Высоцкий

Москва готовилась четыре года, чтоб зажечь огонь,
Который ещё раз напомнит нам и мире...
И вдруг,- дурная весть: Погиб в расцвете лет,
Поэт, актёр, чуть грубоватый лирик...

И, будто потускнел огонь в огромной чаше,
И стадионы опустели, осиротев совсем...
Диверсии не смог б придумать краше,
И бутафорский обладатель опаснейших систем...

И вся Москва, не в церемонье похорон,
А будто бы душа вот-вот должна расстаться,
Печально шла за гробом, стиснув стон,
Готовый с губ нахмуренных сорваться.

И ахнул мир, вздохнув: "Ещё один...
Неужто и на нём кто сэкономит киноплёнку..."
С "Калины красной" щурился Шукшин,
Колючим взглядом давя на перепонки...

Парижем признан Гамлет, а не плащ!
Как будто больше всех ему всё надо было...
Он был не чей-нибудь, а наш!
За нас он душу выворачивал в речитативах!

Теперь поют премило про отчий дом,
И люд спокойненько расходится к кастрюлям,
Набив желудки, засыпают детским сном,
И жизнь им кажется уютной и счастливой...

Когда Рязанов рассказал нам, что Вы большой Поэт,
Мы и без Рязанова давно об этом знали,
Но Рязанов - авторитет, и его слова весомо прозвучали.

Евтушенко написал о Вас до боли хорошо,
Даже так почти, как о Шукшине Вы написали...
Но, что мог Евтушенко, когда Вам было нелегко,
Когда Вас не всерьёз воспринимали...

А, критик, возмутившийся лишь тем,
Что Пушкина, в кино! читали Вы любимой,
В своей статейке издевался и кипел:
"Высоцкий? Пушкина? Невообразимо!..."

Причём тут Пушкин, памятник, грехи...
И губы жжёт окурок сигареты...
Как будто Пушкин завещал свои стихи
Читать лишь "утончоннейшим" "эстетам"!

Когда идёшь по не прибитой колее,
Тогда кювет становится могилой,
И падаешь, летишь в неё верней,
Как, если бы в атаку шёл немилую...

Могила вся в цветах. Ещё несут...ещё...
Не пышность офицального старанья.
За низенькой оградой Он спит раскрепощён,
Хранимый памятью народного признанья.