Уленька

часть вторая

Прошло больше года с тех пор, как Ульяна схоронила мужа, но она по-прежнему носила и не снимала с головы чёрного вдовьего платка. Она привыкла к платку и тому образу жизни  который вела весь год. Ульяна скорбела о своём Фёдоре, которого нет рядом с нею и никогда уже не будет. В доме без него было пусто, неуютно и как-то уныло. Не раздавались его гулкие шаги, не слышался чуть хрипловатый голос, который она так любила.На годовщину смерти мужа Ульяна отстояла в церкви поминальный молебен за упокой души раба божьего Фёдора. Прямо из храма пошла на кладбище и там, возле могилы, угостила тех, кто пришёл почтить память её мужа.
Дома у  Ульяны был накрыт стол для тех, кто не смог по тем или иным причинам пойти  на кладбище. Собрались, в основном, близкие друзья и соседи – люди пожилого и преклонного возраста. Сидели долго , спешить было некуда, хотелось поговорить, вспомнить прожитые годы. Ведь по таким поводам собирались не часто. Постепенно, один за другим гости стали расходиться по домам. На прощание, по давно заведенному обычаю, каждому из них Ульяна давала с собой гостинец с тем, чтобы остальные члены семьи смогли помянуть покойного. Наконец ушли и последние, хорошо подпившие мужики.  С Ульяной остались соседка бабка Марфа и давняя подруга Маруся, а попросту Манька.  Женщины убрали со стола, перемыли посуду, подтёрли полы и после этого ещё долго сидели за чаем. Наконец и бабка Марфа засобиралась домой.
--Пойду, девоньки. Умаялась, цельный день  на ногах. А тебе, Ульяна, спасибо за гостинцы. Справный стол ты сделала Фёдору. Должны остаться довольным.
На этом бабка распростилась с подругами. Ульяна проводила старую женщину, помогла той спуститься с крыльца и вернулась в дом. Маруся осталась ночевать у подруги.
Они долго не спали, обсуждая в подробностях прошедший день и заодно свою
 прошедшую жизнь.. Женщины вспоминали то время, когда совсем молоденькими девушками поступили учиться в ПТУ на портних. Какими наивными и счастливыми они
были много-лет назад!
Всё у них было впереди—счастливая любовь, счастливое замужество, прекрасные дети, да и просто долгая, долгая жизнь!
-- Ах, Уленька, вот если бы наш теперешний ум да на то время.А так дуры дурами были.,-- говорила Маня, лёжа рядом с подругой в её широкой кровати.
Ульяна промолчала и Маня заговорила снова:
-- А помнишь, как мы на танцы бегали? Помнишь, как в новых платьях на праздник пошли? Ещё все девчонки обзавидовались!
-- На какой? На майские, что ли?—уточнила Ульяна.
-- Конечно, на майские. Помнишь—на мне было платье в чёрный горошек, а ты была в голубом и цветочки розовые.
-- Не напомнила, так и не вспомнила бы те платья. Чего уж о них вспоминать, не вернёшь.--
--А помнишь, Уленька, меня всё Антон приглашал , а тебя Серёжка? Помнишь
--Да помню. Чего уж там не помнить? Столько лет прошло, а как вчерась всё было...
--И чего я, дура, не стала гулять с Антоном?– не слушая подругу, продолжала Маня. – он так хотел на мне жениться, всё говорил—вот вернусь из армии, поженимся.—так нет же, Ванька этот несчастный подвернулся. Всё проходу не давал, зараза такая.
--Да уж, что зараза, то зараза, -- согласилась Ульяна, -- помню, как он тебе прохода не давал.  Всех парней от тебя отвадил. , а бедного Антона даже побил хорошенько.
-- Вот-вот , проходу не давал.. Ну, так и красивый и боевой.И что Антон против него? Так себе – ни рыба, ни мясо. Тихоней был, тихоней и остался.
- Тихоня-то тихоня, а вон, как Зинка за ним живёт, как у Христа за пазухой. А красивые, красиво и делают...Разве не так?
--Так-то оно так, ну не любила я Антона, не любила.... ты хоть это понимаешь? Ну не подходил он к моей натуре...
--Да чего уж тут не понять, -- перебила Ульяна подругу, -- зато Ванька по твоей натуре. Счастье так и прёт во все щели, только подбирай, -- и Ульяна весело рассмеялась. , вслед за нею рассмеялась и Маня.
3
Какое-то время подруги лежали молча, добросовестно стараясь уснуть. Ульяна уже начала дремать, как Маня заговорила снова:
-- Слышь, Уль, да не спи ты. Успеешь выспаться. Давай поговорим. Скажи вот, а ты была счастлива со своим Фёдором. Любила его, что ли? Или как?
-- Наверно любила...
--Ну да, --не поверила подруга, -- ты же за него вроде бы , как и по расчёту...
--Ну, так что, что по расчёту? Сама знаешь—сначала как и от нужды, а потом и полюбила.
-- Ну, да!—не поверила подруга, -- Кого там было любить? Ещё скажи, что на это самое дело гожий был.
--Был, Маня, был. Даже очень гожий. Лучшего мужика у меня не было и не будет.  Такого, как Фёдор, уже не найду, а абы кто мне и не нужен. Да и старая уже, что и говорить...
-- Прям, старая! Это в твои-то годы? Только платок сними, не идёт он тебе, уж больно мрачный
--Да сниму, сниму. Чего уж теперь выставляться.
-- Слышь, Уль, а не страшно дома одной? Домина агромадная! Да и хозяин в доме нужен. Это тебе не квартира в бараке, -- чуть что, так и соседи услышат.
-- Да кого мне бояться? Дружок со мной да Мурзик. Хотя, не стану врать, поначалу как-то не по себе было, а теперь привыкла.  Бывало лежу это ночью, не сплю, всё слушаю – то там скрипнет, то там стукнет, .... А слышь, Мань, -- предложила вдруг Ульяна, -- перебирайся ко мне. Дом большой, места хватит. И мне веселее будет и ты поживёшь без Ваньки.
-- Ты это всерьёз или как?—переспросила Маня.
-- Конечно всерьёз. Жалко мне тебя. Всю жизнь с этим пьяницей мучаешься. Вот тебе и любовь...
-- Слышь, Уль, пойдём на кухню, всё одно не спим. Пили за твоего  Фёдора, царствие ему небесное, а теперь выпьем за нас да и обмозгуем , как дальше быть. Вставай, вставай моя ты хорошая.
Маня проворно спустилась с кровати и босыми ногами прошлёпала на кухню. Ульяна ещё нежилась в постели, раздумывая – вставать , не вставать, а подруга уже вовсю , как у себя дома, хозяйничала и гремела посудой.
- Ну, где ты там? Долго мне тебя ждать?
--Да иду, иду. Покоя от тебя нет. Вот, хоть тапки надень, да кофту накинь, озябнешь, ведь..
-- Ты что будешь? Винчик, самогоночку  --весело распоряжалась Маня, натягивая на себя тёплую вязаную кофту, предложенную Ульяной.
-- Налей винца, знаешь, как я пью...
--Знаю, знаю. Вот тебе, Уленька, винчик, а я себе чего покрепче.
Подруги выпили и принялись закусывать. Маня налила по второй, выпили и оп второй. Маня снова наполнила пустые рюмки.
--Ты мне, Маня , больше не наливай, попросила Ульяна подругу, сама знаешь, как пью. С меня хватит, а то всю ночь придётся мучиться...
--Ну, ты подруга, как знаешь, а я так напьюсь...сегодня...вдрызг...
Маня выпила и заговорила снова.
-- Знаешь, Уля, так всего на душе накопилась, хоть вешайся...
--Было бы из-за кого вешаться—перебила  подругу Ульяна, -- да   брось ты его. Сколько той жизни осталось, поживи хоть для себя. А знаешь, что ? Переходи ко мне. Пусть поживёт один, может поумнеет.
--Как же, бросишь? А дети?
--Так твои дети давно повырастали, сами скоро     родителями будут...
--Вот , вот, - поспешно перебила Маня Ульяну,-- вот....Я им говорю, что батьку брошу, так они мне—Что это придумала ? Людей  смешить на старости лет? Внуки  будут, а дед с бабкой расходятся! Нечего дурью маяться!– продолжала хорошо захмелевшая Маня. – Раньше надо было думать, что уж теперь...—она выпила и посмотрела на подругу печальными, тоскующими глазами.
Крупные слёзы покатились из  глаз. Она торопливо стирала их ладонью, а они всё текли и текли по щекам. И вместе со слезами вытекала боль скопившаяся в душе. Глядя на подругу, на её слёзы, заплакала и Ульяна. Она оплакивала свою неудавшуюся жизнь, своего не родившегося ребёнка, и свою последнюю любовь – Фёдора. Снова одиночество... Теперь
4
уже Ульяна сама наполнила рюмки.
--Давай, Маруся, выпьем за нас, за дружбу. Мы ведь , как сёстры, с детства... Давай выпьем, а потом и споём. Что это мы с тобой тут разнюнились? Оно нам надо?
Женщины чокнулись и выпили.
--Что петь-то будем?—спросила Маня, утирая  катившиеся по щекам слёзы.
-- А что хошь.  Вот хоть «Малиновый звон». Уж очень я люблю эту песню.
Маня помолчала переводя дыхание, немного успокоилась после недавних слёз и запела чистым, глубоким, проникновенным голосом.
Сквозь полудрёму и сон
Слышу малиновый звон.
Это рассвета гонцы.
В травах звенят бубенцы.
Это средь русских равнин
Вспыхнули гроздья рябин.
Это в родимой глуши
Что-то коснулось души.
В этом месте голос Мани дрогнул, как если бы она снова собиралась заплакать, но справилась с собой и, переведя дыхание, продолжала песню чистым, проникающим до самых глубин души, голосом. Ульяна, подпершись рукою, вначале слушала подругу, а потом  и сама стала подпевать . Они пели долго и от души. Глаза вновь туманились слезами. Было жаль себя, прошедшей молодости и прошедшей любви.
--Маня, какой у тебя голос! –заговорила расчуствовашая Ульяна, не хуже, чем у Зыкиной.
В посёлке никто с тобой не сравнится Помнишь, как в клубе выступала? Ванька твой не дурак был. Да и будь ты вовсе некрасивая, то за один голос можно было влюбиться.
Маня печально молчала. А Ульяна, глядя на неё с любовью и состраданием, продолжала:
-- вот, если бы тебя учили, Манечка, то может и ты стала бы знаменитой и жизнь у тебя сложилась бы по другому.
--Кто учил бы? Кто? Батька пьяница? Только и знал, как напьётся, нас с мамкой гонять. Всё за ножи хватался. Хорошо—у соседей можно было спрятаться. Да что я говорю? Сама будто не заешь... – с горечью молвила Маня, -- что уж теперь... наливай, подруга...
-- Маня, какой ни какой, а у тебя был отец, а я своего совсем не знаю.Что мать рассказывала о нём, то и помню.
-- А мне своего лучше б и вовсе не знать. Жили бы с мамкой и горя не знали. А то чуть
что—Я на войне был! Воевал! А вы чем тут занимались? --Дурак несчастный! Лучше бы и вовсе не пришёл с той войны. Знали бы, что погиб, как герой. – и к великому изумлению Ульяны, Маня весело расхохоталась. Глядя на подругу не удержалась и Ульяна.
--Да я и учиться пошла на портниху только потому, что там общежитие давали. Из дома хотелось выбраться скорее, хоть куда. Лишь бы подальше.
-- Ну, в самодеятельности ты могла участвовать. Бабы-то наши до сих пор поют. Выступают везде.
-- Нет, вы только посмотрите на неё! , -- сорвалась Маня, -- только посмотрите! С головой  у тебя не в порядке, что ли? Самодеятельность! Бабы поют! – продолжала горячиться женщина, -- да кому, как не тебе и знать, как я жила. Всю жизнь одна самодеятельность! Тут дети один за другим, там работа. На кого я ребят оставлю? На мамку? Так она сама работала. А батька только тогда увидел внуков, как выросли, да было у кого деньги на выпивку просить.  Всё! Наливай, подруга.
Маня выпила и не закусывая, продолжала громко и раздражённо. И в этой раздражённости чувствовалась затаённая на отца обида, глубокая и не проходящая.
--Другие деды хоть и пьют, а как трясутся над внуками. Вот хоть Андрей Иванов – пить пьёт, а внуки так и виснут на нём. Спросишь:
-- Куда идёшь, Андрей Петрович? А он?—Так ить получку получил, набрал им тут всего, - вдруг Маня с обидой в голосе заговорила о детях, -- А дети выросли? Сами уже работают, а как приедут, то ни один не спросит:-- Как ты, мам, тут, а только дай, да дай. Что я, корова дойная? А как дам, Ванька злится. –Чего даёшь? Нам никто не давал, пусть сами думают.—Маня тяжело вздохнула.—А как не дашь? В городе, ведь живут, а там и расходы другие., с нашим не сравнишь.—Маня снова выпила и заплакала.
--Ну, будет тебе, Манечка, ну будет. Пойдём-ка лучше спать. Глянь, время-то сколько, -- с
5
этими словами Ульяна тяжело поднялась из-за стола.
Вслед из-за стола попробовала подняться и Маня, но покачнулась и упала на стул на котором только что сидела.
--Ах, ты подруга, подруга. Вот что мне с тобой делать? Ну, давай-ка попробуем ещё разок.
Покачиваясь, поддерживаемая Ульяной, Маня дошла до кровати. Уснула она моментально, как только её растрёпанная голова коснулась подушки. Ульяна прикрыла подругу одеялом и тоже пошла спать. Лёжа в постеле, она думала о подруге, о том, что большого счастья не было и у Мани, хотя в отлчие от неё, Ульяны, у неё были дети и муж.
«Хорошо, что хоть не спилась с ним, а то ведь как бывает, - в полудрёме продолжала думать Ульяна, --со стола нужно было бы убрать.... да ладно уж, пусть до завтра...Отдохнуть тоже надо....»
Ульяна постепенно погрузилась в сон. Но выспаться ей не пришлось. Ульяне снился сон, снилось что она медленно поднимается в гору. Гора была высокая и крутая. Она уже устала, ноги отяжелели, сердце бухало, как паровой молот. Из-за высокой горы не было видно ни неба, ни солнца, ничего кроме голых камней. Камни срывались из-под ног и с оглушительным грохотом скатывались вниз.
Ульяна силилась вспомнить для чего она поднимается в гору, но сколько ни силилась, это ей не удавалась. Камни по-прежнему срывались из-под ног и с оглушительным грохотом катились к подножию горы. Вдруг Ульяна споткнулась о валун невероятных размеров. Валун покачнулся, сдвинулся с места и с таким оглушительным грохотом покатился по склону, что Ульяна вздрогнула и проснулась. Какое-то время она лежала, не понимая, где она и что с ней. В дверь снаружи кто-то отчаянно колотил.
--Ах ты, Господи, и поспать не дадут. Ну кого это принесло в такую рань?
«Похмеляться, что ли кто пришёл?—Ульяна с трудом приходила в себя, --  да иду, иду. Ну, кто там? Кому там покоя нет с самого утра?
Стук в дверь прекратился.
--Кто там?—громко спросила женщина.
-- Я!
- Кто –я?
-- Да ты , что Ульяна, своих не узнаёшь? Долго мне тут под деверю торчать?
Ульяна открыла дверь и впустила изрядно продрогшего Ваньку.
-- Ну, здорова , кума.—поздоровался ранний гость, заходя в дом, -- что тут с вами? Уж с полчаса колочусь, аж задубел весь, а им хоть бы что?—дрыхнут тут себе без задних ног. Даже испугался, думаю – а вдруг не живы?
--Да знаю я о чём ты думал. Сидел бы дома. Вот, чего припёрся? –Ульяна даже не пыталась скрыть своего недовольства..
-- Чего- чего?—нисколько не обиделся Ванька, --Фёдора пришёл помянуть, да заодно узнать , где жена моя пропадает. А то пришёл со смены, а жены и нет...
--Ладно, садись уж за стол, --Ульяна поставила на стол бутылку, вытащила из холодильника оставшуюся со вчерашнего еду и поставила всё это перед гостем.
--Давно бы так. Видишь, человек продрог, заболеть же может, а тебе хоть бы что, -- заговорил заметно повеселевший Ванька, умело распечатывая бутылку. Он налил себе полный стакан, выпил, а выпив, принялся закусывать.
--Ну и крепкая у тебя самогонка! Слышь, сама гонишь? – поинтересовался Ванька, наливая себе по-новой, -- а твой стакан где?—запоздало поинтересовался он.
--Я по утрам не пью, как некоторые. Вот закипит чайник, чайку и попью. Может и ты чай будешь?—с едва заметной издёвкой, поинтересовалась Ульяна.
--Нет уж, спасибо. Чай не водка, много не выпьешь, -- отшутился гость и засмеялся над своей шуткой, -- ну ладно, пойду разбужу жену. Не люблю пить в одиночку.
--Так никто и не заставляет, не пей.
--Ой и не говори, кума.! Вот, как брошу пить, так и перейду на чай. А пока сама видишь – не получается.
Ванька отчаянно тряс жену за плечо, а она после вчерашнего, никак не могла проснуться. Наконец, с трудом открыв ничего непонимающие глаза, с недоумением уставилась на
склонившегося над ней мужа.
-- Ты откуда здесь взялся?
--Оттуда, откуда и ты. Пришёл. Что это такое? Я домой со смены, а жены и нет! –
6

притворно возмущался хорошо захмелевший Ванька.--Ну нет, так приду.  Знаешь же куда пошла...
-Пошла-то пошла, а домой не надо? Жди, когда придёшь! Может только к вечеру и
зарулишся.... А мне что прикажешь делать?  Голодному сидеть?
--Тут  Маня окончательно проснулась и закричала громко и сердито:
--Голодный он! Есть ему нечего! Лучше скажи—пить нечего!  Мелет своим языком , как корова хвостом!
- А хоть бы и так? А хоть бы и пить? – весело отвечал Ванька
Маня сидела на кровати потягиваясь всем телом и широко зевая и опустив на пол босые ноги.
« А ноги-то у неё ничего, --вдруг подумал Ванька, глядя на всё ещё красивые ноги жены,  и почувствовал, как плоть незамедлительно напомнила о себе,-- ну ничего, придём домой, дома и наверстаю...»
На душе заметно повеселело от предвкушаемого удовольствия.
--Ну, шевелись, Манюня, не тяни кота за хвост.Загуляем по чёрному.
--Щас, -- со злостью бросила Маня, -- раскатал губу.
Растрёпанная со сна, с помятым лицом, Маня уселась за стол. Муж услужливо плеснул  в стакан самогонки и протянул жене.. Никаких рюмок он не признавал, считал, что рюмки
годятся лишь для сопливой интеллигенции. Муж с женой выпили и принялись закусывать. Ульяна пила чай. Она чувствовала себя измученной и больной. И, глядя на подругу и её мужа, уныло думала:
«Господи, скорее бы они ушли», - по опыту зная, что так скоро они не уйдут.
--Ну что, Ульяна, надулась? Гостям не рада, что ли? – бесцеремонно обратился к хозяйке хорошо захмелевший Ванька.
-- Да не сердитая я, а усталая, да и спать хочу.
-- Ночью надо спать, а не днём,- мудро изрёк гость, -днём выспишься, а что ночью будешь делать? Фёдора-то нет под боком...
--Помолчи уж, дурак несчастный, - одёрнула мужа Маня, -- нашёл время шутить. Уль, мы сейчас пойдём, -- продолжала Маня, обращаясь уже к хозяйке, -- и ты отдыхай и у меня голова просто раскалывается. Припёрся не зная чего, выспаться не дал.
Но Ванька, видать по всему, так скоро уходить не собирался. И, чтобы выпроводить не званного гостя, Ульяна прибегнула к хорошо проверенному способу, -- дала ему целую бутылку самогонки и, немного подумав, дала и вторую бутылку.
«Да бог с ней, с бутылкой, --устало подумала она, -- пусть только убираются.»
Не ожидавший такой щедрости, Ванька вначале опешил, а опомнившись, бросился обнимать и целовать хозяйку и рассыпаться в благодарности. Прощание затянулось на добрых пол-часа. Наконец, они всё же ушли. Ульяна заперла за ними дверь, убрала со стола и буквально рухнула на кровать.  Уснула она почти моментально, спала долго и без сновидений.


Прошёл год со дня смерти мужа, а Ульяна всё носила и не снимала чёрного вдовьего платка. Она свыклась  и с платком, и с тем образом жизни, который вела весь последний год. Платок не шёл ей и она об этом знала.
«Нужно снимать, нечего людей смешить. Не молодая, конечно, но и не старуха в семьдесят лет,»-  думла Ульяна длинными одинокими вечерами. В душе у неё поселился страх перед будущим.  Ей казалось – сними она платок и у неё начнётся новая жизнь. А какой она будет эта новая жизнь? Ульяна не знала, как и для чего ей жить дальше, чем заполнить образовавшуюся после смерти Фёдора пустоту, не только в доме, но и в душе?
При жизни Фёдор для неё был всем—и отцом, и мужем,  и не родившимся ребёнком,и что греха таить, хорошим любовником. Он был её семьёй и смыслом жизни. Ульяне казалось, что пока она носит чёрный платок, её покойный муж незримо присутствует рядом.  Со стороны могло показаться, что Ульяна ведёт прежнюю жизнь, ту что вела при муже. Она ходила в магазин за покупками,  готовила, убирала, кормила толстого и ленивого Мурзика и старого Дружка, содержала в порядке дом и двор вокруг дома.
Огород она запустила, так как не любила копаться в земле, держала лишь несколько
7
грядок  по привычке, да и перед соседями было неловко – иметь землю, а  за
огурчиками и лучком ходить на базар. Траву в саду скашивал сосед – он держал кроликов. Пчёл Ульяна продала знакомому пчеловоду.
Женщина любила заниматься рукоделием. Она хорошо вязала на спицах и крючком, вышивала гладью и крестиком, но больше всего любила заниматься шитьём и прославилась в посёлке, как первоклассная портниха. Нужды в заказах у неё никогда не было, сшитая ею вещь не нуждалась в переделке, за работу брала недорого, заказ исполняла в срок. Вначале, убитая горем Ульяна, отказывалась принимать заказы, но будучи нрава доброго и уступчивого, не умела отказать.
--Вскоре она заметила, что за работой время проходит быстрее, руки привычно кроили
разложенную на столе ткань, смётывали, строчили, а мысли в это время жили своей обособленной жизнью. За прошедший год Ульяна вспомнила  и вновь прожила всю свою жизнь, начиная с раннего детства и до сегодняшнего дня. Отец Ульяны пропал без вести  в самом начале войны. Отца своего она не помнила, а знала только по рассказам матери и бабушки, которые и растили девочку. Как и всем детям, девочке хотелось иметь отца, любить его, ходить  по посёлку держась за его руку. Маленькой девочкой Уленька боялась темноты, а потому спала то с бабушкой, то с мамой. Бабушка перед сном рассказывала ей сказки, а мама рассказывала об отце.
-- Мамочка, расскажи мне пор папу, -- лёжа с матерью под тёплым, сшитым из цветных лоскутков одеялом, просила девочка.
--Ой, дочушк, да я тебе уже всё рассказала...
-- А ты ещё раз расскажи, я могу про него каждый день слушать.
И Дарье приходилось в который раз рассказывать дочери об отце.
-- Мама, , а знаешь что? Я ведь вспомнила папу, -- заявила однажды девочка.
--Да откуда ты могла его вспомнить? Ты ведь совсем маленькая была. Тебе даже трёх полных лет не было....
-- А я вспомнила, -- перебила её Уленька, -- помнишь, он мне мячик из города привёз. Большой такой, красная половинка и синяя, а посредине белые полоски. Ну, помнишь?
--Нет, что-то не помню.
-- Мамочка, --торопливо перебила Уленька мать, -- разве это был не мой папа?, --и девочка тихо заплакала.
-- Не плачь, Уленька, не плачь, моя ты дочушка, --Дарья принялась успокаивать плачущую девочку, -- я просто забыла, а теперь вспомнила. Это правда был  твой папа.
И Дарья действительно вспомнила тот день. Она вспомнила, как рада была Уленька такому красивому подарку и как огорчилась она, Дарья дорогой покупке. В то время у неё не было ни одного лишнего рубля, всё было рассчитано до копейки с тем, чтобы не одалживаться у соседей. Случилось это перед самой войной, мячом подаренным отцом, Уля долго играла с ребятишками во дворе. Потом мячик куда-то пропал и о нём забыли.
-- Уленька , значит ты помнишь папу, -- почему-то обрадовалась Дарья.
--Не помню я. Помню только, как он мячик давал. У него на одной руке ещё такой был рубец.
-- Это он на работе руку поранил о железо. Рана зажила, а рубец остался.
В то время Уля отчаянно завидовала тем ребятишкам у которых были отцы и, однажды вечером, лёжа с матерью в постеле,  предложила оторопевшей Дарье:
--- Мама, а давай мы найдём себе другого папку, раз уж у нас нет своего.
(Дарья не на шутку встревожилась настойчивым желанием дочери иметь отца.)
-- Дочушк, -- перебила Уленьку мать, -- да где ж мы его найдём? У всех папок свои дети есть. Зачем им чужие?
-- А знаешь, давай мы заберём себе Серёжкиного папку.
--Да как же мы заберём? Тогда Серёжка останется без папки...
-- Ну и что?—торопливо перебила Уленька маму, --он уже пожил с папкой и я хочу пожить. Он поживёт с нами, а как соскучится по Серёжке, так и опять к нему пойдёт.
--Нельзя так, Уленька. Разве чужой папка станет тебя жалеть так, как своего Серёжку? А мы ему чужие, а чужих детей так не жалеют, как своих.  Вот вырастешь большая, выйдешь замуж и будет у тебя свой папка.
--Всамделишный? Не понарошку?
-- Не понарошку, всамделе твой. Спи, дочушка.
8

Не отсюда ли, не из далёкого ли детства , осталась у Ульяны на всю жизнь необъяснимая
тяга к мужчинам старше её? Росла девочка ребёнком тихим и послушным. В то время, как её сверстники и сверстницы могли целыми днями носиться по улицам, Уленька любила сидеть дома и играть в куклы. Она с удовольствием их наряжала, делала причёски, кормила, умывала, укладывала спать, напевала им песни, которые слышала от мамы и бабушки. Но не верно было бы думать , что девочка была домоседкой. Под настроение она играла в классики, в прятки и просто носилась по улицам, зимой каталась на санках, а летом купалась в речушке.  Любила Уленька иногда и пошалить, и за это бывала наказана. Её никогда не били, а ставили в угол. Уленька смирно стояла в углу и тихо плакала до тех пор, пока её не прощали. После прощения в семье воцарялся мир и все были довольны.
Но однажды произошло событие последствия которого надолго оставили в душе Уленьки тяжёлый след. Она перестала доверять матери и даже стала бояться её. В маленькой душе поселился страх быть несправедливо наказанной.
Накануне, придя из школы, (Уля уже училась в третьем классе), объявила маме и бабушке, что их вместе с четвёртым классом, в котором учится Серёжка, повезут на новой неделе в город. Они будут смотреть спектакль –Буратино--, . Со всех собирают по два рубля. Автобус будет бесплатный, один рубль на билет, другой на карусели. Деньги учительнице нужно сдать завтра или послезавтра, а кто не сдаст, того не возьмут и он останется дома.
--Мама, ты дашь мне два рубля? – спросила Уленька.
 -- Не знаю, может и дам.
--Мамочка, а разве у нас нет денег? Или ты не хочешь чтоб я ехала? – чуть не плача спросила Уленька.
-- Не мешай мне. Видишь, я занята. Завтра скажу. Иди, лучше уроки делай.
На  этом разговор в тот день и закончился. Уленька больше не спрашивала о двух рублях, боясь рассердить маму. Дарья к разговору о деньгах больше не возвращалась просто потому, что совершенно забыла о нём. Уля же не напомнила  о двух рублях, ей казалось, что мама почему-то очень сердитая. Такой сердитой свою маму девочка видела в первый раз. Уленька не могла знать, что у матери на работе произошла неприятность и её мама очень болезненно переживала случившееся.
А неприятность заключалась в следующем—впервые за много лет лет работы в больнице, на неё накричал главврач, человек которого Дарья уважала и даже боготворила. Трое суток тому назад в больницу был доставлен мужчина, попавший в авариию. Ему была сделана сложная операция. После операции мужчина пришёл в себя, но положение его оставалось очень и очень тяжёлым. За трое суток, что пострадавший провёл просле операции, простыни под ним не меняли, хотя они измялись и местами на них проступали пятна засохшей крови. Но на этот раз без разрешения врача, менять простыни не позволялось.
-Марья Ивановна, --обратилась Дарья к дежурному врачу, --может я скажу, чтобы бельё переменили больному?
--Кому?
- Верёвкину в четвёртой палате, который после аварии.
--Ни в коем случае! От грязи ещё никто не умер, тяжёлый он очень. Не знаю, выживет ли? Не трогайте его ни под каким видом. Еле-еле сложили да зашили. Надо  бы срочно в областную, да как? Просто ума не приложу. Ну, даст Бог, образуется...
На этом разговор и закончился. Нельзя, значит нельзя.
Однако , дело приняло совсем уж непредвиденный оборот.В больницу к Берёвкину прикатила жена- моложавая, ухоженная женщина.Судя по внешнему виду, она была женщиной состоятельной. Зайдя в палату и увидев  в каких условиях лежит её муж, разгневанная женщина закатила грандиозный скандал,.Упор был сделан  на то,
что в захолустной больнице работают не специалисты, а коновалы и пьяницы Жена Верёвкина потребовала немедленно перевезти её мужа в областную больницу. Разгневанной женщине старались объяснить, что её муж не транспортабелен, состояние его очень тяжёлое. Но никаких доводов женщина слушать не хотела. Она кому-то позвонила из кабинета главврача, не выбирая выражений, обвинила весь медперсонал больницы в ненадлежащем исполнении своих профессиональных обязанностей и заявила,
9


что немедленно забирает мужа. Незамедлительно последовал звонок главврачу. Звонили
из облисполкома. Строгий мужской голос сделал главврачу соответствующее внушение. Последнему ничего не оставалось, как подчиниться приказу сверху... Его объяснений никто слушать не стал. Женщина забрала мужа под расписку, Машину скорой помощи больница предоставила незамедлительно, отменив срочный вызов. Как вскоре стало известно, больной умер в тот же день от внутреннего кровоизлияния.
Как водится в таких случаях, в больницу нагрянула солидная комиссия с проверкой. Проверка, проведённая членами комиссии, для  сотрудников больницы, окончилась благополучно, но понервничать пришлось всем. И главврач не нашёл ничего лучшего, как накричать на подвернувшуюся под руку Дарью, пообещав выгнать её с работы. Правда, затем он извинился перед ни в чём не повинной Дарьей, даже сделал это публично, но осадок всё же остался.
Занятая своими невесёлыми мыслями, Дарья совсем забыла о двух рублях, которые у неё просила дочь.  А Уля, видя, что её мама почему-то очень сердитая, побоялась напомнить о деньгах. Дарья проводила Уленьку в школу, а сама  отправилась в больницу. Сегодня она обещала подменить дежурную сестричку . Вернулась с работы Дарья в четвёртом часу дня. Мать была на дежурстве, Уленька  дома  Она сидела на кухне и смотрела в окно. Девочка дожидалась маму и думала – даст  мама ей два рубля или опять забудет, и если мама будет сердитая, то Уленька дождётся бабушку и спросит у неё. Придя с работы , Дарья решила сходить в магазин.Кошелёк с незначительной суммой денег всегда лежал на полочке в кухонном шкафчике. Но сегодня кошелька на месте не оказалось. Дарья обыскала шкафчик, поискала на столе, на подоконнике, в карманах одежды, висевшей к коридорчике, на полу, но кошелька нигде не было. И она вспомнила про деньги, которые забыла дать дочери. « неужели без спросу?—была её первая мысль.
-- Уля, поди-ка сюда!
-- Что, мама?
-- Ты брала деньги?  Тебе, ведь два рубля нужны были.—
--Не брала, -- тихо и испуганно отвечала Уленька, не понимая почему мама спрашивает о кошельке и почему мама сердится.
--А где кошелёк? Кто его взял?
--Ну, мамочка, я не знаю. Я не брала, -- ещё больше испугалась девочка и посмотрела на мать полными слёз испуганными глазами.
Расстроенная Дарья по-своему поняла испуг дочери – взяла, а признаться боится.
-- Последний раз спрашиваю, где кошелёк? Куда ты дела деньги?
--Ну, мамочка, я не знаю. Я и вправду не знаю, -- совсем тихо ответила Уленька и громко заплакала.
--Ах ты, маленькая дрянь! –  не владея собой и не пытаясь сдержаться, Дарья схватила подвернувшуюся под руку бельевую верёвку и наотмашь ударила девочку.
Уля закричала, этот крик подстегнул Дарью.  Она схватила дочь за руку, чтобы та не смогла вырваться и, с нарастающей злостью принялась наносить удары по беззащитному ребёнку.
--Где деньги, где кошелёк?
Уленька уже не пыталась оправдываться, она только кричала и кричала, ножки не
держали её и, если бы мать не держала её за руку, несчастная девочка упала бы.на пол. Но видимо сам Господь сжалился над ребёнком и бросился спасать девочку. Дверь  распахнулась и на кухню  вбежала Нина. Она схватила подругу за руку и с силой оттолкнула от ребёнка.
--Что ты делаешь, Дарья? Опомнись!
Нина подхватила на руки лежащую на полу Уленьку. На том месте где над Уленькой учинилась расправа, растекалась небольшая лужица.
--Уленька, что с тобой? Что с тобой, детка? За что тебя так?
-- Не знаю, -- едва смогла произнести девочка, давясь слезами, -- не знаю, тётечка Ниночка.
-- За что ты её?—обернулась Нина к подруге.
--Деньги украла!—отвечала Дарья, злобно сверкая глазами.
--Это правда, Уленька? Скажи, ты правда взяла деньги?
10



--Тётечка, Ниночка, я не знаю, где деньги и кошелёк. Я правда не брала, -- и на женщину
глянули испуганные, полные слёз глаза.
Нина крепко прижала Уленьку к себе и та судорожно, обеими ручками уцепилась за свою неожиданную спасительницу, -- не уходи, тётечка Ниночка! Она снова будет меня бить. Я так боюсь. Только не уходи. Подожди мою бабушку.
-- Не уйду, не бойся, и бабушку твою подожду, -- ласково говорила Нина, но девочка уже не слышала её, у неё началась истерика.
--Где мой папочка? Хочу к папе! Где он? Я всё ему расскажу, он не станет меня бить! Я не знаю, где кошелёк!
Нина взглянула на Дарью. Та сидела в полной растерянности, верёвка выпала  из её рук. Дарья не собиралась бить дочь, она хотела лишь попугать её, но ударив раз, затем воторой, не смогла сдержать себя. И так, как Дарья не отвечала, Нина снова обратилась к ней с вопросом:
-- Дарья, что случилось? За что ты её?
Но Дарья вместо ответа судорожно зарыдала, обхватив голову руками. Она вдруг осознала, что Уленька ни в чём не виновата., а виновата она сама, сорвав своё нервное напряжение на беззащитном ребёнке.
--Господи, Господи, -- повторяла она между судорожными всхлипами и раскачиваясь из стороны в сторону.
Уленька, вцепившись в свою спасительницу обеими ручками, повторяла и повторяла быстрым, горячим шёпотом:
--Тётечка Ниночка, только не уходи. Она снова будет меня бить. Подожди мою бабушку или папку? – непередаваемое отчаяние слышалось в словах девочки.
Нужно сказать, что Уленька никогда не была серьёзно наказана, она росла в любви и заботе. Дарья, потеряв на войне мужа, видела в дочери смысл всей своей жизни. Не растраченную любовь она перенесла на дочь. Для бабушки Уленька была единственной внучкой..Уже с малых лет Агафья Тихоновна ненавязчиво учила девочку сложным
житейским премудростям.Поэтому Уленьку , привыкшую к любви и ласке, потрясло в первую очередь не столько физическое ощущение боли, сколько осознание своей беззащитности перед несправедливостью.
--Уленька, я не уйду пока не придёт бабушка, а мама тебя больше не торонет.
--Тётечка Ниночка, я теперь всегда буду спать с бабушкой, а с ней не буду. Бабушка, ведь не скажет, что я кошелёк украла.
-- Правда, моя Уленька, правда. Спи , деточка.
Нина посидела возле Уленьки и, когда девочка всё ещё всхлипывая, наконец уснула,
вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собою дверь.
--Ну, рассказывай, что тут у вас произошло? С чего ты, как сумасшедшая, на девочку накинулась?
--Да кошелёк пропал...
--И много денег?
--Да не много, -- с виноватым видом отвечала Дарья, --да дело не в деньгах, а в том, что признаваться  не хочет.
--А если это не она?
--А кто же? Ей ведь два рубля нужны были, а я и забыла дать. И всё из-за этих неприятностей. Господи, одно расстройство.
--Ну, да. Маня тоже говорила, что поедут. А если это не она? Если не она, что тогда? Вот, как ты сама думаешь, Дарья?
--Не знаю, что и думать... Действительно, а если не Уля? Не могу поверить , что Уля. Да больше и некому...
--А что у тебя за неприятности?
--Не знаю, как и сказать, --и Дарья, вначале неохотно, а затем горячась всё больше и больше, давясь слезами обиды, поведала   о том, что произошло в больнице.
--Ах, вот оно что! Обидели её! Скажи, пожалуйста, какая фифочка выискалась! Мало ли на кого накричат? Да и извинился доктор перед тобой. Боже мой, да где ещё  отыскать такую дуру? Так вот за что ребёнка избила, а не за кошелёк. Можно было и мать дождаться, а потом разбираться .Дарья угрюмо молчала. Нина, глядя на подругу, не стала 
11

говорить ей, что Уленька за всё это время ни разу не назвала Дарью –мама. Слово –мама—девочка заменила на безликое —она.
Подруги молча сидели на кухне. Каждая по-своему переживала произошедшее. Нина вскипятила воду, заварила чай и разлила по кружкам.
--Пей и успокойся. Чего уж теперь, -- и, видя, что Дарья не притрагивется к кружке, уже настойчивее, добавила, -- пей!
Дарья послушно поднесла кружку к губам, но пить не смогла. Руки дрожали так сильно, что чай пролился на клеёнку. Несчастная женщина поставила кружку на стол и снова заплакала.
-- Ничего, помиритесь, -- произнесла наконец Нина, чтобы только не молчать, и по-возможности , разрядить гнетущую атмосферу в доме.
А вскоре пришла с работы и  мать Дарьи Агафья Тихоновна.Увидев расстроенные лица подруг, женщина не на шутку встревожилась.
--Что случилось, девочки? Несчастье?
И подруги принялись, торопливо и перебивая одна другую, рассказывать Агафье Тихоновне о том, что произошло.. Женщина молча поднялась из-за стола, к которому только что присела и так же молча прошла в комнату, в которой спала её несправедливо наказанная внучка.  Девочка спала, продолжая изредка судорожно всхлипывать во сне.
--Ах, Дарья, Дарья, дурья твоя голова. Нет бы дождаться меня или прибежать на работу, так напала на ребёнка.Да и я хороша. Пошла за молоком, а там очередь, а потом встретила
Кузьминичну, так она стала мне рассказывать о своём старике.
--А что со стариком?—полюбопытствовала Нина.
--Да что? Плох совсем. Дала детям телеграммы, а когда приедут? Далеко, ведь. А сам уж и от еды отказывается. Хорошо, как на похороны успеют. Ну, так пока слушала, так и совсем забыла, что обещалась пораньше сменить Ивана. К нему, ведь, сегодня сын приезжает, да не один, а с женой.Так на станцию поедут встречать.
--Значит, Максимка женился, а родители и невестку не видели. А как же свадьба?
Интересно...
--А я вот прибежала домой, поставила молоко да и на работу... Уж наказала Уленьке самой кушать, да уроки делать, да тебя дожидаться. Дождалась, -- не слушая Нину, продолжала Агафья Тихоновна, -- про кошелёк-то и забыла, только на работе спохватилась, да ведь не побежишь же домой.
Дарья подавленно молчала. Нина простилась с женщинами и заторопилась к себе. Придя домой, она стала вспоминать зачем всё-таки заходила к Дарье? Что хотела у неё спросить? Наконец вспомнила – она ведь хотела занять у неё денег. Не хватало до получки и Мане тоже нужны были два рубля.
«Что ж, --вздохнула женщина, -- придётся  к Сорокиным сходить. Не хочется, а придётся».
А у Козловых продолжался тяжёлый разговор между матерью и дочкой.
--Вот скажи, Дарья, разве я тебя била когда? А? За всю жисть ни разу пальцем не тронула ни тебя, ни Володьку, царствие ему небесное. А может и следовало бы... знала бы тогда, что это такое.


С того самого дня, когда Дарья так несправедливо наказала дочь за не совершённый ею проступок, прошло много лет. Уле недавно исполнилось шестнадцать. Из худенькой, невзрачной девочки, Уленька превратилась в стройную миловидную девушку. За прошедшие годы в их маленькой   дружной семье произошло несколько судьбоносных событий. Постепенно между матерью и Уленькой восстановились прежние, доверительные отношения, но страх быть несправедливо обвинённой и наказанной, остался  на всю жизнь. Много душевных сил и терпения пришлось затратить Дарье, чтобы вернуть доверие дочери. Мудрая и любящая бабушка сыграла огромную роль в примирении матери и дочери. Она учила внучку умению прощать, исходя  из своего жизненного опыта, разбираться в людях и в мотивах совершаемых ими поступков.
--Уленька, дочушка, ты моя, -- не раз обращалась к внучке Агафья Тихоновна, когда они оставались дома одни.
Чаще всего такие разговоры между бабушкой и внучкой происходили тогда, когда Дарья была на работе.
12
--На мать-то ты зла не держи. Нехорошо она  с тобой поступила, это правда. Да ведь раскаивается она, места себе не находит. А ты её прости, да помирись с матерью-то.. Жизнь у тебя долгая впереди, всяко может случится. И тебя обидят не раз ещё, и сама невзначай кого обидишь. А кто пожалеет? Никто, окромя матери. Что, дочушк, молчишь? Аль не дело говорю?
--Да дело ты, бабушка, говоришь, конечно дело. Да как я с мамой помирюсь? Боюсь я её теперь...
--А ты не бойся,- перебила её Агафья Тихоновна, -- всю жизнь, что ли, бояться будешь? Всю жизнь не набоишся. Люди-то всякие бывают. Учись, Уленька, отличать , когда человек к тебе с добром, а когда с хитростью, выгоду свою ищет.
--Да как , бабушка, различить? Не умею я, конечно, не умею...
--А ты на мать посмотри. С чего бы она так с лица спала? И всё молчит и молчит. Вот ты боишься, что мать тебя может снова наказать ни за что, а мать боится приласкать тебя,
Вдруг оттолкнёшь? Тогда что? Знаешь, внученька, вот пройдут года, вырастешь и забудешь про то, что мать тебя обидела, а мать-то никогда не забудет, сколько и жить будет, а не забудет, -- терпеливо продолжала бабушка, прижимая к себе свою единственную внучку. Её сын Володя погиб ещё в Финскую и похоронен в чужой  земле в братской могиле. Призвали его на службу молодым неженатым парнем и никого он
после себя не оставил – ни сына, ни дочери.
--Вот, как не станет меня да матери, кто тогда пожалеет? Кому пожалишься? Чужим людям? Кто пожалеет, а кто и порадуется твому горю. Про себя уж не говорю, старая, пожила, слава Богу. А мать-то  береги, никого ближе неё у тебя не будет, пока...
-Бабушка, вот ты сказала, пока нет ближе. А что же потом?
--Уленька, вот выйдешь замуж, пойдут дети, тогда и узнаешь кто ближе. Хоть бы муж хороший нашёлся. ..а мать от себя не отталкивай.
Агафья Тихоновна всегда разговаривала с внучкой, как со взрослым, равным себе по уму, по возрасту и житейскому опыту, человеком. Поэтому и слова Агафьи Тихоновны не пропадали даром. Они падали на хорошо подготовленную почву, -- на сердце любящее и открытое. И часто, лёжа вечерами в кровати на кухне за занавеской, Уленька думала и думала над словами бабушки, о том что может наступить такое время, когда она останется совершенно одна. Всей душой девушка желала, чтобы такое время никогда не наступило. Иногда она тихо плакала от жалости к бабушке, маме и к себе.
-- Бабушка, вот ты говоришь, что можно понять когда врёт, а когда правду говорит. Да как же понять, если не знаешь, что он говорит?
-- Да понять-то, дочушк, просто. Вот когда человек правду говорит, то он и в глаза тебе смотрит, а коли врёт, то глаза у него по сторонам бегают. Потому—душа у него не спокойна., -- как могла и как сама понимала, объясняла старая женщина сложные и мудрёные вещи.

Прошли года.Уленька окончила семилетку.На выпускной вечер мама с бабушкой справили ей белое штапельное платье, купили белые босоножки « танкетки».Девушка ещё долго берегла платье и босоножки и надевала их только тогда, когда ходила в клуб на танцы и праздничные вечера.
Никогда  ещё Уленька не была такой нарядной и красивой. Она долго вертелась перед зеркалом и чувствовала себя невероятно счастливой. И слава Богу! Зачем ей было знать наперёд какие испытания готовит  жизнь.
Задолго до выпускного вечера на семейном совете решалась дальнейшая судьба Уленьки. Обсуждался очень серьёзный вопрос – куда пойти учиться? Какую выбрать специальность? Вариантов было несколько и из них нужно было выбрать один Училась девочка не плохо, но  отличницей не была, не была и хорошисткой. В аттестате об окончании семилетки у неё были три тройки—по физкультуре, по пению и по немецкому языку. Зато по основным предметам стояли четвёрки и пятёрки. По рисованию стояла пятёрка.
И так, первый вариант. Можно было попытаться поступить в техникум и по его окончании приобрести специальность бухгалтера или лаборанта,  (какого лаборанта, ни мама ни бабушка понятия не имели). Ещё они знали , что на заводе после окончания
13

техникума, можно было работать мастером в цеху. Но какой из девочки мастер с её-то
характером? Робкая по натуре, как она будет руководить людьми, особенно мужиками? А бухгалтер? Да все места в  бухгалтерии заняты, а сделай ошибку в начислении зарплаты? Скандала не оберёшься! Да и платили на такой работе мало. В цеху зарабатывали намного больше. Но  на тяжёлую работу отпускать свою Уленьку не хотелось. Рассуждали обе женщины приблизительно так – сегодня есть завод, а завтра может и не быть. А почему может не быть? Да хотя бы по причине новой страшной  войны.
И куда тогда? На что жить? Чем кормиться? Слишком мало прошло времени с тех пор, как окончилась война. И Агафья Тихоновна и Дарья практичным умом своим, помноженным на недавно пережитые ужасы минувшей войны,  рассудили, что их девочке
лучше всего учиться на повара или портниху. Куском хлеба будет обеспечена всегда.
-- Господи, не раз повторяла Агафья Тихоновна, -- не приведи Господь, снова пережить такие страсти! Уж коли и грешны были в чём перед тобой, Отец наш небесный, то кара твоя несоизмерима с прегрешениями нашими.
Второй вариант—повар. Сама Уленька с удовольствием пошла бы учиться на повара, ей нравилась готовить и она любила вкусно покушать. Но училище в котором учили на поваров, находилось далеко от дома, в областном центре. Билет на автобус стоил довольно дорого, учитывая их доходы. Часто не наездишься. И кто знает, какие в этом городе порядки? Как бы чего не случилось с ребёнком, как бы кто не обидел... Да и кто знает, какие появятся подруги? Вдруг, да разбалуется? А посему отпадал и второй вариант.
Оставался ещё один, последний—учиться на портниху. На этом варианте и остановились. Училище, в котором учили  этой специальности, находилось в районном центре. Расстояние между  посёлком  и городом составляло всего пятнадцать километров. При случае туда и обратно можно было сбегать пешком. Напрямки через лес было вдвое ближе. Но поздней осенью и зимой ходить через лес было опасно – в лесу водились волки. Многие пользовались попутками. В те далёкие времена водители ещё не научились брать со своих же поселковых, плату за проезд. При случае водители распивали с мужиками бутылочку-другую, а если нужно было одолжить денег на эту самую бутылочку, то обращались по такому поводу к женщинам. Приличия были соблюдены, все были довольны. В конце-концов между городом и деревней курсировал рейсовый автобус.
-- Ну, что, Уленька, пойдёшь учиться на портниху?—спрашивали мама с бабушкой.
-- Пойду, --соглашалась девушка, -- раз вы так хотите. Мне, правда, готовить нравится больше, чем шить...
--Дочушка, ты только  послушай,-- начинала бабушка убеждать внучку,-- поваром ты можешь и так стать. Поработаешь на кухне и выучишься супы да каши варить, а вот шить-то нужно учиться серьёзно. Станешь шить абы как, то и заказов у тебя не будет. И сама всегда будешь ходить нарядная, да и училище рядом. На выходной домой приедешь, да и мать , если что, навестит.
На том и порешили. Поступала Уленька в ПТУ не одна, вместе с нею поступила учиться на портниху и Маня. Подругам дали комнату в общежитии. Комната была рассчитана на четырёх человек. К подругам подселили ещё двух девочек, тоже подружек. Девочки были из деревни Новинки. Начиналась новая жизнь. Училище  находилось при швейной фабрике. В классах ученицы проходили теорию, в цеху практику.
Первого сентября Дарья, Нина и Агафья Тихоновна, нарядные и счастливые, приехали в город, чтобы присутствовать на празднике начала нового учебного года, познакомиться с преподавателями и мастерами производственного обучения. Администрация училища для родителей своих будущих воспитанниц, устроила экскурсию по общежитию, классам и цехам. Увиденным родители остались довольны. Одно смущало женщин – их девочки станут учиться не на настоящих портних, а на швей-мотористок. Но переживать по этому поводу женщинам долго не пришлось.В одну из суббот, приехав домой, Уленька сообщила родным  радостную для них новость:
--Вы знаете, что сказала Татьяна Афанасьевна? --девушка загадочно посмотрела на бабушку и маму и, увидев на их лицах нетерпеливое ожидание, торжественно объявила –Татьяна Афанасьевна сказала, что кто хочет учиться на настоящих портних, то может записаться к ней в кружок. И ещё Татьяна Афанасьевна сказала, что в кружке мы научимся моделировать! А ещё она сказала, что из меня получится настоящий модельер.
Я ведь хорошо рисую и у меня «есть вкус»! Вот!
14
Агафья Тихоновна с умилением смотрела на свою внучку и в её старых вытцветших глазах стояли слёзы..
--А ты записалась?—в один голос спросили бабушка и мама.
--Конечно записалась и Маня тоже...
--Учись, дочушк, учись. Умение за плечами не носить, а в жизни всё пригодится. Кто знает, как жизнь-то сложится? Одному Господу Богу известно, -- вздыхала старая женщина, всей душой желавшая счастья своей единственной внучке.
--Ну, что ты, бабушка, вздыхаешь? Вот увидишь, как всё будет хорошо!
-- Дай-то Бог...
Немаловажным обстоятельством было и то, что учеников бесплатно кормили в заводской столовой—три раза в день, а на выходные выдавали талоны на питание в городской столовой. В городской столовой работали ну, уж очень хорошие тётеньки. Они позволяли девочкам обменивать талоны на булочки или же на другую вкуснятину. Подружки так и поступали, меняли талоны на булочки и счастливые, с гостинцами ехали домой. Сколько радости было при встрече!
--Кормилица ты наша, -- сквозь слёзы умиления говорила бабушка, глядя на внучку добрыми, любящими глазами.
А мать, сидя в сторонке,   незаметно любовалась своей Уленькой. Пусть и не красавица, а  как похорошела. –щёчки круглые, да румяные, а  глазки так и сияют. В один из приездов домой  Уленька сообщила маме и бабушке ещё одну радостную новость.
--Знаете, куда я ещё поступила учиться? Не знаете и даже не догадаетесь, пока сама не скажу!—торжественно объявила девушка.
--Куда же? – в один голос спросили заинтригованные мама и бабушка.
-- Я пойду учиться в вечернюю школу. Вот! В восьмой класс!
--Как это?—снова в один голос спросили бабушка и мама.
--А вот как. Татьяна Афанасьевна сказала, что кто хочет, может поступить в вечернюю школу, а когда мы закончим школу, это будет , как мы бы окончили техникум.
--Дочушк, а разве ты успеешь? Ведь  тяжело будет, -- с сомнением произнесла бабушка, --когда же ты спать будешь?
--Высплюсь. Ведь в школе я буду учиться только четыре дня. Пусть я даже на тройки закончу, всё равно аттестат выдадут.
--А Маня?
--Нет, Маня не захотела. Она у нас очень занята, ей некогда.
Но Маня не пошла в  вечерку не потому, что была очень занята. Девушка не любила и не хотела учиться, зато ей очень нравилось заниматься общественной деятельностью. Маня обладала необыкновенно красивым голосом, участвовала в художественной самодеятельности, ни один концерт не обходился без её участия..
Дома много  разговоров было и о том, что через год Уленька окончит училище, получит диплом швеи и останется работать на фабрике и пока ей не исполнится восемнадцать лет, она будет работать только по шесть часов. Если Уля продолжит учёбу в вечерней школе, то по желанию сможет брать один дополнительный выходной. Выпускниц поселят в  общежитие для рабочих. И станет она, Уля, зарабатывать деньги и помогать маме и бабушке. И пусть тогда бабушка не работает, а отдыхает.
-- Ты, бабушка, будешь сидеть дома, а мы с мамой будем работать, а пенсию свою ты трать на себя.
-- Ах ты, внученька, внученька, да денег мне и своих хватает. На похороны я уже отложила. Вам, как помру  и тратиться не придётся. Да и что надеть приладила...
--Нет, бабушка, -- нетерпеливо перебила Уленька Агафью Тихоновну, -- нет! Вот, как
получу получку, то сразу тебе куплю тёплый  халат, знаешь, махровый называется, на полотенце похожий и ещё куплю тебе тапки мягкие, без задников. Всунешь ногу и пойдёшь.
--Ну, спасибо тебе, внученька, а только тратиться на меня не нужно. Сколько мне той жизни осталось? А вот себе обновы и справь. Девушка ты молодая, должна ходить нарядная. Скоро и кавалеры появятся, а мне-то чего уж теперь? Зачем мне обновы? Помру, так и эти тряпки останутся...Кто их станет носить? Ты не станешь, матери велики. Разве что отдать кому...или перешить...
-- Бабушка, ну что ты заладила –помру, да помру! А мы с мамой как без тебя? Сидит тут
15

дома без меня и придумывает невесть что! – сердито закричала Уленька.
-- Да  что, дочушк, сердись , не сердись, так ведь не молодая. А от смерти куда денешься? и не схошь помирать, а не откупишься. Ты, Уленька, дочушка моя, - тихим голосом продолжала Агафья Тихоновна, --денег на меня не трать, а на могилку-то приходи иногда, не забывай меня старую, --и она тихо заплакала. Глядя на бабушку, заплакала и Уля.
--Жалко мне вас, -- между тем продолжала старушка, -- как вы тут без меня? Ни деда у тебя, ни отца. Одни...А случись что, кто пожалеет вас с матерью? Никто...
--Бабушка, -- громко закричала Уленька, --бабушка, я даже слышать об этом не хочу! Даже думать об этом не смей, моя ты бабушка, моя дорогая бабушка! Ты даже представить себе не можешь, как я тебя жалею!
--Ладно, ладно, не буду больше. Зачем тебя расстраивать? А ты меня, старую, и не слушай, а лучше на танцы справляйся. Маня зайдёт, а ты и не готова, да глазки заплаканные...
Приехав домой на выходной, подружки вечером отправлялись в клуб. Вначале показывали кино, а после кино начинались танцы. Было интересно встретиться с теми, кто как и Уля с Маней где-то учились и, пусть не часто, всё же приезжали навестить родителей. Но не все выпускники продолжили учёбу. Кто-то не хотел  учиться, а хотел зарабатывать деньги, чувствовать себя взрослым и самостоятельным. А если в семье было несколько детей, то старшим поневоле приходилось работать, чтобы помогать родителям поднимать младших братьев и сестёр. В таких семьях хорошее образование получали, в основном, младшие дети, а старшие так на всю жизнь и оставались простыми рабочими. И только очень упорные и способные продолжали учёбу заочно в институтах или техникумах.
Придя домой с танцев, Уля всегда рассказывала , как прошёл вечер, кто был на танцах, кто с кем танцевал и с кем танцевала она, Уля. Агафья Тихоновна, (если в этот вечер не была на работе), спать не ложилась. Она дожидалась внучку,  подробно расспрашивала обо всём и обо всех, но больше всего ей хотелось узнать, как провела вечер Уленька, с кем танцевала, кто проводил домой, прилично ли вёл себя этот мальчик.
--Ты смотри, дочушк, - напутствовала бабушка внучку, провожая Уленьку на танцы, -- слушать слушай, что они говорят, да не очень-то верь им. Говорить могут одно, а на уме совсем другое. Парни, они и есть парни.
-- Да ты, бабушка, скажешь тоже! Какие же это парни? Свои же пацаны! А что провожают, так это так, поболтать охота., -- защищала Уля себя и мальчишек.
-- Вот ты говоришь, -- поболтать охота, а может уже и целовалась с кем? Ну, что молчишь?
--Бабушка, вот всё тебе надо знать. Любопытная какая! Я вот тебе расскажу, ты маме. Будет мне потом взбучка., - смущаясь отговаривалась Уля.
--Да не передам  матери, а знать должна с кем ты ходишь, да целуешься.
--Бабушка, я только два раза и  целовалась с Серёжкой, -- смущаясь и краснея, оправдывалась девушка.
-- Ну, Серёжка-то парень хороший, да уж больно молодой. Армия же у него напереди. А
тебе-то он хоть нравиться?
--Да не знаю я, бабушка, может и нравится...
--Как это--, удивилась бабушка, --целуешься, а не знаешь нравится или нет.
--Так не я же с ним целовалась, он сам полез первый.
--Ну, а ты?
-- Да не знаю. Интересно было.
--Ой, смотри, дочушк, чтоб другого-то интереса не было.
--Бабушка, ну ты и придумаешь.! Даже смешно становится!—Уля весело рассмеялась.
--Придумаю, не придумаю, а как влюбишься? Тогда что? Не до смеху будет. А парню что? Уговорить сумеет.
--Когда это я ещё влюблюсь? Мне влюбляться некогда, мне ещё учиться нужно, -- и Уленька снова весело рассмеялась.
Глядя на свою ненаглядную внучку, повеселела и бабушка.
--Ах, Уленька, Уленька, какой ты ещё ребёнок! А навроде как и выросла. Вон, даже целуешься уже.
С матерью таких откровенных разговоров Уля не вела, она стеснялась и немного
16

побаивалась.Детство ушло навсегда и невозвратно с чистыми его радостями,
горестями и наивными мечтами.. Буйная, долгожданная юность вступила в свои права. В золотисто-розовом свете виделась будущая жизнь. Незаметно приближалась пора любви.
--Уленька, -- иногда говорила Дарья дочери, --вот ты выросла, а я и не заметила как.  Всё думала маленькая ты, да маленькая. Как быстро время летит,.не успеешь оглянуться, а года уже и нет. Вот не видит отец, а увел бы, как порадовался бы... А может и видит от туда, сверху. Ах, Уленька, Уленька...
Целую неделю Дарья и Агафья Тихоновна жили ожиданием приезда Уленьки. В ожидании их девочки  женщины вели нескончаемые разговоры о их девочке, радовались её успехам и были очень довольны, если кто-нибудь из поселковых хорошо отзывался о ней. Обе женщины уже загодя готовили себя к тому, что в жизни Уленьки рано или поздно произойдут серьёзные перемены.  Они и ожидали перемен и в то же время боялись их. С одной со троны им очень хотелось знать, как сложиться судьба их девочки, будет ли она счастлива в замужестве, в детях? С другой стороны бабушке и матери хотелось, чтобы Уленька не спешила с замужеством, а погуляла и пожила бы для себя. Чем ей плохо живётся сейчас? Никаких забот. Живи, да радуйся.
--Хоть бы дожить мне до того дня, когда Уленька замуж выйдет, посмотреть на её мужа, да внуков понянчить, а там и помирать можно, тяжело вздыхая,  говорила Агафья Тихоновна.
--Да будет тебе, мам. Ну что ты заладила – помирать, да помирать, -- сердилась и огорчалась Дарья, -- а про себя думала « что это с ней? Может плохо себя чувствует? Да так вроде как бы и не похоже, а разговоры чуть ли не через день».
-- Вот, хоть бы у внучки жизнь сложилась удачно, -- продолжала старая женщина, -- а ведь  ты, Дарья, всю жизнь промаялась без мужа, да и я почитай, всю жизнь одна. А помру? С кем останешься?
-- Да с Уленькой и останусь...
-- с Уленькой! Ещё чего удумала. А как они не схотят с тобой жить, тады что?
--Чего ж это не схотят? Помогать им стану, внуков нянчить...
-- Помощь твоя-то может и нужна будет, а вот жить молодёжь хочет теперь отдельно.
--,Да, -- вздохнула Дарья, -- так оно и есть... Но я же не стану им мешать.
--Замуж тебе, Дарья надо, замуж. Весь век почитай одна. Разве это дело?
-- Мама, а разве ты не одна прожила?
--Вот то-то и оно, что одна. Попервости думала – выращу вас, пристрою, а там и о себе можно будет подумать.
-- А чего ж не подумала?—полюбопытствовала дочь
--А за кого? Мужики-то при жёнах своих, --Агафья Тихоновна задумалась.
Дарья тоже молчала. Ей казалось, что мать хочет поделиться с нею чем-то сокровенным,  глубоко личным, о котором никогда не рассказывала дочери. И не ошиблась.
--А ведь находился один, очень уж он меня хотел, а я побоялась, всё думала—обижать вас будет. А потом и поздно было.
--Мама, а где теперь этот мужчина? Уехал?
--Помер недавно. Куда ж поедешь из свого дома? – старая женщина тяжело вздохнула, --Так и жил в посёлке. Хошь знать , кто?
Дарья молча кивнула. Она никак не могла поверить, что и её мать возможно любила и её любили, да вот не сложилось.
--Афанасия помнишь?—и увидев широко раскрытые от удивления глаза дочери, тихо добавила, -- он самый, не удивляйся.
--Так он же жил с тётей Марфой! И как ты за него не пошла,  так он и женился?
--Женился, да не сразу... он и потом меня хотел, как уж с Марфой жил. Бывало, как встренет, так и заговорит, да я не посмела... а тебе советую, дочушка, не живи одна.муж тебе нужен, заступа твоя.....
--Да за кого? За деда Фёдора, что ли?
-- А хотя бы и так! Никакой он не дед, только опустился мужик малость. Ему бы хорошую жену, так и стал бы человеком.
-- Ну, и удивила ты меня, мама, -- торопливо перебила Дарья, -- только пьяницы мне и не хватало.
На этом разговор о замужестве и кончился. Больше к нему не возвращались ни Агафья
17

Тихоновна, ни Дарья. Но Дарья много думала над тем, что её судьба повторяет судьбу
матери. Как-то сложится судьба её единственного ребёнка—дорогой ненаглядной Улечки.


Минула зима.Ещё вчера держался небольшой морозик, а сегодня уже вовсю припекало весенне солнце. Снег быстро таял, грязь во дворах быстро подсыхала. Прилетели скворцы. Воробьи, рассевшись на ветвях густых кустов, громко и азартно чирикали. Скворцы с важным видом расхаживали по траве, по вскопанным под зиму огородам, выискивая червячков. Но в то же время птицы зорко посматривали по сторонам опасаясь всевозможных врагов. Как бы самим не стать чьим-то обедом. Самыми серьёзными врагами птиц  были коварные и хитрые кошки. Они умело маскировались среди кустов, за сараями, под скамейками и, выждав удобный момент, стремглав бросались на вожделённый предмет своей охоты. Чаще всего такая охота для нападающего заканчивалась неудачей, но случалось и наоборот. Зазевавшаяся, беспечная птица не успевала взлететь и оказывалась в когтях хищника. Охотились коты не только ради того, чтобы насытить свой желудок. В них был силён охотничий инстинкт, не смотря на то, что много столетий они жили рядом с человеком.
Старушки, соскучившиеся за долгую зиму по тёплому солнышку, сидели возле барака на лавочках, обсуждая последние поселковые новости. Иногда к ним присоединялись женщины, управившиеся  с домашними делами. Мужчины обычно устраивались на завалинке, курили, вели степенные мужские разговоры. Любили посидеть на лавочке и Агафья Тихоновна и Дарья, если позволяло время. Им тоже хотелось погреться на солнышке, расслабиться, насладиться первым весенним теплом.
Мать и дочь не считали себя зажиточными людьми, но и к бедным себя не причисляли. Заработки у обеих были небольшие, но большим подспорьем в семейном бюджете было то, что они могли поесть на работе –Агафья Тихоновна в пекарне, Дарья в больнице. С пекарни женщина понемногу приносила  муку, сахар, маргарин, масло. На
проходной сидели свои же, поселковые. Кое что перепадало и сторожам.
Брали то, что «плохо лежит» почти все и это не считалось воровством. Заработки были маленькие, а  нужно было как-то выживать. Приходилось приспосабливаться ...
Агафья Тихоновна почти всю свою жизнь проработала на пекарне, вначале в цеху, а когда постарела и силы были уже не те, перешла работать на проходную вахтёром. Деньги в  семье водились, но в эту зиму они стали откладывать специально для Уленькиного приданого.
-- Пока я ещё жива, -обратилась как-то старая женщина к дочери, -- давай-ка мы начнём денежки для Уленьки откладывать. Может она и не скоро замуж выйдет, а готовиться нужно загодя. Мало ли что? Не бегать же по соседям одалживаться... Как ты думаешь, Дарья?
--Да что я думаю? Как ты, так и я. Конечно, нужно откладывать, пусть будут под рукой.
Интересы обеих женщин сосредоточились на единственном и самом дорогом для них человечке—Уленьке.
--Да, мама, -- продолжала Дарья, -- у нас ведь есть запас. Если что так всегда обойдёмся..
-- Обойдёмся, не обойдёмся, а девочку нужно выдать не хуже, чем остальные выдают. Не хуже, чем у кого отцы есть.. Да справу нужно сделать не какую –нибудь, а чтоб не стыдно было сватов. Кто знает, какие у жениха родители....
-- Ах, мама, мама, Уленька ещё и учиться не закончила, а ты её замуж выдаёшь, -- рассмеялась Дарья, но мать почему-то не засмеялась вместе с дочерью. Она нахмурилась и строго посмотрела на Дарью.
-- Вот ты, дочь, смеёшься, а не думаешь наперёд. А что, как одна останешься? Много отложишь?
--Ты, мам, о чём это?—опешила Дарья, --плохо чувствуешь себя, что ли? Так ты скажи, в больнице полежишь, обследование сделаем. Уж не молодая, а к врачам ходить не хочешь. Таблетки какие б попила...
--Да разве от старости есть таблетки? Как Бог даст, Как бог даст... Не знаю , доча, как бы и не болит ничего, а душа что-то неспокойна, мается всё, мается... Днём ещё ничего, а как лягу спать, так и уснуть не могу. Мысли всякие лезут, мужиков всё наших вспоминаю. Погибли все, а где похоронены, так и не знаем. Вот, про Володьку отписали, так не
18

пришлось поехать навестить. Хорошо, хоть чужие люди убирают.
-- Нет, мама, ты всё же послушай меня, полежи в больнице хоть дней десять. Я, как выйду на работу, так и поговорю с заведующим. Ну хоть  с недельку.
--Ну, может ты и дело говоришь, а то всё маюсь и маюсь.
Был один из обычных воскресных вечеров. Дни стали длиннее и сумерки наступали поздно. Ложиться спать, пока на улице ещё светло не хотелось, хотя завтра рано утром Уле и Мане нужно было рано вставать, чтобы с первым автобусом уехать в город. Занятия начинались в девять часов утра. Как обычно мама с бабушкой «справляли»  (по выражению Агафьи Тихоновны), Уленьке сумку с продуктами. Делалось это для того, чтобы девочкам не нужно было думать о том,  с чем попить чаю перед тем, как ложиться спать. С  подобными сумками возвращались  после выходного все четыре девочки. Привезёнными продуктами распоряжалась Маня.  Она так умела распределить привезённые на неделю продукты, что хватало не только самим, но было чем угостить тех , кто заходил к ним вечером на чай. Их тоже угощали, чем могли, соседки по общежитию.
Ученицы получали небольшую стипендию. Денег хватало на разную мелочёвку и недорогие лакомства. Деньги на лакомства хранились у Мани.  Для отчётности девушка вела тетрадь расходов, так легче было планировать  общий бюджет. Если Маня не была
занята общественной деятельностью, то к приходу девочек из школы, накрывала стол.
Год, прожитый вместе, сблизил четырёх девушек, их дружба сохранилась на долгие годы.
В этот день у Дарьи был выходной и она решила испечь пирог с капустой. Тесто получилось пышным, пироги удались на славу.  На чай с пирогами позвали Нину с дочерью и соседку Катю, да ещё двух женщин. Катя была женщиной тихой, спокойной, она тяжело и давно болела. Болезнь её называлась астмой, а в просторечии – задышкой. Болезнь протекала в тяжёлой форме и Катя очень переживала , считая себя непомерной обузой для мужа.
Агафья Тихоновны и Дарья были женщинами гостеприимными, хлебосольными, поэтому соседки любили заходить к ним по вечерам на посиделки. Кто-то приходил поделиться радостью, кто-то , наоборот, горем, кто-то просто поговорить. На первый взгляд, может показаться несколько странным, что вот так просто женщины рассказывали о своих проблемах, о детях, о мужьях, о мужчинах, о родственниках. Но такие откровения только на первый взгляд могли показаться странными и то, человеку не жившему никогда в подобных условиях. А подобные условия имели одно лишь название – барак. Вся жизнь в бараке была на виду. Ни выйти из него, ни зайти незамеченным было просто немыслимо, а стены между «квартирами» были настолько тонкими, что было слышно почти каждое слово, сказанное у соседей. Те же семьи, которые пытались скрыть или утаить от посторонних свои семейные тайны, выдать желаемое за действительное, на общем фоне
выглядели смешно и забавно. Над ними добродушно и остроумно посмеивались.
И в этот вечер женщины засиделись допоздна. Уля с Маней отправились в кино, а после кино остались на танцы. А как же иначе! Молодость она и есть молодость. Когда же и радоваться жизни, как не теперь? После танцев нужно было проститься с кавалерами аж на целую неделю! Улю провожал Серёжка, Маню Антон. Домой подружки вернулись после полуночи. Когда они весёлые и счастливые переступили порог Дарьиной квартиры, стрелки на часах показывали половину первого. Соседки разошлись по домом, не спали лишь Агафья Тихоновна, Дарья и Нина. Подружки напились чаю с пирогами, рассказали кто с кем танцевал, кто из мальчиков проводил их до дому. Так уж было принято в этих семьях. Как это не знать, с кем и как проводит время твоя девочка?
--Мама, а ты знаешь кого мы сегодня встретили, как в кино шли? Бабушка и ты послушай, и ты тётя Нина. Мы ведь встретили тётю Шуру с дядей Петей., они тоже в кино шли. А какая тётя Шура была нарядная! Какая нарядная! Платье крепдышиновое, туфли лаковые! Вы даже представить себе не можете!
-- Да, Шура одевается нарядно, -- подтвердила Нина, --- да что ей не одеваться? Живут вдвоём., зарабатывают хорошо, детей нет, муж не пьёт. Куда деньги девать? Не солить же их...—и невдомёк было женщинам, что нарядная Шура отдала бы все свои наряды, лишь бы иметь детей.. Но детей им с мужем господь не дал. Так и жили муж с женой,
19
завистливо поглядывая на чужих ребятишек.
--Мамочка, -- возбуждённо продолжала Уля,-- мамочка, вот бы тебе такое платье справить! Да ещё и туфли лаковые.
--А у неё ещё и сумочка лаковая была,-- добавила Маня, -- я тоже такую хочу...
Долго засиживаться Нина с дочерью не стали, распрощались и ушли к себе. Пора было ложиться отдыхать , завтра начинался рабочий день у Дарьи. Уленьке нужно было ехать на занятия., но она никак не могла успокоиться.
--Нет, мамочка, я серьёзно говорю, ты обязательно купи себе такое платье, а лучше будет, если ты купишь материю, а я сошью.
--Да обойдусь я и без платья.  Куда  и хожу-то?
-- А на выпускной в чём?
--И то дело Уля говорит,-- поддержала бабушка внучку, -- совсем в старухи записалась, --
старой женщине хотелось видеть свою дочь нарядной и красивой.
--Езжай в город и никаких отговорок я даже слышать не хочу. Дарья, ты слышишь, что я тебе говорю?
--Ну, хорошо, хорошо, я подумаю. Давайте лучше спать. ..может и Нина поедет....
--Да, вы приезжайте с тётей Ниной. Вместе по магазинам походим, только после обеда. Да не вздумай без меня покупать. Знаю я тебя – попроще да подешевле.
-- Да угомонишься ты, наконец, или нет? Скоро вставать, а тебе хоть бы что!
-- Всё,мамочка, всё, сплю, а только тебе и туфли нужно купить к новому платью и хорошие... лаковые.
Дарья действительно съездила в город вместе с Ниной. Женщины  с дочерьми прошлись  по магазинам, купили ткань на платья,  купили по паре лаковых туфлей. Конечно, Дарья, как всегда, хотела купить для себя что-нибудь попроще, подешевле, но дочь настояла на своём, чему Дарья впоследствии была очень рада. Дарья и Нина уехали домой, а подружки вернулись в общежитие в хорошем настроении. После поездки в город прошла неделя.  Наступила новая неделя, но какая!  Для Дарьи и Уленьки чёрная неделя!
В один из дней Дарья была на работе, Агафья Тихоновна пришла с дежурства. С утра женщина немного поспала, а поспав, занялась домашними делами.. Чуть поодаль от барака стояла водонапорная колонка. Набрав воду в вёдра, женщины не торопились расходиться. Всегда находились темы для разговоров. Домашние дела не переделаешь никогда, а пообщаться – святое дело. Не было в посёлке таких новостей, которые не обсуждались бы у колонки.
В этот день, как обычно, Агафья Тихоновна  набрала в ведро воды, отставила ведро чуть в сторонку и стала слушать , о чём говорят женщины. Спешить было некуда. В больницу на дежурство Дарья уходила на сутки. Её смена заканчивалась лишь на следующее утро. На этот раз животрепещущей темой для обсуждения была драка между мужем и женой. Пьяного мужчину женщины повалили на землю, связали и положили под куст сирени. Поначалу мужчина пытался хорохориться, нещадно ругал женщин последними словами, затем видя, что угрозы ему не помогут, стал плакать и слёзно просить прощения. И тут мнения женщин разделились – одни готовы были простить драчуна, другие были категорически против. Точку в их споре поставила жена связанного .--Ладно, бабы, давайте развяжем. Раз сказал не тронет, значит не тронет.
Мужик развязали, поставили на ноги и он, вместо того чтобы извлечь для себя хороший урок, размахнулся и изо всей силы вмазал промеж глаз стоявшей рядом с ним посторонней женщине. Теперь Анфиска ходит с синяком под глазом, а нападавшему пришлось распить не одну бутылку с мужем пострадавшей. Инцидент был  исчерпан, а разговоров возле колонки хватило на целую неделю.
Погода начала меняться на глазах. В воздухе повисла предгрозовая тишина.  Со стороны леса надвигалась мрачная тёмно-фиолетовая туча. Тяжело хлопая крыльями, в сторону кладбища заспешили вороны, чтобы укрыться от непогоды в кронах старых деревьев. Примолкли и попрятались вездесущие воробьи.  Туча быстро увеличивалась в размерах. Вдруг налетел резкий порыв ветра, подхватил прошлогоднюю листву, обрывки бумаги, какой-то мусор, закрутил всё это в воздухе и понёс за собой. Женщины заторопились домой. Тёмную тучу разорвали ослепительные зигзаги молний, а вслед за
тем раздался оглушительный раскат грома. Заторопилась и Агафья Тихоновна, подхватила
ведро, но вдруг покачнулась, ведро выпало из руки, с глухим стуком упало на землю, и
20

опрокинулось. Женщина стала медленно  заваливаться на бок прямо в растекающуюся
воду. Затем она вздрогнула, как-то неестественно вытянулась, откинулась на спину, тяжело вздохнула несколько раз и затихла.На посиневших губах появились пузырьки
пены. Женщины растерялись. Они столпились вокруг распростёртой на земле Агафьи Тихоновны  в нерешительности поглядывая одна на другую, пока одна из них не закричала громко и испуганно:
--Умираеть! Умираеть! Разрыв сердца! Где Дарья?За Дарьей!
Женщины загалдели, кто-то из них истошно закричала:
--Анька, дуй в больницу! Живо! Да Дарье скажи...
Завывая сиреной, примчалась скорая, дверца распахнулась и из неё стремглав выскочила Дарья. Не помня себя,  бросилась к матери, упала ей на грудь и заголосила.
-- Мамочка, мамочка ты моя... мамочка!
Подошедшая фельдшерица попыталась отстранить голосящую Дарью, но это оказалось ей не по силам. Дарья мёртвой хваткой уцепилась за платье в которое была одета  умирающая мать. На помощь фельдшерице бросились стоящие рядом женщины.
-- Ну, что, Раечка? Ну, что?—раздались взволнованные и испуганные голоса.
Рая приподняла безвольную руку распростёртой на земле Агафьи Тихоновны, попыталась нащупать пульс, но всё было кончено. Сердце молчало.
--Всё, отошла, грузите в машину.
Снова сверкнула ветвистая молния, след за молнией раздался мощный удар грома и с неба, затянутого чёрными тучами, хлынули потоки воды.  Машина медленно выезжала со двора.  Спешить было некуда и незачем.... Гроза кончилась так же внезапно, как и налетела. На чистом небе сияло яркое солнце, от земли поднимались лёгкие струйки прозрачного пара. Листья на деревьях  благоухали свежестью, примятая струями дождя, трава распрямлялась навстречу солнечным лучам. Весело зачирикали воробьи. Жизнь продолжалась.


В четверг на занятиях к Уле подошла Татьяна Афанасьевна и, наклоняясь к самому уху девушки, так чтобы никто не услышал, прошептала:
-- Уля, зайди к директору. Антон Павлович вызывает.
--Зачем?—Уля испугалась и побледнела, -- зачем, Татьяна Афанасьевна?
 К директору училища вызывали лишь в исключительных случаях. Уля стала лихорадочно перебирать в памяти события последних дней и, как ни старалась, не смогла отыскать за собой никаких прегрешений и от этого испугалась ещё больше.
--Татьяна Афанасьевна, а вы не знаете зачем меня вызывает Антон Павлович?
--Уля, тебе Антон Павлович сам скажет.
На «ватных» ногах Уля еле поспевала за  воспитательницей.
--Татьяна Афанасьевна,  я ведь ничего не сделала. За что меня?—в голосе испуганной девушки слышались едва сдерживаемые слёзы..
--Уленька, да ничего ты не сделала, просто бабушка твоя...
--Что бабушка?Что бабушка? С ней что-нибудь случилось? Татьяна Афанасьевна, что с бабушкой?— на глазах появились слёзы.
--Уленька, твоей бабушки больше нет...
--Как это нет?—не поняла Уля,-- как это нет? – снова повторила она, --а где же бабушка?
Вместо ответа, Татьяна Афанасьевна открыла дверь директорского кабинета.
--Проходи, Уля, присаживайся к столу. Мне нужно тебе кое-что сообщить, --но видя, что девушка не трогается с места, Антон Павлович  подошёл к ней,, взял за руку и подвёл к столу,-- присаживайся, уже настойчивее повторил он. .
Уля послушно присела на стул.
Антон Павлович, бывший фронтовик, повидавший не мало смертей и, если уж не привыкший относится к ним спокойно, то во всяком случае научился на смерть смотреть
философски. Война, она и есть война и без потерь на войне не обойтись. Сегодня ты
потерял товарищей, завтра могли потерять тебя. И хорошо, если была возможность
похоронить павших в наспех вырытой братской могиле. Но бывало и так – при поспешном отступлении или стремительном наступлении, хоронить павших не было никакой возможности. Смерть на войне была делом привычным, а сейчас перед ним сидела совсем
21
молоденькая девушка, для которой бабушка была родным и близким человеком.  Хуже
всего было то, что смерть бабушки была внезапной.
В недобром предчувствии Уля подняла на директора робкие испуганные глаза, встретилась с его внимательным и, как ей показалось, строгим взглядом и , ещё ничего не зная наверняка, но чувствуя, что действительно произошло нечто ужасное и непоправимое, опустила голову и тихо заплакала.
Директор подошёл к Уле, взял её за руку и со вздохом сказал:
-- Тебе, Уленька, нужно поехать домой. Мама тебя ждёт. Несчастье у вас большое.
--Бабушка?
--Бабушка.
--Антон Иванович, не может быть! Ведь моя бабушка не болела. Ещё в воскресенье мы с ней пили чай, разговаривали. Разве так бывает?
--Бывает, Уленька, ещё как бывает... Я отпускаю тебя на неделю. Вот тебе деньги на билет Поспеши, успеешь на автобус, А Татьяна Афанасьевна тебя проводит., -- и с этими словами директор насильно вложил в непослушные руки Уленьки три рубля..
Уля хотела сказать директору, что денег ей не нужно, что  хватит своих, но губы её снова задрожали и она стремительно выбежала из кабинета. Наконец Уля поверила, что её бабушка умерла, но представить себе, что никогда, никогда больше не увидит своей единственной любимой бабушки, она не могла. Всё произошедшее казалось нереальным.... да, пока, нереальным.
После обеда Уля была дома. На кухне у них сидели соседки и тихо переговаривались между собой.  Когда Уля вошла, женщины, как по команде замолчали и повернули головы в её сторону. На кухне повисла гнетущая тишина, только ходики на стене громко и торопливо продолжали отстукивать равнодушное время. Наконец женщины снова заговорили, пытаясь успокоить и утешить заплаканную  и расстроенную Уленьку.  Мать была в чёрном платье, которое ещё во время войны пошила ей мать. Многие женщины во время войны справляли себе чёрные платья и бережно хранили их для особых случаев. Иногда, к большому счастью женщины, случай надеть такое платье не возникал, но его не выбрасывали и оно продолжало висеть в шкафу среди остальных скромных нарядов.
Бабушка лежала в комнате на досках, уложенных на табуретки и накрытых белой простынёй.Сама покойница тоже была накрыта простынёй до пояса. Голова её была повязана белым в мелкий чёрный горошек платком, руки сложены на груди и в руки вложен новый носовой платочек. Гроб ещё не был готов. Его делал в спешном порядке на заводе местный столяр и обещал сделать к завтрашнему утру. Дарья обняла Уленьку, прижала к себе и они тихо заплакали. Соседки стали расходиться по домам, чтобы не мешать матери и дочери выплакать своё горе.
Плача и утирая катившиеся по щекам слёзы, Уля с матерью прошли в комнату и подошли к покойнице. Перед ними лежала в спокойном смирении не их родная Агафья Тихоновна, а совсем чужая незнакомая им женщина. Черты лица изменились до неузнаваемости. Нос заострился,  морщиня разгладились, на губах застыла чуть приметная улыбка.  Уле стало страшно. В этом , так разительно переменившемся лице, она искала и не находила знакомые черты милого, доброго, привычного с детства лица. Куда-то исчезли морщинки, не замечаемая раньше седина, вдруг отчётливо бросилась в глаза.
Уля быстро прошла на кухню, уселась на край кровати и с ужасом стала думать о том, что наступит ночь и ей с мамой придётся провести ночь рядом с покойницей.
Они не спали почти всю ночь. Под полом скреблась и скреблась мышь и этот шум был особенно хорошо слышен в гулкой тишине квартиры. Уля легла возле стены, мать легла с краю. В комнате, в которой лежала покойница, стояла такая же гулкая тишина. За окном, на тёмном небе среди ярких звёзд висел узкий серпик зарождающегося месяца. Мать и дочь  долго не могли уснуть, хотя обе понимали, что завтра предстоит очень трудный день. Они много разговаривали, многое вспоминали из прошедшей жизни, делились мыслями о том, как будут жить без бабушки.Наконец, уже перед самым рассветом, забылись недолгим тревожным сном. И , несмотря на короткий сон, проснулись рано. За окном уже брезжил рассвет.По светло-голубому небу плыли редкие  пушистые
облака, слегка окрашенные розоватым отблеском зари. В тишине пробуждающегося утра, слышались заливистые птичьи трели. Для птиц новый день нёс привычные хлопоты – как
22

прокормиться самим и прокормить ораву ненасытных птенцов. 
В бараке уже хлопали двери соседских квартир, люди выходили в туалет, возвращались,
собирались на работу. Начиналась обычная повседневная жизнь и только для Дарьи эта повседневность нарушилась самым неожиданным и трагическим образом.
Какое-то время Дарья ещё нежилась под тёплым одеялом, оттягивая момент, когда нужно будет вставать и приниматься за хлопоты связанные с похоронами. Предстоял трудный день.
«Господи, да чего это я лежу? Вставать, ведь, нужно, ещё не успею управиться... Да управлюсь... бабы помогут..Не упустить бы чего. Обговорят ведь потом. Ай, да хоть как сделай, а найдутся такие, что всё-равно обговорят. И то им не так, и это не так... Ой, как не хочется вставать... ладно, встаю, а Уленька пусть чуток ещё поспит.»
Дарья посмотрела на спящую дочь и на цыпочках, так чтобы под нею не скрипнула половица, вышла на кухню.. Но предательская половица всё же жалобно скрипнула и Уленька проснулась.
--Мам, что, уже пора вставать?
-Да пора, дочушка, пора.. да ты полежи малость, пока я плиту растоплю, полежи. Потом чаю попьём, а тогда и за дела примемся. Готовить ведь нужно. Да и женщины скоро придут, их нужно будет покормить.....
--Да я, мама, тоже буду вставать. Ночью высплюсь.
Дарья растопила плиту, огонь вспыхнул и весесло побежал по сухим лучинам, затем перекинулся на мелко наколотые полешки. Дарья налила в чайник воды и поставила большую чугунную сковороду. Она собиралась нажарить сала и затем на этом жире нажарить картошки. Сделав необходимые приготовления, Дарья ополоснула лицо и стала переодеваться. Поднялась и Уленька, умылась и тоже начала одеваться. Они вместе зашли в комнату в которой лежала покойница. Хочу попутно заметить, что Дарья покойников не боялась. Такова была специфика её работы. Агафья Тихоновна  казалась спокойной и умиротворённой. Дарья и Уля молча постояли возле покойницы и так же молча вышли из комнаты. Хлопоты, связанные с похоронами, не позволяли предаваться горю, время для осмысления случившейся беды настанет позже, когда умершая будет похоронена , когда соседи и соседки вернуться к повседневной жизни, а мать и дочь останутся одни.
Наконец пришли женщины. По заведённому обычаю они вначале постояли возле Агафьи Тихоновны, помолчали, прочитали заупокойные молитвы, затем приглашённые хозяйкой  (и тоже по обычаю), присели к накрытому столу.
Гроб было готов к обеду, в него уложили покойницу и в тот же день похоронили.Хоронили без батюшки, без отпевания,, хотя Агафья Тихоновна была усердной прихожанкой. Дарья и похоронила бы мать по церковному обряду, но не осмелилась пойти на это. Не осмелилась единственно потому, что опять-таки по заведённому Советской властью обычаю, над могилой усопшего произносились речи представителями местной власти, духовой оркестр играл траурные мелодии. Ещё Дарья побоялась хоронить мать с батюшкой потому, что профсоюз завода выделил машину,
чтобы отвезти покойную на кладбище и оказал материальную помощь.. Но накануне похорон Дарья сбегала к отцу Якову и договорилась с ним, что он отпоёт бывшую свою прихожанку тайно. При жизни Агафья Тихоновна посещала церковные службы ни от кого не таясь. На все попытки представителей местной власти просветить старую женщину по повду мракобесия церковников, она неизменно отвечала:
---Вот чего стараешься?  Ну, что зря время теряешь? Веровала и веровать буду! Родители мои в Бога веровали и я, как родители  А ты не хочешь и не веруй, это твоё дело. Я ведь не уговариваю тебя в церкву ходить. Живи, как знаешь... Ты партейный, на собрания ходишь. Тебе по должности надо на собраниях сидеть. А какая у меня должность? Я ведь беспартейная.
Но все попытки отвратить старую женщину от церкви и Бога заканчивались ничем .Наконец на неё и ей подобных махнули рукой—ну что возьмёшь с тёмных, одурманенных церковным опиумом, старух?  Пусть уж, лишь бы против Советской власти не шли, а молодёжь и уговаривать не нужно, --давно растут безбожниками, впитали с молоком матерей советскую идеологию.
Поскольку погода стояла тёплая и безветренная поминки решили устроить во дворе возле
23



барака. Народу, как всегда в таких случаях, набиралось много. В то время в последний
путь умершего провожали чуть ли не всем посёлком. Несколько женщин простились с покойницей дома—они оставались  накрывать столы. Еды наготовили с таким расчётом, чтобы хватило всем и всего. Однако каждый.приходивший на похороны и собиравшийся остаться на поминки, приносил с собой – мужчины бутылку, женщины закуску. Это был один из поселковых обычаев. Возникновение такого обычая уходило корнями в далёкие, полные лишений годы.В то время человека хоронили всем миром. И хотя времена изменились, народ стал жить зажиточнее, но обычай сохранился. Похороны не свадьба, к которой готовятся загодя.
Уля в этот день ходила как потерянная. Она не могла ни есть, ни пить, ни плакать. Перед глазами неотступно стояла картина погребения. Бабушка в белом платочке в чёрный горошек на седой голове.  Со страхом она ожидала наступления ночи, когда все разойдутся по домам и они с матерью останутся вдвоём.
Когда ушли последние засидевшиеся и хорошо подпившие мужики, Дарья, Уля и оставшиеся помогать женщины принялись за наведение порядка. Они собрали со столов посуду, перемыли её, протёрли полы и наконец присели к столу перевести дух. Разговоры, конечно, касались сегодняшнего дня. Вначале выпили за помин души  усопшей Агафьи Тихоновны, , поговорили о ней, а затем, как это и водится, незаметно перешли на своё, на житейское. Когда Дарья с Улей улеглись , стрелки на ходиках показывали начало второго.
--Ничего, Уленька, завтра ещё день, тогда и отдохнём. Что делать? Не тётку чужую хороним, а родную бабушку. Да и бабы завтра обещались прийти помочь. Намаялась?—обратилась Дарья к дочери.
--Даже не знаю. Боюсь я вот.. Всё бабушка в глазах стоит. А ты, мам, боишься?
--Да чего уж бояться. Я ведь , доча, насмотрелась на всяких. Чего уж там....Спи, дочушка, спи, завтра рано вставать.
И хотя спать вдвоём на узкой кровати, что стояла на кухне было тесно и неудобно, Уля наотрез отказалась ночевать в комнате, в которой ещё утром стоял гроб с бабушкиным телом. Чтобы не травмировать и без того боязливую Уленьку, мать не стала настаивать н они провели эту ночь на кухне на узкой кровати.
Не смотря на усталость сон не шёл. Видимо сказалось напряжение пережитого дня. Мать и дочь долго разговаривали обо всём и ни о чём, перескакивая с одной темы  на другую. И только под утро их сморил спасительный сон. Но долго спать не пришлось, нужно было вставать, накрывать стол, правда не такой большой, как вчера.
Собравшиеся сходили на кладбище, отнесли «завтрак» погребённой покойнице и вернулись домой. Снова помянули Агафью Тихоновну, как и вчера последними из-за стола поднялись хорошо подпившие мужики. Женщины помогли убраться, потом пили чай на кухне, и наконец мать и дочь остались одни. Начиналась новая жизнь без Агафьи Тихоновны, самого дорогово для Дарьи и Уленьки , человека.
Через несколько дней Уля уезжала в училище, Дарья оставалась совершенно одна. Привыкнуть к невосполнимой потере было трудно. Мать и дочь много говорили о покинувшей их бабушке, много плакали, но обе понимали, что нужно смириться. По вечерам им казалось, что вот-вот откроется дверь и на пороге появится бабушка живая и здоровая.. Но дверь не отворялась и никто в неё не входил.




ДАРЬЯ
Неделя после похорон пролетела быстро. Уле нужно было возвращаться в училище. Прожитая неделя как-то по-- осбенному сблизила мать и дочь. Они много говорили о бабушке, об Улином отце, почему (мама, т. е. Дарья), прожила всю жизнь одна и не вышла второй раз замуж. Долгие душевные разговоры Уля и Дарья вели   до поздней ночи уже лёжа в постеле. Днём вести подобные разговоры как-то не получалось – то на кладбище нужно было сходить, то соседки заходили посидеть. На дежурство Дарья не выходила, она поменялась сменами с коллегой. Не оставлять же Уленьку одну на целые сутки.
«Да ничего, --размышляла Дарья, --отдежурю. Что уж теперь. Одна. Господи, боже мой!
24
ОДНА!»
«А как случится, -- продолжала размышлять Дарья, -- не станет меня, а Уленька останется одна? И почему я не послушала маму? А вышла бы замуж, родила бы ребёночка, вот доченька и не осталась бы одна, как я... Господи, Господи и где была моя голова раньше? А ведь находились...»
--А знаешь, Уленька, мама, как предчувствовала свою смерть. Последнее время мама часто заводила разговоры о смерти, я даже сердилась на неё за это. Вот, хотела её в больницу положить, она как бы в последнее время и соглашалась, да всё тянула и тянула.. Теперь вот виню себя, что не настояла, всё потом, да потом. Да ведь не ребёнок, силой не заставишь, -- Дарья тяжело вздохнула, прижала к себе Уленку и тихо заплакала.
--Мамочка, ну что ты плачешь? Не надо, а то и я заплачу. Мне ведь так тебя жалко и бабушку тоже.
--Не буду, не буду, дочушка ты моя.Это я так, жизнь свою вспоминаю. Двое нас было, да вот брат погиб в Финскую. А что я теперь? Одна. Ты уедешь, потом замуж выйдешь, дети появятся. Уленька, -- горячо и торопливо продолжала Дарья, -- ты как замуж выйдешь,одного ребёнка не заводи, самое лучшее – троих. А вырастить я помогу...
-- Да что ты, мама, разве я тебя брошу? А замуж мне ещё рано, успею... потом...
-- Успеешь, конечно, это я так. Вот не погиб бы в первую войну мой папа, то может и я одна не осталась бы.
--Мамочка, дорогая ты моя мамочка, ну не плачь, ты лучше расскажи мне про деда и про дядю Володю.
--Да что я могу рассказать, дочушка ты моя? Я, как и ты, не помню своего отца. Володя тот постарше был, тот помнил. Мама, правда, рассказывала, да я как-то не очень и слушала, думала успею, да успею...Вот тебе и успела. Папку забрали, а я прежде времени родилась, маме плохо стало. Да и брату не повезло. Погиб.
--В Финскую, да?
--Да , в Финскую. Мама потом через военкомат узнала , где похоронен, да поехать не
вышло, Уж было и совсем собралась, да тут новая война. А после войны какие уж поездки
Можно сказать, что и есть нечего было. Хорошо мама на пекарне работала, а я в больнице. Да и  опасно было, грабили да убивали в поездах да на станциях.
-- А Володя красивый был?
-Красивый. Девки за ним так и бегали..Он ведь на тракториста выучился. Правда работал на заводе. Велосипед себе купил, меня катал на нём, даже выучил ездить на велосипеде. Потом гармошку купил. У нас осталась от папы старенькая, мама говорила, что хорошо играл и пел. Вот Володя весь в него. И на танцах играл.  Я ещё девчонкой была, так мама меня с ним отпускала, а другой раз и сама с бабами ходила в клуб, посмотреть, как Володя играет. Я ведь замуж не задолго до войны вышла. Володя тоже хотел жениться, да мама отговорила. Говорила ему, мол, отслужишь, тогда и женись. А так может жена и не дождётся. Он и послушался,  а женился бы, может и ребёночек остался. А вот как случилось...
--Мама, значит девушка у него была...
-- Ну, конечно, была. Клавой звали. Почти моя ровесница. Ждала его, да тут война. Говорят, в партизанском отряде была, да к немцам попала, замучили. Комсомолка ведь...
Дарья замолчала, далёкое прошлое отчётливо встало перед глазами.
--Мама, ну что ты замолчала?
--Да что замолчала? Вспомнила. А ведь Володя приезжал на завод перед самой Финской с командиром. Они в Ленинград в командировку приезжали и к нам на завод тоже в командировку. Завод наш в то время не только запчасти для тракторов выпускал, а говорили, детали для танков. ..Красивый такой, форма ему очень шла, он ведь и нашивки имел, старший сержант. Осенью приезжал, а весной и домой пришёл бы... мама очень плакала и Володя тоже плакал.. Добрый он был. Война-то быстро закончилась, да погибло много. Морозы в ту зиму были страшные, так говорили, что много позамерзало....
-- Жалко дядю Володю. А дед?
--А что дед?  Володя хоть похоронен, пусть и в братской могиле, а дед и вовсе пропал без вести.Он ведь сам из деревни и мама тоже. У дедушкиного родителя семья большая была, детей много, бедность, на соломе спали. Вот мой отец, как женился, так и подался в посёлок на кирпичный завод. А хозяин очень лошадей любил и мой папка лошадей
25

любил, так вот и взял его потом хозяин конюхом. Так до войны и ходил за лошадьми.
Мама рассказывала, что попервости писал, а потом перестал. Писал, что их полк стоит под Режицей, а народ проживающий там называется –латгальцы. Чудно как-то. Ещё писал, что местные хозяйки хлеб очень вкусный пекут—кислосладкий. Обещался рецепт взять и матери прислать.  А вот как всё обернулось – ни письма, ни рецепта, ни самого. А ещё писал, что в том краю много озёр, а болот ещё больше, что люди там не живу деревнями, а всё больше хуторами, земли мало. И как там скотину пасти, как хлеб сеять?
-- Мамочка, как интересно!
-- Интересно-то интересно, да неизвестно где твой дед лежит.Может и не в могиле, а в болоте утонувший. Спи, дочушка, спи, завтра поговорим.
--Мама, а мой папка тоже из деревни был?
-- Да нет, Уленька, не их деревни, а из детдома. Он и сам не знает откуда родом и кто его родители. Но , как мне казалось, он не из простых. Он даже от остальных мужиков отличался.
--Чем?
--Даже и не могу сказать чем, но что-то в нём было такое. Может из богатых, из дворян. Ему фамилию в детдоме дали и как в насмешку  --Козлов.


Каждый вечер, лёжа с дочерью в постеле, Дарья рассказывала Уленьке обо всём, что знала сама о жизни своих родителей, о себе и Уленькином отце. Девушка незаметно засыпала, а Дарья долго не могла уснуть и, ворочаясь с боку на бок, вспоминала и вспоминала всю свою жизнь. По рассказам матери в их семье было ещё двое детей, но те умерли во младенчестве. Не будь войны, были бы у Дарьи и братья и сёстры.
«Не может быть, чтобы у меня не было родни, -- рассуждала женщина, --не может быть. Ведь где-то же должны быть. Только ни я о них, ни они обо мне ничего не знаем. Ведь раньше-то семьи большие были».
Но одних родственников она всё же знала.  Это были тётя Нюша, мамина сестра и её сын Василий. Тётя Нюша была младшей  сестрой Агафьи Тихоновны. Проживала она   в деревне в собственном доме в двадцати километрах от посёлка. Когда-то у тёти Нюши была большая семья, дети рождались один за другим. Некоторые умирали совсем маленькими, а те кому посчастливилось выжить, разъехались по необъятным простором Советского Союза в поисках лучшей доли. С матерью остался только младший сын Василий.
Тётин муж умер через два года после окончания войны и она не особо по нему горевала. Замуж её выдали совсем молоденькой девушкой не спрашивая хочет ли Нюша замуж, нравится ли ей её будущий муж. Особой красотой девушка не отличалась, приданое было бедненьким и родители опасались, как бы дочь не засиделась в девках, а то и вовсе не осталась бы  в вековухах.  Семья жениха по деревенским меркам была довольно зажиточной.
Жених был почти в два раза старше невесты, да к тому же вдовец. Жена его умерла при родах, не смогла разродиться. Погибли и роженица и ребёнок. Муж был почему-то уверен, что народится сын. Особой красотой мужчина не отличался, но он был мужчиной и этого было довольно. Недостатка в невестах не было. Но после пережитой трагедии, молодой вдовец на женщин не смотрел, а горе своё заливал вином. Возможно Иван (так звали мужчину), ещё бы долго жил один, но мать с отцом к этому времени успели состариться, хозяйство было большим и в доме нужна была работница, молодая и здоровая. Родители указали сыну на Нюшу. Ослушаться родителей Иван не посмел, раз надо, значит надо. Хозяйство требовало сильных рук,  родители хотели дождаться внуков, чтобы знать, что род их не вымрет. Самому Ивану было всё равно на ком жениться – хоть на Мане, хоть на Тане, хоть на Нюше.
Свёкор и свекровь невестку не обижали, бедным приданым никогда не попрекали. Но хозяйство было большим и работать приходилось много и тяжело. На время сенокоса и уборки хлебов приходилось  нанимать работников. Проживала в этой семье пожилая женщина Марфа—дальняя родственница хозяина. Замужем женщина никогда не была,
родители её умерли, на хозяйстве остался старший брат. Из боязни, что сестра захочет выйти замуж, и ей нужно будет отдать немалое приданое, брат отказывал всем женихам.
26

Невзлюбила золовку и братова жена. Глядя на страдания сироты, Антип (Нюшин свёкр), сжалился над девушкой и с согласия её брата, забрал  Марфу к себе. Брат дал согласие на то, чтобы сестра покинула его дом, но с одним условием – придание оставалось у него. На том и порешили.
В новой семье девушку не обижали, но и выдавать замуж не торопились. Лишние руки на хозяйстве не мешали, да и замуж брать бесприданницу никто не хотел. Время шло и вопрос о том, чтобы девушка устроила свою судьбу, отпал сам собой. К тому времени, когда Нюша появилась в семье мужа, Марфа успела состариться, на хозяйстве уже не работала, а помогала по дому. Молодую женщину Марфа приняла доброжелательно. Работы Нюша не боялась,  была ловкая и старательная. И всё бы было хорошо в молодой семье, если бы муж не начал погуливать на стороне. Выпивать он стал значительно меньше, а к полюбовнице наоборот, стал ходить чаще
И даже не пытался скрывать от молодой жены свои похождения. На все упрёки с её стороны, неизменно отвечал:
--Нюшечка, да не люблю я тебя, понимаешь – не люблю. Не за меня тебе нужно было выходить, а за другого.
-- Разве меня спрашивали?—уныло отвечала Нюша, -- Выдали и всё. А чего ты на мне женился, если не любил?
-- Так и меня не спрашивали. Сказали—женись, Ванька, помощница нужна, да и внуки тоже. А ты девка здоровая, то родителям и приглянулась..
-- Ну, здоровых-то девок много, мог и на другой жениться...
-- Да какая мне разница на ком жениться? Баба она и есть баба, -- философски замечал Иван, -- да чего тебе и обижаться, - вполне миролюбиво продолжал он, -- Ребят я тебе делаю? Делаю. Луплю тебя, как другие мужики своих баб лупят? Не луплю. Так чего же ты ещё хочешь?
-- Лучше б ты и не делал тех ребят..
-- Да пойми ты, Нюшечка, -- оправдывался  муж, -- я ведь, с какой стороны ни посмотри, мужик ещё молодой, горячий, мне и баба такая же нужна. А что ты? Ни рыба, ни мясо. Да и тебя-то особо винить нельзя. Хозяйство, дети, да старики не спят. Какое уж тут удовольствие...
Слушая мужа, Нюша подавленно молчала, женщина и сама понимала, что какая-то правда в словах Ивана всё же была.
--Да ты не переживай, жёнушка, вот постарею и перестану по бабам бегать, -- и Иван целовал жену холодным примирительным поцелуем.
За два года до смерти , мужа разбил паралич и, ухаживая за больным, Нюша печально думала:
«Господи, ну за что? Мало я от него натерпелась? Всю жизнь по бабам таскался, а вот, как смотреть, так кроме Нюши и некому.»
Похоронив мужа, тётя Нюша повязала чёрный платок и больше его не снимала. На похоронах Дарья познакомилась со своими двоюродными братьями и сёстрами с тем, чтобы уже больше никогда с ними не встречаться.  На похороны Дарья поехала вместе с матерью. Уленьку оставили дома. Девочка боялась покойников и было решено с собою её не брать. Присматривать за Уленькой попросили Нину. Со своими деревенскими родственниками Агафья Тихоновна и Дарья отношения поддерживали, хотя встречались не часто. Каждый раз, бывая в посёлке, Нюша или же её сын Василий,  навещали  дорогих их сердцу родственниц.
На похороны Агафьи Тихоновны приехали Василий с женой, сама тётя Нюша осталась дома.Старая женщина очень мучалась ногами и поясницей.Передвигалась, опираясь на палочку, в тёплую погоду выходила на улицу посидеть возле дома на лавочке, зимой на улицу не выходила вовсе. Через Василия и сноху Нюша передала поклон Дарье и Уленьке и просила сказать, что очень бы хотела проститься с сестрой, но болезнь не позволяет.
«Вот, -- рассуждала Дарья,-- пусть немного времени пройдёт, съезжу. Может и Уленька захочет поехать родственников навестить. Кто знает, сколько тётушка проживёт? Да и родниться надо...»
Мысли её незаметно перескочили на самое начало войны. Было раннее летнее утро. Воскресенье. Дарье предстоял рабочий день. Ваня и Уленька ещё спали, а мать уже
27

возилась у плиты. Агафья Тихоновна поставила перед дочерью завтрак, присела за стол и сама.  Они пили чай со вчерашними пирогами и тихо, чтобы не разбудить спящих, беседовали. Дарья вышла на крыльцо и поёжилась от утренней свежести. Солнце вставало из-за леса ярким диском. На траве, пригибая её к земле,  сверкала розовым
отливом, крупная прозрачная роса, день обещал быть жарким. Муж с Уленькой собирались пойти на речку искупаться.В кустах суетились птицы  энергично избавляясь от  последних остатков сна. Уже вовсю раздавались их звонкие голоса. Летний день начинался, как обычно. Всё вокруг казалось радостным и привычным. Но какая-то необъяснимая тревога мучила Дарью и не давала сполна насладиться прекрасной прелестью раннего утра.
«К чему бы?—недоумённо думала женщина, -- может не нужно было отпускать Ваню с Уленькой на речку? А может в больнице что случилось?»
Переодевшись в белый больничный халат и повязав на голову белую косынку, Дарья отправилась в обход по палатам.  Сменяла Дарья дежурившую тётю Груню, женщину немолодую , тихую и малоразговорчивую. Но когда совсем молоденькой девушкой мать привела Дарью, а тогда ещё Дашеньку на  работу в больницу, то тётя Груня терпеливо и умело взялась обучать молоденькую девушку не хитрым, на первый взгляд, премудростям работы санитаркой.
--Даша, ты перво-наперво, как придёшь на работу, так обойди всех больных. Хоть и должна нянечка оставить всё в порядке, но ты поленись, а обойди... Может минуту назад больному и ничего не нужно было, а сейчас и понадобилось. Ходячие-то сами о себе позаботятся, а тяжёлые, они  есть тяжёлые. И не брезгуй больными. Судно подать – подай, обмыть нужно—обмой.
Слушая наставницу Даша подавленно молчала. Её пугала сама мысль о том, что ей, незамужней девушке, придётся обмывать мужчин, их срамные места.
-- Не справлюсь я, тётя Груня...
--Да справишься, неделя пройдёт и привыкнешь А я, ты думаешь, другая была? Тоже и боялась и стеснялась, да деваться было некуда, приходилось терпеть. Время было голодное, а тут хоть тарелку супа дадут... А уж как привыкла, так вроде как и ничего... И ты привыкнешь, а не привыкнешь, на завод пойдёшь. Да разве на заводе легче? Куда пойдёшь, если нет образования? У тебя хоть семь классов, а у меня всего два. И то – зиму похожу в школу, а весной да осенью сижу дома, ребятишек смотрю, пока старшие в поле работают. Привыкнешь...
Вначале Даше действительно пришлось тяжело. С женщинами она кое-как справлялась, но к мужчинам не могла привыкнуть долго. Спасало одно – тяжёлых больных было не много. Но, как это всегда бывает, привыкнуть можно ко всему. Привыкла и Даша.
--Даша, --- продолжала терпеливо наставлять молодую девушку тётя Груня, -- ведь и больных можно понять. Вот ты думаешь только о себе, а ведь больной тоже стесняется, да деваться ему некуда. Терпи, Даша, терпи...—и Даша терпела...
Незаметно для себя девушка втянулась в работу и делала своё дело добросовестно и умело. Наука тёти Груни не прошла даром. День молодой санитарки начинался с обхода палат. Больные уже ожидали её прихода и встречали всегда одной и той же шуткой:
-- Пришла наша доктор, теперь-то уж выживем.
После обхода она  начинала влажную уборку помещений, стирала невидимую пыль, протирала полы, занималась больными. Затем наступало время завтрака, кормление беспомощных больных, мытьё посуды.. Так проходил день. Ночью, если больные не беспокоили, можно было поспать несколько часов. За это время Даша успела выйти замуж, родить девочку и из Даши превратиться в Дарью. Больничная жизнь катила своим чередом, только не в этот чудесный воскресный день –22 июня 1944 года. Дежурившие ночью сменились и ушли домой отдыхать, врач, заступивший на дежурство, обошёл палаты и скрылся в своём кабинете писать  «бумаги». Пришёл на работу главврач. Медсёстры делали больным уколы, раздавали таблетки. Всё, как обычно...
Но ближе к обеду привычный ритм больничной жизни нарушился. Старшая медсестра объявила – всем работникам больницы незамедлительно собраться в столовой.
Её встревоженный вид взволновал не только работников больницы, встревожились и больные и все, кто мог, тоже потянулись в столовую.
28


Не менее взволнованный главврач, путано и как-то невнятно объявил, что началась война, немцы перешли границу, а самолёты бомбят наши города. Далее Пётр Иванович объяснил, что подробностей он и сам не знает, но  если поступят какие-то новости, сообщит о них сразу же. Пока же нужно возвращаться к своим обязанностям.
Новость мгновенно облетела всю больницу. Народ не расходился, продолжал толпиться в столовой. Не хотелось думать что началась война, хотелось думать , что на границе произошла провокация.
Чтобы осмыслить весь трагизм произошедшего,  требовалось время. Трудно, почти невозможно было представить, что за тысячу километров от их посёлка гибнут люди, свои, советские. Дарья сразу подумала о муже, но не о том, что его могут забрать на войну, а о том, что сегодня он пойдёт с Уленькой на речку и наверное, забудет одеть девочке на голову панамку.
«Забудет, обязательно забудет. Он, ведь, такой забывчивый... Да что это я?—вдруг опомнилась Дарья, --война! Война ведь, а я о какой-то панамке.»- и до неё стал постепенно доходить  страшный смысл короткого слова – война.
Никто не расходился, и больные и медперсонал продолжали толпиться в столовой. Никто не знал – что же теперь делать?
--Работайте, как работали, будут новости – сообщу.А сейчас лечите больных. Может война до нас и не дойдёт, --как мог, главврач постарался смягчить страшную новость.
Война действительно до них не дошла, но страданий от этой проклятой войны хватило на всех с лихвой. Началась мобилизация. Не было в посёлке семьи, которая не жила бы в постоянной тревоге. Хотелось надеяться, что к осени война закончится, конечно, нашей победой и жители посёлка даже не успеют по настоящему испугаться. Хотелось... но судя по интенсивной мобилизации, дела на фронте оставляли желать лучшего.
Тревогой  ожидания жила  семья Ивана и Дарьи. И неизвестность ожидания была мучительна для всех членов  семьи, кроме маленькой Уленьки. Наконец, на исходе второго месяца войны повестка из военкомата не минула и семью Козловых. Иван находился в лихорадочно-возбуждённом состоянии, Дарья плакала собирая мужа, Агафья Тихоновна тихо молилась.
Хлопотала и Нина. Её муж уходил на войну в один день с Козловым Иваном. Но в отличие от Дарьи, женщина не плакала и не переживала. Отношения между супругами были плохими, муж любил выпить, а выпив, частенько распускал руки. И Нина радовалась, что проводив мужа, они с дочкой хоть какое-то время поживут спокойно. А вернётся ли муж с войны ещё вилами по воде писано. Муж её заметно поскучнел, он не рвался на фронт, его вполне устраивала та жизнь, которую он вёл. Но делать было нечего, не его воля. В ожидании мобилизации он пил чуть ли не каждый день, правда руки уже не распускал, хорошо понимая, что жена может уйти ночевать к соседям. Уйдёт и что дальше? Дальше очень просто – и не переспишь с женой, а кто знает как там на фронте, могут ведь и убить. Не распускал руки, но распускал свой язык.  Все высказывания сводились к одному—я уйду воевать, родину защищать, а ты сука, станешь своим передом вертеть. На все грубости мужа жена отвечала насмешливо и даже весело:
-- Воюй, воюй, дорогой мой Стёпочка. Может и наградят медалью, если конечно не струсишь. А обо мне не беспокойся, не пропаду без тебя, а найдётся кто—понятное дело , не откажу.
--Сука, как есть сука, змея подколодная, --злился Степан, но руки не распускал, а только скрипел зубами, да сжимал кулаки в бессильной ярости. Последнюю ночь муж с женой провели в одной кровати как и полагается любящей семейной паре.
В тот день, когда призывники должны были собраться возле клуба, Дарье выпало дежурство в больнице. Она отпросилась с работы на несколько часов и вместе с мужем отправилась на сборный пункт. Провожали Ваню всей семьёй. Уленьку отец нёс на руках. В этот день на фронт уходило более ста человек. Призваны были не только поселковые мужчины, но и мужчины из соседних деревень. Люди вели себя по-разному.Одни были полны оптимизма и восторженно радовались хоть какому-то приключению в их обыденной и скучной жизни. О том, что некоторым из них такое приключение может стоить жизни, не думалось и думать не хотелось. Многие из мобилизованных , да и их близкие были твёрдо уверены , что война скоро закончится, к зиме они вернутся домой с победой и, возможно, героями. По русскому обычаю, многие из мужчин были хорошо
29
навеселе. Наиболее здравомыслящие не были уверены в скорой победе, были удручены и подавлены.  Но никто из собравшихся на площади, в тревожные минуты прощания, даже помыслить не мог, что это будет за война и какими бедами она обернётся для миллионов и миллионов советских граждан, живущих на необъятных просторах Советского Союза.
А пока под жаркими лучами палящего августовского солнца произносились пламенные патриотические речи. Вначале выступил представитель военкомата, затем парторг завода и председатель поссовета. Когда речи закончились, заиграл местный духовой оркестр. Звучали мелодии бравурных маршей.Не обошлось и без гармошки, без плясок, без песен.Кто-то в толпе провожающих плакал навзрыд, громко и отчаянно, пьяная , нарочито весёлая бравада терзала душу неясной тяжёлой тревогой. Наконец прозвучала команда:
-- По машинам!!!
Мужчины побросали вещи в машины, торопливо простились с близкими, офицер сел в кабину, сопровождающие командира солдаты заняли места в кузовах вместе с призывниками . Машины медленно тронулись с места. Вместе с хозяином поехала на фронт и старенькая гармошка.. Оставшиеся ещё долго смотрели в след скрывшимся в густых облаках пыли машинам, увозившим их близких в неизвестность.
Для всех, в том числе и для Дарьи началась новая, наполненная тревожными ожиданиями, жизнь. Дни потянулись за днями. По прошествии двух недель в посёлок стали приходить письма.  Провожая мужа, Дарья взяла с него слово писать как можно чаще, писать правду  и о себе писать , как можно подробнее. Но за это время от мужа не пришло ни одного письма.  Не хотелось думать о самом страшном, страшном и непоправимом...Дарья и Агафья Тихоновна терялись в догадках. Они строили всевозможные предположения, но мысль о том, что  Вани нет в живых, не приходила им в голову. Подобная мысль не приходила  в голову по одной простой причине – не хотелось верить в худшее. По их понятиям Ваня мог быть ранен, но никак не убит за такой короткий срок.
Письма от фронтовиков читали и перечитывали помногу раз всем миром. Слушая чужие письма каждая женщине втайне надеялась (а вдруг), услышать о своём близком хотя бы пару слов.  Жив, здоров, воюет и слава Богу! Ходила слушать эти письма и Дарья, иногда с Уленькой, а иногда к ним присоединялась и Агафья Тихоновна. Старая женщина всей душой переживала за дочь, за зятя, за внучку, но как могла крепилась и старалась поддерживать в дочери надежду на то, что муж вскоре даст о себе знать. Она хорошо знала на собственном опыте почему мужья не пишут писем. Некому написать...
  Наконец Нина получила от мужа письмо. В письме муж сообщал, что был тяжело ранен, лежит в госпитале, скоро поправится, но не знает – отправят снова на фронт или же отпустят домой, тоесть комиссуют под чистую. Ещё Степан писал, что очень скучает по жене и дочери, что за то время что лежит в госпитале, многое обдумал и понял, что жил неправильно. И если вернётся домой живым и здоровым, то станет жить совсем по другому, будет любить и беречь свою ненаглядную Ниночку и доченьку, а с пьянством завяжет навсегда. Ещё в письме просил прощения у жены. И сердце женщины  дрогнуло, появилась надежда на счастье.
-- Послушай, Дарья, что пишет... а ведь и вправду может изменился? Как ты думаешь? – обращалась она к подруге, --- Вот как ты думаешь? Понял наверное, что такое жена. Побыл между жизнью и смертью так понял, что ничего дороже дома и семьи на свете нет.
-- Наверное понял, -- с тяжёлым вздохом отвечала Дарья.
Женщина почти не слушала Нину и даже не вникала в смысл произносимых ею слов не потому, что была равнодушной к чужой беде и завистливой к чужой радости. Сердце её изнывало от тревоги за мужа, от неизвестности и душа разрывалась надвое между отчаянием и надеждой.
Далее Ванька писал что ранен был не в бою, а по дороге на фронт. Состав, в котором они ехали, в том числе и Дарьин муж и её сродственник Василий, попал под сильную бомбёжку, были убитые и раненые.. Дарья встрепенулась услышав имя мужа. Оказывается, Степан ехал в одном вагоне с Иваном и Василием, и когда бомбили, состав загорелся, все бросились к лесу. Да, были первые убитые и первые раненые, сам он упал немного не добежав до леса, а больше уж ничего и не помнит, пришёл в себя только в поезде весь в крови и бинтах. В конце письма он передавал привет Дарье и просил жену
30

сообщить в ответном письме, что сталось с Иваном.
Дарья выпросила у Нины письмо и дома несколько раз внимательно перечитала. И они с матерью порассуждав, решили, что может и их Ваня лежит в госпитале и, если в скором времени от него не будет письма, то нужно будет обратиться в военкомат.
Время шло, писем от мужа не приходило, а из военкомата на Дарьин запрос пришёл короткий, лаконичный ответ – пропал без вести.Такой ответ был хотя и слабым, но утешением – оставалась хоть какая-то надежда. Посоветовавшись с матерью, Дарья послала письмо тёте Нюше – а вдруг тётушка получила весточку от сына и Вася в письме упоминает её Ваню. В конце письма несчастная женщина слёзно просила тётушку сообщить ей – есть ли от Василия хоть какие-то известия.
Давно минула осень, минула и необыкновенно снежная, морозная зима. Ещё и солнце не посылало на скованную стужей землю своих живительных лучей, ещё и сосульки, свисавшие с крыш почти до самой земли, не начали плакать светлыми прозрачными слезами, а в воздухе уже носился запах приближающейся весны. Люди оживились. В сердцах зарождалась надежда на скорую и благоприятную перемену в их жизни. Вдруг, да и закончится проклятая война?
В один из таких дней, когда Дарья была на работе, а её мама с Уленькой были дома и готовили обед, к ним в дверь кто-то постучал.Вслед за стуком дверь распахнулась и на пороге появилась тётя Нюша.
--Ну, здравствуйте, мои вы хорошие.Насилу добралась, -- громко заговорила гостья, снимая с себя тяжёлое пальто и разматывая тёплый пуховый платок.
--Нюш, неужели ты?—не веря своим глазам, обнимая и целуя сестру, воскликнула поражённая Агафья Тихоновна. Сёстры заплакали.
Уленька во все глаза смотрела на незнакомую тётю и радовалась, что у них гости, что будет весело и им с бабушкой не будет скучно. Гостья между тем расщедрилась, присела к столу и поставила на лавку свою большую кошёлку.
--Тепло-то как у вас., а я уж порядочно озябла, хотя и оделась потеплее, а в машине всё одно холодно. Какой ни мороз, а всё ж-таки мороз, -- говорила Нюша, вынимая из кошёлки гостинцы и раскладывая их на столе.
--Вот тебе, Уленька, гостинец. Подойди-ка ко мне. Ну иди, иди, не бойся. Я  тебе вкусненькое что-то дам.
Уленька спустилась с лавки и стояла в нерешительности, не зная что ей делать – можно ли подойти к тёте и взять гостинец или брать нельзя.
Девочка вопросительно посмотрелана бабушку.
--Подойди, дочушк к тёте. Это тоже бабушка, бабушка Нюша. Бабушка хорошая.Видишь, --конфеток тебе привезла. Ну, давай ручку, пойдём вместе.
Уля взяла кулёчек с конфетами и снова уселась на лавку.
-- Уленька, а что нужно сказать?
--Спасибо, -- смутилась девочка. От неожиданной радости она забыла сказать –спасибо.
--Вот и правильно, вот и хорошо, а теперь подели конфетки всем и маме оставь, -- и бабушка погладила по головке свою маленькую и застенчивую внучку и, обратившись к сестре, добавила, --а ты, Нюш, как раз вовремя, у меня и обед уже готов. Ну, рассказывай, не томи. Что Василий-то пишет?
-- Да вот, воюет. Я и письма его прихватила. Пишет, что вместе бежали к лесу, а потом уж и потерял его, а когда мёртвых –то собирали да раненых, то там Василий его не видел... Вот гостинцы прибери куда, - и Нюша выложила на стол большой горшок мёда, два больших куска мяса и кусок сала.
--Мы ведь кабанчика закололи на днях. Мой-то старик тоже на войну ушёл, два дня как проводила. Вот и пришлось кабанчика завалить. А куда мне одной столько-то? Сколько ему с собой дала, сколько себе засолила, а это думаю, вам отвезу. Небось, голодаете? Всё подспорье какое будет, хоть на времечко. Да и ем-то мало, нет никакого аппетита, просто еда на ум не идёт. И за Васю переживаю, а теперь вот и за старика... Был сам дома, так хоть было с кем поговорить, а теперь уж что... Да я бы вам и больше привязал , да уж больно тяжело, и так еле кошёлку дотащила.
--Нюшечка, моя ты дорогая,-- снова заплакала Агафья Тихоновна, -- да зачем ты везла, мучилась? Мы, слава Богу, пока ещё не голодаем, работаем ведь с Дарьей.  Спасибо,  хоть сама приехала. А чем ты приехала?
31

--Да попуткой, договорилась с шофёром, вот и ему кусочек свининки дала...
--А что же шофёр твой не зашёл? Поел бы горяченького.
--Да на станцию спешил, домой хочет засветло вернуться.
Хозяйка тем временем разлила по мискам суп, нарезала хлеб и сёстры принялись за еду.
--А может по рюмочке за встречу? Да и согреешься
--Можно, -- согласилась Нюша,-- А Уленька почему не кушает? Может покормить?
--Дочушк, -- обратилась к внучке бабушка, -- кушать будешь? Супчик тёпленький. , -- но Уленька отрицательно покачала головой, пальчиком показывая на щеку, за которой лежал сладкий леденец. Девочка посмотрела счастливыми глазами на свою бабушку и на чужую и тоже хорошую бабушку.
--Ладно, ладно, дочушк, когда захочешь кушать, тогда и скажешь. Нюш, -- снова обратилась Агафья Тихоновна к сестре, -- ты кушай, кушай. Я и картошки с грибами натушила, как чувствовала. Сейчас в подпол спущусь, огурчиков достану.
Сёстры выпили по стопочке разбавленного спирта, закусили солёными огурчиками и стали есть суп. Уленька была занята куклами. Куклы были старенькие, покупные. Было и две новых куклы, но эти куклы сшила бабушка из старых лоскутков. Сшила бабушка к ним и наряды и даже связала тёплые пальтишки. Уленька тоже принимала посильное участие в изготовлении нарядов для кукол. Вдвоём внучка и бабушка коротали длинные зимние вечера, когда Дарья была на дежурстве.
-- Нюш, а домой ты когда собираешься?
--Да вот поживу пару дней и поеду.
--Да что ж ты дома одна-то делать будешь?  -- огорчилась Агафья Тихоновна, -- поживи хоть недельку и тебе будет веселее, и нам не кучно. В кои-то веки свиделись... Давай ещё по строчке...
--Ну, давай, -- согласилась сестра, по стопочке можно. А остаться у вас не могу. У меня ведь два кота, собака. Попросила соседку присмотреть за ними, да вдруг письма придут от
моих, а я тут прохлаждаюсь. Нет, поеду. Лучше я к вам в другой раз приеду.
-- Так то оно так, да хоть ещё денёчек поживи, -- и без всякого перехода, заговорила о войне, -- вот тебе и война, вот тебе и шапками закидаем, вот и до осени управимся, немца прогоним, а он проклятущий прёт и прёт. Хоть бы до нас не дошёл.
-- И не приведи Господь! Что-то будет, что-то будет за грехи наши...
-- А у нас, ведь, не больница, а госпиталь теперь. Дарья сказывала, что раненых много, даже в клубе лежат и помирают, не все конечно. Кто поправится, тех снова на фронт. Да знаешь, сестра, похоронки стали в посёлок приходить. Дарье-то теперь сутками приходиться дежурить, несмотря что нянечка...
-- А от вашего, так значит ничего?
-- Значит, ничего. Другим пишут, а нам ничего...
Действительно, в посёлок стали приходить письма. Письма приходили разные – одни бодрые, вселяющие надежду и редкие, но страшные по своей сути  – похоронки. И теперь, завидев почтальоншу, люди уже не радовались, как поначалу, а старались по выражению лица определить, какую весть на этот раз она им несёт. Люди стали верить снам, стали верить приметам и картам. Верила приметам и Дарья, её мучила неизвестность. Мать, как могла, успокаивала дочь, но она и сама была неспокойна, хотя старалась держаться и не показывать, что почти не верит в то, что зять жив.
-- Хоть бы что –нибудь узнать! Я больше так не могу, -- говорила матери Дарья, -- уж хоть какой  конец, пусть и не жив был бы, а только б знать.
-- Да, если бы знать, -- эхом вторила старая женщина, -- а так даже и не знаю какую молитву читать,--то ли за здравие, то ли за упокой. Даже не знаю к какой иконе свечи ставить.
- А к какой ставишь?
-- Божьей матери, да Николаю Угоднику.
В конце концов судьба сжалилась над женщинами и послала им весть. Весть эту Дарья получила во сне. В том, что это был вещий сон, сомнений не было. Дарье с болью и кровью удалили крепкий здоровый зуб. Боль была настолько невыносимой, что она проснулась с физическим ощущением боли и в холодном поту. Была, наверное, полночь.В небе висела круглая жёлтая луна, и пробиваясь сквозь неплотно задёрнутые на окне шторки, тускло освещала середину кухни. Ночную тишину нарушил испуганный крик
32

потревоженной птицы. По коридору протопали тяжёлые мужские шаги, кто-то возвращался со смены  «Наверное Степаныч,»-- равнодушно отметила про себя Дарья.
Мысли её были заняты только что увиденным сном. Она хорошо поняла его значение и решила не говорить матери о том, что  увидела этой ночью во сне.
Мать была невесела, только вчера  проводила сестру и теперь в доме стало как-то пусто и не уютно. На все уговоры пожить у них хотя бы ещё недельку, Нюша отвечала одно и тоже.
--Да погостила бы у вас, кабы не собака да коты. Да вдруг и весть от моих мужиков, а меня и дома нет.
--Тётушка, ты как получишь письмо от Васи и, если он что-нибудь упомянет о Вани, сообщи нам. Хорошо?
-- Да уж непременно сообщу. Пусть только пишет. Только сам...
« Уж скорее бы утро,»-- уныло думала Дарья.Сон не шёл, время тянулось мучительно медленно.Дарья пробовала молиться, но мысли её путались  и она никак не могла проникнуться смыслом молитвы. Наконец, как можно осторожнне,  встала с кровати и на цыпочках прошла на кухню. Однако половица, как всегда, скрипнула под ногою громко и неожиданно. Спавшая за занавеской на кухне мать проснулась и окликнула дочь:
-- Дарья, ты чего не спишь? На работу пора, что ли?
-- Ой, мамочка, не хотела тебя разбудить. Да ты спи, на работу ещё не скоро.
-- А чего не спишь? Уленька?
--Да сон плохой приснился. Зуб вырвали мне и с кровью, - и только произнеся эти слова, Дарья вспомнила, что не хотела говорить матери о вещем сне, не хотела её расстраивать.
--Включи-ка свет, -- Агафья Тихоновна вздыхая и охая, поднялась с постели, -- да поставь-ка чайник.. Всё одно не уснём.
Дарья включила свет, включила плитку и поставила на плитку чайник. Мать и дочь уселись за стол.
-- Не хорошо, ох не хорош твой сон, не к добру...
--Да знаю, что не к добру.Может весть какая будет?—уныло произнесла Дарья лишь для того, чтобы поддержать разговор.
Чайник вскипел и они стали пить чай в прикуску, продолжая обсуждать увиденный Дарьей сон.
-- К покойнику это, к близкой родне, кровной, -- начала Агафья Тихоновна, -- не приведи Господь Наверно это к Ване, а может и к Василию, -- вздохнула старая женщина—да нет, должно к нашему.
-- Мма, неужели это Ваня? – Дарья в отчаянии  сильно толкнула кружку с недопитым чаем. Чай расплескался, а она громко зарыдала.
-- Тише, тише, моя ты дочушка, Уленьку ведь разбудишь.. Ну, не плачь, моя ты хорошая, не плачь, слезами горю не поможешь. Нужно смириться. Вот как дальше жить нужно думать. Успокойся, на работу ведь...
--Да какое тут, мам, успокойся? – перебила Даря мать, -- какое тут успокойся? Сон видела, а бумаги никакой. А, может этот сон не к Ване? – и она с надеждой посмотрела на мать.
-- А к кому?
-- Может к Васе? Он ведь тоже родственник.
-- Дарья, опомнись!  Ты что это такое говоришь? – повысила голос Агафья Тихоновна, совершенно забыв, что за стенкой спит маленькая Уленька.
--Ой, что ж это я? А может сон пустой?  Бывают же пустые сны...
-- Дарья, -- строго произнесла мать, --Дарья, не тешься зря. К Ивану этот сон. Значит судьба твоя такая., смирись. Тебе ребёнка растить. На меня особо не надейся, старая уже. Что зря переживать? Ему не поможешь, а себя изведёшь... Я одна ребёнка на выращу. Посмотри на кого ты стала похожа? Краше в гроб кладут.—высохла вся. У других мужики тоже на войне, а не убиваются так. Муж не ребёнок. Думаешь, мне легче было? Вот пережила, тебя растить надо было, да Володьку.
-- Так живы же те мужики...
--Покуда живы! Да дай-то Бог, что и были живы. Война разве закончилась? Да ей, проклятущей, и конца не видно.Вот тебе мой совет—сходи к Акульке. Она тебе лучше всяких бумаг расскажет.
Утром Дарья поднялась с головной болью, невыспавшаяся и совершенно разбитая.
33

Мать легла в комнате к внучке. Дарья, стараясь не шуметь, осторожно открыла дверь и вышла в коридор.
«Попью чаю на работе., да таблетку возьму. Ведь не отпустят, опять раненых привезли....»
Через полтора месяца после начала войны, больницу превратили в госпиталь. Раненых поступало много. Мест в палатах  не хватало, койки стояли в коридорах, легкораненых разместили в клубе. Работы прибавилось, и если раньше ( в мирной жизни), ночью можно было немного вздремнуть, то теперь не удавалось прилечь даже на часок.К концу смены Дарья валилась с ног от усталости. Она научилась делать уколы, менять повязки, промывать раны. Медперсонала не хватало. И если тяжело приходилось ей, сравнительно молодой женщине, то каково же приходилось женщинам много старше её? Но уволиться с работы они не могли, так как считались военнообязанными. Особенно тяжело приходилось тёте Груне, женщине далеко не молодой.
В своё время Груня была замужем, растила дочь. И всё было бы хорошо, если бы муж не надумал податься на север на заработки. На все уговоры жены не гнаться за длинным рублём, он неизменно отвечал, что нужно заработать денег и построить, пусть и не большой, но свой дом. Сколько можно жить в бараке? Муж уехал, два раза приезжал в отпуск, привозил не малые по тем временам деньги, но на постройку дома этих денег пока ещё не хватало. И, несмотря на слёзные просьбы жены остаться, снова укатил на север. Муж писал часто, но наступило время, когда письма стали приходить всё реже и реже, пока не пришло последнее письмо. В последнем письме муж сообщал Груне, что в его жизни произошли серьёзные перемены, он сошёлся с женщиной, которая его любит, домой не вернётся и пусть жена простит его и живёт как знает, а если будет возможность, то пусть устраивает свою судьбу. Груня была потрясена предательством мужа, тяжело переживала измену мужа, но особенно её удручало то обстоятельство, что он ни словом не упомянул о ребёнке. Никому о постигшем её несчастье женщина поначалу не рассказывала. Она надеялась, что  увлечение мужа не столь серьёзно, пройдёт время и он вернётся к жене и дочери. Время шло, муж не возвращался, писем Груне не слал. Наконец по посёлку поползли слухи, что Груня давно не получает от мужа писем, а это  означает только одно – он её бросил. Скрывать и дальше тяжёлую правду не имело смысла.  Прошли годы, дочь выросла, выучилась на воспитательницу в детском садике, вышла замуж и уехала к мужу на Украину.
Муж работал на шахте, дочь учительницей в первых—вторых классах. У них родилось двое сыновей. Летом Груня ездила в отпуск навестить дочь, зятя, внуков. Семья дочери была зажиточной. Мальчишки были шумные и непоседливые. Они без конца затевали шумную возню, иногда переходящую не менее шумную потасовку. К великому изумлению Груни, родители на подобные выходки сыновей, казалось не обращали никакого внимания. И, если сыновья уж очень донимали родителей, то те их попросту выпроваживали на улицу.Как решалась эта проблема зимой, Груня не знала. Дочь и зять настойчиво звали мать к себе, но она отказывалась, объясняя свой отказ тем, что привыкла жить одна в тишине и покое. Жизнь женщины текла размеренно до определённого дня. Была ли довольна своей жизнью Груня? Трудно сказать...Но Груня смирилась, казалась довольной и считала, так будет всегда. Но однажды наступил день, когда размеренный покой её жизни был нарушен самым неожиданным образом. Груня получила от мужа письмо.
 И, вот, держа в руках конверт, подписанный до боли знакомым почерком, женщина никак не могла поверить в случившееся. Она долго держала конверт в руках боясь распечатать. Что на этот раз написал её бывший муж? Почему он вспомнил о ней через столько лет? Новая неприятность? Да что может быть неприятнее того, что она пережила? Груня никак не могла решить, ка ей поступить с письмом? Выбросить не читая или всё же прочесть? В конце—концов победило любопытство, а может и ещё что-то другое, в чём не могла и не хотела признаться себе одинокая женщина.
Письмо было  длинным, на трёх тетрадных листах. Прежде всего муж просил у бывшей жены прощения за свой непростительный поступок. Далее он писал о том, что не собирался бросать их с дочерью, но так как он всё-таки мужчина, то не мог долгое время обходиться без женщины.Поначалу думал, что отношения между ним и женщиной не будут иметь никаких последствий и что он честно предупредил её, что дома у него остались жена и дочь и он к ним вернётся. Женщина согласилась на временную связь. Но  в один
34
из дней сообщила ему, что беременна и если он её бросит, то она пожалуется во все организации с тем, чтобы его примерно наказали, т. е. уволили по статье. У неё уже было двое детей от прежнего брака, но она отправила их к родителям чтобы они не мешали её новому счастью.. Прошло время и он, Андрей, убедился, что сожительница не беременна. После этого  решил вернуться к Груне, если она сумеет простить нанесённую ей обиду.
И ещё писал Андрей, что  много писем отослал своей дорогой Грунечке, но ответа на них так и не получил.В то время он думал, что Груня его не простила, но после того, как женщина с которой он жил, умерла, , он совсем случайно узнал, что письма его не отсылались вовсе, а изымались на почте. На почте работала племянница его сожительницы. Письмо заканчивалось просьбой простить его и принять.
Для жены наступили тяжёлые времена сомнений. Как правильно поступить Груня не знала. Простить и принять    блудного мужа не позволяли гордость и нанесённая обида. Не принять? А одиночество, а сильное мужское плечо?  А любовь, которая с годами никуда не делась?  Долгие годы Груня жила в полной уверенности ,  что любовь к мужу прошла и никогда не вернётся. Так бы и прожила женщина до конца своих дней в полной уверенности, что забыла о бывшем муже и своей любви к нему, если бы не проклятое письмо. Прежде чем принять окончательное решение, ей нужно было посоветоваться, но с кем?  Не с чужими же людьми. И на Украину полетело письмо. Дочь ответила незамедлительно.    В письме она писала, что давно простила отца, а мать пусть поступает так, как подсказывает ей сердце, и если они сойдутся, то у её детей будет родной дед. Зять был согласен  с мнением жены, мотивируя своё мнение тем – чего в жизни только не бывает. И Груня решилась. На далёкий север было отправлено письмо. И вот, наступил день приезда Андрея, её мужа вроде как и бывшего, вроде, как и настоящего. Получив телеграмму, Груня  не могла решить, как ей лучше поступить. То ли встречать его на вокзале, то ли дожидаться дома? Ум подсказывал женщине остаться дома, пусть не думает, что его тут ждут не дождутся. Совсем другое говорило её сердце – оно говорило – спеши, лети,   не упусти ни одного мгновения вновь обретённого счастья.
Вначале Груня доверилась рассудительному уму,в памяти    всплыла много лет хранимая обида.
« Не поеду, ни за что не поеду, дорогу знает».
Но, в самую последнюю минуту, сердце одержало верх над строгим рассудком, оно спешило навстречу вновь обретённой любви. Груня схватила с вешалки самое лучшее платье, обула выходные туфли и схватив сумочку, побежала на автобуснубю остановку.
Народу на вокзале было немного. Некоторые с сумками и чемоданами собирались уезжать, некоторые, как и Груня, встречали приезжающих. Кроме Груни, на станции было ещё три человека из посёлка.  Они поздоровались. Груня ответила на приветствие и отошла подальше, чтобы не вступать в пустые разговоры.. До прибытия поезда оставалось сорок минут. Время тянулось мучительно медленно. Казалось стрелки на вокзальных часах застыли на одном месте.
« Да что ж это такое?—нервничала женщина, -- да что ж такое? Нет, я сегодня не дождусь этого проклятого поезда».
Но поезда Груня всё-таки дождалась и, когда паровоз, выпуская из-под колёс клубы густого пара, наконец остановился, двери вагонов распахнулись и на перрон стали выходить немногочисленные пассажиры, Груня растерялась. Муж не собщил номер вагона  и она испугалась, что не заметит мужа и  не узнает . Ведь прошло столько лет, столько долгих лет! Андрей вышел одним из последних из предпоследнего вагона. Не помня себя и уже ни о чём не думая, Груня побежала навстречу мужу. Поставив чемоданы и пакеты на асфальт, Андрей тоже бросился навстречу жене, широко раскинув руки для объятий. И в самую первую минуту встречи было забыто всё—и трудные годы разлуки, и предательство мужа, и выплаканные ею слёзы. Рядом с нею стоял седой, заметно постаревший    мужчина, но это был он, он её любимый и единственный мужчина!
Женщина заметно повеселела, помолодела и светилась счастьем. По этому поводу мнения в посёлке разделились – одна половина женщин радовалась за Груню, одобряла её и поддерживала. Друга половина осуждала Груню за необдуманный поступок
Причина такого осуждения была вызвана самой банальной завистью. За что ей такое счастье и почему не везёт им? Ответа не было. Судьба... Вскоре после приезда мужа Груня подала заявление об уходе с работы. Своё решение женщина мотивировала тем, что муж
35
не хочет чтобы она уходила на сутки, не спала ночами и , вообще хочет, чтобы жена нашла работу полегче или же не работала вовсе.  Те же злые языки, узнав такую новость, поспешили разнести по посёлку свои домыслы и суждения. Мол, зачем ей работать, если муж привёз денег целый чемодан. Небось накопил на севере... Счастья хотелось всем. Сам Андрей устроился сварщиком на заводе с  условием, что выйдет на работу через месяц так как хочет съездить к дочери, повидать внуков, познакомиться с зятем, да и просто отдохнуть. Сразу Груню с работы не отпустили, нужно было отработать две недели. Билеты были куплены заранее, были куплены и подарки. Осталось только упаковать вещи. Последнее Грунино дежурство выпадало на 25 число. Но... но 22 июнь   1941 года перечеркнул все планы Андрея и его жены. Число 22 июня оказалось роковым не только для мужа и жены,  но и для всего народа СССР.
Андрей вышел на работу, Груня вынуждена была остаться в больнице. Раненых поступало много, работать приходилось без выходных, женщина едва держалась на ногах. При виде тяжелораненых Груне становилось плохо. Но никого это не интересовало –нужно! Нужно! И ещё раз нужно!


--Дарья, -- однажды обратился к ней бывший главврач, а теперь начальник госпиталя, --Дарья, я тебя направляю в райцентр на ускоренные курсы медсестёр.
- Да что вы , Пётр Иванович? – растерялась женщина, --да что вы? Я никак не могу, у меня ведь ребёнок маленький.
-- Ничего, мать поможет, соседи. Считай, что это приказ.
--Да зачем мне всё это, Пётр Иванович? Я и так всё умею...
-- А затем, что будешь у меня работать на законных основаниях операционной сестрой.Опыт у тебя большой, рука лёгкая. Крови не боишься. Потом ещё спасибо скажешь, как война кончится. Не вечно же будет эта война. Да и деньги лишние не помешают. Думай, Дарья, наперёд.... Вот так-то.
Мать поддержала решение начальника госпиталя. Медсестра, это тебе не санитарка и втайне уже гордилась дочерью. Курсы начинались через две недели и Дарья, по совету матери, собиралась сходить к бабке Акулине погадать. Дни шли за днями, а она всё никак не могла собраться с духом и... и узнать страшную новость, после которой не останется никакой надежды, пусть и призрачной.Возможно, Дарья так и не собралась бы сходить погадать, но ещё один увиденный ею сон, заставил её решиться.
 На этот раз она увидела чистое поле, занесённое снегом. Посреди поля стоял её Ваня в одном нижнем белье, снег доходил ему до колен. Дул холодный, пронзительный, злой ветер, вздымая вокруг Вани снежную пелену. Ветер закручивал колючий снег в тугие вихри, нёс эти вихри на мрачный заснеженный лес.
Муж протягивал к Дарье худые, синие от мороза руки,и непослушными губами чуть слышно шептал:
- Накрой меня, Дарьюшка, накрой, замерзаю.
В его  не прикрытые волосы набился снег, отчего голова казалась совершенно седой.. Дарья рванулась к нему, чтобы прикрыть собою от ветра, обнять, обогреть, спасти, но не успела, налетел сильный порыв ветра, сбил её с ног, запорошил глаза, а когда она поднялась, мужа нигде не было.
После этого сна Дарья не стала откладывать поход к бабке. Жила бабка Акулина, (а попросту –Акулька), на другом конце посёлка в доме, построенном ещё её родителями. Она хорошо гадала на картах и умела разгадывать сны. За своё умение бабка  платы не брала, и ничего не просила. Но женщины, ходившие погадать, с пустыми руками не ходили, понимали – война. Её старший сын воевал с первых дней войны, мужа в армию призвали через год, дома остался сын –калека. Доходов не было почти никаких. Оба –отец и сын воевали в пехоте, в среднем пехотинец получал в месяц семнадцать рублей. Небольшую пенсию Акулька получала по старости, сын – по инвалидности.
Дарья собрала узелок с продуктами, а подумав, взяла ещё и деньги, и с тяжёлым сердцем отправилась за своей судьбой. Бабка сидела у стола и очищала от кожуры только что сваренную в «мундире» картошку. На робкое Дарьино –добрый вечер—бабка кивнула головой, повязанной тёмным платком головой, и добавила:
36

--Проходь, касаточка, проходь, сидай к столу. По делу, знать, пришла?  -- и не дожидаясь ответа, продолжала, -- да рази ко мне нонеч без дела –то ходють? А ты чья будешь?  Не Агафьина ли? Что-то и не узнать тебя. Кажись Дарья?
--Дарья я, Дарья, бабушка Акулина.
-- Вот и хорошо, а мы тут снедать собрались. Вот, помогай картоху чистить, быстрее управимси в двух-то. Заодно и поснедаешь с нами...
С картошкой старая Акулина управилась бы и сама, но она видела состояние молодой женщины—встревоженное и подавленное, близкое к отчаянию и для того, чтобы помочь ей хоть как-то успокоиться, предложила немудрёное занятие.Акулина не любила женщин, которые приходили чуть ли не каждую неделю. Что она могла им сказать? Только то, что говорила неделю назад, но отказать в помощи тоже не могла. Не ради праздного любопытства приходили несчастные женщины – их гнала а бабке Акулине непреходящая тревога за близких.
Вдвоём они быстро очистили картошку, бабка полила картошку постным маслом, позвала к столу сына и они втроём стали вечерять. Скромную трапезу дополняли солёные огурцы и ломти крупно нарезанного хлеба. Пока кушали, разговор шёл ни о чём – о погоде, о том что скоро нужно будет браться за огороды. Акулина пожаловалась на соседского петуха.
--Уж больно у соседки петун злющий, перелетит через изгорожу и шляется цельными днями по улице, чистый Анчихрист.Без палки и не вздумай пройтить мимо. Так и норовит подскочить  с заду, да долбануть хорошенько. Даже палки, паскуда, не боится...
Дарья слушала неторопливую бабкину речь, нехотя ела чуть помасленную картошку с солёным огурцом и маялась в душе нарастающем нетерпением. Наконец с ужином было покончено и они стали пить чай, заваренный какой-то душистой травкой. Дарья развязала принесённый с собой узелок.  Из узелка она вынула пирог с вареньем и кулёк с колотым, отливающим голубизной, сахаром. И, к великому изумлению Акулины и её сына Игнашки, выложила на стол кусок солёного сала, завёрнутого в чистую тряпицу.
--А вот этого, Дарья, не нужно! – строго произнесла хозяйка, не нужно, забирай обратно.
-- Да не стану я забирать. У нас много, мамина сестра из деревни привезла. Нам с мамой не съесть, а Уленька сало пока не ест., -- говоря так Дарья немного лукавила.Она не могла и не хотела сказать, что не так и много у них этого сала, она просто понимала, как трудно приходится этой семье.. Если бы не бабкино умение гадать и разгадывать сны, ей с сыном пришлось бы жить впроголодь. Игнашка уселся на низенькой табуреточке возле плиты и стал внимательно прислушиваться к беседе двух женщин. Игнашка тоже умел гадать и разгадывать сны, но умением своим пользовался не часто – стеснялся, да и женщины ему как-то не доверяли.
-- Учись, сынок, -- говаривала Акулина сыну, - учись, умение за плечами не носить. Вот, как не станет меня, то бабы и потянутся к тебе. На нас всегда спрос будеть. А ты хворый, жить на что-то нужно будет.
И Игнашка учился, учение  давалось легко, стоило женщине переступить порог, и он с первого взгляда мог безошибочно определить с чем пришла женщина и что её ожидает.
Однажды Игнашка поинтересовался у матери –откуда у них такой необыкновенный и редкий дар.
-- От цыганки. Бабушка мне говорила, что её дед женился на цыганке, а она ворожея была сильная. Вот от неё  и пошло наше умение, слава те, Господи. А ты, сынок, как я посмотрю, будешь сильнее меня... Да, вот так..
Глядя на Дарью, Игнашка уже знал за чем пришла к ним женщина и  с чем уйдёт от них. Ему стало жаль её, но помочь ей он ничем не мог. Потому  молча пил чай и внимательно прислушивался к разговору между матерью и Дарьей.
-- Ну, рассказывай, Дарья,  с чем пришла?
-- Да вот, -- дрожащим от волнения  голосом, начала Дарья, -- как ушёл муж на войну, так и ни одного письма            и не прислал, а из военкомата прислали – пропал без вести.. Акулина внимательно слушала молодую женщину не перебивая, а та продолжала:
--А вот недавно видела я сны, в одном зуб мне вырвали  с кровью и болело очень., а второй – Ваня стоял в снежном поле босой и раздетый, помощи просил, руки ко мне тянул, а я вот не успела...
--Ну, сны-то твои, касаточка, разгадать не трудно.. Поди и сама догадалась?
Дарья молча кивнула.
37

-- А коли знашь, зачем пришла, на гостинцы потратилась?—бабка посморела на неё строгими и , как показалось Дарье, сердитыми глазами.
Дарья растерялась.
«За что бабка рассердилась? Может, и впрямь не нужно было надоедать?»
Не прошенные слёзы прозрачными каплями повисли на пушистых ресницах. Она не знала и не могла знать по своей молодости и неопытности, что старая женщина вовсе не сердилась на неё. Но Акулина видела и не знала, как сказать молодой женщине всю правду, зная наперёд, что после её слов Дарья уйдёт от неё потеряв последнюю надежду. Но и не сказать всей правды тоже вроде было нельзя. Зачем надеяться попусту? Акулина вопросительно  посмотрела на сына, но сын ничего не сказал, лишь опустил голову и тяжело вздохнул.
«Придётся , значитца, сказать как есть, затем ведь и пришла, потратилась. Это в наше-то время...Может полегчает, кадысь  уверится, что вдовая ужеть, что незачем попусту ждать и маяться, а надоть думать как дальше жить-то..»
И Акулина, увидев, как поникла сидящая напротив неё Дарья, заговорила мягким, успокаивающим голосом. Да разве успокоишь?
- Сон твой, касаточка, разгадать не трудно, -- снова повторила Акулина, -- не жди свого-то, нету его в живых. Думай, как дальше-то жить, молодая ещё поди...Да другой твой сон, так ведь помолиться просит,  значится,  что не погребён по христиански. Душа-то и мается.
--Да чем же помогу ему, если даже не знаю где он? –с надрывом в голосе выкрикнула Дарья.
-- Ах, Дарья, Дарья, вот ведь слухаешь меня, а не слышишь. Ещё раз говорю тебе—молитвы он просит, молитвы.. Помолись за упокой души раба божьего Ивана, молебен закажи, значитца.
--Да как я закажу, если даже не знаю жив он или не жив.
--А зачем же тадыть к Акульке пришла, если не веришь мне? –с обидой в голосе произнесла старая женщина.
-- Прости меня, бабка Акулина, - вдруг опомнилась и смутилась Дарья, --что это со мной? Умом понимаю и знаю, а вот сердце...не верит и всё тут...
--Ладно, давай-ка карты кинем...посмотрим что к чему.
Бабка долго и ловко тасовала изрядно замусоленную колоду карт. Наконец она протянула Дарье колоду и произнесла:
-- Сыми-ка левой к себе.
Верхнюю, снятую часть колоды, бабка положила под нижнюю и стала раскладывать карты только в одной ей известной последовательности. Акулина толковала значение каждой карты, но всё это были мелкие,    обыденные, ничего не значащие, в сложившейся ситуации, события прошлого и настоящего.  Затаив дыхание, Дарья слушала неторопливую бабкину речь, ловила каждое слово, боясь пропустить самое главное, самое важное для неё.
-- А будеть тебе, касаточка, вскорости известие от молодого мужчины, как бы твоего сродственника. Да весть недобрая, одначе, после вести этой, ты как бы и успокоишьси. А молебен всё-таки закажи, а как не схочешь сама, так пусть мать закажеть. Она же у тебя в церкву-то ходит. Послушай дальше, что карты-то говорять, -- оживилась вдруг бабка Акулина и внимательно посмотрела на Дарью, -- мужчина у тебя будеть, молодой. Всей душой к тебе и ты к нему, да только потом как бы и не схочешь его.... А зря, всей душой он к тебе, значитца. А кабыть твоя воля, так и осталси бы при тебе...
--Какой ещё мужчина? – перебила бабку растерявшаяся от неожиданности Дарья, -- да откуда эти мужчины? Да и зачем они нужны? И без них тошно, а ты говоришь...
--Успокойси, -- теперь уже Акулина перебила молодую женщину, -- мои карты никогда не вруть. Раз я сказала, что вскорости будеть мужчина молодой и не женатый, значитца будеть. А энтот мужчина военный. Не бросай его, останисси с ним, всю жизню проживёте вместях, любить будет, а откажисси, так век одна и провдовствуешь. Смотри, Дарья, мужа не вернёшь. Ты приди ко мне опосля, скажешь правду ли Акулька сказала.
Дарья распрощалась с бабкой Акулиной, с её сыном Игнашкой и торопливо вышла за дверь, затем вернулась, положила на стол взятые с собой деньги и торопливо вышла. Увидев на столе деньги, бабка замахала руками:
38

-- Дарья, ты что енто удумала? А ну вернись!
Но Дарья не слышала последних бабкиных слов. Не слышала она и слов сказанных Игнашкой матери – не останется она с военным, побоится, так всю жизнь одна и проживёт. А к тебе ещё придёт раз и всё из-за этого мужчины.—
У Дарьи кружилась голова, подгибались, ставшие вмиг непослушными ноги, слёзы безостановочно текли по щекам. Бесконечно было жаль себя, маленькую Уленьку, мать, Ваню, было жаль и добрую бабку Акульку и её сына инвалида. Перед глазами неотступно стоял скудный ужин—картошка, слегка приправленная маслом и солёные огурцы. Был на столе и хлеб, но хлеб мать с сыном ели экономно, он стоил денег.
В середине лета тётя Нюша прислала письмо в котором сообщала, что Василий вернулся домой. Вернулся домой после госпиталя, сильно обгорел в танке. Был бой, немцы подбили танк и он загорелся.. Василий и сам бы их навестил, но сильно обгорело лицо, вот он и стесняется показываться людям на глаза. В конце письма тётя Нюша добавила, что если Дарья хочет подробнее узнать о муже, то пусть бы приехала сама. Василий думает, что Иван, скорее всего, погиб.
Получив наконец долгожданное письмо, Дарья сразу поохотилась поехать к тётушке, но обстоятельства складывались так, что поездку приходилось откладывать не раз и не два. То раненых поступало много, то матери нужно было работать сутками, выпекать хлеб по срочным заказам. Маленькая пекарня работала на пределе своих мощностей. Люди работали без выходных, часто не хватало сил  и времени дойти до дома. Ночевали  в цехах и не только на пекарне, но и на заводе, а что уж говорить о госпитале.!
За это время Дарья успела окончить медицинские курсы и получить диплом  и теперь она имело законное право работать медсестрой в госпитале или же действующей армии.  Её рабочий день был не нормирован и, если случалось, что оставить Уленьку было не с кем, Дарья брала её с собою.  Время было тревожное. Линия фронта проходила в опасной близости от посёлка и райцентра. Часто доносился грохот канонады, чёрные
клубы дыма поднимались высоко в небо, смешивались с облаками, окрашивая те в такой же чёрный цвет. Иногда, если ветер дул в сторону посёлка, явственно ощущался запах гари.Наконец фронт стал смещаться на запад. Люди вздохнули с облегчением. И когда Дарья наконец-то собралась навестить тётушку, на дворе стояла глубокая осень.  Шли холодные затяжные дожди. Дороги раскисли, вокруг бараков стояла непролазная грязь. Все ходили в тяжёлых резиновых сапогах. Придорожные канавы наполнились водой до краёв. Мелководная в летнюю пору речушка превратилась в полноводную бурливую реку. Уже несколько дней дул холодный порывистый ветер, срывал с деревьев последнюю листву, долго кружил  в воздухе , насладившись своей забавой, бросал  прохожим под ноги. Вода в в канавах была покрыта тонким слоем листвы, серой и неприглядной. Изредка в разрывах туч проглядывало робкое солнышко, оживляло всё вокруг радостным сиянием, но тут же снова скрывалось за тучами.
Люди ходили мрачные и подавленные. Все ругали погоду, ненавистных фрицев, проклятую войну, с тревогой ожидали вестей с фронта и с нетерпением ожидали первых заморозков. Но невзирая на плохую погоду, не слишком утешительные новости с фронта, на многие и многие трудности, продолжали тяжело и упорно работать.  Война войной, но и семьи нужно было как-то кормить. Чертыхаясь, проклиная всё и всех на свете, поминая недобрым словом всех святых, в том числе Бога и Божью матерь (благо советская власть не запрещала этого), продолжали трудиться, как одержимые.
Все хорошо понимали – за плохую работу могли обвинить и в саботаже. Подобные обвинения грозили местами не столько отдалёнными. В местах не столь отдалённых тоже приходилось работать, но совсем в других условиях. Правда, особо по этому поводу не распространялись, самым разумным было держать язык за зубами. И держали и терпели... Ничего другого не оставалось... 


Работа на железнодорожной станции шла безостановочно круглые сутки. Станция была узловая. Но восток шли составы с искорёженной военной техникой, с секретными грузами, санитарные поезда с большими красными крестами на вагонах. С завода на станцию везли военную продукцию, упакованную в большие деревянные ящики, иногда просто без упаковки. Колхозы отгружали свою продукцию, выращенную на полях. Везли
39
туши забитых свиней, овец, коров, молочные продукты—всё для фронта.
Вот на одной из таких попуток, Дарья  и решила добраться до своих. В хорошую погоду между посёлком и деревней курсировал рейсовый автобус, но в осеннюю распутицу сообщение прерывалось. Поэтому народ и пользовался попутками для поездок.
И так, несмотря на холодную и слякотную погоду, Дарья решилась. Но тут встал вопрос—как быть с Уленькой? Управиться за день Дарья не могла никак. Агафья Тихоновна всю неделю работала с утра до вечера. Нина тоже была занята на работе целыми  днями. По  всему выходило, что оставить Уленьку было не с кем, а другой возможности поехать у Дарьи могло и не быть. Раненых поступало мало, очевидно и на фронте в такую погоду наступило затишье. Пётр Иванович, (неслыханная щедрость!) разрешил Дарье четыре выходных дня.
--Езжай, пока есть возможность, да смотри не задерживайся. Помни, ты теперь военнообязанная., опоздание можно приравнять к дезертирству.
И ей ничего не оставалось, как взять Уленьку с собой.
--Ой не знаю, не знаю, Дарья. И куда ты потащишь ребёнка в такую непогоду? Может переждать времечко? Ну что ты нового узнаешь? Что узнаешь? Чем поможешь? Только ребёнка застудишь.
—А если меня потом не отпустят? Как тогда?
-- Ну не знаю, не знаю... Сама-то как сама, а вот Уленька? Некуда деть... А я, как вы уедете, то и домой ходить не буду, там и посплю лишний часок... Кланяйся там нашим...
-- Мама, да закутаю Уленьку. Может и стоять долго не придётся. Не могу я , ну понимаешь – не могу.
--Да что тут и не понять?*  Господи, Господи, грехи наши тяжкие...
Женщины уже с вечера собрали и сложили в вещмешок немудрёные гостинцы. Поначалу Дарья хотела сложить гостинцы в сумку, но мать отговорила её от этой затеи.
-- Дочь, да ведь сумка  все руки оттянет. А как Уленьку нужно будет на руки взять?  А так закинешь на спину и руки свободны. Так ведь? Ай не дело говорю?
--А и правда, мам, я как-то и не додумалась сама.
На другой день рано утром Агафья Тихоновна распрощалась  с Дрьей и маленькой внучкой, ещё раз наказала передать поклоны сестре и Василию и ушла на работу.
Забрезжил мутный, хмурый рассвет. Дарья с ребёнком вышли из дома и пройдя по вязкой, липкой грязи около километра до большака, стали поджидать машину. На их счастье дождь прекратился, но ветер по-прежнему дул резкими порывами, злой и наполненный влагой. Машину пришлось ожидать долго и они с Уленькой изрядно продрогли, несмотря на то, что были тепло, по зимнему одеты.
«Может сегодня машины вовсе не ходят? Может и стоим зря?»--в панике думала Дарья,беспокоясь за дочку, -- Уленька, дочушка, ты не замёрзла, тебе не холодно?
-- Холодно, мамочка.
--Так, может домой пойдём?—
--Мамочка, мне не очень холодно. Давай ещё постоим., -- девочке очень хотелось прокатиться на машине и побывать в гостях у доброй бабушки Нюши.
Наконец, когда Дарья совсем отчаялась дождаться машину, из-за поворота показался грузовик до самых бортов заляпанный грязью. Женщина обрадовалась, но когда разглядела, что в кабине рядом с шофёром сидит пассажир, заплакала и даже не стала голосовать.
«Господи, ну за что?»-- пронеслось в мозгу.
Но, к её великому изумлению и вящей радости, машина остановилась, дверца кабины распахнулась  и из неё выпрыгнул молодой мужчина.
-- Ну что, тётка, задубела небось? Садись!
Не дожидаясь ответа, он подхватил на руки Уленьку, передал её шофёру, подхватил подмышки Дарью и помог ей забраться в тесную кабинку, затем сам пристроился рядом, громко хлопнул дверцей и весело скомандовал:
-- Ну, батя, трогай!
Машина действительно стронулась с места и неуклюже переваливаясь с боку на бок, медленно покатила по дороге. Развить приличную скорость не позволяли рытвины до краёв наполненные чёрной водой..
-- Ну что, тётка, куда собралась в такую погоду? В гости наладилась или по делу?  Ну, что
40

молчишь? Отвечай, когда тебя спрашивают, а то высадим, пешком пойдёшь., - весело
балагурил молодой мужчина.
Шофёр молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, стараясь объезжать  ямы скрытые под водою.  Это был пожилой худощавый мужчина с лицом заросшим многодневной седой колючей щетиной. Крайнее утомление просматривалось во всей его фигуре и напряжённых чертах лица. А весёлый балагур оказался совсем молодым парнем. Через всю левую половину лица пролегал свежий, плохо зарубцевавшийся шрам. С чисто профессиональным любопытством Дарья разглядывала лицо молодого парня.
--Ну что, тётка, не гожусь в женихи? – уловив внимательный взгляд женщины, так же весело, но как показалось Дарье, с затаённой тоской, спросил попутчик.
--В женихи-то сгодишься, ещё как сгодишься. Где они теперь эти женихи? А я в госпитале работаю , медсестрой, вот и смотрю по привычке и думаю –чем помочь? –заторопилась Дарья, смущённая неожиданной своей оплошностью.
--Ты думаешь? Помочь? Да чем тут поможешь?
--Я ведь раньше в больнице санитаркой работала, а вот теперь закончила курсы, так в операционной. Насмотрелась всяких. Ты, считай, легко отделался, а шрам рассосётся. Не очень правда аккуратно тебе зашили да наверное не до красоты было
--Не очень, тут ты, тётка, права... Не до меня было... Спасать нужно было, кого ещё можно было спасти...
--Ты, это, не переживай, рассосётся, только почаще массируй. Да не сильно поначалу, а легонько, пусть заживёт хорошо. Кто это тебя так?
-- Ну ты и даёшь?—не притворно изумился парень, -- ещё спрашивает , кто? Дураку понятно кто! Рубец, это что? А вот голова была хорошо пробита. болит и болит проклятая. Как выпью, то и не болит, а пить мне нельзя. Мало не умею, а чуть перебрал, то и не понимаю что творю...А ты к кому, да ещё и с ребёнком?
--Да еду к Аверьяновым. Не знаешь таких?
--Чего же это не знаю? Знаю, как облупленных. Он, Васька-то домой пришёл на долечивание. А чему там долечиваться? Мой шрам, в таком разе, если сравнить, украшение. В танке горел, как жив ещё остался? Вот там есть на что посмотреть. Один раз глянешь, другой не захочешь.
--Неужели так плохо?
--Бывает и хуже, когда ногами вперёд, -- снова весело рассмеялся парень. Казалось, он никогда не унывает, а все горести и беды с него, как с гуся вода, --Ну так в гости или по делу? – снова поинтересовался он.
--В гости, а больше по делу. Муж у меня пропал без вести в самом начале войны. Как ушёл на войну, так ни одного письма и не было. А их с Василием вместе призывали, в одном вагоне ехали. Может, хоть что-то знает.
--Может и знает, -- тяжело вздохнул парень  и надолго замолчал.
Уленька спала, уткнувшись личиком в мягкое материнское плюшевое пальто. Шофёр рассеянно прислушивался к разговору попутчиков, но сам в разговор не вступал.  Временами голова его непроизвольно падала на грудь, мужчина вздрагивал, прогонял навязчивый сон и , широко раскрыв глаза, с новой силой вцепившись руками в баранку, продолжал смотреть на дорогу. Мужчины закурили. Кабина наполнилась едким сизым дымом. Парень приоткрыл окно и в кабину ворвался свежий холодный ветер.
Дарья заботливо прикрыла дочь концом платка, опасаясь, как бы не продуло ребёнка. Ей казалось, что едут они бесконечно долго, что дороге не будет конца, от неудобной позы затекли ноги, разболелась спина, но приходилось терпеть неудобства, радуясь тому, что они всё же едут.
Наконец машина подъехала к дому в котором жили Аверьяновы и затормозила. Парень взял девочку на руки пошёл к калитке.Дверь дома распахнулась и на крыльце показалась тётя Нюша в накинутом на голову и плечи большом вязаном платке.
--Заходьте, заходьте. Мы-то уж и отчаялись дождаться вас, - торопливо говорила женщина, пропуская парня с Уленькой на руках.
Дарья с трудом выбралась из кабины и стояла разминая затёкшие от неудобного сидения ноги.
--Проходь, Дарья, проходь, не стой. Может и ты, Николай, зайдёшь?—обратилась она к шофёру.
41

--Даже и не знаю, - неуверенно произнёс мужчина, -- в правление надо, накладные сдать...
-- Ды поспеешь, --перебила его хозяйка, -- никуда тое правление не денется. Проходь, поешь хоть с дороги. Щи ещё не успели остынуть да чай на плите. Проходь. Небось голодный-то едешь?
--Да почти , что так оно и есть. Как поехал вчерась с утра, так вот только и возвернулся. Бригадир говорит—Езжай, к вечеру управишься, я созвонился, быстро примут, --
Договориться-то договорился, а то одно, то другое. А все спешат, всем надоть..Хотя б уж сегодня-то не послали, -- с досадой закончил шофёр свой короткий монолог.
Уленьку осторожно раздели. Девочка сладко спала, будить её не стали, --пусть поспит ребёнок, а когда проснётся, тогда и покушает.
--Седайте, седайте к столу, не стойте, -- несколько раз повторила хозяйка приглашение.
Гости степенно расселись по лавкам. Нюша стала разливать по мискам ароматные, дымящиеся щи. На глиняном блюде лежал нарезанный крупными ломтями хлеб.
-- Еще, ешьте, пока щи не остыли. Потом картошки дам, с рыбой тушила. Василий-то на речку с утра ходил, так повезло, сома знатного поймал, -- угощала хозяйка гостей, обращаясь ко всем сразу.
Из комнаты вышел Василий и поздоровавшись со всеми, тоже подсел к столу. Он быстро и внимательно глянул на Дарью, пытаясь по выражению её лица определить впечатление оставленное его обожжённым лицом.  Но взгляд Дарьи не выразил ничего кроме приветливого спокойствия и радости по поводу встречи. Дарья, заранне зная о постигшем братенника несчастье, сумела настроить себя на то, чтобы не выдать потрясения при виде изуродованного лица Василия. Да и работа в госпитале приучила её ни при каких обстоятельствах не проявлять своих чувств и эмоций. Но и делать вид, что она ничего не замечает, было невозможно. Нужно было что-то сказать.
-- Вася,  а я тебя еле узнала. Но ведь живой, руки, ноги, глаза целы. Ты хорошо видишь?
--Да вроде как вижу. Глаза не пострадали, -- мрачно ответил Василий, ещё не в силах свыкнуться с постигшим его несчастьем, а про себя подумал, « может не так и страшно. Вон Дарья совсем не удивилась, не отшатнулась. Жив ведь, правду она говорит.»
--Зато в живых остался,--встрял в разговор Петька, (молодой парень), --живи, не хочу! Не то, что мне, подлечусь и снова на фронт. Всё вперёд, да вперёд, всё на пузе, да на пузе, всё ура, да ура!!!» Давай-ка , тётка, стаканы, -- и он вынул из кармана запотевшую поллитровку покупной водки.
-- А ты, дядя Коля, будешь?—обратился он к шофёру торопливо хлебавшему щи.
Только сейчас почувствовал Николай насколько он проголодался.
-- Так и быть, плесни чуток, может полегчает малость...
Сидящие за столом дружно чокнулись, выпили за встречу, а выпив, с аппетитом принялись за еду.
-- Ой, да что ж это такое? – спохватилась Дарья, -- гостинцы ведь, -- и она, развязав мешок, принялась выкладывать на стол свёртки, пакеты, кулёчки. Наконец, она вынула из объёмистого мешка литровую бутыль не разведённого спирта.
--Вот это Да!—восторженно ахнул Петька, -- с этого и нужно было начинать, - сидевшие за столом дружно рассмеялись. Царившее поначалу  напряжение спало.
Выпили ещё по стопочке и принялись за картошку с рыбой. Завязался непринуждённый разговор, говорили о разном, но всё сводилось в основном к одной теме – теме войны. Наконец дядя Коля поднялся из-за стола, вслед за ним поднялся и Петька. Они поблагодарили хозяйку за хлеб-соль, распрощались и вышли. Но дверь вдруг распахнулась ,на пороге снова показался Петька:
-- Слышь, Василий, может ты и завтра на рыбалку собираешься?
--Ну...
--Возьми и меня.
-- Ну....
--Зайди,месте сходим, а то надоело всё до чёртиков.
--Снасти-то у тебя есть? Не то свои возьму.
-- Да найдутся. Ну, прощевайте. , -- ещё раз попрощался Петька, затем внимательно посмотрел на Дарью и весело подмигнул, -- а ты , тётка, вообще-то ничего, да и не
старая, однако, -- и беспечно насвистывая незамысловатый мотивчик, пошёл через дорогу к своему дому.
42

Дарья смутилась. От тепла, от выпитой водки она раскраснелась и действительно
выглядела очень хорошенькой и молодой.  Пока тётя Нюша убирала со стола посуду, Дарья, закатав рукава нарядной кофточки, мыла в тазике миски и насухо протирала их чистой полосатой тряпочкой. Покончив с посудой и наскоро протерев пол, она подошла к спящей дочери. Уленька спала, разметав поверх одеяла пухлые ручонки. Лицо у девочки раскраснелось, безмятежная улыбка покоилась на розовых, красиво изогнутых губках. Дарья осторожно коснулась рукой лобика дочери чтобы убедиться, что температуры у девочки нет, просто ей жарко. Температуры не было. Она ещё постояла возле Уленьки, по возможности оттягивая тот момент, когда нужно будет сидеть напротив Василия, разговаривать с ним, смотреть на его изуродованное лицо и делать вид, что ничего особенного не случилось, а перед нею сидит прежний Василий – молодой и красивый. Молодым Василий был, молодым и остался, но... но дальше не хотелось думать о том, что должен чувствовать несчастный парень. Слегка вьющиеся тёмно-русые волосы стали совершенно седыми. Дарья ещё постояла возле спящей Уленьки, настраивая себя на спокойный деловой разговор. Женщина хорошо понимала, что как бы ей не хотелось узнать о пропавшем муже, но придётся запастись терпением и начать разговор о несчастье постигшем её братенника. Вани( а на уже не сомневалась в этом), нет в живых, а вот молодому здоровому парню ещё жить и жить и, если повезёт, обзавестись семьёй.
« Да, подумала Дарья, -- так и сделаю, не полезу со своими расспросами, успеется.»


-- Ну что, сеструха, приехала об Иване  узнать?—первым заговорил Василий, обращаясь к Дарье.
Дарья молча кивнула, она чувствовала, -- без слёз не обойтись. Тётя Нюша оставила миски и чугунки и тоже присела к столу.
--Не знаю, Дарья, с чего и начинать,-- в раздумье продолжал Василий, -- Да что и рассказывать? Рассказывать долго, а случилось всё куда как быстро. А , может, и наоборот...
--Вась, -перебила Дарья братенника, --ты лучше о себе расскажи, а о Ване успеешь. Я и так всё знаю...
--Ну что рассказывать? Знаешь песню –По танку вдарила болванка, прощай родимый экипаж...вот тебе и весь сказ. Подбило нас, танк загорелся . Двое погибли на месте... сразу, а мы с командиром выбрались через люк. Успели... И Сашку жалко и Витьку, и себя тоже.  Хорошие были пацаны. Ну, за машиной и спрятались,да какое там спрятались! Катаемся по земле, а где там немцы и кто вокруг, не соображаем.Катаемся, да разве пламя собьёшь? Командир , так тот легко отделался...
-- А что потом?
-- Да что потом? Свои подобрали. Не хочу и вспоминать...
-- Вась, а ты долго по госпиталям валялся? Что врачи?
-- Долго, конечно... Да что врачи скажут? Талдычут одно и тоже – повезло тебе, парень, жив остался. Не девка, мол,жену найдёшь... Как пить дать, найдёшь. А ещё мне врач сказал, что с Москве лечат, пересадку кожи делают. Да разве я попаду в Москву? Не генерал ведь...
-- Можно будет поинтересоваться.
-- Можно-то можно. Да что пересаживать?  И грудь и руки. Даже самому страшно на себя в зеркало посмотреть, что уж тут говорить, -- Василий отвернулся и стал смотреть в окно.
-- А ты не сиди так, делай массаж лицу, вначале осторожно, а потом и сильнее можно разминать больные места, -- Дарья не хотела  лишний раз произносить слово –
обожжённые--. Ей казалось, что это слово снова больно напомнит Василию о его несчастье, хотя куда уж больше...
--Вася, а очень больно было когда это случилось?
-- Ты хочешь спросить было ли больно когда горел?
Дарья молча кивнула.
-- Поначалу-то и не почувствовал, ткнулся  мордой в землю.. Зато потом хоть на стенку лезь.. Было бы из чего, застрелился бы...
--А мать?
-- А что мать? Тогда ни до чего было. Лишь бы конец скорее.
43

--Дарья, --вступила в разговор молчавшая до сих пор тётя Нюша, --вот как ты думаешь? Я
ему говорю пусть бы сходил к бабке, может поможет. Так ведь не слушает, не верит. Может мне самой сходить?
--Так и сходи, хуже не будет. Компрессы ему нужно ставить. Ромашкой можно, можно и водочные, а уж как совсем нечем, можно и мочой своей.Помогает.
Проснулась Уленька, она сама слезла с кровати и появилась на кухне зевая и сладко потягиваясь. Розовое со сна личико обрамляли растрепавшиеся прядки светлых волос.Девочка удивлённо смотрела по сторонам не понимая где она и что с ней. Наконец Уленька увидела маму и бросилась к ней.
--Ах ты, дочушка моя. Выспалась?
Уленька молча кивнула, продолжая зевать и потягиваться на уютных маминых руках.
--Вот и хорошо, вот и кушать сейчас будем. А сикать хочешь?—захлопотала тётя Нюша, - иди-ка ко мне, иди, я тебя подержу над ведёрком.
Уленька молчала и теснее прижималась к мамочке. Девочка стеснялась чужого, странного дядю. Улю накормили.Тётя Нюша собрала разные безделушки и всё это богатство положила перед девочкой на столе. Уля обрадовалась новым игрушкам, всё её внимание переключилось на лежащую перед нею большую пёструю горку цветных лоскутков, пуговиц и разной незамысловатой мелочи. Взрослые продолжили прерванный появлением ребёнка разговор.
--Вася, давай я тебе массаж сделаю, вот посмотришь, легче станет. Тебе понравиться.
--Ладно, валяй. А умеешь?
--Где я, по твоему работаю? Не умела, научили, -- и Дарья сама не зная отчего , весело рассмеялась.
Уленька посмотрела на маму  и тоже засмеялась звонким детским смехом.. Глядя на девочку, улыбнулась и тётя Нюша, а вслед за матерью улыбнулся и Василий.Очевидно всему бывает предел и сам Господь, по одному ему известному замыслу, дарует людям передышку в моменты их невыносимых страданий физических и душевных.
Дарья умело разминала ловкими и опытными пальцами огрубевшие рубцы на лице Василия и Василий почувствовал, как упругими толчками начала пульсировать кровь, и рубцы уже не так сильно стягивали кожу. Окончив массаж, Дарья внимательно оглядела лицо братенника и осталась довольна.
--Ну, что скажешь? Легче?
--Да вроде как бы и лучше....
--Сам только не ленись, посмотришь—станет лучше.
--Слышь, Дарья, вот Василий молчит, а уже работал на тракторе.. Я-то не хотела его пускать, да председатель упросил. Выпросил В МТС два трактора, а пахать-то и некому, а план требуют. Вот, забыла спросить у Николая, кто теперь на машине заместо Митьки работает.
--Будто не знаешь, -- ответил Василий, -- говорил же тебе, что Валентина выучилась. Да толку чуть. Баранку крутит, а чуть что, бежит к мужикам – то гайка открутилась, то
колесо спустило..Да научится, куда денется...
--А где же ваш Митька?
--На фронте. Где ему ещё быть...
--Давай, Вася, рассказывай теперь о моём Ване. Может видел как погиб?
--Не видел, и потом тоже не видел. Ну, значит, слушай. Мы, как отъехали от станции, так всё пока хорошо было.Ну, конечно, само собой, первым делом выпили, закусили хорошенько у кого что было. Тут уж совсем стало весело... Правда и хорошего было мало, не в гости к тётке родной катим....на фронт, понятное дело А какой он этот фронт? Никто не знает...да узнали вскорости. Катить-то катим. Кажись и до фронта недалеко, а на станциях приходилось подолгу стоять. Да....стоим, значит., куда нужно отведут и опять в вагоны. К нашему составу на станциях ещё вагоны прицепляли. А как полностью сформировали состав, то и полетели к фронту на всех парах без остановок.—Василий замолчал, вернувшись в воспоминаниях к давним страшным событиям.
--А дальше что?—нетерпеливо произнесла Дарья.
44

-- Дальше?-- глухо повторил Василий, возвращаясь к действительности, --а что дальше? Летим, уж и ночь настала. Кто спит, кто пьёт, кто поёт... А тут и светать стало, слух прошёл что станция скоро, а там нас и распределят кого куда.  Да нас уже до станции немец распределил... Да... станция-то нам вышла, да какая! Налетели немцы на эшелон, ну самолёты. Да многие спали, -- снова повторил Василий, -- я тоже дремал. Вдруг, толчок, да такой, что попадали один на другого. Слышим—грохот страшный, аж уши закладывает. Ничего не понимаем, а тут двери отворились – сопровождающий кричит:-- Из вагонов! К лесу!
Ноги сами вынесли из вагона да к лесу. Бежим толпой, а сверху бомбы. Ну, тут уж кто добежал, а кто не не успел. Я-то первым бежал, а Иван за мной. Потом как грохнет, как кто в спину толкнул. Упал, лежу, боюсь и голову поднять.. И вдруг так тихо стало, даже не могу сообразить что со мной, где я. А тут новая команда:--По вагонам! Ну стали подниматься. Кто поднимается, а кто и лежит. Смотрю вокруг, а Ивана-то и нет рядом. Я туда, я сюда, покричал, покричал, да всё без толку. Ну, думаю, потом отыщу, неразбериха ведь. Может и он меня ищет.
--Неужели так вот сразу и немцы?...
--А кто же ещё? Свои , что ли? Ты слушай, не перебивай... Подтянулись к вагонам, кое-как построились, перекличка. Слушал, но не слышал чтобы твой Иван отозвался. Да и что в такой суматохе расслышишь? Состав-то длинный. Первые вагоны горят. Потом-то говорили, что повезло, -- Василий невесело усмехнулся, -- повезло... паровоз уцелел и рельсы тоже и до станции недалеко. А тут новая команда:--Собрать убитых и раненых! Даже ушам своим не поверил. Какие убитые? Какие раненые? Не на фронте же...Вот тебе и не на фронте. Делать нечего, собрали. Убитых в воронки, раненых в вагоны... Пока тут занимались, снова немцы. Теперь уж не бомбят, из пулемётов поливают. Так хорошо, заешь поливают. Кто под вагоны, кто к лесу.Одним словом кто куда и команды не надо. А самолёты так низко,так низко, кажись ещё чуть и за дерево зацепятся. Лежу, обхватил голову руками, тут и бога вспомнил. Наконец и эти улетели. Снова построились, теперь уж без переклички. Снова команда :-Собрать убитых и раненых. Одним словом, всё по-новой. Убитые ладно уж, хоть молчат, а раненые! Кто стонет тихонько, кто кричит, кто из рук рвётся, кто просит – добей. А чем? Ни ружья, ни винтовки...---Василий снова замолчал.
Молчали и женщины. Перед глазами стояла страшная картина – горящие вагоны, немецкие самолёты, убитые и раненые.
--Вася, --робко напомнила Дарья, -- а дальше что?
-- А что дальше?—как бы очнувшись, переспросил Василий, -- мат, крики. Это потом-то уж привыкли, а тогда ведь впервой. Хотя, какое там привыкли, но всё же...Раненых в вагоны, убитых в воронки, кое как закидали землёй. Не знаю, как на самом деле было, но говорили, что те которые нас бомбили, сообщили куда след, так этих пулемётчиков специально на нас наслали. Может оно и так...
Доехали потом до станции спокойно, да и вправду станция была недалеко. Ну вот, выгрузились, построились, перекличка. Я сколько ни слушал, а не слышал чтобы Мван отзвался. Думал, может раненый, потом поспрашиваю. Это я тогда так думал, а теперь думаю, что убило его сразу. Он же за мной бежал, спас меня значит. Выходит – должник я его, а долг –то и отдавать некому. Ну, что ещё сказать? Потом дело обычное, кого куда. Большинство в пехоту, меня в танковые....тракторист ведь.
Вот, сколько воевал, кажется привыкли к раненым и к убитым, а тот первый случай никак забыть не могу, всё в памяти стоит. Я уже в тот раз наполовину поседел. Да, знаешь, сразу и не страшно было, а вот когда отходить стал, тогда уж страху натерпелся...Вот, Дарья и всесь мой сказ, -- Василий в упор посмотрел на Дарью. Женщина подавленно молчала.
--А для чего и выжил в том разе? Для чего, я вас спрашиваю? Лучше бы уж тогда  сразу, -- заплакал Василий.
--Да что ты такое говоришь? Да как язык у тебя поворачивается матери, родной матери такое говорить? Грех-то  какой! Хоть бы Бога побоялся, безбожник, да мать пожалел, -- с досадой произнесла тётя Нюша, -- война ведь. Сколько мужиков тех возвернётся домой? А девок вон сколько! Все парни будут нарасхват. Вон, твоя Дуняшка сколько раз прибегала, а ты всё прячешься, как бирюк. А ведь девка не из последних.
--В  девках боится остаться, только и всего, -- пробовал защититься несчастный Василий, -- как же!Любовь!--, прибавил он с досадой, но Дарья успела заметить, как при словах матери вспыхнула его правя, здоровая половина лица и радостно-недоумённо заблестели глаза. А может заблестели от слёз?
--Да что это, я вру? Я, твоя мать и вру? Вот те крест! – и старая женщина несколько раз торопливо перекрестилась., -- прибежит—то за солью, то за спичками, а сама всё мнётся, не уходит, всё на дверь в комнату поглядывает. Вот, как встренешь-то на улице, хорошенько и присмотрись.
На другой день Дарья с Уленькой уехали домой. Теперь уже тётя Нюша уговаривала её погостить, хотя бы один лишний день, уговаривал остаться и Василий. Но Дарья отговорилась тем, что её ждут раненые. Она узнала всё, что хотела узнать о пропавшем муже и ей хотелось как можно скорее очутиться дома.
В привычной домашней обстановке пережить услышанное было легче. Дома Дарью с Уленькой нетерпеливо ожидала мать.
Василий же отсиживаться дома не стал. Несмотря на слёзные уговоры матери, он снова ушёл на войну. Были у него и встречи с Дуняшкой, девушка обещалась ждать Василия. Каким бы он ни вернулся домой, она будет любить его по-прежнему и ни кого не променяет. Вернулся Василий домой живым и здоровым, с орденами и медалями на широкой груди. На этот раз парню повезло – он не был ни ранен, ни контужен. Видимо судьба посчитала, что этому парню достаточно  и одного тяжёлого испытания.
Следы ожогов на лице остались, но были не слишком заметны. Василий женился на Дуняшке, был счастлив насколько можно было быть счастливым в послевоенной деревне.  В браке он нажил двоих детей –сына и дочку.  На работу устроился трактористом в МТС.
Зато не повезло весёлому, неунывающему Петьке. Он погиб в последние дни войны в Берлине, там же и похоронен в братской могиле в Трептов-парке. За год до окончания войны у него родилась дочь, как бы и незаконнорожденная. Брак между отцом и матерью зарегистрирован не был, но жизнь его продолжалась в маленькой девочке, а затем и во внуках.

45

После возвращения от родственников ничего в жизни Дарьи не изменилось.Всё шло своим чередом, она стала спокойнее, не терзала себя неизвестностью о муже. Дарья решила посвятить свою жизнь воспитанию дочери, вырастить Уленьку и дать ей хорошее образование.
Но неверно было бы думать, что будучи молодой,  здоровой женщиной, она не хотела мужского внимания, мужской ласки, чувствовать рядом надёжное мужское плечо. Не нужно забывать в каком месте работала Дарья. В госпитале, среди мужчин, пусть и раненых. Тяжелораненым было не до любви, многие из них находились между жизнью и смертью. Те, кому повезло, выздоравливали и снова отправлялись на войну, а в лучшем случае – домой. Те, кому не повезло, умирали и были похоронены на местном кладбище. А  близким шли извещения—скончался в госпитале от ран несовместимых с жизнью. Сколько слёз было пролито над такими извещениями! Сколько было передумано  длинными ночами. Текли мысли бесконечной вереницей о том, что самый родной и близкий им человек ушёл из жизни не дома среди своих родных и близких, а на казённой койке среди чужих людей и может никого не было рядом с ним в роследнюю минуту его жизни.
Но молодые, легкораненые мужчины хотели и любви, и ласки, и тепла женского тела. Дарья часто ловила на себе восхищённые взгляды мужчин. Иногда она чувствовала вроде бы нечаянное прикосновение мужской руки.  И Дарья осознавала – такие прикосновения ей приятны.  Раненые пытались заговаривать с нею на темы любви, некоторые осторожно, тактично, другие наоборот – откровенно и настойчиво. Дарья понимала этих мужчин. Война оторвала их от дома, от родных и любимых женщин. Кто из них не хотел женской ласки?...
Будучи от рождения нрава мягкого и тактичного, , она отказывала всем жаждущим её внимания, строго и доходчиво, но так, чтобы не обидеть и не унизить их человеческого и мужского достоинства. На все вопросы—почему она такая недотрога, Дарья неизменно отвечала:
--Мужа жду. Воюет, да дочка у меня маленькая, да мать со мною живёт. Вот, куда я тебя
46
приведу? Не трать зря время. Одиноких женщин много, может меж вас и любовь настоящая появится. Не теряй зря времени, тебя ведь скоро выпишут, станешь потом жалеть.
Наконец мужчины поняли, -- не стоит терять время на на очень милую, но такую недоступную женщину.
Время от времени в посёлок приходили похоронки. Если похоронку получала замужняя женщина, -- она становилась вдовой, если печальное известие получала невеста, то она уже не была невестой. Но в этих двух случаях дело было худо ль , бедно ль, поправимо. Всё зависело от того, кому как повезёт, а все удачи и неудачи можно было списать на Бога и на судьбу. Но тяжелее всего приходилось матерям – тут уж ничего нельзя было изменить, помочь горю было нечем.. Приходилось смиряться и нести свой крест до могилы, пока сам Господь не сжалиться и не призовёт к себе. Такие женщины повязывали голову чёрным платком и все видели – идёт мать потерявшая сына на войне.
Не все, конечно, мужчины лежащие в госпитале, были охочи до женского пола. Они радовались передышке и возможности отдохнуть от неизбежных тягот войны. Не все и женщины были охочи до мужчин. Некоторые из них смирялись с потерей мужа, с судьбой и, глядя на своих осиротевших ребятишек, рассуждали примерно одинаково:
-« Ну найду я себе мужика, а отца детям разве найду? Кому нужны чужие дети? Вот выращу, а там можно будет подумать и о себе. Да и что это за женихи? Сегодня тут, завтра там. Да и у самих, небось, дети по лавкам сидят....»
Но находилась и другая категория женщин. Это были женщины отчаянные, рисковые, да
что уж тут говорить? Тоже жаждавшие любви и мужской ласки. Рассуждали такие женщины приблизительно так:--А что я теряю? Муж не вернётся, детей растить надо, а вдруг повезёт?  А вдруг?...
 Несостоявшиеся невесты рассуждали по-своему:
-- Года идут, пока война кончится и состариться можно, а что потом? Так и просидишь весь свой век в девках. А тут и молодые подрастут. А может и повезёт, может и женится...а не женится, так хоть ребёночек останется, будет для кого жить...и наплевать кто что скажет.
И можно ли было осуждать этих женщин? У каждой из них была своя правда.
А к какой же категории женщин относилась  Дарья? Дарья относилась к особой категории. Как и все женщины, она не раз задумывалась над своей дальнейшей судьбой.Ей хотелось иметь рядом с собою заботливого, любящего мужа, а для Уленьки, пусть и не родного, но доброго отца. И что же удерживало её  от поисков такого мужчины? Ответ на этот вопрос лежал на поверхности –страх и стыд. Работая в госпитале, она насмотрелась на краткосрочные романы и их последствия. Бурные и страстные, отношения заканчивались в тот день, когда выписанный из госпиталя военный, покидал его навсегда. И часто страстно влюблённый мужчина старался покинуть место своего временного пребывания как можно скорее, даже не поставив в известность предмет недолгой своей страсти. А предмет  его страсти долго и безутешно рыдала, особенно если через некоторое время должно было появиться на свет продолжение любви – маленькое, ни в чём не повинное крошечное существо. Были, конечно, расставания со слезами, с уверениями в любви с обеих сторон, обещаниями писать письма, встретиться после окончания войны. Были случаи, что письма действительно приходили, какое-то время переписка продолжалась. И вдруг письма от любимого человека переставали приходить. Скорее всего их отправитель погиб, а извещение о его смерти получили родные. И только в очень редких случаях товарищ погибшего присылал весточку о том как и где погиб любимый женщиной человек.
«Крутить любовь» с ранеными , работающим в госпитале женщинам категорически запрещалось. Но запреты, на то они и запреты, чтобы их нарушать, тем более что запрет на подобную любовь начальник госпиталя высказывал пусть и не раз и не два, но устно. А раз приказ был устный, а не висел на стене отпечатанный на машинке большими буквами, то его как бы и не существовало. Сам начальник госпиталя хорошо понимал, что никакие запреты не остановят лавину чувств. Люди силою обстоятельств были поставлены в особые условия. Сегодня раненый был ещё жив, а завтра? А завтра большинству из них придётся возвратиться туда, где гуляет  смерть и собирает обильную жатву. Ещё совсем недавно она прошла мимо солдата, лишь слегка коснулась его своим холодным
47

крылом, а в следующий раз может... конечно может... и прощай и любовь, и жизнь. Но не было в жизни русского человека ситуации в которой он не раглядел бы хоть частичку юмора и не воспользовался возможностью блеснуть остроумием и хоть на время забыть о суровой действительности. Действительно, в госпитале порою происходили курьёзные случаи над которыми долго потешались раненые и медперсонал, да и сам начальник госпиталя. Остаётся только сожалеть, что среди военной братии не нашлось ни одного писателя или поэта, который увековечил бы происходящие события для потомков.  Будучи  человеком здравомыслящим, начальник госпиталя Пётр Иванович умел ценить и шутки, и комичные ситуации и старался делать вид, что явных нарушений в веренном ему заведении не существует.
Умела ценить шутки и Драья, правда, её коробило то вульгарных пошлостей. Она не осуждала тех, кто жаждал любви, кто стремился к ней несмотря на последствия.. А последствия могли быть разными и чаще всего тяжёлыми для влюблённых и покинутых женщин. Себя Дарья считала неуязвимой в смысле чувств и эмоций.
У неё едва едва начала затягиваться  сердечная рана и она боялась новых отношений и боли новых потерь. Воспитанная на строгих моральных принципах она не могла переступить через них без ущерба для своего душевного спокойствия, и даже представить  не могла , как продолжала бы жить будучи брошенной женщиной. Дарья даже представить не могла, как пойдёт по улице, как    вслед ей станут смотреть знакомые женщины и слышать за спиною их громкий злорадный шёпот.
Последствия одной такой любви по своему трагизму, потрясли весь посёлок. И образ несчастной женщины и её десятилетнего сына долго преследовал  и тревожил Дарью.  Муж этой женщины был на фронте, воевал, был жив и здоров...пока. Никаким особым поведением эта женщина не выделялась среди остальных женщин. И можно с уверенностью сказать, что никто из соседей и хороших знакомых даже не догадывался, что у неё появился сердечный друг. Однако эта дружба имела серьёзные последствия и для женщины, и для её сына и, конечно, мужа. Появившаяся полнота и округлившийся живот стали заметны до такой степени, что скрывать беременность не было никакой возможности. Сердечный друг, скорее всего, исчез в неизвестном направлении. И в один, далеко не прекрасный вечер, женщина оказалась в госпитале.
События развивались следующим образом – в госпиталь прибежал её сынишка. Плача и заикаясь от испуга, мальчик рассказал, что его маме очень плохо, она не встаёт с постели, не открывает глаз и совсем ничего не говорит.Женщину доставили в госпиталь, но спасти не смогли. По определению ребёнку было уже семь месяцев. Чтобы избежать гнева мужа, если тот конечно вернётся с войны, бедная женщина не придумала ничего другого, как умертвить ребёнка в своём чреве. Вязальной спицей она проткнула живую плоть младенца. Младенец погиб, но роды не начались, а началось заражение крови. Лицо женщины приобрело синеватый оттенок. Женщину похоронили, мальчика отправили в детский дом. Отец его  по окончании войны вернулся домой, навестил могилку жены, распил бутылку над могилой и долго, безутешно плакал.
-- Заем она так сделала?, -- жаловался он соседям, -- ну, получилось, ну пусть бы и родился ребёночек. Разве не вырастили бы? Что ж я , без понятия?
Мужчина разыскал сына, остался в посёлке, женился и жизнь продолжалась своим чередом.
Другой знаменательный случай был, наоборот, позитивного характера. Вдова тридцати восьми лет от роду с тремя сыновьями на руках вышла замуж за военного с которым познакомилась в госпитале. И это случай вызвал в посёлке много пересудов. Незамужние женщины и девушки долго обсуждали эту тему – как одинокий мужчина мог жениться на женщине с тремя детьми? Чем же она лучше их, молодых и красивых? Оказывается – лучше....

***************************************



48



ЕГОР
Хотя Дарья долгое время считала себя неуязвимой в вопросе чувств, ей не удалось избежать, если уж не самой любви, то очень сильного увлечения. Увлечение перешло в бурный роман. Однако роман оказался непродолжительным... но лучше рассказать обо
всём по-порядку не забегая вперёд.
Как могло показаться, история эта на первый взгляд была совсем обычной. Ни один мужчина (не считая, конечно, мужа), до поры до времени не тронул сердце молодой женщины. Да Дарья и не стремилась к тому, чтобы раненые обращали на неё внимание.Душевная рана начала постепенно затягиваться. В том, что муж погиб, Дарья уже не сомневалась.
Однажды в госпиталь поступил молодой мужчина по имени Егор.Прибыл он на долечивание и в скором времени должен был вновь отправиться на войну. Был он не хуже и не лучше других. Егора интересовали молодые женщины и он обратил внимание на миловидную Дарью. Товарищи объяснили Егору, что на эту женщину внимания обращать не стоит, только время зря терять. Но то ли Егор не поверил сказанному, то ли понадеялся на своё обаяние, но он с завидным упорством стал ухаживать за молодой женщиной. Дарья, на свою беду, а может на счастье заметила новенького и его восхищённые взгляды. Егор же, видя со стороны женщины полнейшее к себе равнодушие, не пал духом, наоборот – он приложил максимум усилий с тем, чтобы завоевать расположение красивой, недоступной сестрички. Егор вызвался помогать Дарье, поджидал её в укромных местах, , обращался с различными вопросами и старался, как бы невзначай, коснуться её руки.
Дарья смущалась, краснела, как молоденькая девушка, и не находила нужных слов, чтобы пресечь попытки ухаживания.
--Егор, вот зря ты вздумал ухаживать за мной.Зачем тебе зря время своё терять ? В посёлке много одиноких женщин да и девушек тоже., -- как-то решилась Дарья поставить на место настойчивого ухажёра, но видимо, сделала это недостаточно убедительно.
В ответ на её слова, Егор весело рассмеялся.
-- А мне другие не нужны. Мне нужна только ты, Красавица. Поняла?—и оглянувшись по сторонам, привлёк женщину к себе и приник губами к её губам. А поцеловав, быстрым, внимательным взглядом заглянул в глаза потрясённой Дарье, повернулся и неторопливо пошёл прочь. Дарья хотела крикнуть ему вслед, что он нахал, что он свинья, что он.... ещё какой-то, но слова застряли у неё в горле. К своему великому стыду Дарья почувствовала как  тело обдало горячей волной. Она обессиленно прислонилась к стене и закрыла глаза.
«Господи, да что ж это такое? Господи, какая скотина! Даже не спросил, как будто я какая-то потаскушка, -- с трудом сдерживая слёзы, удручённо думала Дарья, -- да и я хороша, даже не оттолкнула, даже приятно было.. как приятно... Боже, какая я сволочь»
Поступок Егора оскорбил её до глубины души, но губы помнили его страстный, горячий поцелуй и тело помнило возникшее желание. Мысленно она возвращалась и возвращалась к Егору, и уже знала, что в её защитной броне появилась огромная брешь.
« Нет, -- пыталась Дарья убедить себя, --нет, такое больше не повториться. Пусть не думает, что ему всё позволено. Пусть только попробует ещё раз, пусть попробует, так будет знать...»
Дарье старалась  по-возможности избегать случайных и не случайных встреч с Егором. Видимо и сам Егор понял, что поступил необдуманно поддавшись порыву. Ему хотелось встретиться с Дарьей наедине в укромном уголке, попросить прощения, объяснить, что он восе не желал обидеть или оскорбить её. И Егор решил, что самое лучшее будет, если он подождёт её после работы на улице. Приходилось спешить, до выписки из госпиталя оставались считанные дни.
Было раннее зимне утро. На смену долго державшимся морозам пришла оттепель, а вместе с оттепелью обильный снегопад. Снег падал густыми пушистыми хлопьями. За ночь земля покрылась толстым снежным покровом. Деревья стояли  все в снегу. Егор заранее вышел из здания и спрятался за толстым стволом старой липы. Тропинка, по которой Дарья ходила на работу и с работы, спряталась под снегом и Егор не был уверен – пойдёт ли Дарья привычной дорогой. Хотелось курить, но он терпел, боясь выдать себя дымом сигареты. Хотя что можно было заметить в таком снегопаде? Вскоре  Егор стал похож на деда Мороза. Наконец дверь, с которой он не спускал глаз, распахнулась  и на
49

пороге показалась женская фигура. Это была Дарья! Она медлила на крыльце, удивляясь  необыкновенному снегопаду, решая непростую для себя задачу—по какой дороге добираться домой. Если обычной дорогой – получался большой крюк, если идти привычной тропинкой через парк, то можно потратить много времени и сил. Хотя, если
поразмыслить, то и большую дорогу ещё не успели расчистить. И Дарья решила выбрать тропинку. Боясь оступиться в темноте, придерживаясь рукой за перила,  стала осторожно спускаться с крыльца. Она медленно продвигалась вперёд, осторожно и неуверенно нащупывая ногами, обутыми в аккуратные валеночки, скрытую под снегом тропиночку. Внезапный шорох заставил её резко обернуться, она потеряла равновесие, покачнулась и стала падать, но не упала. Её подхватили и удержали сильные мужские руки. Всё произошло так неожиданно, что она не успела испугаться.
-- Не бойся, -- раздался знакомый голос, --не бойся, Дарьюшка, это я, Егор.
Ошеломлённая Дарья попыталась вырваться, но вновь потеряла равновесие и машинально ухватилась за Егора.В следующее мгновение она оказалась в крепких объятиях.
_-Дарья, Дарьюшка, --жарко шептал Егор, -- не вырывайся, не сердись на меня. Знаю что дурак, что обидел тебя тогда. Ну не могу я без тебя! Приколдовала ты меня, что ли?
Дарью снова обдало горячей волной желания. Она снова сделала попытку вырваться, но то ли усилия её были слабы, то ли мужские руки слишком крепко обнимали , попытка вырваться не удалась. Платок сполз на плечи.На непокрытую голову опускались белые пушистые снежинки.
Действительно ли хотела женщина освободиться из плена крепких объятий, спастись бегством....действительно ли? Егор торопливо покрывал поцелуями её лицо—глаза, покрытые снегом волосы, мягкие податливые губы. Дарья слышала жаркий шёпот мужчины, прерываемый страстными поцелуями. Она не помнила слов, что шептал ей Егор, зато хорошо помнила, как распахнув полы своей шинели, он стал нащупывать пуговицы на её пальто и  торопливо расстёгивать их. Не помня себя, Дарья обхватила Егора за шею и стала страстно отвечать на его поцелуи. Ею овладела блаженная истома. Егор увлёк её под большую раскидистую ель стоящую рядом с занесённой снегом тропинкой. Дарья была как в забытье. Всё...всё... чем она жила до сих пор, чем дорожила, во что свято верила, отступило  куда-то в небытиё.  И только дома, придя в себя, она никак не могла и не хотела поверить в ту действительность, что имела место быть. Пробудившаяся совесть пыталась укорять её, но ощущения счастья и необъяснимого блаженства подавили растерявшуюся совесть своим превосходством.Ей не хотелось расставаться с любимым Егором,  хотелось быть с ним и хотелось, о как хотелось продолжения его ласк. .... Но рядом стояла суровая действительность...
-- Дарьюшка, -- просительно заглядывая ей в глаза, спросил Егор, -- придёшь завтра?
Приди. Ведь послезавтра меня выписывают.
-- Приду.
Он хотел проводить её до конца парка, но Дарья отказалась из опасения, что их могут увидеть посторонние люди.
Когда Дарья вошла на кухню, мать возилась у плиты. К приходу дочери она готовила скудный завтрак, разносолов в доме не было.
--Что так поздно? Работы много?
--Да, задержалась, мам, маленько да и дорога скользкая.под снегом.  Вот, посмотри какое пальто, даже упала два раза, -- торопливо отвечала Дарья, ничуть не смущаясь невинной, на её взгляд, ложью.
Агафья Тихоновна мельком взглянула на покрытое снегом пальто дочери и поставила на стол миску с дымящейся картошкой, квашеную капусту и положила  кусок хлеба.
--Кушай вот, да ложись спать пока Уленька спит, да и я прилягу на пару часиков, а то ведь в ночь сегодня. Ты подумай, -- без всякого перехода продолжал Агафья Тихоновна, --вот тебе и оттепель, вот тебе и снег. За всю зиму такого не было.. А чего ж ты не ешь?
--Да я на работе поела. А вот чайку попью да и лягу, устала, а может и на дежурство вызовут. Тяжёлых много, после операции. Как Уленька?
--Да что Уленька? Какая у ей забота? Покушала да с бабушкой. Всё в окошко смотрела как снег идёт. Да всё спрашивала –мама скоро придёт.... Вот так и прожили день, а ночь проспали.
--Спасибо, мама, пойду-ка полежу, может усну.
50

--Спи, Дарья, а мы с Уленькой будем потихонечку тут.... как встанем.
Старая женщина взглянула на дочь и какое-то новое , неуловимое выражение на лице дочери насторожило её.
--Что с тобой? Не заболела ли часом? Может жар? Раскраснелась вся, да и глаза блестят.
«Господи, -- взмолилась про себя Дарья, -- хоть бы не догадалась», -- а вслух произнесла, -- да с улицы это, со снега, а может и заболею. Ведь выскочишь на минутку, не станешь же фуфайку надевать....
Агафья Тихоновна положила на лоб дочери свою ладонь, подержала какое-то время не отнимая.
--Да не пойму, вроде бы как и горит., вроде как и нет. Ты вот что, ложись да укройся потеплее. Разве можно так работать?
--Мама, а разве ты не работаешь? В твои-то годы давно бы надо дома сидеть.. А ты по сменам да по сменам., -- на глазах  Дарьи заблестели набежавшие слёзы от любви к матери, от того что она обманывает её, от счастья только что пережитого ею, -- всё, ложусь, мам, ложусь.
--Ну и спи с Богом, а когда мы с Уленькой встанем, мешать тебе не будем, --Агафья Тихоновна заботливо перекрестила дочь.
Дарья долго не могла уснуть, хотя ночь выдалась действительно трудная и беспокойная. Лёжа в мягкой тёплой постеле, она без конца вспоминала и вспоминала недавнюю встречу с Егором, стараясь вызвать в памяти пережитое ею блаженство.
«Господи, да что ж это такое? Да разве так бывает? Даже стыдно не было... Господи, ведь чужой мужик! Чужой, совсем чужой, а как родной...»
И она припомнила свою любовь к мужу.Вспомнила его тихий , ласковый голос и робкие, нежные прикосновения. В их близости не было бурной страсти. Оба были неопытны в любовных ласках и она за всё время, что прожила с мужем, была в полном неведении, что бывает иная любовь и иная близость.. Не испытывая особого удовольствия от близости с мужчиной наивная женщина считала, что так есть и так должно быть. Если у мужа появлялось желание, Дарья никогда ему не отказывала... Но, оказывается, может быть совсем по-другому. По –другому, когда забываешь всякий стыд, самоё себя и не думаешь кто что скажет, кто что подумает о тебе.  И она стала мечтать о завтрашнем дне.
Егор не стал терять времени даром. Он обошёл все заброшенные помещения госпиталя, все постройки во дворе и наконец, когда совсем уже было отчаялся отыскать укромное местечко для их последнего свидания, ему повезло – на окраине парка, окружавшего больницу, в кустах сирени стоял ветхий, заброшенный домик. Скорее всего это была старая сторожка, которой в нынешнее время за ненадобностью никто не пользовался.
Сам парк был старинным, а вернее сказать, это была окраина леса. В своё время была облагорожена, лишнее вырублено, посажены кусты сирени, акации, жимолости, жасмина. По периметру участок был обсажен липами, клёнами, а ели, сосны, берёзы, рябина росли сами. Для чего предназначалась сторожка никто из жителей посёлка не мог припомнить, но скорее всего в ней мог обогреться в ненастную погоду больничный сторож. Вернее будет сказать, что сторож охранял не саму больницу, а парк от недобрых людей. Но это было раньше, при царе. Советская власть решила – в государстве рабочих и крестьян преступных элементов быть не может.
Но ухаживать за парком и содержать его в порядке поссовет посчитал делом стоящим и даже нужным, особенно после того, как больницу посетило высокое областное начальство.Какому-то важному чину парк очень понравился и он высказал пожелание, чтобы парк и в дальнейшем содержался в надлежащем состоянии. Он даже пообещал выделить из областнго бюджета небольшие средства на его содержание. Обещание важный начальник сдержал к чести своей и славе. С тех пор в сторожке хранился всевозможный инвентарь, необходимый в парковом хозяйстве.
Через день Егор покидал стены госпиталя в котором нежданно-негаданно обрёл счастье любви с дорогой его сердцу женщиной. Последнее свидание Егора и Дарьи произошло в этой самой сторожке.(Её действительно вызвали на дежурство).. Дарья попросила дежурившую с нею сестру отпустить её ненадолго домой – сбегать посмотреть пришла ли мать с работы, не спит ли Уленька одна. Ничего удивительного в такой просьбе не было. У всех были семьи, дети, старенькие родители ,заботы...
Много было сказано ласковых слов промеж Дарьи и Егора, давались обещания
51
встретиться после войны и уже никогда больше не разлучаться.. Чтобы избежать пересудов, чтобы никто не заподозрил  Дарью в любовной связи с раненым покинувшим госпиталь, они решили проститься ночью в сторожке. Следующий день для Дарьи был выходным днём и она твёрдо решила ни при каких обстоятельствах не показываться в госпитале. Решила... но в назначенный час ноги сами понесли её знакомой тропинкой...
«будь что будет, --думала Дарья всё убыстряя и убыстряя шаг, --пусть говорят. Что я, хуже всех? Я тоже женщина... не старуха...Только бы успеть...»
Ещё издали она увидела знакомую фигуру. Егор неторопливо прохаживался возле машины и время от времени бросал нетерпеливые взгляды в ту сторону, откуда могла появится Дарья. 
«Неужели не придёт? – задавал он себе вопрос, хотя заранее знал на него ответ, --конечно не придёт, ведь договаривались... А может?... Вдруг не выдержит?... Нет, не успеет.. Вот и машина подходит...»
Машина остановилась, шофёр лихо спрыгнул  с подножки, огляделся и, увидев бравого сержанта, обратился с вопросом:
--Слышь, сержант, уж не тебя ли мне нужно прихватить?
---Меня, брат, да ещё трое должны подойти.
--Ну, так забирайся хошь в кузов, хошь со мной в кабину. Я тут отлучусь на минутку...
--Отлучайся, отлучайся, спешить некуда.
- Спешить-то есть куда, да повидать тут нужно кое-кого.
Егор забросил в кабину вещи, но сам остался снаружи, помимо своей воли продолжая надеяться... И когда казалось, пропала всякая надежда увидеть Дарью и ещё раз обнять на прощание, посмотреть в её глаза опушённые густыми ресницами, на тропинке  показалась она... она....
Дарья не знала заметил ли кто, как она прощалась с Егором, или же не заметил, но никто ни о чём её не спрашивал и ни на что не намекал. Потянулись дни за днями наполненные работой., повседневными домашними делами и ожиданием письма. Прошло три недели как они расстались. Дарью мучила тревога, к тревоге прибавилось чувство вины и стыда. Вдобавок её мучило раскаяние.
«Боже мой, какая дура! И кому поверила? Кому? Нужна ему какая-то Дарья да ещё с ребёнком? И где была моя голова?»
Голова-то как раз была на месте, она рассуждала здраво, а вот сердце не могло и не хотело подчиняться рассудку. Сердце жило по своим законам, законам любви и счастья. « А может, убили? Или пропал без вести? Не мог, не мог он обмануть меня.. Что же делать? Ведь ни у кого не спросишь. Господи, ну за что мне всё это? Не выдержу и .. расскажу... Кому? Матери? Так страшно. Нине? А вдруг разболтает? Ну пусть, мне уже всё равно, пусть знают, что и меня тоже бросили и что я не святая, а такая как все...»
И когда Дарья совсем отчаялась  , когда решила обо всём рассказать подруге, вдруг пришло долгожданное письмо.Письмо пришло на госпиталь (свой домашний адрес она побоялась дать – а вдруг письмо попадёт матери в руки?  А так можно сделать вид, что не ждала, даже не думала, а вот он взял и прислал.
В письме Егор укорял Дарью в том, что он сразу же по возвращении в часть написал, но
ответа почему-то не дождался. Почему? Или для неё он был не любимым мужчиной, а только так, забавой? Ещё Егор писал что очень скучает по ней, что любит её ещё сильнее из-за вынужденной разлуки. О том, участвовал ли в боях, Егор не писал и вообще о жизни на войне не обмолвился ни словом.То ли берёг любимую женщину от ненужных переживаний, то ли на самом деле на фронте наступило затишье?
 В самом конце письма Егор настойчиво просил Дарью  написать ему и , если она успела позабыть его за такое короткое время, то пусть хотя бы сообщит, что не любит его и никогда не любила.
Дарья читала и перечитывала долгожданное письмо, каждый раз глаза застилали не прошенные слёзы. Сердце сладко ныло, а губы жарко пылали памятью прежних поцелуев.
 Как ни старалась Дарья скрыть от матери своё состояние радости, счастья, любви переполнявшие её, наблюдательная Агафья Тихоновна заметила в дочери странную
52
перемену.
--Дарья, что с тобой?. Ай что случилось?  Заболела, что ли? А может кавалер нашёлся? Не старуха поди...
--Да нет, мам, что ты. Сама не знаю., что со мной. Не влюбилась. Не в кого. Скорее всего нервы... Устала...
«А может сказать правду, -- меж тем лихорадочно думала расстроенная Дарья, -- может всё-таки сказать? Не всё, конечно.... Присоветует что.... А если не поймёт, срамить начнёт? Сколько того времени прошло после Вани, да и ребёнок у меня...»
--Может всё-таки заболела? Раненых-то много? Да и то сказать, без отпуска, да почитай и без выходных...
--Много, мама, много. Везут и везут. И всё тяжёлые, говорят, что сражение страшное недавно было. Целый состав с ранеными. Кого у нас оставили, кого дальше повезли.
--Наверное с переутомления у тебя. Ложись, а мы с Уленькой сами управимся.
Понянчив немного дочурку, почтитав сказки про репку да серого волка, Дарья легла отдыхать. Мысли её путались – то она хотела немедленно сесть и написать ответ, то её пугала мысль о том, что будет, если мать узнает о Егоре? Не поймёт ведь, устроит скандал, может ещё и причину найдёт почему дочь стала встречаться с посторонним мужчиной.
«Господи, Господи! Что же делать? Может не отвечать? Пусть думает, что не любила, найдёт себе другую без ребёнка и тёщи. ... А как же я без него? Как же я ? Хватит, что мужа потеряла. Нет уж, пусть будет, как будет – не откажусь! А как вдруг приедет, а мама будет против?»
Мысли путались, голова налилась свинцом, тихие слёзы текли по щекам.
--Дарья, дочушка, ты спишь? – негромко позвала мать, но Дарья не откликнулась притворившись спящей, -- вот, Уленька, умаялась твоя мама, -- продолжала тихим голосом Агафья Тихоновна, обращаясь уже к внучке, -- работа у неё такая, всё раненые да раненые, да ещё и тяжёлые. А войне той проклятой и конца не видать. Может нервы у неё? Да и как же без нервов? Не кажный мужчина выдержит, а тут женщина, да ещё молодая, да мужа потеряла недавно... Давай-ка, дочушка, поужинаем мы с тобой да и тоже ляжем.
Уленька внимательно слушала бабушку. Не всё девочка понимала в сказанном, но понимала, что бабушка говорит о  маме.
-- Мама уже спит, а сказку ты мне почитаешь?
--Так тебе мама сказки читала.
--Ну и что? А я ещё хочу.
--Будет тебе сказка, куда ж денешься, солнышко моё.
«Нет, не нужен мне никто, буду жить с мамой да с Уленькой, -- вдруг решилась Дарья, --не нужен и писать ему не стану. Пусть плохо думает обо мне, скорее забудет.»
Но всё же она написала Егору ответ. Писала на работе ночью, когда выдалась свободная минутка.  А написав, долго носила в кармане, со дня на день откладывая его отправку. Но вскоре за первым письмом от Егора пришло и второе письмо. В этом письме он уже не упрекал Дарью за молчание, а высказал предположение, что скорее всего, его письма до адресата не дошли.Ведь на войне гибнут не только люди, но и почта тоже. И у писем, и людей , бывает своя судьба. Гибнут, люди, гибнут письма.
Прочитав строки о том, что на войне гибнут люди, она как-то вдруг осознала, что и её Егор может однажды погибнуть и снова  придётся тяжело переживать потерю любимого мужчины. Дарья удивилась тому, что такая простая мысль не пришла ей ни разу в голову.  И только теперь, поняв какой опасности подвергается на войне Егор, вдруг осознала, что не хочет новой потери. Случись Егору погибнуть у неё не достанет сил пережить новую, ни с чем не сравнимую боль.
«Нет, пусть уж думает что я его бросила, не чем мне узнать, что он погиб. Всё, с живым расстаться легче.»
Приняв решение, Дарья очень понадеялась на свои силы. Но, увы! Какое-то время она крепилась, но сил явно не хватало. И , взяв однажды поллитровку разбавленного спирта,  пошла к подруге. Дарья специально дождалась дня, когда у Нины был выходной.
--Можно? Не очень занята?
--Занята, но тебе можно. Проходи. По делу, что ли?
53

--Да как сказать? –Дарья замялась, мелькнула мысль « а может не стоит?»-- но отступать было уже поздно.
Она чувствовала, что не сможет уйти не рассказав подруге о своей беде.
--И ты молчала? И ты молчала!?—ахнула Нина.
--А как я вот скажу? Ведь никто пока не знает. ..А как вдруг узнают?Что тогда?
--Да кто узнает? Наливай, иначе не могу. Я бы тебя убила!
Дарья наполнила стаканы, зажмурилась и залпом выпила обжигающую жидкость.
--Ты закусывай, закусывай, а то напьёшься. Вот, хоть хлеба возьми, -- сердобольная подруга протягивала Дарье кусок хлеба. , -- вот, бери ещё огурец, да жуй быстрее.
- И пусть, и напьюсь. Имею я право хоть раз в жизни напиться, -- в сердцах выкрикнула Дарья, но хлеб всё же взяла .
--Дарья, ну почему ты такая дура? – спрашивала подругу слегка захмелевшая Нина, -- ну почему? Не век же тебе одной быть. Где они, эти мужики? Где, я тебя спрашиваю?
--Да, а мать что скажет?
--Да Агафья Тихоновна только рада будет. Сколько она проживёт, а дочь будет пристроена. Да ещё скажи что тебе мужик не нужен? Вот, скажи по-честному – не нужен?
--Почему не нужен? – покраснела Дарья, --наверно нужен, но только Егор.
--Вот видишь, -- обрадовалась Нина,-- а я уж думала, скажешь не нужен. Хоть так бы я тебе и поверила. . Пиши, Дарья, пиши немедленно, пока пьяная да не передумала. При мне пиши, знаю я тебя. А если что, так я у матери вызнаю что к чему. Наливай!
Письмо было написано и отправлено.Дни проходили за днями, но напрасно Дарья ожидала весточку от Егора. Прошёл месяц, подходил к концу и второй, кому-то приходили заветные треугольнички, но только не ей. Дарья затосковала. Беспокойные, назойливые мысли не давали покоя. «Наверно обиделся... Да и как не обидится? Он со всей душой, а я не знаю как. Матери испугалась... Да чего и бояться её? Разве она плохое посоветовала бы?А может убили?Война ведь. Может и письмо моё не дошло. Читаю другие и смеются над глупой бабой.»
Так и закончилась ничем её единственная настоящая любовь.
Совсем немного времени оставалось до выпускного вечера в училище, которое заканчивали  Маруся и Уля. Платье для Дарьи шилось в спешном порядке, но несмотря на спешность вышло удачным и хорошо сидело на фигуре. В один из дней Дарья снова примерила обнову, обула новые туфли и о особой тщательностью уложила косу. Потом долго разглядывала своё отражение в зеркале. Смотрела и не верила своим глазам – из зеркального стекла на неё смотрела чуть располневшая, статная молодая женщина. Мелкие морщинки вокруг глаз не старили её, губы не потеряли изящный чёткий контур, только большие серые глаза смотрели печально и утомлённо.
« А ведь я всё ещё красивая женщина. Или может мне только так кажется? Да нет, пусть и некрасивая, но симпатичная, точно симпатичная.. Ах, если бы видел меня Егор в таком наряде! Господи, да о чём я думаю? – опомнилась Дарья, -- о чём? Раньше нужно было вспоминать, что уж теперь...»
Напрасно Дарья надеялась, что навсегда выкинула из памяти и сердца некогда горячо любимого мужчину. Егора она вспоминала часто, а вот своего законного мужа почти совсем забыла, очень удивлялась этому и чувствовала себя виноватой перед погибшим мужем.
«Ну что делать? Что делать если я его почти не вспоминаю? Что делать? Виновата перед Ваней, знаю. Так он погиб, на этом всё и кончилось...Из могилы ведь не подымешь, если есть та могила... А Егор ведь жив и сама я его бросила. Какая была дура, боже мой, какая дура!»
Пока была жива мать Дарья не чувствовала себя несчастной и одинокой. Но матери не было рядом и никогда уже не будет. Уленька к ней не вернётся. Годы грядущего одиночества пугали , погружали в тяжёлую, беспросветную тоску. Дарья сняла платье, аккуратно расправила на плечиках и повесила в шкаф.
« Вот зачем шила? Одену на выпускной и всё, так и будет висеть в шкафу, ну, если что – на похороны...» -- печально думала Дарья.
54
Мысли её незаметно перенеслись в далёкое прошлое. Она вспомнила то время, когда отчаявшись дождаться весточки от Егора, по совету Нины во второй раз отправилась погадать к бабке Акульке. Бабка Дарью встретила приветливо, как старую знакомую.
-- Ну что,моя ты  касаточка, опять к бабке? А ведь знала что придёшь, и знаю зачем пришла.
Дарья чувствовала, как щёки заливает горячий румянец. Она опустила глаза и осталась стоять возле порога.
--Да заходь, заходь, не стой в дверях. В ногах правды нету.
Дарья присела на лавку, сложила руки на коленях, потом опомнилась, вытащила из сумки гостинцы и аккуратно сложила на столе.
-Опять ты со своими гостинцами? Могла бы и так...в прошлом разе хорошо заплатила. Чай деньги-то с неба не сыплются.
--Не сыплются, бабка Акулина, но и не бедствуем. Мы же с мамой работаем пока что. Себя да Уленьку прокормим.
--А как у Агафьи здоровье? Неужели ещё работает? Склько ж ей лет? Кажись, хорошо за шестьдесят.
--Да нет, в недавно исполнилось исполнилось шестьдесят, да и работает она теперь на проходной. Говорю ей – сиди дома, хватит, наработалась уже, так она – нет и нет. Всё говорит, что Уленьку нужно вырастить, приданое справить, а потом и помирать можно...
--Да помню, как же, на работу  была огонь, за нею и не угонишься. Я –то вот давно сдала, а она, смотри-ка ты, всё держится. Дай-то Бог, дай-то Бог... Давай-ка мы с тобою чайку попьём, смотрю ты и пирогов принесла. Сын-то в огороде копается, нам и мешать никто не будет. Дарья, возьми чайник с плиты да чашки с полки, -- распорядилась бабка Акулина.
Они пили горячий чай заваренный, как и прошлый раз, ароматной травкой с принесённым Дарьей пирогом.
Незаметно за чаем и разговорами  Дарья успокоилась, смущение её прошло и когда наконец хозяйка спросила зачем она пожаловала к ней на этот раз, откровенно рассказала о Егоре и своей любви к нему.
--Ну, касаточка моя, погадаем. Посмотрим, что не энтот раз карты скажуть.
Акулина ловко перетасовала колоду изрядно потрёпанных карт и протянула Дарье.
-- Сыми  к себе левой .
Дарья сняла карты и гадание началось. Бабка раскладывала карты в одной её известной последовательности. И опять, как в прошлый раз, много говорила о незначительных событиях прошлого и настоящего. Как и в прошлый раз, Дарья томилась ожиданием услышать самое главное, то за чем пришла. Наконец Акулина перешла к самому главному.
--Вот, а таперича, девонька, посмотрим что у тебя на сердце. А на сердце у тебя король, да печаль. Король-то энтот, значица , военный, вот глянь – крестовый. Да больная постель ему, да шибко больной он... не иначе, как тяжело ранетый...Ну, ну, не пужайся, -- увидев, что женщина изменилась в лице и готова заплакать, Акулина принялась её успокаивать, -- жив будеть. Не вижу рядом с ним смерти, а вот женщину молодую рядом вижу. И таперича рядом и потом отсанетси.
Акулина неторопливо толковала карты, Дарья угрюмо молчала. Сердце то замирало , то начинало гулко и торопливо биться в груди.
--Слухай дале, -- меж тем продолжала бабка, -- женщина энта останетси с ним, а думы-то у него всё о тебе да о тебе. Вто так-то. Любит он тебя, а вместях не будете. Сама виноватая, знать погордиласи. А как бы не погордиласи, то и были бы вместях, а так никого рядом с тобою и не вижу.
Бабка Акулина внимательно посмотрела на Дарью, но та не поднимала глаз, губы её были плотно сжаты. Акулина тяжело вздохнула. Было жаль молодую женщину, но ничем помочь ей она не могла. Можно было, конечно, соврать, но врать Акулина не привыкла, да и не видела в этом никого смысла.
«Пусть уж лучше сразу переживеть ни чем понапрасну надеетси.»
--Не жди его и никого не жди. Сама виноватая, плыло счастье в руки, а ты вот отпихнула, -- Акулина помолчала, затем добавила, --мать береги, старая она у тебя.
--А что,-- встрепенулась Дарья, --что с мамой? Случится что?
--Береги мать, а боле ничего не скажу, не положено мне всю правду говорить

55

Ничего с той поры не изменилось в жизни молодой женщины. Не изменилось в смысле любви. Как и предсказывала бабка она осталась одна, на мужчин не заглядывалась. Хотя на кого и заглядываться? Холостых мужчин в посёлке раз, два и обчёлся, да и те почти все пьяницы, а женатые её не интересовали вовсе. Похоронив мать, она решила посвятить оставшуюся жизнь Уленьке и будущим внукам.


МАРЬЯ  АЛЕКСЕЕВНА

Пришло время рассказать о жизни другой героини нашей повести. Героиня эта имела непосредственное отношение к двум другим героиням—Дарье и Ули.. Но хочется ненадолго возвратиться к Уленьке и её матери. Остался позади выпускной вечер. Дарья прекрасно смотрелась в новом платье и лаковых туфлях. Хорошо смотрелась и её подруга Нина.  О девочках и говорить не приходится. Будущие портнихи наряды для себя шили сами под присмотром Татьяны Афанасьевны. Выпускницам полагался отпуск до превого сентября.  А с первого сентября девочки приступили к работе на швейной фабрике, на которой проходили практику. Им выделили комнату в общежитии для взрослых. Комната была рассчитана на четырёх человек и девочки поселились в ней в прежнем составе. Две подружки из деревни, Маня и Уля. Вечерняя школа ожидала своих учениц..Уля продолжила учёбу, Маня продолжит учёбу не захотела. Он, как и прежде, оставалась активной участницей художественной самодеятельности и вела общее домашнее хозяйство.
Два месяца пролетело незаметно. Дарья была рада тому, что эти два месяца провела не одна, а с дорогой её сердцу Уленькой. Хотя после смерти матери прошло мало времени, но она отпускала дочь в кино и на танцы.
«Маму не поднимешь, ничем уже не поможешь, зачем же девочке целое лето маяться... молодая ещё.... Кто знает, как сложиться жизнь...Кто знает... А мама, я думаю, не обидеться, если она оттуда всё видит и знает. Скажу, что это я отпускаю нашу девочку в клуб. Если б ещё зима, а так сиди дома, когда все подружки бегают...»
Для девочек началась новая жизнь. Для Ули работа и учёба. Выходные она проводила дома с матерью. Хотя Уля и бегала на танцульки в поселковый клуб, но сердечного друга пока ещё не завела. Разве влюбишься в своих же пацанов? Хотя пацаны давно уже или недавно, смотря как на это посмотреть, превратились в парней. Бегала Уленька с подружками и в городской Дом Культуры в кино и на танцы. Там-то два года спустя она и познакомилась с будущим мужем Романом.
Уленьке недавно исполнилось девятнадцать. Уленька закончила вечернюю школу, получила аттестат зрелости. Правда, в аттестате об окончании средней школы было много троек, но какое это имело значение? Не каждая или каждый может работать и одновременно учиться на хорошо и отлично.Впору бы хорошо выспаться... Дарья была очень рада тому, что её дочь имеет среднее образование. Её девочка сама, без  отца, без посторонней помощи выучилась на портниху и имеет среднее образование. Хотелось надеется, что Господь пошлёт Уленьке хорошего мужа. Господь и послал...
Роман был старше Уленьки на шесть лет. Он успел отслужить в армии, а демобилизовавшись устроился на мебельную фабрику по специальности – столяр-краснодеревщик.. Зарабатывал  хорошо и жил с матерью в двухкомнатной квартире. Отец его был врачом и погиб на войне. Некоторое время молодые люди встречались, а когда поняли что любят друг друга, решили пожениться..Роман познакомил Уленьку с мамой. Девушка на Марью Алексеевну произвела хорошее впечатление и она дала своё согласие на брак. Но когда Марья Алексеевна навела справки о будущей снохе, отношение её к Уле резко изменилось. (Девушка была родом из посёлка, будущая сватья проживает в бараке). Не о такой снохе мечтала гордая и честолюбивая женщина.
Марья Алексеевна попыталась отговорить сына от необдуманного, на её взгляд, шага. Сын же стоял на своём—он любит Уленьку и женится на ней если даже мать будет против.Умная Марья Алексеевна поняла, что переубедить сына  не удастся, сын поступит по-своему, но вот потерять его сможет надолго, если не навсегда. Женщина решила ещё раз поговорить с Романом и расставить все точки над «и». И в один из вечеров такой разговор состоялся. После ужина, когда Роман остался дома, Марья Алексеевна

56

осторожно предложила поговорить ещё раз о его планах –будущей совместной жизни с Уленькой. Сын неохотно согласился, подобные разговоры мать затевала часто и ничего хорошего для себя не ожидал услышать и на этот раз. Но Роман и сам понимал, что последнего решительного разговора не избежать. Нужно сказать матери, что он от намерения жениться на Уленьке не откажется, пусть мать не вмешивается в его жизнь ,если не хочет испортить отношения с ним и его будущей женой..
Роман молчал, молчала и Марья Алексеевна собираясь с мыслями. Наконец она решилась:
--Рома, --начала Марья Алексеевна, -- давай поговорим без обид.
-Давай, только не принимайся за старое...
--Постараюсь. Но ты скажи мне честно – так ли ты сильно любишь эту девушку, что решил связать с нею свою жизнь?
--Да, люблю и женюсь только на ней.
--А она тебя любит?
--Не любила бы, не согласилась бы.
--Хорошо, -- продолжала Марья Алексеевна, -- а ты уверен в этом? А если у неё расчёт?
--Какой расчёт? Ты, мать, думаешь о чём говоришь? Что с нас взять?—изумился Роман.
--А такой, сын, расчёт, что ты ещё плохо знаешь жизнь. Вот где живёт твоя Уля?
--Как где живёт?—снова изумился Роман, -- будто сама не знаешь? В общежитии.
--Вот, -- торжественно произнесла женщина, -- Вот! В общежитии. А у нас квартира двухкомнатная, да и со всеми удобствами.
--И что с того?
--А что, если она метит на нашу квартиру? Подумай сам – мать живёт в бараке, дочь в общежитии.Кому не хочется жить в благоустроенной квартире? Вот где вы собираетесь жить после свадьбы?
-- Как где?—снова изумился Роман?, --да у нас будем...
--А если я не захочу чтобы она поселилась у нас? Две хозяйки на одной кухне.А пропишешь, в случае чего так и не выгонишь.
--Ты, мать, это серьёзно?
--Серьёзней некуда.
--Мама, но у тебя же дядя Петя есть. Он же давно зовёт тебя замуж. Сам не раз говорил, что свою квартиру отдаст мне, как только вы распишитесь.
-- Мало ли что твой дядя Петя говорит! А я может не хочу за него замуж.
--Так чего же ты с ним встречаешься? – в который раз за этот вечер изумился Роман.
--Встречаюсь потому, что встречаюсь... А замуж? Как же без любви? Нажилась без любви.
--Ну, ладно, это твоё дело, но почему ты так боишься общежития? Чем они хуже тех, кто живёт дома в семье? Ведь ты сама оттуда.. Вспомни.
--Я, это я! И я очень хорошо знаю кто там живёт и что такое  общага.
--Мама, но Уля же не такая! Она тебе даже понравилась. Она очень хорошая...
--Я тоже была хорошая в своё время. Да... да что об этом говорить...—замялась Марья Алексеевна, вовремя  спохватившись, что чуть не сказала сыну лишнего. И чтобы как-то замять возникшую неловкость, заговорила о том, что пусть сын жениться на Уле, если уж не может без неё жить.
--Только, сын, сделаем так – женитесь, но снимайте жильё. Поживите, присмотритесь один к другому, а там и видно будет. Может и выйду за дядю Петю.
На этом разговор матери с сыном закончился, они разошлись по своим комнатам, каждый при своих мыслях. Роман думал о странном поведении матери, о том как сообщит радостную новость Уленьке. А о чём же думала Марья Алексеевна уединившись в своей комнате? Марья Алексеевна не думала ни о чём, она вспоминала свою не задавшуюся жизнь.
   Женщине вспоминалось далёкое детство. Родители её жили в деревне. Проживали в большом добротном доме. В доме проживали дед с бабкой, Старший их сын погиб в Германскую, два сына пропали в Гражданскую, две дочери повыходили замуж и уехали из деревни. С родителями осталось двое сыновей. Старший из оставшихся сыновей (отец Марьи Алексеевны , а в ту пору просто Маньки и её брата Сёмки) проживал с родителями. Младший брат отделился, жил в той же деревне своим домом. Отец
выделил младшему

57

сыну Авдею надел земли, дал лошадь, несколько коров. Помог построить дом, правда, не
очень большой.
-- Живи, сын, -- напутствовал его отец, -- посмотрю как ты ведёшь хозяйство, а тама и подумаю стоит ли тебе помогать.
Авдей старался как мог, жена его тоже была работящая, но пошли дети один за другим. Особой зажиточностью молодая семья пока похвалиться не могла. Но жили, одалживаться
ни к отцу, ни к соседям не ходили. Марусин отец остался на отцовском хозяйстве. И всё бы хорошо, но пришла советская власть, а с нею и новые порядки. По определению советской власти их отнесли к категории кулаков. Большой дом –пятистенок, большой добротный хлев,  зерносушилка, молотилка, мельничка и небольшой магазинчик. Была красивая бричка и гордость всей семьи – выездной жеребец.
Жили зажиточно, но зажиточность эта доставалась большим трудом. Работали все, начиная с ранних лет.Дед с бабкой, правда, жалели внучат, но деревня она и есть деревня, не город. Сельским жителям казалось, что жизнь в городе лёгкая и беззаботная, не то что на земле. Работали, как любил говорить дед, с тёмок до тёмок. Старшим ребятишкам приходилось нянчить младших, пасти гусей,  присматривать за свиньями, рубить хряпу. Да мало ли посильных дел было в доме и в хозяйстве? Марья Алексеевна вспомнила, как долгими зимними вечерами бабушка и мама рукодельничали, а они с братом сидели возле печки и пряли куделю. Прясть надоедало и они с братом, улучшив момент , подбрасывали в печку пучки кудели. Младшая сестрёнка Клава сидела рядом, глазки её закрывались и она начинала дремать.Её раздевали и укладывали спать.
-- Бабка, ты смотри-ка, -- нарочито удивлённо обращался дед к бабке, -- ты смотри-ка как наши рябятки бысто прядут. Правда что-то пряжи не очень прибавляется, а кудели навроде как и маловато... И куда она девается?
Маня и Сёмка хитро переглядывались, тихонько посмеивались и радовались тому, что так ловко обманули деда да и бабку тоже. И невдомёк было малышам, что дед с бабкой любили и жалели их. В соседнем селе неподалёку от деревни была церковь. На большие церковные праздники в бричку запрягали жеребца и взрослые отправлялись в храм на праздничную службу. Иногда брали и детей, но случалось такое не часто. Из церкви вместе с хозяевами приезжали и гости—дедова и мамина родня. Накрывали праздничный стол.
-- Ляксей, -- командовал дед, -- неси ка самогоночку.
Самогонку гнали сами, а пили только по большим праздникам. Случалось, что нечаянный гость мог приехать и в неурочное время. Например – ехал родственник мимо их деревни в соседнее село или же в город и заворачивал к ним на часок другой, отдохнуть да поговорить о делах, о жизни, о здоровье.
Неожиданного гостя встречали радостно. Что было в доме тем и угощали. Да и гость приезжал не с пустыми руками. Что гость привозил с собой Марья Алексеевна уже и не помнила, но помнила, что им, ребятишкам обязательно привозил красивых петушков на палочках покрытых цветным сахаром. Вкус этих самых петушков она хорошо помнила и поныне. Немного погостив гость прощался с хозяевами и уезжал по своим неотложным делам.
Зато на праздники гости рассаживались по лавкам, долго сидели за столом и разъезжались лишь к вечеру. Застолье начиналось с того, что дед произносил небольшую речь, затем все выпивали по стаканчику, закусывали, затем выпивали по второму, начинались серьёзные разговоры о жизни, о хозяйстве. Мане такие разговоры были не интересны. Ей нравилось слушать песни, которые пелись за столом. Начинали песню тётя Маруся и дядя Ваня (муж с женой), Папка хорошо играл на балалайке, а мамин брат дядя Степан умел играть на гармошке. Но особенно Мане нравилось смотреть на пляски , которые затевали в доме подпившие хозяева и гости. Ребятишки заранее были накормлены и отправлены на печь. Им было велено строго—настрого сидеть на печи тихо и не шуметь. Они и сидели тихо, но всё же раздвигали занавески  и в образовавшиеся щёлочки смотрели как веселятся взрослые.
Была у деда и пасека , сорок колод. Мёд ели сами и возили на базар. Деньги, вырученные от продажи мёда шли на хозяйственные нужды, покупались обновы для всей семьи, что-то откладывалось на «чёрный день». На столе всегда стояла большая чашка с мёдом. Но брату с сестрой нравилось бегать в погребок, ( большой погреб запирался на ключ, ключ

58

висел высоко на крючке) и самим наскрести в миску засахарившийся мёд. С этой миской
они забирались на печь, иногда к ним приходили дядины дети и тоже забирались на печь.
--Бабка, -- снова раздавался дедов голос, --Ты не заглядывала на печку? Мне кажется там мыши у нас завелись. Мёд таскают. Нужно наверное туда будет кота запустить.
--Дед, -- в тон ему отзывалась бабка, --ты лучше сам на печку загляни. Мне кажется там сидят наши мыши.
Дед отодвигал в сторону занавеску и шутливо грозил ребятишкам большим узловатым пальцем.
-- Вот ужо, напущу я на этих мышей кота. Вот ужо задам им. Пойду, бабка, кота ловить.
Ребятишки весело смеялись, они любили деда и не боялись его. Но они хорошо знали, когда дед шутит, а когда говорит всерьёз. Дед был главой семьи и ослушаться его не смел никто.
Маму свою Марья Алексеевна помнила хорошо. Когда мама умерла ей было восемь лет, брату девять, а Клаве только шесть. Умерла их мама с родов. Разродилась она двойней, обе девочки. Одна из них умерла сразу, вторая девочка выжила. Сама роженица скончалась от потери крови. Бедная женщина неделю пролежала дома, и лишь потом повезли её в город к врачу. Но, увы, было уже поздно.
Стоял сентябрь месяц. Моросил холодный нудный дождь. Горб с покойницей стоял на столе в большой комнате. В доме толпился народ. Клава тоже была дома,  а Маня с братом Ваней ходили по лужам в новых праздничных сапогах и никто за это их не ругал. Маму похоронили и началась новая жизнь. Взрослые ходили скучные, бабка часто плакала. Выкроив свободную минутку она присаживалась на лавку, прижимала к себе внуков, гладила их по головкам и приговаривала:
-- Сиротинушки вы мои, сиротинушки...
Время шло, бабке одной управляться по дому становилось всё труднее и труднее, и старики решили, что сыну нужно жениться. Жениться так жениться. Отец и сам понимал, что в доме нужна хозяйка молодая и здоровая. Ему посватали дальнюю родственницу, женщину бедную, бесприданницу, некрасивую и похожую на цыганку. Женщина согласилась, деваться было некуда. Иначе и совсем можно было остаться в девках. А что касается четверых детей, то при живых стариках и достатке, в котором жила семья, особых трудностей  нечего было опасаться. Поначалу так оно и было. Вскоре у мачехи народилось двое своих детей –Нина и Зина, подрастала и младшая девочка Наденька. Мачеха детей от первой жены не обижала, хотя и особой любви к ним не испытывала. Так и жили пока. В том-то и дело, что пока...
Народ пережил Первую мировую, Революцию, Гражданскую войну. И всё бы ничего, пережили, но наступили времена коллективизации. Какие времена!
  Начался период коллективизации. Местные партийные руководители и активисты стали часто устраивать общие собрания. На собрания приезжали представители из района. Поначалу проводились разъяснительные работы, разъяснялась линия партии нацеленная на коллективизацию.  Сельские бедняки и активисты создавали первые колхозы – коллективные хозяйства. Они объединяли скот, орудия труда. Больше у них ничего не было. Хозяйству же требовались и плуги, и бороны, и молотилки и другой сельскохозяйственный инвентарь.  Дела в колхозах шли неважно. Если у себя на хозяйстве каждый хозяин старался, как можно рачительнее, вести хозяйство,  то вступив в колхоз, люди работали «спустя рукава».Пётр смотрел на Ивана, Иван смотрел на Петра. Так организовывалось коллективное хозяйство и в той деревне, в которой жила большая семья Овечкиных.
Не долго думая, правление колхоза с разрешения районного начальства  обложило налогом всех тех, кто отказался вступить в колхоз Налог пришлось платить и деду. За первым налогом последовал второй, за вторым третий. Налоговая политика имела целью разорить зажиточных крестьян и заставить их вступить в колхоз. Дед вступать  отказался наотрез. Немного погодя Советская власть издала новый бесчеловечный закон – не желающих добровольно вступать в колхозы судить и объявлять врагами народа.

59

  Для сельских жителей наступили воистину чёрные дни. У кулаков отбирали нажитое имущество, а самих отправляли из насиженных мест в далёкую холодную Сибирь. Подлежала высылке и семья  Марусиного деда. Папин брат, жалея детей и боясь
неизвестности, вступил в колхоз.Дед же решил, что лучше  быть высланным в Сибирь, чем лишиться последней коровы. Что можно было продать, было продано, необходимые вещи были собраны в большие узлы. Вывозили обычно по ночам. Боялась ли Советская власть своих чёрных дел?  Трудно сказать, но подобные акции всё же старались скрывать
от людских глаз. С вечера семья деда не ложилась спать, а сидела и ожидала отправки. Детей, конечно, укладывали спать, но одетыми и обутыми. К счастью, а скорее всего к несчастью, в поссовете работал дальний дедов родственник. Обычно, ближе к полуночи он прибегал к ним и сообщал, что дед может ложиться спать, сегодня вывезли другую семью. Наконец план по вывозу неблагонадёжных семей был выполнен. Оставшиеся вздохнули свободнее. Но не надолго. На повестке дня встал новый вопрос – что же делать с теми, кто до сих пор не вступил в колхоз и, по всему видать вступать не собирался? Власти, после недолгих размышлений  дело решили просто -  судить как врагов народа, последнее имущество конфисковать. С этого и начали.  В один из дней к дому деда подъехало несколько подвод. На первой подводе развивался красный флаг. На второй подводе был укреплён транспорант – ДОЛОЙ КУЛАЦКИЙ КЛАСС!  Играла гармошка. Один из членов бригады по раскулачиванию, зачитал постановление правления колхоза  о том, что семья такого-то подлежит раскулачиванию.
   И ...началось! Из дома выносились вещи, --посуда, постельное бельё, перины, одеяла, мебель. Одна из активисток – дальняя дедова родственница, торопливо снимала с окон занавески. Из амбаров выгребали зерно, из клети ссыпали в мешки муку, из хлева выводили коров и лошадей. Дед вместе с домочадцами стоял на крыльце и смотрел на разор своего хозяйства.
--Побойтесь Бога, ироды! Что ж это вы делаете? Что ж грабите чужое добро?
--Молчи, кровопивец! Попил чужой кровушки, теперь вот думай как жить дальше, как щенков своих кормить, -- неслось ему в ответ.
--Погодите, погодите, нехристи, отольются вам сиротские слёзы. Грабить-то легче чем своё наживать. Придёт время и на вас найдётся управа.
--Ах, так ты ещё и угрожать вздумал? Против Советской власти идёшь? Погоди, даром тебе это не пройдёт!
Началась новая жизнь. Уже никто не думал о потере имущества. Встал вопрос – чем жить, чем кормиться? Чем обрабатывать землю? Лопатами? Взрослые ходили мрачные, подавленные. Бабка много плакала и в одно утро её нашли повесившейся в хлеву. Не успели  похоронить покойницу, как из сельсовета пришёл посыльный и сообщил чтобы завтрашним днём ближе к обеду дед вместе с сыном пришли к председателю для серьёзного разговора. Назавтра, ничего не подозревающие мужчины, отправились в сельсовет и.. домой больше не вернулись. Их увёз «чёрный воронок» в неизвестном направлении. Через два месяца от них пришло письмо, что они работают далеко от дома, роют канал под Мурманском. Мачеха забрала своих детей и ушла к родственникам. Сироты остались одни. Дядя с тётей сжалились над ними, взяли в свою семью. Но у них у самих было шестеро детей. Ваню определили пасти колхозное стадо. Марусю определили в курятник. Дядю Семёна заставили ухаживать за пчёлами. Дядя, как мог, отказывался заниматься пчёлами, объясняя свой отказ тем, что пчёлами заниматься ему не приходилось. Ему не поверили.
--Как это ты не умеешь ухаживать за пчёлами? –допрашивали мужчину на правлении. Пчёл держали? Держали! И ты говоришь, что не умеешь?
--Дак ведь я всё по хозяйству. По скотине, а пчёлами отец да брат занимались. Я к ним не касался....
Но слушать его не стали и дядя был приставлен к пчёлам. Зимой по неизвестной причине пчёлы погибли, дядю обвинили в преднамеренном вредительстве, судили и дали десять лет лагерей. Большая семья влачила полуголодное существование. Семья врага народа была обречена. Хорошо ещё, что была картошка, огурцы, да грибы. И в один из дней добрая тётя Паня обратилась к Марусе и Ване:
-- Детки вы мои, что хочу вам сказать? Подавайтесь-ка вы в город, да не в наш, а куда подальше, где вас никто не знает. Даст Бог устроитесь на работу, тогда и моих кого

60

пристроете. А тут пропадёте,  сами видите..Может и Клаву потом заберёте. А Наденьку куда ж? Пусть уж у нас
--Тётя Паня, а как же вы?- спрашивал Ваня.
--Может и мы пропадём... Да нас ещё кое-как жалеют. Мы же из бедняков, только что вот
пчёлы сдохли. А вас так и вовсе за людей не считают – кулацкое отродье... А как уйдёте, то может и нам послабление какое ни какое выйдет. Да никому не говорите кто вы такие. Скажите, что дом сожгли, документы сгорели, а родителев бандиты порешили.
Так и очутились брат с сестрой в чужом городе за много вёрст от родной деревни.
(Незадолго перед началом войны, Марья Алексеевна съездила в родную деревню, но никого из большой семьи не застала на месте. Соседи рассказали, что Наденька умерла от скарлатины, сама Паня тоже умерла, а её дети поразъехались. Так была потеряна связь с родными и кажется навсегда)
Продукты, которыми снабдила их на дорогу добрая тётя Паня , давно закончились. Приходилось голодать. Они пробовали побираться, но подавали плохо., город был бедным, а попрошаек много. Брат с сестрой ходили по домам и предлагали свою помощь в работе по дому, по хозяйству. Бывало, что сердобольные хозяйки кормили их, а случалось и так, что гнали взашей со двора и грозились спустить собак. Ночевать приходилось на улице, в заброшенных строениях, а с наступлением холодов на вокзале. Там-то и приметила их милиция. Брат с сестрой были доставлены в местное отделение милиции, после допроса решено было отправить их в посёлок, который находился неподалёку от города. Поселили их в общежитие и устроили на работу на местный завод. Выдали небольшой аванс. Ваню взяли учеником слесаря. Марусю вначале определили подносчицей деталей, затем видя усердие и сообразительность девушки, поставили к станку – ученицей сверловщицы. Каким несказанным счастьем показалась измученным Ване и Марусе неожиданная перемена в их жизни.Крыша над головой  заработок, пусть и небольшой. Время шло, и вскоре Маруся поняла, что можно всю жизнь прожить в  клопяном бараке и до изнеможения сверлить и  сверлить ненавистные детали. Ваню забрали в армию и в посёлок он больше не вернулся.  Маруся осталась одна. Подруг у неё не было, хотя отношения со всеми были ровными. Многие считали её гордой и высокомерной.  Девушка была не из болтливых, чужая жизнь её не интересовала, о своей, помня наказ доброй тёти Пани, помалкивала. Всё чаще и чаще вставал перед нею вопрос – как жить дальше? От брата приходили редкие письма. В них он писал, что служба даётся нелегко, но он старается, в посёлок не вернётся. Ещё брат советовал сестре уехать в город и попытаться найти подходящую работу, а может и пойти учиться. Но ехать в неизвестность Маруся побоялась, тем более одна. И девушка решила, что сначала нужно выйти замуж, а  потом уж вместе с мужем и думать, как быть дальше.
Красивая, статная, умная от природы, наблюдательная она решила употребить все свои силы и умение найти достойного мужа, за которым будет,  как за каменной стеной. Для начала Маруся занялась своей внешностью. С особой тщательностью стала заплетать и укладывать косу в красивую корону вокруг головы. Платье всегда было чисто выстирано и тщательно отутюжено, пятки аккуратно вымыты. Маруся стала присматриваться к манерам и поведению тех женщин, которые казались ей достойными подражания. Она стала много читать с тем, чтобы расширить кругозор, научиться правильно выражать свои мысли. С соседками по общежитию по –прежнему не откровенничала, не делилась планами на дальнейшую жизнь. Сплетнями Маруся не интересовалась. Марусю по-прежнему недолюбливали и , что греха таить, завидовали. Она была не такой, как все., выгодно отличалась из общей массы замученных работой женщин. Мужчины обращали на Марусю внимание. Внимание мужчин приятно волновало душу. Ей было всё равно, что о ней думают женщины и девушки, лишь бы не трогали и не лезли в душу. Теперь нужно было подумать о женихе. Женатые мужчины Марусю не интересовали – в женихи не годились. А парни? Тут было над чем поразмыслить. Да и парни были разные – кто-то любил выпить, кто-то лодореватый, а кто-то, как и она, жил в общаге. Конечно, завод  приступил к строительству капитальных домов,  но строилось их мало, , в первую очередь квартиры выделялись начальству и приезжим специалистам. И начальство и приезжие специалисты имели семьи, к большому огрчению Маруси. Пока она выбирала подходящего мужа, неожиданно для себя влюбилась и в кого? В Колю, парня подходящего по всем статьям но, увы, проживающего в общежитии. Она встречалась с

61

Колей, гуляла с ним  долгими вечерами, ходила в кино и на танцы, даже целовалась. Большего в их отношениях она не позволяла.  Парень не раз делал ей предложение руки и сердца, но каждый раз Маруся просила повременить.
--Марусенька, -- умолял её Коля,-- Марусенька, я так тебя люблю! Я так тебя люблю! Давай поженимся. Не обижу, пальцем не трону. Ну не могу без тебя и минуточки... Всё для тебя сделаю...
--Коля и я тебя люблю. Но где мы будем жить когда поженимся?
--Как где?—удивлялся бедный влюблённый, -- да как и все. Дадут в бараке комнату, а там и на очередь поставят.
-- И когда эта очередь подойдёт? Да нам никогда из этого проклятого барака не выбраться!
--Марусенька, ну давай свой дом построим... Ведь завод помогает...
--Ну, не знаю, не знаю... Я подумаю... Может и соглашусь на дом...
-- Только не думай долго, не затягивай.
Делать  было нечего. Новых достойных женихов не появлялось и Маруся дала согласие на брак. И вышла бы и, скорее всего, прожила бы всю свою жизнь рядом с Коленькой спокойно и счастливо. Но.... произошло непредвиденное событие в жизни посёлка и в жизни Маруси.
При заводе существовала амбулатория в которой принимали не только работников завода, но и всех жителей посёлка. Заведовал амбулаторией врач старенький Иван Моисеевич..
Однажды по посёлку пронёсся слух, что доктор увольняется с работы и переезжает к дочери. Дочь его живёт далеко, навещать родителей не может и будет лучше для всех, если они переедут к ней. Муж у неё внезапно умер и она нуждается в помощи. Мама станет присматривать за детьми, а отец, если не захочет сидеть дома, то работу сможет найти и тут. Слух оказался правдой. Иван Моисеевич вместе с женой уехали к дочери. Ожидать нового доктора долго не пришлось. Вскоре в посёлке появился довольно молодой доктор весьма приятной наружности. Был он семейным человеком или  же холостым женщины выяснили довольно скоро. Оказалось, что новый доктор был женат., у него было двое детей, но его жена наотрез отказалась переезжать из города в какое-то захолустье. Новый доктор занял двухкомнатную квартиру в которой раньше проживал Иван Моисеевич.
« Вот оно!—лихорадочно думала Маруся, -- вот оно счастье! Только бы не прозевать. Теперь или никогда!»
Внимание на молодого доктора обратила не только Маруся. Незамужних женщин в посёлке было не мало, а завидных женихов можно было пересчитать по пальцам. И 
женщины вдруг как-то сразу занемогли и зачастили в заводскую амбулаторию.Вначале и Маруся собралась сходить к доктору на приём, но здраво поразмыслив, решила повременить. Да и Коля чуть ли не каждый день на правах жениха так или иначе старался встретиться с Марусей. Девушка колебалась – на одной чаше весов – любовь, на другой—двухкомнатная квартира и статус докторовой жены. Но было одно но. А если всё же приедет жена с ребятишками? Что тогда? И Колю можно упустить. А любовь? Ну что любовь? Пройдёт и любовь.
Время шло, жена не приезжала. По посёлку распространился слух, (якобы доктор сам кому-то сказал, что жена его бросила). Это был шанс и его нужно было использовать. Но как? С чего начинать? Маруся долго ломала голову над тем, как познакомиться с доктором. И как часто случается в жизни, помог случай. Маруся и Антон Савельевич однажды столкнулись в библиотеке. Оба выбирали книги на одной и той же полке. Разговорились. Вначале разговор зашёл о книгах, затем перешёл на общие темы.
--Что-то я вас не видел в амбулатории...
--Да я и не была в амбулатории. Пока ещё незачем ходить.
--Вот как?—удивился Антон Савельевич, --а у меня на приёме почти весть посёлок побывал. Правда, мужчин что-то  и не приметил, а женщин много пришло да и теперь ещё ходят одни и те же.
--Больные?—невинным голосом осведомилась Маруся.
--Да как сказать, --начал мужчина, затем глянул девушке в глаза и весело рассмеялся. Рассмеялась и Маруся.
На душе стало легко. Она поняла – если жена не передумает и не приедет к мужу, то
62
новый доктор –её. Жена не приехала. Антон Савельевич всерьёз увлёкся молодой девушкой. Лёгкого флирта не получилось, в его глазах Маруся казалась девушкой серьёзной и никаких вольностей до свадьбы не допускала. Пришлось подать на развод.
Жена немного поартачилась, но всё же развод дала.  Всё! Счастью Маруси не было

63

предела, но она умела скрыть своё торжество под маской равнодушия. И никто, даже сам доктор, не мог наверняка сказать о чём думает и что чувствует девушка. Несостоявшийся жених Коля тяжело переживал охлаждение любимой девушки. Но он не мог и не хотел винить Марусю. Наоборот, во всём происходящем винил себя.
«Что я против доктора? Ничто. Он ведь учёный, красивый, обходительный. Разве не пара они с Марусей? Ещё какая пара! А что я, простой работяга. Не по Сеньке шапка», -- рассуждал несчастный парень.
Ах, Коля, Коля! Упустил ты своё счастье! Быть бы тебе чуточку настойчивее. Что же ты не боролся за любимую девушку? Что ж ты позволил ей совершить непоправимую ошибку?  По предложению Маруси они встретились в последний раз. Маруся хотела расстаться с Колей по-хорошему, объяснить ему, что ни в чём перед ним не виновата, потому что вдруг влюбилась в доктора. Пусть он простит её и устраивает своё счастье.  Расставаясь оба плакали, много целовались и наконец каждый пошёл в свою сторону.
Свадьба была скромной. Близких подруг у Маруси не было. Большим кругом друзей Антон Савельевич пока ещё обзавестись не успел. После свадьбы Маруся переселилась в двухкомнатную докторскую квартиру. Начались приятные хлопоты по обустройству семейного гнёздышка. Время незаметно продвигалось вперёд. Работы по благоустройству квартиры были закончены. На Марусю женщины смотрели завистливыми глазами. Её статус среди женщин поднялся неимоверно.В их глазах она выглядела счастливицей, сумевшей ухватить удачу за хвост. Теперь она была не такая как все, а докториха. Но была ли на самом деле счастлива Маруся в своём замужестве?
Новизна ощущений исчезла, начались будни. Она по-прежнему ходила на работу, выполняла норму, домой с работы возвращалась усталая и раздражённая. Теперь приходилось заботиться не только о себе, но и о муже. Нужно было не только заниматься кухней, поддерживать порядок в квартире, но и следить за тем, чтобы муж выглядел ухоженным и опрятным. Но было бы пол-беды, если бы Маруся всё это делала для любимого человека. Очень скоро она поняла что совершила непоправимую ошибку выйдя замуж за доктора. Ещё Маруся поняла, что продолжает любить Колю, а мужа не любит и никогда не сможет полюбить. Это была катастрофа! Иногда возникало искушение – бросить Антона Савельевича и уйти к Коле. То что Коля простит её и будет несказанно рад возвращению Маруси  не вызывало сомнений. Серьёзно ли думала об этом женщина или же утешала себя в минуты горестных раздумий сказать трудно. Но вскоре её сомнениям был положен конец. Коля женился! И на ком? На девушке, по её мнению,  никоим образом не подходившей такому парню как Коля. У девушки –то и парней не было стоящих. Маруся болезненно переживала женитьбу любимого мужчины. Все надежды на возможную счастливую перемену в её жизни рухнули. Поговорить о своей беде было не с кем, на людях приходилось изображать необычайно счастливую замужнюю женщину. Интимная близость не приносила никакой радости. Маруся с трудом выносила страстные поцелуи мужа. Её губы помнили совсем другие поцелуи от которых замирало сердце... Но она понимала, что должна уступать мужу в интимной близости. Это было его право. Да и не раз и не два ей приходилось слышать женские разговоры о том, что хоть и не хочется порой заниматься с мужем любовью, но надо, такая уж женская доля. Не ублажишь – уйдёт к другой. Иногда Маруся сталкивалась с Колей ,(что поделаешь? Посёлок не город), он сухо здоровался и быстро проходил мимо.
«Неужели разлюбил?—думала несчастная женщина, -- разлюбил МЕНЯ так быстро? Даже слова для меня доброго не найдётся, даже не спросит как живу.! Неужели и он такой как все?»
И невдомёк было Марусе, что Коля потому сухо здоровался с нею и быстро проходил мимо, что продолжал любить Марусеньку и боялся нечаянным словом или просто взглядом выдать себя.
«Зачем её тревожить? Любит доктора и пусть любит. А что я против него? Ничто».
Вскоре Маруся поняла что беременна. Жизнь продолжалась и нужно было готовиться стать матерью. А вскоре мужу предложили перевестись в город на должность

63

   заведующего хирургическим отделением.
-- Ну что, жена, делать будем? Как ты думаешь – переводиться мне в город или останемся здесь?
Маруся с радостью ухватилась за возможность уехать из посёлка, попытаться на новом
месте начать новую жизнь среди незнакомых людей.
--Конечно, -- она горячо поддержала мужа, -- тут и думать нечего. Всё-таки город и работать будешь по специальности, а родится ребёнок так и возможности другие.
Какие другие возможности Маруся и сама ещё смутно представляла, но что-то нужно было говорить. Началась новая жизнь. Хлопоты с переездом, обустройство на новом месте на время притупили душевную боль мучившую её  после замужества. Муж сразу вышел на работу, а Маруся стала подыскивать работу почище и полегче. В детском садике ,расположенном неподалёку от их дома, освободилось место нянечки .Так Маруся, а теперь уже Марья Алексеевна стала нянечкой в старшей группе. Казалось, жизнь наладилась. Вскоре родился сын, назвали его Роман. Мерзляков Роман Антонович звучало совсем неплохо. После декретного отпуска Марья Алексеевна уволилась с работы и до двух лет «сидела» дома ухаживая за ребёнком. Жили небогато, но на жизнь хватало. Когда сыну исполнилось два года его устроили в садик, а Марья Алексеевна вышла на работу на прежнее место.
   Образование у Марьи Алексеевны было очень скромным – всего-то четыре класса. Писать умела, читать тоже, расписаться где нужно. Чего же ещё? Но однажды муж завёл разговор о том, что совсем не плохо бы жене пойти учиться, закончить хотя бы семь классов.
--Зачем мне это? Да и время нет. Работа, семья--Маруся, пригодиться. Закончишь семь классов, потом какие-нибудь курсы, глядишь и воспитательницей в садике сможешь работать. Подумай хорошо, не век же тебе в нянечках ходить
--Ну, да...Ты, Антон, правильно говоришь, но три года! Подумай сам—три года! Я не выдержу.
--Маруся, попробуй, начни. Я тебе помогу. Может и за год осилишь. Сдашь экзамены экстерном.
- Чем сдам?—не поняла Марья Алексеевна.
-- Ну, досрочно. Напишешь заявление. Да я улажу, договорюсь.
   Хорошо поразмыслив, Марья Алексеевна согласилась. Действительно, не станешь же всю жизнь работать нянечкой, вытирать сопливые носы да обкаканные попки. Весь учебный год она прилежно училась, Антон занимался с нею дома. И в конце учебного года она действительно сдала экзамены за седьмой класс. Да и чего было не сдать по упрощённой программе и подсказкам. Кругом свои люди! В то время семь классов считалось очень даже серьёзным образованием. Вскоре её действительно перевели из нянечек в воспитательницы. Внешне жизнь казалась вполне благополучной. Многие завидовали счастливой семье. Но завидовать было нечему. В этой семье не было самого главного , того что связывает всех членов семьи, делает её монолитной не смотря на различные житейские неурядицы, не было любви. Марья Алексеевна так и не смогла полюбить мужа, даже испытывала к нему, как к мужчине, едва скрываемое отвращение. Почему? Этого Марья Алексеевна не могла объяснить даже себе самой, как ни старалась. Со временем она перестала притворяться и под любым предлогом избегала интимной близости. Кажется и муж охладел к ней. Он давно понял, что жена его не любит и никогда не любила, замуж за него вышла по расчёту. Знал Антон Савельевич  и о том, что у его жены была любовь к простому парню Николаю, кажется и Николай любил Марусю горячо и самозабвенно. Но Маруся не пошла замуж за неимущего, предпочла доктора с квартирой. Знать бы ему раньше как в действительности обстояли дела! Но он был влюблён, всё виделось в розовом свете. Маруся казалась идеальной девушкой. Да и обида на жену сыграла не последнюю роль в принятии рокового выбора. Всё чаще и чаще Антон Савельевич возвращался  мыслями  к своей первой семье. Он дважды написал жене, написал подробно и откровенно ничего не скрывая. В письмах просил прощения за то, что не сумел найти веских доводов, чтобы убедить жену переехать к нему. Ещё он спрашивал в письмах как сложилась её жизнь, не вышла ли она замуж и , если не вышла, то может быть им стоит попробовать начать всё сначала. Ответа не было и Антон Савельевич перестал надеяться. Но когда он потерял всякую надежду , неожиданно пришёл ответ. Но лучше бы он не приходил! Бывшая жена сообщала, что она замужем, очень счастлива,

64

   дети её нового мужа называют папой. Ещё бывшая жена добавила, что так ему и надо, что сам во всём виноват, быстро утешился с другой, о детях не подумал, заварил кашу, сам и расхлёбывай теперь. Действительно ли бывшая жена была счастлива или же это была
тонкая месть обиженной женщины Антон Савельевич не знал и знать не мог. Но с этого дня он ясно осознал, что мечтам его осуществиться не суждено, а жить как-то нужно. И он начал понемногу выпивать благо спирт всегда был под рукой. И если поначалу он выпивал по стопочке, затем по две, то со временем пристрастился к выпивке и  всё чаще и чаще приходил домой пьяным. Марья Алексеевна не выносила пьяного мужа, всё чаще и чаще вспыхивали ссоры переходящие в грубые скандалы. Никто из них не думал о том как скандалы, происходящие у сына на глазах, влияют на психику ребёнка. Да и чего там думать? Все так живут! Пьянство мужей, скандалы нередко переходящие в потасовки происходили на глазах перепуганных ребятишек. Время шло, ничего в жизни супругов Мерзляковых не менялось...пока.
Внешне Марья Алексеевна смирилась с существующим положением вещей, но душа её была неспокойна, на сердце тяжёлым грузом лежало осознание собственной вины за свою изломанную жизнь. О том, что она является причиной сломанной судьбы мужа, Марья Алексеевна даже не задумывалась. Было не до него. Особенно остро болело сердце и ныла душа после того, как иногда она встречала в городе знакомых из посёлка. Знакомые с удовольствием рассказывали докторше об общих знакомых – кто как живёт, кто ещё жив, кто ушёл из жизни и какие в общем и целом перемены в посёлке. Но все эти новости мало интересовали несчастную женщину. Ей хотелось узнать как живёт её Коленька.  Начиная расспрашивать о жителях посёлка, называя знакомые фамилии , она как бы между прочим, упоминала фамилию Коли, на что простодушный рассказчик или рассказчица уверенно заявляли, что Николай с женой живут очень дружно, растят сына и дочку, жена его раздобрела. Да и чего не раздобреть при таком муже? Вот дом достраивают, конечно, не хоромы, но зато свой, новый... Встретившиеся знакомые приглашали в гости. Марья Алексеевна обещалась приехать, но никуда не ехала и знала, что не поедет  Иногда, правда, мелькала шальная мысль побывать в посёлке, встретить любимого Коленьку и спросить – любит ли он по-прежнему свою Марусеньку, и если не так сильно как раньше, то хотя бы чуть-чуть. Но она никуда не ездила хорошо понимая какие невыносимые душевные страдания принесёт ей такая встреча, если конечно встреча состоится. Марья Алексеевна готова была уйти от нелюбимого мужа к Коленьке, но она знала, чувствовала, -- Коля никогда не уйдёт из семьи. Так Марья Алексеевна и жила. Как оно шло, так и шло.
  « Ладно, -- часто думала несчастная Марья Алексеевна, -- пусть уж будет как будет. Вырастим сына, а там видно будет, лишь бы хуже не было.»
Почему приходило на ум – лишь бы хуже не было, Марья Алексеевна и сама не могла объяснить, но  в душе  жила уверенность – что-то должно произойти, что-то случиться...
  И произошло и случилось! Муж всё чаще и всё дольше задерживался на работе. На вопросы жены – почему он так поздно приходит домой , Антон Савельевич неизменно отвечал, что много работы.
-- Почему же у тебя раньше не было много этой самой работы?
-- Не было и не было, -- однозначно отвечал муж не вдаваясь в подробности.
Марья Алексеевна не знала—верить мужу или не верить. Правда, радовало одно – муж почти перестал выпивать.
«Может и вправду прибавилось работы? Пусть уж торчит на своей работе, и мне спокойнее, лишь бы не пил».
Конечно, чего проще сходить в больницу и узнать самой на какой такой работе задерживается муж. Но для этого она была слишком горда. Пусть все видят, что у неё в семье всё хорошо! Но все или почти все видели то, чего пока не видела и не знала , но скоро должна была узнать Марья Алексеевна.
На работе Марью Алексеевну недолюбливали и опять же за её, как некоторым казалось, высокомерие и желание выслужиться перед заведующей. Но упрекнуть Марью Алексеевну было не в чем. Сплетнями она не занималась, никому не завидовала, в помощи никогда не отказывала, но она была не такая как все и этого было достаточно. Да и красота в женском коллективе всегда вызывает зависть. Но это так, небольшое отступление.

65

   В один из дней к Марье Алексеевне подошла несдержанная на язые Валя (нянечка
из младшей группы), и без всяких предисловий сообщила, что по городу ходят слухи что её муж якобы таскается с медсестрой Нюшкой. И она, жалея Марью
Алексеевну,решила сообщить ей новость, не слишком приятную, но необходимую, советует сходить в больницу и при всех оттаскать  Нюшку за космы.
Новость была настолько ошеломляющей, что на этот раз выдержка изменила потрясённой
женщине.
--Не может быть!—ахнула она.
-- А я тебе говорю, что может!  Правда всё это! Видели как он таскается к ней домой.. А ты – не может быть!
-- Да ведь,-- начала Марья Алексеевна, но тут осеклась, -- а ты откуда знаешь? Видела, что ли?
-- Сама не видела, а люди говорят..
--Да какие люди? Какие люди? – перебила Валю Марья Алексеевна.
--Да такие. Вон, весь садик только и гудит об этом....
И женщина вспомнила странные взгляд,которые бросали на неё сослуживицы с недавних пор.
   «Значит правда... Значит правда... Господи, ну за что? Какая сволдочь! Не даром душа маялась. Ведь как чувствовала, что должно что-то произойти.Вот и произошло».
Она не помнила как отработала день, как ушла домой ни с кем не попрощавшись.. Марья Алексеевна спешила домой, укрыться от чужих любопытных взглядов и даже не представляла, чем займёт себя до прихода мужа, что будет делать и что скажет мужу, когда тот придёт с работы или от любовницы.  Марья Алексеевна настроилась на долгое ожидание, но сегодня муж пришёл во время. Он быстрыми шагами прошёл на кухню, уселся за стол и, весело глядя на жену, произнёс:
-- Ну что, жена, ужинать будем или как? Что у нас там есть?
Марья Алексеевна не двинулась с места словно и не слышала слов мужа.
 Она пристально разглядывала мужа словно видела его впервые. Он и вправду показался её чужим и незнакомым.
« Неужели это Антон? – поразилась расстроенная Марья Алексеевна, -- он и не он. Как же я раньше не замечала этого? А ведь он почти седой , а ведь лет-то ему совсем немного. Господи, ну что же делать? Устроить скандал? Промолчать? Сделать вид что ничего не знаю? А люди? Что скажут люди?»
--Ты что , Маруся , разглядываешь меня словно видишь впервые?
-- Такого впервые...
--А что  такого нового ты во мне ты сегодня увидела?
Марья Алексеевна хотела сдержаться, но не смогла и её понесло.
--Да, такого вижу в первый раз.! Сволочь последняя! Мало того, что пил как сапожник, теперь ещё и любовницей обзавёлся! Что ты позоришь нас с сыном? Я тебя спрашиваю – завёл любовницу?
   Она хотела знать правду, всю правду. И ожидала, что муж начнёт изворачиваться, оправдываться, доказывать что ни в чём не виноват, кто-то пустил злую сплетню, чтобы внести разлад в их семью и готова была поверить , не потому что не сомневалась в муже, а потому что не хотела верить в худшее. Но...оправдываться Антон не стал, лишь устало усмехнулся и с горечью произнёс:
--Успокойся, Маруся, давай поговорим спокойно, как взрослые люди.—он посмотрел на жену, ожидая ответа, но жена подавленно молчала.
«Значит, правда. Что же теперь будет? И на улицу не выйдешь... какой стыд...»
--Маруся, -- словно сквозь сон услышала она голос мужа, -- Маруся, ты слышишь меня?
--Да что тебя слушать! Что слушать?—очнулась вдруг Марья Антоновна, -- что слушать? Про твою любовницу? Лучше бы я от тебя услышала, чем от других!
-- Да я и сам об этом думал, да всё откладывал на потом. Маруся, успокойся. Выслушай меня. Ведь ты не любишь меня и никогда не любила. А замуж вышла по-расчёту. Подумай хорошо, прежде чем винить меня. Ты сама несчастна со мной, я несчастен с тобой и твой Коля тоже несчастен. Когда-нибудь это должно было случиться.
--Да я не люблю тебя и никогда не любила, но ведь я не изменяла тебе и никого себе не заводила.
..--Маруся, я не знаю, как это бывает у женщин, но я не мог жить без любви. Мне нужно

66

   Было чтобы хоть кто-то любил меня. Вначале я ударился в пьянку – выпьешь – и вроде бы и ничего, жить можно. Но ты тогда не поняла или не хотела понять отчего я стал пить. Только пилила и пилила. Тебе неважно было , о чём я думаю, чем живу. У тебя одно на уме  было – пусть бы люди ничего не заметили, пусть бы всё, как у всех.  И что теперь?
--А что теперь?—повторила Марья Алексеевна,-- а что теперь?—и она заплакала.
--Не плачь, Марусенька, не плачь. Что уж теперь плакать? Найди и ты себе кого-нибудь для души. А там видно будет, может разведёмся...
--Никакого развода не будет!—Взвилась вдруг Марья Алексеевна, -- Ты слышишь? Никакого! У нас ребёнок! Ты хоть подумал о нём? Подумал? Скотина безмозглая! И не суди по себе обо мне! Это ты можешь завести себе любовницу, а я не такая!
--Конечно, не такая!—перебил её муж, -- не такая! К своему Коленьке полетела бы небось, как на крыльях! Брал бы только!
--Да, полетела бы! Брал бы только! Да вот не зовёт! И кой чёрт принёс тебя? Кой чёрт? Ненавижу, ненавижу! Если бы ты  только знал, как я тебя ненавижу и сплю с тобой стиснув зубы!
--Вот и хорошо. Вот и высказалась наконец. Маруся, так нельзя, не устраивай скандала. Свою вину ты знаешь и не перекладывай, пожалуйста, на меня. Давай решим, как быть дальше. Или я остаюсь в семье и будем жить как соседи, или я ухожу к Нюре.
--А Роман? Что с ним будет? Отец ушёл из дома, бросил сына из-за чужой юбки.
Я подумаю...
-- Думай, но не очень долго и не строй нашу жизнь снова на расчётах. .. Дай лучше поесть...хотя какая там еда..
   Антон Савельевич продолжал оставаться в семье и продолжал встречаться с любовницей. Иногда он не приходил домой ночевать. Марья Алексеевна смирилась и с этим. Но она настояла на том –в  случае если муж не придёт ночевать, то пусть сообщит ей об этом. Поразмыслив, Антон Савельевич решил, что жена и сын не должны страдать из-за него. Раз уж  не удалось скрыть свои отношения с Нюрой, то и притворяться ни к чему.А люди? А что люди? Поговорят, поговорят да и перестанут, пройдёт время, появятся новые темы для интересных обсуждений. Так и будет катить жизнь...
Теперь Марья Алексеевна стала мечтать о том, чтобы муж ушёл к сопернице насовсем. Ей понравилось оставаться с сыном вдвоём,. Они разговаривали на различные темы, касались и разлада между матерью и отцом. Роман болезненно переживал непростую ситуацию в семье. Его очень тревожило то обстоятельство, что в один день отец мог уйти к другой женщине. Муж и жена—это по-сути два чужих человека по разным причинам создавшие семью. Но для ребёнка родители самые близкие и родные люди.
Время шло, ситуация не менялась. Никто не решался сделать первый шаг. Поначалу женщины пытались заговаривать с Марьей Алексеевной на тему её несчастья, советовали найти себе достойного кавалера на зло непутёвому мужу. Одним словом—отомстить, проучить и, возможно, таким способом вернуть в лоно семьи.
-- И кого вы предлагаете? Свободных мужчин нет. Придётся ваших уводить. У меня же увели...—как можно беспечнее однажды заявила Марья Алексеевна, --А что, чем я хуже Нюши? Найду, точно найду. Берегите, бабы своих мужиков.
Женщины присмирели. Такого поворота событий они не ожидали. А что, если и вправду начнёт искать себе мужика? А где, а кого? Действительно свободных мужиков нет, придётся уводить из семьи. А ведь женщина она видная, да и одеваться умеет, и причёска всегда аккуратная. Да, было над чем задуматься сердобольным кумушкам!  Разговоры как начались, так и закончились. Марья Алексеевна вздохнула свободнее.
Женщина видела что сын тяжело переживет сложившуюся непростую ситуацию в семье. Роман был ласков с матерью, сочувствовал ей, старался помогать, если в том была необходимость. Мальчик даже учиться стал лучше, чтобы лишний раз не огорчать мать. Но Марья Алексеевна видела, что сына тянет к отцу и не препятствовала их тесному общению. Будучи женщиной умной, она не стала плохо говорить сыну об отце, а со временем собиралась рассказать всю правду...всю правду...
Пусть повзрослеет, пусть влюбиться сам, тогда возможно и мать поймёт и отца не осудит.  Марья Алексеевна признавала свою вину за изломанные судьбы близких ей людей, за

67

   свою судьбу, за трудное детство сына, но ни с кем не делилась тем, что носила в душе непреходящей болью так много лет.
Время шло, нужно было как-то решать возникшую проблему. Антон Савельевич к Нюше
почему-то не уходил, хотя часто оставался у неё на ночь. Марья Алексеевна долго ломала голову над тем почему муж продолжает жить на две семьи, но ответа не находила. И в один из дней решилась на очень серьёзный разговор. Её угнетала неопределённость , тяжёлым грузом ложилась на плечи.
--Антон, -- обратилась однажды Марья Алексеевна к мужу, -- давай поговорим. Ну нельзя же так. Ну сколько можно? Уходи, устраивай свою жизнь, а мы с Ромой останемся вдвоём.  Сына от тебя я не отнимаю. Общайтесь. Я его против тебя не настраиваю. Придёт время, расскажу...
--Маруся, даже не знаю, что и сказать.... Не ухожу. А почему не ухожу не знаю и сам? Может старый стал, ведь если подумать, то нужно начинать снова и всерьёз, в третий раз.Начну, а дальше? А если снова всё повториться?
--Антон, но ведь и так продолжаться не может. Не хочешь уходить, не уходи, но и с ней не встречайся. Думай, ты не только о себе думай, но и о нас с сыном тоже.
--Хорошо, я подумаю. Может и уйду, потерпи немного, -- Антон Савельевич тяжело вздохнул.
   Кто знает как бы разрешилась эта непростая ситуация, но произошло событие, которого никто не ждал и даже помыслить о том не мог. Началась война. Война!!! Война разом перечеркнула все житейские проблемы, казавшиеся столь важными, а порою и неразрешимыми. В семье Мерзляковых сами собой прекратились разговоры о том, что нужно что-то и как-то кардинально менять в их жизни. Началась мобилизация, люди каждый день слушали сводки с фронта, надеялись, что немцы скоро будут остановлены и войне придёт конец. Никто не знал и даже представить не мог, что это будет за война и как долго она продлиться. Вскоре надежды на быстрое окончание войны рассеялись, как туман рассеивается под жаркими лучами летнего солнца. Немцы продвигались вперёд  немыслимыми темпами. С прилавков магазинов исчезли соль, спички, мыло , продукты. Народ запасался чем мог в том количестве, в каком позволял скромный доход. 
   Антон Савельевич стал чаще ночевать дома. В самые первые дни войны он сходил в военкомат и обратился с просьбой направить его в действующую армию. Почему он так поступил? Ответ лежал на поверхности. Во-первых –Антон Савельевич был патриотом своей родины—Советского Союза, во вторых—совсем просто решалась семейная проблема. Военком ничего определённого Мерзлякову  не ответил по той простой причине, что и сам ничего толком не знал.
--Жди, Антон Савельевич, Буду иметь ввиду. Может и не понадобишься. Может и война скоро закончится, к зиме...
--Может и закончится. Да что-то не верится, вон как прут... Готовились загодя, сволочи!
--Да уж...
   Своим домашним Антон Савельевич ничего не сказал о том, что был в военкомате и просился на фронт.. зачем расстраивать заранее? Может и вправду война закончится в скором времени? Но война не закончилась, а катилась вперёд и катилась неудержимой лавиной. Наконец в один из дней  доктор Мерзляков получил повестку из военкомата.
--Всё, мать, ухожу...
--Куда? – не поняла вначале Марья Алексеевна куда это уходит её муж, - к Нюше?
--К какой Нюше? К какой Нюше?—неожиданно вспылил Антон Савельевич, --далась тебе эта Нюша! На войну. Вот , видишь, повестка.
--Вижу.
 --Собери, после завтра на сборном пункте к восьми.
-- Соберу. А что нужно? Ты скажи... Но ты же врач, могли бы и оставить.
--Там указано, что. А насчёт того, чтобы оставили, так там врачи нужнее, особенно хирурги. Да я и сам ходил в военкомат, просил чтобы отправили.
-А как же Нюша?—невольно вырвалось у Марьи Алексеевны и она потом долго удивлялась тому, что  ей пришёл в голову такой ненужный и даже неуместный вопрос.
--А что Нюша?—тихо произнёс муж, а что Нюша?, -- повторил он, -- схожу, попрощаюсь. Может погибну на войне и проблем не будет ни меня, ни у тебя, ни у неё.

68

--Да что ты говоришь! Опомнись! Да как, как такое могло прийти тебе в голову?—вдруг заголосила Марья Алексеевна, бросилась мужу на грудь и обхватила руками его сильную загорелую шею.
-- Не плачь, Марусенька, не плачь, -- растерялся Антон Савельевич и принялся неловко
утешать жену.
Дверь распахнулась и поражённый увиденной картиной Роман застыл в дверном проёме. Широко раскрытыми глазами подросток уставился на обнимающихся родителей. Родители помирились? Неужели помирились? Радоваться такому событию? Радоваться, конечно же... Но что-то подсказывало его сердцу, что радоваться нечему, что случилось нечто такое, что заставило родителей броситься друг другу в объятия.
--Что случилось? Скажите, что случилось?
--Вот, сын, ухожу...
-- На фронт?—сын, в отличие от матери, сразу понял куда уходит отец.—И я бы на фронт.
-- Тебе ещё на войну!—ещё сильнее зарыдала Марья Алексеевна, молчи уж, молчи!
   В назначенный день призывники собрались к восьми часам утра на вокзале. Народу набралось порядочно. Тут были не только местные городские мужчины, но были и из деревень, были и из посёлка. Вначале звучали патриотические речи, затем духовой оркестр играл военные марши, затем, как обычно, развернула меха гармонь. Кто-то пьяно, разухабисто запел, кто-то пустился в пляс, кто-то, обнимаясь пред  дальней дорогой, возможно последней в жизни, громко, надрывно рыдал. Семья Мерзляковых стояла чуть в стороне от общей толпы. Говорить было не о чем, всё, что хотелось сказать перед разлукой, было сказано вчера. Они перебрасывались ничего незначащими фразами , лишь бы не молчать. И говорить было не о чем и молчать было тяжело. Роман стоял рядом с отцом, Антон Савельевич обнимал сына за плечи. Нюши на перроне не было, они простились накануне и договорились на вокзале не прощаться.
--Нюшечка, -- шептал Антон Савельевич дорогой его сердцу женщине, -- вот, Нюшечка и всё. Не жди меня, моя ты дорогая. Если сможешь, устраивай свою судьбу и прости меня за всё, за то, что так и не женился на тебе, что позора из-за меня натерпелась...
--О чём ты говоришь, Антон? Какой позор? Ты только береги себя, только береги... А окончится война, останемся живы, там и видно будет.
Нюша, всё же пришла на вокзал. Вначале она решила остаться дома, как и уговаривались с Антоном, но в самую последнюю минуту не выдержала и побежала, боясь опоздать.
  «Ну и что? Ну и что с того?—успокаивала себя женщина, ну и пусть видят, и пусть говорят. Я к ним даже не подойду, не стану сына позорить...»
Нюша действительно не подошла к Мерзляковым, а стояла в стороне и неотрывно смотрела на Антона.
«А что если и мне попроситься на войну?—мелькнула вдруг шальная мысль, -- дома никто не держит, плакать по мне некому, ежели что...Попрошусь к Антону, будем вместе...»
От внезапно нахлынувшей мысли на душе стало спокойнее и Нюша решила, что обязательно обратиться в военкомат с просьбой о зачислении её медсестрой в действующию армию. Но Нюшу на фронт не отправили и она всю войну проработала в госпитале. Она видела, как к Мерзляковым подошёл незнакомый ей мужчина. Он что-то сказал, (скорее всего поздоровался), обращаясь сразу ко всем. Ему ответили, очевидно ответили на приветствие..
«Наверное Николай, -- догадалась Нюша, -- тот самый»
Подошедший мужчина действительно оказался Николаем, тем самым.
--Здорово, земляки, -- поздоровался Николай со всеми и протянул Антону Савельевичу руку для пожатия, -- вот вижу, как навроде бы наш доктор. Дай, думаю, подойду хоть поздороваюсь.
--Ну, здорово, коли не шутишь!
--Да какие уж тут шутки! Не до шуток. Вот ухожу, а семья остаётся. Кабы взрослые были, то и беды особой не было бы, а так...—и Николай тяжело вздохнул.
--Да уж, не развлекаться едем, -- подытожил Антон Савельевич, --Роман, -- обратился он к сыну, отойдём-ка в сторонку, поговорить нужно без матери69

69

   Николай и Марья Антоновна остались вдвоём. Они молча смотрели друг на друга. Первым заговорил мужчина:
--Марусенька, как ты живёшь?
--Да так, живу, а ты как?
--Да и я живу. Вот сын и дочка растут.
--Забыл, наверное, меня? Люди говорили, что живёте с женой дружно, душа в душу...
--Живём-то дружно, а тебя забыть до сих пор не могу, потому и подошёл. А ты как? Любишь мужа?
Марья Алексеевна ничего не ответила и тихо заплакала. Всё стало понятно без слов.
--Не плачь, Марусенька, не плачь. Значит судьба такая. Сам виноват, нужно было понастойчивее быть, а я не посмел, думал доктора любишь.
И снова Марья Алексеевна ничего не ответила, только зарыдала ещё безутешнее. Вся боль, что копилась в её душе годами, вдруг прорвалась наружу горькими обильными слезами. Николай растерялся. К ним подходили Антон Савельевич с сыном.
--Вот, плачет Маруся, война, -- как-то неловко стал объяснять Николай. – Ну прощайте. Даст Бог и свидимся, Антон Савельевич. Сын у вас почти взрослый, да и мои хорошо выросли. А вот как они без нас тут...
--Прощай, Николай, может и свидимся. А дети, что ж? Как все...Как все, -- Антон Савельевич немного помедлил, затем посмотрел Николаю в глаза и решительно произнёс, -- Прости меня, Николай.
-- За что?—удивился Николай, хотя каким-то шестым чувством догадался за что у него просил  прощения доктор.
   Он пожал протянутую ему руку и, ничего не ответив, тяжело вздохнул.
По старому русскому обычаю все по очереди обнялись и расцеловались. Николай, виновато улыбаясь, торопливо развернулся и затерялся в толпе.
-- Не плачь, Маруся, вернётся твой Николай, может что и наладиться. Что уж теперь поделаешь.... А ты, сын, береги мать. Как мы жили теперь уж неважно, важно войну пережить и важно какими людьми станем мы после войны.
Вскоре был подан состав. Началась посадка в вагоны, перрон огласился прощальными криками. Раздался протяжный паровозный гудок, из-под колёс вырвались клубы густого белёсого пара, лязгнули буфера и состав медленно стронулся с места. Толпа провожающих устремилась за составом. Постепенно набирая скорость, в клубах густого пара поезд скрылся за поворотом. Издалека донёсся длинный прощальный гудок. И этот прощальный, тревожный  гудок разделил жизнь надвое – до и после.
Начиналась новая жизнь.... Никто не знал да и не мог  знать какою будет эта новая жизнь.
   Дни шли за днями., недели за неделями... Минул год, за ним второй с тех пор, как Савелий Алексеевич и Николай покинули родной городок. Письма от мужа приходили нерегулярно – иногда за неделю  могло прийти два письма, а случалось и так, что за месяц приходило только одно письмо да и то совсем коротенькое. Своё долгое молчание муж объяснял занятостью и сильной усталостью. Получала письма от любимого мужчины и Нюша  редко и не регулярно.
В большинстве своём люди жили очень скромно, если не сказать бедно. Питались плохо, продукты в магазинах исчезли, зато выросли громадные очереди возле  магазинов. С июля месяца 1941 года была введена карточная система на продукты питания и товары первой необходимости. Но прожить на продукты, получаемые по продуктовым карточкам было сложно. Можно, конечно, было докупить кое-что на рынке, но это кое-что стоило немалых денег. Таких денег у основной части населения не было. Не было таких денег и у Марьи Алексеевны. Некоторую помощь оказывал муж. Марья Алексеевна стала посещать церковь. Она ставила свечи к иконам Божьей Матери и Николая-чудотворца, горячо молила о сохранении жизни рабам божьим Николаю и Антону. Но однажды , невесть каким образом, (скорее не обошлось без лукавого), в голове женщины родилась нехорошая, просто ужасная мысль – как было бы хорошо, если бы Антон вовсе не вернулся с войны., а Коленька, наоборот, вернулся бы и не к своей семье, а к ней  к Марусеньке. Появившись однажды,  мысль не исчезала, а возвращалась и возвращалась к несчастной женщине с завидным постоянством, окутывала тяжёлым мрачным

70

   наваждением. Марья Алексеевна страстно молила Божью Матерь помочь ей избавиться от греховных мыслей, но всё было напрасно. Марья Алексеевна искала и не могла найти себе оправдания, пыталась и не могла понять почему эта мысль всецело завладела ею. А ведь эта мысль зародилась  в  душе  в тот самый момент, когда муж , желая утешить жену, произнёс – не переживай, Марусенька, может я и не вернусь, а твой Коленька вернётся.
Тогда в минуты расставания она не обратила внимания на сказанное мужем, но нечаянно оброненная фраза прочно поселилась в тёмных глубинах подсознания. Время от времени Марья Алексеевна исповедовалась, но никогда, никогда не говорила батюшке о мучающих её греховных мыслях. Стыдно и страшно! И для чего нужно было каяться перед батюшкой в таком страшном грехе, если муж был жив и здоров и даже не ранен? Судьба милостиво хранила, пока хранила всех участников этой драмы. Хотелось верить, что и впредь будет хранить. Но это была только отсрочка.Антон Савельевич погиб в июле сорок четвёртого. Но всё по-порядку...
Стоял жаркий июльский день, даже не просто жаркий, а удушающе знойный. Дождя не было давно. Пыль толстым слоем лежала на поникших листьях деревьев, трава во дворе и парках почти выгорела. Сегодняшний день казался необычайно душным. Марья Алексеевна устало шагала по раскалённому тротуару мечтая лишь  о том, как придёт домой, ополоснётся прохладной водой, и  приляжет отдохнуть до прихода Романа. Придёт Роман, она разогреет кашу и они вместе поужинают.
   Всё было, как всегда, но в тоже время, как показалось Марье Алексеевне, что-то неуловимо изменилось вокруг. Она замедлила шаги, затем остановилась и очнувшись от своих невесёлых дум, огляделась вокруг. Небо над макушками деревьев потемнело и тёмная туча стремительно увеличивалась в размерах.
«Дождь. Неужели дождь? – радостно подумала Марья Алексеевна, -- хоть бы не прошёл стороной...»
Солнце скрылось за тучей, заметно потемнело, налетел ветер обжигая пыльным зноем. Тревожно затрепетала на деревьях поникшая листва. Ветер ошалело промчался по улицам города поднимая в воздух густую пыль,  обрывки бумаги и завалявшийся мусор.
Вдали мелькнула яркая ветвистая молния, вслед за нею раздался оглушительный раскат грома и полились на растерзанную землю тяжёлые струи дождя..
«Что ж это я стою?—ахнула Марья Алексеевна, -- промокну ведь насквозь» -- и она бросилась бежать. Раньше нужно было бежать, а теперь уж что? Женщина промокла моментально с ног до головы, но не огорчилась, а наоборот – обрадовалась столь неожиданному приключению.
   «Вот и хорошо, вот и ополоснулась, боженька и обмыл»
Бежать по дождю далеко не пришлось, благо дом был в нескольких шагах от того места на котором её застал ливень. В подъезде толпились незнакомые люди. Они весело и возбуждённо переговаривались, как и Марья Алексеевна радуясь долгожданному спасительному дождю.
Следом за матерью в подъезд влетел запыхавшийся Роман и тоже совершенно мокрый.
--Во, мам, от самой остановки бежал!
--Да чего ж бежал? Заскочил бы в подъезд...
-- Да и сам не знаю. Бежал и бежал, -- и он весело рассмеялся.-,-Мам, я почту посмотрю. Вдруг чего есть...
---Посмотри, а я пойду открою.
Марья Алексеевна вставила ключ в замочную скважину, дважды повернула его и уже начала открывать дверь,, когда подошёл  неестественно бледный Роман и молча протянул конверт. Адрес на конверте был написан незнакомым почерком.  Письмо начиналось словами приветствия:
-- Здравствуйте, уважаемая..., - а заканчивалось, -- примите мои самые искренние соболезнования.
Письмо было от начальника полевого госпиталя Сидоркина  М. И.. В письме Сидоркин  подробно описал гибель своего ведущего хирурга А. С. Мерзлякова.
В операционной палатке Антон Савельевич делал тяжелораненому бойцу сложную операцию. Операция подходила к концу, а в это время из-за леса показались немецкие танки. Два из них отделились от общей колонны  и устремились на небольшой медсанбат. Их не остановили большие красные кресты на брезенте палаток. На большой скорости

71

танк налетел на палатку в которой хирург заканчивал операцию, смял её , развернулся вокруг своей оси и помчался догонять ушедшую вперёд колонну. Следом за первым танком  устремился и второй, но тут из-за леса вылетели наши тридцатьчетвёрки. Судьба двух вражеских машин была решена, но ... появиться бы нашим танкам на пару минут   раньше.
Марья Алексеевна казалась совершенно спокойной. Она прошла на кухню, уселась за стол и посмотрела на сына.
--Мама, читать? Снова? Вслух?
Мать молча кивнула. Роман стал читать медленно, громко, отчётливо выговаривая каждое слово. Мать сидела неподвижно и внимательно слушала. Марье Алексеевне казалось, что написанное в письме не имеет к ней никакого отношения. Казалось, письмо написанное совершенно чужим, незнакомым человеком, предназначалось не ей, не сыну, а кому-то другому. Роман дочитал до конца и растерянно посмотрел на мать. Взгляды их встретились словно спрашивая – можно ли верить написанному? Ошибка, недоразумение?
И вдруг Марья Алексеевна поняла, почувствовала душой, сердцем –  полученное  письмо настолько ужасно, что не может быть неправдой. Не помня себя,  она громко, отчаянно закричала и, обхватив голову обеими руками, стала раскачиваться из стороны в сторону. Роман растерялся. Он не знал что делать, как успокоить мать?
-- Мама, ну успокойся, не надо, мам, так кричать. Мама, ты слышишь меня?
Но мать не слышала сына, а продолжала громко и отчаянно кричать. Окно на кухне было распахнуто и крики несчастной были слышны во дворе дома.  Дверь в квартиру с шумом распахнулась и на пороге появились две соседки Катя и Зина.
-- Марья Алексеевна, что с тобой? – но женщина по-прежнему никого и ничего не слышала.
--Да вот от папки....вот про папку, ну, сами знаете...
--Похоронка?
-- Похоронка.Да нет... командир пока прислал...
--Марья Алексеевна, да слышишь ли ты? Нет, не слышит и не видит. Катя, -- обратилась Зина к стоящей рядом Кате, -- побудь с ними, я сейчас.
Зина стремительно развернулась и исчезла в дверном проёме. Через несколько минут она появилась  снова. В одной руке у неё была бутылка наполненная мутноватой жидкостью, в другой миска с холодной картошкой.
--Роман, стаканы есть?—обратилась к парню расторопная женщина. Роман молча кивнул.
-Давай сюда. Катя, у тебя ничего нет? Ну закусить.
-Да есть огурчики, из деревни старики привезли, -- ответила Катя, --так что, принести?
--Да уж неси, чем-то ж надо закусить.
--Тётя Зина, у нас каша есть. Я разогрею. И хлеба немного...
--Что есть, то и давай.
--Ну, давайте, бабы, за Антона Савельича, -- провозгласила Зина, -- Роман, дай матери стакан. Бери, бери, да хватит голосить. Не у тебя одной.
Марья Алексеевна машинально взяла в руки протянутый сыном стакан и вопросительно посмотрела на женщин сидящих за её столом. Она не понимала , как и для чего стакан, наполовину наполненный мутноватой жидкостью, оакзался в её руке.
--Пей, -- приказала Зина, -- пей! Кому говорят?! – и, видя что Марья Алексеевна смотрит на неё и не понимает того, что ей говорят, повысила голос, -- Пей! Кому говорю!
Испуганная женщина выпила, вслед за нею выпили и Зина с Катей. Поллитровку быстро опорожинили.
-- Ромочка, -- обратилась Марья Алексеевна к сыну, -- посмотри в буфете. Там  должна быть бутылка. Давай-ка сюда. Бабы, наливайте! Напьёмся, раз уж так...
--Ну вот, и оклемалась малость, --заметила Катя, --вот и хорошо и кричать не надо, не поможет, только разрыв сердца может быть. У меня вон брат весной.... даже не женатый... Рома, сынок, а ты чего не ешь? Кушай, сыночка, кушай. Теперь уж ты за главного. Кушай, не смотри на нас, пьяных. Чем Бог послал.
Женщины напились, поначалу много плакали, затем затянули тоскливые протяжные песни.
--Мама, -- обратился Роман к матери, -- можно я ей отнесу? Всё-таки... ну, сама понимаешь, а то будет ждать...

72

  --Да уж отнеси.... чего уж там ....теперь. Пусть читает, пусть знает... сынок.
Когда Роман вернулся домой, мать уже спала. Одежда валялась возле кровати в непривычном беспорядке. Он повесил платье на спинку стула, прикрыл мать тонким
байковым одеялом и немного постояв, прошёл в свою комнату.
9 Мая объявили днём окончания войны. Те у кого на проклятой войне уцелели мужья, сыновья, просто близкие и не очень близкие родственники, жили ожиданием встречи. Те, кому некого было встречать, жили надеждой на чудо. Чего только не случается! Случались, но крайне редко, и чудеса. Вот ведь в деревне Валуевка—получили похоронку, а сын возьми и объявись, раненый, но зато живой. Время шло, жизнь продолжалась, надежды на чудо таяли с каждым днём. Кому суждено было возвратиться домой, те возвратились, кто остался лежать в чужой земле, тот и остался.
Марья Алексеевна работала на прежнем месте, Роман закончил ПТУ, и теперь работал столяром третьего разряда на мебельной фабрике. Так и жили мать с сыном пока в их маленькой семье не произошли некоторые изменения.
А изменения были следующего порядка – Марья Алексеевна познакомилась с мужчиной  по имени Пётр. Работал Пётр водителем в городском автобусном парке вначале на городских маршрутах, затем на междугородних. Особой красотой он не отличался, мужчина и мужчина, характер имел покладистый, был спокойным и рассудительным. Детей у него не было -- не мог иметь по причине своего бесплодия Это и послужило  причиной  развода с женой. Пётр предложил жене усыновить ребёнка, взять из детдома, но жена на предложение мужа ответила отказом. Женщина хотела иметь собственных детей. Так Пётр стал холостяком и завидным женихом. Ко всем положительным качествам Петра, можно добавить ещё одно – у него была отдельная однокомнатная квартира.
Познакомились Марья Алексеевна и Пётр совершено случайно. Однажды Марья Алексеевна поздно возвращалась домой с торжественного вечера. Вечер посвящался очередной годовщине Великого Октября. Торжество проходило в городском Доме Культуры. Всё, как всегда – торжественная часть, концерт, танцы и, разумеется, буфет. На вечер Марья Алексеевна пошла с коллегами по работе. Вначале она собиралась сразу после концерта пойти домой, но не получилось. Её стали уговаривать остаться на танцы,  «тряхнуть стариной, а заодно посидеть и в буфете. Отказаться было как-то неудобно, ведь могли подумать, что спешит домой не потому, что её ожидает семья, а по причине скупости. Воспитательница одной из групп так прямо и заявила:
-- Конечно, домой нужно спешить, а то как бы трояк не прогулять. Изведёшься, ведь, потом.
---Да я не из-за денег,-- пришлось оправдываться Марье Алексеевне, -- просто засидимся, придётся потом через весь город одной топать.
--Да не плачь, проводим.
   Но когда Марья Алексеевна собралась уходить, то оказалось, что проводить её некому--  у кого-то муж хотел ещё посидеть в буфете с приятелями, кто-то хотел танцевать. Ведь праздников было много меньше, чем трудовых будней. И добираться до дому Марье Алексеевне пришлось одной. На улице было темно. Редкие фонари на столбах светились тусклым и унылым светом. Она прошла почти половину пути, когда её обогнал автобус. Проехав чуть вперёд, автобус остановился. Дверца кабины распахнулась и мужчина сидевший за рулём, обратился к Марье Алексеевне со словами:
-- Женщина, садитесь подвезу.
--Да что вы, я сама дойду.
-- Вам куда? На Стрелков? Ничего себе! Садитесь и не раздумывайте.!
--Да как-то не хочется вас утруждать...
-- Никакого утруждения, я уже отработал. В парк еду.Да не бойтесь, садитесь.
Так они и познакомились Роман в это время проходил службу на далёком Чёрном море и Марья Алексеевна осталась одна. Сердечного друга у неё не было и не потому, что решила остаться безутешной вдовой, а потому что не встретила мужчину, в которого можно было бы влюбиться. Не сказать, что мужчин достойных любви не существовало в природе, такие были, но, увы, это были семейные люди. Марье Алексеене нужен был

73

только свободный мужчина, не обременённый семьёй. Как раз таким мужчиной и оказался Пётр Ильич Сныткин. Они стали встречаться. Пётр не раз предлагал ей выйти за него замуж, но Марья Алексеевна отчего-то колебалась  и не давала на это согласия. Свой
отказ она мотивировала тем, что нужно повременить чтобы получше присмотреться друг к другу. С момента их первой встречи прошло почти два года.
-- Маруся, -- начинал Пётр Ильич, -- ну давай поженимся. Сколько можно так на два дома. У меня ведь и квартира есть. Вот поженится Роман, будет где молодым жить.
--Вот, когда женится сын, тогда и выйду за тебя... Хотя, может быть к тому времени ты меня и разлюбишь, -- шутила Марья Алексеевна, -- постарею ведь...
--Я тебя и постаревшую буду любить.
   Чуть больше года прошло с той поры, как Роман, отдав воинский долг Родине, вернулся домой. Он устроился на прежнее место работы. В свободное от работы врем читал, бегал с друзьями на танцы и в кино, знакомился с девушками, но...серьёзно не увлёкся ни одной. Как-то не получалось... пока. Иногда ездил с Петром Ильичём на автобусе в другие города. Мужчина относился к Роману, как к родному сыну. Между ними сложились ровные, дружеские, тёплые отношения. Им было интересно друг с другом, несмотря на огромную разницу в возрасте, находились общие темы для  бесед. И однажды Пётр Ильич решил просить парня стать его союзником в очень деликатном деле.
-- Слышь, Роман, ты когда собираешься жениться?
-- А что, дядя Петя, на свадьбе захотелось погулять?
--Да нет, тут другое дело. Мама твоя сказала, как только ты женишься, так она сразу выйдет за меня .
--Даже так? Ну, дела... в таком разе придётся жениться, а то буду виноват.
   То ли Роман действительно задумался над судьбой дяди Пети, то ли так уж сложилось само собой, но вскоре после памятного разговора, он на танцах познакомился с очень симпатичной девушкой. Девушку звали Ульяна. Роман стал называть девушку Уленькой. Любовь оказалась взаимной и Роман сделал Уленьке предложение руки и сердца. Девушка предложение приняла.  Роман познакомил Уленьку с матерью и дядей Петей. Девушка на Марью Алексеевну и Петра Ильича произвела хорошее впечатление. Осталось только познакомиться с будущей тёщей.
    Но... Марья Алексеевна навела справки о будущей снохе, расспросила сына и задумалась. Девушка ей понравилась, но она была из бедной семьи, жила в общежитии, будущая сватья  в бараке. И женщина задумалась – не хотят ли Уленька вместе со  своей матерью использовать её сына для собственной выгоды, как некогда она сама использовала Антона? Как каждой матери, так и Марье Алексеевне хотелось видеть своего единственного сына любимым и счастливым.
   Марья Алексеевна заметила, что после последнего, неприятного для обоих разговора, сын замкнулся в себе, не откровенничал, не делился планами на будущее, на все попытки матери разговорить его, либо отмалчивался, либо отвечал сдержанно и холодно. Нужно было как-то выходить из создавшейся непростой ситуации возникшей по её вине. И она решила ещё раз поговорить с сыном. Решить-то решила,  а вот как и с чего начать разговор, не знала. И, после долгих колебаний и сомнений, Марья Алексеевна решилась на разговор с Улей, поговорить откровенно и по-хорошему.
В один из дней она попросила сына, чтобы он передал Уле , что его мать хочет встретиться  с нею. Как и предполагала Марья Алексеевна, Роман наотрез отказался передать девушке её просьбу. Но, проявив все свои дипломатические спсобности, Марья Алексеевна сумела убедить сына в том, что ему нечего опасаться за Уленьку, что намерения обидеть девушку у неё нет.
Встреча вскоре состоялась, между Марьей Алексеевной и девушкой произошёл сердечный, доверительный разговор.
--Уленька, -- начала будущая свекровь, --Уленька, я не против, чтобы вы поженились.... женитесь...коли так. Но вот что ты мне скажи – любишь ли ты Романа?
--Марья Алексеевна, -- изумилась девушка, -- Марья Алексеевна, да как же можно вот так, без любви? Как?
-- Бывает, что и можно, -- вздохнула женщина, -- бывает. Не знаю, можно ли тебе это доверить, но что-то мне подсказывает – можно. Я ведь, за его отца без любви выходила,

74

по расчёту....
--Неужели?
--Вот тебе и неужели? Думала – стерпится, слюбится, а не стерпелось и не слюбилось.
..Потому и не хочу чтобы ни ты, ни Роман не испорттили себе жизнь. Не приведи Господь.
Долго беседовали две женщины—совсем молоденькая, неопытная, не познавшая все сложности семейной жизни и пожилая, умудрённая горьким опытом собственной жизни.
   Марья Алексеевна благословила сына на брак с Уленькой. Начались предсвадебные хлопоты. Роман и Уля подали заявление в ЗАГС. Испытательный срок для жениха и невесты с момента подачи заявления равнялся месяцу. Делать было нечего – месяц, так месяц. За этот месяц многое нужно было успеть. Платье Уленьке сшили на фабрике в качестве свадебного подарка. Машину для молодых обещал председатель профкома мебельного комбината, на котором работал Роман. Автобус для гостей обещал выписать на работе Пётр Ильич. И, неслыханное дело! Свадьбу решили справлять в городской столовой. И справили и традиция прижилась. Сколько тяжёлых, утомительных хлопот было снято с плеч женщин, особенно если этими женщинами являлись матери жениха и невесты, и близкие родственницы.
   Думаю, нужно не пропустить и рассказать ещё об одном важном событии, которое непременно должно было произойти в течении предсвадебного месяца. Это событие – знакомство обеих матерей. С  будущим зятем Дарья познакомилась много раньше и осталась довольна выбором дочери. Соседки не остались в стороне и приняли активное участие в обсуждении кандидатуры Уленькиного жениха. Вердикт был единодушный—подходит, в самый раз. Дарья была счастлива! Её девочка, её Уленька не засиделась в девках и парень был не из последних. Одно огорчало женщину—не дожила мама Агафья Тихоновна до свадьбы единственной и любимой внучки, не видит отец своей счастливой дочери. Иногда Дарья плакала, слёзы радости и счастья  смешивались со слезами печали. Дарья думала о том, как быстро прошла жизнь, как быстро выросла её доченька. Думала она и о том, что скоро останется одна, а у Уленьки начнётся своя жизнь. Конечно, и дочь и зять обещали , как можно чаще приезжать к ней, но она хорошо понимала, -- попервости так оно и будет, а потом...
А потом то одно, то другое, появятся дети и им уж станет не до неё. Конечно, никто её не забудет , не бросит, но видеться они будут не так часто, как хотелось бы ей.
  « И чего я не слушала маму?—думала  женщина, --и чего не слушала? Разве мать посоветует плохое? Понимала, как плохо будет одной. Хотя и женихов-то особых не было... Из кого выбирать? Дед Фёдор, что ли? А ведь может и не плохой был бы мужик. Ну, выпивал? Так все выпивают, но живут как-то.»
Беспокоила Дарью и встреча с будущей сватьей. Вначале Уленька очень хорошо отозвалась о Марье Алексеевне. Затем её мнение изменилось полностью на противоположное.
--Знаешь, мама, Марья Алексеевна не разрешает Роману жениться на мне. Она думает, что я за него выхожу по расчёту, что квартира ихняя нам нужна, что мы нищие.
-- А что же Роман?
Рома сказал, что пусть и не разрешает, обойдётся без неё.
--Уленька, как же обойдётся? Ведь как ни как, а родная мама..
-- Мама, а как же она может на нас так говорить? Что мы ей сделали?
Да, ещё она сказала, чтобы мы снимали квартиру или комнату, она нас к себе не пустит. Мол, сначала хочет посмотреть, как мы будем жить, а потом посмотрит..
-- Обидно, конечно, но ведь каждая мать беспокоится о своём ребёнке. Да вам и лучше начинать отдельно. Пока присмотритесь друг к другу, приладитесь.... Мешать никто не станет.
Прошло некоторое время и Уленька опять завела разговор о будущей свекрови.
-- Мама, а ты знаешь, Марья Алексеевна  не такая уж и плохая. Она мне рассказала о своей жизни, как вышла замуж по-расчёту, как не любила мужа, и как все они были несчастны.
--Вот видишь, дочушка, как бывает, а мы  судим о людях. Её может пожалеть нужно, а мы чуть что – плохая да плохая.
Теперь Дарья готовилась принять будущую родственницу и не знала, как лучше 
сделать ,
75

   чтобы Марья Алексеевна осталась довольна.Дарья помнила её по тому времени, когда та жила в посёлке. Но помнила смутно, знакомы они не были, иногда  здоровались при встречах.И вот, через два дня в субботу Марья Алексеевна должна была приехать вместе с сыном и Уленькой. Дарья уже загодя начала запасаться продуктами, съездила в город на рынок, прошлась по магазинам. Встретиться с дочерью  не удалось, так как Уленька была на работе. Кое-что Дарья купила в своём магазине, кое-какие запасы хранились дома в подполе.  В квартире она сделала генеральную уборку, хотя её квартира всегда сияла чистотой.
  «Пусть посмотрит, что и здесь, в посёлке люди живут не хуже, чем в городе. Пусть и в бараке. Зато чисто и уютно. Вот и Уленька вся в меня, не будет стыдно перед свекровью.  И муж будет ходить опрятный, может ещё и платье модное пошьёт ей.»..
--Дарья, -- потешались соседки, -- ты чего это скоблишься, словно министра в гости ждёшь? Подумаешь, фифа городская приедет!  Может у неё в квартире, как в свинарнике, а ты тут убиваешься.
-- Да Уленька говорила, что у неё чисто, да и сама она ухожена, не то что мы. Да ради дочери и стараюсь, чтоб нечем было в глаза ткнуть, если чего...
-- Старайся, Дарья, старайся, пусть не думает, что тут засёры живут. Надо и нам прибраться. Мало ли зайдёт. Одни хлопоты нам с твоей свадьбой, -- добродушно подтрунивали соседки.
Наконец настал знаменательный день. Гостей ждали ближе к вечеру. Автобус приходил в четыре часа.
Марья Алексеевна тоже волновалась и причин для волнения было не мало. Прежде всего нужно было обдумать какое надеть платье? Юбки она не любила по той простой причине, что блузки на талии всегда норовили хоть на чуть, но вылезти из юбки и испортить фигуру. То ли дело платье! Надела и никаких забот!Хорошо сшитое платье красиво сидело на фигуре, подчёркивало талию и плавно облегало бёдра. Нужно было решить проблему с обувью. Если обуть открытые босоножки, то как в них пройти по песку? Почему-то Марья Алексеевна была уверена, что тротуаров в посёлке нет, а вокруг один песок. Набьётся песок в босоножки, можно и ноги натереть. Как ходить тогда не прихрамывая? Наконец проблема с обувью была решена – Марья Алексеевна решила, что обует летние туфли с закрытыми носками.
Платье наденет по-погоде. Если будет жарко, то цветное платье из лёгкого шёлка, если погода испортится, то бархатное тёмно-зелёного цвета.  Зелёный цвет был ей к лицу.
  Дело оставалось за причёской и маникюром. Но об этом можно было не беспокоиться. Уже много лет Марья Алексеевна делала завивку и причёску у одной и той же парикмахерши. Гостинцы были куплены,  заранее упакованы с тем, чтобы ничего случайно не забыть. Женщине хотелось на сватью и жителей посёлка произвести благоприятное впечатление. Ещё больше ей хотелось встретить  Колю, не просто Колю, а вместе с его женой, чтобы он смог сравнить обеих женщин и оценить свою ненаглядную Марусеньку.
  «Пусть он живёт с нею, пусть они живут хорошо, но любит –то он только меня»-- думала Марья Алексеевна и сердце её замирало, как у молоденькой девушки, впервые собирающейся на свидание. Ведь тогда, тогда на вокзале Коля сказал ей, что любит только её, свою Марусеньку и будет любить всю жизнь.
Наконец, в радостно-волнительном состоянии духа Марья Алексеевна, Уленька и Роман,  уселись в автобус. На автовокзале пассажиров было не много и они заняли сидячие места. Зато на остановках возле базара и универмага народу было много и люди  с шумом и гамом заполнили салон автобуса. Марья Алексеевна порадовалась тому, что не пришлось стоять, что не помнётся платье и никто не наступит на ноги. Пассажиры на остановках выходили из автобуса, заходили в него. Кассир громко кричала, чтобы не забывали предавть деньги на билет. Всё, как всегда. Марья Алексеевна ловила на себе внимательные взгляды – женские завистливые, мужские восхищённые.  Щёки её пылали  от приятного волнения, настроение было великолепное! Если уж в автобусе на неё обращают внимание,  что будет возле барака? Марья Алексеевна видела, все одеты буднично, безвкусно за исключением двух-трёх женщин. Да кто и ездит на базар в своих лучших нарядах? Выходную одежду нужно беречь.
Наконец, автобус остановился на конечной остановке. Народ повалил наружу.

76

Первым вышел Роман, поддержал мать, подал руку Уленьке. Марья Алексеевна с любопытством огляделась вокруг. Она узнавала и не узнавала посёлок, который много лет назад приютил их с братом и не дал умереть голодной смертью. Появилась новая улица застроенная новыми двухэтажными домами. Дома были окрашены в приятный жёлтый цвет, вокруг домо разбиты палисадники, посажены кусты сирени и жасмина. На клумбах цвели яркие бархатцы, георгины и кустистая, разноцветная космея. Глаза радовались приятному разноцветью. На лавочках возле подъездов сидели старушки, с нескрываемым любопытством разглядывали прохожих и приветливо здоровались. Поздоровались они и с Марьей Алексеевной, а так же с Романом и Улей.
-- Каво ж ты, Уленька, привезла к нам в гости? Жениха-то мы уже знаем, а это не мама ли женихова?
-- Мама, мама, -- радостно отвечала Марья Алексеевна.
-- Небось, знакомиться?
--Ну, да.
--Вот так свекруха у тебя будет – и молодая и красивая! И жених, что надо. Да дай-то Бог вам счастья. Сама-то сиротинкой выросла, без отца. Да ведь, почитай, половина повырастала без отцов-то, -- и старушки начали вытирать непрошенные слёзы.. Деревенская простота. Всё на виду, всё вперемешку – и радость, и горе, и счастье, и печаль.
   Для Марьи Алексеевны день складывался удачно – с нею здоровались, ею восхищались, хвалили её сына.. Некоторые узнавали её, останавливались, здоровались, спрашивали:
--А вы, случайно, не докторша?
--Докторша, -- улыбалась в ответ женщина, --Подумать только, столько лет прошло, а вы меня узнали!
--Да чего же и не узнать, коли вы почти не изменились? Так и живёте одна, без мужа?Чего же это так? – и сами же отвечали, --Да как и не быть одной? Где они, эти мужики? Нету... побили наших мужиков.
Площадка на конечной автобусной остановке была заасфальтирована. , вдоль новых двухэтажных домов проложен тротуар.В центре посёлка высилось новое здание ДК.. В том же здании располагалась почта, библиотека и поселковый совет. Компактно и удобно. Посёлок утопал в зелени. К баракам вели хорошо утоптанные дорожки и напрасно Марья Алексеевна беспокоилась насчёт обуви. В слякотную погоду, скорее всего дорожки превращались в грязное месиво, но дождей, слава Богу, не было давно. Здание магазина было прежним, старым и неказистым. Но к нему была сделана пристройка в виде застеклённой веранды.
Наконец они подошли к бараку. Если быть точнее, то бараки стояли по обеим сторонам дорожки, старые, серые и неприглядные. Солнце яркими бликами отражалось в окнах, подоконники были уставлены комнатными цветами – геранью, мушкатами, цветной крапивкой. Палисадники радовали глаз приятным разноцветьем. Но вся эта красота не могла скрыть убогость барачных построек. Однако, люди привыкают ко всему и обладают удивительной способностью  не замечать той неприглядности в которой живут сами и которая бросается в глаза человеку постороннему. Возле барака было довольно многолюдно. Мужики сидели на завалинке, женщины на лавочках и ступеньках крыльца. Был конец тяжёлой трудовой недели, люди наслаждались заслуженным отдыхом, вели бесконечные разговоры, , мужики дымили дешёвыми сигаретами и папиросами. Всё, как всегда. Но в этом, как всегда, сегодня наблюдалась одна особенность, соседи с нетерпением и любопытством ожидали Дарьиных гостей. Вообще-то ожидали не Романа и Ульяну, ( к ним уже привыкли), а  будущую Дарьину сватью. Ведь приедет не какая-то обыкновенная баба, а сама докторша! Повезло Уленьке и Дарье породниться с такой семьёй, пусть даже сам доктор и погиб на войне.
Когда наша троица подошла к бараку, разговоры разом смолкли и множество пар глаз с нескрываемым интересом уставились  на приезжих.
--Здравствуйте, -- как можно приветливее поздоровалась Марья Алексеевна. Вслед за нею поздоровались и молодые. Они не стали задерживаться и быстро прошли в коридор, а Марье Алексеевне пришлось задержаться. И мужчины и женщины дружно ответили на приветствие и попытались завести с нею непринуждённый разговор. Но Дарья быстро и бесцеремонно остановила их:
-- Успеете наговориться. Видите с дороги, а вам только бы языками чесать. Дайте хоть
77