В память о Зиги

Люди всегда пишут о себе. Авторское отношение к жизни и воспоминания выливаются в персонажи и сюжеты.

Меня зовут Дариан Коффман. Я такой же как и все. Единственное, что отличает меня от других людей - это моя глухота. Как и любой другой физический недостаток она заметна окружающим, но совершенно необременительна для меня. Больше того, врождённая глухота крепкими узами связывает меня с прошлым моей семьи, с жизнью матери и её историей.   

Впрочем, начну по порядку.

Когда моей матери сказали что я глухой, она не выразила удивления или огорчения. И произнесла всего одну фразу: - Цыганская магия.

Я родился в Бостоне в семье отставного офицера американских вооружённых сил и цыганки Зиги из польского городка Белосток. Семья по материнской линии происходила из рода румынских кочевых цыган. В конце девятнадцатого века в поисках лучших мест они перебрались в Польшу и осели в небольшой деревне на юге-востоке, на границе города Жешув. Мой прадед, судя по одной единственной пожелтевшей фотографии, был из "новых" цыган. Он не носил длинных усов, был коротко подстрижен и внешне напоминал скорее рабочего, чем вольного цыгана. Прадед умел читать и говорил на трёх языках. На небольшие сбережения они купили дом и обзавелись хозяйством: лошадью и коровой. Старики смотрели за домом, а те кто по-моложе занимались цирковыми выступлениями на многочисленных крестьянских базарах и городских площадях. Каждую пятницу с раннего утра прадед запрягал лошадь, цеплял кибитку, усаживал туда жену и троих детей и отправлялся с выступлениями по окрестностям. Он подражал знаменитому Гарри Гудини - возил за собой огромный сундук, обвязывался цепями и глотал острые клинки. Дети выступали акробатами. Сыновья держали над головой прочный и гибкий шест. А девочка в ярких шароварах, как персидская шахиня, позвякивая монистами и браслетами, забиралась по шесту наверх. Наподобие фарфоровой балерины-статуэтки, она балансировала на кончике шеста на одной ноге и посылала публике воздушные поцелуи.

Не знаю, всё ли так было, не берусь утверждать. Всё что я знаю о нашей семье досталось мне из рассказов матери. Она знала язык жестов. Общение на пальцах хорошо тем, что полностью исключает многословие и ненужную болтовню. Собеседник как правило краток. Часто смысл и эмоции мне приходилось додумывать самому. Я быстро научился читать. Короткие беседы с матерью, а затем с товарищами по школе, обрастали в моем воображении красочными картинками, подхваченными из книг. 

Я был единственным ребёнком в семье. Временами, когда мать не была занята, мы усаживались за обеденным столом и беседовали. Я внимательно следил за выражением её лица и формой тонких губ. Она легко и эмоционально жестикулировала руками и вся её натура перевоплощалась в язык жестов. Иногда мне казалось что мы не беседуем, а танцуем - настолько синхронно и органично двигались её руки и тело. Так я узнал о её детстве и удивительном спасение из нацистского лагеря смерти Хелмно. 

***

Шли годы. Труппа циркачей разрослась. Девочка-акробатка вышла замуж за польского парня. Он выступал с дрессированной собакой. У них родилась дочь. Назвали её Зиги. В начале 1941 года ей исполнилось пять лет. В апреле того же года нацисты начали депортацию цыган в концентрационные лагеря. Семью уличных циркачей забрали прямо с площади. Подъехал крытый грузовик, из него выпрыгнули немецкие солдаты и оцепили толпу зевак. Молодой немецкий офицер подошел к прадеду и показал ему бумагу о депортации цыган в гетто. Моя бабушка бросилась к кибитке в которой спала пятилетняя Зиги. Немногочисленная публика расступилась, освобождая место для немецких солдат. Из толпы послышались издевательские крики, кто-то благодарил нацистов за очищение польской земли от цыганской грязи. Группа молодых поляков бросилась раскачивать кибитку. Та не выдержала напора, накренилась, колесо подломилось и она упала на бок. Из кибитки выкатилась заспанная Зиги прямо в руки матери.   

Пятилетняя Зиги почти не запомнила лагерь. В памяти матери осталась тёмная тесная комната с одинокой лампочкой под потолком, душный спёртый воздух и старая цыганка, которая раздевалась, снимая одну юбку за другой. Маленькая Зиги стоит в толпе голых людей, на ней тёплая подбитая кроличьем мехом фуфайка, длинная юбка, рейтузы и косынка вокруг шеи. Цыганка наклоняется к ней и смотрит ей в глаза. Одну руку она кладёт девочке на голову, другой наматывает ей на ручку седой волос из косы. Цыганка что-то шепчет. Зиги заворожено смотрит на неё и на желтую лампу под потолком. Свет от лампы пятном выхватывает лица из толпы. Лампа начинает мигать. Слышны громкие крики, люди толкаются и куда-то бегут. Зиги держит цыганку за руку и не спускает с неё глаз. Они поднимаются по деревянному настилу в кузов машины. Внутрь набиваются люди, Зиги жмётся к голому телу женщины. Цыганка продолжает что-то шептать над Зигиной головой. Двигатель грузовика начинает набирать обороты. Воздух наполняется выхлопными газами. Люди кричат, но Зиги слышит только хриплый шёпот. Она чувствует как глаза её сонно слипаются. Свет меркнет. Цыганка закрывает Зигины уши и наступает тишина.

****

Через пятнадцать минут грузовик марки "Рено" выехал из ворот замка Хелмно и направился в лес. В лесу его ждет отряд из лагерных заключенных-могильщиков и свежая земляная траншея.

Маленькую Зиги спас еврей Юзеф. Стояло пасмурное апрельское утро. Охрана уставшая от длиной и морозной ночи ждала смену. Немецкие патрули устало сидели на настиле под елями. Собаки уже не хрипели, а лежали свернувшись калачиком и прятали носы от холодной утренней росы. Грузовик подъехал к краю траншеи. Двое "могильщиков" сняли железный замок, открыли дверь грузовика и оттуда сразу, как тряпичная кукла, выпал человек. Эти двое забрались внутрь и стали сталкивать трупы на склон ямы. Заключённые внизу подбирали тела и укладывали их в ряды. Траншею заполняли лишь наполовину. Вторую половину оставляли для "могильщиков". Юзеф нашел Зиги. Она лежала под грузной цыганкой. Тело пожилой женщины навалилось на девочку, но из-за грузности не придавило её, а наоборот образовало небольшую нишу, как раз для худенького ребенка пяти лет.

Юзеф приподнял тело и увидел Зиги. Она продолжала держать старуху за руку и смотрела на него широко раскрытыми глазами. Парень наклонился к ребёнку и дунул ей в лицо. Она моргнула, но не пошевелилась. Юзеф кивком головы подозвал напарника и показал ему взглядом на девочку. Девочка в цыганской юбке и расшитой фуфайке была жива. Напарник, жилистый седой мужчина, огляделся по сторонам. Затем подтащил к девочке тело мёртвого парня. Они подняли и уложили девочку на это тело. Юзеф прижал палец к губам. Зиги видела его, но в голове у неё шелестел шёпот цыганки. Он доносился издалека. Зиги вслушивалась в слова и молчала. Двое заключённых в кузове машины переглянулись, затем подняли ещё одно тело и аккуратно положили его сверху на Зиги. Она оказалась в "тайнике" из двух мёртвых тел. Юзеф подошёл к краю кузова и наклонился к человеку в траншее. "Живая девочка", - произнёс он одними губами. Человек из траншеи подозвал ещё одного заключённого и они бережно приняли два тела из грузовика. Так же бережно уложили тела на краю ямы и присыпали землей.

После того как грузовик опустел от страшного груза и отъехал на несколько метров в глубь леса, немецкий офицер подошёл к яме и пересчитал тела. Запись в тонком планшете совпала с количеством мёртвых людей. Маленькая Зиги оказалось "неучтенкой". То ли из-за малого роста, то ли из-за суеты в камере, то ли из-за колдовства старой цыганки её в список не внесли.

***

Зиги очнулась от холода и беззвучно заплакала. Рядом кто-то шумно сопел и скрёб лапами. Затем этот кто-то с силой потянул за край юбки. Зиги упёрлась руками в прикрывшее её тело. Кто-то с боку из всех сил потянул её за одежду, она сжалась, оттолкнулась ногами и выскользнула. Тот, кто тянул её за юбку, наконец-то ухватился за бок фуфайки и вытащил девочку из ямы.

Зиги вытерла лицо и села на коленки. Прямо перед ней сидела чёрная лохматая собака. Девочка обхватила её за шею и встала. Собака поднялась, затрусила в лес и Зиги побежала вслед за ней. Пёс привел девочку к польскому леснику. В глуши леса Зиги прожила четыре года. А в июне 1945 года лесник привёз её в город Лодзь и оставил на площади. Так Зиги попала в детский приёмник.

До тринадцати лет Зиги не говорила. Доктор Збышек Тухольский, светила психиатрии Варшавского университета, впервые осмотрел юную пациентку в десять лет. Он стучал железными молоточками по её острым коленкам, проводил палочкой по узким ступням, заглядывал в уши, светил зеркальцем в рот. Заставлял Зиги танцевать по музыку Штрауса и даже попросил нарисовать картинку. Зиги послушно выполняла все его команды и задания. На её рисунках была изображена огромная чёрная собака высотой с деревья и маленькая девочка. Под фигуркой девочки было написано Зиги. Так приёмные родители маленькой цыганки узнали её имя. Доктор Тухольский не нашёл никаких физиологический отклонений от нормы и списал её немоту на стресс. Тогда многие дети войны молчали.

Приёмные родители моей матери - бездетная американская пара. В то время они оба служили при штабе Западного фронта.

Заговорила Зиги уже в Америке. На Рождество родители взяли её в цирк. Зиги внимательно следила за воздушными акробатами. Девушка в синим блестящем трико заскользила вверх по шесту к куполу цирка. На самом верху она замерла,  поднялась и забалансировала на кончике шеста. Зиги взяла за руку приёмную мать и выдохнула: - Как моя мама.

Видимо толчок счастливой памяти разбудил в ней способность к речи. С того циркового представления мать опять заговорила.

Наша память избирательна. Порой мы помним мелкие детали совершено обыденного дня, а иные пласты жизни навеки засыпаны серым пеплом забвения.