Четвёртая

      Сарвеназ решительно толкнула дверь. Та отворилась с протяжным скрипом, и лучи восходящей звезды хлынули в хижину, озарив её бедное убранство.
      – О Демиола! – воскликнула Сарвеназ. – Когда Ты взмываешь в поднебесье, зримый мир обновляется, полнится божественной радостью, и всё, что есть сущее, торжествует, ибо исчезает тьма, негасимый огонь Твой льётся на землю теплом, благодатным и животворящим. Таков порядок, установленный искони и должный сохраняться неизменным до последней излучины реки бытия.
      Девушка прижала дрожащие пальцы к тяжко вздымающейся груди.
      – О Демиола, поклоняясь Тебе, я молю Всеблагого Господа, а, молясь Всеблагому Господу, Тебя почитаю, затем что пламя Твоё, и Господне, и то, которым охвачены грани пространства, суть одно. Ты во мне, и я в Тебе, и если по Твоей справедливости не должно прерваться моей жизни – защити меня, если же волею Твоей я обречена – дай мужества принять свою участь (1).
      Прочтя молитву, Сарвеназ замерла на пороге и стояла недвижно до тех пор, пока гортанный крик торговца, совершавшего привычный маршрут по узким глиняным улочкам Нижнего города, не вывел её из оцепенения.
      – Отец, и мать, и братья пусть будут здоровы, – чуть слышно прошептала девушка, выходя на лестницу. Заперев дверь, она спустилась по каменным ступеням и побрела вдоль улицы. Отрез полотна, небрежно наброшенный на голову девушки и перехваченный тонким жгутом, скрывал её черты не столько от взглядов прохожих, немногочисленных в утренний час, сколько от палящих лучей Демиолы. Всё выше и выше возносилась звезда, свидетельствуя о великой тождественности сущего, утверждая мировое спокойствие, предвозвещая наступление погожего дня, пригодного для хозяйственных дел, каковых без счёта в сезон сбора урожая.
      Сарвеназ же, не забывая поглядывать по сторонам, своими мыслями перенеслась на два восхода (2) назад, в дом тётки-знахарки. Голос той зазвучал в ушах девушки:
      – Как, милая, уберечь тебя от гнева владыки владык?
      – Светозарный узнает? – эхом откликнулась Сарвеназ. Тётка красноречиво развела руками. Ответ был самоочевиден – ничто в пределах Алвата (3), да и за границами его, на просторах окрестных стран, не скроется от взора этрия (4). Рано или поздно, случаем ли, доносом ли дойдёт до владыки весть о том, что девица, возлежавшая с ним на ложе, зачала, и в чреве её зреет плод греховного смешения благородной и низкой кровей. Неосудим всесильный этрий, она же, его прихотью преступившая закон, бесправна и не властна над своей судьбой.
      Скорбные мысли овладели сознанием Сарвеназ, и рассудок её затмился страхом, и слёзы, столь сдерживаемые доселе, заструились по щекам.
      – Полно, не реви! – хмурясь, пробормотала тётка. – Будь я тобой, побежала б во дворец да припала к ногам светозарного. Авось он сжалится над тобой, раз ты увлекла его.
      – Твой совет хорош, я последую ему, – сказала Сарвеназ. Плечи девушки тряслись от приглушенных рыданий. Прикусив нижнюю губу, она всхлипнула:
      – Мне боязно, – в ответ услышав:
      – Уповай на милость Всеблагого Господа и того, кто равен Ему в своём величии.

      – Посторонись! – мимо неторопливо бредущей Сарвеназ пронеслась богато убранная повозка. Отскочив и прижавшись к стене близстоящего строения, девушка проводила взглядом спешащих по делам господ. Столь скоро мчалась и этрийская колесница в день, навек запечатлевшийся в девичьем сознании. Сарвеназ так же шла по улице Верхнего города, разве что возвращаясь домой. Внезапно впереди раздался шум, обыкновенно сопровождающий всякое средство передвижения. И в самом деле, навстречу девушке летел луч блестящего металла. Сарвеназ привычно попятилась, опасаясь попасть под колёса или быть растоптанной копытами четвёрки лошадей, однако искрящийся луч замер, поравнявшись с девушкой. Из колесницы выскочил юноша, сверстник Сарвеназ. Оказавшись возле девушки, он отчеканил:
      – Властью этрия Алватского, – и указал на повозку. Сарвеназ не сдвинулась с места, находясь в замешательстве. Тогда юноша произнёс раздражённо:
      – Что ты стоишь? Полезай за мной! – и, отдёрнув занавесь, запрыгнул внутрь повозки. Зная, к чему приводит своеволие, девушка подчинилась прямому приказу. Едва её ноги отстали от земли, колесница тронулась. Резкий рывок подкосил Сарвеназ, она рухнула на колени, хватаясь за металлическую опору. Вскоре глаза девушки привыкли к полумраку, царящему в повозке, под сенью крыши из металла и тяжёлых бархатных занавесей, и взор её сосредоточился на мужчине, что сидел напротив. Юноша расположился подле него и замер, очевидно, не решаясь потревожить задумавшегося спутника.
      Поняв, кто перед ней, Сарвеназ упала на живот и спрятала лицо в ладонях. Сквозь туман благоговейного ужаса, окутавший её разум, девушка услышала, как мужчина обратился к юноше:
      – Вернёшься – скажешь Касибу, что заслужил мою похвалу.
      – Благодарю, светозарный, – выдохнул юноша с явным облегчением.
      Радуясь повисшему молчанию, Сарвеназ попыталась уверить себя в реальности происходящего. Миг спустя повелительный голос мужчины перебил её душевные терзания:
      – Ты, верно, узнала меня?
      Сердце девушки затрепетало.
      – Господин – владыка над владыками, величайший среди людей, светозарный, подобно огню, безжалостный к недругам и милостивый к покорным, – сдавленно произнесла она, не подымая головы из страха осквернить этрия дыханием или взглядом.
      – Тебе известно, как надлежит обращаться к правителю державы Алват, чьи земли велики и обильны, – промолвил этрий. Отрешённость его тона свидетельствовала, что мыслями своими мужчина пребывал вдалеке от сиюминутных дел. Вслед за тем, взмахнув головой, точно отгоняя нежеланные раздумья, он рассмеялся и подозвал девушку.

      Сарвеназ ускорила шаг. По обе стороны широкой улицы возвышались дворцы знатных горожан. В одном из этих чертогов жил высокородный вельможа, чей сын подносил этрию чашу с вином, а после провожал того до Кадиравайи (5).
      Верхний город славился изяществом архитектуры, достойной первой из столиц. И верно, дворцовые ансамбли, чьи стены, увитые густой зеленью, украшала изысканная роспись, лепнина и резьба, притягивали восхищённые взгляды. Чертоги знати, как свойственно зданиям, сотворённым зодчими Алвата, имеющие ажурные аркады и величественные колонны, сводчатые крыши и многоуровневые навершия башен, сужающиеся кверху подобно исполинским конусам, повергали всякого в изумление. Но Сарвеназ было не до того. Воспоминания вновь овладели её сознанием.

      Поутру рассудок вернулся к девушке – жгучая боль, наполняющая её существо, воскресила в памяти события минувшей ночи. Саднили синяки на голенях и внутренней стороне бёдер. Горели огнём все сочленения юного тела.
      Девственное лоно Сарвеназ не могло принять фаллос владыки. Пронзив её своим естеством, объятый вожделением мужчина раз за разом выходил из девушки и резким движеньем проникал в неё, причиняя несчастной страдания столь мучительные, что та была не в силах унять крик. В скором времени она совсем охрипла и лишь жалобно всхлипывала, шмыгая носом и впиваясь зубами в сухую кожу губ, да податливо двигалась в такт исступлённым рывкам. Кровь, нескончаемо текущая по девичьим ногам, пачкала смятые простыни, мужчина ж, обезумев, не замечал того, и, врастая пальцами в хрупкий стан девушки, заставлял её тесней прижиматься к нему.
      Тело Сарвеназ разрывалось от боли, дух утопал в океане стыда, но и телесных, и душевных ран страшнее казалось спокойное дыхание владыки за её спиной. С замирающим сердцем девушка осмелилась повернуться к нему, желая знать, спит ли он. Этрий дремал, полулежа в расслабленной позе. Льняная ткань скрывала его наготу. Едва Сарвеназ устремила свой взор в сторону правителя, веки мужчины поднялись, и девушка отшатнулась, поражённая его сумрачным взглядом. Она с поспешностью заслонила грудь и робко поджала ноги, скривившись от внезапной судороги.
      – Ты младше, чем мне казалось, – удивлённо произнёс владыка, при свете дня оглядывая заплаканное лицо избранницы, её нескладную фигуру, лишённую плавности форм, свойственной зрелым женщинам. Тонконогая и узкобёдрая, с ещё не развившейся грудью, она едва вошла в четвёртый цикл (6). – Совсем дитя. Отчего я захотел соития с тобой?
      В этот миг девушка с удивительной ясностью осознала своё положение. Она, низкородная, под белокаменными сводами Кадиравайи, обители правителей Алвата, делит ложе с владыкой владык, величайшим среди людей полумира (7) и заморских стран, и иных обитаемых земель. Мало прочего, она, низкородная, раскинувшись на подушках, точно этриани, подымает глаза на светозарного! Если этрию было угодно, чтобы она возлегла с ним – на то его воля, но, должно быть, по исполнении требуемого ей надлежало…
      Лицо Сарвеназ сделалось белым, ужас исказил её черты, онемевшие губы отказывались ей повиноваться. Тем временем взгляд этрия зацепился за багровые кровоподтёки на её теле. Пальцы его коснулись спутанных волос девушки. Сарвеназ дрожала, не зная намерений владыки. Она сознавала, чем станет для неё новая близость с мужчиной, но не решалась умолять его сжалиться, понимая, что, будучи превратно истолкованы, её слова приведут к куда более тяжким последствиям.
      – Светозарный, прости мою дерзость, происходящую от неспособности постичь твои помыслы, – прошептала она, обьятая чувством глухой безысходности, зажмурившись и прикрыв рот руками.
      – Говорить об этом не было нужды, – заметил владыка. Сарвеназ не ждала, что тот снизойдёт до ответа низкорождённой, посему слова его ошеломили девушку. Ей было неясно, как толковать их. Не рассердила ль этрия её неосмотрительная речь?
      – Успокой свою душу, девочка. Мне ведомо, чем дерзость отличается от растерянности и страха. Я удовлетворён всем, что вижу, тем паче взором твоих глаз, чистых, как воды реки времён.
      Мужчина застыл, перебирая кудри Сарвеназ, однако в скором времени отстранился от неё и, потянувшись, встал с ложа.
      – Подымайся, отведу тебя в комнату для омовения, – сказал он.
      Затем этрий извлёк из сундука, стоящего вблизи постели, нарядную тунику с кожаным поясом и протянул их девушке. Лёгкая улыбка тронула губы мужчины, взгляд же оставался холоден, и впадины скул выделялись на его белокожем лице сильнее, нежели прежде. Одевшись сам, владыка замер, наблюдая, как девушка судорожно расправляет наряд, сотрясаясь всем телом, морщась от жжения в паху и промежности, путаясь в струящейся ткани. Когда Сарвеназ облачилась в платье с плеча этрия, он, мгновение поколебавшись, снял массивное кольцо с пальца правой руки и вложил его в маленькую девичью ладошку.
      – Пусть это будет твоим приданым.
      Сарвеназ свела ладони вместе и прикоснулась к ним губами. Владыка качнул головой, давая девушке понять, что не ждёт иной благодарности.
      – Ты могла бы покинуть дворец… если б ноги держали тебя, – проговорил он бесстрастно. – Сейчас вернусь.
      Оставив покои, владыка воротился несколько минут спустя в сопровождении мужчины пожилых лет, имевшего выправку бывалого воина и непроницаемо-надменное лицо.
      – Проводи мою гостью, куда она скажет, – распорядился этрий, обращаясь к спутнику. Тот, окинув Сарвеназ пренебрежительным взглядом, взял её под локоть с видом, полным неколебимого достоинства, и проворчал:
      – Пойдём!
      Что было далее девушка помнила смутно – сказалось потрясение от пережитого.

      Сарвеназ плохо знала устройство Верхнего города, однако путь, которым она следовала, был ей известен. Оставив позади усадьбы придворных, резиденции послов и этрийских наместников, девушка обогнула здание храма, устремлявшего медные шпили в безбрежную высь небосвода. Мысль о том, не свернуть ли к призывно распахнутым дверям убежища пламени Господня промелькнула в её голове, ибо в благосклонность Господа она верила более, нежели в милосердие владыки. Миновать же храм заставили её припомнившиеся суеверия о том, что жрецам, хранящим священное пламя, дозволено видеть огонь людских душ и читать по нему стремления сердца, как читают письмена на табличках.
      Девушка вышла на центральную площадь, к белокаменной Кадиравайе, величайшему творению алватских мастеров. Ярусы дворца вздымались над широкой стеной, посередь площади прерывавшейся проёмом ворот. У ворот стояли вооружённые стражники. Сарвеназ стянула на плечи ткань, покрывавшую голову, дабы не вызывать лишних подозрений. При виде приближающейся девушки воины слегка оживились. Один из стражников, с любопытством оглядев её, презрительно цокнул языком.
      – Позвольте войти во дворец. Господин наш звал меня, – обратилась к стражникам Сарвеназ. Те расхохотались хриплым смехом.
      – Последний раб такую не возьмёт, – сложив из пальцев непристойный жест, изрёк тот, что первым поворотился в её сторону. Другой ухмыльнулся, одобряя насмешку приятеля, и процедил:
      – Проваливай отсюда.
      Внутри Сарверназ что-то вздрогнуло, обмерло, оборвалось.
      – Прошу вас, господин велел… – сделав усилие над собой, с мольбой проговорила она.
      – Убирайся!
      – Знают ли стражники главных ворот, какая участь ждёт того, кто по глупости или злому умыслу осмелится перечить воле правителя Алвата? – раздался вкрадчивый голос.
      Опершись локтём на каменную кладку, этрий стоял, наблюдая за непредвиденным действом. Его облик потряс Сарвеназ, против воли вскинувшую взгляд. С плеч владыки ниспадал иссиня-серый плащ, расшитый золотом и стеклянным бисером. Он был наброшен поверх белоснежной туники с короткими рукавами, обильно изукрашенной и перехваченной на бёдрах широким парчовым поясом. По правую сторону к поясу крепились кожаные ножны, откуда выглядывала рукоять кинжала, покрытая драгоценными каменьями и узорной гравировкой. Из той же жёсткой кожи были сшиты и сапоги, голенища которых, скрытые под шёлковыми шароварами, туго облегали икры. Плащ скрепляла золотая брошь в виде звезды, верхний из четырёх лучей которой переходил в ствол раскидистого дерева (8). Изображение это, передающее представление алвов о мироустройстве, почиталось как символ веры. Шею этрия отяжеляли нефритовые бусы. Остроконечный венец обхватывал голову мужчины. Резные края его нависали надо лбом владыки. Нити золота сплетались в затейливый узор и, переходя в навершие, служили обрамлением аквамарина искусной огранки, блистающего в свете Демиолы. Тёмные волосы этрия, стянутые в косу с девичье запястье толщиной, спускались до копчика, где их подхватывала изумрудная лента.
      На лице владыки лежала печать необычайной внутренней силы. Черты его выделялись ощутимой резкостью – так скульптор, творящий статую, чрезмерно увлекшись, отсекает лишнее. Узкие глаза мужчины глядели пронзительно и гордо. То был взор человека, привыкшего не просить, но распоряжаться, не предлагать, но приказывать. Он принимал своё право вершить судьбы людей полумира как нечто разумеющееся само собой и едва ли мог представить иной расклад. Сомнения нечасто посещали этрия, появляясь же, надолго укоренялись в его сознании. Нрав владыки был переменчив. Руководствуясь одновременно и стремлениями сердца, и практическим расчётом, он в равной мере мог явить как ярость, так и великодушие. Знавшие это стражники немедля распростёрлись ниц, касаясь дорожной пыли кольчужной сеткой, окаймляющей шлемы.
      – Не гневайся, светозарный, – промямлил воин, оскорбивший Сарвеназ. – Мы думали...
      – В самом деле? – сухо отозвался владыка. – Пропустите девочку.
      Сарвеназ прошла через ворота, робко озираясь. Владыка повлёк её за собой, не обращая внимания на стражников, растерянно смотрящих ему вослед. Проведя глазами кругом, Сарвеназ заметила в отдалении фигуры иных воинов, неотступно охраняющих покой твердыни. Отдалившись от ворот на расстояние, достаточное для того, чтобы не опасаться быть услышанным, мужчина остановился и спросил у девушки:
      – Как тебя звать?
      Та словно очнулась. Взор её прояснился, и она опустилась на землю.
      – Сарвеназ, господин мой.
      – Я нахожу твоё лицо знакомым. Когда случалось мне видеть эти черты? – воззрившись на девушку, молвил этрий. Заинтересованность в голосе мужчины совмещалась с недоумением.
      – Накануне летнего солнцестояния ты пожелал овладеть мной, светозарный, – трепеща, ответила Сарвеназ.
      – Да, – изрёк мужчина после краткого раздумья. – Теперь помню. Где же перстень, что я тебе дал? Увидев его, тебя пропустили б немедля.
      – Мы продали и кольцо, и платье, господин, ибо нуждались в деньгах для выплаты долгов, – сказала девушка, осознающая, сколь неосмотрительно лгать всесильному владыке, с испугом ожидая, что того рассердит её признание. Однако слова Сарвеназ не отозвались на спокойствии этрия.
      – Пусть так, – согласился он. – Ты искала встречи со мной – говори же, я слушаю.
      Спина и ладони девушки тотчас покрылись липким потом, в груди, казалось, разгоралось пламя костра, обжигая сердце и лёгкие, грозясь обуглить хрупкие рёбра, заставляя кровь сгущаться и медленней течь по венам. Речь, обдуманная намедни, распалась на обрывки фраз, раздробленные и бессвязные.
      – Я боюсь твоего гнева, господин, – смешавшись, выдавила девушка.
      Брови владыки сошлись у переносицы.
      – На то есть некие причины? – полюбопытствовал он, с всевозрастающим интересом изучая Сарвеназ. Та сильнее вжалась в землю, точно стремясь сделаться незаметной. Тёмные кудри её рассыпались по траве, покрытой утренней росой.
      – Страх перед тем, кто ты есть, о владыка владык, задувает огонь надежды в моей душе, однако неизвестность хуже страха, – отозвалась она. Печать безграничного ужаса легла на девичьи черты. Всю натуру её объяло мучительное предчувствие, но повернуть время вспять не представлялось возможным.
      – Господин мой, я… понесла… от тебя… – прошептала Сарвеназ. Разум девушки, искажённый обилием переживаний, озарился единственной внятной мыслью: не замолкать, пока владыка не оборвёт её. Рубеж перейдён, и судьба её решится в ближайшие мгновения, а посему нельзя отдаться душащим объятьям страха. Подавив испуг решительным усилием, Сарвеназ обратилась к величайшему среди людей с исступлённой надеждой на правосудие:
      – Мне известны законы, светозарный. Воля этрия – наивысший из них. В согласии с законами, коль муж знатной семьи изольётся семенем в низкорождённую, и семя то взойдёт, низкорождённая и плод во чреве её повинны… повинны смерти… Признавая себя преступницей, я молю о пощаде. Господин мой… подобный огню… будь милосерден, сжалься…
      Голос девушки был тих, но в нём проявлялось глубокое противостояние чувств. Изнеможённая и отчаянная, ведомая и умом, и сердцем, она, пыль у ног владыки полумира, силилась спасти себя и того или ту, чья жизнь едва зажглась в её утробе, от грозного возмездия за грех, свершившийся по принуждению.
      Сарвеназ ждала, что владыка перебьёт лихорадочную речь её, однако мужчина не разомкнул губ. Создавалось впечатление, будто он вовсе не слышит слов девушки, и лишь пристальный взгляд, скорее ощущаемый, нежели видимый ею, сообщал об обратном. Постигая, что говорит, Сарвеназ замирала от беспредельной тревоги, однако не находила возможности прерваться.
      – Незыблемо величие твоё, неисчерпаема сила твоя, о владыка владык! Могучие царства подчинил ты, всепобеждающий, сокрушив бесчисленные полчища врагов… Снизойди до той, что послушно согревала твоё ложе, явись препятствием свершению законной кары… разреши мне родить, а младенцу – быть рождённым… Во имя Демиолы бессмертной, блистательной, дарующей благоденствие, смилуйся! Кто дерзнет прекословить…
      Повелительный возглас правителя прервал девичий шёпот.
      – Довольно, – отрезал владыка, – Встань и следуй за мной.
      Сарвеназ безропотно встала. Чаянья, тлевшие в глубинах её души точно уголь в очаге, мгновенно затухнув, развеялись золой. Скорбные мысли метались в распалённом сознании. С угасанием надежды самообладание покинуло Сарвеназ – губы её задрожали, плечи дёрнулись, из горла вырвался приглушённый всхлип.
      Владыка не сдвинулся с места, где замер, вопрошая имя девушки. Скрестив руки на груди, он бесстрастно глядел на Сарвеназ. Заметив, что девушка поднялась, этрий направился в сторону дворца. Памятуя слова владыки, Сарвеназ пошла следом. Рыдания сотрясали её тело, болезненный румянец залил щёки.
      – Поспеши, – бросил мужчина через плечо. Он торопливым шагом преодолел дистанцию, отделяющую его от Кадиравайи, ворвался во дворец, незамедлительно свернул налево и устремился по длинному, слабо освещённому коридору. В конце коридора помещалось несколько дверей резного дерева. Распахнув ту, что была украшена наиболее вычурно, этрий пропустил девушку вперёд. Всё то время, пока Сарвеназ шла позади владыки, мужчина ни разу не обернулся, но девушка не сомневалась, что он почувствует, если она замешкается или, упаси Всеблагой, вздумает бежать. Повинуясь воле владыки, Сарвеназ пошла первой. Ускорившись, она миновала коридор и, оказавшись под следующей дверью, столь же богато убранной, сколь первая, осторожно толкнула её. Та распахнулась вовнутрь. Девушка остановилась, едва вошла в комнату, поражённо озираясь. Этрий более не торопил её. Он, казалось, сам чего-то ждал. И верно, в противоположном конце зала чуть колыхнулась тяжёлая портьера, волной ниспадающая от потолка до пола. Из-за неё выбежала молодая женщина. По мере приближения незнакомки смущение Сарвеназ возросло стократ. Женщина была свежа и крепка, как плодоносящее дерево. Стан её обтягивал тонкий однотонный лён, льняная же юбка струилась, пряча ноги. Верхняя туника из плотного шёлка, будучи короче и шире нижней, свободно облегала фигуру, имела узорчатую кайму по рукавам и расшитое жемчугом оплечье. Парчовое покрывало прятало шею и волосы женщины, убранные в узел на затылке, оставляя открытыми высокий лоб и уши, отягощённые кольцами золотых серёг. Браслеты того же металла охватывали нежные запястья незнакомки, звеня соразмерно её движениям.
      – Да озарится светом твой путь, господин мой Аннаир, и милость Всеблагого не покидает тебя, – нараспев произнесла женщина. Её тон был преисполнен торжественности, переплетающейся с сердечным радушием. Склонившись перед правителем, как предписывает ритуал, она величаво выпрямилась и расправила округлые плечи. Чистое, спокойное лицо её сияло внутренним умиротворением.
      Сарвеназ, не отводила взгляда от незнакомки. Ужас, беспрестанно царивший в девичьей дуще, сменился растерянностью. Кто она, что носит богатый убор, держится почтительно, но гордо и смеет звать владыку над владыками не эпитетом или титулом, а по личному имени, запрещённому к произношению?
      – Свет твоему пути, – ответил этрий, тотчас же обратившись взором к растерянной спутнице. – Сарвеназ, не хочешь ли приветствовать мою жену?
      Девушку словно оглушили. Народы полумира не ведали, женат ли этрий, одарён ли детьми – он, следуя примеру предков, не представлял простому люду ни супруг, ни детей своих. Потрясённая оказанной ей честью находиться близ этриани, собиралась было девушка приветствовать её, как простолюдинка – женщину двора, уж согнула колени и вскинула руки, дабы пасть оземь, прикрывши ладонями глаза и губы, однако этриани, чьи черты омрачились тревогой, вплотную приблизилась к ней, не допуская сего.
      – Пусть путь твой будет светел, госпожа, – с благодарностью сказала Сарвеназ. Речь с трудом давалась девушке – голос её был сипл от теснящихся в груди рыданий, губы тряслись, побелев, и к тысяче вопросов, терзающих её воспалённый разум, прибавились нововозникшие. Позволение стоять в присутствии госпожи не могло не привести девушку в замешательство. Смятённая, она возымела намеренье представиться, но была остановлена предчувствием, что этрий назовёт её самолично. И вправду, мгновение погодя он известил супругу:
      – Возлюбленная Яльта (9), эта девица именем Сарвеназ в тягости от меня, – и, выдержав паузу, добавил: – позаботься о ней.
      – Хорошо. Иди и будь спокоен, – ответствовала этриани, не меняясь в лице.
      С уходом владыки сердце Сарвеназ охватило ощущение гнетущей неопределённости. Этрий оставил её в неведении относительно уготованной ей участи, вверив невольную преступницу супруге. Женщина же не спешила заговорить с девушкой, поэтому той оставалось лишь гадать о дальнейшей своей судьбе.
      – Сарвеназ – я правильно расслышала? – нарушила тишину Яльта, супруга этрия. – Какая ты юная! Аннаир забрал твою невинность?
      Сарвеназ ждала смертного приговора. Три рассвета беспрерывной тревоги не могли не сказаться на состоянии девушки – её утомлённый рассудок стремился обрести покой. Напряжение, владеющее Сарвеназ, стало поистине невыносимым. Тем сильней удивилась она отстранённому вопросу, заданному тоном, полным доброжелательности и участия.
      – Я не знала других мужчин, – молвила девушка.
      – И не узнаешь, – точно в такт мыслям Сарвеназ произнесла этриани. Тон её был так же уветлив, как прежде, слова негромки, однако пронзительным эхом отозвались они в голове Сарвеназ. На краткий миг разум девушки помутился, и странная апатия охватила её, но силы, скрытые в девичьей натуре, прервали мимолётное забытьё, и с тем к ней вернулась привычная быстрота мысли и действий. Теперь она доподлинно знала то, что предощущала ранее.
      – Меня казнят, госпожа? – спросила Сарвеназ, и собственный голос почудился ей незнакомым. Горло девушки судорожно сжалось, точно кубок с кислотой, растворяющей ткани и кости, уже коснулся губ её. Невзирая на то, что она примирилась с мыслью о скорой гибели – та, став обыденной, более не вызывала боязни, девичьи чувства не повиновались сознанию. Голос рассудка тих, заглушаемый порывами сердца.
      – Дозволено ль будет…
      Внезапно девушка спохватилась. Каковы её намерения? Умолять этриани? Уповать на снисхождение госпожи нет толку. Разве может она противиться указам грозного супруга?
      – Казнят? Что за нелепость! Не для того владыка ввёл тебя под свой кров.
      Сарвеназ не сразу поняла, что слышит, а поняв, дёрнулась, будто подкошенная, вглядываясь в лицо этриани широко раскрытыми глазами. Язык её онемел. С трудом им ворочая, точно впервые овладевая речью, девушка выдавила из себя единственное слово:
      – Запрет…
      Яльта поджала губы. Сосредоточив взор на животе девушки, этриани совершила мысленный расчёт и ответила так:
      – Сколь безоблачен нынешний день, столь туманны стремления владыки. Однако, видится мне, господин и супруг мой Аннаир счёл произошедшее предначертанным свыше. Дыханье новой жизни за пролитую кровь, круговорот рождения и смерти (10). Если так, он будет к тебе благосклонен.
      Голос Яльты достигал Сарвеназ будто бы чрез незримую преграду, приглушённый и умиротворённый. Неколебимое спокойствие женщины не нарушалось контрастом чувств, разве что особо сильные эмоции проявлялись в ней, точно рябь на воде. Мысленно придя к некоему решению, этриани взяла оторопевшую девушку за кончики пальцев.
      – Я скажу о тебе, – пояснила она, ведя к портьере растерянную Сарвеназ. Через миг девушка очутилась в просторной зале, каких не только не видела прежде, но и представить себе не могла. Потолок её был высок, точно деревья в дремучем лесу, стены украшены дивными мозаиками из смальты различных цветов, колонны, какие девушка встречала на фасадах домов, предстали перед ней так близко, что, казалось, протяни только руку – коснёшься ледяной глади мрамора. Перед Сарвеназ во всём своём великолепии раскинулась парадная лестница с золочёными перилами. Она завершалась просторной площадкой. От площадки, в свою очередь, расходились в разные стороны две более узкие лестницы. Пол залы был сплошь устлан коврами.
      Поражённая, девушка не сразу осознала, что зала вовсе не пуста, как могло показаться на первый взгляд. Должно быть, обитатели дворца привыкли вставать с рассветом. К одной из колонн прильнула женщина, смуглолицая и меднокудрая. Наружность выдавала в ней принадлежность одному из племён Юга. Младенец, укутанный в яркие ткани, жался к её груди. В нескольких шагах от лестницы юные полководцы Алвата – сыновья Яльты, неотличимые лицами, – увлечённо играли со статуэтками воинов из сияющей бронзы. На каменном полу в ожиданье решающей битвы замерли друг против друга враждующие войска. Ещё двое детей – мальчик и девочка – сидели, скрестив ноги, подле братьев и наблюдали за началом сражения. Девочка, ясноглазая и резвая, в азарте хлопала по коленям, мальчик же поглядывал по сторонам с безучастным видом – казалось, ему не было дела до забав родичей, но найти иного занятия он не сумел и потому присутствовал при совершающемся действе. Услышав шаги, дети встрепенулись, отвлекаясь от игры. Их изучающие взгляды привели Сарвеназ в смятение.
      – Кто это сопровождает тебя? – спросил у этриани младший мальчик. Полнощёкое лицо его приняло выражение ленивого любопытства.
      Посторонившись, чтобы находящиеся в комнате могли видеть девушку, Яльта сказала:
      – Имя сей девицы – Сарвеназ, она избрана вашим отцом.
      – Отец пойдёт с ней к огню (11)?! – вскричал один из близнецов, срываясь с места. Статуэтки, аккуратно расставленные мальчиком, повалились одна на одну, глухо звеня при падении.
      – Так кончатся все цифры (12)! – рассмеялся второй сын Яльты.
      – Медрен, мне нужно тебя видеть! – воскликнула этриани. На губы её легла озорная улыбка. Послышался ответный возглас, и мгновение спустя по одной из боковых лестниц на площадку спустилась та, что предстала в глазах Сарвеназ госпожой высокого рода, молодой и прекрасной.
      – Перед тобою дети Аннаира, владыки Алватского, и матери их, его жёны – Риш-Алед и Медрен, – поведала Яльта спутнице. Женщина на площадке надменно улыбнулась и возвратилась в комнаты, не удостоив девушку вниманием. Та, которая припала к колонне, слегка наклонила голову.
      Сарвеназ казалось, что рассудок вот-вот оставит её. Догадываясь о состоянии девушки, старшая из супруг этрия покровительственным жестом привлекла ту к себе, произнесла:
      – Пойдём, – и, обращаясь к прочим, возвестила: – Я отведу её в покои Эбиль.
Когда Яльта и Сарвеназ поднялись по парадной лестнице, свернув налево, преодолели ещё один лестничный пролёт и вошли в неширокую светлую галерею, девушка несмело взяла этриани за рукав с желанием что-то спросить – и тут же отдёрнула пальцы. Но ни тени недовольства не возникло на лице женщины.

      Покои Эбиль были не слишком богаты сообразно дворцовым меркам, однако истинно роскошными показались они Сарвеназ. По правую руку девушки раскинулось широкое ложе, застеленное шерстяными покрывалами, убранное подушками из льняного полотна, набитыми птичьими перьями и верблюжьим пухом. Рядом с постелью, справа же, располагался очаг, за ним – густой ковёр, а в самом углу, бок о бок – два деревянных сундука со скобами из оловянной бронзы. Сундуки укрывала плотная ткань, расшитая узорами, что уподоблялись растениям и травам. Под потолком помещалось окно, через которое покои озарялись ослепительным сияньем Демиолы. Для освещения комнат в тёмные времена дня (13) предназначалась пиала с ароматным маслом и полотняным фитилём, прислонённая к торцу крайнего сундука. Противоположный угол был занят столом, где лежали стопки полированных металлических дощечек, связанных нитями в несколько сложений. Здесь также находился сосуд с концентратом и несколько стилосов разного диаметра. Надписи на дощечках скрывал слой пыли – верное свидетельство того, что комната давно пустовала.
      Заметив взгляд Сарвеназ, устремлённый в сторону письменных принадлежностей, Яльта осведомилась:
      – Ты грамотна?
      – Нет, госпожа, – смутилась девушка. Её взор метнулся влево, скользнул по побеленным стенам и задержался на распахнутых дверях, ведущих в купальню.
      – Не беда, – этриани села на край постели, поджав под себя ноги. – Высшая добродетель для девицы твоего возраста – достойное воспитание и знание правил хорошей речи. Ты имеешь и то, и другое.
      Сарвеназ, вспыхнувшая от похвалы, с некоторой заминкой последовала примеру женщины. Присев на ковёр супротив госпожи, она обхватила колени руками и потупила взгляд. Опасение перейти грань дозволенного вновь завладело её разумом.
      – Госпожа моя, будет ли разрешено спросить? – собравшись с мыслями, произнесла девушка.
      – Про прежнюю владелицу комнат? – немедля догадалась Яльта. – В том нет тайны. Эбиль – единокровная сестра Аннаира, величайшего среди людей. Минула треть цикла (14), как он отдал её за одного из своих советников, и она поселилась в его пышном жилище. Отныне здесь будешь жить ты.
      – Моё сердце радуется тебе, Сарвеназ, – ласково добавила она, желая успокоить перепуганную девушку. Сарвеназ зажмурилась, втянув голову в плечи.
      – Я разве похожа на ту, что лишает людей языков за слова, сказанные невпопад? – с мягкой усмешкой вопросила этриани.
      – Госпожа, какого дома ты и иные супруги владыки владык? – выпалила Сарвеназ, удивляясь собственной решимости. Яльта взмахнула руками, вытянув их над очагом так, будто тот был зажжён.
      – Едва ли род, к коему я принадлежу, тебе известен – имя наше сим днём звучит нечасто, – заговорила она. – В древности ж его носили воины, преисполненные силы и храбрости. Мой отец был близок к досточтимому родителю владыки Аннаира, да не угаснет его пламя (15). Я росла прислужницей юного этрия. Ещё ребёнком он, привязавшись ко мне, возымел охоту взять меня в жёны. Когда господин и супруг мой во главе своих войск противостоял союзу Пуршадая с шестиплемённым Давром (16), я произвела на свет его первенцев, а циклом позже – девочку, чья жизнь была коротка – мир пламени её! Ко времени тому владыка уже имел детей от Медрен, наложницы, прельстившей этрия искусностью в любви, чарующей наружностью и сладкими речами. Третью из жён, девицу-хорранку, владыка Аннаир взял военным трофеем, как победитель войдя в Гелхов (17). К минувшему равноденствию та разрешилась дочерью, наречённой Алватерим. Риш-Весху (18) – она же. Тех, что ублажают господина и супруга моего, я не считала.
      Дотронувшись до поникшей головы Сарвеназ, Яльта пояснила выражение, опечалившее девушку:
      – Семя этрия не касается тел наложниц, а коснувшись по случаю, смоется бальзамом, которым очищают тела его женщин. Волей ли стечения обстоятельств, божественным ли предзнаменованием тебе оказана редкая честь. Прими её как подобает.
      – Мне, недостойной, не оценить должным образом величие блага, снизошедшего на мою долю, – молвила Сарвеназ в ответ.
      – Я покину тебя до полудня, – решила женщина. – В одиночестве легче достичь спокойствия – тишина позволяет проникнуть в природу чувств, понять причины их противоречий и прийти к верному восприятию граней пространства. Если ощутишь голод или другую нужду – обратись к любому, кого встретишь, выйдя из комнат. Знай также: к полудню владыка будет здесь, и, вероятно, захочет, чтобы тебя осмотрел лекарь.
      Ободряюще улыбнувшись девушке, Яльта оставила покои.

      Сарвеназ шумно глотнула воздух, приторный от благовоний. Голова её кружилась, душа металась точно древесный лист на промозглом ветру сезона дождей. Подобием того же листа казалась девушке жизнь, находящаяся в ведении могучих и непреодолимых сил. Не с листьев ли, сорванных с древа, следовало Сарвеназ брать пример? Отрекшись от обыденного течения дней, летят они, послушные стихиям природы, привычные к неизвестности, не властные ни над ходом явлений, ни над своим уделом. Коль надлежит им пасть на землю, войдя в неё прахом – да будет так. Взаправду, не судить ничтожным, верно то или нет, и может ли верное без неверного. Стоило ль девушке, ропща на собственную участь, предаваться унынию? Мало кто видел владыку владык – разве на празднествах, издали – да и тут не каждый дерзнет взглянуть в лицо светозарного этрия, стремясь познать его черты. Сарвеназ же обласкана судьбою – владыка говорил с ней, происходящей из низкого рода, касался её, владел как женщиной, она носит кровь от крови его и взята в его дом. Невольно перед внутренним взором девушки предстали лица родных. Коль господин не воспретит, послать бы им неслыханную весть!
      Водоворот мыслей подхватил Сарвеназ и закружил её, стремясь с головой вовлечь в омут, не имеющий дна. Прославлено имя владыки – под рукой его земли полумира! Четвёртую цикла назад власть этрии распространилась на сильнейшие из сопредельных держав. После того, как гордые знамёна южных стран пали под копыта алватских коней, невольничьи рынки полумира наводнили рабы из Хорраны, долее иных земель сопротивлявшейся победоносному воинству соседа и принесшей тому немалые потери, и Давра многопастбищного, богатого людьми и скотом. Каждодневно встречала Сарвеназ рабов-южан на улицах стольного града, и их сухие, изнурённые черты въелись в сознание её. Ей было ведомо с младенчества – велик безгранично владыка, и власть его неизмерима, и кто, если не он, волен распоряжаться судьбами людей Алвата и завоёванных земель? Бесценные дары шлют этрию правители окрестных государств, дабы тот не вознамерился овладеть их землями силой оружия. Грозную цену возмущению определил он, повелев в назидание непокорным разрушить восставший Гелхов. Многие тысячи жителей мятежного города стали жертвами страшной расправы. Светом Демиолы пылали доспехи карателей, мечи их и копья взмывали в воздух, не щадя ни младенцев, ни юных девиц, ни мужей, убелённых сединами. Тех же, что уцелели, ждала участь худшая, нежели смерть. Всякое строение, великое и малое, обратилось в груду глины и камня, а от дворца опального наместника не осталось и основания.
      Не меняя позы, Сарвеназ прижала голову к коленям. В её груди бушевало смятение. Разве могла она, ничтожная, иметь надежду на благоволение этрия при том, что известно о нём? Не попасть бы в немилость теперь! Всяк знает: владыка владык непреклонен в своих решениях, вспыльчив и скор на расправу с неугодными. Быть может, беды минуют девушку, коль добронравная этриани окажет ей покровительство? Так или нет, надлежит узнать многое; первей же всего – как держать себя перед владыкой, где говорить, а где смолчать, а о чём не сметь и думать.
      Сарвеназ размышляла сходным образом, и лицо её было взволнованно.



Примечания

(1) При разработке алватской космологии автор черпал вдохновение в яштах Авесты и стихийном материализме Гераклита.

(2) «на два восхода» – по устоявшимся представлениям алвов новый день начинается с рассвета.

(3) Алват – высокоразвитое государство, стремящееся к достижению регионального господства.

(4) Этрия – форма государственного правления, исторически сложившаяся на территории Алвата. Во многом близка деспотии. Этрий – правитель этрии, этриани – его супруга.

(5) Кадиравайя (Кадиравья) – Khadiravaija – букв. «оплетённый растительностью» – название этрийского дворца. Нередко Кадиравьей именуют и саму столицу.

(6) «она едва вошла в четвёртый цикл» – один цикл равен четырём годам.
Товарищам моралистам советую вспомнить о взглядах на наступление половой зрелости, разделяемых большинством этнических сообществ в прошлом не столь отдалённом.

(7) Полумир – обозначение Алвата и зависимых от него земель в разговорной речи, которой, как известно, присуща метафоричность. На деле территории, подконтрольные этрии, не составляют ни половины планеты, ни четверти её, ни одной восьмой.

(8) «звезда, верхний из четырёх лучей которой переходил в ствол раскидистого дерева» – одна из вариаций описываемого символа:
http://images.vfl.ru/ii/1516659649/cb5b211b/20267065.png

(9) Яльта – произносится со взрывным ретрофлексным «т» и долготой последней гласной.

(10) Рассуждая о мотивах поступков супруга, Яльта соотносит зачатие ребёнка с карательным походом на Гелхов (см. далее).

(11) «пойти к огню» – совершить обряд бракосочетания (разг.). Согласно традиции новобрачные предстают перед чашей с огнём, почитающимся священным, подле которой их союз скрепляется духовным лицом.

(12) «так кончатся все цифры» – арифметика алвов основана на четверичной системе счисления, где четыре – последнее однозначное число. Ноль не принимается за цифру, будучи рассматриваемым в качестве специального знака.

(13) «тёмные времена дня» – традиционно сутки делятся на пять периодов: от восхода до полудня; от полудня до середины послеполуденного времени (~16 часов); от середины послеполуденного времени до заката; от заката до полуночи; от полуночи до восхода.

(14) «треть цикла» – немногим меньше полутора лет.

(15) «да не угаснет его пламя» – формула поминания покойного.

(16) Пуршадай, Давр, Хоррана – страны, в настоящее время частично или полностью подчинённые Алвату.

(17) Гелхов – столица Хорраны, крупнейший город Юга. На момент повествования лежит в руинах.
«как победитель войдя в Гелхов» – Яльта описывает развязку захватнических войн, проводимых Алватом в отношении соседних земель за полтора года до настоящего времени.

(18) Алватерим – букв. «Величие Алвата» и Риш-Весху – «Тихая [дева]» – имена дочери этрия от пленной хорранки, отцовское и материнское соответственно.



      Прошу прощения за количество сносок. В свои 16 лет я писала эту зарисовку «в стол», посему в толковании того или иного понятия не было нужды, а после не нашлось желания что-либо менять. Надеюсь, необходимость время от времени обращаться к примечаниям не сильно вас обременила.
      С пожеланиями счастья всякому, чей взгляд коснулся этих строк,
      Соруш Амузеши