Неизвестное покушение. Глава 1 - Новость

Февраль1861
-Кузьма Чего стоишь, шельма? А ну помогай!- кричал дед Ники-та.
-Чего кричишь, деда Никит?! Бегу я, бегу, щас поясок завяжу, а то штаны падают.
-А с чего, они, бесовское отродье, с тебя падают?! - негодовал деда.
-Да барин, на себя работать заставляет по 5 дней, свое полюшко обработать некогда, вот и голодаем,-  ответил Кузьма, подходя к повозке.
-Да, Кузьма, барин твой скверный, наш то помистовей будет, давай, вот тут хватай.
-Взяли! Тянем, потянем, разом! Дружно! – Кузьма включился в работу.
     Тут было четыре  крепостных мужика:  деда Никита -  старый конюх-извозчик  барина Гаврилы Хомякова, лет шестидесяти пяти, но человек неимоверной силы для своих лет. Еще лет семь назад, он бы один вытянул эту чёртову повозку, которую теперь не могли вызволить из февральской грязи четверо  человек.  Деда  не брил бороды и имел голубые глаза, серебристо  белые седые волосы. На его лице был отпечаток войны, лицо сохранило несколько шрамов от  французских сабель и штыков, но даже с этими отметинами, оно всегда светилось зарази-тельной улыбкой, хотя многие его зубы давно уже расшатались и выпали. Дед Никита  был одет в теплый тулуп и добротные валенки, ходил  с непокрытой головой.   Он родился крепостным, и был им, сколько себя помнил. Он любил Хомякова, за отеческую заботу, когда в 1812 дед Никита с позволения барина ушел в ополчение, у того на глазах были слёзы. А по возвра-щении с войны он даже даровал Никитке вольную, но дед отка-зался, так как не представлял,  зачем ему эта воля, и что он во-обще будет там делать. Жизнь деда казалась остальным троим  мёдом с сахаром, ведь у того всегда была хорошая еда, теплая одежда, ну и во всяком случае его никогда не били палками по хребту за провинности. А по совести сказать, у деда и не было никаких провинностей, он всегда очень внимательно следил за лошадьми, кормил, поил, вычесывал, подковы чистил. Недаром Хомяковские лошади считались лучшими в уезде, То была за-слуга деда Никиты.  Детей у него не было, была правда жена – Василиска, да вот только умерла она совсем юной, недолго они вместе прожили,  деда сам и не помнил сколько, то ли 3, то ли 4 года.
      Вторым был Кузьма - мужчина, лет тридцати пяти - сорока. Он был в подчинении другого барина -  Александра Ежова. И не передать всех слухов, что ходили по губернии об этом барине. Одно слово - человек он был страшный, поговаривали, что он имел развратные связи со всеми своими крепостными девками, а детей, что от оной связи грязной рождались, продавал он чернокнижникам деревенским, для обрядов бесовских. Ой, чего только не услышишь в русских  кабаках. А если без пьяных баек и присказок,  то жесток тот барин был действительно не в меру, плевать он хотел на все царские указы, жестоко  сёк своих крестьян кнутом, и мужчин и женщин. Однажды мальчик – крепостной  споткнулся в доме и барина и запачкал ковёр, да тот не посмотрел, что ребёнку от роду 6 годков.  Поставил на 3 часа коленями на соль.  Бедное дитя, однако, один из слуг, видевший эти издевательства,  выкрал с барской кухни леденец-петушок и подарил мальчику. Хорошо, что тот лакей не попался, а то бы не избежать ему плетей, Ребёнок же теперь и близко не подходит к барскому дому. Так вот, мы отвлеклись,  Кузьма – тощий мужичок, борода лопатой, залысина, лицо веснушками усыпано, огромный нос, мутные глаза. Он был  дворником  при доме Ежова,  совершенно незаурядный дворник, его работа двор мести, и всего делов, поэтому он часто в свободное помогал своему брату в поле.
    
Двоюродный брат Кузьмы – Костка, третий мужик из тех, кто в это день толкает злополучную повозку. Он крестьянин, рабо-тающий в поле на своего хозяина, проклятого Ежова. У них с женой – Анюткой есть кусочек земли, где они растят хлеб для себя, но дело то в том, что барин гоняет их на работы  по 5 дней в неделю, от рассвета до заката, Нюта пасёт скот, а Костка с другими крепостными в поле работает.  Вот Кузьма и подменяет его иногда, чтобы брат мог свою землю облагородить, конечно,  этого недостаточно, поэтому живут они с Нютой впроголодь, да и детишек у них нет, потому что понимают они, что не смогут прокормить его, сами крохи собирают, какие смогут добыть.  Да, жизни такой и врагу не пожелаешь, но жили, как жили в те тёмные времена многие крестьяне. Они любили друг друга,  Костка любил свою Нюту, она любил своего благоверного, а Кузьма любил их обоих, ведь кроме них у него не было никого. Отношения с другими крестьянами у него не ладились. Они не хотели говорить с ним, Кузьма понимал почему.
   
 Так было не всегда, разгадка таилась в прошлом. Раньше Кузьма был своим человеком среди слуг, но один случай изменил всё. Это произошло один обыкновенным днём, Кузьма с петухами вышел из своей коморки,  в которой жил,  на двор с метлой. Солнце уже стояло высоко и порядком припекало, по-этому Кузьма одел кепчонку, опустив глаза в землю невольно мёл землю. Толку от этого никакого не было. Он просто гонял пыль туда-сюда, туда сюда, как же ему всё это  осточертело. Марфа- служанка, прошла мимо него с крынкой молока, мило улыбнувшись, но тот даже не поднял глаз.
-Всё метёшь, Кузьма? – весело спросила она.  Марфа была веселой девкой: пышная, с длинной косой, милым личиком, румяными щеками, густыми бровями и ясно синими, как небо, глазами, многие слуги смотрели на неё с вожделением, но Марфуша ждала своего суженого…
-Угу, - буркнул Кузьма, - иди куда шла.
-Ну, мети, мети, ахахаха, дурачок!- она, а я к барину.
-Марфа! Где тебя носит?! Молока хочу! Ты слышишь! Молока!- кричал Ежов, лежа на кровати. Окна его спальни выходили как раз на двор, поэтому слышно было отлично. Он любил встать с утра пораньше, что впрочем отличало его от стальных пом-щиков, и, выпив молочка, только что ис-под коровы, отправится на охоту.
-Бегу, барин, бегу, не прогневайтесь, Кузьма-плут, задержал! – сказала она и думала уже было продолжить путь, но в этот момент, быстро  бежавшая по двору собака (видимо что то ее на-пугало) пробежала между ног  Марфуши, задрав её сарафан. Та с испугу  завизжала и, чтобы не упасть схватилась за рубаху Кузьмы, выронив крынку с молоком.
-Ты что, Марфа! Очумела?! – удивился Кузьма, только теперь поднявший взгляд.
-Прости,Кузь, собака напугала, с ног сбила. – тут она заметила белую лужицу на земле ,а вокруг черепки от глиняной крынки,  упав на колени, служанка начала громко плакать. – Ой, како горе, како горе, что же мне теперь будет?!
-Марфа!!!! – орал из окна Ежов. Собачий лай и громыхание крынки заставили его встать с кровати и выглянуть на двор. – Ну я тебе покажу, косорукая!- о натянул сапоги, застегнул руба-ху, снял со стены плеть и прямо в панталонах сбежал по лест-нице на двор.
   
 В это время там собралось уже порядочное количество кре-стьян и лакеев поглазеть, что тут случилось. Ежов вышел на двор и все  затрепетали, дети попрятались за отцами, а бабы за мужьями.
-Так так так,-  Ежов подошёл к сидящей на земле Марфе. – Что тут случилось? – спокойным голосом спросил он, схватив Марфу за косу и потянув вверх, заставил подняться.
-Я тут… с Кузьмой…. Собака,  бежать…. Крынка и вдребезги, - она плакала, поэтому проглатывала слова ,из-за чего Ежов  не понял причины того, что он остался утром без молока, впервые между прочим за 7 лет, ровно столько он имел эту привычку.
-Ага, значит Кузьма-собака виноват, да?! На него свалить хочешь,  да?! Барин- не дурак, Марфушенька, ты несла мне молоко, ты уронила, значит тебе и отвечать. –Он замахнулся плетью, но опустил её. – Постой. Кузьма! А ну выходи!
Кузьма от страха уже спрятался в толпу крестьян, так как боял-ся, что сейчас  достанется и ему. И когда барин, вызвал его, сердце сразу ушло в пятки. Получить ни за что очень уж не хо-телось.
-Вот он я, барин. – робко ответил Кузьма.
-Эта, дура пыталась оговорить тебя! Я строг, но справедлив, - он протянул Кузьмк плеть. – Секи!
-Что вы?! Я не буду! – уже уверенней ответил Кузьма.
-Наказание должно свершиться! Или ты даешь ей 2 плети или я даю тебе 20, выбор за тобой. - голос барина был холоден и спо-коен, бить людей было дня него обычным делом.
-Нееет.. – сказал Кузьма.
-А ну сымай рубаху, Черт! Ложись на лавку! – барин щелкнул плетью в воздухе. И тут в голове Кузьмы промелькнула мысль. Лучше я ее секану 2 раза легонько, чем он мне 20 раз до костей рассечет спину.
-Нет, я передумал , давайте плеть. – твёрдо, стараясь изобразить жестокость промолвил он.
-Вот, спинка чувствует, да, ахахах!- рассмеялся Ежов. Он подошел к Марфе и порвал ее сафаран сверху, она еле успела прикрыть ладонями грудь, Ежов взял ее за косу и повёл к лавке. Толпа начала шептаться, сможет ли Кузьма или нет.  Кузьма подошел к лавке ,занес плеть над головой и ударил Марфу по спине. Несильно, но  молоденькая спинка  очень нежная. Ее надобно ласкать,  а не сечь. От удара у девушки еще сильнее брызнули слёзы,   и появились 7 тоненьких кровяных полосочек на белой коже.  Ежов смотрел на это и улыбался, толпа стояла в молчании: дети закрывали глаза руками, бабы плакали на плечах мужей, мужик же, сняв шапки, грустно смотрели на всё происходящее, а некоторых даже упала суровая мужская слеза. Тем временем прозвучал еще один щелчок и наказание закончилось.
-Ты легко отделалась,- сказал Ежов и,  плюнув себе под ноги, пошел в дом. – Фимка, раздувай самовар!
   
 Кузьма стоял, окруженный людьми, которые смотрели на него с яростью, мужики сжамиали кулаки, будь их воля, они бы поколотили его сейчас, но все знали, что за драку барин устроит им такое, что 20 плетей покажутся мёдом.
-Прости меня, Марфушенька, прости, сама понимаешь : я тебя 2 раза легонько, а иначе он бы меня убил. Шутка ли 20 раз! - Кузьма упал на колени перед Марфой.
-Сволочь, ты Кузьма, сволочь и трусливая собака! – плача от боли и ненависти, просипела Марфа, она с трудом  встала и дала еще крепкую пощечину. Да такую, что у того зубы зашатались. Потом, он убежала в дом. Вот с тех пор и не любит народ Кузьму, за трусость, за малодушие.
   
 Последним из нашей четвёрки является главный герой сей повести  - Валерка  Подкова. Фамилии, конечно же, не имел.  Какие у крепостных фамилии! А происхождение его прозвища  действительно заслуживает внимания…   Оставим пока наших мужиков  толкать треклятую телегу, и разузнаем об этом по-подробней.
   
 Шли как то однажды поздним вечером по полю двое влюблённых (да простят меня мои читатели)  я  позабыл их имена, и услышали они громкий женский стон и детский плач, переходящий в жалобный вой. Женщина не на шутку испугалась, по-тянула любимого за рукав:
-Давай, уйдём, скорее, пожалуйста, милый, уйдём, пока на нас чего-нибудь не повесили, я тебя умоляю, родной мой, я не хочу .Страшно! – она тянула его за рукав рубахи назад
-Да что! Очумела! - жестко ответил возлюбленный  и покрутил пальцем у виска. – Там людям плохо, а мы будем стоять?! Я войну прошёл, я не боюсь! Хочешь ,стой здесь, я пойду посмотрю.
-Будь осторожен,- сказала она и, поцеловав его в лоб, отошла дальше назад.
   
 Он же  медленными шагами пошёл  на крики. По чести сказать,  ему было страшновато, Вот сейчас найдёт он мертвую женщину и ребёнка, а как барин прознает, так его самого за убийство под суд и в Сибирь пожизненно. А ведь пришел из ополчения, он выжил в хаосе народной войны. Зрелый, сильный крестьянский мужик, лет  сорока, мускулистое тело, поджарое лицо, смелый взгляд, солдатская смекалка  не хотелось ему остаток жизни прогнить на рудниках. Тем более у него появилась возлюбленная, та, ради которой, он отдал бы жизнь, не задумываясь. Оба они, к сожалению, принадлежали Ежову, тогда еще молодому, но не менее жестокому. За тридцать лет, что прошли с  тех пор, Ежов только поседел и стал толще, а вот душой ничуть не изменился.  Так вот, боязливо наш молодец приближался к месту и крики становились всё громче. И вот, он увидел в стоге сена лежащую и истекающую кровью женщину, лицо ее было красным от слёз, а ведь сарафан пропитан кровью. Рядом лежал новорождённый младенец, кричал и махал ручками и дрыгал ножками.
-Святая Богородица, спасибо тебе, матушка, - прохрипела женщина, подняв глаза к небу. – Умоляю тебя, юноша, спа..си д..и…тя…. –еле выдавила она из себя, переведя глаза на нашего парня, и  отошла в мир иной.
-Спасти дитя,- шепотом повторил мужчина.
   
 Война научила его, что надо делать с телами, чтобы они не разлагались, если нет возможности похоронить по-христиански, к слову сказать, через Ежовские поля протекает река, рыба тайно выловленная крестьянами в ней, – это большая часть их пропитания. Река была ключевой и оттого вода  была ледяная, юноша поднял тело женщины и понёс его к реке. Дорога через поле заняла немного времени, и по пути он никого не встретил, благодаря тому, что время барщины закончилось, и все разошлись по своим хозяйствам. Солнце красиво садилось за поле, которому не было видно конца и края, но мужичку сейчас было не до этой красоты, ради которой они с любимой сюда и пришли, его сейчас беспокоило одно – жизнь ребёнка, чем его кормить, выживет ли он? Он не боялся, нет нет! Он никогда не боялся, но просто его тяготили  неожиданно свалившиеся мысли. Они тоже хотели  маленького, но вот так – растить и воспитывать чужое дитя. Согласится ли она? Примет ли он сам этого человечка, как своего сына. Тем временем он достиг реки, вода бежала быстро, и последние лучи солнца красиво играли в ней, он медленно опустил тело в воду, и река понесла ее вдаль, а он стоял и смотрел, пока оно совсем не скрылось из виду.
-Прощай, незнакомка, я не знаю твоего имени, но, я обещаю, я сберегу твоё дитя, пусть же душу твою заберёт к себе Христос. – он перекрестился, немного еще посмотрел на воду и пошёл об-ратно к месту, где лежал младенец.
    
Ребёнок протянул к нему ручки, и в ту минуту, увидев эти добрые глаза, и смешные маленькие ладошки, он понял, что вырастит этого карапуза, как своего сына, ведь он теперь один на этом свете, и они – его последняя надежда. В руке ребёночек сжимал подкову, и как ни старался парень, отобрать её никак не получалось,  ребёнок был ведь в крови, ведь он всего несколько часов назад появился из материнского чрева. Мужик поднял его на руки и побежал к реке, достигнув места, где он несколько минут назад  погрузил в воду тело его матери. Он не знал слов, которые нужно говорить,  при крещении, поэтому говорил, что умел:
-Да сохранит тебя, пресвятая Богородица, - прошептал он и, перекрестив ребенка, окунул его в студёную воду.
-Да помогут тебе Отец, сын и Святой дух, - и еще раз перекрестил и погрузил в воду. Ребёнок кричал, ему было холодно, но что нужно, того не миновать.
-Нарекаю тебя Валерием, носи это имя гордо, какая бы судьба тебя не ждала, ты отныне мой сын,-  и снова крест и святое омовение. За всё это время ребенок не выпустил подковы из рук.
   
Когда всё закончилось, он снял рубаху и, завернув ребёнка в неё, воротился к любимой. По дороге в избу он рассказал ей всё, что  с ним произошло. Конечно же, она не была против стать матерью этого ребёнка, пройдя мимо дома одной старухи он постучала а оконце, в ответ оттуда показалось старое, дряхлое лицо.
-Тетка Анисья, позвольте коровку вашу с утра подоить, у нас ведь  вот ребёнок на руках, - взмолилась она
-А сама чаво? Тебе твои на что? – прогаркнула старуха.
-Да ведь ,не мое то дитя, муж в поле нашел, - она упала на коле-ни, - позволь, тётка ,Христом Богом прошу. 
-В поле да? Ну ладно, дои, Бес с тобой, - сказал старуха и отошла от окна.
-Спасибо, тётка, спасибо огромное, век помнить будем..
   
 Вот так и появилось прозвище Подкова. Прошло тридцать лет, младенец вырос и превратился в мужчину. Статного, подобно отцу (ведь на самом деле они никогда не говорили ему правды, и так и умерли оба несколько лет назад, поэтому всю жизнь он считал себя их настоящим сыном). Да он и был их сыном, ведь они дали ему всё, сами терпели лишения, но он всегда был сыт и неплохо одет. Росту он был богатырского ,почитай, почти сажень!* Крепкое тело, волевое лицо, мужицкая борода, крепкие руки и суровое лицо. Отец научил его очень многому, поэтому он владел столь-
-кими ремёслами, что другим и не снилось! Мало того, что он был мастерским кузнецом (то и была его обязанность при доме Ежова), он умел также ездить верхом,
ткань, резать из дерева игрушки, плести лапти, валять валенки , класть печи , ну и много другое ,что умел каждый крестьянин. Разве что только грамоте он не умел, отец пытался научить его, но тот не проявил склонности к таким вещам. Многие девки хотели стать его невестами, но его сердце как будто было каменным, и ни одна не добилась успеха. Также среди крестьян ходил слушок, что отец оставил ему какое-то сокровище в наследство, и где спрятано оно одному ему известно. Мужики поначалу хотели напоить его, а у пьяного то язык развяжется на раз-два. Но не тут -то было! Валерий совершенно не поддавался водке, он мог один перепить всю деревню и сохранить трезвость рассудка и равновесие тела,  поэтому  даже поговаривали, что он путается с Нечистым , раз водка его не берёт. Вот впрочем и всё, что на данным момент можно сказать о нём. Остальное вы узнаете .когда прочитаете данную повесть до конца.
-Давайте, давайте, навались! Еще немного – кричал с повозки местный чиновник, одетый в овечий тулуп и в  заячей шапкой на голове, лицо было жирным и красным от мороза. Натурально взяточник, на честное  жалование такую харю не наешь.
-Ты бы лучше слез с телеги, а? Нам бы легче было! – сказал Кузьма, с которого сошло уже семь потов.
-Вот, вот! А то ишь, мы толкаем, а он говорит! Ты нам не барин! – поддакнул Костка.
-Эх, челядь! Знали бы вы, какую я вам новость везу, расцеловали бы меня прямо тут.
-Что ж за новость то такая? – спросил Деда Никита, который прекратил толкать, чтобы оттышаться.
-Скоро узнаете..- ухмыльнулся чиновник.
-Давайте, давайте, почти получилось – говорил Валерка, - эй, стегани лошадей!
   
 Чиновник хлестнул по лошадиным спинам , бедные кобылки  заржали и  потянули сильнее, мужики же навалились всеми силами. Колёса начали потихоньку крутиться и с горем пополам, но наконец-то телега выбралась из плена российских дорог.  Когда препятствие осталось позади, чиновник был так рад ,что предложил мужикам проежать с ним до места сбора. Он спрыгнул с телеги и сказал
-Ну, спасибо вам, крестьяне! – радостно произнёс он и протянул руку каждому по очереди, те с нехотью пожали её. -За помощь давайте подброшу вас куда надо.
-А куда это нам надо? - с опаской поинтересовался Костка.
-К месту оглашения нового царского указа,  там соберётся множество народу, странно что вы не знаете о таком.
-Да. Мы народ тёмный – угрюмо сказал деда Никита. – Ну лад-но,чиновник ,вези!- ответил он за всех.
Он запрыгнули в повозку, тот снова  хлестанул лошадей, и они помчались дальше по пути, мимо Хомяковских деревень.
-Вы же тут всех знаете? Кого встретите,  говорите чтобы все. Кому не лень шли в Черноречек, ладно? – попросил чиновник.
-Лады, сделаем! – ответил Деда, ведь это были деревни его ба-рина, и почитай почти каждого крепостного он знал лично. К повозке подбегали дети и каждому из них дед говрил ,чтобы они рассказывали всем, кого только встретят по пути.
-Ванюшка, Мишаня ,Коленька ,Машенька, Сидор, Данька ,Ксюша, бегите ! Детишки ,расскажи всем, что скоро в Черноречеке будут царский указ оглашать новый ,все, кто хочет, могут явиться, скажите деда Никита передал.
   
 Стояло довольно морозное позднее утро, часов около 11, ко-гда наша телега въехала в Черноречек. Небольшой городок ме-жду владениями Ежова и Хомякова, он процветал, ведь оба ба-рина именно здесь продавали свои товары. А торговцы, зани-мающиеся перекупом, любили свой городок, и не жалели денег на его строительство. Тут был и добротный постоялый дров, который мог вместить разом около  восьмидесяти человек, хо-рошенькие приличные служанки, чистые  простыни, вкусная еда и хорошее питьё, старые добрые скрипучие кровати. Этот скрип не вызывал отвращения, скорее наоборот ,вносил какой-то романтизм.  Цены в такой с позволения сказать гостинице были соответствующими. Имелся в городе и кабак. Не такой кабак, как по всей России, где полно мусора, окна загажены копотью ламп и свечей, а по ночам нередки драки и ошиваются дешёвые девицы. Нет, это было приличное заведение с вежливыми половыми, чистыми тарелками и рюмками, а пол пыл так начищен, что в него можно было смотреть в зеркало. Даже не верится, что такое возможно на территории Российской империи, но, тем не менее какой кабачок существовал. Да и язык не поворачивается, его кабаком называть, ну чисто ассамблея Петра Великого, не меньше.  В городе также стояла небольшая белокаменная церковь с 3 куполами, символизирующими Святую троицу и высокая-высокая колокольня. А колокол, ах, какой колокол Его медный целебный звон был слышен за много вёрст и только он вселял надежды в души нищих, обездоленных, тяжелобольных, несчастных вдов или закабалённых крестьян. В центре города была площадь, на которую сейчас и направляются наши герои вместе с чиновником, она была небольшой и ограничена  с 2 сторон жилыми домами, с третьей  церковью, а с четверной торговыми рядами. Во время праздников  тут проходили гуляния,  Хомяков частенько отпускал крестьян  в Черноречек, как он сам выражался - давал глотнуть вольного воздуха. Ежовские же подчиненные были здесь впервые.
-Ой, боязно, а если барин узнает,  что мы в город без его дозво-ления ходили, что он с нами сделает? – запаниковал Кузьма, но Валерка успокоил его,
-Не бойсь! Забыл что ли, он уехал уже как третий день в гости, а вместо себя надзирателя оставил, да тот такой лапоть, что можно всё, что хошь делать.
-Да брат, не переживай, пронесёт! – подбодрил его Костка и по-хлопал по спине.
-Подъезжаем, - радостно сообщил чиновник, - Эй! Люди добрые! Еду указ царский зачитывать! Айда все на площадь около церкви! – кричал он во всю глотку
    
Заслышав это, зеваки потянулись к площади, тут же начали подходить крестьяне, оповещенные детишками. Народу набра-лось битком, многие также выглядывали из окон, выходящих на площадь.
-Дорогу, дорогу! Дайте проехать – орал чиновник, чтобы среди гвалта его можно было услышать, наши мужички  помогали ему
-Посторонись! Важный указ! Дорогу чиновнику! Дорогу!
    
Так, медленно, но верно телега добрала до центра площади, чиновник спрыгнул с неё и пошел к помосту, с которого всегда зачитывали указы или объявляли о чем-то важном.  Кузьма, деда Никита, Костка и Валерка остались сидеть на телеге, чтобы быть ближе к чиновнику и хорошо слышать, что же он сейчас поведает народу.  Тот достал свиток, и мгновенно установилась мёртвая тишина. Чиновник натянул потуже свою заячью шапку, дрожащими от холода руками вынул из внутреннего кармана пенсне, протер его, надвинул на нос, развернул свиток и принялся зачитывать царскую волю. Не будем утруждать читателей сложным юридическим языком 19 века и приведем лишь некоторые отрывки из речи чиновника.
                Указ
     Божиею милостию Мы, Александр Вторый, император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая, прочая, прочая. Объявляем всем нашим верноподданным
Божиим провидением и священным законом престолонаследия быв призваны на прародительский всероссийский престол, в соответствие сему призванию мы положили в сердце своем обет обнимать нашею царскою любовию и попечением всех наших верноподданных всякого звания и состояния, от благородно владеющего мечом на защиту     Отечества до скромно работающего ремесленным орудием, от проходящего высшую службу государственную до проводящего на поле борозду сохою или плугом. ….. Таким образом, мы убедились, что дело изменения положения крепостных людей на лучшее едля нас завещание предшественников наших и жребий, чрез течение событий по-данный нам рукою Провидения. … Пользуясь сим поземельным наделом, крестьяне за cиe обязаны исполнять в пользу помещиков определенные в положениях повинности. В сем состоянии, которое есть переходное, крестьяне именуются временнообязанными.
Вместе с тем им дается право выкупать усадебную их оседлость, а с согласия помещиков они могут приобретать в собственность полевые земли и другие угодья, отведенные им в постоянное пользование. С таковым приобретением в собственность определенного количества земли крестьяне освободятся от обязанностей к помещикам по выкупленной земле и вступят в решительное состояние свободных крестьян-собственников. …
До истечения сего срока крестьянам и дворовым людям пребывать в прежнем повиновении помещикам и беспрекословно исполнять прежние их обязанности…
Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного.
Дан в Санкт-Петербурге, в девятнадцатый день февраля, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот шестьдесят первое, царствования же Нашего в седьмое.
   
Толпа зашепталась, а Валерка обратился к деду
-Деда Никит.
-Ась?
-Что-то я не понял, что он нам сказать то хочет? Чего произошло то? Растолкуй, пожалуйста.
-Знаешь, Валера, я и сам ничего не понял, а вот сейчас выясним! Эй! Мил человек! Мы народ неграмотный! Объясни-ка ты доб-рым людям по-русски, о чем в этой твоей умной бумаге говорится? – вежливо обратился дед к чиновнику .закончившему свою речь.
-Да! Да! Да! – заревела толпа. – Тут не графья собрались! Говори, собачий сын! Говори, что делается-то!?
-Эх вы, дурачье! Свободы вам царь-батюшка жаловать изволит! Вы больше не вещи своих помещиков! Вы теперь такие же люди, как и они. Имеете такие же права и такие же свободы! – рас-смеялся чиновник.
-Да неужто! – промолвил Валерка и упал на колени. Многие люди из толпы сделали то же самое. Все начали преклонять головы перед церковью, целовать свои нагрудные крестики и читать молитвы за царя.  Но счастье длилось недолго.
-Правда, вот только, - замялся чиновник, - царь не посчитал нужным дать вам землю.
-То есть как? – недоумевала толпа. – А как же? А куда же мы? А что ж теперь делать?
-Земля остается собственностью барина, вам остается только выкупить ее для себя ,за цену назначенную барином же или продолжать работать на него, тем самым арендуя землю.
-То есть  весной опять идти пахать барскую землю? Как раньше? – толпа сверипела.
-Ну, выходит, что так, - сказал чиновник. – Такова воля государя.
-Обман! Предательство! А ну иди сюда, собака! – народ ожил и завыл бурею, в чиновника полетели камни и палки, он побежал к телеге, но Кузьма и Костка не пустили его.
-Отвечай людям! – рявкнул Валерка, схватив его за шиворот.
-Я то что, я всего лишь огласил указ, отпустите, господа, Христом Богом прошу, не бейте! – он завизжал как поросёнок, закрыл лицо руками и заплакал. Толпа окружила телегу плотным кольцом.
-Не трогайте его! – повелительным тоном приказал Валерка. – Он не виноват, он просто жалкая амбарная крыса, ему велели, он исполнил волю, того кто выше него. Тряпичная душонка, убирайся вон!
-Пошел из города, скотина! Убирайся, вор! – заревела толпа, чиновник, обронив шапку, побежал через коридор образованный людьми  к окраине города.
-Он нас обманул, товарищи! Сделал вид, что заботится о нас, о простых людях, но это не так! Мы по-прежнему просто навоз! Мы ему не нужны, ему плевать на наши судьбы. Он притворяется народным заступником, на самом же деле он дьявол в че-ловечьем обличье! ЦАРЬ.  Такого малодушия и лицемерия, как у него еще не видела русская земля. Так продать нас, наш народ, нашу веру! Ложь, подлая ложь. Свобода значит! А завтра снова лезь в ярмо?! Хороша свобода, да уж!  Этот человек  он захотел обмануть народ, но, кем он сам будет без народа?! Без зерна, что растёт на полях, политых нашей кровью?! А?! Что молчите?! Или я неправ!
-Прав, Валера! – закричали братья. – Царь во всём виноват! Лжец! Подлый лжец! Мы его считали посланником господа на русской земле, а он сатанинским отродьем оказался!
-Да!  - загудела толпа в несколько сотен глоток.- Но что же де-лать то теперь?!
-Я отомщу, товарищи! За всё, за обман, за слёзы и смерть! За всё! Он не избегнет кары Божьей, это я вам обещаю! Чего бы мне это ни стоило, я найду его… И свершу возмездие! – громко проговоррил Валерка, поднял с земли свиток с указом  разорвал его на множество кусочков. – Не нужна нам твоя свобода! Мы сами ее заберём!
 - Не говори глупостей, Валера – тихо шепнул ему на ухо деда.
-Не лезь, дед! -   грубо ответил Валерка, ярость обуяла его. – Ты как сыр в масле катаешься, любимчик барина, а мы голодаем и терпим постоянные побои. С нами обращаются хуже, чем с со-баками. И вот нам государь делает такой подарок! Обещает свободу, а на поверку выходит, что воля то липовая! – такое предательство нельзя оставлять безнаказанным. Если Бог видит и слышит меня, то он встанет на мою сторону, потому что Бог не в силе, а в правде. А правда там, где народ русский! А если и  Бога нет, то меня постигнет неудача, я правильно говорю? – обратился он к людям.
-Правильно! – согласилась толпа.
-Поступай, как знаешь, но я тебя предупредил, погубишь царя – погубишь и державу, погубишь и народ, –  сказал дед и, и расталкивая людей, ушёл прочь.