А был ли мальчик? Был!

               

                «Нации, народу, армии, не следует
                забывать о своем прошлом:               
                ведь оное составляет их славу».               
                Наполеон.               

В начале сентября 1989 года Георгию Андреевичу понадобилось по делам съездить в Кингисеппский район, Ленинградской области. Работы в течение недели было невпроворот, и для поездки он выделил субботу. Разместившись в двух «Волгах», в сопровождении нескольких человек из его управления, они колесили по дорогам района в поисках удобного места под подсобное хозяйство завода. «Перестройка» привела страну к окончательному развалу. Начались кровавые столкновения на национальной почве. Страну, впервые после 20-х годов, сотрясали забастовки, так как рабочие месяцами не получали зарплат. Они охватили практически все угольные районы страны: Кузбасс, Донбасс, Караганду, Воркуту. Сначала рабочие перекрывали дороги, выдвигая лишь экономические требования, но вскоре всё громче стали звучать  и требования о смене власти. Полки универсамов были пусты,  на продукты выделялись талоны, даже водка, которой всегда было, хоть залейся, и та выдавалась по норме. Купить что-либо из одежды стало величайшей проблемой.

А в Москве народные депутаты витийствовали о свободе личности, и упиваясь завоёванной в словесных баталиях вседозволенностью, клеймили Генсека и его Политбюро. Со страниц ежедневных газет, с экранов телевидения лились потоки измышлений о пагубности бывшей социальной системы и её неизбежном крахе. Говорилось о мраке, витавшем над страной на протяжении  70 лет, созданном варварской властью Сталина и просветлении, наступившем вместе с «Перестройкой», давшей, наконец, людям свободу и наступившую с ней благость. Как будто этой благостью все будут сыты и одеты. Жёсткой критике  подвергалась не только политика КПСС, но и сами основы идеологии марксизма и как венец всего, октябрьская революция 1917 г.

Высокая власть не найдя ничего лучшего, объявила предприятиям, что отныне «спасение утопающих, есть дело самих утопающих» и каждый выживает как может. Хочет кормить своих рабочих в столовых - пусть разводит свиней, строит теплицы и раздаёт земли, если таковые имеются, под огороды. Всё приехали! 
Группу возил местный житель, который уже был назначен руководителем будущего хозяйства. Был он из кадровых военных, попавших под каток демобилизации, учинённой всё теми же властями. Машины проезжали вдоль заброшенных и разваливающихся ферм, заброшенных деревень, заросших травой полей. Иногда выходили из машин в местах, предварительно подсмотренных будущим руководителем хозяйства, и где ещё теплилась жизнь. Картина ужасала своим убожеством и беспросветностью. Конечно, развал начался ещё до «Перестройки», но дошёл он до своего апогея именно сейчас.

А природа, будто не замечала этого уныния и смеялась над ними, освещая неприглядность картины потоками солнечных лучей. В начале осени в Ленинграде и области бывают удивительные погоды. С утра, вдоль земли стелется туман, и машины двигаются как бы паря над облаками. Низко сидящее солнце уже не греет, но ярко светит с безоблачного неба и воздух, пронизанный его лучами, абсолютно прозрачен и чист. Выгоревшая за лето трава, в каплях росы, кажется, опять ярко зелёной. В такие, редчайшие минуты, оказаться в чистом поле, выдавшимся им, работникам завода, по роду своей деятельности, связанным с производством, несмотря на всё увиденное, становилось праздником. Постоянный грохот молотов, шипение стравливаемого воздуха, визг срезаемой стружки, запылённость литейных цехов, с которыми он сталкивался ежедневно, в сравнении с тишиной равнины, прозрачностью солнечного утра, стаями уток, летящих на юг и испещривших безоблачное небо – вызывали у Георгия Андреевича, какое-то мальчишеское желание выскочить из машины и побежать  в поле, или забраться в лесок, пролетающий в это мгновение мимо окна, и побродить по нему.

Увы, всё, что они видели, из предлагаемого, отвергалось. То рядом не было жилья, то отсутствовало близко электричество, то выявлялись иные проблемы. Наконец, проводник решил использовать последний, оставленный на крайний случай вариант. Они съехали с трассы на бетонку, теряющуюся в густом кустарнике. Бетонка – редкое явление в наших местах и, как правило, означает дорогу к какому-то военному объекту. Так и оказалось. Проехав километров 6-7 в густом лесу, машины подъехали к территории, огороженной высоким ограждением из нескольких рядов колючей проволоки. Шлагбаум был закрыт, хотя в помещении КПП никого не было.
«Председатель» вышел из машины, повернул шлагбаум,  и он понуро повис, покосившись на одной петле. Слева стояло пустое двухэтажное здание, но окна и двери были целы, что наводило на мысль, что на территории кто-то есть. Вдали виднелись два одноэтажных, длинных дома, по виду соответствующих казармам. На обширной, ровной, зелёной поляне выделялись 4, таких же зелёных, невысоких холма, совершенных по своей сферической форме, что указывало на их искусственное происхождение.

Машины въехали на территорию и остановились. Все вышли, и тогда общим достоянием стало то, что этот человек, до последнего времени был полковником и командиром полка, в расположение которого они вторглись. Перед приехавшими находились 4 шахты для баллистических ракет, несущих ядерные боеголовки. Полк был расформирован, ракеты и боеголовки вывезены, а база, напичканная ценнейшим оборудованием, значительная часть  деталей которого была изготовлена из платины, серебра и золота, подлежала разграблению, что и начало осуществляться. Бывший комполка, прослуживший здесь от момента создания базы до её гибели, не смог допустить этого. Прекрасно понимая, что все его усилия тщетны, он, тем не менее, переселился в бывшее здание штаба и взял на себя добровольную охрану, вверенного ему когда-то, объекта.

На базе было всё: электроэнергия, вода, даже канализация. Был значительный участок земли, на котором рачительный полковник организовал огород для своих солдат и поставлял в столовую свежие овощи и картофель, и всё было брошено. Увиденное угнетало ещё больше, нежели пришедшее в упадок сельское хозяйство. Окончательно добила всех демонстрация былой мощи страны, принесенной в угоду бездумной политики власть предержащих.

Полковник, куда-то удалился и через пару минут, один из красивых, зелёных холмиков начал медленно двигаться в сторону, открывая своё чрево, уходящее вглубь земли более чем на 30 метров. По воле случая, последние два десятка лет, Жора имел дело со строительством и знал, что стоит за каждым, уложенным в обычную стенку, кирпичом. Сейчас он стоял на сравнительно небольшом клочке земли, отвоёванном у болота, а перед ним было циклопическое сооружение, уходящее в эту жижу, но внутри которого не наблюдалось ни капли влаги. Стены бетонной трубы были испещрены сотнями трубок, какими-то коробочками, соединительными муфтами. Можно было представить себе, каких гигантских усилий стоило соорудить всё это вообще, тем более среди болот.

Жора стоял у этой разверзнувшейся перед ним рукотворной бездны, и передать охватившие его чувства, невозможно. Он, как и все остальные, большую часть жизни, проработал на оборонном заводе и был связан с созданием мощностей по увеличению выпуска военных изделий и постановке на производстве новых образцов. То, что было теперь перед ним, воочию убеждало в том, что  всё, чем они все занимались, на что тратили свои силы и нервы, перерабатывали сотни часов, принося в жертву семейные интересы, чем гордились и за что получали государственные награды, никому не нужно. Это стало известно уже тогда, когда сократилось производство и была объявлена пресловутая конверсия, но ликвидация такого, грозного вооружения, не укладывалось в мозгах и вызывало, ни с чем несравнимое возмущение.
Нет смысла писать о дальнейших шагах в части создания подсобного хозяйства, его таки создали, но не оно предмет сего  описания. Георгий Андреевич уезжал с базы в весьма подавленном настроении. В обратный путь поехали уже по другой, более короткой дороге. Мимо опять мелькали перелески, поля, небольшие, полупустые деревни. Он безразлично смотрел в окно на пролетающий пейзаж и вдруг, внимание привлекло чем-то знакомое здание, стоящее в полном смысле слова, на реке. Они пересекли небольшую речку по плотине, под которой вниз с шумом свергался поток воды.

- Вань, остановись – ка.
Георгий Андреевич вышел из машины и пошёл к стоящему зданию. Это была маленькая электростанция, по типу тех, которые они когда-то, в прошлой жизни, строили сами. Станция была заброшена, но в машинном зале ещё стояли старенькие, чудом сохранившиеся, турбины. Запустение зала, как нельзя соответствовало и без того испорченному настроению, однако вызывало и некоторое недоумение своей сохранностью. Разгадка появилась в проёме ворот. Это был весьма пожилой человек, со старенькой двустволкой, оказавшийся сторожем.
- Добрый день. Скажите, это что за станция?
- Здравствуйте. А почему это Вас интересует?
- В далёкой молодости, мы строили такие в этом же районе, но это, кажется, не она.
- А-а, понятно. Это Ивановская ГЭС.
- Да, не наша. Наши строили Непповскую.
- Есть такая неподалёку. Эту строило Ленсельэлектро. Теперь, как видите, не работают ни та, ни эта, а раньше целые колхозы питали.
- Понятно. Спасибо. А Вы, что, охраняете?
- Да, сторожу. Жаль бросать, всё ведь разрушат, а так, может и запустят вновь. Агрегаты заменят, и всё заработает.
- Ну, дай-то Бог. Всех благ, будьте здоровы. Поеду.
- И Вам не хворать.

Он вернулся к машине, ещё раз оглянулся на одинокий домик и стоящего около него старика, сел в машину, а перед глазами замелькал не пейзаж, а десятки молодых лиц. Вечная провокаторша, память, исторгала из своих глубин картинки молодости, милые, юные лица, значительная часть которых, пусть бы и постаревших, никогда уже не появятся перед ним сами. 

Ему 17 лет, он студент Политехнического института. Их на курсе более 200 человек, приехавших со всех концов страны. Если их построить не по росту, а как бы согласно территориальному  признаку, то шеренга начнётся в Эстонии, а окончится где-то далеко на севере в Коми АССР. Позади 11 сложнейших экзаменов, конкурс и благополучное зачисление с предоставлением места в общежитии. С ума можно сойти от счастья! 1950 год. Всего пять лет назад окончилась война и среди зачисленных ещё есть человек пять с орденскими ленточками на пиджаках, но основная масса это ребята по 17-19 лет и все мечтают об одном – получить звание инженера и стать полезным своей Родине.

Подумать только, это ведь были вовсе не пустые слова – быть полезным Родине! Они верили в них по-настоящему. Куда всё ушло? На каких перегибах истории исчезло из сознания? Их поколение ещё сохранило эту убеждённость, а те, созревавшие в годы пресловутой «Оттепели» и позднее, уже пришли в сегодня совсем с иными убеждениями, и ведь потребовалось для этого всего несколько лет. А дальше, уже пошло-поехало. Георгий Андреевич, в очередной раз задумался над вопросом, мучившим его уже давно. Стоило, в очередной раз услышать по телевизору выступление одного из хулителей прошлого, как эта мысль возвращалась вновь и вновь.

Чем руководствуются те, кто с упорством, достойным лучшего применения, вбивают в головы слушателей, этот миф о всеоблемьющем гнёте государства, о подавлении инициативы, вечном дефиците на всё и вся?
 
Неужели они не понимают, что тем самым предают, взрастившее их государство, давшее им образование и воспитавшее их. Ну, добро бы это были потомки изгнанных из страны аристократов, лишившихся с революцией родовых гнёзд и состояний. Нет, это всё были выходцы из рабочих и крестьянских семей, и не мечтавших о том, что их потомки, когда-нибудь добьются такого положения. Ведь их слушают и те, кто с винтовкой, или автоматом, прошёл всю войну, кто в 12-13 лет по две смены выстаивал у станков, вытачивая болванки для снарядов, кто с величайшим энтузиазмом, строил Магнитку, Комсомольск, осваивал Кузбас и воздвигал Днепрогэс. И делали всё это отнюдь не пресловутые ЗЕКи и штрафбатовцы, а их отцы и матери, которые  даже не задумывались над тем, что совершают что-то великое и героическое. Это был их долг, и они платили его своей Родине, за всё - то светлое, что она им  дала.

Неужели они не понимают, что старушка-история не прощает забвения. Она вычеркнет из своей памяти тех, кто её презрел и вместо благодарности потомков, они не заслужат даже презрения, ибо от них и следа не останется, и произойдёт это отнюдь не после их бесславной кончины, а совсем скоро, ведь люди разберутся с тем, где правда, а где ложь. Разобрались же англичане с Кромвелем, и несмотря на то, что труп его эксгумировали, а череп выставили на пике на стене Тауэра, памятники ему стоят по всему Королевству. А Наполеон? Сосланный и похороненный на острове, казалось бы, забытый и проклятый французами, сегодня покоится в гранитном саркофаге, по иронии судьбы, подаренном Франции его победителем – Александром I, и тысячи людей ходят поклониться памяти великого государственного деятеля.
Мысль перескочила вновь на прошлое. В трудах и борениях с ученической ленью, приобретенной за школьные годы, прошёл первый семестр. Они стали настоящими студентами, сплотившись в единое сообщество, благодаря  жизни в общежитии и ежедневным контактам на протяжении целых дней. Часть, к сожалению, не выдержала борьбы и не вписалась в коллектив, покинув пределы института, и возвратилась в родные края. Жорка устоял.

Вскоре после возвращения с зимних каникул, практически весь курс собрался на комсомольское собрание. Разместившись в большой аудитории, юные комсомольцы недоумевали, по поводу чего их собрали в столь неурочное время. За преподавательским столом появился Коля и шум в зале стих. Коля был из «стариков». Он вступил в партию ещё на фронте и хоть и не носил орденских планок, но все знали, что они у него есть. Коля был могуч. Он обладал командирским голосом, но славился отнюдь не им, а удивительнейшей способностью к убеждению. Он так говорил, что не поверить этому человеку было невозможно. Не зря, забегая вперёд надо сказать, что он стал прекрасным педагогом и до конца дней своих проработал в том же институте, являясь доцентом кафедры на своём факультете.

На этот раз он презрел установленные каноны и не стал проводить выборы Президиума собрания, а просто попросил Зину, сидящую на первом ряду, написать протокол собрания, а потом обратился к присутствующим с пространной речью.
- Народ, думаю, что часть из того, что я скажу, многим известна, но не обессудьте, повторюсь. Полагаю, что большинство ходило в главном здании мимо стендов с фотографиями. Некоторые останавливались, их посмотреть, а наиболее любознательные даже читали надписи. Вот те и узнали, что три года назад, наши соседи по общежитию (а в общежитиях селили пофакультетно) выступили с предложением взяться за электрификацию совхозов и колхозов Ленинградской области. Комсомольцам института идея понравилась, и её поддержали и на других факультетах. Казалось бы, строятся мощные электростанции, питающие целые области и промышленные районы, а тут, электрификация какого-то колхоза. Но дело в том, что во многих сельских районах области полностью отсутствует электричество и люди ещё живут буквально «при лучине»! Это рядом-то с Ленинградом, городом, где родился «План ГОЭЛРО»! Но ждать, пока свет дойдёт до этих мест с тех гигантских строек, долго. Вот маленькие станции и помогут решить на время, хотя бы маленькие проблемы.

С тех пор, ежегодно,  создаётся штаб стройки, который подготавливает новый объект, и организует стройку. За эти три года в области построили Алакусскую ГЭС в Раутовском районе, Непповскую в Кингисеппском районе и Ложголовскую в Осьминском районе. Конечно, не только студенты возводили до конца эти ГЭС, но их труд в течение летних месяцев значительно ускорил ввод в строй. Шутка сказать, за три смены на стройках смогло поработать 1,5 – 2 тысячи человек. Это же сила!
В этом году нам выделили под строительство Оредежскую ГЭС. Она должна быть самой мощной из всех, что строили до сих пор. Одну смену, августовскую, отдали нашему курсу. Поездка на стройку - дело добровольное, кто захочет – записывайтесь после собрания по своим группам. Общие списки мне. Понятно, что всякие больные и немощные могут не беспокоится. У меня всё!

Да, забыл. Наша стройка, новая. Место это глухое и близко даже жилья нет, так что и с письмами домой будет туго. Нам предстоит подготовить трассу для будущей дороги к стройке. Что там делать, я пока толком не знаю, но жить нам предстоит в палатках, водопровод – речка, электричество – луна и костёр, и месяц без ванны с душем, или бани, нам обеспечен. Так что взвешивайте свои возможности, хотя, думаю, что те, кто поедут – не пожалеют. Трудиться, как вы понимаете, мы едем, так сказать, на безвозмездной основе, но кормить будут, а вот готовить предстоит самим, но об этом – на месте. Теперь всё!

В аудитории поднялся гвалт, отнюдь не соответствующий поведению в храме науки. У Жорки в мозгу возникла картинка палатки в лесу, ночная тьма и страх перед ней, в тот момент, когда нужно выйти, чтобы опорожнить свои внутренности от избытка жидкости. Верный друг Эдька, с которым они сидели ещё за одной партой в школе, а теперь спят на соседних кроватях, поселившись в одной комнате в общаге, теребил его за рукав и орал почему-то: «Ура – а – а»!

- Ты, что, с ума сошёл? Чего орёшь?
- А что, здорово! Представляешь, Жэка, месяц романтики, палатка, утреннее солнце, речка, глухомань! Красота! В лесу грибы, ягоды, черники пожрём!
- Я так понимаю, что ты уже всё решил.
- Естественно, сэр, а Вы ещё в сомнениях?
- Ну, не так чтобы очень, но и Ваших восторгов, сэр, не разделяю. Да, речка, палатка, глухомань, но мне как-то не совсем ясно – Вы собираетесь на пикник за грибами, или всё- таки вкалывать?
- А Вы думаете, что совместить эти два занятия, не представится возможным?
- Как это ни странно, но я полон сомнений. Я вспоминаю, свою работу на табачной плантации и полагаю, что после трудового дня за вырубкой леса, Вам вряд ли захочется бродить по нему в поисках ягодок.
- Фи, сэр, а Вы оказывается пессимист.
- Отнюдь. Просто я трезво оцениваю наши интеллигентские возможности в преодолении физических нагрузок.
- Нет, Вы пессимист, но вы всё же решитесь, или бросите своего товарища, обрекая на одиночество?
- Ну, что Вы сэр! Разве я давал Вам повод так помыслить, за долгие годы совместного преодоления жизненных тягот? 

Эта форма разговора могла бы показаться полным абсурдом. Стоят два бедно одетых молодых сорванца, прославившиеся ранее своими неординарными выходками ещё в школе, и изъясняются, как английские лорды. Однако для двух лоботрясов это была обычная манера разговора, к которой уже все привыкли. Вот, когда Эдька переходил на некое подобие старославянского, а он любил поражать окружающих своей эрудированностью, это приводило уже всех в состояние ступора. Эх, Эдик, вот и за тобой уже закрылись двери в этот мир.

Георгию Андреевичу стало грустно окончательно. Уставшие спутники тихо подрёмывали на заднем сидении, машина плавно катилась по асфальту, мимо продолжали мелькать деревья и Жора опять вернулся в молодость.

Ехать, так ехать, вот только как объяснить маме, что он уезжает на какую-то неведомую стройку, вместо того, чтобы побыть ещё месяц с родителями. Папа поймёт, а вот с мамой сложнее. Эдьке хорошо, он один, сестра не в счёт. Она, кажется, неплохо существует и без него в течение всего времени. Стоп, как это хорошо? Тоже мне, нашёл чему завидовать, идиот! Каково это в 14 лет лишиться мамы? А Эдька жил и младшую сестру вырастил один, и друзей и тёток тоже не было. Каково это? А ты – хорошо! Георгий Андреевич и сейчас почувствовал, как покраснело лицо, при воспоминании об этой, нечаянной, мысли возникшей у него тогда и усмехнулся. Во, 40 лет прошло, а всё помнится.

Курс, практически в полном составе начал собираться в общежитии с 30 июля. Они были детьми войны, многие провели её в эвакуации, и большинство знало, что такое сидеть без электричества, посему всем хотелось нормальной человеческой жизни, и они стремились к тому, чтобы она наступила как можно скорее. Не поехали единицы, да и то в связи с болезнью.

Жора с Эдькой приехали утром 31-го и нашли даже в 10 часов утра, большинство приехавших ранее, ещё в постелях. На столах громоздились горы бутылок из под портвейна, остатки снеди и грязных тарелок. Казалось, что курс праздновал окончание института, а не короткую паузу встречи. В комнатах, рассчитанных на 4 человек, стояло по 7 кроватей и между ними и единственным столом можно было лишь с трудом протиснуться. За прошедший месяц в общежитии сделали ремонт и комендант, пытался сохранить чистоту с наименьшими потерями.

Жора с Эдиком с трудом нашли пару свободных коек, оставили свои чемоданчики и отправились гулять по городу. Они любили разглядывать город. Приехав из Риги, им уже была несколько знакома архитектура западных городов, и было интересно искать сходство между этими, чем-то похожими столицами. Естественно, поражала несравнимость размеров, но зато здесь можно было добраться до любой точки города на каком-либо транспорте. Они забирались куда-нибудь на Васильевский остров, или на Среднюю Рогатку и часами бродили, по незнакомым улицам. Город ещё не до конца залечил раны, нанесенные войной, и было полно мест с незастроенными пустырями. На многих из них, там, где когда-то стояли дома, были разбиты малюсенькие скверики с клумбами, на которых цвели разноцветные астры и бегонии.

Перекусив парой пирожных и чашкой кофе, в полюбившемся «Норде», который они, уже как истые петербуржцы называли «Квисисаной», они часов около 6 вечера вернулись в общежитие, и нашли в комнате всю компанию сожителей, сидящую за столом, заваленным домашними изысками и новой батареей из бутылок. Жора с Эдиком уже давно познали вкус спиртных напитков, но пристрастия к ним не имели, и никогда свыше небольшой нормы не перебирали, так что, когда на следующее утро пробуждение для большинства, сидевших за столом, оказалось полным кошмаром, для них оно прошло вполне обыденно.

Расхристанное, кое-как одетое сообщество, пропахшее винным перегаром, кряхтя и матерясь про себя, медленно вытягивалось в прохладу раннего утра. На Прибытковской их ждала колонна трёхтонных «ГАЗиков», в кузовах которых были навалены ватные матрацы и куда и загрузились будущие «Строители коммунизма». Прохлада и задуваемый в кузова ветерок быстренько выветрили из молодых голов последствия вчерашнего пиршества и уже через 15-20 минут езды из кузовов машин неслись громкоголосые песни, внося в степенность городской среды некий диссонанс, более подходящий праздничным дням.

Они выехали за пределы города и машины двинулись в сторону Луги. Проехав километров около ста и не доезжая до неё, машины свернули с трассы, и стало не до пения. Ещё через 20-30 км машины поехали по целине. Сидящих на матрацах подбрасывало и швыряло друг на друга, как в 7-мибальный шторм на палубах морских посудин. Через минут 10 такой, с позволения сказать, езды, машины остановились и добровольное воинство с хохотом, потирая бока, стало вываливаться из кузовов машин. Увиденное очаровывало жителей города, привыкших к стеснённости городских улиц и солнцу, светящему только из-за крыш пятиэтажных домов.

Перед будущими строителями лежала первозданная природа. Справа, огромный луг, покрытый такой зелёной травой, какую в городе можно увидеть лишь ранней весной, когда она только лишь покрыла газоны в скверах и парках. За узкой полосой луга высились метёлки камыша, обозначая берега невидимой, но явно слышимой речки. Слева, на расстоянии метров 100 дальнейшую видимость преграждал сплошная полоса леса из огромных, так называемых, строевых сосен. Перед прибывшими, на небольшом возвышении, виднелись длинные палатки, высокий флагшток, и на самом переднем фоне - Стёпа. 

Стёпа был личностью. Прошагав с пехотным батальоном пол Европы, он демобилизовался в чине лейтенанта и поступил в институт уже в возрасте, когда его оканчивали. Он отличался от большинства из бывших школьников не только жизненным опытом, но и безапеляционностью суждений, усиленных командирским голосом, заменявшими ему количество знаний и интеллект. Стёпа был назначен командиром отряда и, как выяснилось чуть позже, на это время был снабжён даже средством передвижения – мотоциклом «Урал» с коляской.

- Жека, как тебе видок?
- Впечатляет. Напоминает мне картинку из далёкого, довоенного детства. В нём была книжка с такой же картинкой: зелёный луг, костерок, невдалеке палатка и сидящие у костерка скауты, в зелёных костюмчиках и красных галстуках.
Жора повернулся к Эдику, оглядел его долговязую фигуру, в выцветшей, сероватой рубашке с закатанными рукавами: «Да, сэр, вот только Вы, как-то не весьма похожи на скаута и портите картинку своим несоответствующим видом».
- Знаете, сэр, Вы, в своём облачении, тоже не весьма схожи со скаутом, - сразу отпарировал Эдька, - единственно, что в Вас соответствует – это рост.
- Вот, Вы опять меня обидели, Я ведь не говорю, что Ваш рост, отнюдь не соответствуют  мизерности Вашего интеллекта. Я принимаю это, как неизбежность пора бы привыкнуть и к моим недостаткам.
- О, сэр, Вы что, решили, будто умение красиво …
Их очередную словесную перепалку, прервал крик Степана. Уже последнюю девочку сняли с машины и вытащили оттуда все матрацы, а толпа продолжала стоять.
- Вы, чего там застряли! Подымайтесь!

Все двинулись вперёд, таща свой нехитрый скарб и матрацы, и через минуту уже были на небольшом взгорке, оказавшимся теряющимся вдали плато. Вдоль стояло 8 армейских палаток, с задранными пологами, открывающими внутренности палаточного убранства. У каждой палатки стояло по коллективному умывальнику, представляющему собой длинную треногу с двумя корытами. Одно высоко, другое на уровне пояса. Из высокого торчал с десяток сосков, как в деревенских умывальниках. Из нижнего - труба слива, оканчивающаяся у земли.

Когда все поднялись и сбились в огромную толпу вокруг Стёпы, он громко скомандовал: «В шеренгу по двое, по группам, становись»!
Народ, толкаясь и смеясь, стал разбираться по группам, размещаясь вдоль широкого плаца перед флагштоком. Георгий Андреевич, вдруг, явственно увидел этот строй, из разномастно одетых, молодых мальчишек и девчонок, так непохожих на тех, кого видел несколько лет тому назад, на очередной, традиционной встрече, и на тех, будущих стройотрядовцев, одетых в единую униформу, со значками и нашивками. Всё не так и не то. Всё оказёнилось, исчез энтузиазм и пафос. Нет спора, форма – это прекрасно, но исчезла идея бескорыстия, сменившись интересом заработать деньги. Нам ведь не платили ни копейки, да мы и не помышляли об этом, а они, возвращаясь, говорят не о том, что построили, а о том, кто сколько заработал. В общем-то, это не плохо, но и не хорошо. Но всё же, не всё должно измеряться деньгами и не это должно стоять во главе идеи стройотрядов. Общество деградирует в мире денег, достаточно вспомнить библейскую историю «Золотого тельца» и задуматься над заветами Мойсея, он ведь был мудрым стариком, не зря его чтят во всём мире.
Георгий Андреевич даже вздрогнул, - вот, чёрт, так хорошо вспоминалось, и опять сбился на мысль о дне сегодняшнем. Что за голова? Захотелось опять вернуться в молодость, отбросить прожитые годы, окунуться в те, увы, невозвратные дни. Опять, где-то в мозгу, сработал тумблерок и память включилась в свою постоянную работу.
Стёпа, произнёс речь!

- Ребята, приветствую вас в нашем лагере, где нам предстоит прожить месяц. Нам предстоит поработать на прокладке дороги к будущей стройке. Электростанция, должна быть построена, где-то здесь, я пока не знаю точно места, но позже приедет Главный инженер стройки и всё расскажет. Дорога пройдёт вот в том лесу и предыдущая смена её уже начала, так что место известно. Каждая группа – это отряд. Каждому отряду – палатка. Девочки занимают палатку общую. Подъём в 7 утра, завтрак в 7.30, обед в 13.00, ужин в 19.00, отбой в 22.00. Сегодня день на ознакомление с обстановкой. Отрядам выбрать себе командиров. Командирам через час собраться здесь. Разойдись.
Строй распался.

В палатке было душно, как в парилке. Вдоль неё, спаренные, с обеих сторон, оставляя проход в середине, стояли низкие деревянные топчаны, на которые предстояло набросить, привезенные матрацы. Комплект белья и байковое одеяло, лежали на каждом топчане. Жора с Эдькой заняли места в середине, а рядом, на застеленном топчане, сидел незнакомый парень.

- Привет?!
- Привет! Примете к себе?
- А ты кто?
- Борис. Я с физмеха, работал в прошлую смену и остался на вторую.
- А чего домой не поехал?
- Далеко и дорого.
- Ну, что ж, живи, - менторски заявил Эдька, и представился – Эдик
- Жора.

День прошёл в знакомстве с окрестностями и купанием в речке. Река была стремительной и совсем неширокой. Когда солнце село, быстро стемнело. Почти полный диск луны, серебрил траву, бесконечное количество звёзд, испятнали небо так, как это можно видеть только в сельской местности, или на побережье Чёрного моря. Вернувшийся со сбора командиров, Аркаша, заявил, что завтра на работу. У каждого отряда свой профиль работ. Впереди пойдут отряды, которые будут пилить сосны и ёлки по ширине трассы, за ним другие, отпиливать верхушки и отсекать ветки, оставляя стволы «голыми». Ветки подлежало убирать с дороги на обочины и туда же перекатывать брёвна, укладывая их в достаточно высокие поленницы. Жориному отряду досталось корчевать пни.

Выбравшись из духоты палатки в прохладу утра и испытывая лёгкую дрожь, Жора был буквально потрясён. Травяной покров покрыт мириадами капель росы. Лёгкая дымка тумана стлалась над рекой и лугом внизу. Лучи, поднимающегося над лесом солнца, превращали эту картину в нечто сказочное и доселе невиданное. Капли росы сияли, как мизерные зеркальца, отбрасывая тысячи зайчиков, и поляна светилась необычайным светом. Городскому жителю представить эту сказку невозможно, хоть единожды не увидав. Съев на завтрак здоровенную порцию гречневой каши, и запив её кружкой желудёвого кофе с молоком, отряды отправились на работу.

Это была работа! Картина, представшая перед ребятами, впечатляла. На уходящей далеко вперёд, просеке, как солдаты терракотового воинства стояли пни. Они были огромны. Оказывается, сосна предпочитает расти на песчаной почве. От этого, её корни отходят от ствола  по горизонтали и вытягиваются на солидную длину. Бывает, что таких рядов даже два, на разной глубине, но есть ещё и вертикальный корень, уходящий на глубину до полутора метров и, не вытащив который, пень не извлечь, даже обрубив все горизонтальные.

У них не было никакой техники, были только лопаты, ломики, ручные пилы и топоры. Всё! Они и представления не имели, как подобраться к этой армии. Выручил их новый знакомец. Боря оказался исключительно ценным членом коллектива, а Жоре с Эдькой повезло вдвойне. Боря стал третьим членом их маленькой бригады. То ли Боря получил закалку в первую смену, то ли он знал все эти приёмы и раньше, но он быстренько обучил двух незадачливых студиозов, что надо делать. Учить, как держать лопату и топор ребят не было нужды, остальное было уже новым, и этой теорией владел Боря. Надо окопать пень, обнажить корни и отрубить, по возможности подальше от ствола. Затем углублять яму до тех пор, пока вертикальный пень не окажется настолько тонким, что его тоже можно было бы отрубить.
 
Казалось бы, всё просто. Но это просто написать, а на деле? Окопать пень и обрубить корни верхнего пояса – вроде бы ерунда, но требует достаточных сил и терпения  - корней-то на каждом пне много. А вот как обрубать корни, растущие ниже, когда сверху паутина из толстенных палок? Не говоря уже о том, как добраться до центрального? Песок имеет тенденцию осыпаться, сверху сеть из обрубленных корней, и что со всем этим делать? Однако, они довольно быстро приспособились. Глядя на них, за дело взялись и остальные, тоже разбившись на тройки, и работа закипела.

Эдик с Борей окапывали пни, а Жорка размахивал топором, изловчаясь добираться до нижних корней, стараясь не зацепить верхние. Сложнее было с вертикальным, и опять выручал Боря. Он обладал бычьей силой, несмотря на небольшой рост. Когда яма становилась достаточно глубокой, он налегал на пень и наклонял его, насколько мог. Маленький Жора, втискивался в яму и путём невероятных усилий, в тесноте, когда невозможно размахнуться, всё же обрубал непокорного истукана. Поверженный враг, усилиями всех троих, извлекался из ямы и оттаскивался на обочину. Вскоре вдоль неё уже топорщились десятки огромных, многолапых пауков.

Жоре почему-то везло в студенческие годы - он поработал в разных ипостасях, но большая часть работ, была из тяжелейших. И первая стройка, и работа во время практики на ремонте мартена, и разгрузка вагонов с углем на Кушелевке - всё требовало огромных сил, и как их у него, отнюдь не атлетического сложения, хватало, представить себе трудно, тем более сейчас, сидя на переднем сидении «Волги». В последние годы самым физически трудным становится удержать мысль, сидя в 10 вечера в кабинете и подписывая бумаги.

Поднимаясь к зениту, солнце палило всё сильней. На ребятах из одежды остались лишь трусы, благо тогда они были не такими, как сейчас. Девчонкам было сложнее, их нижнее бельё не было приспособлено для демонстрации мужской части группы, тем более, что девочек было всего четыре, на почти 20 парней. Пот высыхал мгновенно, оседая тонкой плёнкой соляного покрова, но поскольку он сочился постоянно и обильно, то это привлекало неведомо откуда налетевших оводов и прочую мошкару. Организм постоянно боролся в противоречии, между желанием одеться и обезопасить себя от укусов этих тварей, и раздеться догола, так как и в трусах было жарко. Ну, добро бы в такую жару в трусах лежать на пляже, а тут надо вкалывать. Ой, как хотелось забраться в воду и сидеть в ней, высунув только нос!

В 12, побросав свой шанцевый инструмент, и не опасаясь, что его кто-нибудь утащит, бригада снялась, и еле передвигая ноги, отправилась на обед. Им повезло, путь до лагеря был самым коротким. Добравшись до палаток и не заходя в них, все бросились в речку. И без того пенистый поток взбух. По мере подхода остальных отрядов количество плещущихся в нём всё росло. Жора и сейчас ощутил тот необыкновенный прилив сил, возникший у него, по выходу из воды. Они так и пошли мокрые в «столовую».

На небольшом участке поля, за палатками, на деревянных столбиках, врытых в землю, был сооружён ряд длинных столов. Вдоль них, на столбиках пониже, покоились узкие, из одной доски, скамейки. Невдалеке было некое сооружение, похожее на гигантскую печку, в которую было вмуровано несколько огромных, чугунных котлов. Из этой адской кухни, двое ребят принесли здоровую кастрюлю супа и поставили на стол. Одна из девочек, которую вынудили взять в руки объёмистый половник, разлила по мискам по гигантской порции супа из крупы и говяжьей тушёнки.

Как они его уплетали! Боря попросил добавки, остальные довольствовались одной порцией. Затем принесли 3 кастрюли поменьше, и в мисках появилась увесистая порция каши с той же тушёнкой, а в кружках компот из сухофруктов. Все обеды, ужины и завтраки, на протяжении всего месяца, были, как под копирку. Повара не баловали разнообразием меню, поскольку выбор был невелик. Дни, когда на второе вместо гарнира из каши, бывали макароны, считались внеочередным праздником. Тем не менее, съедалось всё, а когда оставалось, доедал Боря. Куда в него влезало – непонятно, но он при этом, не толстел.

После обеда все расползлись отдыхать. В палатке была такая духота, что в неё даже войти было невозможно. Все разбрелись по лугу и улеглись, а несколько психов, притащили мяч и, спустившись с холмика, стала его гонять, соорудив из маек некое обозначение ворот. Их тройца мирно уснула на солнцепёке. Час отдыха пролетел незаметно, затем воинство поднялось и отправилось по своим делянкам.

Всё тело болело, на ладонях вздыбились волдыри, ноги сгибались с трудом и представить себе, как вновь взять в руки топор, Жорка не мог. Эдька тоже шёл, покачиваясь, додрёмывя на ходу. Один Боря топал, как ни в чём не бывало, и что-то мурлыкал про себя. Тем не менее, подойдя к очередному пню, все взбодрились и дело пошло. Девчонки на вторую смену явились уже в купальниках и стали похожи на всех остальных. Возвращались в лагерь, как перед обедом, еле волоча ноги. На бедных девочек нельзя было смотреть без жалости, да и мужская часть отряда, мало чем отличалась. Ко всему добавились боли обгорелых тел. Работа в обнажённом виде, сказалась и в яркой красноте спин и животов. Как они миновали солнечных ударов, известно лишь Богу, и то если он есть. Но, видно есть, ибо видя их богоугодное дело, он и избавил их от поражения светилом.

- Сэр, может сходим, по ягодки?
- Жэка, ты рискуешь своей физиономией.
- Фи, сэр, как Вы выражаетесь? Да ещё и, как мне кажется, весьма преувеличивая свои возможности. Как-то, глядя на Вас, не скажешь, что Вы способны хотя бы поднять руку, не то что отвесить пощёчину.
- Мне даже не хочется Вам отвечать. Однако, Вы, увы, правы. Я хочу лишь добраться до воды, и тихо упокоится в её объятиях.
- Не вешайте нос, командор, впереди нас ждут победы и лавры. А за ягодами мы ещё сходим.
- Ты думаешь? Мне кажется, что я завтра не встану.
- Встанешь. Проверил на себе и многократно.

Всё повторилось как несколько часов назад. Река, плеск и визги, небольшая пауза, распластавшись на траве, и ноги уже сгибаются, руки не так болят, а на в кровь истерзанные ладони, наложены небольшие повязки из бинтов, принесенные девочками из своих палаток. Оказывается, перед отъездом, им дали несколько сумок с бинтами, йодом, стрептоцидом, таблетками от головной боли и прочей мурой.
Есть не хотелось, но «труба зовёт» и все потянулись в «столовую». На ужин опять была каша и кофе. Во время поглощения пищи раздался громкий голос Стёпы: «В 20.00 всем отрядам построиться у флагштока. Форма одежды – парадная». Как ни странно, но кашу съели!

Сжимая зубы от боли, надели брюки и рубашки и построились на плацу. Перед строем появился Стёпа и ещё один парень, на вид даже чуть старше Степана.
Стёпа сказал пару слов о начале стройки и пожелал всем её достойно окончить, сделав, как можно больше, чтобы можно было поскорее начать сооружение станции. Затем предоставил второго парня. Им оказался, студент 5 курса гидромеха, Милош Павчич. Он работал уже на третьей станции и был назначен Главным инженером стройки. В чём была его роль на этом этапе строительства, так и осталось тайной, но о себе он рассказал позднее много интересного. После представления, Стёпа сказал, что таким образом наш лагерь открыт и в честь этого, надо поднять флаг. Вскоре на вершине флагштока заполоскался красный флаг, на котором сплетались 3 буквы – ММФ. После чего была дана команда «Разойдись».

Начинало темнеть. Постепенно исчезал лес, пропадала зелень, превращаясь в сплошную черноту, все потянулись к краю лагеря, где из длинных поленьев, было сложено некое конусообразное сооружение, в виде индейского вигвама. Внизу лежал сухой хворост, кусочки бересты и полешки поменьше. Все собрались вокруг. Ребята в накинутых на себя стареньких пиджачках, а девочки появились в разноцветных платьях. Какими же красивыми они были в тот вечер. Когда и как им удалось навести эту красоту?  Первые ряды уселись и часть пиджаков были брошены к ногам, дабы подруги не испачкали своих воздушных одеяний. Кто-то чиркнул спичкой, зажёг кусочек бересты, и весёлый огонёк пробежав по веткам хвороста, обхватил полешки и костёр заполыхал. По мере разгорания огромного костра, людской круг стал расширяться.

Боря опять удивил всех, он явился с гитарой, видно он прятал её под топчаном, вскоре появилась и вторая. Усевшись, по-турецки, Боря пробежался пальцами по струнам, подтянул пару колков и запел, приятным баритоном. Как он пел! Мелодию подхватила вторая гитара, затем влились другие голоса и над поляной загремели песни. Темень сгустилась до консистенции битума, вокруг всё исчезло и если бы не светила луна, даже контуров палаток не было бы видно. Зато ярко светящийся круг у костра, наверное, был виден, даже из пролетающего самолёта.

Пламя стремилось ввысь, охватывая стоящие торчком брёвнышки, и вскоре огромный конус полыхал снизу доверху, разбрасывая вокруг тысячи искр, а вместе с пламенем вверх летели песни: студенческие, патриотические и даже полузабытые пионерские. Когда казалось, они иссякли, Боря запел доселе никем не слышанные. Георгий Андреевич, чуть ли не вслух замурлыкал: «Когда на старом корабле, уходим вдаль мы, с крутых берегов, в туманной мгле, нас провожают пальмы».
А потом Милош, взял у Бори гитару и запел на итальянском, какую-то длинную песню, в которой часто повторялось: «О, бела чао, бела чао, бела чао, чао чао». Когда он кончил, посыпались вопросы – что за песня? И наш главный инженер поведал нам, что он югослав и всю войну провоевал в партизанской армии Тито, а эта песня, была их гимном. После Победы, он начал трудиться, а потом был направлен в СССР на учёбу и остался у нас, поверив, что Тито оказался палачом, а не освободителем, что на его руках кровь тысяч соотечественников и он повинен во всех смертных грехах, о которых живописала наша пресса.
Постепенно костёр догорел, конус давно рассыпался, осев в бесформенную кучу догорающих поленьев, по которым пробегали огоньки затухающего пламени. Народ побрёл к палаткам и вскоре над поляной воцарилась первозданная тишина и только Оредеж продолжал шуметь, гоня свои, ещё не укрощённые воды, мимо мирно спящих студентов.
Подъём был мучителен. Всё тело болело, ладони, обильно политые накануне йодом, молили, чтобы ими не прикасались ни к чему, у многих плечи и спины были обожжены до волдырей и только Боря был свеж, как только что сорванный с грядки огурчик и делал зарядку у входа в палатку. С трудом выбравшись из духоты палатки и глотнув свежести удивительно чистого воздуха, впитавшего всю гамму травяных запахов, все потихоньку начали приходить в себя. Презрев капающие струйками умывальники, захватив полотенца и зубные щётки, ребята выстроились вдоль берега и через полчаса, готовое к новым подвигам воинство, уже восседало за столами в ожидании каши и утреннего кофе.

Рабочий день начался, как и вчера, если не считать, что сегодня приходилось превозмогать не только боль, но и сопротивление собственного тела, не желающего подчиняться велениям мозга. Однако, пни требовательно торчали из песка и надо было их вновь окапывать, и подрубать корни, и таскать тяжеленных, многоруких гигантов на обочину, под тем же что вчера, палящим солнцем. И так же, как накануне, может уже другие, но столь же неприятные оводы и мошки, продолжали впиваться в тело, вызывая, казалось бы, нестерпимый зуд. 

Так продолжалось несколько дней, а потом все втянулись. Плечи перестали болеть, руки зажили и на ладонях образовались крепкие мозоли, красноту тел сменил загар, оставив на месте бывших волдырей белые отметины, лопаты и топоры уже летали в руках, а пней на обочинах становилось всё больше, хотя количество их впереди, отнюдь не уменьшалось. Другие отряды оставляли фронт работ неиссякаемым. Выделить в дальнейшем ходе работ какие-либо дни, не представляется возможным - они были похожи один на другой, как капли росы. Зато вскоре, вернувшись со своих делянок и совершив традиционное омовение, любители хватали мяч и позабыв об усталости, прыгали у сетки, играя в волейбол. Другая группа упоённо пинала мяч ногами, соорудив, уже из палок, некое подобие ворот. У волейбольной площадки собирались болельщики и орали, как на стадионе, наблюдая за игроками, а творческая группа, собравшись в стороне, кропала стихи в стенную газету, названную «Юмориной». Ах, какая была газета! Через много лет, встречаясь на традиционных вечерах, они просили Альку, прочитать что-то из неё,

А по вечерам были любимые костры. Наш Боря, открылся с ещё одной стороны. К своим 19 годам, он с туристской группой излазил весь Алтай, откуда был родом, поднимаясь в горы и спускаясь на плотах по горным речкам. Это оттуда пришли сноровка и умение держать в руках и топор, и гитару. Он знал десятки туристских песенок, а в дополнение ко всему, писал и сам чудесные стихи, часть которых читал нам, а часть напевал на нехитрые мотивы. Они выучили множество из них и потом, вечерами, в коридоре общежития, совершенно спонтанно, устраивали песенные фестивали (как сказали бы теперь), привлекая десятки слушателей с других этажей и даже с электромеха.

Это была великолепная школа бескорыстия и коллективизма, привитая им на всю оставшуюся жизнь. Именно здесь они окончательно сплотились в один коллектив, пронеся эту сплочённость через все неполных 50 лет, отделяющих день сегодняшний от того месяца. Что-то видно было и в общей работе, и в общих палатках, и в песнях у костра, а возможно и всё вместе. Именно это выковало в них то, что не даётся ничем иным, кроме всего  перечисленного – необходимость трудиться, если того требует долг, подлинную привязанность и способность прийти на помощь другу, если таковая необходима. Не зря, все эти 40 лет они каждую пятилетку съезжаются в Ленинград, со всех концов страны, превращаясь вновь в тех студиозов со стройки, сбросивших с себя лоск докторов наук, начальников и лауреатов.

Тогда же начали складываться и первые пары, переросшие в дальнейшем в браки. Да и сам Георгий Андреевич впервые и навсегда влюбился в ту, что ждёт его сейчас дома. Им повезло, весь месяц простояла жаркая и не дождливая погода, так что к концу трудового семестра, как они его назвали, просека протянулась на несколько километров. Конечно, с помощью сегодняшней техники, бригада из 5-6 человек, проделала бы эту работу за 2-3 смены, но тогда об этих возможностях, даже не догадывались. Лишнее доказательство того, как нельзя подходить с позиций сегодняшних знаний и возможностей, к проблемам полувековой давности. Всё было не так – и люди, и условия, и внешние обстоятельства. Вот и не понимают сегодняшние, тех стариков и пожилых, что строили это общество, и жизни свои отдавали за него. У них иные ориентиры, иные желания и устремления. Они не в состоянии поверить, что были: и энтузиазм строителей Магнитки и Кузбаса, и неподдельная радость за страну, при полёте Чкалова, или первого спутника. Подвергают сомнению: подвиг 28 панфиловцев, порыв Саши Матросова, не знают о Стаханове и Паше Ангелиной, а вместо прославления Лёни Голикова, или Зины Портновой, приклеивают пионерам ярлык, якобы предателя Павлика Морозова, а нескольким поколениям – оболваненных сталинской пропагандой и страхом.
Истинно: «Не знают, что творят».

Машина проехала «Красное село» скоро город и дом. Георгий Андреевич, как бы очнулся, возвращаясь в реальность.
- Чего это меня потянуло на воспоминания? А, Ивановская ГЭС. А ведь я на ней был, вот в чём дело.

Уже, когда он учился на 4-м курсе, комитет комсомола института организовал поездку секретарей курсов и факультетов, по бывшим стройкам. Вот тогда он и увидел их. Все были похожи, и все делали своё дело, на протяжении многих лет, пока страна не построила сеть гигантских электростанций и не закольцевала все сети в одно огромное кольцо, вот старушки и стали не нужны, как становимся не нужны и мы сами, со всем, что сделали за все эти годы. А что взамен? Сумбур в головах и полное отсутствие перспектив. Но это ужасно!

Ничего, мы всё равно выползем! Отряхнём с себя эту наносную мерзость, залечим волдыри на руках, опять возьмёмся за топоры и лопаты и, превозмогая боль, соорудим то, что нужно для страны! А всех неверующих, пошлём к чертям. Пусть не мы, пусть другие – помоложе, но сделают! Ведь недаром остался сторожить свою базу полковник и электростанцию, мужчина с ружьём.

- Приехали, Георгий Андреич.
- Да, я и не заметил. Спасибо, Вань. Отвезёшь ребят?
- Ну, конечно.
- Пока, до понедельника.
- До свидания.


P.S. А Ивановскую ГЭС восстановили и она работает, восстановили ли базу – не знаю, думаю, что и она «под ружьём».

                2017.