Обед

               О Б Е Д

     Обеды в заводской столовой – это не только то, что приготовили повара на кухне и положили в тарелки. Это самые разные люди, которые сами, по доброй воле, пришли в этот просторный зал столовой, сели за непокрытые столики и едят то, что ещё несколько минут назад было в одном общем котле. В этом и заключается большое равенство людей разных профессий, молодых и опытных работников. Всё недосказанное осталось за дверью, тут пополняют свои силы щами, кашей, котлетами, вилки и ложки из одного подноса, одинаково нарезанный хлеб и даже салфетки (с целью экономии) тоже нарезанные. Всё одинаковое, всё так и… не так.
     Наступает момент открытия столовой. Зал заполняется людьми, как в кинотеатре, по своему усмотрению занимаются места, до этой минуты абсолютно одинаковые, но вместе с людьми, с их характерами, внешностью, воспитанностью, всё вокруг расцвечивается, как разнотравьем дикий луг. Каждый цветок, каждая травинка по-своему красива.
     Я несу свой поднос к столику, где уже сидит женщина, имени которой я не знаю. В столовой знать имя соседа вовсе не обязательно. Можно даже не здороваться и, кроме своей тарелки, вовсе  ни на что не обращать внимания. Я тоже пытаюсь сосредоточить своё внимание на подносе передо мной, но это у меня плохо получается. Любой человек, и эта женщина в том числе, для меня – неизведанная планета. Быть рядом и не поинтересоваться «как там?» - это сдержанность на грани глупости. И я, словно невзначай, с осторожным любопытством поглядываю чуть дальше своего подноса и…
     Я наблюдаю, как она ест. О-о-о, это спектакль одного актёра. Она, прежде чем что-то отправить в рот, с большой нежностью и любовью осматривала всё, что накалывала или поддевала её вилка. Можно было подумать, будто в её тарелку повариха при раздаче положила нечто, только для неё приготовленное, редкий деликатес, а не рагу с макаронами, слегка политыми подливом. Что греха таить, я бы это съела в лёгкой задумчивости, а потом бы ещё удивилась от того, что тарелка непонятным образом опустела. Вывести меня из задумчивости могло разве только не прожаренное мясо или пересоленная солянка. Но Она проживала каждую минуту, каждое своё движение с наслаждением, необычайно вкусно и со смыслом. Я присматривалась к её манере держать вилку, как двигались её пальцы. (Нет, это не управленческая фифа, а рангом ниже, пришедшая пообедать из шумного цеха). Как она подносит ко рту полузаполненную вилку, как её губы осторожно принимают подарок рук, как она жуёт, как глотает, по-куриному вытягивая вперёд шею, будто ей это даётся с трудом. Потом на какое-то мгновение замирает, словно внутренне прослеживает за тем, как ею прожёванная пища катится в желудок… Затем процедура повторяется с некоторыми дополнениями.
     Я забыла про свой обед и, пользуясь тем, что эта женщина не отрывала своего влюблённого взгляда от тарелки, во все глаза смотрела на это завораживающее действо. И вот Она съела всё до крошки, даже тщательно облизала вилку. Достала из салфетницы несколько нарезных салфеток, вытерла губы, руки вытирала каждый палец в отдельности. Облегчённо вздохнула, словно наконец-то выполнила ювелирную работу, поднялась и осторожно унесла свой поднос на отдельный столик, где уже были подносы с немытой посудой.
     Только теперь я обратила внимание на свой недоеденный обед. Попыталась повторить движение рук соседки, но, вконец рассердившись на себя, спешно проглотила то, на чём задержался мой взгляд и, уж конечно, облизывать вилку не стала. Я и так непозволительно долго задержалась в столовой…