Ночь

Мне не спалось, и в задумчивом одиночестве я бродил по пустому городу, наполненному бесконечными потоками воды, которая то тихо шуршала по улицам, то заполняла своим гулким шумом все вокруг, обрушиваясь с темного неба.

Такие ночи прекрасны тем, что хочется умереть. И чем больше ты представляешь, как становишься на мост и, в последний раз оглядев все вокруг, делаешь маленький шаг вперед, чтобы вода унесла в свои глубины, тем яснее становится жизнь. Переживая смерть, ты отрешаешься от мира и одновременно приобщаешься к его тайнам.

Но мир холоден. Это воплощение рассудка, и в ночи его не найдешь.

Вчера я поставил точку. Сам. Наконец-то решился. Получилось красиво – пожалуй, мне удалось задеть ее, может, она удивилась, откуда у меня взялись силы так громко хлопнуть дверью. Я сказал себе, что будет лучше, если покончить со всей историей, переросшей из глупой игры в несчастливую повесть без конца, прямо сейчас: больше не будет соблазна взглянуть на нее вновь, услышать ее голос, представлять, что она делает прямо сейчас... уже с другими людьми и без мысли обо мне. Наверняка она уже и не носит те простые, но памятные наручные часы, на обратной стороне которых выгравированы наши инициалы.

Я провел рукой по перилам старого моста: холодны, как и всегда. Порывы ледяного ветра, сносящие меня с ног, словно подталкивали – вперед, где клубится и пенится черная вода. Она тянет к себе, в глубь, раскачивая волны все выше, ближе ко мне, стоящему уже у самой кромки полупрогнивших деревянных досок. Вокруг – пусто, только капли дождя, различимые в мерцающем желтом свете фонаря, исчезают в бесконечной толще воды. Я не пожалею, если и сам исчезну в ней; не смогу пожалеть.

– Бог тебя сохрани, дай двадцать рублей, очень есть хочется, – пронеслось позади.

Мое оцепенение спало. Со страшным видом я обернулся, безумными глазами взглянув на согнувшегося позади человека. Женщина лет сорока, необычайно худая, с изможденным лицом, но блестящими, как два мелких камешка, глазами, встала передо мной, смотря вдаль, поверх всего, что было здесь.

– Спаси тебя господь, не вижу ничего, два дня не ем, – уныло повторяла она, – тут недалеко, там поем, двадцать рублей только...

Обычно я ничего не даю таким попрошайкам, но странная смесь сожаления и отвращения заставила залезть в карман за мелочью. Вдруг одна монета соскользнула с моей ладони и мгновенно исчезла в глубине бурлящей бездны. Я взглянул вниз и с ужасом осознал, что стою на самом краю моста. Еще один шаг – и пустота.

Мои руки задрожали. Я судорожно вцепился в перила и, боясь поскользнуться, медленно перегнулся через них, пока под весом своего тела на упал на другой стороне.

Женщина стояла все там же, повторяя, как мантру, свою просьбу. Дрожа от холода и внезапно настигшего меня чувства возможной смерти, я судорожно высыпал всю мелочь в ее тощую ладонь.


– Сколько времени-то, скажи, скоро ли до утра, – словно перехватив мой взгляд, вдруг произнесла слепая и вытянула вперед удивительно старую и худую руку, на которой болтались старые серебряные часы.

Трясущимися пальцами я аккуратно коснулся часов и повернул их ближе к свету, но увидел не время, а маленькие буквы, вычерченные прямо на металле. Будто только вчера мастер провел последнюю линию, завиток последней буквы, и надпись появилась на свет.

Я отступил назад: лицо женщины оставалось прежним, только губы сжались в неуверенной полуулыбке. "Это существо еще может улыбаться, да так странно! Второй раз в жизни я вижу эту улыбку и... – но тут неприятный холодок прошел по моей спине: – Клянусь, это она!"

Не смотря назад, я бежал в темноту, но прочь, прочь от этой страшной воды с ее темной пучиной, оглушающего дождя и странной незнакомки со знакомыми до боли инициалами на сломанных серебряных часах...

Ночь лжет! О, как я хочу в это верить...