Дома мы не нужны. Книга 6. Глава 12

ДОМА МЫ НЕ НУЖНЫ
Книга шестая: «В краю Болотного Ужаса»

               Глава 12. Капитан Джонсон. Один за всех

   Вождь ликовал. А капитан Джонсон… он больше пребывал в сомнении. Именно в тот момент, когда дикарь, подчинивший себе все болотные племена, неловко прыгнул в озеро, в нем наконец-то полностью проснулся американский капитан. Проснулся, едва не взвыв:
   - Ну почему сейчас? Почему провидение не разбудило меня раньше?
   Впрочем, на это самое «провидение» капитан никогда не полагался. Был вполне прагматичным человеком, и больше всего ценил собственные мышцы, навыки, и оружие.
   - А теперь? – задал он себе вопрос, - человек ли я теперь?
   Вопрос был не праздным. За те мгновения, что он приходил в себя и знакомился с окружающей средой, в которой вполне комфортно себя чувствовал, его организм прирос целым выводком других тел; руками и ногами, торчащими во все стороны и сейчас бестолково размахивающими в самых неожиданных местах. А еще – головами, которые  воспринимали новую действительность не менее ошалело, чем он сам совсем недавно. Капитан не успел гаркнуть: «Тише вы, дайте подумать!». В  общее тело вонзилась острой стрелой громадная туча кровососов. Это услужливо подсказала ипостась дикаря. Вождь тут же мелко и злорадно захихикал, заставив покрыться общее тело мурашками, сравнимыми размерами с отдельными особями гнуса. Последний (точнее, последние – тысячи и тысячи) действительно вонзил бесчисленные хоботки в мешанину человеческих тел.
   Вождь теперь захохотал в полный голос:
   - Никто, и ничто не в силах остановить древний ритуал. Здесь и сейчас рождается новый Ужас Болот, безмерной силе которого не сможет противостоять никто!
   - Никто? – капитан узнал желчный голос существа, которое раньше называло себя Бароном, - напомнить тебе, где сейчас старый Ужас, царивший здесь сотни лет?
   Вождь, связанный с Джонсоном общим телом и разумом (как и все остальные, кстати, включая тучу гнуса) пристыженно умолк. Вместо него ответил сам капитан, уверенный, что именно его воля тут главенствует:
   - Сдох, как и следовало ожидать. Потому что это был безмозглый монстр, только и ждущий подношений от племен. А в нужную минуту, которой болотники ждали те самые сотни лет, позорно позволил себя убить. А я… а мы…
   - Что мы? – это не менее саркастично спросила другая часть организма, пока не ставшего единым целым – белобрысая язва с именем Виктория.
   - Прежде всего, мы не дикари! – твердо ответил ей капитан, - с нашим опытом, с нашими возможностями мы поставим этот мир по стойке «Смирно!». И заставим его служить мне… нам. Или уничтожим его – если он посмеет возразить!
   - Мир  болота, не сравнимого размерами даже с одной колумбийской провинцией, - много тише воскликнул Барон.
   - Для начала, одного болота, - Джонсон кивнул головой, которая уже начала трансформироваться во что-то невообразимое, - а потом весь этот мир – кто бы сейчас в нем не правил.
   - Если нас не прихлопнут прямо сейчас, - прохрипела голова, отличавшаяся крупными размерами грубого, словно рубленого топором лица, и дикой злобой во взгляде.
   Вождь услужливо подсказал: «Это Дену. Чутье на опасность у него феноменальное».
   Капитан Джонсон кивнул, и принял свое первое решение в едином организме, заставив несколько кровососов оторваться от  общего занятия, заключавшегося в строительстве новой  кровеносной системы, и взмыть вверх, над поверхностью озера. Там, во внешнем мире, который ритуальный водоем надежно ограничил от собственное мирка, заполненного магией трансформации, мало что изменилось. По-прежнему стоял, уставившись в небо, Марко. Рядом не менее неподвижными истуканами упирались ногами в топком болоте дети.
   - Марко! – прогремел в акватории озера, и душе помощника Вождя грозный окрик, - так-то ты выполняешь повеление господина?!
   Прислужник вздрогнул, отрывая взгляд от двух шаров, медленно нарезавших круги над озером, и погнал детей по тропе, не смея оглянуться. И поднять головы кверху – туда, где над этой жалкой колонной кружил только один шар. А второй по-прежнему не сводил своих «глаз» со средоточия древнего Ритуала. И набирался знаний, которые в будущем, несомненно, могли помешать планам капитана Джонсона.
   - Ну что ж, - хищно усмехнулся Джонсон – и внутри  озера, пока еще узнаваемым лицом вождя, и снаружи, незримой сутью, которой не было преград (так, по крайней мере, думал сам капитан), - начнем, пожалуй.
   Волшба далась на удивление легко. Озеро словно подернулось льдом, видимым только колдуном.
   - Нет, - с некоторой долей разочарования констатировал он, - шар, или тот, кто им управляет, тоже заметил. Опытный, гад.
   Шар стремительно спикировал вниз, на казавшуюся такой безобидной поверхность. И отскочил – так, словно был резиновым, а вместо воды он наткнулся на асфальт баскетбольной площадки. Капитан когда-то пытался стать великим баскетболистом. Помешал ему тогда, в далекой юности, не рост, мало подходящий для этого вида спорта, а необходимость подчинения командному духу; прежде всего установкам тренера. Тренер, старый чернокожий баскетболист, в прошлом чемпион лиги, вызывал в душе Джонсона приступы расизма даже своей улыбкой. Что уж говорить о тех частых мгновениях, когда этот выродок поучал будущего капитана, охотника за головами туземцев, и даже позволял себе покрикивать на белого человека!
   Так вот – шар отскочил от зеркала озера. Но и в этот краткий миг касания Джонсон успел ощутить и могучую энергию, которой был наделен крохотный комок материи, и еще более грозную силу, стоящую за ней. Впервые с начала Ритуала капитан испытал сомнения. Джонсон вдруг понял, что с той энергией, что смогла частично просочиться сквозь нерушимый слой трансформированной воды, он уже сталкивался.
   - Кто это?! Кто посмел?!!
   Капитан нырнул сутью внутрь убежища; схватил незримыми руками сразу несколько глоток – в уверенности, что среди пяти сущностей, которые сейчас переваривала его воля, найдется та, что сможет ответить на этот вопрос. И оказался прав. Все! Все без исключения сталкивались с могучим противником в прошлой жизни. И каждого он поверг в пучину безвременья, как и самого капитана. Но лишь одна из них – зловредная Зинана - нехотя (так показалось капитану, и Вождь согласно кивнул) выдавила из себя более полный ответ:
   - Это полковник Кудрявцев. Главный в русском поселении. Именно он смог раскрыть мой тайный дар.
   - И!.., - почти проревел капитан, - он убил тебя?
   - Не своими руками, - еще более неохотно ответила Зинана, - хотя лучше бы он сам свернул мне шею!
   Теперь в ее голосе явственно проскользнула ностальгия по тем далеким, практически забытым временам. А еще – какое-то теплое чувство, какого сам Джонсон никогда не испытывал.
   - Молчать! – рявкнул он, хотя Зинана не обмолвилась больше ни единым словом.
   Эта команда была обращена ко всем, и ко всему – и к теплому облаку, заполнившему общую сущность, и заставившую ее отдельные части невольно улыбнуться, и к этим самым частям; с командой: «Убью! Уничтожу! Заставлю корчиться в немыслимых муках каждого – если только еще раз увижу эти улыбки!». Но прежде всего эта мысль была направлена к адресату, до которого капитан Джонсон пока не мог дотянуться – к полковнику Кудрявцеву. И этот выплеск дикой ненависти устремился навстречу шару, который  во второй раз испытал на прочность зеркальную поверхность водоема.
   Теперь он не отскочил, а буквально размазался по воде; дрожа то ли от всплеска ярости, что обрушился на него, то ли от желания во что бы то ни стало преодолеть этот барьер. В этом размазавшемся по поверхности блине Джонсон разглядел лицо, которое видел в последний миг своей прежней жизни – волевое, спокойное и чуть ироничное лицо профессионального военного, смотревшего на него серыми глазами, заполненными… нет – не вызовом; просто обещанием неминуемой расправы. И Джонсон словно заглянул на краткий миг в будущее; уверился, что такая расправа настанет. Устрашенный, он выплеснул из себя всю энергию, накопленную в Ритуале. И это помогло – шар (точнее, блин идеально правильной формы) буквально взорвался на поверхности воды, разлетевшись на тысячи острых осколков. Капитану показалось, что один из них вонзился ему в сердце, еще не приросшее к общему организму, и там заныл, заставив на мгновение оторваться от созерцания окрестностей озера. Когда его сознание вернулось туда, наружу, только мелкая рябь ставшей опять жидкой поверхности могла подсказать, что только что здесь разразился катаклизм немалой мощности. А скоро и эта рябь успокоилась. Только тянущая боль в сердце, теперь соединенном с пятью другими толстыми кровеносными сосудами, так и не прошла…
   Капитан Джонсон мог позволить себе ненадолго отключиться. Он и раньше, командуя отрядом отчаянных «охотников за головами», старался анализировать каждый свой шаг – когда на это было время. Каждую свою победу, а особенно – каждое поражение. Чем обернулся первый контакт с посланцем русского полковника, он, наконец, решил – ничья. Его медленные умопостроения становились достоянием других умов; тоже теперь соединенных, наподобие элементов компьютера. И этот «компьютер» попробовал возразить; прежде всего, усилиями Барона.
   - А я думаю, что этот полковник нас переиграл. Вчистую.
   Рядом заворочался, и заворчал другой дикарь, так и не расставшийся со своей меховой трубкой. Он и в прежнем, и в нынешнем мире не отличался интеллектом, но обладал поистине звериным чутьем. Теперь же говорил вполне понятно.
   - Очевидно, первым научился пользоваться общим на всех разумом, - сообразил Джонсон, - надо быть с ним осторожным. И не только с ним.
   Дикарь, назвавшийся каким-то невообразимым именем (капитан даже не стал запоминать его, дав новое, и короткое – Бой), злорадно показал пальцем в физиономию Зинаны, которая угадывалась теперь только по своему местоположению в общем теле:
   - По-моему, это была великая битва, и мы в ней победили. Пусть она расскажет, что это за шар мы разрушили.
   - Не мы, а я! – хотел поправить его капитан; тут же вспомнил свою последнюю мысль, и остерегся… пока.
   Он остановил свой тяжелый взгляд (а вместе с ним и четверо его новых ипостасей тоже) на лице, в котором уже не было ничего женского: «Говори!». Зинана не посмела смолчать. Она нехотя, с каким-то вызовом, и непонятной для капитана горечью в голосе поведала об удивительном материале, из которого, очевидно, было изготовлено летающее око.
   - Никто, - воскликнула она, наконец, - не мог разрушить предмет из этого материала. Кроме самого полковника.
   - А у меня получилось! - капитан даже попытался выпятить грудь, уже обросшую новыми могучими мускулами, на которую пожертвовали свою плоть кровососы.
   Напрячь мышцы получилось, а насладиться триумфом не очень. Потому что еще один дикарь – Дену – проворчал, нарушая такую сладкую мысль о победе:
   - А может, Охотник сам повелел своему оку разрушиться. Хитрости и коварству вождя русов хватило бы на целое племя. Еще и на нас с вами осталось бы.
   - Ага, - отчего-то обрадовался Джонсон, - тебя-то полковник точно обвел вокруг пальца. Или вокруг чего-то другого!
   Дену вопрос прочувствовал; ответил совсем мрачно:
   - Из-за него я убил собственного прадеда, вождя племени, размазал его молотом по стенке; а еще он…
   Дикарь яростно засопел, а в голове капитана (да и в других головах, наверное, тоже) вдруг проявилась картинка, как огромного дикаря – связанного и свирепо сопящего – хлещет прутьями по обнаженной заднице какой-то мелкий, по сравнению с Дену человек.
   - Еще один русский, - понял Джонсон.
   - Да, - явно против своей воли подтвердила Зинана, - это Толик Никитин, бывший тракторист. Один из подручных полковника.
  - А еще, - взревел, перебивая ее, уязвленный дикарь, - этот Кудрявцев справился с самим Спящим богом. А раньше – с его Карающей Смертью, которая держала в страхе все племена от начала времен.
   - Настоящим богом?! – ахнул дикарь с меховой трубкой, который очевидно был до самой макушки заполнен всякими предрассудками.
   - Тише вы! – прикрикнул  Джонсон.
   Все заткнулись. Лишь Зинана непроизвольно подумала – это не осталось не замеченным:
   - Толик Никитин в таких случаях говорил: «Чапай думать будет!».
   Дену неодобрительно и зло заворчал, а  капитан так же непроизвольно кивнул. Почему-то сравнение с неведомым Чапаем польстило американскому капитану. Наконец, после недолгих раздумий, он провозгласил очевидное:
   - Значит, нам надо стать сильнее того бога. Как там его звали?...
   - Спящего, - услужливо подсказал Дену.
   - А для этого, - капитан поморщился, заполнив общий организм предвкушением чего-то ужасного, - надо копить силу и знания.
   - Как?! – впервые в теле монстра раздался слитный голос, рожденный изумлением и нетерпением сразу четырех ипостасей.
   Лишь Зинана не присоединила своего голоса к общему. Может, потому, что первой поняла, на что сейчас показывает их вождь. А капитан показывал прямо перед собой, хотя мог ткнуть рукой и вправо, и влево. Все равно его неестественно удлинившийся указательный палец показал бы на одного из дикарей; неважно теперь какого племени. Они все теперь были суть одним – пищей для монстра. Джонсона самого чуть не передернуло от отвращения, когда за его спиной (вернее за тем, во что она превратилась)  раздался предвкушающее всхлипывание дикаря, чья меховая трубка уже скрылась под наростом новых мышц. Он один предвкушал пиршество; даже успел подумать, не обращая никакого внимания на тошнотворные позывы внутри желудков, объединенных какими-то совсем невообразимыми проходами:
   - Еще бы травок, которыми племя набивало потрошеную «еду», да на угли костра. Как в тот день, когда этот полковник не дал нам набить желудки мясом белых людей.
   Конечно, никаких специй, а тем более, огня в озере (каким бы колдовским оно не было) быть не могло. Но и вот так – в «сыром виде» - новая пища была воспринята дикарем очень одобрительно. Пять других ипостасей застыли в ступоре, когда болотник сам  подошел, чуть подпрыгивая в толще воды, к жадной пасти дикаря, и подставил под острые подпиленные зубы… собственную обнаженную задницу. Было ли это негласным повелением вождя дикарей, или бывший болотник сам решил, что его филейная часть является самой вкусной, осталось неизвестным для капитана. Потому что глаза Джонсона сами закрылись, как и у остальных; исключая, конечно, «гурмана». Но куда было деть звуки разрываемой, точнее, разгрызаемой человеческой плоти, которые водная толща превосходно доносила до ушей, и жадное, утробное рычание дикаря, который давился мясом, и сухожилиями, и костями…
   А потом – непередаваемым чувством сытости, и заполняющей каждую клеточку организма энергии, которая будоражила кровь, и заставляла верить – богом стать можно, и… нужно. Для этого нужно было лишь впиться собственными зубами в болотника, уже ждущего команды. Капитана опять передернуло; теперь от нестерпимого желания присоединиться к ужасному пиршеству. Он не сомневался, что и Барон с Дену, и Зинана с Викторией испытывают сейчас подобные, а может, еще более сильные позывы. И одновременно – отвращение к этому необузданному желанию, и к трапезе дикаря. Разум сам нашел приемлемый компромисс.
   Капитан все-таки заставил себя открыть глаза, и поощрительно улыбнулся дикарю:
   - Молодец! Назначаю тебя главным за питание нашего нового тела.
   - А вы что будете делать – пока я буду вас кормить?
   В вопросе совершенно необразованного дикаря было столько иронии, что капитан едва не поперхнулся. А потом разозлился, заполнив организм стремительно набиравшего массу монстра яростью так, что не только дикарь, но и остальные вожди были готовы впиться зубами во что угодно – только чтобы гнев капитана на пал на них.
  - Мы будем строить новое тело, - провозгласил он, имея в виду прежде всего себя, - чтобы оно не превратилось в комок безобразных мускулов, каким оно становится сейчас.
   Впрочем, тело было для капитана вторичным; бурно поступающую посредством крепких зубов дикаря энергию он направил, прежде всего, вовне небольшого водоема. Во все стороны болота потянулись тончайшие нити, которые прирастали в объеме, расширяя ареал, который был подчинен разуму монстра. Конечно, сам капитан так собственный организм не называл. Однажды  с его губ сорвалось словосочетание, которое он слышал в своих скитаниях по Азии: «Живой бог».
   - Бог?! – воскликнули остальные вожди, теперь полностью подчиненные его воле напрямую; посредством общих артерий, жил и костей, - ты уверен?!
   - Абсолютно! – ответил им капитан, и уточнил, - не только Живой, но и никогда не Спящий бог!
   Сила, которой прирастало новое существо, до сих пор обитавшее в озере, переполняла его. И прежде всего эта сила была направлена в две точки пространства, которые пока не подчинялись капитану Джонсону. Эмоциональная составляющая монстра влекла его к римской крепости; к той красавице, что единственная пробуждала в нем человеческие чувства. Пусть они были грязными, похотливыми, но - человеческими. Все остальные, включая рациональные, устремленные к пришельцам, не имели ничего общего с человеческим родом, и капитан сам признавал это.
   - Сверхчеловеческие, - объяснял он вождям, сознание которых по какой-то прихоти так и не растворил до конца в собственном, - или, если хотите, надчеловеческие!
   Оба объекта пристального внимания растущего монстра были пока недоступны для него. Первый - долина, центром которой была крепость, представляла собой относительно сухой участок местности, от которой незримые щупальца Ужаса съеживались, и устремлялись прочь, словно от открытого огня. Прежний Вождь, который тоже не до конца растворился в новой ипостаси, подсказывал:
   - Это все жрец. Точнее - жрецы, намолившие защиту своей земле от изначальных времен. Будет жив жрец - будет жива крепость. И римляне вместе с ней!
   - Недолго ему осталось жить, - хищно усмехался на эти слова капитан Джонсон.
   Впрочем, в его устах "недолго" звучало как-то неопределенно. Для бессмертного (как считал сам Джонсон) существа годы и века были суть мигом. Но для тех, кого он страстно желал ощутить в своей власти... Прежде всего, конечно, Ливию Терцию. Поначалу. Но с каждой новой жертвой сущность, затаившаяся в озере, понимала - не меньше злобной радости вызовут в ней предсмертные муки полковника Кудрявцева.
   - А еще - понял однажды Джонсон, - у полковника можно будет вырвать немало тайн. В том числе и тайну нашего старого мира. Кто знает - не захочется ли мне вернуться туда, в мир ядерных бомб и компьютерных технологий; чтобы стать богом и там.
   Действительно никогда не спящий, не нуждавшийся в отдыхе капитан с удовольствием вспоминал былое - поверженных врагов и немногих счастливчиков, оказавшихся удачливей его самого. Вот до них он тоже жаждал добраться. Потом; когда-нибудь. Пока же его внимание все больше переключалось на пришельцев. Он был осторожен. Запустив свои щупальца вокруг огромного поселения, покоившегося  на фундаменте, не имевшего ни малейшей щелочки, он ждал подходящего момента для атаки. А потом, поняв, что противник не подставится, стал осторожно, стараясь не спугнуть добычу, вползать пока бесплотными чаяниями в твердыню врага. В этом деле у опытного "охотника за головами" были помощники - та самая "бомба замедленного действия", которую он отправил в крепость. На такой подарок врага; на его откровенный промах капитан Джонсон не рассчитывал. Полковник Кудрявцев взял детей с собой! Почему?  Что подвигло опытного воина на такой безрассудный шаг? И безрассудный ли?
   Может, это была сентиментальность и человеколюбие, которыми, как известно, отличались русские? Или это было хитрой ловушкой, призванной выманить его, капитана Джонсона, из надежного укрытия? Тот же Вождь, а с ним и другие ипостаси, едва различимые в Ужасе, в один голос твердили - надежней убежища, чем озеро Ритуала, в болотах просто не существует! И капитан им (а значит, и самому себе) верил. Но не выйти на битву с врагом не мог. Точнее – не мог не напасть, когда будет уверен  в полной и безоговорочной победе.
   Пока же он лишь изредка, и очень легко дергал за незримые нити, которыми были связаны с ним римские дети. Тогда - он был уверен - в жилище врага поднимается суматоха, вызванная очередной безобразной выходкой ребенка; чаще всего старшим сыном римского  легата. Почему-то капитан был уверен, что никакого вреда русские детям не причинят; как бы они (а точнее сам капитан) не изощрялся. В какой-то момент его сотоварищи; точнее подчиненные части общей сущности, поняли, почему их господин и повелитель взрывается иногда вспышками безудержной радости. Они вымолили для себя возможность прикасаться изредка к телам и душам, несущим их частицы.
   - Теперь, - Джонсон злорадно потирал руки, больше напоминавшие щупальца морского чудовища, - охранникам, приставленным к детишкам, станет не смеха! Им всем скоро станет не до смеха. И прежде всего - полковнику Кудрявцеву.
   Капитан Джонсон установил дату атаки. В тот день, когда последний болотник послушно исчезнет в пасти дикарского вождя; теперь их общей пасти, призванной рвать зубами и жадно давиться человеческой плотью...  вот тогда и настанет сладостный миг мщения.
   - А пока..., - капитан повернул голову, приплюснутую, и ничем не напоминавшую человеческую, вправо - там, где безостановочно, словно гигантская мясорубка, чавкала пасть дикаря, словно позаимствованная у самой большой аулы.
   «Мясорубка» работала вхолостую. Огромные челюсти разверзлись, словно бездонная пропасть; но никто и ничто в эту пропасть не падало. Потому что «пищи», соплеменников, больше не было. Туча гнуса, последовавшая за вождями и племенами в воду, давно стала частью единого организма, добавив монстру не только массы, но и какого-то особого животного чутья. И сейчас это чутье победно взвыло: «Наконец-то!».
   - Наконец я готов  отомстить за все обиды – начиная с самой первой, на плато, - потер сразу дюжиной щупалец капитан.
   Его кровожадный позыв был общим – и пятерки вождей, и сотен болотников,  поделившихся с ним  не только плотью, но всем, что составляло основу их существования. Главным в нем был девиз: «Убей, или убьют тебя!». Теперь монстр, который продолжал называть себя капитаном Джонсоном, готов был отдать исполнению этого кровожадного постулата силу, равной которой в мире не было. Так, по крайней мере, думал сам Вождь.
   Он разделил ее, направив малую часть животной энергии внутрь помещения, куда поместили его живые бомбы. Несмотря на нежный возраст, и совсем некрупные мышцы, римские дети – все шестеро, включая двух девочек – в эти мгновения стали беспощадными машинами для убийства, противостоять которым не смогли бы даже четверо гигантов, постоянно находившихся рядом с пленниками. Глазами  старшего из детей капитан оглядел огромное помещение, ставшее за короткое время настоящим воплощением детской мечты. Лицо Марко, уставившегося на детей с безраздельным ужасом, подсказало – облик малышей; прежде всего их физиономии, изменились кардинально. Словно в них проступили черты монстра, сейчас руководившего действом.
   - А где остальные? – мальчик обернулся, сделав полный оборот на месте.
   В зале никого, кроме детишек, и болотника не было. И это почему-то сильно не понравилось Джонсону. Настолько не понравилось, что он не стал ждать какого-то особого знака; устремился всей силой вперед, по лучу, которым был связан с детьми. И… тут же завопил от изумления, досады и нестерпимой боли. Потому что сознание монстра, сейчас открытое всему миру, наткнулось на что-то предельно жесткое, горячее и отталкивающее. Отталкивающее в физическом смысле. А еще – настолько огромное, что гигантское членистоногое, в котором сейчас ничто не указывало на его человеческую основу, безуспешно тянуло все двенадцать щупалец в попытке объять противника.
   Это необъятное нечто, преградившее монстру путь к нежным и теплым человеческим телам пришельцев, которые можно и нужно было пить, высушивать досуха в прямом и переносном смыслах, имело форму шара, уходящего своей нижней частью в болото, и глубже, в базальтовую основу. Оно отрезало от капитана и часть болота, вместе с непонятными для самого Джонсона частицами, позволявшими ему контролировать жизнь каждой пяди трясин, и – самое главное – детей! Вождь не только не видел сейчас их; он не чувствовал тепла детских тел, не улавливал слабых потоков их сознания, которые всегда жили в большом организме монстра. Туго натянутые нити, связывавшие капитана и других вождей с их ипостасями в стане врага, лопнули, как струны, и больно ударили по нервам. Но гораздо страшнее было осознание того, что преграда, почти поддавшаяся бешеному натиску повелителя болотного мира, становилась с каждым мгновением все нерушимей и крепче. А его собственные силы убывали стремительней, чем это могло и должно было случиться.
   Капитан, наконец, понял – огромная сфера, закрывшая собой стан противника, трансформируется. Она не только прирастает в толщину; в одно совсем не прекрасное мгновение сфера стала выкачивать энергию из него, из болотного организма. И чем сильнее, чем ожесточеннее бился в эту преграду монстр, тем надежнее становилась защита, преграждавшая его законное право на правление в мире.
   Монстр замер в своем озере, задержав последний порыв своей энергетической оболочки на расстоянии от сферы, которому он не мог дать названия – таким ничтожным оно было. Но и так – без физического контакта – противник продолжал тянуть в себя силу, преобразуя ее, подчиняя воле другого организма, которого капитан Джонсон привычно обозвал полковником Кудрявцевым.
   - Мы еще встретимся, полковник! – беззвучно прорычал капитан, резко схлопываясь в размерах, и превращаясь обратно в Болотного Ужаса – пусть большого и страшного, но вполне объяснимого физическими законами.
   Впрочем, внутри озера Ритуала царили свои законы. И именно на их защиту, прежде всего, уповал монстр, обессилевший в этой незримой схватке.  Скатываясь в клубок, подобно замерзающему в снежной круговерти псу, капитан Джонсон каким-то чудом успел прочесть в сфере, принявшим только для него одного очертания знакомого мужского лица, выражение безмерной усталости, и еще большей усмешки и превосходства над отброшенным в логово врагом. Огромные уста беззвучно ответили капитану, а вместе с ним и всему болоту:
   - Обязательно встретимся. Жди!