Розы и фонтаны

БОРИС БЫЗАЛОВ
Москва
2017г.
                РОЗЫ  И  ФОНТАНЫ

               
     "Когда мы были молодые, 
     И чушь прекрасную несли,
     Фонтаны били голубые
     И розы алые цвели  - из популярной песни                                                

    Москва. Середина прошлого века. 1951 год. Мы только что соскочили со студенческой скамьи. Впереди была целая жизнь с новыми знакомствами и новыми друзьями. На работу нам молодым специалистам надо было выходить  первого сентября, и  последнее свободное лето надо было провести с толком.

   В студенческой жизни мы жили скудно, но весело. Как нынче говорят любили "прикалываться".
 
   На производственной практике в городе Рыбинске нас поселили в полуразрушенном соборе, из которого местные власти сделали общежитие для приезжих.  Питались мы всем "колхозом". Каждый раз, уходя на работу, оставляли дежурного "повара", который и должен был приготовить обед на весь "колхоз".

    Как-то  раз очередному повару  сказали, что мясо надо обязательно мыть с мылом. Когда  в обеденный перерыв  мы вернулись  в "общагу", этот рафинированный интеллигент все еще домывал фрагменты  супового набора. В тот день мы опрометчиво "прикололи" сами себя: остались без обеда. Такое тоже бывает!
    
Таких "приколов" было много, на целый сборник юмористических рассказов.  Фонтаны  же били голубые и розы алые цвели!

     А сейчас надо было  серьезно подготовиться к последнему студенческому лету. Я, ощущая себя человеком бывалым, возложил на себя ответственность за своего  младшего на два года  двоюродного брата  Феликса, и где-то раздобыл две путевки в дом отдыха для восстановления  здоровья  и расшатанных нервов после прохождения институтского курса наук, в особенности, сопромата и  политэкономии  развитого социализма.

   Дом отдыха "Игуменка" был расположен на правом берегу  верхнего течения Волги и представлял собой типовое  сооружение для отдыха трудящихся  в советское время. В палатах размещалось по  трое  персон, удобства были в коридоре, а для культурного времяпрепровождения была  танцевальная  площадка с помостом и раковиной для оркестрантов, которые дважды в неделю приезжали "подкалымить" из города.

  Моим соседом оказался  сорокалетний инженер Никаноров, а Феликса поселили в соседней палате. Инженер  Никаноров  оказался человеком занимательным и коммуникабельным, мы быстро подружились и он начал  преподавать нам с Феликсом, как более старший и опытный  товарищ,  правила повеления  в домах отдыха.

   Брат мой был юношей симпатичным, чернобровым с матовым цветом лица и розоватым оттенком на скулах, с живыми карими глазами и легкой походкой. Нравились ему жизнерадостные, остроумные люди,  да и сам он не прочь был пошутить. Был он в те годы худощав и выглядел очень изящно.

  А в соседнем корпусе поселился будущий  известный актер Игорь Кашинцев, который в те   годы представлял собой излучающего оптимизм  юношу с копной пшеничных вьющихся волос, очень подвижного, с обаятельной широкой улыбкой на запоминающимся лице. Он сразу стал обращать  на себя внимание и легко дружиться с отдыхающим контингентом.
  И вот наступил вечер, когда новая смена отдыхающих стала собираться на танцплощадке, где лучше всего знакомиться друг с другом.

  Инженер Никаноров, уже успевший познакомиться с женской половиной отдыхающих, притащил в палату дамское платье, шляпку, сумочку и туфли на низком каблучке. Надели мы весь этот маскарад на моего братишку, подкрасили "ей" губки, назвали Аделью, выпили по полстакана портвейна "Три семерки" и отправились на танцы.

  А там уже гремела  "Рио-Рита" и к вновь прибывшим подошел симпатичный парень с обаятельной улыбкой и вовлек нашу Адель в быстрый фокстрот.  Кавалер  "ей" тоже пришелся по душе, она кокетничала с ним и опрометчиво приподнимала краешек платья, обнажая худые мальчишеские коленки. Но танцы на то и танцы, и  обаятельный кавалер несколько раз сменил  свою даму.  Адель "приревновала"  и ушла с танцплощадки.

  На следующее  утро расстроенный кавалер расспрашивал  нас, куда пропала Адель. Мы рассказали ему, что Адель не выдержала мук ревности, сдала путевку и вернулась в Москву. Он долго и подозрительно  присматривался к Феликсу, а когда понял всё, расхохотался и узы взаимной симпатии охватили сдружили нас на долгие годы.

  Адель тоже попала под "прикол",  На своем дне рождения в тарелке с супом она обн6аружила отвратительную  зеленую помойную муху величиной с конского слепня. Конечно, это был муляж,  подложенный Игорем, только что вернувшимся из Германии, где он работал в  театре Западной группы войск Советской армии.

   Но жизнь и время брали свое и молодые забавы, если и случались, то все реже и реже. Неудачливый повар стал профессором, доктором технических наук и главным редактором  популярного технического издания.  Научивший его мыть мылом суповые наборы стал начальником одного из производственных отделов Госплана СССР. "Адель"  послужив в армии, стал инженером-металлургом и  одним из профсоюзных лидеров в  своей  отрасли, и  выезжал на места для вручения переходящих красных знамен  трудовым коллективам - победителям  в социалистическом соревновании.

 А Игорь Кашинцев после окончания "Щуки" послужил во многих ведущих театрах страны, заслужил  звание народного артиста России, был награжден орденами и показал нам более сорока персонажей на сцене  и свыше девяноста в кино

     Но это было потом. А   тогда  мы  все еще продолжали свой прекрасный отдых в Игуменке. На правом берегу Волги был замечательный  песчаный пляж, который обрамлялся  реликтовыми низкорослыми соснами с нависшими над песком  ветвями.

   Мы переправлялись на тот берег вплавь,  не умеющие плавать на подручных средствах. Инженер Никаноров лепил из  мокрого песка скульптуры отдыхающих, а мы подтягивались на сосновых ветках как на турниках и перебирались с ветки на ветку как прародители человека. Пели хором шлягер  тех неповторимых лет "Гвоздика алая, багряно пряная...." И в этих занятиях не было равных Игорю!

  Потом ,уже позднее я ввел его в свой производственный коллектив и перезнакомил с молодежью КБ, где я трудился. Наша профсоюзная мама, Мария  Владимировна Костина шефствовала над нами, организовывая выезды на природу и другие массовые мероприятия.

  Сохранились фотографии, на которых Игорь находится внутри "кучи мала", над ним груда тел из полутора десятков человек. Сохранились фотографии, где  мы с ним откапываем застрявшую в песке машину, на которой  наша профсоюзная мама вывозила всю эту ораву для отдыха от непосильного труда.

    А однажды Игорь, я и сын Марии Владимировны, ранней весной, в начале мая, отправились купаться в Бухту Радости и  конечно все трое  подхватили тяжелейшую фолликулярную ангину. Выжили все, но купаться в начале мая больше уже не  рисковали.
  Я  никогда  не был театральным или киношным фанатом, актерские сплетни меня  не интересовали, и я никогда о них не расспрашивал  Игоря, а он никогда не спрашивал ни меня, ни своих новых друзей, кто мы такие и чем занимаемся. Мы тоже очень ценили это,  потому что никто из нас не имел права даже говорить о том, что мы работаем на оборонном предприятии. Подписку давали! И нам было  крайне некомфортно, когда нас заставляли либо молчать, либо, подвирая собеседнику,  уходить от  таких вопросов.  Игорь их никогда не задавал.

   Уже в наше время, когда завеса секретности стала разумной, он знал чем я занимаюсь, но почему-то представлял меня  окружающим как сподвижника Королева, хотя я с Сергеем Павловичем  лично никогда не общался и только лишь раз мне пришлось сидеть бок о бок с ним на одном из мероприятий.

  А потом  время наших встреч вживую начало катастрофически сокращаться и нам приходилось все чаще и чаще браться за телефонную трубку. А происходило это потому, что мне все чаще приходилось уезжать из Москвы в длительные командировки, а Игорю на гастроли.

  А когда мы  оба  оказывались в Москве, он был вечерами занят на спектаклях и концертах, а я днем на работе, с которой я не мог смыться без доклада начальнику и сослуживцам о месте своего  пребывания. Это казалось мне унизительным и я предпочитал выезжать с предприятия только по служебным надобностям.

   Но мы не забывали друг друга и хотя это было не так уж часто, но мы бывали на его  концертах и юбилейных вечерах, а он бывал у нас на  семейных праздниках.
  Игорь был очень внимательным, светлым и чистым человеком. Он был далек от актерских сплетен и интриг, которыми полон  артистический мир. Может  быть, поэтому он уходил из нескольких театров и обосновался надолго  лишь  в театре имени Маяковского, который считал своим родным домом.

  Игорь, по - моему, физиологически не знал ощущения зависти. Когда мне была присуждена Государственная премия он радовался больше меня.  Я думаю, что также он относился и к своим сослуживцам по цеху.

   Как-то на отдыхе  у нас  с женой состоялось мимолетное знакомство с Романом Мадяновым. Остались даже фотографии, которые он просил никому не показывать. Он был уже известным  киноактером, поклонники, уже изрядно надоели ему и лишняя слава ему была уже не нужна. Мы так и поступили и кроме нас эти фотографии не видел.

   А когда мы рассказали Игорю о своем знакомстве  с Мадяновым, он с необыкновенной теплотой в голосе сказал: " А Ромашка..." и рассказал нам как Наташа Гундарева помогла ему в быту и профессии. Вот, пожалуй, это и был за все время нашей дружбы его единственный рассказ о своих товарищах по цеху.

   Игорь был одаренным человеком.  В разные годы вышло два сборника его стихов под общим названием "Желтый агат". Это были гражданские стихи! Мы ведь были современниками "шестидесятников", пережили и хрущевскую оттепель и брежневский застой и с энтузиазмом и надеждой восприняли  приход новой власти.

   Мы ошиблись!  Пришедшие во власть не удержали ее. И вместо сильной, поистине демократической страны её народ получил развал образования, здравоохранения, отечественной космонавтики, культуры, которыми так гордилась Страна Советов. Что уж там говорить о  сельском хозяйстве, промышленности и других отраслях народного хозяйства, зато приобрели чудовищную коррупцию и невиданный в советской  стране криминал, а слово "демократия" приобрело какой- то не патриотический запашок.

  Разочарование было сильнейшим. В наших разговорах и оценке происходящего все чаще и чаще стал проскальзывать дряблый пессимизм, а Игорь в своих последних стихах, датированных концом "лихих " и   началом "нулевых" годов стал все больше уходить от событий и возвращаться в лиризм. А может быть снова для себя, "в стол".  Я не знаю.

  В то время в высоком руководстве витала очередная призрачная идея разгрузить центр столицы от автомобильных пробок путем построения  Новой Москвы и вывода в нее правительственных учреждений.

  На его последнем юбилее я прочитал стихи собственного сочинения:

    Мы рады свидеться, мой друг!
    Ведь не восполнит телефон
    Живую речь, пожатье рук,
    Воспоминаний светлых сон
 
    Пора в стране ввести закон, 
    Обычай новый воспринять   
    Не с тем, что каждый был рожден 
    А с тем, что дожил поздравлять!               

    Ведь ты за вереницу лет
    Там , где иные терпят крах
    Оставил свой заметный след      
    В кино, на сцене и в стихах,

    Решением народных слуг 
    Под жизнерадостный мотив   
    Столица дрейфует на юг,
    Нас в маргиналов превратив.

    Зато с тобой мы будем жить
    В провинции глубокой впредь   
    Стихи писать, покой ценить
    И уйму времени иметь!

    Хотелось бы теперь одно -      
    Через десяток лет опять    
    Открыть в минувшее окно
    И вспоминать и поздравлять.               

Но вместе открыть в минувшее окно нам уже не удалось.  Разбил его инсульт, из которого он сумел выбраться с частичной потерей   крепкого здоровья. Я не дождавшись от него очередного звонка, позвонил ему сам и спросил: "Чего молчишь?"  А он ответил мне, что плохо видит набор цифр. Мы с ним снова  всласть наговорились.
   А в декабре он вышел из дома подышать свежим воздухом и  на улице упал...  Создатель дал этому человеку легкий уход из жизни  без мучений и страданий. Он, наверное не знает, что умер.
  А  мне  все кажется, что вот-вот раздастся звонок и из трубки польется все тот же густо окрашенный басок: "Ну здравствуй, мой дорогой друг! Как у тебя дела? Как здоровье? Что 
новенького?"       
Но телефон молчит.         
   А где-то все еще бьют голубые фонтаны...  И цветут  где-то алые розы... И крутится Шарик!
   И  эти вечные  фонтаны  всегда будут голубыми, а розы алыми! Пока Шарик крутится!