Война и любовь Александры

  Прекрасен мужчина, вставший на защиту Отечества.  Еще прекраснее женщина, которая и не подозревает о своей роли воительницы на войне, считая себя всего лишь помощницей, едва заслуживающей одобрения, ибо вся тяжесть и тяготы сражений легли на плечи защитников-мужчин.
 
  Война так далеко, если называть ее II мировая  и так близко, если идти по дороге памяти в наше послевоенное детство.
-Мама, расскажи нам про немцев!
-Мама, про войну, про наших..
-Мама, про самолеты, как они бомбили, а наши зенитки их - бах!, бах! Ураааа!!!

  Мама прилегла отдохнуть на свободную минутку, а мы, как многорукий и многоногий комок, обвиваем ее со всех сторон, четверо девчонок-сестричек прижимаемся всем тельцем к мамочке и тормошим и умоляем ее рассказать про войну.

  Как ни странно, но тема о войне была закрыта для домашнего обсуждения. Вокруг нас жили фронтовики – отцы наших многодетных семей-соседей, мама наша тоже воевала, мы это точно знали, но никто из них не спешил и даже не обещал рассказать когда-нибудь о той страшной войне, с которой они недавно вернулись.

 Ни Павел Егорович, уважаемый фронтовик, сосед, растивший пятеро девчонок и постоянно подтрунивающий над нами: "Что, мало каши ели? Дверь не отворить самим???"
  Ни грозный отец Ермолиных, десятерых детей, живущих напротив нашей квартиры; ни хромоногий «лягай-нога», уважаемый фронтовик Кормачев, отец моей подружки по двору.

  Никто из них войну не вспоминал, а на наши приставания, не сговариваясь, отвечали: "Вам лучше об этом не знать."
 
  Но торжество победы и победителей жило рядом с нами – в наших каждодневных радостных настроениях, новостях «Последних известий», в хрониках-журналах в начале каждого кино, которые были равносильны программе «Время».

  Мы росли вместе с патриотическими мажорными звуками песен, с пионерскими и комсомольскими песнями-речевками, с гимнами строителей первых пятилеток и первых космических полетов.

  Мы проживали свое самое счастливое послевоенное детство, не замечая скудости и даже отсутствия материальных благ, еще и неизведанных нами.

  Взобравшись на очень- очень высокую единственную нашу кровать, застеленную двумя матрасами, набитыми до отказа золотистой и душистой, но все-таки «кусающейся» острыми кончиками остей-трубочек, соломой мы прыгали и ползали по этой пружинистой постели вокруг своей любимой мамочки и не уставая просили ее:
-Мама , ну расскажи нам про войну! – зная, что мама, наша добрая душа, удовлетворит наш интерес и что-нибудь да нам расскажет.

  Чаще всего это была книга, которую мама читала не переставая, меняя ее в библиотеке так часто, что мы даже не всегда успевали отследить судьбу героев одной, как мама уже читала нам главы другой, такой же захватывающей военной истории.
  Вот из этих книг и песен, которые пела нам мама и складывался облик той грозной войны, для нас, ее военных и послевоенных детей. Но самыми ярким картинами войны были мамины сны.
-Ладно, - говорила она, обнимая нас всех, собирая вокруг себя воедино, - расскажу вам сон.

  - Сегодня проснулась, вся в холодном поту, вы еще спали, девки, а я как наяву все видела и слышала, хотела вас всех сгрести и бежать, а проснулась и отлегло, это был сон.
 
 Снится мне грозное море, огромные волны накатывают на борт нашего бота, стальные, холодные. Мы с Павлой у борта лежим , накрывшись плащ-палаткой.

  Так качает волна, что кажется все внутренности сдвинулись с места, муторно и тяжко, плывем не первый день из Архангельска на Мурман.

  Скорей бы земля матушка, твердь, а не зыбь бескрайняя. Утро. Туман. Сигнальщик кричит: Вижу порт.

  Сразу все  закопошилось, зашевелилось, спящая палуба ожила, говор начал нарастать , а вместе с ним гул. Странный такой, незнакомый, густой и грозный. И сразу небо вспыхнуло сполохами прожекторов и ослепительно яркими разрывами снарядов и трассирующих пуль.

  Мы, как завороженные, смотрели в небо, впервые видя в нем летающие машины, тяжелые, быстрые, летящие над нашими головами как черные кресты, отпускающие бомбы прямо в наши поднятые лица!
 –Воздух! Воздух!! В укрытие! Мы падали и хватались за борта и друг за дружку, вся наша рота девчонок уже сгрудилась у борта, которым бот коснулся причала.

  Выскакивая на берег, вытаскивая и подсаживая друг дружку, высаживаемся  не по уставу на берег и падаем на настил от разорвавшегося рядом снаряда.

  Крики, лязг, треск и гул самолетов, уханье бомб, столбы воды и земли, все вздыбилось вокруг, мы лежим в самом центре бомбежки.

 Уши заложило, гарь и дым перехватывают дыхание, хочется  орать от страха и ужаса ... Мы с Павлой увидели наших бегущих в сторону сопки и тоже кинулись в след им. 
 
  Земная твердь оказалась каменистой , с грудами  камней и валунов. Камни были ледяными, но таким крепким, что хотелось спрятаться не только за ними, но даже под ними.
  Искали щели и ямки, вжимались в холодные россыпи мелких камней, затыкали уши от непрестанного гула и боялись пошелохнуться. Как только гул стих, раздались стрекочущие автоматные очереди – повернулась на спину - а над портом на бреющем полете идет фашистский самолет и поливает расстрельным огнем всех, кто не успел добежать до укрытия…

 
  Тонкими аккуратненькими пальчиками мама перебирает свои русые волосы на проборе и молчит, устремив взгляд куда-то вдаль. Мы ждем, когда она продолжит свой рассказ. А она молчит. Что она вспоминает?

  Первые два месяца лета 42-го? Когда их, не обстрелянных и едва обученных в Архангельской школе связисток привезли в Мурманск, где наземные бои уже были приостановлены и вся тяжесть битвы перенеслась на море.

  Под самый шквальный огонь и не стихающую бомбежку с воздуха они как раз и попали 19 июня 42 по прибытии в Мурманский порт. На город в тот день было сброшено больше 10 тысяч бомб, земля гудела и рвалась, небо едва просматривалось сквозь пороховые тучи, обучение новобранцев началось и продолжалось в таких условиях  до конца лета.

 -Мама, а что было дальше?
 – А дальше, деушки, была небольшая передышка, немного стихло, не было слышно моторов, только крики людей на пирсе и зычный голос нашего командира: - Отбой воздушной тревоги! Стройся!!!

  Мы сбегали по склону сопок, цепляясь за кустки и камни, отряхивая мох с гимнастерок и юбок. Построились, замерли перед командиром. Счастливы, что стоим, что живы, что рядом девчонки-землячки. Со мной всегда рядом была Паша, моя боевая подруга.
 - Мама, это тетя Павла Рогалева, мама Галиной подружки?
 – Да, да, деушки, это Павла….. Нас тогда всех чуть под трибунал не отдали, мы ведь со страху все в строй встали без оружия, ни у одной не было в руках винтовки, во время налета так бежали и прятались, что не помнили, кто и где оставил оружие.

  Крепко нам досталось от командира в тот раз! Крепко. Но он пожалел нас на первый раз, сказал, что боец, оставивший свое оружие – предатель, готовый сдаться в плен. Напугались мы все сильно. По законам военного времени за это полагался расстрел.

  Но ситуация была тяжелая, порт был разбомблен, неразбериха и бардак, а мы все, как цыплята за наседкой,  собрались по первому сигналу к  командиру и никто из нас даже не ранен был. За это нас командир похвалил и отправил на постоянное место службы в 4 отдельный  зенитно-артиллерийский дивизион.

  Главной задачей дивизиона было прикрытие баз подводных лодок в Ура-губе и Сайда-губе. Нас  с Павлой поставили на линию связи батареи с командованием. Началась наша  военная жизнь девушек –матросов на Северном флоте.
(продолжение следует)