Что русскому хорошо

        Во время работ по ремонту минского аэродрома наша бригада работала одновременно с немецкой строительной фирмой. С прорабом немцев был знаком давно, звали его Хайнц. Виды работ наши не пересекались, работали на разных участках покрытия. Периодически общались при встрече, при чём мой школьный немецкий был чуть объёмнее его школьного русского.
       В нашей бригаде существовала славная традиция отмечать завершение этапа работ выездом на природу. Финансировал данное мероприятие я, закупалась закусь в количестве, чтобы насытить двадцать голодных мужиков и, само собой, закупались напитки, значительно расширяющие сознание.
       В этот раз планировалось употребить осетинскую водку, которая была закуплена в Беслане месяцем ранее. Качества напиток был превосходного, видимо потому что был закуплен непосредственно на водочном осетинском заводе.
       Предвкушая праздник, радостно выходим из машин и видим немцев, которые понуро бредут к себе в общагу. Выдёргиваю Хайнца, на моём безупречном школьном баварском диалекте объясняю ему, что он идёт с нами и точка. После робкого сопротивления немца садимся в лесочке и празднуем завершение укладки бетона.
       Пил немец своеобразно: наливал себе пару сантиметра водки, сверху сок до краёв стакана и не спеша цедил коктейль. На все наши упрёки бормотал что-то совсем непонятное. После первого коктейля я забрал у него стакан, налил около ста граммов водочки и сделал ему бутерброд с селёдкой. То же самое приготовил себе. Объяснив ему, что бы делал как я, показал пример.
       Подождав, пока немец выпьет и закусит, спросил:
       - Ну и как? Гут?
       - Дас ист зер гут, Михаэль! - закричал немец.
       После этого мы совершенно спокойно перешли на своеобразный немецкий жестикуляционный. Причём обсуждали и войну, и учёбу детей, и цены на машины и что удивительно прекрасно друг друга понимали. Посидели мы славно, в сумерках проводили немца до «отеля».
       Приехав в аэропорт через неделю, захожу в аэродромную службу на планёрку и застаю там кроме аэродромщиков переводчика немцев, представителя питерского проектного института. Взглядами меня все одарили угрюмыми и неприветливыми.
       Поздоровавшись со всеми, задаю вопрос:
       - А что собственно случилось, родные? Почему вы все таращитесь на меня, как член на бритву?
       На что звучат громкие упрёки со всех сторон – и совести у тебя нет, и пить нужно бросать, и немцы не враги нам, ну какая у тебя с ними конкуренция, и как ты только мог… Прошу с этого места поподробнее.
       Говорят – ты зачем споил немца, Хайнц синий всю неделю лежал в общаге пластом, умирал и только твердил, что ты его опоил. И конечно сорвал тем самым завершение работ.
       Объясняю, что мероприятие проводилось без фанатизма, не до утра, как иногда бывало в хорошей компании, когда все ограничители в поведении бывают полностью стёрты алкоголем, напитки употреблялись исключительно качественные и только для аппетита. И доза была настолько мала, что вреда не могла нанести никакому взрослому тренированному организму. Получаю ответ:
        - Ты забыл, что русскому хорошо, то немцу что? - Смерть!
       Провожу своё расследование и выясняю, что немцы, оставленные Хайнцем без присмотра, по пути домой зашли в магазин и, прельщённые чисто символической ценой, закупили на пробу местный «винный напиток», под названием «Крыжачок». Есть такой белорусско-польский народный танец, после выпуска этого плодово-ягодного продуктового чуда наблюдательные аборигены напиток очень метко переименовали в «Танец смерти крыжачок».
       Ну и, естественно, Хайнц после осетинского нектара в прекрасном настроении с отключенными рецепторами самосохранения принимает на душу стаканчик «Танца смерти». Чисто на пробу.
       Неизбалованные элитным алкоголем белорусы, которым за неимением альтернативы иногда приходится употребляют самогон из отходов свекольной сахарной промышленности, именуемый в просторечье «маляс», отличающийся неповторимым ароматом и послевкусием, как-то очень неохотно и настороженно пили «Крыжачок» и то в случае самой крайней безысходности.
       Страшно даже представить, какие необратимые разрушения внутренних органов наступили в неподготовленном организме нашего немца в результате этого белорусского ядерного удара и какие последствия наступили на следующее утро. Поутру Хайнц, синий, как Ленин в мавзолее, и такой же неподвижный, только и смог прошептать:
      - Арбайт нихт… Их унд Михаэль шнапс тринкен…
       Нужно отметить, что все рассказы о немецкой дисциплине не преувеличение, а самая настоящая правда. На работу и с работы точно в срок по зелёному свистку. Застало время обеда во время работы – баста, всё движение на объекте останавливается, все работники бросают инструмент там, где остановились и едут кушать.
       Руководит всем рабочим процессом строго один человек и в его отсутствие никто не берёт на себя даже мизерную часть его обязанностей и не принимает никаких решений. В отличие от наших работничков, где каждый бетонщик в душе минимум прораб, а то и заместитель директора по строительству.      
       Так что бригада наших «гастарбайтеров» встала. Встала прочно на целую неделю и не смотря на прекрасную солнечную погоду не смогла завершить работы. Нет Хайнца – нет работы! Потом хлынули дожди, за ним пошёл как всегда неожиданный первый снежок, наступил «Русский зима козёл», немцы быстро свернули работы и уехали домой.

       В середине девяностых хозяева нашего предприятия организовали совместное предприятие с немцами. Поездки в Германию для обсуждения вопросов производства стали для руководителей частыми и желанными. После очередного совещания всей компанией разместились в небольшом ресторанчике на ужин. Пропустив по бокальчику пива, все дружно принялись обсуждать последний значимый объект, законченный этой осенью – ремонт взлётной полосы аэропорта Мурманск. Как говорят канадские лесорубы – в лесу о бабах, дома о работе.
       В процессе ужина вместе с повышением градуса выпитого, потихоньку повышалась и громкость голосов коллег. И слово МурмАнск звучало всё чаще и громче. Стоит заметить, что произносить название города с ударением на «А», имеют право только бывалые мореходы, а вся сухопутная плесень должна говорить МУрманск с ударением на «У».
       И если человек сухопутный мог себе позволить по ошибке или намеренно произнести в обществе моряков название города с ударением на «А», то мореманы могли это предъявить, оперативно восстановить справедливость и уверенно поставить правильное ударение не только в слове, но и в роговом отсеке ошибившегося. Но в Германии можно было без опасений расслабиться и произносить слово так, как хотелось. МурмАнск всё-таки звучало как-то покруче, чем обычное название.
       Хозяин заведения, седой немец в годах, услышав звучащий над столом на все лады «Мурманск», подошёл к гостям и, вежливо извинившись, объяснил на ломаном русском, что после второй мировой был в России в плену и долго работал в Мурманске. После настойчивого приглашения он был усажен за стол.
        «Зер кальт»! (очень холодно). «Кайн эссен»! (нет еды). «Унд филе арбайт»! (и много работы), повторял он весь вечер, добавляя затем длинную матерную тираду на русском. Они просидели далеко за полночь, перешли затем на более крепкие напитки, хозяин очень тепло проводил гостей и не взял с них ни марки.

       Весной следующего года приезжаем в аэропорт «на разведку» и застаём за работой ту же немецкую бригаду во главе с нашим неудачным дегустатором белорусского колорита. Улучив момент, когда с ним рядом нет переводчика, беру его за плечо и тоном, не терпящим возражений, говорю, что сегодня мы с ним идём пить шнапс. Немец вырывается, орёт во всё горло: Найн! Найн! Найн! и огромными прыжками, высекая искры из бетона металлическими набойками на каблуках, стремительно уносится прочь от меня.
       Эту картину издалека наблюдал переводчик, представитель питерского проектного института. Дедушка был уже в солидном возрасте, не спеша подошёл ко мне, сильно сжал локоть, заглянул в глаза и спросил ласково:
        - А ты сейчас о чём говорил с Хайнцем?
        - О погоде, отвечаю. Говорю – смотри, какая у нас погода хорошая, а он не понял, говорит нет, у нас в Германии лучше, вон как ломанулся от меня!
        Дедушка сжал мой локоть посильнее и со стальными нотками в голосе твёрдо сказал:
         - Передаю тебе категоричное требование руководства - разговаривай с Хайнцем только в моём присутствии! И немедленно перестань спаивать немцев! Я знаю прекрасно, о чём ты с ним сейчас говорил!
       Работники аэродромной служба аэропорта после этого получили строжайшее указание не подпускать меня к немцам на пушечный выстрел, что и выполняли потом неукоснительно.