Глава IX. Время соблазнов

      Отбыли мы виртуально на время из матушки-России, отвлеклись от событий, в ней творящихся, что выглядит крайне непатриотично, поэтому исправляемся и восстанавливаем ход событий с того самого места, где мы и остановились.
Приближались выходные, и Антон отправился в пятницу вечером в кино с Егором. Подбираясь к железнодорожному мосту, он издали заметил пьяненькую компанию, которая состояла из двух мужчин и женщины. Он узнал ее: эта женщина уже неоднократно приставала к нему около станции, выпрашивая копейку. Женщина заметила Антона и закрыла собой пространство ступеней. «Нету, нету денег», — Антон демонстративно разводил руки в стороны, словно обычно ходит по улице с купюрами в руках. А женщина меж тем была явно не в себе. Ее голубые глаза туманились, и она пыталась схватиться за парня, чтобы сохранить равновесие, равно как и не пропустить его. Для большей верности она дернула его за шкирку: «Ну хоть рубль, а, жадина? Да ты хоть знаешь, кто я? Я поэтесса! Я, может быть, Достоевская, у меня дома лежит целый сборник моих стихов». «Так продайте их, вот и будут деньги», — совсем не в тему предложил Антон. «Не хочу, — ответила женщина, вглядываясь в лицо парню. — У Вас глаза, как небо!» Антон вздохнул — неужели впервые в жизни у него появилась возможность отдернуться и отвергнуть бессмысленно-сладкий безвкусный комплимент? «Ладно, иди», — оттолкнула его женщина и вернулась к своим. Антон пошел дальше, ускоряя шаг, словно это он сейчас упрашивал о помощи и получил презрительный отказ. Егор уже дожидался в условленном месте, лениво поглядывая на часы.

      «Опять опаздываешь», — недовольно пробурчал он, вспомнив школьные времена. Антон не стал спорить и пожал плечами.

      Они обменялись шаблонными вопросами о судьбе друг друга и получили такие же однотипные ответы. Очевидно, ничего нового в их жизнях и не происходило. По дороге к кинотеатру они обменивались заранее припасенными шуточками и подколами, большей части которых было уже больше десяти лет, и раздражения они не вызывали. Пьяная публика крутилась не только у станции; как это обычно и бывает в пятницу, она преобладала на улицах. Быть может, ее было не так много в общей массе, но в глаза она бросалась первой. На фоне подобных прохожих выделилась старушка, причитавшая что-то то про себя, то вслух и махавшая палкой неизвестно на кого. Антон и Егор перешли на противоположную сторону улицы, чтобы избежать встречи с ней. Антон непонятно с чего решил предаться воспоминаниям и рассказал Егору один случай из школьной поры.

      «Был я тогда где-то в третьем классе. И вот мы гуляли с Колей. (Это был еще один их общий одноклассник). Я облокотился на одну машину. А может быть, даже и внимательно разглядывал. И бабка как давай на меня орать! Дескать, «машину угнать хочешь», мол, «вырастешь — купишь свою» и в таком духе. И вот, дома, я очень жалел. Жалел о том, что не послал ее. Да, в тот период я научился всем этим словам — от тебя! Ты, как помню, по дороге из школы спросил меня, умею ли я материться. И я соврал, ответив да. Но после этого начал употреблять соответствующие слова где только можно и нельзя. И вот я так и представлял, как сказал бы ей: «пошла ты, бабка!» А сейчас я думаю, и хорошо, что не сказал!»
Егор слушал историю равнодушно. Он попытался подтрунить над товарищем, сказав: «Какая увлекательная история», и Антон тотчас же умолк и прекратил ее рассказывать, и дальнейший их диалог представлял собой полную бессмыслицу уровня двенадцатилетних детей. Вообще все их общение чаще всего строилось на дешевых шуточках, взаимном безынтересии; никто толком и не знал, что у товарища на душе, может быть, какая-то тягость или печаль, а может, напротив — водоворот дивных и удивительных событий.

      Фильм представлял собой фантастику с сильным апокалиптическим уклоном и был напичкан новомодными спецэффектами: все летало, прыгало, падало с неимоверной быстротой. Возможно, в нем и было скрыто предписание более внимательно относиться к жизни, к планете, беречь мир, но эти идеи раздрабливались на мелкие кусочки и никак не хотели соединяться воедино. По завершении сеанса они отправились домой. Егор, увидев переполненные автобусы, замахал руками, и приятели пошли пешком.

      – Ой, не люблю я эту толпу! Бабки всякие, лезут, толкаются. Все стоят близко друг к другу. Фу! — в очередной раз объяснил свою позицию Егор.
      – Я обычно в переполненных автобусах становлюсь поближе к какой-нибудь милой девушке, чтобы бы стояли совсем близко. Если она что и почувствует — то это меня толкнули! Впрочем, некоторые сами все понимают и занимают место перед тобой.

      Пару минут они шли молча, пока Антон не заметил вдруг яму на дороге, которая после дождя переполнилась водой, и сейчас ее старательно объезжали машины.
      – Как обычно все. Партия жуликов и воров во всей своей красе. Но ничего! Зато нас все боятся! Да и еще бы не бояться, а-ха-ха!
      – Скажи мне честно, почему ты так рьяно выступаешь против власти? Против Тупина? Что они тебе сделали? Ты получил образование бесплатно, за счет федерального бюджета, где благодарность?
      – Эх, если бы еще и качество этого образования было на уровне, но ведь нет. Сплошная программа, однотипные задания, презентации. Все красиво говорят, все всё понимают, все всем довольны. Также и насчет государства. Не должен один человек так долго стоять абсолютно один во главе такой машины! Должна быть сменяемость. Человек бронзовеет, теряет хватку, перестает замечать реальную ситуацию.
      – А кто, если не он? Ты видишь достойного сменщика?
      – Увы, у вас это единственный аргумент за него. Он сам создал систему, не позволяющую рождаться потенциальным самостоятельным преемникам. Они могут быть лишь взращены курсом и посажены тычком пальца. Но кто знал его самого за несколько лет до прихода в большое кресло? Он был вообще никем! Да и о чем говорить. Если нет выборов.
      – Да, да, да, все результаты подтасованы, все куплено, и так далее. Кто это сказал — непонятно. Какие-то никому неизвестные личности в интернете распускают домыслы и ты будешь читать это и верить всему этому.
      – А кому верить ты предлагаешь? Лживой госпропаганде?
      – А кто тебе сказал, что она лживая? Анонимные блогеры? Ноунеймы? Пропаганда была всегда, в твоем СССРе она была ужасна.
      – Как чем лживая? Сначала говорят одно, потом другое! Конъюнктура меняется на раз-два. И СССР, конечно же, никакой не мой.
      – Я открою тебе секрет, но людям свойственно менять свое мнение. Человек, который стоит на своем — упрямый идиот. Ситуация меняется постоянно, и нет ничего странного, что мнение подстраивается под нее.
      – Сам Тупин говорил, отвечая на вопрос, какие у него были самые крупные ошибки за время правления, что, дескать, «пожалуй, их и не было»
      – Пруф? Это все голословные заявления. Где-то что-то вырезали, скомпоновали, и вы будете бегать и махать этим флажком пока не обделаетесь.
      – Вот новость от вчерашнего дня. Пользователь соцсети привлечен к ответственности за публикацию обложки детской книги «Ганс Чурбан» по статье «разжигание национальной розни».
      – Я не знаю, по телевидению про это ни слова не говорили, может этого и не было. Ты говоришь, пропаганда врет, а то, что ты читаешь, там, конечно же, сидят честнейшие люди, которые никогда не врут.
      – Пойми, за любой информацией стоит выгодоприобретатель. Сейчас век информационных войн, поэтому читая что-то всегда думай, «а кому это выгодно?» и не верь никому. Прочитав все альтернативные источники, вот тогда составляй свое мнение.
      – Нет, это ты ничего не понимаешь. Есть люди, кто хочет прославиться. А для этого нужно написать нечто жареное, на что все клюнут. И лучше всего лить грязь на руководство. Сам-то ты такой умный если, почему в такой заднице? Почему они, такие глупцы, руководят, а ты, с таким развитым взглядом, занимаешься непонятно чем??? У нас все понимают и в экономике, и в политике, все такие диванные эксперты, мама не горюй. Как тебе не жалко времени читать подобный бред???

      Домой Антон вернулся с грустным настроением. Неизвестно почему, но подобные разговоры наводили его на депрессивные мысли об упадничестве настроений в народе. В его ожиданиях, все были готовы на борьбу, но за кого или за что он сказать не мог. «Как же вдохновить их? Лидер? Им обязательно нужен альтернативный лидер. Но ведь и они правы, что революция не нужна. Революция не приносит те изменения, которые в нее закладывают теоретики. Ее вершат другие люди. У каждого своя роль. Но даже если и так, неужели мы сейчас не дошли до той крайней точки, когда пора? А может, и не пора? А может это я странный, и ничего не понимаю, а они все понимают? Может, спустя сто лет он будет главной звездой в учебнике истории, самым выдающимся правителем двадцать первого века, давшим территориальный прирост, остановившим войны, поборовшим терроризм. А все мелочи… А о чем мы говорим, в подобном временном масштабе, мелочи, они сотрутся. Хотя, как — сотрутся? Все эти пороки, они как были, так и останутся. При любой власти. А если так, на чем основывать мечты? Сказать, что всегда воровали и всегда будут? Но кто имеет право лишить меня веры, что не будут?» С подобными мыслями Антон лег в постель, собираясь их сейчас разжевать более подробно, но в итоге заснул мгновенно.

      История человеческая! Как ты можешь играть с нашими судьбами! Как ее ни называй, злым роком, находчивой случайностью, но ведь отчетливо заметна та тонюсенькая змейка, что проводит нас сквозь эту илистую муть по наиболее живописным берегам. И мы пытаемся восстать, бросаемся с корабля оземь, дергаем мачты, пытаясь свернуть их, но всякое подобное поползновение заканчиваем тем, что судьбе покоряемся. Мы говорим, что судьба покорилась нам, управляем ею, и с этой мыслью умираем, устав от жизни. И пырнув себя — самый надежный способ жизнеуправления известен с древнейших времен. Ох, вечный спор? Сам же человек и управляет, утверждал герой в свой закатный час. Собственно искусство жить, наверное, и заключается в умении увидеть эти потайные двери, на которых можно уйти на некий абсолютно новый путь, доселе неведомый, открыть на нем новые горизонты, а значит облагородить серость занимательностью, дни превратить в увлекательное нескончаемое путешествие. Хотя, нескончаемых не бывает, и всегда появятся новые дверки, лазы, проемы — уметь видеть их — вот чему хочется научиться! Где вы? Сколько вас? Сколько прячется, о скольких мы никогда не узнаем? Как мы сталкиваемся с теми или иными людьми по жизни? Быть может, мы сталкиваемся с определенными личностями, о чем сами-то подозреваем? Ведь огромный пласт жизни проходит вне нас, как бы мы не стремились все успеть! Но всегда нас тянет немного к прошлому, мы ностальгируем, ностальгируем об ушедших эпохах как в социальном плане, так и в личностном. И мы привязываем определенные эпохи к персонажам, ярким персонажам. Мы помним школу по учительнице химии, семьдесят раз за урок повторявшей слово «ребята» и по чудаковатому пареньку, вставляющему «э-э-э» в каждый речевой оборот; помним институт по вернувшемуся с армии парню, голосящему зычным строевым басом, который многих даже пугает; мы запоминаем работу по веселой девчушке, каждое забавное событие сопровождающей рефреном «ржака». Мы помним мелкие несуразицы, и они возбуждают в нас светлые чувства. И когда возникает возможность пережить эти чувства вновь — мы с радостью цепляемся за нее, даже если она грозит травмой какой-либо особо чувствительной части нашей многогранной личности.

      В выходные Михаил и Антон отправились на встречу выпускников. Одна из девочек пригласила всех однокашников на свой загородный участок. Ребята встретились заранее и вместе поехали на автобусе. Михаил возбужденно рассказывал про свои последние успехи в начале своего дела, вызывая у Антона странное чувство полузависти-полунедоумения.
 
      – Капитализм дает шанс развиться абсолютно всем, уж поверь мне, — уверял Михаил. — Чем он тебе так не нравится?
      – А это чувство нельзя объяснить. Не нравится и все. Не дает он какой-то надежды…
      – И еще скажи, деньги не нравятся, как ты это любишь. Вот тебе свежий пример. Знакомые мои. Дело шло к свадьбе, а тут у него случился провал с деньгами. Все. Банкет обломался. Невеста, конечно, в слезы. А были бы у него деньги? Зарабатывал если нормально?

      Антон посмеялся где-то полторы минуты, и никак не мог успокоиться. Михаил недоумевал.

      – Я надеюсь, они разошлись? Как бы это было здорово! Одной несчастной семьей меньше! Да как им жить вместе, если даже на такой простой вопрос у них взгляды разные! Невеста мечтает о свадьбе, чтобы с длинным платьем, лимузином, танцы-шманцы, шампанское рекой, все пляшут и поют. Он сам выбрал ее, неужели не знал? Или думал, что она ограничится тем, что забегут в загс, галку поставят и по домам? Я вот так мечтаю, и такую буду искать. Именно для женитьбы.
      – Ох ты наивный! Да все девушки мечтают об этом. Каждая хочет, хотя бы раз в жизни — почувствовать себя принцессой.
      – Не суди за всех, не суди… Это они только так… Думают… Показуха, пойми. Взгляни на эти одинаковые фотосессии… Улыбки, поцелуи… Что они значат? Чем помогут красивые фото, когда через год они подадут на развод? Да смысл института брака, создании семьи не в торжестве, где все друзья и родственники напьются, как свиньи, а кто-то поймает свое счастье в виде букета!

      На этом месте им пришлось прервать диалог, на углу стояли две девушки, близкие подруги хозяйки, которые намеревались их проводить. Они обрадовались друг другу, перекрестно обнялись и пошли далее. Загородный дом пригласившей одногруппницы располагался в коттеджном поселке. Он прямо граничил с деревней, весьма небольшой, треть домов которой были брошены и обгоревшими. Но другая картина предстала взгляду друзей, когда они вместе с двумя проводницами, прибывшими заранее и встретившими их у остановки, пересекли пост охраны. Дорожки были ухоженными и идеально чистыми, опавшие листья были полностью расчищены, не было даже ни одной лужи: настолько гладкая была дорога. Они подошли к воротам. Пискнула разблокировка сигнализации, и вскоре Антон и Михаил были в доме. «Располагайтесь, как вам удобно, — щебетала хозяйка. — Можете пока осмотреть дом. А также соседний, мы всех здесь не уместим, там тоже можете все изучить». И они направились.

      «Иди посмотри, что я нашел, специально для тебя», — захихикал Михаил, выходя из туалета. Шутка была знатная: прямо на вошедшего Антона смотрел с высоты своего бюста Мао Цзедун; стоявший по правую руку Сталин, словно не желая смущать посетителей, поднял голову вправо и вверх, а стоящий слева Ленин — влево.

      Антон и Михаил отправились изучать комнаты. Нет нужды подробно описывать шикарную обстановку. Широкие светлые комнаты украшала дорогая мебель; стенные шкафы были лакированными, пол выложен плиткой, на стенах висели картины, на стеклянных полках громоздились разноцветные вазы и золотые фигурки. Туалеты и души были на каждом этаже, более того, был даже бассейн. «Да, это тебе не хрущевка с шестиметровой кухней, — подумалось Антону, — но вот бассейн, бассейн! Сколько детей хотели бы посещать секции по плаванию, но у родителей нет денег на абонементы! А этот? Как часто он используется!» И ему нестерпимо захотелось плюнуть в него.

      Над гаражом размещался спортзал, в котором скучали современнейшие тренажеры, а Антон окончательно сбился, пытаясь посчитать число плазменных телевизоров во всех посещенных ими комнатах. Стены комнат больше напоминали музей, на картинах были пейзажи, натюрморты, портреты. Михаил еще издали увидел изображения Петра Первого, Екатерины Второй и Александра Первого, и побежал к ним, чтобы внимательно рассмотреть их.

      Все было продумано до мелочей: системы вентиляции, освещение. Каких типов светильников тут не было! Некоторые люстры по праву могли висеть в каком-нибудь провинциальном театре. Между комнатой и лестницей в стене можно было наблюдать коллекцию фарфоровых статуэток, в другой комнате был камин. Также обращало на себя внимание большое число икон, часть из которых выглядели как весьма древние. Глядя на них Михаил выразительно поглядывал на Антона, а тот только хмыкал в ответ. «Замаливают грехи», — пояснил ему наконец Антон.

      Гости прибывали, некоторые из них оказались непричастными к учебе в институте, а чьими-то друзьями, по совместительству охотниками за приключениями. Антон, с самого начала чувствовавший себя неуютно, понемногу терялся. Михаил, напротив, оживлялся все больше и больше. Прибыли Полина и Кристина, вечные подружки-хохотушки, и Михаил бросился обнимать и целовать их.

      «Что нового в жизни? Чем занимаешься? Работаешь? Класс! Какая зэпэ?» — примерно в таком духе он расспрашивал их. Антон, оставшись один, загрустил еще больше. Ему казалось, что он брошен, и те многочисленные бутылки, что громоздились на всех столах, никоим образом не привлекали его внимание. Он вышел на улицу и стал разгуливать по участку. А из дома шум раздавался все громче. Михаил вышел со своими девочками на крыльцо покурить, и Антону вмиг стало это противно: он всего второй раз за все эти годы видел Михаила с сигаретой, и почему-то именно сейчас ему было тошно смотреть на это зрелище. Возможно, тошно стало и Михаилу, ибо он, немного подымив для вида, тут же замусолил окурок. Антон почему-то вспомнил, как негативно реагировал Михаил всегда на курящих в его присутствии, и от этого стало противно вдвойне. Девочки позвали Антона присоединиться к ним, но тот отказался, сославшись, что хочет немного погулять на улице. «И в самом деле, что мне там делать?» — рассуждал он, чувствуя сильнейшее желание выбраться с участка и пойти побродить. «Почему он с ними целуется при встрече? Зачем? Это показатель чего? Что когда я учился в институте никак не мог этого понять, что сейчас. Да, есть так или иначе симпатии, даже если у тебя и есть подруга, нет ничего страшного в подобных симпатиях! Но почему их надо проявлять подобным образом? Что он при этом испытывает? Судя по тому, как он весел с ними, ему приятно!» Тут он обратил внимание на весьма интересную и незнакомую девушку: хотя это и была встреча выпускников, часть бывших студентов на нее не явилась, тогда как другая притащила с собой друзей и знакомых. Подошел Михаил: «Без обид, но она уже положила глаз на меня», — сказал он. «Да пожалуйста», — подумал Антон, молча отходя в сторону.

      «Если кто на меня положит, и ты заметишь — сообщи», — крикнул он отходящему Михаилу и рассмеялся. Михаил подошел к Полине, крепко обнял и поцеловал. «Мда, а его ведь пассия сейчас не видит это. А моя? А что моя? Кто она мне? Мы виделись два раза… Это срок? Это что? Это когда обычно все начинает кончаться… Или начинает начинаться? Завтра узнаем. Ради кого я удерживаю себя? Но ведь сам всегда борюсь за эту чистоту! Не я ли недавно мечтал, что найдется та, с которой мы будем раз и навсегда? Первая станет последней? А теперь? Я думаю, что чем больше их будет, тем выше шанс итогового успеха. Мда уж», — думал Антон. Внешне ему кстати нравилась Мария, девушка довольно высокого роста и видной внешности, и сейчас он заметил, что она тоже ведет разговор с Михаилом. Тот знал о симпатиях, которые испытывал к ней Антон. Однажды они устроили своеобразный чемпионат среди девушек-одногруппниц, наделяя их баллами за внешние и внутренние качества. Результаты оказались занимательными, особенно забавным было то, что девушка, которая набрала в итоге больше всего баллов, не будучи на первом месте ни по одному из критериев, вышла замуж сразу же по получении диплома. Но о ней мы еще упомянем подробнее ниже.
 
      Михаил подошел к Антону и начал разговор: «Твоя Маша-то, собирается бизнес леди стать! Ух, какая классная девчонка. Но такая девушка, конечно, дорого обойдется, чтобы содержать ее». «Да не собираюсь я содержать никого, успокойся», — резко оборвал его Антон и направился к калитке, твердо намереваясь уйти с этого балагана. Но не успел он преодолеть и половину дистанции, как увидел вошедших через калитку взрослых людей. Это были родители хозяйки торжества, счастливые обладатели усадьбы. Они до сей поры находились у соседей, а сейчас стали заводить машину с трехлучевой звездой, чтобы окончательно уехать и не мешать празднеству.

      Антон поздоровался с ними, имитируя вежливость. Отец девочки подошел поближе: «Располагайтесь, угощайтесь. Там в холодильнике есть колбаса, лось-кабан, нигде такой в продаже не найдете. Человек сам делает, мой знакомый. И рулет пробуйте. Аналогично, нет нигде больше такого, натуральные ингредиенты собственного производства».

      Антон кивал пузатому мужику, обещая все попробовать. «Да, в вашей семье все не бедствуют, — подумалось ему, — кушают все натуральное. Да что ты, что доча, еще те кабанчики». У мужика зазвонил в кармане телефон. «Да, — мужик побагровел и голос его стал почти железным, напоминая интонацию бандитов в фильмах про братков из лихих девяностых, — так решайте же вопрос! Что, без меня совсем, что ли, ничего не можете? Я же говорил вам еще в тот раз все! … И за сколько они этот дом отделали? Полмиллиона? За такой ремонт? Я вот связывался последний раз с подрядчиками, там триста тысяч уходило на все работы, это в пару дней. Что там они делали неделю за полмиллиона, мне интересно? А у нас так и всегда, а потом считаем убытки. Я ведь месяц назад одним из первых заметил, что проект нерентабельный, но мало кто ко мне прислушался… Конечно. Да, да. В общем, решайте пока сами, что вы вечно панику поднимаете из-за всяких мелочей. Давай».
Антон откланялся и вернулся к дому. Там маячил Михаил, который раскрывал упаковки с пивом. Помогал ему в этом деле Андрей, одногруппник с весьма интересной историей, очевидно, любивший пиво много больше, чем Михаил. Учился он плохо, но на втором курсе за ним начала ухаживать девушка с этой же группы — та самая, что набрала больше всего баллов в итоговой таблице Антона и Михаила. Она подвозила его на учебу, делала за него все задания, и результат не заставил себя ждать: сейчас она была счастливой матерью долгожданного первенца. Ходили слухи, что она даже прочла некую волшебную книгу «Охота на самца», но давайте скажем честно: читали подобную литературу многие, выходили на охоту все, а вот уловить что-либо в свои сети, да еще и удержать — это удавалось немногим. Довести до ЗАГСа и уломать поставить штамп — вообще редчайшее искусство, недоступное почти никому.

      Андрей угостил Антона пивом, но тот отказался, ответив, что не пьет. Андрей рассердился: «А что за причина? Ты нас не уважаешь? В чем дело? Почему? Расслабься? Мы никому не скажем. Ты болен? Просто объясни». Недоумевал и Михаил. «Почему бы не расслабиться, — думал он, — тут такая обстановка, что без этого не удастся нормально повеселиться». Антон разозлился в ответ и хотел было уже высказать свое веское мнение по поводу употребления алкоголя, как вдруг раздался шум. Это в предбаннике началась драка. Причина оказалась глубочайшая: надетые по ошибке чужие ботинки. Антон отправился посмотреть, но, когда он вошел в предбанник, большинство в нем составляли миротворцы, растаскивающие по углам обиженных. Он взглянул парня, начавшего свалку (а это был из «чужих»), и ужаснулся: глаза у того были округлены, а зрачки — расширены. «Под веществами?» — подумал он, и словно в подтверждение его слов тот забормотал нечто невообразимое, после чего пошел на кухню, взял нож и стал играть с ним. Михаил, пришедший после манипуляций с пивными банками, удивился, что его «девушка», Полина, сидит на диване в полуобнимку с этим неадекватным товарищем, играющимся с ножом. Побоявшись прямо отбирать нож, он попросил его положить. Девушка хохотала, но вмиг остановилась, сделалась серьезной, сделала глоток водки и резко выхватила у парня нож, после чего отдала его Михаилу.
…Веселье продолжалось. Ночь текла и текла. Напитки пились, игры игрались. Андрей со своей женой решили не таиться ни от кого, не закрыв дверь на задвижку — открывшим предстала весьма занятная картина. Антон постепенно освоился, но мысли «быстрее бы это все кончилось» так или иначе стучались в его голову. Михаил позвал его выпить вместе с еще одним товарищем, с которым они хорошо общались в институте. Звали его Иван, после окончания обучения он вернулся в родной Тамбов, где и работал. Антон поддался и согласился на рюмочку. Но вкус, как он и ожидал и как знал по немногочисленным попыткам приобщения к алкогольным возлияниям в домашней атмосфере, был противным. Он кинул взор на хозяйку, хлеставшую водку без закуски, и не позавидовал ей. Отойдя в туалет, он слил в раковину остатки стакана, после чего поставил его на перила, спустившись вниз. Стоит ли говорить, что когда он поднялся вверх в следующий раз, стакан был абсолютно пуст! «Эх, ну вот! Оставил на минуту, и уже все выпили», — демонстративно громко произнес он одной девочке, раскинувшейся на диване. «Зря ты так», — сказал ему Михаил, который, судя по всему, неведомым образом видел все, хотя и Антон заходил в туалет в абсолютном одиночестве.

      Антон вспомнил, как они с группой отмечали успешную сдачу выпускных экзаменов. И вновь он чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Его тошнило от громкой клубной музыки, от выпитого шампанского, от отсутствия собеседников. Он плюнул на всех и побрел наружу. Приехала милиция, вызванная непонятно кем из бдительных жильцов соседнего дома, и Антон чувствовал слабенькие позывы к торжеству. Спасало его то, что были несколько парней за рулем, вокруг которых он и пытался ошиваться. Но предложения Михаила никак не поднимали ему настроение. А тот искренне пытался донести до него мысль, что алкоголь — именно помощь для полноценного общения в подобной компании. Но Антону не хотелось его слушать, ему было неимоверно скучно, равно как и неимоверно скучно было сейчас в этом огромном доме. Но сейчас уже и не было рядом Михаила: тому удалось уломать Полину, согласившую разделить с ним ночное общество со второго раза. Антон никогда не понимал, почему его товарищ уделял столько внимания девушкам, которые были в его представлении «ничего из себя не представляющими». Надо сказать, в эту категорию он закидывал девушек, неминуемо пользующихся абсолютной популярностью у мужчин. Но Антон смотрел на подобных красавиц по-иному: «Все за ними бегают, поддаваясь влечению, не более того. Похоть, вот и все. Но ведь внешность не главное». Особенно было забавно, когда после последней фразы он ранжировал девушек по росту, комплекции, цвету глаз и волос. Но сейчас речь шла о Полине и Кристине. Эти эффектные блондинки неминуемо имели успех в любой компании, где бы ни находились. И каждый раз, направляясь на перерыве в столовую, Антону с грустью приходилось наблюдать, как Михаил тяготеет к их обществу в ущерб общению с ним. Он подсаживался, но сидел молча, тогда как Михаил шутил с девушками, а те смеялись. «С такими очень легко, — объяснял он Антону, — для флирта — идеальный вариант». «Но с ними не о чем поговорить даже!» — протестовал Антон. «Девушки созданы не для разговоров», — резюмировал Михаил, добавляя: «И тем более не для твоих дебатов». И сейчас Антону пришлось оставить дебаты, однако он слышал их на каждом шагу. Народ, изрядно хмелеющий, неожиданно сам тянулся к тем темам, о которых Антон был готов рассуждать днями и ночами. И эти разговоры тянулись отовсюду. Деловые люди, так серьезно обсуждающие деньги, зарытые сделки, забывали весь свой так досаждающий сленг, не стремились ничего «поднять», а вдруг проявляли выразительнейшую мудрость. «Почему они все понимают? Они отвечают на те вопросы, что я думаю годами, и не знаю ответов на них. Я могу тешить себя мыслью, что они ошибаются, но выход ли это? Нет, не выход. Так, может, опьянение очищает личность человека? Очищает душу? Или почему девушки выпивают по стопарику перед первым свиданием? Или во время него? Да, есть кто и во время (он глубоко вздохнул). Но я не о них. Почему меня постоянно преследует мысль, что я словно наблюдатель в этом мире? Сторонний человек, пролетающий с инспекцией? Но эта мысль сменяется полярной: я — единственный человек из семи миллиардов, чьими действиями я могу управлять. Захотел — поднял руку. Вот, она поднята. Я могу изменить мир! И это должно вдохновлять! Но зачем менять? И какой смысл менять? Законы утверждены, законы цельны. Законы незыблемы! Ускорение всегда будет связано с массой и силой, и никак иначе. Но хорошо. Можно изменить нечто социальное. Но сколько таких попыток привели к провалу? Ведь я меняю его в ту сторону, что импонирует мне. Если это получается, то это некое «мое» общество. Та модель, что вижу я. Даже, если это и допустить — в нем люди станут счастливее? Нет! Несчастны дети, что с рождения купаются в роскоши. Посмотрите на этот дом. Как могла развиться личность, живя здесь? Если она каждую ночь проводила в этой огромной спальне? О чем она могла думать? О том, что есть негазифицированные деревни, или поселки, куда в часть сезонов можно добраться лишь на вертолете? Но, с другой стороны, от того, что я об этом думаю — в них появится газ? Да не появится он там. Даже если я стану министром, у меня в руках будут все средства бюджета — не появится. Не появится при этой модели! Это ведь невыгодно, это ведь не сулит прибыль. Да, прибыль. Всем вам нужна прибыль. А мне противна, противна эта мысль. Да, решился я в свое время на спор с преподавательницей, и она сказала, что если я продаю нечто важное в тот момент для другого, то почему бы не сделать наценку? Но какое я имею право делать наценку, пользуясь готовностью ее оплатить контрагентом? Не лучше ли взять и отдать ему… Просто отдать? Не будет ли это высшим счастьем? Но что есть благотворительность? Не подчеркивание ли унижения, расслоения? Если убийца принесет убитому венок на могилу — это оправдывает его? Так что мне Михаил льет байки про жертвенность бизнеса? Да, это так и есть, но это естественно, было бы абсурдно, когда у тебя денег нет, не помочь нуждающемуся. Но почему они становятся нуждающимися? Кто породил нужду? Кто породил расслоение? Ведь мы шли по деревне, дома сыплются. И кто во всем этом виноват? Давайте говорить о конкретных потребностях, хорошо. Но… Не противно ли заниматься пустословием? Не прав ли Михаил в том, что, меняя свою жизнь, ты меняешь и жизнь вокруг себя? Но как я думал в детстве: я — центр мира. Люди созданы, чтобы окружать меня, право быть знакомым со мной дано избранным, и все они играют написанную для них кем-то роль. Роль! Ах! Почему же я должен встать на несимпатичную мне точку зрения. Дурацкая привычка у Миши стандартизировать и упрощать, он, мол, не чувствовал предпринимательского таланта. Но почувствовал. Почему, если я не чувствую, и мне не симпатичен подобный подход к строению мира, я должен это принимать? Почему я должен ломать свою психологию? Ага, деньги, скажет он, помогут изменить общество. Но мы опять вернемся к мысли, что все бессмысленно. Занимайся любимым делом… Но это так же бессмысленно! Ой, эти глупые, пустые мысли, что они несут? Откуда они идут? Почему мне не уснуть в эту ночь?»

      И уснуть в эту ночь было тяжело. Полина заботливо прикрыла Антона одеялом, думая, что тот уже спит и ушла с Михаилом в отдельную комнату. Голоса продолжали шуршать в соседней комнате. Раздался грохот, а потом смех. «Упал, упал, ха-ха-ха», — отчетливо слышал Антон, и вскоре в кровать рядом с ним привели и кинули Константина, не особо прочувствовавшего пока свой полет с лестницы. У последнего была забавная странность: он любил нюхать женские волосы. Но сейчас в постели с ним соседствовали Антон и чуть позже присоединившийся Иван, не имевший такого обаяния, как Михаил. Ловить было нечего, поэтому Константин не нашел ничего лучшего, как захрапеть. Антону не спалось, временами казалось, что сон близок, но наступало прояснение, когда спать решительно не хотелось. Иван ушел на кухню.
Антон проснулся от крика Ивана: «Костя, прекрати храпеть». Антон привстал. Он понял по часам, что ему удалось поспать меньше часа, глазам его предстала занятная картина. Иван толкал Константина в область ребер, но тот продолжал упорно храпеть.

      Костя затормошился и перевернулся, начав храпеть в сторону Антона. Последнему уже не терпелось дождаться утра, потому что спать решительно не хотелось. На этих мыслях он неожиданно очнулся. Было светло и солнечно; Ивана и Константина рядом в постели не было. Он зевнул и привстал на кровати. По всему дому шла какая-то суета, хлопали двери. Из соседней комнаты вышла подруга хозяйки по имени Анна, встретившая их вчера на остановке. Ночь без сна давала знать о себе; однако, в то время, как не пивший вчера Антон никак не мог прозеваться, разминал затекшие конечности и почесывал нывшую голову, пресловутая Анна, которую, помнится, он видел вчера в весьма веселом настроении, травившей байки на грани пошлости (что было вообще для подобной скромной девушки весьма нехарактерно, более того, те же Кристина и Полина наутро обсуждали меж собой как главную сенсацию: «вы видели, как Анька-то наклюкалась?»), вышла из своей комнаты с крайне деловым видом и отправилась хозяйничать на кухню. «Да, вот таких, наверное, в жены надо брать», — пронеслась мысль у Антона.
Он встал, умылся и вышел на улицу, где встретил Ивана. Тот рассказал Антону захватывающие подробности ночи. Кто-то выбрался за пределы участка и зигзагами бродил по улице, кто-то съел весь кошачий корм, кто-то сидел утром, обреченно держась руками за голову, и заунывно повторяя единственное заклинание: «Зачем?». Последнего товарища Антон сам увидел с обратной стороны крыльца; он все также сидел, обхватив руками голову, и так же причитал. «Зачем?» — обратился он к Антону, но тот ничего ответить не смог. Антон поинтересовался у Ивана, где Михаил, и в ответ услышал предположение, что, видимо, где-то с девочками. По этой фразе Антон понял, что Иван немного расстроен тем, что делил постель с Константином и с ним, Антоном, тогда как Полина и Леся, их верные подруги, достались другим. И когда Михаил ушел в отдельную комнату с Полиной, он мог рассчитывать на параллельное стечение обстоятельств, но вторая блондинка ночевала в итоге с тем самым неадекватным парнем, который играл с ножом и с которым Иван едва не подрался. Антон решил не разочаровывать Ивана и диалог завершил. Вскоре объявился и Михаил; выглядел он счастливым.

      Гости разъезжались. Михаил и Антон ехали в компании с Полиной и Лесей. Михаил подошел к Антону и шепнул на ухо:
      – Говорить моей или как? У нас вчера, конечно, горячо все было… Даже до поцелуя дошло, не спорю.
      – Твое дело, — вздохнул Антон, вспоминая историю, как спас Михаила от предложения, которое тот уже был готов в пылу чувств сделать своей бывшей пассии (они, кстати, расстались примерно за месяц до знакомства с Мариной). — А она уже прям твоя? Вы же недавно познакомились только!
      – Да вроде да. Хотя, ты прав, сколько дней прошло со времени знакомства? Но в любом случае, ей лучше пока не знать об этом мероприятии!


      Михаил общался с девушками сегодня в деловом тоне, но эти наблюдения уже не привлекали Антона. Говорить банальности о несправедливости того, что у кого-то есть такие дома — не хотелось. В автобусе он стоял поодаль от них, словно едет сам по себе. Антон думал о предстоящем вечере. Он вспоминал свое первое свидание, первую девушку, принявшую его предложение пройтись с ним, и вспоминал свое тогдашнее волнение. Сейчас все устаканилось, встречи воспринимались как данность, однако предвкушения были всякий раз разными. А сейчас сердце щемило. Они распрощались с девушками и остались вдвоем с Михаилом.

      – Не люблю такие мероприятия… Грустно мне на них… Столько людей…
      – Выпил бы слегка. Что такого? Чуть-чуть. Что за упорство? В борьбе за что? Тут по-иному не расслабишься. Ты же видишь меня. Я горячий противник алкоголя. Но тут, на таких мероприятиях, по-иному не получается!
      – А зачем нужны тогда такие мероприятия, где если есть один вариант: набухаться, а иных и в проекте не существует?
Михаил промолчал, а потом, повернувшись к Антону, сделав серьезный тон, спросил:
      – А ты когда-нибудь напивался?
      – Нет, конечно! — с пренебрежением вскрикнул Антон. — Да и ты говоришь, словно это достижение какое-то! Я могу переиначить вопрос! А ты когда-нибудь прыгал с парашютом? Погружался с аквалангом? Восходил на Эверест? Ходил пешком от Москвы до Владивостока? Да хоть и на поезде!!! Я тебе тысячу примеров подкину, чего мы с тобой никогда не делали, и в разы более интересных, чем тупо, как быдло, напиться! Ну ладно, кроме погружения, с аквалангом я погружался, и не один раз.
      – А я с парашютом прыгал, правда один раз. А когда это ты погружался?
      – В детстве подводным плаванием занимался.
      – Ты не говорил об этом никогда, я и не знал!
Антон закусил губу на половину и пожал плечами.
      – Но это ведь интересно! Почему не говорил? — не унимался Михаил.
      – Не знаю, я не думал, что в этом есть что-то особенное, да и повода не было. Что я, должен был в какой-то момент взять и сказать: «Слушай, а я с аквалангом нырял, прикинь!»
      – Но ведь это важно! Все любят хвалиться! Это покажет, что ты интересный человек, завлечет собеседника.
      – Да ведь ты знаешь, что я никогда не пытался специально никого заинтересовать.
      – Ой брось! Опять ты за свое! Все у тебя для привлечения внимания к себе, к своей персоне, уж я тебя знаю! И не пьешь ты по этому!
      – Уф… Мне нечего ответить. Но мне пора…
      – Опять твои тайны! Ладно, давай, я и сам спешу.

      И Антону действительно было пора. Как мы помним, на тот вечер у него было намечено свидание. Они крепко пожали друг другу руки и разошлись. Антон сразу же вспомнил случай из институтских времен. Он вступил в демонстративный диалог с одной преподавательницей на лекции, заявив, что ненавидит себя, а значит, исходя из логики «относись к другим, как хочешь, чтобы относились к тебе», должен ненавидеть окружающих. Далее он въелся в ее фразу насчет того, что нас в людях раздражает больше всего то, что есть в нас самих. Антон тогда возразил, что его раздражают измены. Преподавательница внимательно оценивающим взглядом обмерила его, а после изрекла: «А сколько раз ты изменял сам себе!»

      «Ловко вывернулась, стерва», — подумал тогда Антон, и вот сейчас, спустя три года, он неожиданно (спасибо Михаилу!) придумал ответный аргумент! «А ведь меня раздражают пьяные! Мне противно смотреть на то, как ведут себя люди в нетрезвом состоянии! И чтобы она мне ответила? Что я напивался в своем воображении?»

      Антон давно знал про свою дурацкую особенность воспроизводить диалоги, случившиеся в прошлом, и доигрывать их, доигрывать, пока они к чему-либо не приведут. По мере взросления он стал использовать эту навязчивую идею, накапливая аргументы для будущих дискуссий; и именно из такого выдуманного когда-то диалога и взялся этот пример с несчастными аквалангами.
Наступил вечер. В середине платформы никого не было, и Антон мерял шагами плитку, злобно пиная воображаемые дрова. «И зачем я опять вляпался в эту ерунду? Кто меня звал? Как так можно вестись на все эти бабские красивые слова, штамповые милости? Тьфу! Нет, нет, определенно нет. Мы ведь думаем абсолютно о разном, я и она. Чего она ждет от меня? О чем тут говорить? Но разве можно думать одинаково? Почему люди находят общий язык, осуждая кого-то? Потому что когда объекты А и В смотрят на объект С, он им виден почти одинаково, с небольшими отклонениями. А если объект А смотрит на В, а В на А — они видят разные вещи: А видит В, а В видит А. Что она думает сейчас обо мне? И я этого никогда не узнаю! Не узнаю ни одного мотива! Она хочет сейчас бросить меня? Или нет? Не хочет. Но ведь бросит. В чем тогда счастье? Понимание… А где такие, кто тебя поймет? Кто пойдет за тобой? Да мне и не надо, чтобы беспрекословно шли. Эх, был я в юности идеалистом, говорил, найду, мол, такую, что никому не нужна, и она пойдет за мной, будет верна, я буду ее спасителем! Ох уж это мессианство! Но если так отвергать всех, по каким-то причинам, то можно и не заметить, как жизнь закончится. Ждать того, кто до безумия влюбится в тебя и подстроится? Но честно ли это? Как? Почему другие парни так страстны? И при этом могут лгать?.. А я? Я — не лгу? Что я ей пишу каждый день? Я ей писал, что она лучшая девушка на этом свете. Да, понятно, что нет лучшей, и что это за бредовый термин? Но я даже не верю в это! Если бы голова была помутнена, это мне мерещилось — да, возможно. Но вот так? Да ведь когда она меня бросит, я буду рад. Я так и скажу: отлично, что слилась, ведь она ни о чем. Она ничего из себя не представляла. Да у всех недостатки можно найти. Я думал, она любит меня, за это и прощал ей все, а она врала. Ах, какая нехорошая. Я подсознательно настраиваюсь на то, чтобы ее сделать виноватой. И как найти выход из этого круга???» Подошел парень и встал рядом, и в ту же минуту с противоположной стороны появилась его подруга, они обнялись и начали жадно целоваться. Антон с отвращением отвернулся. «Женщины, женщины — вчера она еще вешала на вас моралистическую лапшу о верности, о том, что до брака ни-ни, а сегодня она уже вовсю спит со своим новым хахалем, а уж если, вдруг так случится (тьфу-тьфу-тьфу), что он и ее кинет, так вообще по рукам с чистой совестью пойдет, мстить мужикам-козлам. А ведь бывает и наоборот, ой как бывает! Сегодня она спит со всеми подряд, меняя партнеров день ото дня и возмущаясь тем, что ей, видите ли, всего лишь предлагают совместный просмотр мультиков, но не более того, зато завтра она неожиданно оказывается верной супругой, хранительницей очага, поминутно гарцующей на мустанге посреди перманентно тлеющей избы». Когда он подумал об избе, завибрировал телефон: «Уже бегу!» — гласило сообщение.

      … Девушка сидела на коленях у Антона и смотрела ему в глаза. «Я смотрела бы в них целую вечность», — шептала она, обхватывая руками его за шею и прижимаясь к нему. Возбуждение исчезло, голова прояснилась: в один миг Антон представил, что сейчас можно было бы взять нож и прикончить ее, прямо здесь, на руках. Взгляд упал на губы, он все говорили сами за себя. Теплый язык коснулся бугорков неба, и кровавая мысль испарилась. Меж тем девушка резко встала с коленок, отошла в сторону и закурила. «Почему я с ней? Кто она мне такая? — думалось Антону. — Зачем я трачу на нее время, ведь… Ведь результат все равно известен». Девушка улыбнулась и Антон засмеялся. «Что ты все смеешься, а?», — спросила она его. «Да так… Ничего», — ответил он ей.

      «Именно, ничего. Мы видим на улицах милующиеся парочки, и нам кажется, что они с друг другом навеки. А на деле они может быть и видятся в первый и последний раз, или подерутся завтра. Нет, все это иллюзия. Когда я первый раз гулял, я вдруг поймал себя на мысли — почему она сейчас идет со мной, почему она уделила время мне? И это вдохновляло. Но сейчас? Что сейчас, все настолько естественно и предсказуемо… Когда я был школьником, я боялся подсесть к девушке в автобусе, вдруг она подумает, что я хочу познакомиться с ней! А сейчас? Я трону ее за попу, и она никак не отреагирует? А что? А я, помнится, извинялся перед одной! Просил прощения за наглость! У, дурак я! И не своим делом занимаюсь». Он встал и обнял подругу, выкинувшую окурок мимо урны.

      – Что ты так тяжело вздыхаешь? — спросила она.
      – Да так, — молвил он.
 
      «Вот, и я почему всегда доказываю всем, что нужны общие темы. Опять говорить об одном и том же? «Мой хороший»…А скольким ты это говорила?» — подумал Антон.

      А со стороны все смотрелось чинно-благородно. Компания пьяных мужиков, увидев парочку, расступилась, и один из них, самый мудрый, изрек: «Сударь! Вам жениться надо! Что Вы маетесь?» Девушка залихватски засмеялась.

      – Знаешь, что я тебе хочу сказать? Мы вот тут… всем этим занимаемся… Не вздумай случайно влюбиться в меня, мало ли что!
      – Э-э-э, — опешила девушка, явно не понимая, о чем речь, — ну хорошо, как скажешь, — проговорила она, силясь понять и осмыслить последнюю фразу и глупо имитируя ее осознание.
      – Хотя, ладно. Говорят, что любовь живет три года. Поэтому можешь влюбиться в меня за три года до смерти, — засмеялся уже в свою очередь Антон, а девушка вытаращила подведенные брови. Впрочем, веселость спала сразу же и с него. Девушка взглянула на телефон и объявила, что ей нужно спешить на некие срочные дела по дому, и они распрощались.

      Домой Антон ехал с депрессивным настроением. Да, это было не как пять лет назад, когда он с каждого свидания возвращался в невероятной депрессии и опустошенности, когда сам факт хоть какого-то шанса на взаимность, пусть и временный, сразил его в корне, и он не мог чувствовать тягу к жизни, а хотелось страдать — и ничего кроме. Сейчас настроение было, безусловно, другое, но, однако, в нем преобладали мрачные тона. Мысли громоздились одна на одну, как торосы. «Жениться? Это ярмо на себя надеть? Да и кто за меня пойдет? Но почему, почему я так думаю? Откуда все эти проценты, вероятности? Зачем это здесь? Почему я не могу ошибиться, я не могу стать набитым дураком, поверившим во все. Даже веря, я принимаю маску веры, но не утверждаюсь ни в чем. И как я торжествую, когда мои подозрения оправдываются. И опять я занимаюсь подтягиванием ситуации под мысли и наоборот. Я каждую новую считаю превосходящей прошедших, и говорю себе, мол, вот такая-то и была нужна. Но ведь при этом постоянно проскакивает мысль, что она со мной не навсегда, это пока так, пока не встретил свою или пока эта не надоест, а так, если что, я ее брошу. Но почему я ни разу за свою жизнь не успел никого бросить? Они прочли мои мысли, мою неискренность и сами разрубили этот узел, попутно донеся мысли о ненужности траты времени на человека, с кем хочешь пойти до конца. Но в чем же была моя неискренность? В красивых словах? Но ведь любой девушке приятны красивые слова. Что в них плохого? Да и вообще, какой смысл в словах, главное — поступки. И разве я не стараюсь поступать соответствующим образом? Но ведь тем самым я создаю у них в голове образ себя влюбленного до безумия, ибо они и готовы своего партнера представлять в наиболее благородном свете. То есть они вдобавок страдают, что их чувства недостаточно ярки, в то время как на деле — они не слабее моих! Это разве не подтягивание с моей стороны? А, ты готова быть со мной, значит ты самая прекрасная на свете! Одним этим, правда? Но когда у меня не было ничего, каким же славным идеалистом я был! И рассуждал про духовное единение, даже предлагал все провести эксперимент с завязыванием глаз шарфом, с целью тренировки ощущения друг друга не видя. А больше всего я боюсь того, что осуждая вот все эти пары (а в этот момент он увидел в вагоне метро страстную парочку, где девушка незаметно, как ей казалось, для всех подлезала своей ладошкой по направлению к определенным частям тела своего кавалера), да, осуждаю, что они вместе лишь от страха одиночества, что ими движет похоть — но не приду ли сам к тому, что женюсь по расчету? Нам будет за тридцать, мы будем ценить друг друга, понимать, что в таком возрасте кого-то найти — большая сложность, а тут и люди вроде бы достойные, но даже маленькой толики страсти там не будет».

      Ложась спать, Антон подумал: «А сколько раз мне снились мои…? Да?» Число было ужасно малым. «И вообще, я вспоминаю эти истории, будто они были не со мной, будто я их видел в кино. Что со мной не так? Неужели я обделен способностью любить, дарить людям счастье? Разве я этого не хочу?» С такими мыслями он заснул.

      Утром его ожидало видимо составленное заранее сообщение, нетипично длинное для его подруги. Смысл его был предсказуем, более того, Антон был согласен с фактами, изложенными в нем, но тем не менее сейчас его переполняла дикая злость. «Я же все знал! Я был уверен, что рано или поздно она меня бросит. Стоп! Что значит рано? Я искренне верил, что это случится много позже, а пока… Пока мы бы проводили это время вместе и радовались друг другу, но она посчитала все это несущественным моментом. Что ж, ее право так считать, но как же, черт возьми, обидно. И горько. И тьфу! А! Ненавижу себя. Почему я так спокойно реагирую? Одной лишь фразой — вжух — она мне теперь кажется никчемной. Все те сомнения, наблюдения на ее счет, сейчас словно вырываются на поверхность. Вырывайтесь! Она ни о чем! Она мне не нужна! Я не делаю ее счастливой! В мире полно более достойных девушек. В разы достойнее! Вот так! Да кто она мне такая есть, чтобы я еще думал о ней? Много чести будет!»

      На следующий день Антон ушел с работы, не дождавшись Михаила и даже не попрощавшись с ним. Вчера он анонсировал свое грядущее свидание, выдавая его за колоссальный успех у противоположного пола, и вот он понимал, что на любой ироничный и даже добрый вопрос Миши ему придется лишь развести руками. «Как все? Уже? Так быстро?» — он категорически не хотел поднимать эти темы именно сейчас, когда заноза была наиболее остра. Впрочем, было и еще одно дельце, поторапливавшее Антона. Он отправился в парк, проверять висевшие в нем бутылки. Здесь стоит сделать небольшое пояснение, и объяснить, что Антон сразу в нескольких крупных парках Москвы повесил на ниточке на ветки деревьев бутылки, по типу кормушек для птиц. Бутылки эти вешались специально в глухих местах, недоступных случайному прохожему, предпочитающему чистые дорожки. Внутрь он вкладывал послания — приветы потенциально нашедшим. Также там были обрывки карт с точками, указывающими места расположения других записок и обрывков плана. Таким образом, составив карты воедино, можно было найти основное письмо, где Антон поздравлял «любящего приключения» и «близкого ментально» человека.
В парк он входил возбужденным. В тот момент, когда он закладывал бумажки, он всегда сильно волновался, нитка никак не хотела цепляться за ветку, то съезжая, то угрожая разорваться. Потом он забывал об этой своей затее, воспринимая ее как шалость. «Только бы никто не нашел. Не хочу», — приговаривал он. Особенно вздрагивал он, когда кто-то звонил ему с незнакомого номера. Но, обычно звонки оканчивались предложением установить водосчетчики или погасить несуществующий долг. Почему они звонили, когда он входил в лес — загадка.

      Самой волнительной процедурой был вход в лес. Он уже с самого начала продумывал, как она откроет крышку и увидит ответное послание. Собственно, это и было то самое высокое чувство в его подобном начинании. Другое дело, что, получи он ответ, эмоций было бы намного больше. Около одной «точки» он увидел мангал и оставленную рядом огромную упаковку угля, полную (или пустую?) наполовину. «Вот идиоты! — вслух воскликнул он. — Ну вы же сами брезгливы! Почему же вы думаете, что кто-то воспользуется вашим углем, так любезно оставленным! Хотя, будь я в компании, и оставь кто уголь при мне, что бы я сказал? Верно, ничего», — конец фразы из начальной торжественности скатился в понурое бубнение себе под нос.
Поход стал очередным крахом: все бутылки были запечатаны, никто их не трогал и трогать не собирался. Очевидно, единомышленники, «близкие духовно» не ходили по лесу. Несмотря на то, что он прекрасно понимал всю бессмысленность подобного поиска товарищей, в каждый заход он начинал испытывать чувство, похожее на влюбленность.

      Не похожее на влюбленность чувство ощутил он уже после выхода из леса, когда шел по улице. Навстречу ему прошла высокая рыжая девушка, и голова Антона, словно стрелка компаса, последовала за ней. К счастью, она подобный маневр не заметила, а на остальных окружающих Антону было наплевать. С большим смехом он всегда читал статьи, описывающие «подходы» к девушкам на улице. Он искренне не понимал их смысл; оборачиваясь, он оценивал девушку, как оценивают картину на выставке. И как если картина соответствует вашему вкусу, так и Антон терял самообладание, когда вкус поворачивал голову. Но девушка уже удалилась, поэтому приходилось идти, смотря вперед. И, глядя таким образом, он увидел около метро упавшего человека. «Пьяный, подумал Антон, — да, так и есть. И чем я ему могу помочь? А что как неадекват какой?» Антон отошел в сторону и стал посматривать на лежащего на асфальте. На нем была надета майка с надписью «Россия вперед!» на фоне огромного медведя, правда, сильно потертая, запачканная, и даже, кажется, слегка заблеванная. «Надо все же помочь, — дошло Антона, — нет, не буду стоять». И он решился и направился к пьяному с намерением поднять его. «А может он вовсе и не пьяный? — промелькнула мысль, — он же меня о помощи не просит. Да и что с ним случится?» Но стоило ему приостановить шаг, как две женщины предпенсионного возраста набросились на лежащего с твердым намерением помочь. Они его приподняли и, оценив его реакцию, стали звонить в скорую помощь. «Вот и славненько, — у Антона словно камень упал с плеч, — и без меня смогли обойтись. А то сейчас сиди там, жди, потом объясняй. А еще и умрет на руках, и скажут тебе, мол, что ж ты его не спас, искусственное дыхание не сделал. И страдай, и мучайся потом. Да и что вообще значит эта помощь? Он сам своим пьянством довел себя до такого состояния. Его кто-то принуждал пить? Нет, сам он дошел до всего. Так чем я смогу ему помочь? Отсрочить ему день смерти? Чтобы потом горделиво ухмыляться, какой я добрый, я спас чужого человека посреди улицы! Да! Чтобы заниматься самолюбованием, чтобы, наконец, переполнило тебя это чувство, чувство переполненности, чувство человека, очищенного от пороков. Ради него помогать незнакомым, ради него и жертвовать. Нет, не для одобрения перед кем-то, не для того чтобы услышать в свой адрес похвалу, нет. Потешить себя. Так правильно ли это? Хорошо, рассмотрим проблему с иной стороны. Ты должен помочь, если видишь человека в беде. Должен, и все. Если ты это сделал — в этом нет абсолютно ничего особенного, это данность. А если не помог — страдай, ибо кто-то страдает из-за того что именно ты ему и не помог. Но откуда берется это долженствование? Если ты взял у кого-то сто рублей, то да — ты ему теперь должен. Но здесь? Просто помогать людям? Хорошо, но, во-первых, всем ты не поможешь. Ты поможешь тем, кого увидел, что ему помощь нужна. Дискриминация? Во-вторых, никто не может гарантировать, что помощь твоя будет действительно нужна, и вообще она будет приятна человеку. Вот ты уступаешь место женщине, а она злится — «я не старая!» Значит помогать лишь тем, кто просит? А кто стесняется попросить? А сколько просящих на самом деле в помощи не нуждается? Сколько в принципе людей, готовых жить за счет других?»

      Он вспомнил женщин, поднявших пьяного. «А ведь есть в них некая хватка! Всегда нравилось это. Вот на прошлой работе, была у нас специалист по охране труда, высокая такая, плотная, абсолютно не толстая, вроде и не красавица, но все при ней. И видно, что есть хватка, есть этот стержень. Она не будет истерить, ныть, причитать. Скажет, просто и ясно. Помнится, в поликлинике попал к другому врачу, наша на больничном была. И та тоже такая высокая, бойкая. Хоп-хоп. Когда другие там возятся, «да что вы пришли, да что вам надо» и т. д., эта быстренько мне все оформила, и прям видно, что жизненный человек, приятный».
Антон шел и некоторое время ничего не думал, но, проходя по двору, заметил пожилую женщину, роющуюся в мусорном баке. В один миг перед ним встал дом в элитном поселке, где он недавно побывал. Также Антон вспомнил случай, произошедший с ним в другом городе. Некий парень приличного вида окликнул его и попросил одолжить сто рублей — на дорогу. Он уверял, что потерял все деньги и не может доехать до дома. Почему-то Антон поверил и отдал, парень попросил купить воды, заверяя, что не ел с самого утра. Антон купил, парень жадно прильнул к бутылке. Но смутные сомнения терзали его душу. Через час его окликнул на той же улице другой парень с просьбой помочь. Антон отказал. Теперь он твердо уверился, что орудует целая банда мошенников, находящихся в сговоре между собой. Антон симпатизировал убеждениям, вложенным классиком в уста своего персонажа по фамилии Лебезятников на природу благотворительности, был уверен, что подачками нищету не победишь, а причины кроются исключительно в природе капитализма, который разрывает естественную пропасть между богатыми и бедными, оттесняя последних на самое дно помоечной жизни.

      «Не должно так быть! Не должно! — проговаривал он про себя, — Нет надежды, нет. С точки зрения капитализма, все это должно вдохновлять тебя на свершения. Но нет. Это такая…гниль. Да, это гнилое болото и более никаких впечатлений нет у меня от увиденного. Зачем желать этого? Бассейн, джакузи, дорогие автомобили, сигнализация — зачем все это? Ты должен трудиться ради этого? Нет, я этого не понимаю. Вот наши споры с Мишей. Да, я говорю, что существует два вида противоречий, вида «я сам — я сам» и «я сам — общество». И у Михаила нет второго, он принимает общество и видит в нем возможности для того чтобы реализовывать себя, улучшать свои условия жизни. И первое, внутреннее противоречие, внутренняя борьба в результате и заряжают его энергией, уверенностью, что он движется по верному пути, он отчетливо видит цель, не задаваясь вопросом, иллюзорна ли она. Но он утверждает, что так могут и все. Но ведь это не так! Возьмем пример из реальности: трудолюбивый безынициативный человек. Он все сделает хорошо, добросовестно, отдаст все силы. Но едва руководство отворачивается, он начинает отлынивать. «Начальству виднее, — говорит он. — Вот пусть они и разбираются». Но Миша скажет опять правильную вещь, что «ему надо меняться, развивать в себе самостоятельность и бла-бла-бла». Вот не нравится мне в нем, что он говорит все время правильные слова. Я ему, конечно, об этом не буду говорить, но есть это в нем. Так все повернет, что не докопаться, не поспорить. И все у него логично, естественно и стандартизировано. Он, мне так кажется, не способен на абсурдную идею, на идею ломающую, он слишком серьезен, он боится сказать нечто, за что над ним все будут смеяться. Зато меня постоянно обвиняет в неадекватности, слово в слово, как кто-либо еще. А что в этом ему не нравится? Если бы у нас была возможность посмотреть на наш мир сверху, это все было бы очень смешно. Вся эта суета, беготня. Ах да, есть же тренинги, где за час вы сможете узнать смысл жизни. Почему я не принимаю капитализм? Я сам не умею тратить. Деньги приходят ко мне на счет и лежат там спокойненько. Как у нас все возбуждаются в день получки! Раз спросил одну женщину: «А какое сегодня число?» А она: «Ты что! Сегодня же день зарплаты! Как можно забыть!» «А вот так. Неинтересно мне все это. Как они не понимают? А те, кто сам покупает, повинуясь инстинктам, тем и кажется естественным продавать что-то другим. А мне… Мне не понять этого. Зачем мне больше денег, если я и эти не трачу? Иметь свою машину классно? Классно! Но о ней заботиться надо, лень, да и без нее тоже нормально жить. Вот она причина! Нет чего-то такого, кроме низших потребностей, без чего ты не мог бы обойтись. Их нет… Так, может, я — неправильный человек, а не капитализм — неправильная система? Или вот я же беседовал с убежденными марксистами. Отбросим ошибки марксизма и его устарелость. Так вот я ловлю себя на мысли сейчас, что их можно поделить на две категории: те, кто исходит чисто из научного подхода, и те, кто не воспринимает этот мир, может и сам чем-то психически болен, или получил травму в детстве, но его человеческое общество не вдохновляет, он больно режется о формальность отношений, и в нем закипает внутренний протест на окружающую среду. И он начинает искать причину, и ее находит. Находит в экономической системе, которая формирует сознание людей. При этом он забывает, что и сама эта система была сформирована именно сознанием людей, меняющимся по мере технического прогресса. Нет, это даже похоже на расизм, когда ты не принимаешь человека потому, что он выглядит не так, как ты. А здесь — я не принимаю лишь потому, что они думают по-другому, видят другое, вот и все. Неужели это крушение? Нет, нет, не может быть. И мы ищем опору, ищем системы, которые нам ее дают. И они есть… они всегда есть, найдется и система, говорящая, что человек в первую очередь созерцатель, а идеал — полное отрешение от своих желаний… Дело не в теориях…»

      Антон почувствовал неимоверное щемящее чувство в сердце, но в то же время и вдохновляющее. Он уперся лбом в стену: «Когда мне было восемнадцать, я спросил сам себя: зачем жить в мире, где нет родственных душ? А сейчас отвечаю: а кто тебе обещал, что они должны быть? Но этот ответ…он попросту отсрочивает страдание, он словно свертывает его, не дает прочувствовать. Оно идет как бы параллельно, где-то рядом, временами приближаясь, но тут же прогоняется. Мы действительно брошены в этот мир, как десант на парашюте на неведомый остров, мы его изучаем, но никогда не поймем, никогда… Ах, так почему же я всякий раз возвращаюсь к этому вопросу? Что он мне? Нет, нет, забыть, забыть… Забыть!»
Василий уехал на выходные дни к родственникам в подмосковный город Железнодорожный. Там жили его родители, бабушки, дедушки. Но отдельно он встретился в небольшом кафе со своей старшей сестрой: ей было уже тридцать. Уж неясно почему, но каждый раз Василий шел на эту встречу с желанием расспросить о последних новостях, поделиться своими успехами, но все шло прахом. И в этот раз сестрица избрала… довольно откровенный наряд. Нет, не то что он был каким-то сильно откровенным, но при наличии большого воображения, можно было все додумать и представить себе. Василий никогда не славился богатым воображением, но по части женщин оно у него работало безотказно. Впервые он поймал себя за подобными образами лет в пять, и героиней была его мать. Да, тогда она была очень даже хороша собой. Но как Василий ни взрослел, воображение, направленное на мать, рисовало одни и те же картины. Да, он иногда подглядывал в душ, и подрисовывал элементы к фотографиям, но в целом все это носило неприкрытый оттенок игры. Василий заметил, что каждое подобное проигрывание в голове приводит в этот же вечер к скандалу. Рациональное убеждение настаивало, что никакой следственной связи тут нет, может быть ее и действительно не было, но ссоры шли и шли как по заказу. «Вот бы так еще чем-то научиться управлять при помощи мыслей», — думал Василий. Но пока он так думал, у сестры начали все явственнее выделяться ведущие половые признаки и… он почувствовал совсем иное желание. Вначале он не воспринимал его всерьез, но когда в пятнадцать лет у него случился первый раз, он в ужасе поймал себя на мысли, что желание было идентичным. Можно было считать возбуждение плодом мысли, можно сидеть в изолированной комнате со связанными руками, но, воображая, добиться весьма сильного возбуждения. Но этот прием, испытанный на матери, с сестрой не имел смысла: возбуждение автоматически включалось всякий раз при появлении сестры. Она действительно расцвела, и это не могло остаться незамеченным: у нее появились поклонники. Василий относился к этому с трепетом и волнением, а когда впервые застал ее с парнем, возненавидел его: парень делал все ровно то же самое, о чем мечтал Василий. Но Василий не мог этого делать, более того, он очень боялся, что сестра его догадается обо всем. Он пытался незаметно от нее опускать голову и проверять, как все это выглядит со стороны.

      Полюбив одного из ухажеров, сестра научилась готовить. Василий мгновенно оценил перемены на семейном столе. Но счастье было недолгим, сестра вышла замуж, а Василий поехал учиться в столицу. Но всякий раз, навещая родителей, он встречался и с сестрой. Да, почитай родителей своих, гласит заповедь, но поездка к родителям была отговоркой, прикрывающей истинные мотивы поездок Василия.
И вот встреча состоялась. Может быть, сказались последние неполадки с Леной, может какие иные факторы, но в середины беседы желание стало невыносимым. Было больно. Василий собрал все свои силы и терпел, что, конечно же, было видно со стороны. «Что с тобой?» — участливо спросила сестра и вдруг побледнела. Она поняла, она все поняла. «Ужас! — пронеслось в ее голове, — что я натворила! Я и подумать не могла о таком. Как же я, дура, раньше-то не замечала? Хотя, ведь если так подумать, он статный мужи… Что???? Что я сейчас сказала? Нет, я ничего не сказала, а только подумала. Но я подумала не о конкретном акте, но о том, как можно было бы подумать об этом. О нет! Зачем я представляю, как он входит? Бежать! Что скажут муж, дети? Какая история!» На прощание они обнялись и крепко поцеловались. «Что я наделала? Что это? Он сдержал себя от всего, молодец. Но я! Я ведь этого не хотела!» Но совесть категорически отказывалась воспринимать данный аргумент. «Мало ли кто чего хотел! Все мы взрослые люди, все мы прекрасно знаем, как подобные дела делаются. Но что же, что же? Неужели мысль о брате промелькнула у меня? Нет ли ее вообще в подсознании, под коркой. Нужно срочно проконсультироваться со специалистом», — пришла к выводу девушка, и вывод мгновенно поднял ей настроение, она улыбнулась. «Подумаешь, мысли. Действий не было. Мы отвечаем за свои поступки, слова даже, допустим, но не за мысли!» Конечно, подобные идеи «консультаций со специалистом» всегда обладали облагораживающим свойством, поднимая настроение всегда и везде. Другое дело, что до похода собственно к чудо-лекарю дело доходит лишь тогда, когда боль более нет сил терпеть, либо напротив, при проявлении первой незапланированной родинки.
Василий был решительным человеком. Ему ничего не стоило собрать вещи и уйти, как он ушел от подруги, у которой жил до знакомства с Еленой. Но сейчас его рвало: уйти или остаться. Уйти — это означало выложить на стол все свои помыслы. Но остаться — это подвергать себя риску реализации. А он промелькнул, когда опытным глазом Василий разглядел, как сестра смотрит на него. «Что сейчас я сделала», — едва не схватилась за голову она, поймав себя на инстинктивном поглаживании волос. Да, разглаживание волос был стародавний прием, который работал безотказно, это был в чистом виде светофор, причем именно желтый сигнал, означавший: внимание, сейчас чуть-чуть потерпи, и я дам тебе зеленый свет. Да, то что встреча не заладилась, понимали теперь оба, и оба понимали мысли друг друга, но сказать не решались. Словно молнии бомбардировали мозг: «А что, если… попробовать? Один разок…» Встреча закончилась легким поцелуем, а по дороге домой им было нехорошо. Василий вспоминал все случаи из детства, пытаясь понять, с чего все началось. Но теперь не давала покоя ему мысль полярная — почему не решился попробовать. «А что такого, — рассуждал он, — до кровосмешения все равно дело не дойдет. А уж даже любопытство — какова она? Что умеет? Я ведь не удивлюсь, если знаний у нее побольше, чем у Ленки. Да, конечно, больше. Ленка-то что, по факту одно и то же каждый раз».

      Сестра пришла домой с таким мрачным видом, что муж сразу начал ее утешать, предполагая, что та узнала от брата какое-то неприятное известие. Но она, ничего не говоря, заперлась в своей комнате, где прорыдала в подушку почти час. Рыдание продолжалось бы и дальше, пока ее не осенила идея: одевшись, она выскочила на улицу и стала звонить подруге. Далее целый час она изливала ей душу, обвиняя себя во всех существующих смертных грехах. Результат полностью оправдал ожидание. Все то злое, опасное, что накопилось, было выплеснуто, и наступило долгожданное опустошение. Но наивно было предполагать, что эти мысль ушли, как вода сквозь песок. Мысли эти продолжали периодически вылезать, из-за чего она почти постоянно чувствовала глубочайшую неловкость перед супругом.
Василий этим вечером был дома один, и скрашивал его качественным фильмом категории восемнадцать плюс. Позвонила Елена и сообщила о своих глубочайших неприятностях, но он настолько уже привык к этим новостям, что прослушивал их на автомате. В последнее время Василий слегка подсел на виртуальные казино, где ему сопутствовала удача, которая вкупе с грамотной стратегией игры в покер, позволила неплохо подняться. Но в этот вечер у удовлетворенного Василия игра не клеилась. Минус рос, и он не нашел ничего лучшего, как хлопнуть по кнопке сетевого фильтра. Он рассеянно побрел по коридору, и едва он нажал на клавишу выключателя, как раздался треск: перегорела лампочка. Запахло противно-горелым. Используя зажигалку, он нарыл в ящике новую лампочку, но только ступил на стул, как ножка хрустнула. Василий не успел перенести тяжесть своего тела на стул, поэтому отделался легким испугом. «Что все это означает?», — случайно пронеслось у него в голове. «Просто совпадение, не более». И именно в этот момент пред его глазами предстала она. Он сел на край диванчика и стал обсасывать детали ее одеяния, которого по воле его воображения на ней становилось все меньше, меньше, до тех пор она не осталась совсем нага. «Опять?» — переклинило его. «Что ж, мечтать не вредно. Но стоп? Зачем я опускаюсь до самобичевания? К чему эти сомнения?» Действительно, разве сомнения и страхи не те факторы, что портят нашу жизнь больше всего? Василий полез за бутылкой и налил себе полный стакан водки. «Кхек, вот теперь другое дело!», подумал он, покончив со скромной закуской, которую удалось нарыть в холодильнике. По телу разливалось тепло, тепло проходило и наполняло собою все тело, словно солнце выходит из-за леса летним утром: еще чувствуется сырость, на листочках и на траве блестит роса, но вот солнце появляется и сразу чувствуется, что день будет жарким, восход наполняет душу надеждой, ожиданием светлых дней. Так и сейчас, тепло дошло до каждой, самой удаленной косточке, смыв оттуда и сомнения, и тревогу, тело духовно очистилось, Василий вздохнул спокойно полной грудью и лег спать.
Заснул он быстро; а вот Елене не спалось. Она долго ворочалась с одного бока на другой. Ей стало душновато, и она встала и прошлась до окна. За ним горели фонари; внизу во дворе стояли двое полупьяных парней и о чем-то оживленно говорили. «Так противоположности притягиваются все-таки?» — уже в который раз задала она себе вопрос, думая о Василии. Лена облокотилась о подоконник задней частью. Хотелось курить. «А все непонимания должны закалять отношения, как проверка на верность?» — подумалось ей. «Не буду ему завтра звонить. И трубку брать не буду. А домашние… Они ведь шли к этому до меня… Противно то, что я не то что не учусь на их ошибках, но делаю только еще глупее. Типичная я, что тут сказать».

      В воскресенье Елена вместе с подругой отправилась в поход по магазинам. Они встретились в двенадцать часов и начали с одного торгового центра, а всего в их планах было посещение трех-четырех мест. Конечно же, не было такой вещи, которой реально бы не доставало с гардеробе Елены и ее подруги Ольги, однако подобные мероприятия проводились девушками с завидной регулярностью. Настроение у Лены с самого утра было ужасное. Не то что бы это была какая-то депрессия, и посещали мысли в духе «ах, как не хочется жить», но были мысли толка «как же все это надоело, когда все это закончится». Родители, в субботу неожиданно помирившиеся и уехавшие вместе в кино, подарили надежду, но когда они вернулись, Лена явственно услышала, как они обсуждают время работы загса, чтобы отнести туда заявление на развод.

      Она уже и забыла о своих мыслях по необщению со своим парнем. Да и с чего бы это — с Василием они вроде бы не ссорились, разве что несколько дней до этого общались на уровне «привет — как дела — пока», но такие моменты случались у них периодически и раньше, и Лена никак не могла понять, связаны ли ее мысли с этими периодами взаимного охлаждения, или напротив, сами мысли провоцируют его. И сейчас, несмотря на предпринятую попытку развеяться походом по магазинам, эти мысли окружали ее плотным кольцом.

      «Зачем я с ним? Неужели я не вижу, что это не тот человек, совсем не тот. Но если я уйду, то где окажусь, в какой ситуации? Так я хотя бы в любой момент могу уйти из дома, а если Васи не будет? Это полная привязка к моим… Но и Вася не меняется, я тешу себя мыслями, что это моя жертва, что я очищаю его, но…По-моему, ему все равно, как он любит говорить, «фиолетово». Ему я никогда не была интересна как личность. Только плотские моменты. Разве не так? Так. И что с того? А смогу ли я жить без плотских утех? Да еще и Вася… Кто восполнит его? Да кто так сможет… Нет, никак. Да и вообще, глупо верить, что другие парни устроены по-иному. Все они хотят одного, только маскируются по-разному. Кто-то сразу показывает себя грубым, добытчиком, а кто-то строит из себя интеллектуала, скромняжку. Был ведь у меня такой! Начал вести диалоги о философии и потом пригласил в гости. И первым делом повел куда? К книжным полкам, про которые все рассказывал, когда говорил, что будем читать то-то и то-то? Нет, конечно же, в постель. А после нее… После нее как-то было уже и не до книг, и не интересна была вся эта философия. Да и вообще, я думаю, Василий далеко не худший вариант. Может быть, он и не заботится обо мне, как того бы хотелось, но это даже лучше лживой заботы, направленной на использование человека. Да и за что обо мне заботиться? Я не красавица… Да что говорить, может даже в чем-то и стремная. Я не худышка… Да что уж я о себе возомнила! Я толстая! Вон ляжки-то! (она при этой мысли пощупала себя за слегка провисающее мясцо) В постели я, может, и не совсем бревно, хотя… Наверняка бывшие девушки Васи умели больше, и я это понимаю. Да и вообще, кому я такая буду нужна?»

      Хождение по магазинам выбило из головы все эти тяжелые мысли, а после первой покупки Елена заметно повеселела. Они с подругой перекусили и поехали в другой торговый центр. Чего там только не было! У другого человека голова закружилась бы от богатства выбора, но не у наших героинь. «О, а в этом магазине я в том году себе такие классные шорты купила, — ткнула Лену Оля, — правда за все лето так и не удосужилась их одеть ни разу. Ну да ничего, сейчас зимой сделаю разбор всего ненужного, именно из летнего». День проходил размеренно, это было то время, которым сполна можно было наслаждаться. Позвонил Вася и пригласил Лену приехать к нему на ночь. Она согласилась. Желание было сильней контроля домашних. Да, действительно, она боялась, что в ее отсутствие случится непоправимое. Более того, пару раз ей снилось, как отец душит мать и как мать режет его ножом. И Лена считала своей миссией сохранение семьи, она видела себя единственным и последним примиряющим фактором. С тяжелым сердцем она позвонила по очереди обоим родителям, потом домой на городской телефон, но нигде трубку не брали. Напряжение нарастало. Она ехала к Василию также с не самым приятным предчувствием. Но ожидания не оправдались: Вася был учтив, галантен, довольно улыбчив, что редко случалось с ним. Через десять минут позвонила мама: дома все было хорошо. И Лена вмиг увидела новый мир. День прошел замечательно: хорошие покупки, отсутствие конфликтов дома и постель с Васей. Она вмиг забыла, что когда могла падать духом, ей хотелось смеяться и пить вино, после которого уверенность в том, что так будет всегда увеличиваться. Утром их разбудил телефонный звонок, Вася посмотрел на номер, скорчил гримасу и сбросил. Сердце у Лены забилось чаще. «Кто ему мог звонить?» В последнее время у Лены периодически просыпались смутные подозрения в отношении одной девушки, уж очень тесно общавшейся с Васей. Вася на все допросы отвечал спокойно: «она мне хорошая подруга, чувств к ней не испытывал и не испытываю». «Но что-то здесь не так, — думалась Лене по дороге на учебу. — Почему он, когда говорит о ней, словно пересмаковывает эти факты? Обо мне он как знакомым рассказывает? Ну, Ленка моя то… Ленка моя се… Ленка моя туда… Это все так обыденно…Еще каких-то лет восемь назад о том ли я мечтала? Не о всепоглощающей силы любви ли? Не об испепеляющей страсти? Не о романтических встречах под луной? Куда все это пропало, испарилось? Неужели все эти сказки…. Они как сказки про Деда Мороза, разве что в него верят лет до восьми-девяти, а в любовь до… Да что же я такое говорю! Я мечтаю о семье и о детях! Я буду самой верной, самой преданной спутницей для своего супруга и отдам все для своих деток, буду примерной матерью. Так соглашусь ли я? Скажу ли «да»? Скажу «да» нелюбимому, потому что хочу этого? Потому что с каждым годом страх, что не позовут, будет увеличиваться? Да и почему меня должны позвать… Ах, да опять я за это, что ж ты сделаешь… Нет, нужно сосредоточиться и верить. Откуда я знаю, как выглядит любовь? Ведь бабочки-цветочки — это ответ для шестнадцати лет, когда я, условно, гуляла с Борей. Я гуляла и гуляла, не подозревая ничего. И в один день он полез целоваться, и я испугалась! Был ли он мне противен? О нет, это был милейший мальчик. Да многие мечтали о таком парне, я сама это прекрасно знаю — так за что я ему отвесила пощечину? За наглость? Наглость в том что он хотел сделать мне приятно, не смог больше скрывать своих чувств, а я дура и идиотка? Вот, да, эта версия мне нравится больше всего: я дура и идиотка. Почему мне эта мысль лезет в голову, когда все хорошо? Все же хорошо?» Лена прислушалась к себе. Интуиция, периодически подававшие знаки о том, что «что-то не так», затаилась и молчала. «Вот и славненько. Все хорошо», — успокоила себя Лена. Она приехала в институт и занятия поглотили ее, мысли рассосались и она о них забыла. Она не знала, что родители отпросились со своих работ утром, чтобы поехать в загс: заявление было подано. По дороге домой Лена пыталась подстроить поведение родителей под какую-то теорию, концепцию, которая помогла бы возродить начало конфликта и исключить его. «Причина, мне кажется, в застое отношений. Каждый день одно и то же, все дни — одинаковые. Тебе надоедает не человек рядом с тобой, но весь этот приевшийся быт. И этот застой порождает недовольство. Оно начинается с легкой ворчливости, постепенно усиливаясь и усиливаясь. Это недовольство начинает распространяться на все вокруг и так или иначе накладывается и на окружающих, без этого никак. Когда мы знакомимся с кем-то, довольно долго мы пытаемся воздерживаться от взаимных претензий, даже когда на это полно поводов. Наш партнер говорит нам: у меня полно недостатков, вот они. Но мы не желаем в тот момент слушать его. Я принимаю тебя таким как есть, гордо говорим мы, выпячивая грудь. То есть тешим свое самолюбие, показывая, что для любимого человека мы готовы на все, прощать ему все. Но по мере привыкания начинаем обращать внимание на эти недостатки все чаще. Они оказываются в разы неприятнее, чем в его устах, когда он спокойно сообщает о них. А уж при закостенелости отношений мы вообще ищем абсолютно любой повод, чтобы докопаться. Переложил не туда, повесил не туда, не там тапочки поставил — все это раздражает, раздражает! И как этого избежать? Как бы горячо ты ни полюбила человека, все равно тебя ждет все это, ждет… Зачем? Почему нельзя обойтись без этого???»

      Вечером в семье царила необыкновенная атмосфера: казалось, забылись все недавние взаимные удовольствия. По телевизору показывали весьма интересный фильм, и вся семья с интересом смотрела его, живо обсуждая во время рекламы. Ложась спать, Лена подумала: «Вот, все и восстановится сейчас. Я всегда верила, что у них это временно. Хотя… Сколько раз я думала, что вот, долго держатся, и тут — бам — конфликт из-за непосоленного супа». Лена встала, чтобы проверить, не заснули ли родители. Обычно на ночь глядя она курила в форточку, стоя на подоконнике. Да, конечно, родители знали о вредной привычке своей двадцатилетней дочери, но критика их была довольно поверхностна. «Ай-ай-ай», «зачем ты так, тебе еще детей рожать», «мальчикам это не нравится» и прочий набор штампов, не сильно Лену на что-либо вдохновлявший: к моменту, когда пора рожать настанет, он собиралась бросить, а на отсутствие внимания со стороны мужского пола жаловаться ей никогда не приходилось. Свет был погашен, это было ясно по отсутствию полоски под дверью. Однако родители не спали: Лена аккуратно приложила ухо к дверной щели… и услышала причмокивание! Не было сомнений, они целовались! Да!!! Внутри разово проскочило чувство приятного удовлетворения, Лена даже слегка подпрыгнула. «Когда я последний раз видела, чтобы они целовались в губы? — задала себе вопрос Лена. — Да я, видимо, совсем малая была, класс седьмой». В последнее время и обнимающихся-то их приходилось видеть где-то раз в месяц. «Неужели и у меня будет так? — вдруг с ужасом кольнула в сердце ее мысль. — А что? Так все и будет. Так и будет. Значит, главное — дети. Все им…» Лена крадучись вошла к себе в комнату, залезла на подоконник, открыла форточку и прикурила. Но она успела сделать пару затяжек, как по коридору раздались шаги. Подобное случалось не впервые, но внутри все передернуло, неведомая сила прошла насквозь сверху вниз, Лена всякий раз как в первый в испуге выбросила окурок, спрыгнула на пол, юркнула в постель, забилась под одеяло и начала демонстративно громко сопеть, попутно придумывая объяснения легкого табачного запаха в комнате. Впрочем, тревога оказалась ложной. Шаги протопали в обратную сторону, минуя Ленину комнату. Повторно пытать счастье она не стала, хотя уж теперь, казалось бы, вероятность облавы была в разы меньше. Но Лена страдала иногда подобными суевериями, пошла на поводу у них она и сейчас и заснула.

      Михаил и Марина видели друг друга в четвертый раз. Но у них была полная уверенность, что они были знакомы давно, разговор велся сам с собой, легко и непринужденно. И если в первый раз они ограничились прогулкой по центральной части столицы, а второе свидание провели в квартире у Михаила, то сейчас они сидели на кухне в Марининой квартире. Марининой, в смысле, в той, где она жила, а не в том, что она ей принадлежала. Да, всегда случаются счастливые времена, когда родителей нет дома, и глупо подобными возможностями не пользоваться. Они наговорились достаточно за первую встречу, и сейчас Марина молча сидела у Миши на коленках и молча смотрела ему в глаза. В них сияла истина, высший смысл, вдохновение и источник вечной жизни. «Что же Андрей Семенович-то не звонит», — думал в этот момент Михаил о клиенте, который обещал сегодня заехать в студию. Но вида не подал и перевел взгляд на Марину, та дышала тяжело. Губы ее раскрылись и прошептали «Я тебя… хочу…» Она закрыла глаза и припала к груди Михаила. Пришлось поглаживать ее аккуратно по спинке, массируя элементы шеи. Насидевшись таким образом, она поманила его в комнату, где находился стенной шкаф. «Полезай», — скомандовала она, распахнув дверцы. В шкафу было неимоверно тесно, но уютно. Тела их сплелись. Михаил, находившийся внизу, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Марина пала ему на грудь и вдруг он услышал, почувствовал, как быстро бьется ее сердце. Но она лишь на несколько секунд перевела дыхание. Сейчас она вновь задышала тяжело, и стук сердца был уже не слышен. Но Михаил успел испытать до боли знакомое ощущение. Целоваться в шкафу было намного удобнее, чем в первый раз на улице, где приходилось использовать тротуар, чтобы нивелировать разницу в росте, либо эскалатор метро. Вкус Марины казался вроде бы и не передаваемым, а вроде бы почти таким же, как и у предыдущих девушек Михаила. Они вылезли из шкафа и начали раздеваться, готовясь залезть под одеяло. Марина деловито отвернулась, имитируя смущение. На противоположной стороне стояло зеркало, подобная сцена случалась не в первый раз, и она находилась в нужной точке: зеркало отражало именно то, что она хотела видеть. «Могло быть лучше, но да ладно, опробуем и так» — оценила она. В этот момент зазвонил телефон. Михаил завозился, вытаскивая его из отброшенных им в угол штанов. Марина засмеялась: уж больно забавно дергался обнаженный Михаил. Однако, в ту же секунду лицо ее сделалось серьезным. Михаил вышел из комнаты. Его не было две минуты, когда он вошел, уже заканчивая разговор. «Да вы уже были у нас пять раз! Четыре? Ну так четыре! Это замечательно, я потому и говорю, что сделаем вам бонус как постоянному клиенту. Сегодня подъедете? Отлично!» — они переглянулись, и Марина хмыкнула. «До свидания!» — радостно произнес Михаил. «Фак! — с абсолютно серым лицом крикнул он. — Дорогая, прости, но мне придется покинуть тебя… Этот Андрей Семенович…. Наш постоянный клиент, я уже неделю жду его звонка, испугался, что он ушел или передумал. Если я не приеду, это будет невежливо, пойми сама». Она и понимала. Они оделись, обнялись крепко на прощание, и Михаил уехал. «Самое дурное чувство в этой жизни, когда ты уже готова, когда уже и мыслями себя накачала, и все слетает!» — думала Марина. «Да не только с этим, а вообще, в любой жизненной сфере. А парню хорошо. Зашел в туалет, оп-оп и готово, все спало, расслабился. А мне как?» И она полезла в нижний ящик стола за заботливо припрятанной и завернутой в пакет игрушкой.
Скорее всего, здесь нужно сделать небольшое отступление. Как мы помним, Михаил работал вместе с Антоном в консалтинговой компании. Структура деятельности представляла собой проекты, которые сотрудники вели — в группе или единолично — а итоговая зарплата зависела от конкретных выполненных проектов. Соответственно, подобная гибкость позволяла вести проекты на стороне. Михаил с детства мечтал о своем бизнесе, еще когда приходил в свободное от школы время в офис к отцу, слушал телефонные переговоры, смотрел за посетителями и так далее. Фирма занималась выпуском мебели на заказ. Несколько позже отец приобрел почти обанкротившийся лакокрасочный завод, и восстановил на нем производство. Завод этот, справедливости ради, оказался на грани банкротства вовсе не из-за некачественной краски. Причиной оказался сговор, в котором оказалось замешано высшее руководство компании. Финансовый директор, как выяснилось позже, работал на крупнейший завод в городе (тоже лакокрасочный!), пытавшийся поглотить конкурента. Генеральный же директор имел свои интересы, обналичивая прибыль через компании-однодневки. Все это выяснилось после введения процедуры наблюдения. Были заведены уголовные дела, но подозреваемые мгновенно скрылись за границу. Завод бы так и стоял, пока дело еле-еле тянулось, оборудование ржавело бы и растаскивалось сотрудниками, не получавшими зарплату свыше полугода. Ситуацию спас отец Михаила, который приобрел предприятие за символическую сумму. Сумма была хоть и символической, но все долги (по всей видимости, уже обналиченные скрывшимися за границу подозреваемыми) перешли к нему. Но ему удалось договориться об отсрочке, а когда завод вновь заработал, то ему удалось довольно быстро погасить их. К тому же, имея опыт на мебельном рынке, ему удалось расширить клиентскую базу, а с другой стороны, расширить производство, начав выпускать полироль для мебели. Все было бы хорошо, но за год до описываемых событий, в две тысячи шестнадцатом, начались неприятности. Причем неприятности крупные, исходящие из руководства области. То ли лично губернатор присмотрел себе местечко поблизости, и лакокрасочный завод мешал чистому воздуху на его предполагаемом поместье, то ли губернатор хотел прибрать к рукам сам завод, не лично, но посредством каких-то далеко аффилированных лиц. Не известно, ходили больше слухи, но отец Михаила подсуетился и продал завод. Пусть и ниже рыночной стоимости, но сделал он это вовремя. Уже в начале года на завод пожаловала комиссия, обнаружившая ряд несоответствий с нормами законодательства, спустя месяц завод закрыли, а потом он был поглощен крупной международной компанией по производству краски. В местных газетах это событие, конечно же, было представлено как «спасение» предприятия от развала.

      Михаил наблюдал за происходящим с интересом и делал выводы. Если на первом курсе он подрабатывал в кафе официантом, то на втором он попытался открыть подобие фотоателье. Всю организационно-документальную деятельность и в первую очередь поиск потенциальных клиентов, переговоры с ними он взял на себя, единственным сотрудником был фотограф, которого он нанял по знакомству. Но дело шло хлипко, прибыль хоть и была, она, очевидно, не стоила тех усилий, которые требовались от Михаила. А как ее увеличить, идей у него не было. Во время каникул он приехал домой, и плотно занялся мебельным бизнесом отца. Михаил искал контакты, находил людей, и тому пришлось признать талант сына. Впервые за десять лет предприятие получило заказы из соседней области. Перейдя на третий курс, Михаил зарегистрировал ИП, в рамках которого чем только не занимался. Сняв офис, в нем он встречался и с клиентами по отцовской мебели (в столице он тоже нашел желающих ее заказать!); реанимировал бизнес по фотографии, снимал видео (в отдельной части офиса, которая была отгорожена ширмой, пряталось фото- и видеооборудование); он делал сайты для разных компаний и открыл интернет магазин. Точнее, даже два — в одном он реализовывал все ту же отцовскую мебель, а в другом… краску! Да, детские воспоминания от поездок на лакокрасочный завод, находившийся на окраине города, куда нужно было ехать на трясущемся трамвае, который того и гляди сойдет с рельсов, отложили в его душе глубокий отпечаток. Он много запомнил с тех пор: какие растворители где применяется, что означают цифры 1 и 2, чем отличается эмаль от краски, алкидная краска от акриловой и так далее. Поэтому при встрече ему было легко произвести впечатление человека разбирающегося. Поначалу его магазин работал лишь с двумя заводами из далеких провинций. Михаилу пришлось брать на себя все расходы по доставке. Однако он знал от отца (да и сам проверил это, опросив клиентов), о том, где продукция наиболее качественная. Он устроил себе первую командировку, съездив на эти заводы и лично поговорив с руководством. Любопытно, но один завод даже не имел сайта, а сайт второго представлял собой лишь две странички. Уже к концу обучения в институте дело пошло, и он расширил свое сотрудничество до пяти заводов. По окончании учебного заведения, пока Антон ходил и обивал пороги всяких шарашек, он сразу же устроился в консалтинговую компанию. Это направление он выбрал для себя еще на третьем курсе. С того времени он начал решать кейсы, а на четвертом курсе уже посылал свои резюме во всевозможные компании, пройдя параллельно две стажировки. Еще не имея на руках диплома, он уже получил приглашение. Спустя год работы на этом месте, он начал делать собственные консалтинговые проекты — не в рамках своей компании — и продавать их. В последнем ему помогли опять же связи. Один из заводов по производству краски оказался на грани банкротства. Михаил привлек товарища по институту, который учился на том же потоке, но изучал как раз особенности финансового оздоровления кризисных предприятий. Они вместе и разработали антикризисный план, который и продали руководству завода. Мы не будем вдаваться в подробности этого плана и говорить о предложениях, внесенных Михаилом и его товарищем (а они даже съездили на предприятие), отметим лишь факт, что задолженность была реструктурирована, а предприятие впервые за год окончило месяц с прибылью.

      «Первые два года учебы ты работаешь на зачетку — вторые два года зачетка работает на тебя», — эти слова одного из преподавателей засели в голове Михаила, и он всякий раз удивлялся, как точно эти слова подходят и к бизнесу. Он уже почти и не занимался интернет-магазином, а получил предложение о сотрудничестве от еще одного завода. Он готов был забросить фотографирование, но случайно обрел сразу трех новых клиентов, причем клиентов постоянных. Одним из них и был этот Андрей Семенович. Михаил познакомился с ним через мебельные дела — и тот, человек немолодой и поэтому не настолько разбирающийся в инновационных вопросах (в отличие от мебели, которой он занимался более тридцати лет, еще мальчишкой собирая стулья из брошенных поленьев!), с удивлением слушал об опыте открытия интернет-магазина. В итоге фабрика Андрея Семеновича открыла свой интернет-магазин, и тут подсуетился Михаил, выразивший готовность провести качественную фотосессию всех стульчиков, кушеток, тахт и прочей нечисти. И сейчас Андрей Семенович позвонил, и Михаил поехал за фотографом, который ждал его, чтобы уже вместе выдвинуться на фабрику.

      Удивительное совпадение, но Ирина проводила этот вечер не одна. Правда встреча была первой. Ирине нравились умные парни, а этот, очевидно, был как раз таким. Он много рассказывал своей новой подруге, и та даже чувствовала некую гордость. «Однако, что я радуюсь? — сказала она сама себе. — Его еще надо проверить. Красиво говорить — этим сейчас никого не удивишь!» Собираясь, она долго думала, какие же духи лучше подойдут, но потом вспомнила рекламный ролик, где красивая девушка приковывала взгляды окружающих. Надо сказать, эти духи были уже ею проверены на нескольких свиданиях — и дали даже несколько больший эффект, чем Ирина ожидала. По крайней мере, на мероприятии, на которое она пошла, предварительно надушившись ими, с ней попыталось познакомиться несколько парней, может и до десятка, причем двое делали это одновременно и чуть было не вступили в драку. Другие разы она брызгалась перед обычными свиданиями — и всякий раз они оканчивались ночами земных потех. Поэтому она отложила флакон на особую полку, и сейчас решила, что настал подходящий случай его достать — уж сильно ей понравились на фото брови парня, а также цвет глаз. О наличии личного транспорта по его странице в соцсети сделать вывод было трудно, но Ирина утешала себя мыслью, что «машина не главное в парне». С самого начала встречи выяснилось, что парень придерживался леворадикальных, марксистских убеждений, он обмолвился об этом вскользь, но Ирина, внимательно слушая его и предугадывая его вопросы, свела на тему, говорить о которой было для того величайшим удовольствием. «А вот ты понимаешь, что если ты работаешь, то часть твоего дохода, прибавочную стоимость из твоего кармана ворует кто?» — нахохлившись, спрашивал он. «Да ведь всем понятно!» — смеялась она. «Да, классно, что ты понимаешь! Эксплуататор! Вот кто! Капиталист!» — подхватывал он, правда вдруг резко сбавив пыл: из-за погоды у него был заложен нос, а высмаркиваться при красивой спутнице ему, по всей видимости, не хотелось, поэтому он несколько перевел дух, пошмыгивая, и, сглотнув мокроту, продолжил, переводя экономические доводы в область исторического анализа и философии. В таком темпе и развивался их разговор, и когда Ирина начала кивать при его доводах в пользу формационного подхода, он вдруг поймал себя на мысли, что крепко любит ее. Он начал возбужденно говорить про грядущую мировую революцию, и Ирина усмехнулась. Парень удивился, но она не стала объяснять ему причины своего смеха. Они крылись в том, что революцией она всегда называла определенную реакцию в штанах у парня; пытаясь произвести впечатление скромной девушки, она избегала пошлой риторики, поэтому изъяснялась подобным образом. Соответственно революционером она также называла одного из своих бывших парней, подобный термин придумали ее соседки по общежитию, уж неизвестно по какой причине. Новый парень был интересным, но как довольно быстро показалось Ире, слишком нудным, его шутки были однотипны, а вскорости уже даже и предсказуемы. Прощаясь у входа в общежитие, она знала, что тот предложит встретиться еще раз, и ответ ее был готов: «Возможно».

      «Да ну его, — думала она, поднимаясь на лифте на десятый этаж, — я все-таки ждала от него несколько большего, чем приглашение на повторную встречу. Уж и обнять напоследок мог бы. А этот, так, ручкой помахал и все. Вот и помашу. Что за закомплексованность? Зачем отказывать себе в том, что хочешь? Боишься, что девушка откажет? Что за бред? Мужик ты или кто? Ты должен уметь добиваться. А то иные вообще сейчас пошли, жуть. Пригласят домой, ты вся готовишься, в аптеку зайдешь, уже предвкушаешь, воображение твое само все раскрашивает, а в итоге вы смотрите легонькое кинцо! Ладно, завтра приедет мой болгарин. Как он там писал, через переводчик, «горячий мужчина». Посмотрим, посмотрим, насколько он горяч. А то сколько сейчас обмана, когда обещают горячесть, а на деле сдуваются через полчаса».

      Парень же возвращался домой в сомнениях: едва Ирина скрылась, рациональное сознание высунулось и завладело им. «Я хочу ее, безмерно сильно хочу, но равно как и понимаю, что хотеть таких неправильно. И это будет плевком в свои убеждения, доводить до осуществления свои мечты с ней. С другой стороны, в этом есть и какой-то интерес, показать ей, что она годится для одного и ни для чего другого, что все подобные разговоры с ней пусты и беспочвенны, она хоть и не самая глупая из подобных, но ведь и мне видны ее побуждения, и не хочется идти у ней на поводу, когда слишком активно предлагают себя — это в итоге напротив отталкивает, исчезает желание добиваться, мотивация. Хотя я и говорю, что не нужно никого добиваться, что это модель устаревшая, сближение должно проходить одновременно, незаметно друг для друга. Нормально ли иметь полярные взгляды? Конечно, нормально, при естественном сближении вы их и не заметите, потом, в семейной жизни, вы вспомните о них во время конфликтов. Пока все будет хорошо, вы будете даже гордиться противоположностью точек зрения, мол «мы такие разные, но главное, мы вместе». Но это до поры до времени, пока неподконтрольное чувство внутри вас будет полностью закрывать глаза, а точнее — покрывать их некой защитной пеленой, сквозь которую вы недостатки видите, но они вас скорее умиляют, чем вызываю раздражение. Нет, я сделаю простой и решительный шаг — прекращу с ней полностью общение, и все».

      Бывают моменты, когда люди мыслят абсолютно в одном направлении — и это был именно подобный случай! Ирина, впрочем, не собиралась сама сообщать об этом парню. Зачем? Он всегда может пригодиться. Но искать кого-то нового можно также активно. На следующий день Ирина отправилась в один ресторанчик. Это было не самое дорогое заведение, но контингент там был достойный. Красивая девушка, одиноко сидящая у окна и грустно поглядывающая в него, несомненно, должна была привлечь чье-либо внимание. Но красивой еще нужно стать! И целое утро и день Ире пришлось потратить на это. Она забежала в салон красоты, сделала себе новый маникюр, достала из шкафа абсолютно новую кофточку и сразу почувствовала себе уверенней. Да — теперь она готова покорять. Топая сапожками по асфальту и подпевая про себя песням из наушников, она пролистывала в голове образы с предыдущих своих попыток, прикидывая, как стоит поступить в этот раз. Совершенно незаметно ресторан приближался и приблизился наконец до того, что попал в пределы видимости Ирины — оставалось перейти дорогу. Она подошла к светофору, лениво оглядываясь вокруг. Она каким-то интуитивным чувством даже на зеленый старалась ступать, предварительно оглядевшись вокруг. К светофору не подошла, а буквально подползла древняя старушка с сумкой-авоськой. Двое мужчин инстинктивно отдернулись в сторону. Ирина, увидев, как та охнула и крякнула, подошла к ней и поддержала за руку. Светофор переключился, и они стали переходить улицу. Бабушка, даже поддерживаемая Ириной, волочилась еле-еле, они были на середине проезжей части, когда зеленый человечек замигал. «Что же Вы ходите-то, раз самочувствие такое плохое!» — взмолилась Ирина, которая была уже слегка не рада, что вызвалась помогать бабушке. «Где ее бросишь теперь посреди улицы?» думала она. К тому же, перед заходом в ресторан Ирина собиралась покурить, так как давно этого хотела, а при бабушке делать это было неловко. «Милочка, а кто же мне все купит? Я одна живу! Да и то, копейки считаю, пенсия то махо-о-онькая, разве что на хлеб и молоко. Счета за квартиру, знаете какие сейчас? Ого-го какие! А лекарства? Вам, молодым, здоровым, не понять. Вот во время нашей молодости, при Сталине, каждую весну было понижение цен. Каждую. Никто не бедствовал, никто. А сейчас, я, старуха, не нужна никому, тут дойти бы до магазина за буханкой…» И старушка залилась слезами. Нехорошо стало и Ирине. «Возьмите, возьмите, давайте я Вам куплю, все, чего Вам не хватает и помогу донести до дома», — с этими словами Ирина протянула ей пару тысячных купюр. Бабулька расплакалась при виде их еще сильнее. «Милочка! Как тебя благодарить, не знаю! Дети, видит бог, живые дети — отвернулись, хотели в дом престарелых сдать, да я отказалась все их бумажки подписывать, порвала к черту! Для них самих первейший позор, спросят — где мать? А они что скажут? Упекли в дом престарелых? Сегодня они успешные, у сына бизнес, дочь судья, денег куры не клюют, машины меняют как перчатки, но о душе забыли, милочка! А как аукнется, так и откликнется. Помнишь заповедь? Почитай родителей своих, отца и мать твою! Как бог сотворил тебя, сотворив мир, но жизнь тебе дали они, ты благодаря им здесь живешь. А они сейчас уже и не помнят об этом, помнить не хотят. Свои семьи, свои проблемы — к чему им жалкая старуха? Скорей бы умерла, чтобы квартиру продать», — и она вновь зарыдала. Ирина ввела ее в магазин и стала подводить к переполненным полкам. «Ой нет, что ты! Это дорого, без этого я могу обойтись!» Ирина, смеясь, положила в тележку пирожные, продукты и даже тропические фрукты, против которых бабушка протестовала наиболее активно. «Где вы живете?» — «Да неподалеку здесь». Ирина довела ее до дверей квартиры. Бабушка попыталась пригласить ее в гости, чтобы угостить чаем, но Ирина уже не могла больше терпеть все это, поспешила распрощаться и убежала. Покурив на улице, она успокоилась, и мысль о добром поступке переполнила ее душу через край. Хотелось петь, а поход в ресторан она решила пока отложить. Она плыла по улицам, и казалось, что весь мир улыбается ей. Придя домой, она залезла к себе на верхнюю полку (в общежитии были двухъярусные кровати) и, раскинув руки, расслабилась. Легкость расползалась по всему телу, хотелось, чтобы этот момент длился вечно, но острый слух уловил шушуканье соседок за дверью. «Вы видели, какая Ирка странная сегодня пришла, взгляните». И Ира прямо представила, как толпятся девочки у двери, заглядывая в узенький проем, пытаясь разглядеть, чем же она там занимается. Все это казалось противным, и Ирина явственно почувствовала, что тепло, разлившееся по ее телу, дрогнуло. Теперь его уже начала сжирать, отрывая по кусочку, некая иная сущность. Она раскрыла крышку ноутбука. Вновь возвращаясь на сайт знакомств, она увидела там привычное множество сообщений. Тыкнув наугад на одно из них, она увидела привычное уже в подобной переписке фото. Она захлопнула крышку и отдернулась назад, плюхнувшись на одеяло.

      «Хочу! Хочу, вот что ты с этим поделаешь?» — думала она. Мысли о бабушке окончательно покинули ее голову…

      Егор сидел дома, а точнее, лежал в кровати. День был выходной. Все надоело. Надоели компьютерные игры, надоели обзоры на них, надоели аудиокниги безвестных авторов, описывающие фантастические миры. Надоел просмотр порно- и околопорнороликов, каждый раз заканчивающийся одинаково как в видео, так и у Егора. Надоела мысль, которая вдруг начинала появляться при просмотре: «А зачем я это делаю? А как смешно, наверное, я смотрюсь сейчас со стороны, приспустивши штаны!» Надоело все. Единственное, что не надоело, так это милый диван. Он привстал, отошел в сторону и неожиданно для себя подумал. «Милый, милый диван! Знал бы ты, как сильно я тебя люблю! Сколько времени мы провели вместе, сколько всего вместе пережили! Ты был со мной в минуты наибольшего душевного отчаяния, ты согревал и утешал, ты давал надежду… Не давал! Нет надежды! Нет смысла! Нет смысла и бессмыслицы (в этот момент он почувствовал, как к глазам подступают слезы и сильно ударил себя за подобную сентиментальность). Нету ничего! Могу ли я убить себя? Хотя бы замахнуться? Я не могу даже замахнуться, нет. Не могу. Не могу!!! Почему же я так слаб? Что это? Душа, выйди вон. Выйди, я сказал. Я не звал тебя. Ты не нужна мне. Все страдания лишь от тебя. Ничто не вызывает во мне отклик. Даже если все мои родственники сдохнут, я порадуюсь. Да, порадуюсь. Но… Но не сам ли себе я внушил, что порадуюсь? Не для того ли, что показать это другим, что я… Что я спокойно все это перенесу, что мне это безразлично? Но разве это не безразлично? Разве плач наш по усопшим оживит им? Разве придаст бодрости там? Но ведь и там нету. Нету ничего. Так зачем? Не понимаю, надо с самого начала».

      В этот момент на телефоне заиграла музыка сообщения. Егор, ни с кем тесно не общавшийся, сильно удивился. Оказалось, что это пришло сообщение от банка: пришла зарплата, первая на новом месте. Егор облизнулся и принялся жонглировать цифрами.

      На следующий день на работе Антон пошел есть отдельно от всех. Он сел за удаленный столик в углу, достал ручку и покрыл одноразовую салфетку различными символами. Как мы помним, у него случались периоды одержимости некой идеей, и в данный момент эта была проблема простых чисел-соседок. Есть ли смысл пересказывать ее условия? Думается, что кто интересовался подобной темой, поймет, а кто не интересовался, вряд ли заинтересуется. Но Антон гипотезу доказал. Придя домой, стал проверять ее в интернете и нашел глупейшую ошибку. «И как я это не заметил? Числа можно разложить и на иные простые множители, если идти с шагом плюс два, это же очевидно. Тьфу на все это!» — с этими словами он порвал все листочки с расчетами и спустил в унитаз. Более к данной математической проблеме он не возвращался.

      В тот день Антон зашел в крупный гипермаркет — единственный тип магазинов, который он любил еще с детства, когда, бибикая, управлял покупательской тележкой, отталкиваясь ногой от пола и катаясь на ней. Сотрудники были заняты своими магазинными делами и к Антону не приставали. А вот покупатели были забавны. Они разговаривали сами с собой и с полками, что-то бубнили под нос. Один покупатель попытался вынести коробок спичек, стоивший меньше рубля, но был задержан бдительными сотрудниками службы безопасности. Две девушки консультировались насчет смесителя, положили его себе в тележку, и, завернув за угол, одна из них изрекла: «Приучайся уже жить без мужика!» Три сотрудника, мило болтавшие в сторонке, у стены, смеялись о чем-то своем. Антон тоже засмеялся, хотя и не услышал дальнейшее развитие диалога, обещавшего быть крайне увлекательным. Но он запомнил, как эти девушки выглядели и задумался. С одной стороны, готовность жить в одиночестве, не бросаясь на первого встречного, вызывала в нем всплеск уважения. Но фиолетовый оттенок волос и ярко-красные губы одной девушки, тотальный макияж и с синеватый оттенок губ другой вызывали в нем предельное отторжение. Он много раз вступал в споры на эту тему, но всякий раз оставался при убеждении, что «самая главная красота — природная, ничем ее не заменишь, вся эта ваша косметика лишь портит ее». Его не удивляли те глупые вопросы, которые они могли задать; имея личный опыт работы с покупателями, Антон прекрасно знал, как люди пытаются — даже в мелочи — переложить на кого-то ответственность. Кого-то даже во взрослом возрасте пилят родители: «Ты купил не то! Мы ведь покупаем другую марку!» Но большей части хочется, когда товар не оправдает их ожиданий, радостно возвестить: «Ах ты подлец! Посоветовал мне такую лабуду!»

      В холле торгового центра играла громкая и веселая музыка, хотя Антона она угнетала и склоняла к депрессии. Народ топился около экранов, где проходил какой-то мастер-класс. Антон пожал плечами, глядя на очередь: «И зачем это им нужно? Что за ерунда? Ох, как я все это не люблю». Но тут неожиданно произошло то, чего Антон не любил в разы больше. Перед ним нарисовался клоун, один создателей движухи и атмосферы среди пестрой толпы, он безошибочно выделял среди посетителей лиц с хмурыми лицами и превращал их в расплывающиеся в улыбки. Антон с детства боялся клоунов. Клоуны всегда появлялись незаметно, и трудно было понять, чего же они от тебя добиваются. Так было и на этот раз. Клоун что-то показывал, очевидно, объясняя некое действие, которой должен был выполнить Антон, но тот категорически не мог уразуметь, что именно ему необходимо сделать. Но уйти, убежать, он уже не мог — было еще более неловко по отношению к клоуну, который, это было видно невооруженным глазом, искренне старался настроение Антону поднять. Антон решил действовать следующим образом: раз клоун изъясняется жестами, то также будет поступать и он. Махнув рукой в стороны выхода, он намекнул, что очень торопится, после чего скрылся.

      Возвращаясь из магазина домой, он неожиданно был окрикнут на улице Егором. Тот тащился еле-еле, изнывая под тяжестью пакетов, украшенных эмблемой одного крупного гипермаркета. «Первая зарплата на новом месте», — отплевываясь и матерясь, буркнул Егор, тяжело дыша, — помоги!». В пакетах были бутылки с газированной водой, суммарной емкостью на литров двадцать. Искренне недоумевающий Антон поинтересовался, а для каких собственно целей ему нужно столько пресловутой воды? Впрочем, ответа можно было и не ждать: Антон и сам прекрасно знал о пристрастиях Егора. В итоге, он помог ему дотащить проклятые бутылки до нужного этажа, благо жил тот попутно, в десяти минутах ходьбы от дома Антона.

      Уже на лестничной площадке, разговор внезапно перелился на философскую тематику. Начав с фразы «Что там твоя-то, не бросила еще тебя?», Егор объявил, что в последние десять лет его ничего в этой жизни не цепляет и невзначай озвучил свою мечту: нигде не работать, а сдавать квартиру и жить на эти деньги. Хотя подобная мысль приходила в голову и самому Антону (равно как и мысли об уезде далеко-далеко, уходе в скитания и так далее), который не ленился работать, но которому не нравилось ощущать себя наемным работником, а вести свое дело он не мог ввиду отсутствия организаторских способностей и желания окончательно затонуть в болоте «загнивающего капитализма». Антона поразил даже не тот факт, чем будет заниматься все дни напролет Егор. Вот он, Антон, разработал бы свою утопию, создал бы экономическую систему, он молодец. Да, что делать с этой теорий далее, после ее создания, не вращающийся в экономических кружках Антон не ведал; единственный вариант, который можно было отнести к нему — это сидеть и тешить себя надеждой, что через триста лет она станет актуальной. А вот Егор бы сидел бы, сидел, играл бы и играл, его деятельность была ровно настолько же полезной для общества, что Антону было признать тяжело, ввиду ощущения собственной «избранности».

      «Я же хочу изменить мир, тогда как другие даже не хотят», — пытался сформулировать он. Но какая разница, хочешь или не хочешь ты изменить мир, если ты его не меняешь??? Антона больше всего поразил факт спокойствия, с которым Егор сообщал ему эту информацию. Конечно, образ пофигиста, «а какое мое дело?», был создан и эксплуатировался Егором давно. И Антон не позавидовал Егору, нет, но он никак не мог понять — как так можно? Никакие философские книги, разговоры о толерантности не могли на это повлиять, но чувство это было взаимным. Егору тоже периодически приходили в голову мысли о своем товарище. И аналогично вопросы оставались даже без намека на поиск ответа. Что за сила выгоняет его из дома искать приключения в свободные дни? Почему он с удовольствием готов карабкаться по склонам, лазить под заборами, съезжать на заднице, тонуть в болотах и утапливать там горе-спутниц, приходить домой полностью перепачканным? И опять же, Антон прекрасно понимал, что интересы его странноватые и симпатичны в первую очередь ему самому. Готов ли он рассказать об этом Егору? Ведь ему самому глубоко плевать на мнение посторонних, но равнодушная фраза последнего «заняться больше нечем, как шляться где-то» цепляет. И он не готов говорить все. Он стесняется своих потаенных мечт. «А может и Егор на самом деле мечтает о чем-то, но попросту не выдает подобный ход мыслей, создавая образ сухаря?» — думал он. Но ту идею, которую Егор озвучил — она действительно была основным его планом на будущую жизнь. И Антону почему-то стало грустно и неприятно после этого разговора. Можно даже сказать, что он ощутил легкое отвращение.
«Но кто я такой, чтобы судить его? Чего я сам добился в другой, не-Егорьевской деятельности, чтобы его осуждать, да или хотя бы обсуждать? Да и можно ли вообще такие вещи формулировать? И — зачем? Я ведь на самом деле не знаю, чего хочу от этой жизни, но более того, не подозреваю, где эту информацию можно раздобыть. Все то, что я черпаю из окружающего мира — оно про других. Оно меня не цепляет, не вызывает желания повторить, сказать «и я так же буду», «а можно с вами?», не вызывает никоим образом. И как бы ни были бессмысленны эти мысли, я от них не освобожусь», — рассуждал Антон по дороге домой.

Следующая глава: http://www.proza.ru/2017/09/03/79
Предыдущая: http://www.proza.ru/2017/09/03/45