Me Too, психоэротическая проза-1

Из книги "# Me Too" (при втором издании прежнее название "Марго и демиург" было изменено) Сайт книги: https://ridero.ru/books/margo_i_demiurg/

Вместо вступления:
Дорогие читатели! Я выставляю сейчас первый эпизод из моего большого текста. Таких эпизодов будет много. Но стоит ли это делать? Если кого-то этот фрагмент заинтересует, дайте знать. Не надо никаких рецензий. Достаточно просто написать: "Хочу прочесть продолжение". Если же никакого отклика не будет, будем считать, что попытка не удалась. И никаких обид!:)))



В ДЕВЯТОМ КЛАССЕ
(ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ)

Настоящее счастье начиналось, когда шел град. Он случался редко и длился недолго, как и подобает счастью. Тогда вся малышня нашего двора, кто в чем был, пулей вылетала из квартир и с гиканьем, перепрыгивая ступеньки, мчалась на улицу. Скорей! Только бы успеть пока град не кончился! Градины как горох сыпались нам на головы и стучали по темечку, по лбу, по носу, словно серебряные молоточки. Иногда даже довольно больно. Но нам-то что?! Мы как безумные кричали, кружились, скакали и тянули свои ручонки вверх, к небу, навстречу этим градинам. И наши сердца были полны каким-то неописуемым и неистовым восторгом. Еще, еще, заклинали мы. Но град кончался, как и все хорошее. Почему-то всегда после него появлялось солнце, и еще не растаявшие градины, ковром покрывая землю, сверкали как сокровища в сказке про Али-Бабу. И только спустя несколько минут превращались в жидкую грязь. Тогда праздник кончался.
***
Еще в шестом классе, когда в мальчишках «взыграл гормон» и они стали напропалую лапать всех девчонок, мы с моей лучшей подругой Элькой были несколько озадачены. Даже встревожены. Ведь когда мальчишки нас лапали, мы ничегошеньки не чувствовали. Более продвинутые одноклассницы уверяли нас, что мы должны испытывать какие-то очень приятные ощущения. Элька даже всполошилась:
— Слушай Марго, может мы какие-то неправильные? Какие-то совсем бесчувственные? Ну, как там… нет, слово забыла. На «ф» начинается… Как ледышки. Что же будет? Ты только представь. Вот, допустим, мы выйдем замуж (что, конечно, вряд ли). Но все-таки теоретически такое возможно, так ведь? И вот представь — мужья начнут нас трахать.
— Фи, Элька! — запротестовала я.
— Ничего не «фи»! Надо смотреть правде в глаза. Так вот, они начнут нас трахать, а мы ничего, ну, совсем ничего не чувствуем. И как тогда быть? Во-первых, говорят, от траханья нормальные женщины получают самое большое в жизни удовольствие. А мы ничего не получим, так? А, во-вторых, если мы ничего не чувствуем, то нам придется изображать… ну, этот,.. слово забыла. На «о» начинается.
— Экстаз, что ли? — подсказала я.
— Ну да, похоже, только не экстаз. Я же говорю, на «о» начинается. Так что, нам всю жизнь придется что-то изображать, а то мужья будут недовольны и нас бросят. А ведь у нас же дети будут. И станем мы матерями-одиночками.
— А как это на «о» изображают?
— Я точно не знаю — честно призналась Элька, — но говорят, что надо ахать, охать и стонать. Ну, как если ты, представь, очень голодная, а тут тебе дают вкусное-превкусное пирожное. Ты же, поедая его, стонешь от удовольствия?
— Ну да, бывает, что и стоню. То есть, стону. Если очень уж голодная.
— Ну, вот видишь. Так это же очень трудно, если на самом деле никакого пирожного нет, а ты голодная, а удовольствие изображать все равно надо.
— Да ладно тебе, Элька, панику поднимать. Ведь еще сколько лет пройдет, прежде чем мы невинность потеряем.
— А, правда, Марго, сколько нам еще в девках ходить, ты как думаешь?
— Думаю, лет 5 или 6, не меньше.
— Значит, нам тогда будет 17, а то и все 18? Ох, долго еще… — разочарованно протянула Элька, но потом задорно тряхнула головой, и ее светло-каштановые волосы рассыпались по плечам: — Зато, может, к тому времени у нас все наладится, и мы тоже чувствовать начнем… Как другие. А вдруг?
Мы повздыхали и грустно похихикали над своей неизбежной тяжкой участью. Дескать, чему быть — того не миновать. Но это когда еще будет… Пять лет, которые мы себе определили, это же целая вечность!..
Сейчас мне самой трудно поверить, что это вовсе не придуманный, а реальный разговор двух шестиклассниц из английской спецшколы в Москве. Я невольно улыбаюсь — все-таки какими же дурочками мы тогда были!
Мой прогноз сбылся только наполовину. Элька была «откупорена», как мы тогда выражались, именно что в 17 лет — после выпускного вечера. А у меня все вышло раньше. Намного раньше…
***
В конце 8 класса мы узнали, что наша учительница литературы и заодно классная руководительница Белла Соломоновна уходит на пенсию. Она была добрейшей, но пресной, как еврейская маца, которой она однажды на Пасху нас угощала. А когда начался новый учебный год, нас ждал приятный сюрприз — в школе появилось два новых учителя. Главное — оба мужчины, и оба молодые. И преподавать они будут у нас. Один — литературу и русский язык, а второй — историю и обществоведение. Ну чем не радость для нашего «женского монастыря», где еще не ступала мужская нога? Если не считать директора и невыразительного, практически бесполого учителя химии. Где даже физрук, и та — женщина?!
Я помню, как 1 сентября пробегала мимо учительской, спеша на первый урок. А из нее как раз выходил улыбчивый и чуть-чуть пижонистый красавец (так мне, во всяком случае, показалось) лет этак 30-и. Как писали в старину, был он хорошего среднего роста, худощавый и весь какой-то тонкий, чуть ли не хрупкий. И походка у него была в точности, как у Эльки, — летящая. Он был как бы весь устремлен вперед и ввысь. Густые темно-русые волосы по-мальчишечьи взъерошены, что очень ему шло. Слегка прищуренные серые глаза глянули на меня слегка насмешливо. Но насмешка эта была доброжелательной и располагающей. Главное же, что бросилось мне в глаза — это раздвоенный подбородок, как у Майкла Дугласа, от которого все девчонки нашего класса в тот год были без ума, и, кстати, как у Лешки Круглова, который, возможно, по этой причине считался одним из двух главных героев-любовников нашего класса. Вторым был Марик Хейфец. Он был гораздо красивее Лешки, но раздвоенного подбородка у него не было. Круглов к тому же был круглым отличником, так что эта фамилия ему была в самый раз.
Почему-то считается, что раздвоенный подбородок у мужчин — это «железный» признак твердости и сексуального темперамента, что, вообще говоря, странно. У меня, например, такой подбородок ассоциировался скорее с женским половым органом. Но я тоже поддалась влиянию нашей классной моды.
Да, первое беглое впечатление было более, чем положительным, и я даже подумала: «Вот будет здорово, если он окажется нашим учителем…» Через несколько минут прозвенел звонок, дверь распахнулась и надо же — в класс вошел именно он — наш новый словесник.
Класс гудел. Девчонки возбужденно рассказывали друг дружке о своих летних приключениях — где, как, с кем? Как-никак мы не виделись почти три месяца. Но с его появлением воцарилась тишина. Прекрасная половина нашего класса стала оценивающе осматривать новенького, одобрительно и чуть смущенно переглядываться, иногда даже незаметно выставляя большой палец. Общее мнение, как всегда, выразила Ленка Павлова, самая насмешливая и острая на язык из наших девчонок и, пожалуй, главная наша с Элькой конкурентка в смысле внешности в классе: «Наконец-то хоть мужчина появился!..»
Все захихикали, а новенький весело оглядел класс и сказал:
— Звать меня Амбруаз Михайлович, повторяю: — Амб-ру-аз. — При этом новенький подошел к доске и стремительным, как и его походка, почерком начертал на ней свое имя. — Кстати, по-гречески это имя означает «бессмертный». Вы же помните про амброзию — напиток бессмертных богов?
Кто-то негромко, но явственно, так, что все услышали, фыркнул: «Кащей! Кащей бессмертный!..», и весь класс покатился со смеху, так что мне стало даже немного обидно за учителя. «Вот дураки…» — подумала я.
«Новенький» тоже улыбнулся, а потом вдруг мгновенно стер улыбку и очень серьезно, даже с какой-то угрозой в голосе продолжил:
— Нетрудно догадаться, что в детстве я немало натерпелся из-за своего имени. Поэтому в память о тех своих детских муках сразу вам заявляю, что никаких смешочков и глупых прозвищ не потерплю. Я человек злопамятный, и если кто захочет поюморить, то горькими слезами обольется. Все поняли? Вопросы есть?
Мы притихли, так как не до конца понимали, шутит он или всерьез. Таких слов, тем более, угроз, мы из уст Беллы Соломоновны никогда не слышали.
Все-таки Ленка Павлова решилась спросить:
— А откуда у вас такое… редкое имя?
— Что ж, вопрос резонный, поэтому отвечу, — строго начал новенький, но тут же сменил тон на задушевный и доверительный (вообще, эта резкая и неожиданная смена интонаций, как мы вскоре поняли, была одним из излюбленных педагогических приемов Амбруаза Михайловича). — Моя матушка, царствие ей небесное, была довольно известной переводчицей с французского. В основном, поэзии. И у нее всегда было множество друзей-французов. А самым близким из них был переводчик (и сам при этом поэт) по имени Амбруаз. И вот как раз в тот период, когда матушка, как говорится, носила меня под сердцем, он трагически погиб в автокатастрофе. И она буквально настояла, несмотря на сопротивление моего отца (увы, ныне тоже покойного) назвать меня в честь этого своего друга. Так вот спустя пару месяцев и появился карапуз с нерусским именем Амбруаз. Думаю, один такой на всю Москву. И, как я уже говорил, это имя всегда поначалу вызывало среди моих дворовых приятелей, а потом и в младших классах, одинаково бурную реакцию. Так что мне приходилось драться, отстаивая свою честь. Но потом мои дружки к нему привыкли. Да я и сам привык. И даже научился извлекать из него определенную пользу. Ибо это необычное имя неизбежно обращало на меня внимание и как бы выделяло из общего ряда. Согласитесь, ведь звучит? Амб-ру-аз? — по слогам произнес свое имя учитель, как бы пробуя его на вкус.
— Звучит, — нестройно ответили мы.
Амбруаз Михайлович продолжал:
— Ведь услышав необычное имя, каждый неизбежно переносит эту якобы необычность на его носителя. Сразу возникают ожидания, что человек столь же оригинален, как и его имя. По большей части эти ожидания оказываются ложными. Правда, не в моем случае — я свое имя оправдываю, ха-ха. В чем вам, друзья мои, вскорости суждено убедиться.
После этого «нескромного» заявления мы окончательно запутались — шутит новенький или говорит всерьез?

Новенький озабоченно произнес:
— Мы и так потратили на ерунду уйму времени. Но ничего, наверстаем. Думаю, мы поладим, но учтите — панибратства не потерплю. Ведь я не только злопамятный, но еще и диктатор по натуре. А это адское сочетание, доложу вам. Поэтому на моих уроках должно быть тихо, поняли? Внимайте каждому моему слову, как новобранцы речам старшины. Спрашивать можно, но только по теме урока.
Мы были несколько ошарашены. Но тут он снова улыбнулся, чем и смягчил (в который уж раз!) неожиданную жесткость предыдущей фразы:
— От нового учителя, как и от нового президента все ждут тронной речи. Что ж, не стану отступать от традиции. Моя тронная речь будет краткой. У меня для вас две новости — одна хорошая, а другая плохая. С какой начать?
— Давайте с плохой, — раздались голоса.
— Что ж, с плохой так с плохой. Мы начнем с ликвидации безграмотности. Поэтому в первой четверти, пока мы эту безграмотность не ликвидируем, я буду ставить вам оценки не от двух баллов до пяти, как вы привыкли, а по новой шкале — от +2 до -10. А начиная со второй или с третьей (это уж как пойдет), мы перейдем к обычной шкале. Потому что, и это я вам обещаю, через полгода вы все научитесь писать без ошибок.
— А с чего вы решили, что мы безграмотные? Вы же нас не знаете, — спросил явно обиженным тоном Лешка Круглов.
— А мне и не надо вас знать. Безграмотные, хотя и учитесь в «хорошей» школе. Хотите убедиться? Извольте. Сейчас я вам дам коротенький диктант. И, полагаю, меньше 10 ошибок никто не сделает. А кто добьется этого выдающегося результата, заслуженно получит высочайшую оценку в два балла. Зато у тех, у кого таких ошибок наберется больше 15-ти, получит оценку -10. Можем заключить пари.
— А на что пари?
— Как на что? На щелбан, конечно, — улыбнулся наш новенький. — Но учтите — рука у меня тяжелая, и бить буду крепко.
Для демонстрации своей «крепкой руки», АМ (буду отныне называть его так — для краткости) снял пиджак и повесил его на спинку стула. Рукава рубашки под ним были закатаны. И мы воочию убедились, что при всей тонкости и даже кажущейся хрупкости его фигуры, руки у него сильные и жилистые. Мужские руки, как говорила Анька Дронова. Он к тому же согнул одну руку в локте. Под рубашкой вздулись бицепсы, а он весело, но деловито добавил:
— Что-то не вижу желающих побиться об заклад? Что ж, тогда приступим к диктанту.
— Погодите. А хорошая новость? — спросил кто-то.
— О ней вы узнаете по окончании диктанта.
— Ну-у, это же очень долго, — недовольно загудел класс. — Пока вы проверите, пока поставите отметки — неделя пройдет, а то и больше.
— С чего вы решили, что я буду читать ваши тетрадки? Я этого дела не люблю, — как бы удивился АМ.
Тут уже удивились мы:
— А как же вы узнаете результаты?
— Очень просто. Когда диктант закончится, вы сами его проверите.
— Как это сами?
— Я просто зачитаю самые трудные места, а вы отметите, сколько ошибок сделали в каждом предложении. Учтите, что отсутствующая или лишняя запятая тоже считаются за ошибку. Зато я даже не буду объяснять вам, как пишется слово «корова». И если кто-нибудь допустит в нем хоть 3 ошибки, они останутся на его совести — засчитывать их мы не будем.
— А если мы вас захотим обмануть? То есть, просто исправим ошибки, если они вообще будут, а подчеркивать их не станем?
— Нет, все должно быть по-честному. Вы же не унизитесь до этого? У нас все будет строиться на доверии. Да и ради чего вам меня обманывать? Чтобы получить двойку, а не минус десять? Вам же самим должно быть интересно узнать свой настоящий уровень. Это эксперимент. Договорились?
Мы закивали и с азартом принялись за диктант. Он, действительно, оказался коротким — всего-то с десяток предложений. Не успел прозвенеть урок на перемену, как я уже обнаружила у себя 12 (!!!) ошибок и сама же, руководствуясь указаниями учителя, вывела себе оценку: +1. И это был, кстати, второй результат. Выше, получив +2, оказалась только эта зубрила Ленка Павлова, допустившая «всего лишь» 10. У остальных было больше 15 ошибок. Мы сами были поражены бездной открывшейся перед нами собственной неграмотности. Но всю перемену посвятили обсуждению вовсе не пробелов в нашем образовании, а нового учителя. И сошлись в осторожном мнении, что «он, похоже, ничего».
— В общем, скучно не будет, — подытожила Элька.
Прозвенел звонок, и мы дружно потянулись в класс, чтобы узнать «хорошую новость». Мы напомнили АМ, что с нетерпением ее ожидаем.
— Ах, да… — протянул он. — Что ж, начну издалека. Вы книжки читаете?
— Конечно, читаем! — хором ответили мы. И кто-то добавил: — Мы их по программе проходим.
Все засмеялись.
— Понятно, по программе, — сказал АМ. — А для души? Поднимите руки, кто читает сверх программы?
Руки подняло гораздо более половины моих одноклассников.
— И что же вы читаете? — спросил АМ. — Я спрашиваю только о художественной литературе. Вернее, о том, что вы под нею понимаете. Бьюсь об заклад, что это детективы или низкопробная фантастика. Девочки, конечно, зачитываются еще любовными романами. Так ведь?
— Это как считать — низкопробное или нет? О вкусах не спорят, господин учитель, — съязвил Славик Скворцов, мой давний (еще с 7-го класса) воздыхатель.
— Э, батенька, тут вы не правы, о вкусах (и, может быть, только о них) — как раз и спорят! — АМ, как вскоре выяснилось, употребил одно из своих любимых словечек. Уже через месяц мы стали вплетать в свою речь, где ни попадя, этого «батеньку», добавив к нему еще и «маменьку» при обращении к особам женского пола.
АМ продолжал:
— Назовите своих любимых писателей. Только чур — не произносить при мне такие имена, как Дарья Одинцова или Сергей Ульяненко. Не будите во мне зверя. За такое буду беспощадно карать! Увижу у кого-нибудь в руках подобную литературу — считайте, что автоматом четвертные оценки будут снижены на балл.
При этих его словах я (и не одна я) покраснела, ибо как раз тогда с увлечением читала именно Одинцову.
— У нас, конечно, демократия, но помните, ребята, что несколько лет плохого чтения, и вы превратитесь навсегда в духовных калек. А это не-из-ле-чи-мо! Единственным противоядием этому являются школьные уроки литературы. Если, конечно, повезло с учителем. Вам — повезло! — тут АМ широко улыбнулся. — Поднимите руки, кто читал Лескова? (поднялось 2—3 руки) А Салтыкова-Щедрина? Только не сказки, хотя это тоже отличная штука, а скажем «Историю одного города?» (тут руку поднял только Лешка Круглов). А Бабеля? Платонова? (ни одной руки).
Мы были смущены нашей неразвитостью и духовной инвалидностью. Но тут АМ нас ободрил:
— Не читали? И прекрасно! Значит, вам можно только позавидовать. Я, например, завидую — вам еще только предстоит — впервые! — это прочесть. Вас ждет огромное счастье, ребята! Вообще, в мире написаны миллионы книг. Но тех, без которых человеку никак нельзя обойтись, не так уж много. Наверное, не больше пятисот. Всего пятьсот! И вот добрую часть из них вы с божьей (и моей) помощью прочтете года за два — за три.
Он говорил увлеченно, и глаза его при этом сверкали. Мы слушали, как зачарованные. С нами так никто и никогда не говорил о книгах. Только ехидная Элька, с которой мы, ясное дело, то и дело шушукались, обмениваясь впечатлениями, спросила: «Марго, а он часом не маньяк?» Я в ответ на нее шикнула.
Между тем, АМ продолжал упоенно токовать, как измученный страстью тетерев:
— Литература, вы потом поймете, хотя сейчас мне не поверите, — самый важный предмет в школе! Я это говорю вовсе не потому, что являюсь его фанатом. Просто это объективная истина. И хорошая новость состоит в том, что я обещаю сделать вам самый драгоценный подарок, на который только способен учитель — я научу вас читать НАСТОЯЩУЮ литературу. Не просто читать, но и разбираться в ней, понимать ее. В общем, любить это дело. Да-с, обещаю.
Мы условились, что на уроках литературы будем проходить школьную программу. Только не так, как водится, когда школа навеки отбивает у своих воспитанников всякую охоту к чтению таких книг, как «Мертвые души» или «Война и мир», а совсем даже наоборот. А по субботам после окончания уроков у нас будет факультатив по литературе, но уже не по программе. И на этих факультативах мы будем читать и обсуждать все самое интересное, что в школьную программу не вошло.

***

Так прошел первый день моего 9-го класса. А уже через месяц наш директор школы в шутку говорил: «Если вы видите толпу учеников из 9 „В“, и они о чем-то галдят, то можете быть уверены, что в самом центре обнаружите Амбруаза Михайлыча».
И это было именно так. Нам повезло больше других. АМ оказался еще и нашим, 9 «В», классным руководителем. В общем, за несколько недель новый учитель превратился в безусловного кумира, несмотря на то, что мы по-прежнему получали минусовые отметки по русскому. Все девчонки были в него влюблены. Да и мальчишки в своей увлеченности от них не отставали, а, может быть, и превосходили. Когда он нам рекомендовал прочесть ту или иную книжку, уже на следующий день в руках у половины класса появлялась именно она. Мы все уши прожужжали нашим родителям. Ах, какой у нас учитель! Ах, какой у нас «классный» классный. Не учитель, а мечта! Можно сказать, старший брат. Так мы его и воспринимали.
Родители, конечно, подивились и посмеялись столь странному имени, но, в общем, были в восторге — наконец-то, их чадам стало в школе интересно. И, главное, они начали читать. И помногу. Причем, что особенно важно, — читают не чепуху какую-нибудь, а действительно хорошие книги. Кстати, АМ, как классный руководитель, постепенно познакомился со всеми нашими родителями. И, конечно, всех их обаял.
Словом, все начиналось как нельзя лучше.
***
На первый субботний факультатив АМ заглянуло только человек десять. Но уже на третий или четвертый раз стала приходить, можно сказать, вся школа. Постоянно бывали ребята из параллельных классов, старшеклассники, а иногда даже появлялись двое или трое его бывших учеников, ныне уже студентов, которые казались нам совсем взрослыми, хотя им было лет по двадцать, не более. АМ обычно читал вслух какой-нибудь рассказ, если он был достаточно коротким, а потом мы его обсуждали. Если же текст был слишком длинным, АМ сообщал, что в следующую субботу мы будем говорить о нем, и предлагал прочесть самостоятельно. На самом первом факультативе он познакомил нас со своим любимым Бабелем. Как сейчас помню, это был рассказ «История одной лошади». Своей яркостью и живописностью он просто ослепил всех. Так что мы тут же бросились на поиски этого Бабеля. Кто раздобыл его в родительском шкафу, а кто и просто в интернете. Уже через несколько дней мы щеголяли по любому поводу самыми запомнившимися и, разумеется, самыми «затасканными» цитатами из него. Например, «Беня говорит мало, но он говорит смачно» или «Холоднокровней, Маня, вы не на работе».
Потом последовал удивительно смешной (и безумно грустный, как заметил АМ, хотя этой грусти мы тогда еще не почувствовали) рассказ Зощенко. Потом «Кошка под дождем» Хемингуэя. И еще, и еще. На первых факультативах мы робели и отмалчивались, боясь при всех сморозить глупость, но АМ сумел создать на этих посиделках атмосферу настолько «поощрительную», что постепенно мы раскрепостились и стали тянуть руки, желая вставить свои две копейки. Поначалу солировали, в основном, мальчишки из числа записных краснобаев, тут же почувствовавшие возможность выпендриться. Особенно блистал Лешка Круглов, выступавший на каждом факультативе со своим «особым мнением» раз по пять. Девчонки по своему обыкновению предпочитали молчать в тряпочку. Все, кроме Ленки Павловой. Я даже ощутила укол зависти, слушая, как складно и умно она говорит. В конце концов, решилась и я что-то пискнуть. Разумеется, заикаясь и краснея при этом.
На пятый или шестой раз АМ объявил, что через неделю мы будем обсуждать рассказ Владимира Набокова «Весна в Фиальте». Я этого писателя не читала, хотя имя слышала, конечно. Рассказ привел меня в восторг. Впрочем, сказать, что я была восхищена, значит — ничего не сказать. Этот коротенький текст вызвал в моей неразвитой, но тогда еще гибкой душе целое море совсем новых и необычных чувств. Я перечитала его несколько раз и запомнила чуть ли не наизусть. А когда в самом начале обсуждения Лешка Круглов презрительно заявил, что «рассказ ни о чем», я почувствовала, будто мне нанесли личную обиду. Потом выступило еще несколько дебилов, которые тоже сказали, что, в общем, рассказ пустой, хотя, конечно, написан неплохо. Тут я не выдержала и выкрикнула: «Как вы не понимаете? Там же важно не что, а как!» И увидела, что АМ одобрительно на меня посмотрел. Не скрою, при этом его взгляде я ощутила прилив гордости. А АМ подхватил: «Вот именно. Абсолютно точное замечание. У Набокова „как?“ куда важнее, чем „что?“. В этом он, пожалуй, непревзойденный мастер. Там ведь ничего, собственно, не говорится прямо ни об отношениях, ни о самой героине — только словечки, произнесенные скороговоркой, только жесты, только мгновенно сменяющиеся гримаски, полуулыбки. И это все. Но она вдруг становится настолько живой и зримой, что никакими прямыми описаниями такого эффекта добиться невозможно. Вообще, ребятки, обращайте внимание на то, КАК сделано. Ибо в нем-то и заключается самая суть и тайна искусства. Больше полагайтесь не на мозги, а на непосредственные чувства. И тогда вам предстоит множество „открытий чудных“, как говаривал „наше все“. И это касается не только Набокова, но и, вообще, большой литературы».
Обсуждение шло бурно и вскоре соскользнуло на личность и биографию самого Набокова. И тут неизбежно всплыло название «Лолита».
— А что «Лолита»? — сказал кто-то. — Обыкновенная порнуха.
— Примерно то же самое писали о «Лолите» возмущенные критики и читатели-ханжи, когда роман только появился, — невозмутимо возразил АМ. — Кстати, его именно по этой причине отказались печатать в США и в Англии. Только задрипанное французское издательство решилось на публикацию. И разразился огромный скандал. На Набокова даже было подано несколько исков в суд. Можете не сомневаться, его непременно бы посадили, но, на его счастье, на следующий день после выхода «Лолиты» он проснулся знаменитым. А «Лолита» стала главным бестселлером года, если не десятилетия. Но за ним с тех пор тянулся скандальный шлейф. Поэтому-то он так и не получил Нобелевку. Да и до сих пор немало читателей все еще числят этот роман по разряду порнографических. А роман, безусловно, великий, хотя и… э-э, соблазнительный… для неокрепших душ. Так что я уподоблюсь тем самым ханжам и ответственно заявлю вам, судари мои и, особливо, сударыни, что вам его читать, пожалуй, преждевременно. Годика через два-три. Никак не раньше. И учтите, что это вовсе не моя рекомендация, а приказ. А то меня еще с работы выгонят за пропаганду порнографии. Так что намотайте это себе на ус, а дамы — на локоны.
Нетрудно догадаться, как я поступила (как позже выяснилось — не я одна) после этих слов АМ. Конечно же, вернувшись домой после факультатива, первым делом бросилась к книжному шкафу, где стоял Набоков, отыскала «Лолиту» и, даже не перекусив, стала с жадностью ее читать.
Я читала, не отрываясь, несколько часов. К счастью, родителей дома не было. Уже совсем стемнело, когда позвонила мама и сказала, что они вернутся из гостей через полчаса. Тогда я аккуратно поставила книжку на место, а про себя решила, что лучше найду ее потом в интернете, а из шкафа доставать не буду, подальше от греха. Потому что не могли же родители увидеть, что читает их дочь? Я бы, наверное, умерла со стыда.
Кстати, чем дольше я читала, тем больше внутренне соглашалась вовсе не с АМ, а с его оппонентами. Конечно же, это была порнуха. Да к тому же педофильская. И хотя она была блистательно написана, но от этого становилась как бы еще порнографичнее.
Впрочем, это никак не отвратило меня от дальнейшего чтения «Лолиты». В воскресенье родители снова куда-то ускакали, а я едва дождалась их ухода и прилипла к компьютеру, стараясь прочесть побольше за те несколько часов, пока они не вернутся домой. Я глотала за страницей страницу. Разумеется, я идентифицировала себя с Лолитой. Хотя она по книжке была на три года меня моложе, но зато бесконечно продвинутее в сексуальной сфере. Я, конечно, кое-что «про это» уже читала. Не без любопытства, но и не без отвращения… Помню, что довольно сильное впечатление на меня произвели «Опасные связи» Шадерло де Лакло. И некоторые страницы в «Отце Сергии».
Да, еще буквально за несколько месяцев до этого одна из одноклассниц показывала девчонкам грязный рассказ про баню, чьим автором якобы был Алексей Толстой. И зачитывала его вслух в свободном от занятий классе, подперев дверь шваброй, чтобы мальчишки ненароком не вошли и не увидели, чем мы там занимаемся. Девчонки, слушая чтицу, нервно хихикали и потели. И их лица при этом пылали. Я же через пару страниц демонстративно ушла, презрительно фыркнув, настолько мне претила эта порнография. И точно так же я отказывалась смотреть на фотографии, которые порой приносили мальчишки и показывали их краснеющим и прыскающим девчонкам из-под полы. Кстати, и в интернете я никогда до той поры, до своих 15-и с хвостиком лет не искала «специальных» сайтов. Хотите верьте — хотите нет!
Но и сейчас, спустя 12 лет, когда мой «культурный багаж» весьма расширился, благодаря куда более откровенным книжкам и фильмам, могу смело сказать, что ни один текст и ни один, так сказать, видеоряд «про это» не заводили меня так сильно, как «Лолита». Дочитала я ее в три приема. В тот день тоже пришлось спешно закрыть компьютер из-за появления родителей. Но я так была возбуждена, что долго не могла заснуть и все представляла себе первую ночь Гумберта Гумберта и Лолиты в гостиничном номере. И даже стала трогать себя в тех местах, где у нормальных женщин, говорят, расположены самые чувствительные точки. При этом воображала, что это не я себя трогаю, а, стыдно сказать, ни кто иной, как АМ. Да, я испытывала приятные ощущения — что-то вроде истомы, и одновременно презирала себя за свою неспособность совладать с «животными инстинктами». Разумеется, это не привело ни к чему, да я и не знала, каким это что-то должно быть. Но в ту же ночь мне приснился первый в моей жизни эротический сон. И в этом сне было всё, включая до этого ни разу не испытанный мною оргазм. Я, понятно, проснулась потрясенная и еще с четверть часа не могла понять — было ли то во сне или наяву. Но самым большим потрясением оказались вовсе не испытанные мною и ранее неведомые ощущения, а тот, кто столь сокрушительно (и упоительно, чего уж там) овладел мною в этом сне. И, как ни странно, это был вовсе не АМ, как можно было бы подумать. Нет, еще страшнее и желаннее. Это был мой отец, мой дорогой папа, которого во сне я вожделела, как женщина. Ну, не ужас ли?
(Продолжение следует...)

Книгу "Секс-рабыни" можно полностью скачать здесь:
https://ridero.ru/books/seks-rabyni/