел не глядя, головой вперед, плечами и всем корпусом, как тараном, пробивая себе путь в растительности. Листья по ходу чиркали по лицу бритвенно острыми кромками, но он перестал обращать на них внимание, да и не было сил: руки безжизненными плетями болтались вдоль тела. Наконец, чувствуя, что вот-вот рухнет от изнеможения, остановился, решив, что достаточно удалился от места стычки с пятнистым хищником. Отдышавшись, поднял голову. Поредевшие вокруг заросли стали заметно ниже ростом. Солнечный свет свободно проникал меж листьев и узорчатой мозаикой из ярких медовых пятен ложился на подстилку. Немного поразмыслив, журналист пришел к нехитрому выводу, что он приблизился к краю высокотравных джунглей. Хорошо это или плохо для него – судить о том пока было рано. Волновало сейчас: что ждет дальше? Пройдя еще немного, он вскоре получил ответ на этот вопрос.
      Путь преградили густые поросли небольших – немногим выше человека – растений. Кортман присел на корточки и, отдыхая, задумчиво оглядел их. Растения как растения: на рубчатом мясистом стебле, как на арматурном пруте, словно нанизаны в несколько ярусов резные, звездчатой формы, чаши, поросшие по нижней стороне серебристым ворсом. По виду так совсем безобидны. Но вот их мрачный окрас – темно-синий на свету, почти лиловый в тени – не внушал доверия. От растений исходил пряный, чуть сладковатый аромат. Том потянул носом. Было что-то еще, непостижимо знакомое, что манило к ним, и это настораживало больше всего.
      На всякий случай предпочтя не рисковать, журналист решил поискать обход. Повернув направо, долго брел вдоль синих зарослей, но те, казалось, тянулись бесконечно, и спустя немного времени от этой затеи пришлось отказаться. Поворачивать же назад не собирался ни в коей мере: вернуться, зная, что за опасности там подстерегают, было равносильно самоубийству. В конце концов, обреченно вздохнув, решился на эксперимент. Подойдя вплотную, коснулся пальцем самой подозрительной части растения – нижней ворсистой поверхности одной из чаш, и тут же отдернул руку. Прислушался к ощущениям. Ничего. Том был уверен, если бы перед ним рос инопланетный аналог крапивы, результат не заставил себя ждать. Прождал для уверенности несколько минут, но никаких подозрительных изменений в собственном организме не заметил. Стиснув на всякий случай зубы, ринулся на приступ зловещих растений. Первая же попытка окончилась неудачно. Ближайший стебель, на который человек наступил каблуком, надеясь заломать его в сторону от себя, сочно хрупнул и, легко переломившись в основании, опрокинулся на незадачливого путешественника. На Тома плеснуло несколько пригоршней прозрачной жидкости. Взвыв от неожиданности, он резво отпрыгнул в сторону и, усиленно поминая дьявола, бросился отряхиваться. Но сразу опомнившись, остановился. Жидкость, попавшая на кожу, не пахла, не жгла, и вообще не причиняла никакого вреда. Напротив, ее прикосновение было приятным, пробуждало забытые в блужданиях по безводным травяным гущам ощущения. С трудом сдерживая нервное возбуждение от нахлынувших надежд, трясущимися руками наклонил один из побегов и заглянул внутрь самой нижней чаши. Действительно, в углублениях на внутренней стенке природного сосуда блестели лужицы влаги. Совсем небольшие. Буквально, на один-два крохотных глотка. Послав к чертям всякую осторожность, журналист попробовал жидкость на язык. Распухший и шершавый от жажды, тот не почувствовал вкуса. Но для Тома это уже не имело никакого значения. Уверившись, что перед ним запасы желанной воды, он ворвался в гущу растений, заламывая направо и налево толстые стебли, с жадностью опрокидывая в рот содержимое водоносных чаш. Меньше, чем через полчаса, Кортман наконец-то утолил свою жажду.
      Воспрянув духом, журналист готов был продолжить путь. Заблудиться в лиловых зарослях он не боялся: в случае чего всегда можно было вернуться назад по собственному следу из порушенной растительности. Пробираясь сквозь плотные ряды водоносных растений, Том на каждом шагу подвергался душу из качающихся чаш. Вначале это казалось ему забавным, но довольно скоро, промокший с ног до головы, он возненавидел окружающее его лиловое царство торжества влаги и сырости. Под ногами причмокивала чернильная гниль, от которой несло болотной затхлостью, и при желании нетрудно было догадаться, что ожидало впереди. Но все равно изрядно удивился, когда на очередном шаге погрузился по щиколотку в воду. В ботинках неприятно захлюпало, но Кортмана это надолго не остановило. И так уже весь мокрый насквозь, он только устало махнул на это обстоятельство рукой и побрел дальше. Вода поднялась до икр, потом дошла до колен. Дальше идти было некуда: заросли резко обрывались, а впереди насколько хватало глаз поблескивало обширное водное зеркало, усеянное мелкими низкими островками. В стеклянисто прозрачной толще лениво шевелили бахромчатыми нитями завитки мочал подводных растений. Раздумывать, что делать, долго не пришлось: приглушенные расстоянием хищные хлопки позади подсказали единственно возможный путь. Увязая в илистом дне, Том вошел в воду по пояс, лег на живот и поплыл к ближайшему островку.
      Плыть было тяжело, одежда и обувь тянули вниз. Делая резкие торопливые гребки, журналист быстро вымотался и последние несколько ярдов до островка проделал на пределах сил. Наконец добравшись до плоского бережка, выполз на четвереньках из воды. Отлежавшись немного, он встал и огляделся. Весь заросший серо-зеленым мхом островок оказался совсем крошечным – от одного края до другого было не больше двух шагов, – и зыбко покачивался под ногами. Все говорило о том, что под ним плавучий остров.
      Самое время было взять небольшой тайм-аут и в спокойной обстановке поразмыслить о своих дальнейших перспективах. Первостепенной задачей для себя он полагал: найти на время безопасное место, где можно как следует передохнуть, а если повезет, то и переждать ночь. Судя по положению солнца, медленно, но неуклонно клонящегося к горизонту, с поисками убежища разумно было не затягивать. Тишина и безмятежность, царящие вокруг, навевали мирное спокойствие, ненавязчиво подводили к мысли, что лучшего варианта, чем здесь, не предвидится. Но в любом случае требовалось убежище посолиднее и понадежнее, чем то, где сейчас пребывал Том.
     Присмотрев впереди подходящий островок, он на глаз прикинул расстояние. Чтобы добраться до него, надо было хорошенько поднапрячься, но, вероятно, оно того стоило. Еще один изматывающий заплыв, и Кортман вскоре достиг цели. Сплющенный блином, как и прочие поблизости, с куполовидным возвышением в центре, этот островок также был сплошь покрыт мхом и мелкой щеткой бледно-желтого лишайника. Поднявшись на холмик посередке, журналист бросил взгляд назад, мысленно отмеряя пройденный им путь. За широкой полосой лениво струящейся воды раскинулась панорама моря высокотравья, окаймленная по берегу лиловой растительностью. Поодаль над всем этим величественно парила гигантская фигура. Меж тонких ног-ходулей, по-паучьи выламывающихся острыми суставами вверх, плавно, в такт медленным движениям, раскачивалось продолговатое тело; обращенная вниз узкая, клином, морда оканчивалась поперек гантелевидным утолщением. Глаз с трудом воспринимал невероятные габариты существа, обманывался в масштабах: издали оно казалось всего лишь ничтожным медлительным насекомым. Затаив дыханье, Кортман следил за ним, не отрывая взгляда: вот оно остановилось, тело-веретено качнулось влево-вправо, словно колеблющаяся стрелка компаса. Р-раз! – и отделившаяся нижняя челюсть с хлестким щелчком пастушьего бича, многократно удлиняясь, устремилась вниз. Еще мгновение – и челюсть со схваченной добычей вернулась на место. Сомкнувшаяся пасть еще неторопливо перемалывала несчастную жертву, а хищник брел уже дальше, высматривая под ногами очередное зазевавшееся животное.
       Кортман хмыкнул. Похоже, налицо какое-то хитрое строение невероятно гибких челюстных мышц, а принцип действия ловчего органа будто заимствован у личинки стрекозы. Воспоминания о том, что недавно сам едва не угодил в пасть фантастического чудовища, заставили стереть ухмылку с лица. Но он уже устал от постоянного страха за свою жизнь. Сейчас, сидя на холмике и потихоньку обсыхая на солнце, хотелось всего лишь почувствовать себя в роли постороннего наблюдателя сценок из жизни диких обитателей чужого мира.
       Уверенный в безопасности новообретенного убежища, он расслабился, а потому тихий всплеск поблизости оставил без внимания. Лишь, лениво повернув голову, отметил исчезающий на поверхности миниатюрный водоворот да расходящиеся по воде круги. А чуть погодя Тому показалось, что в глубине у берега мелькнула узкая тень и блеснула чешуя. Через минуту встретившись ненароком взглядом с холодным взором пары остекленнелых пузырьков глаз на поверхности, испытал легкое беспокойство. Тревога отступила, когда рассмотрел под водой типично рыбью, сплющенную с боков, голову с бульдожьим прикусом пасти, спинной плавник по всей длине тела. Навскидку в рыбе было не меньше шести футов, а ее плотоядные намерения в отношении человека не вызывали сомнений, но что она могла против него, пока он на суше? Лезть же в ближайшее время в воду Том не намеревался. Будто прочитав его мысли, рыба ушла на глубину. Но не успел журналист вздохнуть с облегчением, как показалась вновь. Разогнав волну, скользнула на берег и живой ртутью заструилась к человеку. Застигнутый врасплох Кортман на секунду замешкался. А, опомнившись, бросился к противоположному краю островка, и заметался на берегу. Здесь его и настигла юркая бестия. Метнулась серебристой молнией и повисла на левой ноге, вонзив зубы-иглы в икры. Дико вскрикнув, журналист рухнул на мох, судорожно пытаясь оторвать вцепившуюся гадину. Пальцы безуспешно скользили по гладкой, словно из полированной брони, голове. Та держала мертвой хваткой и в ответ лишь крепче сжимала челюсти. Выхватив пистолет, Кортман ударил ее рукояткой. Еще, и еще раз. Бил, пока напруженное чешуйчатое тело не прекратило извиваться и, наконец, безжизненно обмякло. Но даже издохнув, рыба не ослабила хватки. Ногу под зубастыми тисками, казалось, прожигало насквозь. От адской боли в глазах темнело, и, не дожидаясь, пока отключится, Том приставил ствол револьвера к мутному рыбьему глазу, а затем спустил курок. Выстрелом рыбе снесло полголовы, после чего она тотчас отвалилась. И только, когда стало ясно, что с хищницей покончено наверняка, журналист запоздало ахнул: «Последняя пуля!»
       Против ожидания облегчения не наступило, нога пылала пуще прежнего. Цедя от боли сквозь зубы ругательства, Кортман вскочил на ноги, пинком послал практически обезглавленное тело в воду. Спокойная до того поверхность моментально взбурлила и окрасилась желтой мутью. От мысли, что в воде полно других плотоядных тварей стало дурно. Но уж совсем тошно было за собственную опрометчивость. Спасительное по его предположению убежище неожиданно обернулось ловушкой в осаде из – дьявол знает сколько! – зубастых глоток. От внезапно накатившего приступа слабости подкосились ноги, и неожиданно для самого себя он очутился на земле. Подозревая неладное, Том задрал брючину: место укуса зловеще багровело, прямо на глазах наливаясь опухолью отечности, из ранок от зубов сочилась прозрачно бурая слизь. Яд? Кортман лихорадочно пытался припомнить, что в таких случаях положено делать: отсосать яд, перетянуть укушенную конечность… Но… Какой в этом смысл? Эти меры еще могли бы помочь после встречи с земными ядовитыми тварями. Здесь ничего неизвестно – ни характера действия токсинов, ни как они быстро действуют. В лучшем случае удастся продлить себе жизнь на полчаса или час. А дальше? Помощи ждать неоткуда. Кортман застонал от досады и упал на спину, отрешенным взором уставившись в небо. Столько сил затрачено, столько вытерплено, чтобы выжить в дурацком, непонятном что за мире – не дать погибнуть себе от жажды, от лап и зубов хищников. И вот – на тебе! Умирать сейчас от укуса какой-то ядовитой рыбины!..
       … Охваченный жаром Том лежал, прислушиваясь к тому, как пламя боли постепенно расползается от ноги по телу. Смириться с неизбежно скорой смертью не получалось, завладевшее им поначалу тупое безразличие сменилось на отчаянное желание жить. Ставшая вдруг тесная грудная клетка стискивала неровно колотящееся сердце, мучительно давила на трепещущие в судорожных вздохах легкие. А ему только и оставалось, что строить мрачные предположения, что произойдет раньше: откажет сердце или его ждет смерть от остановки дыхания? Но, скорее всего, прежде он впадет в беспамятство и кому, а там уже – и конец. Может так оно и к лучшему. Встречать собственный конец в ясности ума представлялось чем-то невыносимо ужасным, верхом несправедливости судьбы. Жалость к самому себе все еще продолжала душить его, пока тем временем воспаленное в подступающей горячке сознание Кортмана незаметно для него погружалось в водоворот бессмысленных и фантасмагорических видений… Глубже и глубже, где на самом дне человека поджидала спасительная и милосердная тьма.
      Но Том ошибался, тьма эта вовсе не означала конца.