Преданная Лада

Первый  раз  Андрей  Михайлович  увидел  ее  в  последние
дни  зимы  во  время  прогулки.  Случилось  это  недалеко  от
дома сразу за деревенской околицей, плотно заросшей куста-
ми калины. На ее веточках еще кое-где висели сморщенные
от морозов темно-красные ягоды.
Андрей Михайлович облюбовывал место для работы над
этюдами. Ему давно хотелось написать пейзаж, такой, чтобы
выразить на полотне те радостные чувства, охватывавшие его
весенней порой, которую он считал самым лучшим временем
года.
«Да и что может быть прекрасней пробуждающейся при-
роды,  голубеющего  с  каждым  днем  неба.  Теплого  ветра  с
тонким еле уловимым ароматом тающего снега. Как все-таки
тонко подметил Саврасов в своей гениальной картине «Грачи
прилетели» весеннее состояние души: природы и человека.                В целом в этом небольшом полотне нечего необычного нет».
Церквушка – таких в стародавней России тысячами было
разбросанно  по  погостам.  Береза  да  они  примелькались  каждому.                Талая вода в луже, вот она, у меня под ногами, по сути
дела, ничего особенного», – обходя сугроб, из-под которого
бежал  тонкий  ручеек,  продолжил  рассуждать  Андрей  Михайлович.
«Серое небо и только там, где-то возле самого горизонта,
– клочок голубого неба. Но именно эта весенняя голубизна
и грачи с веточками для гнезд – как предтечи нового.                Вызывает радостное щемящее беспокойство в душе, заставляющее
учащенно биться сердце», – продолжал рассуждать Андрей
Михайлович.                Вообще,   уже  в  середине  февраля,  после  Сретенья,  когда,
по  народным  приметам,  происходит  первая  встреча  весны
с  зимой,  Андрей  Михайлович  бросал  суетливую  и  немного
бестолковую  богемную  городскую  жизнь.  С  ее  выставками,
вечными спорами о картинах с друзьями за стаканом красно-
го вина. Походами в театр – и вновь приходилось отстаивать
свое видение постановок. Это утомляло, и он, бросив все, уезжал в деревню встречать приход весны.
Андрей  Михайлович  радовался  первым  признакам  кон-
чины зимы. Когда на смену серым, с низким небом, тусклым
дням с придавленным темным горизонтом все чаще наступали светлые радостные дни с голубым шатром неба над голо-
вой.
С каждым днем солнце поднималось все выше и начинало  постепенно  заметно  пригревать.  Андрей  Михайлович,  в
такие дни садился на садовую скамейку, подставляя лицо и
ладони  этим  первым  весенним  лучам.                С каким-то  детским удивлением и радостью ощущал это еще робкое, но ласковое
солнечное тепло.
На крышах деревенских домов начинали появляться слов-
но  отлитые  из  хрусталя  сосульки,  становившиеся  все  длин-
нее.
Ближе  к  полудню,  когда  солнце  заметно  пригревало,  сосульки начинали свою песнь.                И в тон переливающемуся звону капели радостно подхватывали эту мелодию вездесущие
синицы.
Андрею  Михайловичу  было  приятно  слушать  эту  чудесную музыку весны и смотреть в голубое небо с появившимися белыми кучевыми облаками над еще заснеженными поля-
ми с первыми черными прогалинами пахоты, над которыми
еле заметно глазу курился пар.
Вот в один из таких из дней Андрей Михайлович и встретил ее, вернее, вспугнул.                Огибая один из кустов калины, он увидел, как из-под него вдруг выпрыгнул небольшой рыжий шар и стремительно как бы ...покатился прочь.                От неожиданности  Андрей  Михайлович  вздрогнул,  ему  показалось,  что он поднял лисицу. Но, внимательно присмотревшись, понял, что это собака, а точнее, щенок. Он осмотрел этот куст и увидел, что под ним в ямке прошлогодние листья утоптаны, щенок, видимо, жил здесь уже несколько дней.
«Господи, откуда ты в наших местах-то взялся», – подумал
он.
Вернувшись,  домой  Андрей  Михайлович  обратился  к
жене:– Ты знаешь, дорогая, сейчас собачонку обнаружил недалеко от дома. Такая хорошая, рыжая, вылитая лисичка.                Собери, что осталось от завтрака, отнесу ей, наверное, голодная.
Положив на то место, где приютился щенок, еду, он призывно посвистел, но безрезультатно: собачонка не появилась.
На следующий день Андрей Михайлович вновь, но теперь
вместе с женой, захотевшей посмотреть, кто там прячется, по-
шел к тому кусту. Под ним никого не было, но и от еды ничего не осталось, все до последней крошки было съедено.
Андрей  Михайлович  развернул  сверток  с  угощением  и,
как в прошлый раз, тихо посвистел. На этот раз кусты, росшие невдалеке, зашевелились, и оттуда появилась мордочка
с большими коричневыми, внимательно смотревшими глаза-
ми.
–  На,  на…  иди  к  нам,  дурочка,  –  покликал  Андрей  Михайлович собачонку. Но та лишь продолжала выжидательно
смотреть и только слегка нерешительно вильнула хвостиком.
Еще через день, когда они вновь принесли поесть, собачонка почти ползком приблизилась к ним почти уже на половину
расстояния до них. Так на протяжении почти недели Андрей
Михайлович вместе с женой приручал собачонку, чтобы она
подошла к ним и взяла еду из рук.
Когда это получилось, Андрей Михайлович изловчился и
схватил собачонку. Та от неожиданности взвизгнула и стала вырываться из рук.                Но он ловко надел на нее заранее припасенный ошейник и взял на поводок.
От обиды из-за потери свободы собачонка завизжала и все-
ми  четырьмя  лапами  уперлась  в  снег.  Андрей  Михайлович
нагнулся, быстро поднял ее на руки и прижал к себе:
– Не бойся дурочка, – и ласково погладил ее по голове.
Обернувшись к жене, с сожалением произнес:
– Одни кости и кожа, дрожит от испуга, как осиновый лист.
Возвратившись в дом, они выкупали собачонку, несмотря
на все ее протесты, выражавшиеся в скулении и попытках вы-
рваться из таза.
Когда шерстка высохла и жена расчесала ее, щенок оказался прелестной, может, и не чистокровной,                но все же кавказкой овчаркой и к тому же девочкой.
– Слушай, давай дадим ей кличку, как у чеховской собаки,
– Каштанка, она ведь такая же рыжая и смешная,– предложил
Андрей Михайлович жене.
Она, немного подумав, ответила:
– Да как-то шаблонно! Раз рыжая, так обязательно Каштан-
ка. Назовем по-своему. Видимо кто-то жестоко поступил с этой
крошкой, наверное, ее мучили и в конце концов выбросили,
можно  сказать,  предали.  Мы,  надеюсь,  добьемся  ее  доверия
и поладим! Поэтому имя для нее так само и просится – Лада.
Со временем собачонка превратилась в большую, рослую,
лохматую, невероятно преданную, не желавшую ни на мину-
ту расстаться с хозяевами собаку. Особенно полюбила Лада
супругу  Андрея  Михайловича.  Всегда  неотступно  хвостом
следовала за ней. Когда они с друзьями ходили по грибы, то
в  лесу  Лада  постоянно  бегала  от  одного  к  другому,  как  бы
проверяя, не потерялся кто-либо, и здесь же быстро возвращалась к хозяйке.                А когда Андрей Михайлович уезжал в город, во двор их дома лучше было не заходить даже соседям.
Лада сразу же бросалась к незваному гостю и со всего размаху
била в грудь, таким образом, укладывала на землю и грозно рычала, пока хозяйка не отзывала ее.                Единственное, чего боялась Лада, – это грозы. Когда раздавались раскаты грома, она
начинала дрожать и прижималась к хозяйке, как бы просила
защитить от этого ужасного шума.
Шли года, и вот однажды Лада заболела, стала вялой, все
время поскуливала и как-то необычайно, с тоской заглядывала в глаза хозяевам.
Вызванный ветеринар осмотрел ее:
– Это неизлечимо, с каждым днем боли будут становиться  сильней,  она  еще  больше    начнет  мучиться,  надо…  –  он
не договорил. И продолжил: – вам принимать решение. Но я
советую – все-таки надо избавить Ладу от страданий. Сейчас
этого  лекарства  у  меня  с  собой  нет,  привозите  ее  завтра  ко
мне, – заключил ветеринар.
На  следующее  утро  Андрей  Михайлович  дал  Ладе  заранее приготовленную кость с большими кусками мяса на ней,
приговаривая:
– Давай хорошая моя, полакомись пред дорогой невозвратной.
В  былые  времена  она  хватала  кость,  отбегала  в  сторону,
размахивая пышным хвостом, ложилась и, придерживая лакомство лапой, с ожесточением принималась грызть,                от удовольствия урча и закрывая глаза.                Сейчас лишь слабо вильнув хвостом, взяла кость в пасть, а затем положила на землю и, как
бы извиняясь, вновь сделала еле заметное движение хвостом.
Андрей  Михайлович  завел  машину.  Надо  отметить,  что
Лада была фанаткой поездок на автомобиле. Стоило заурчать
мотору, она была тут как тут, заглядывала в глаза с просьбой
взять  ее  собой.  И  как  только  открывалась  дверца  машины,
Лада сразу же вскакивала внутрь и усаживалась на сидение.
Вот и сейчас, когда Андрей Михайлович кивнул, показывая
на машину, Лада, понурив голову, подошла к открытой дверце и еле-вскарабкалась на сидение.
Положив одну руку на голову собаки, а второй крутя ба-
ранку Андрей Михайлович поглаживая говорил ей: – Ладушка, сколько мы с тобой вместе побродили по лесам!
А помнишь, когда я уплыл с друзьями на ночную рыбалку
и  не  взял  тебя.  Ты  по  берегу  бежала  за  лодкой.                Друзья  еще говорили: «Вроде кабан по камышам бежит». А затем, когда
раздался плеск, другой предположил, что это бобер плывет.
И только я сказал: «Нет, это Лада». Ты подплыла к лодке, и
мы втащили тебя в нее, мокрую, радостно повизгивающую и
пытавшуюся лизнуть меня в лицо! Все тогда были удивлены
твоей преданностью. А как ты учудила, когда мы уехали не-
надолго в город, а ты отправилась нас искать. А в результате
нам пришлось тебя по соседним деревням выискивать. Неужели ты подумала, что мы тебя бросили!
Андрей  Михайлович  немного  помолчал  и,  вздохнув,  сказал:
– Ладушка, ты не бойся, больно не будет.
Он вновь замолчал и, сглотнув комок в горле, продолжил:
– Вот, к примеру, человек, как и ты, тяжело заболел, все понимают: врачи, близкие, да и он сам начинает догадываться,
что положение его абсолютно безнадежное. И никто ничего
не может сделать, чтобы избавить его от мук. Ну а ты избавишься от них, уснув.
Подъехав к дому ветеринара, Андрей Михайлович выключил двигатель, стало тихо, слышно было только, как шелестят
опадающие с деревьев листья.
Они поздоровались, пожимая руку, ветеринар сказал:
– Михалыч, я только лечу животных. Это делаю в первый
раз и только из-за уважения к тебе. Ты знаешь, вот разумом
понимаю, что сделаю укол, и она спокойно уснет. Но в душе
все  равно  неспокойно.  Я  тебе  скажу  одну  вещь,  ты  только
не смейся. Вот там, – он кивнул в строну двора, – на грани-
це  участка  растет  вяз,  да  ты,  наверное,  не  раз  обращал  на
него  внимание,  ведь  красавец!  Вот  как-то  весной,  только  на
нем  распустились  листочки  свежие,  зелененькие,  надумал
его сдуру спилить. Из-за того, что по утрам затеняет огород.                Ну  вот,  чтобы  он  засох,  и  пилить  было  сподручнее,  решил
окольцевать – снять полоску коры. Подпилил ее возле земли,
поддел топором. Ну, слушай дальше Михалыч, подсунул-то
я руку между стволом и корой, чтобы отдирать ее было ловчее.                А ствол теплом дышит, и показалось мне, что не сок течет
мне на руку, а кровь. Меня по сердцу как что-то скребанет!
Мгновенно эта затея выскочила из головы, и сразу на душе
стало легче. А ты говоришь… – он замолчал, а через секунду
сказал: – Пошли, Михалыч, пока не передумал, а то руки от
волнения начали дрожать.
Они подошли к машине, Андрей Михайлович открыл заднюю дверцу.                Лада внимательно посмотрела на них, ветеринар погладил ее и мгновенно воткнул в тело шприц и так же
быстро вынул его. Затем вытер тыльной стороной ладони, в
которой был шприц, появившиеся на лбу капельки пота.
– Вот и все… сейчас уснет, – сказал он.
Лада от укола чуть вздрогнула и печально посмотрела на
них,  переводя  взгляд  с  одного  на  другого.  Через  несколько
секунд она подогнула передние лапы и легла на сиденье, положив голову на них, и затихла. Но вдруг Лада неожиданно
сделала судорожное движение лапой в сторону Андрея Михайловича, как бы подавая ее. Словно хотела попрощаться с
ним  за  руку,  уходя  навечно  в  мир  иной.  Андрей  Михайлович трясущейся рукой схватил лапу и сжал ее.                Лада уже начавшим  туманится  взглядом,  но  так  же,  как  и  все  эти  годы,
преданно посмотрела ему в глаза. И с трудом, изловчившись,
лизнула державшую лапу руку. Один глаз у нее закрылся, а
из второго скатилась слеза, и она, вздрогнув, успокоилась.
Андрей Михайлович привез Ладу в лес. На опушке, среди
берез,  возвышался  высокий  раскидистый  клен.  Сейчас,  осе-
нью, он весь в лучах солнца переливался золотом, они с Ладой часто любовались им. Под ним он и вырыл яму.                Взяв на руки Ладу, он почувствовал, что тело ее уже остыло. Андрей
Михайлович завернул ее в покрывало, которое дала жена, и бережно  положил  в  яму.  Засыпал  ее  и  хорошо  утрамбовал,
чтобы не добрались лисицы, а сверху уложил дерн, и под золотистым кленом вновь зазеленела лужайка.
Опершись на лопату, Андрей Михайлович задумчиво произнес:
–  Вот  и  все  Ладушка,  расстались  мы  с  тобой.  Ты  все  эти
годы была нам преданной, но, когда ты родилась, тебя кто-то
предал, наверное, и я тебя сегодня предал, прости…