Палата для безнадежных 2

Палата для «безнадежны» больных никогда не пустовала. Уже на следующий день на месте умершей оказалась новая больна.
Заведующий отделением, доктор И.Ю.Зильберман пригласил меня в кабинет, что бы представить больную, и где состоялся следующий диалог, в котором участники будут фигурировать под следующими инициалами: доктор И.Ю.Зильберман – И.З., а я, молодой врач как – М.В. Мое внимание обратила на себя грустная, а не, как всегда, ироничная улыбка И.З.
И.З. – Я поместил в Вашу палату больную с редкой, деликатной  локализацией рака – большая половая губа с распадом тканей и прорастанием в паховые узлы.
М.И. – Есть ли метастазы в легкие, печень, другие органы?
И.З.  -  В этом случае это не имеет никакого значения.
М.В. – Это почему же?
И.З. -  Она умрет от кровотечения из бедренной артерии.
М.В. – А что, разве нельзя иссечь опухолевую ткань и освободить хотя бы   на время артерию и продлить жизнь?
И.З. – Увы, это невозможно технически. Хирург будет приходить и делать перевязки раны. И это все, что мы можем сделать для больной.
Я вошел в палату и увидел миловидную женщину, лет 40, несколько бледноватую. Говорила она как-то устало, но оставалась спокойной. Знала ли больная о безнадежности своего страдания? Скорее всего – нет. Ведь о прогнозе таким больным говорить категорически запрещалось.
Как оказалось, пациентка работала в школе преподавателем русского языка и литературы. То-то мое внимание обратила на себя ее красивая, литературная речь.
Я провел обычный осмотр: послушал легкие, сердце, пощупал живот. Жалея психику читателя, я умолчу о том, что представляла собой рана в паховой области. Поскольку болей у пациентки не было, назначения мои были чисто формальными, в этом случае – бесполезными.
Мы разговорились. Я честно признался больной, назовем ее Надеждой Ивановной, что литературу в школе не любил. Меня раздражали переживания Наташи Ростовой,  безвольное поведение в отношении ее Пьера Безухова. Любовная лирика А.С.Пушкина казалась слащавой. Не следует забывать, что этот, 1948 год, был лишь третьим годом после окончания войны. Мы, мальчишки, буквально бредили литературой о войне.
Надежда Ивановна спросила о круге писателей, которые мне нравились в студенческие годы и теперь. Я сказал, что, будучи студентом, был потрясен романом  С.Моэма «Подводя итоги», чудом оказавшейся в институтской библиотеке. Начитавшись всласть, я ее дал приятелям с моего курса. Больше я не видел. Все мои попытки узнать, кто был последний читатель, провалились. Стыдно признаться, что эта книга и сегодня, через 10 , числится за мной, и я не могу ее вернуть, так как ее нет в продаже, а от денежной компенсации библиотека отказывается. Конечно же, я полюбил В.Вересаева, А.Куприна, А.Грина, К.Паустовского. Восхищались мы писателями-«шестидесятниками» - В.Аксеновым, Е.Евтушенко, А.Вознесенским. Но  последняя моя любовь – Иван Бунин, лучше которого, мне казалось, никто не писал. Я все допытывался у нее: Откуда у гениев такой пронзительный язык, как рождаются такие удивительные метафоры – «Бегут кресты – раскинутые руки»? Надежда Ивановна заверила меня, что и она полюбила И.Бунина навек.
Утром следующего дня я спешил увидеть Надежду Ивановну. После моего  формального осмотра и записей в истории болезни мы опять продолжили начатый вчера диалог о русской литературе. И тут она вынимает из тумбочки книгу – Андрей Платонов «Избранное» и дарит ее мне. Мне неловко, но страсть к новым книгам выше приличий, и я, прижимая к груди неожиданный подарок, расстаюсь с Надеждой Ивановной, как оказалось, – на всегда.
Дома я прикипел к А.Платонову и уже ничего не хотелось – ни есть, ни спать. Мне то казалось, что его проза -  поток чистой воды, спокойно обходящий валуны, то приходила на ум ассоциация с душистым, свежим сеном, шуршащим под головой.
Днем позже, утром, подходя к больнице я увидел на перилах у тыльного входа в больницу висящий окровавленный матрац.  Сердце сжалось. Я взлетел на третий этаж. Дверь в палату была настеж раскрыта. Две санитарки тряпками и ведрами вычерпывали кровь с пола палаты. В крови были стены и даже потолок. Тела пациентки в палате уже не было.
Глотая слезы, я бросился к И.З. Он приобнял меня м сказал: «Первый этап Вашего врачебного пути закончился. Завтра я выделю палату с обычными больными. Продолжайте работать, набирайтесь опыта. Пережитые вами трагедии не последние в Вашей практике. Главное, что бы они не были результатом Вашей врачебной ошибки или, упаси Бог, - халатности. Оформляйте посмертный эпикриз».
С А.Платоновым я не расстаюсь и сегодня, спустя почти 50 лет после случившегося.