Стра-а-а-шно

Стра – а - а – ш - но      

                Страх то придаёт крылья ногам,
                то приковывает их к земле.
                М. Монтень
    

Дома живут отдельной  жизнью от своих обитателей. Но для дома, о котором идёт речь, всё, что происходило в нём, было ему интересно и волнительно.  Вот и сейчас он ожидал её возвращения, ждал  терпеливо, но несколько настороженно. Ему было известно, что она вернётся, однако не был уверен, что с ней ничего не случится. В саду таилось много такого, что, по мнению дома, могло серьёзно угрожать беглянке. Тем более что  ночь стала безраздельной хозяйкой в саду,  и первые звёзды начали играть в прятки в просветах его деревьев и мерцать в потемневшем зеркале пруда. Девушка едва видела  лёгкий абрис дорожки  среди травяного покрова. Она ощущала лёгкий озноб от  нахлынувшей ночной прохлады. Но не это заставило её ускорить шаги. С каждым метром пройденного пути в ней нарастало чувство большой обеспокоенности, если не сказать тревоги. Темнота ночи не была  для неё безликой  и немой.  Ей казалось, что дорожка стала сужаться и   как  бы терялась в некотором отдалении в каком-то провале,  в котором чудилось зло.  Пройдя ещё несколько шагов, беглянка  решительным движением бросилась в сторону и стала пробираться сквозь заросли кустов, не разбирая дороги.  Сдавленный вскрик   и шум  чего-то падающего  тут же вспугнули какую-то  большую птицу,  и  она  полетела, шумно рассекая  крыльями тьму,  пытаясь сыскать тихое  место за пределами беспокойного сада. А девушка в это время уже оказалась на лужайке перед домом. Она остановилась,  перевела дыхание,  и, огладив  руками голову  и плечи, сильно прихрамывая на левую ногу, видно, ударилась при падении, не заметив в темноте чего-то на земле, осторожно пошла к дому. Страх не оставил её: она оглядывалась по сторонам и что-то  горячечно бормотала. Луна, вышедшая из-за вершин деревьев,  своим холодным и равнодушным светом превратила всё вокруг: дом,  его раскрытое окно, лужайку, девушку, тёмную стену деревьев за её спиной - в готовую декорацию для фильма с готическим сюжетом.
Но девушке было не до съёмок в фильме ужасов. Её собственный кошмар толкал её к окну, туда, где была защита и покой. Хотя неведомое и тайное могло ожидать и там, Однако её неодолимо тянуло к дому, к этому спасительному крову.
 Оказавшись под окном,  она попыталась дотянуться до нижней части его переплёта, но не смогла. Надо было подпрыгнуть, что она и попыталась сделать. Однако боль в ноге сорвала эту попытку. Она поискала глазами, что-нибудь, что можно было бы подставить под ноги и дотянуться до окна, но ничего не обнаружила. Уже готовая впасть в отчаяние, она внезапно заметила  нечто окончательно лишавшее её самообладания: какой-то огромный  ком выкатился из-за деревьев и начал накатываться, не разбирая дороги. Ещё миг - и он сомнёт её всей своей смертоносной тяжестью.  Преодолевая острую боль, ей удалось высоко подпрыгнуть и уцепиться за раму окна. Повиснув на руках, она попыталась подтянуться, и это ей почти удалось. Но тут что-то схватило её за больную ногу и сильно потянуло вниз. Невыносимая боль, казалось, овладела всеми клеточками тела. В глазах потемнело, пронзительный вскрик - и она провалилась в какой тёмный омут, где не было ничего, кроме ужаса и боли.
  Очнулась  беглянка, судя по ощущениям, в  незнакомом помещении. Ничего не видя, она почувствовала,  что лежит на чём-то очень жёстком. Через некоторое время до неё стали доноситься чьи-то голоса:
- Странно это как-то всё…
 - Да уж, не говорите. Повредить ногу во сне…
- Не просто повредить.  У неё, я думаю, сложный вывих голеностопа…
- Надо убедиться, не порвала ли она связки? Боюсь, что может открыться внутреннее кровотечение.
- Такое я наблюдал у спортсменов – бегунов, но она же не могла …
- Достаточно разговоров. Дайте ей общий наркоз, и начнём действовать согласно регламенту.
 Больше девушка ничего не слышала. Однако в голове  всё ещё настойчиво пульсировала  мысль: « Я бежала! Бежала! Бежала!» Потом эта мысль куда-то ушла. И вновь бегунья из странного дома  погрузилась в знакомый тёмный омут, но  уже полный спокойствия и надежды.
  Дом давно привык к исчезновению своих обитателей. Но потерю этой девушки  он перенёс болезненно. Она была здесь дольше всех и стала уже как бы частью дома.  Ему в ней нравилось удивительное сочетание надежности и импульсивности. И дому казалось, что лучшей хозяйки ему для себя не найти. И он исподволь готовил её на эту роль. Но побег через окно, этот ужасный крик в конце её возвращения к нему, и исчезновение. Дом с горечью осознавал, что из последнего исчезновения она может не вернуться. Его вновь ожидал одиночество и заботы о своих постояльцах.  И главной из них было создание для каждого  из них короткометражных сериалов, чаще чёрно-белых, но были всё же и цветные. Дом находил сюжеты  для них в памяти и в событиях из жизни своих зрителей. Эти фильмы были про них, иногда даже с их личным  участием. Их сюжеты дом  делал  столь запутанными и неожиданным, что иногда  они казались абсурдными и ужасающими.
   Во время просмотра его творений, а для каждого зрителя был персональный миниатюрный кинозал, можно было наблюдать разнообразную мозаику поведения тех, кто сидел в зале.   И спокойное любование с тихим размеренным дыханием; и нервное, беспокойное переживание, сопровождающееся отдельными судорогами конечностей; и потрясённое соучастие, приводящее к  жару и к обильному потоотделению,  к стонам, к всхлипам  и  попытками к бегству. А то и того хуже - к намерениям совершить какие-то безрассудные действия. И тогда последние вскакивали, безумными глазами оглядывали маленький зал и выбегали из него, взъерошенные  и ошеломлённые. Им надо было срочно попить воды и посидеть где-нибудь в уединении, чтобы обрести покой. Они находили его через некоторое время. Иногда, успокоившись,  созерцатели кино возвращались в зал. Но их там ждал уже другой  фильм и иные переживания и эмоции.  Потом образы увиденных фильмов  ещё долго  преследовали зрителей: они пытались угадать в них  указания и намёки, определяющие их судьбы. Правда, некоторым киношникам не удавалось досмотреть очередной фильм до конца.  Фильм показывался, его персонажи участвовали в каких-то событиях, что-то говорили, куда-то бежали, целовались и рожали детей, а тот, кому он предназначался, уже не находился в зале. Он просто исчезал. Да и показываемый фильм через некоторое время на экране бледнел и тоже исчезал. Тогда в зале устанавливалась тишина с затаившимся в ней предчувствием нового свидания с драмами человеческого бытия, явленными в фантасмгоричных видениях и образах, порождаемых затейливым талантом дома.
  Однако некоторые квартиранты дома предпочитали собираться в одном большом зале и устраивать беседы на разные темы. Вот и сейчас там продолжалась беседа о неоднозначном значении окон в жизненных перипетиях.   Эта беседа в первый раз была прервана неожиданным прыжком  в окно одной из собеседниц, а потом, поздним вечером, ещё раз была остановлена её истошным криком, собравшим всех у окна. Но в темноте за окном ничего нельзя было рассмотреть, кроме смутного какого-то движения вдали.  Несколько встревоженные, они  всё же вернулись к  своим ранее занятым местам, и обмен мнениями потёк с прежней силой.
Чей-то голос раздумчиво начал рассказ.
- Окно, обращённое в ночь, очень часто будоражит сознание  тревожными мыслями. Помнится, я был на каком-то семейном торжестве. Мы сидели за столом, что-то лениво пожёвывали, ведя вялый разговор. Как  внезапно маленькая Катюша, милая девчоночка лет пяти, которая  сползла с дивана, где старательно обихаживала свою подопечную, страшноватую куклу с зелёными волосами и удивительно кривыми ногами, и направилась к балконной двери. Не доходя нескольких шагов, она остановилась, замерев и, чуть вытянув шейку, стала всматриваться в темноту ночи за стеклом двери. Потом она обернулась и, обращаясь ко всем, сидевшим в глубине большой комнаты, явственно прошептала  в наступившей  вдруг тишине: «Стра-а-а-шно!» Какой инфернальный мир там ей увиделся? Какие образы и какие явления смутили её сознания и чувства? Но в этом одном её слове было столько содержания,  что его  хватило бы не на один рассказ об ужасах и всевозможных мистериях.
 Я взял её на руки, прижал к себе, поглаживая рукой по прильнувшему ко мне доверчивому  детскому тельцу. На мгновение возникло тягостное молчание. И молодец мама девчурки! Она неожиданно нарушила всеобщее оцепенение, сказав: «А мы совсем забыли про мороженое! Катюш, ты какое хочешь? В стаканчиках или на палочке? А ещё есть в кулёчках…»  И наваждение тотчас исчезло! Котёнок-ребёнок побежал к маме, громко крича: «В зелёном кулёчке! Только я сама разверну!»
-  Ночь. Тёмное окно. Ребёнок всегда там может увидеть страшное. – Согласился один собеседников и продолжил,   а вот меня  тихий ужас настиг однажды в совсем обыденном месте. «В стекляшке». Вы, наверно, знаете, что одно время  стали появляться такие кафе, передний и боковые фасады которых были изготовлены из металлических конструкций   со вставленными в них огромными стеклянными полотнами. Иногда такие заведения ещё называли аквариумами.  В одно из них я часто ходил обедать в свой полуденный перерыв: там варили удивительно вкусные пельмени.  Купив по дороге баночку сметаны, я заказывал двойную порцию и, не спеша, предавался  приятнейшему неторопливому чревоугодию. Так вот. В это раз за стол ко мне подсел бедновато одетый сутуловатый высокий парень.  У него был достаточно скудный обед: плоская тарелка манной каши и стакан чая с положенными на него двумя кусочками чёрного хлеба. Я бы не обратил на него особого внимания, если бы не то, что он начал делать с кашей. Сначала меня  он несколько удивил тем, что  изготовился есть  эту серую жидковатую массу …вилкой. «Вилкой так вилкой», - подумал я. – Ему видней».  Но последующие его действия напрочь лишили меня такого беспристрастного подхода к происходящему передо мной. Взяв вилку в левую и вознеся ей вровень с ухом, он низко наклонился  над тарелкой и замер, уставившись в манную массу в ней. Это минутное гипнотическое действие закончилось медленным снижающимся кружением вилки к поверхности, в конце которого одним зубцом что-то было подцеплено на поверхности сероватого варева и с брезгливо-глумливой гримасой  стряхнуто на край тарелки. Затем новое вознесение вилки, и очередной сеанс гипноза. Опять улов – и вторая махонькая капля на краю тарелки. Его движения всё замедлялись, лицо серело, мало отличаясь от  месива, предназначенного для еды. А уши всё больше и больше краснели, особенно их мочки. Они набухли красноватыми тяжёлыми капсулами и, казалась, что ещё мгновение и густые капли крови начнут капать на стол по обе стороны тарелки, края которой были обезображены липкими комками чего-то отвратительного. Но тут он остановился, поднял на меня на глаза, зрачки которых почти были затянуты бельмами, и каким-то утробным голосом проговорил: «В крупе живут жуки. Ихнее дерьмо надо находить и вытаскивать из каши». После чего взял вилку, измазанную каше по самую ручку, и резкими движениями размешал ею чай в стакане. Затем одним глотком выпил более половины этого мутноватого пойла, а остальную часть вылил в тарелку, принявшись остервенело перемешивать её содержимое. Тут омерзение и какой-то ужас во мне достигли такого уровня, что я пулей вылетел из аквариума, оставив всё, как есть, на столе. Если грибоедовский Чацкий в неистовстве кричал: «Сюда я больше не ездок!», - то моим заклятием, долго ещё произносимым про себя, было: «Сюда я больше не ходок! Там я больше не едок!» И я стал посещать железнодорожный ресторан, где готовили превосходную домашнюю куриную лапшу.
- Инфернальный ужас, возникающий из ничего в повседневности, страшнее всех этих страшилок с оборотнями, вампирами и кровожадными зомби, – нервически заметил  сосед предыдущего рассказчика.
 - Сижу я как-то на лавочке в уютном скверике. Осень, тепло и солнечность бабьего лета, тихий листопад и умиротворяющие перспективы для лениво бросаемых вдаль взглядов. Ничто не таило в себе опасности. Только покой, только прелесть бытия. Но тут  слой разноцветных листьев, упавших ранее  около массивной каменной  урны, что стояла рядом со скамейкой, где я блаженствовал, зашевелился, вспучился бугром, и на моих  глазах  нечто…
   Тут несколько раз мигнули лампы освещения:  дом требовал немедленно разойтись и готовиться ко сну – время уже было позднее.
 - Жаль. Но я вам дорасскажу эту историю завтра: она весьма необычна.
   Все,  молча и  не спеша, разошлись. Вскоре в доме воцарилась тишина.  Однако наружные двери дома оставались открытыми. К одной из них уже двигалась загадочная фигура, только что  возникшая  из животворящей мглы. Удастся ли новому жильцу завтра услышать продолжение прерванной истории, или к этому времени рассказчик внезапно исчезнет,
покинув дом и его обитателей.