Игра в войну

Когда мы с женой взяли детей из интерната, их любимой игрой была «Игра в тюрьму». Суть проста, один «охранник», другой «заключённый». Охранник охраняет, заключенный сидит. Охранник заставляет заключенного что-то делать, бьёт заключенного палкой (тут «понарошку» часто переходили «взаправду», и игра заканчивалась криками и жалобами). Иногда охранник куда-нибудь отлучался или делал вид, что отлучается, и тут задача заключенного – бежать. Задача охранника догнать и наказать. Охранником почти всегда был старший Богдан, а заключенной - младшая Ангелина.

Мы предлагали детям разные альтернативные игры. Но долго, очень долго дети возвращались и возвращались к «Тюрьме». Только спустя полгода стали забывать, на смену пришли более гуманные развлечения.  А я вспоминал, во что играл в детстве.
Когда мы жилы на окраине города, за рекой у Парка Победы, у нас был отдельный мир, отдельная компания. Девочек не было. Я помню на нашей улице троих, но все они были старше нас и жили какой-то своей отдельной жизнью. Братья Зайцевы, братья Карасевы, Игорёк Фёдоров, мой двоюродный брат Сашка, и маленький Славян.
В нашем распоряжении было пространство вокруг большого дедушкиного сарая на берегу Маймушки, небольшой лесок между нашим берегом и Шумовой поляной, вытянутый вдоль реки, ну, и огромная огороженная проволокой территория вокруг радиовышки, тут были и поля, и сад диких яблонь, и густой черёмуховый лесок вокруг пилорамы, множество одиноко стоящих берез и кустов боярышника.

Посторонние заглядывали сюда очень редко, эта территория формально была запретной, но мы были детьми и внуками работников радиовышки, и на наше присутствие смотрели сквозь пальцы. Думаю, мы в чем-то были даже полезны, в плане охраны территории (мы, кстати, это место так и называли «территория»), если за сетку (проволоку, колючку) забирался посторонний, или даже пьяная компания, мы немедленно докладывали взрослым (нам не нужны были чужаки).

Любимым различением, в любое время года была игра «В войнушку». Делились на две команды, равные по силам (двое постарше могли оказаться против всех остальных). Каждый брал оружие (игрушку или вырезанное из дерева, а на худой конец - сучковатую палку). Расходились по разным концам территории, или сарая, или леска вдоль берега. А потом шли навстречу друг другу. Имитировали, как могли, выстрелы, достигали виртуозности, все эти книжные «тра-та-та» и «тыдыщ» едва передадут наши способности пересмешников шума войны. «Убитый» выбывал из игры до следующего раунда. Самое интересное, как определялся убитый. Да на глазок! Высунул полкорпуса из-за угла – «Убит!» напоролся в полный рост на автоматную очередь из-за кустов – «Убит!», не успел ответить на внезапно выпрыгнувшего противника – «Убит!» Тут, конечно, возникали споры: «Да я чуть высунулся», «Да ты меня не видел, ты наугад стрелял!», «Да я упал уже, пока ты стрелять начал!», «Да я в тебя тоже выстрелил, так что мы оба трупы!» Честно – не честно, слово против слова. Так оттачивалось ораторское искусство, не нужны уроки риторики. Но, к нашей чести будет сказать, редко доходило до драки, всем было интересно победить в честном бою, без всяких сомнений, так что часто противники шли на благородное завершение спора «Ладно, пусть будет «ранил», но смотри, еще одно такое ранение, и ты – труп!», «Хорошо, оба, так оба», «Ну ладно, пусть будет спорный, расходимся».

Эта игра никогда не надоедала, могла длиться до бесконечности, если бы, конечно не темнота, не крики «Серёжа, домой!» Только так, а не иначе. Перерывы на ужин или обед нас не волновали: «Мам, я не буду! Баб, я не хочу». Ну, в крайнем случае, кто-то убегал на пять минут домой и возвращался с черным хлебом, поверх которого было намазано толстым слоем масло и густо посыпано сахаром, иногда вместо масла варенье. Полдюжины ртов в мгновение ока уничтожало бутерброд. Какая это была вкуснятина! Передать невозможно.

Вариантом игры «В войнушку» были «мушкетеры». Показывали в очередной раз сагу про Д;Артаньяна и все принимались ломать молодые клены, чтобы получилась хорошенькая шпага, а со стороны руки на палку надевалась пластмассовая крышка в середине которой прорезалось отверстие. С утра до вечера шли фехтовальные схватки. Тут уж было понятно кто кого, когда конец палки больно втыкался в грудь, или сабельный удар полосовал по плечу.

Игра «В войнушку» перешла в совершенно новую стадию, когда кто-то принес откуда-то идею самострела. Часами мы выпиливали это похожее на маленькую винтовку оружие, где-то ближе к прикладу вбивали гвоздь, потом плоскогубцами вокруг гвоздя с двух сторон свивали алюминиевую проволоку, создавая одновременно держатель для пулек и спусковой механизм. Из резинок от трусов вырезались маленькие желтенькие резиночки, которые натягивались на стволе самострела, наподобие резинки на рогатке.  А потом ещё несколько часов делались пульки – маленькие галочки из алюминиевой проволоки. Тут уж всякие споры исключались, если такая пулька прилетала метров с тридцати, да по голому телу, убитого выдавал отчаянный крик. Одежда, конечно, защищала, но никто ведь не прятал лицо. А по лицу прилетало, ведь точность даже самых идеальных самострелов оставляла желать лучшего. Поэтому одно из правил такой «войны» гласило: нельзя специально целиться в лицо.

Я помню это волнующее, приятное чувство, когда сидишь в кустах, солнце падает на все красивыми пятнами, ты знаешь, что спрятался очень хорошо, что противник никогда тебя не заметит первым. Стрекочут кузнечики и цикады. Где-то шумит река, работает пила.  Бабочка близко, почти перед глазами, медленно раскрывает и складывает крылья. От нечего делать срываешь сурепку (такое растение с толстым плотным стеблем), отламываешь этот стебель, медленно счищаешь с него кожицу, кладешь на язык, хрустишь. По вкусу напоминает редиску. Убиваешь комара и долго смотришь на его размозжённое тело с множеством тонких лапок, крылышек и хоботком. И думаешь: «Если бы я был комаром, я бы не действовал так глупо и настырно». И тут сзади звучит обидное: «Руки вверх!» Ты резко поворачиваешься и получаешь пулю в плечо.

Или вы преследуете последнего противника. Он засел в какой-то яме и отстреливается часто и метко, из чего можно сделать вывод, что «патронов» у него дофига. А у вас на троих осталось совсем немного. Друг отсыпает тебе небольшую горсть. И ты радуешься, что у тебя вот есть такой настоящий друг, который не пожалеет тебе полседнее. Ты высовываешь голову из укрытия, и вражеская пуля со скользом прилетает в кепку. Не смертельно. И как ту не метиться в голову, если одна голова последнего вражеского бойца и видна. Мы расползаемся и окружаем врага. Мы медленно сжимаем кольцо. А потом атака. Потому что другого способа нет. И обороняющийся успевает «убить» только одного из вас, а двое других побеждают. А потом ещё долго вспоминаются подробности удачного боя.


Один бой мог длиться от нескольких минут до получаса. На «территории» команды могли долго искать друг друга. Старшие вообще могли пропускать мимо себя «малышей», давясь от смеха в каком-нибудь укрытии. И какое удовольствие было захватить в плен врага и выведывать у него, где находятся остальные противники. Я помню, как поймали моего двоюродного брата Сашку. Он был в другой команде. Был ранен пулькой в ногу. Сдавать своих не хотел ни в какую. Кто-то в упор выстрелил ему в щеку. Я помню Сашкины слезы в глазах, отметину в виде математического знака «больше», и его гордый вид, он не сдал своих, а сказал: «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг». После этого случая я продолжал играть, но игра постепенно стала терять свой вкус. Мне стало жаль тех, кого я убиваю. Убивать живого человека, даже понарошку, стало грустно. Но я всё равно играл, потому что другой такой общей и захватывающей игры не было.

Мне кажется, нет загадки, откуда взялись жестокость и психология 90-ых. Оттуда, из детства, детство, которое воспитывалось на фильмах о войне, от детей, которым нужна была война, потому что внушали: есть классовый враг, он обязательно придет на твою землю, или тебе, придется освобождать другие страны от этого классового врага. Нас так воспитали, что нам нужна была эта война всех против всех.

Сергей Решетнев ©