Свеча на ветру. Главы 22-32
Дома Лекса встретили с любопытством, сквозь которое проглядывало искреннее беспокойство.
— Ну? Как прошло свидание?
— Да какое там свидание, — отмахнулся от Дея Лекс. — Так, поужинали вместе.
— Он тебе предложил заключить договор? — спросил напряжённо Лео.
Лекс кивнул, рассматривая отлетевшую на ботинках подошву: вот, опять расходы! И из куртки он вырос, хорошо ещё, что Дей остался тем же щуплым парнишкой, хоть ему пригодится.
— И что будешь делать? — продолжал спрашивать Дей.
Лекс пожал плечами, поставил ботинок и взял свёрток, который принёс с собой. Перед уходом из ресторана князь что-то сказал официанту и тот принёс пакет.
— Да оставь ты всё, — с досадой воскликнул Дей. — Что собираешься ответить своему ухажёру?
— Ничего. Я попросил время подумать.
— Вот оно как… — протянул Лео. — А кто он такой? Имперец, да?
— Да! — с вызовом ответил Лекс.
— Не кипешись, — строго проговорил Лео, — просто скажи, что тебя не устраивает? Ну, имперец, их сейчас тут прорва. И что?
— Это… — Лекс снова не решился назвать имя знакомца, хоть и помнил, что их представляли друг другу. — Наверное, я откажусь. Он предложил мне полное содержание.
— Ого! Он хочет прийти сюда? — Дей растеряно огляделся по сторонам.
Лекс снова представил в их комнатке надменного князя и помотал головой, объяснив, что это ему придётся переехать.
— И… Это… Дей, я, когда комнату в управе оформлял, я записал тебя побратимом. Ты не сердись, ладно?
Деймос растерянно оглянулся на Верхнего, будто советуясь с ним, как ответить на такую новость.
— Ну, ладно… Пускай. А, Лео?
— Это серьёзное решение, — проговорил мужчина. — Побратимство приравнивается к кровному родству. Я бы подумал, прежде чем заявлять такое. Но раз ты уже записал нас в родственники, теперь-то куда деваться? Будем жить вместе, как-нибудь. И… Знаешь, тебе бы снова пойти учиться. Дей сказал, что там на чём-то играть умеешь? Как его там…
— Умею, — улыбнулся Лекс. — Я не гений, конечно, но мне нравится, когда из-под моих пальцев рождается музыка! Жаль только давно не был за инструментом.
— Ишь, как ты умеешь говорить. А мы вот с Деем люди простые, малообразованные. Не стыдно за нас будет?
— Нет, вы всё, что у меня есть. Вы и кирас Димитриус… — Лекс внезапно как-то потух, махнул рукой и, натужно улыбаясь, направился к столу, — а давайте посмотрим, что мне дали?
Юноша выкладывал на стол пакеты, свёртки и свёрточки.
— А это что? Рыба? Или… мясо… — прошептал Дей, жадно глядя на ароматные кусочки.
— Это называется эскалоп! — важно ответил Лекс и рассмеялся: — Сам впервые сегодня попробовал.
— Вкусно?
— Очень! Это вам. И надо кираса Димитриуса позвать.
— Я схожу! — вскочил Дей.
Вместе со стариком пришёл и кот, уселся важно, обвил хвостом лапы и стал ждать, когда и ему перепадёт кусочек. Ребята пробовали диковинные блюда, обменивались мнениями, а потом Лео вдруг строго посмотрел на Лекса и заявил, что ради сытной еды не стоит продавать себя имперцу. Алексиус только грустно улыбнулся. И чуть позже незаметно ушёл в свою комнату.
В ней до сих пор оставалось так, как было при жизни бабушки: фотография родителей Лекса на стене — лак на рамочке облупился, а стекло треснуло. Ходики, мерно отсчитывающие время, механизм боя сломался, и кукушка навсегда застыла в приоткрытой дверке. Ваза с букетом сухоцветов в углу. Чашка из тонкого фарфора с маленьким сколом по ободку — бабушка пила только из неё. Сундук в углу, всегда закрытый на замок. В детстве Лекс представлял, что дед был пиратом, а красавица Феодора влюбилась в него и сбежала из дома, потом они вместе грабили на морях врагов Ринии, а в сундуке, конечно, лежат несметные сокровища. Очень долго желание забраться в сундук было несбыточной мечтой. А вот сейчас… и ключ на гвоздике висит, и бабушка уже ничего не запретит, а вот заставить себя заглянуть в сундук Лекси не мог. Вот не мог и всё.
До сегодняшнего вечера — ужин с князем словно сломал в душе перегородку. Алексиус понял, не разумом — душой и сердцем, что бабушки больше нет. Что никогда больше она не погладит его по голове, не скажет ворчливые слова укора, не вернёт половину похлёбки в кастрюльку, стоит только отвернуться. Страшное слово — никогда.
Вот Николас тоже больше не вернётся, но он жив и здоров, он может подойти на улице и просто поздороваться. А бабушки нет. Совсем нет. Лекс снял ключ, провернул его в замке, и откинул тяжёлую крышку сундука. Внутри она была расписана яркими цветами, ничуть не выцветшими за столько лет, а в уголке было написано: «Собственность Ирины Попанати». Юноша уселся рядом, погладил пальцем буквы. Ириной Попанати звали в девичестве мать его деда, так значит, это семейная реликвия, этому сундуку лет сто, не меньше. Настоящее сокровище! И внутри было очень много интересного. Вот дагерротипы с мутными фигурами мужчины и женщины. Он в котелке, сидит, положа ногу на ногу, она стоит рядом, положила руку мужу на плечо. Вот вышитое полотенце, вот вязанный, чуть пожелтевший от времени, подзор. Вот смешная дамская шляпка с перьями и котелок, чуть не тот же самый, что на дагерротипе. Вот связка писем и открыток, перевязанная выгоревшей розовой ленточкой. Вот коробочка, в которой что-то гремит.
Алексиус сидел на полу, перебирая историю своей семьи. И в душе крепла убеждённость, что не нужно соглашаться на предложение князя: предки бы этого не одобрили. В бархатном мешочке юноша нашёл четыре мужских и три женских обручальных кольца, и подумал, что бабушкино, наверное, сняли в крематории. Надо бы спросить у кираса Димитриуса, может, он знает. Но вряд ли сейчас можно будет найти кольцо киры Феодоры.
Дверь скрипнула, и в щель просунулась вихрастая голова.
— Лекс, ты, что тут сидишь один? Ой, а это что такое?
Лекс поднял голову, вытирая слезы со щёк ладонью. В руках друг держал деревянную коробку, расписанную бело-красными узорами. Между ними виднелась надпись — лото, и Дей уже крутил в руках пузатый бочонок с цифрой наверху.
— Это игра такая.
— Игра? А как в неё играют?
— Хочешь, научу? — предложил Лекс.
— Хочу! А в неё вдвоём только играют?
— Нет, чем больше, тем интереснее. Пошли! — И Лекс опустил крышку сундука.
Вечер, таким образом, закончился странно — игрой в лото. Кир Дмитриус, как оказалось, не только умел играть, но и знал множество прибауток, разбивая ими скучное перечисление выпавших номеров. Ребята только смеялись, слушая выкрики: «Туда-сюда, как свиньи спят!» или «Семья горбатых», пытаясь угадать, что это значит. Играли на фишки, каждая из которых что-либо означала, и Лекс неожиданно выиграл избавление от дежурств по кухне на ближайшие две недели, а кирас Димитриус дополнительный кусочек восхитительного торта, найденного в свёртке. И Лексу было совершенно не жаль делиться вкусностями со стариком.
Разошлись глубокой ночью, и Лекс, устраиваясь на кровати, снова вспомнил предложение князя, представил, как его тёплый взгляд сменит надменное и презрительное выражение. А так будет, стоит только поставить подпись под договором, признать себя Нижним, зависимым, на содержании.
«Не соглашусь…» — подумал он, засыпая.
Как ни странно, но князь Вильчур думал о том же самом. И, анализируя вечер, пришёл к тем же выводам. Дэвид досадовал на себя, что вообще начал тот злополучный договор о полном содержании, ради чего стал перечислять блага, которыми собирался одарить партнёра? Ради того, чтоб продемонстрировать своё богатство? Смысла не было, да и не замечал он раньше за собой такого, скорее напротив, пытался не показывать отличия в социальном положении. И тут вдруг такой пассаж! Дэвид вспомнил, с каким удивлением и растерянностью смотрел на него Алексиус. И не было в том взгляде расчётливости или осознания будущей выгоды.
В империи при заключении брачного договора с младшим супругом всегда оговаривалось содержание в денежном или имущественном эквиваленте, это было нормальной практикой, позаботиться о будущем человека, с кем собирался делить ложе и жизнь. Обязательным было упоминание младшего в завещании и назначение пожизненной пенсии, но в Ринии такое, похоже, не практиковалось.
Что ж… Князь, кажется, потерял возможность получить приглянувшегося молодого человека, а искать других пока не хотелось.
— Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза, вникая долгим взором,
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю, * — негромко выводила певица.
И Дэвид думал, что он не только поторопился или взял неверный тон — он говорил с Алексиусом разумом, а нужно было — сердцем. Алексиус Адамидис, сын народного командира, внук дочери славного рода Ориген. Он достоин большего, чем стать просто партнёром на содержании. Дэвид допил вино, подзывая официанта — Лекс ушёл раньше, отказавшись продолжать вечер — и вышел в холодную весеннюю ночь. Завтра он попробует исправить то, что испортил сегодня.
Лекс же почему-то тоже был уверен, что князь появится раньше выторгованных трёх дней, и заранее опасался предстоящего разговора. Одно юноша знал точно, пережив любовь, трудную, горькую, пройдя через унижения и предательство, он не хотел отдавать своё тело за материальные блага, как бы тяжело ему ни было. Он не один, а вместе, вместе будет легче!
Однако ни на следующий день, ни через три дня князь Вильчур не появился. Не пришёл он и через неделю. А потом неожиданно объявили комендантский час, и Алексиус радовался, что смена заканчивается в семь часов, как раз по его окончании.
***
Николас шмыгнул в подворотню, прижался к стене, замер, пережидая патруль. Попадаться ему на глаза, когда на улице комендантский час, а в кармане вместо пропуска лежит револьвер, было не с руки. В последнее время Николасу стали поручать более серьёзные дела: отнести оружие, постоять рядом, когда боевики выбивают долги у местных лавочников. И всё чаще его посылали с поручениями к какому-то имперцу. В полуподвале на окраине Никеи собирались, так называемые, борцы за освобождение Ринии от пяты империи. На самом деле Николасу было всё равно, кто представляет власть, ему просто хотелось найти уже тёплый угол и покорное тело. Но эти, казалось, искренне верили в свою болтовню о всемирном равенстве и братстве. Среди бойцов он однажды встретил Елену, с которой когда-то учился его бывший Нижний. Слово за слово, и они сцепились, что называется не на жизнь, а на смерть.
А после очередного громкого скандала, Николас обнаружил, что зажимает Елену в углу и целует, жадно, зло, до крови. Жалкие попытки противиться его напору Николас пресёк быстро, коротким тычком куда-то под рёбра. И прошипел прямо в распахнутые испуганные глаза:
— Не ломайся, сучка…
Жалкий писк девушки был задушен в зародыше, рот забит задранной юбкой, а сама она больше не сопротивлялась, покорно принимая самца, утверждавшего свою власть. И когда девушка вышла из комнаты, пряча глаза, то заметила, каким одобрительным взглядом одарил Рани Николаса. Но переживать унижение девушке времени не дали: наутро их ячейка в полном составе выехала в город Пранас, где ещё с давних времен стоял небольшой пороховой завод.
____________
*М. Лермонтов
глава 23
Апрель, 1366 год
Когда князь не появился и через десять дней, Лекс уже стал волноваться, тем более что по Никее ходили слухи один страшнее другого. Люди шептались, что на пороховом заводе в соседнем городе был сильный взрыв, почти полностью разрушивший его, и количество жертв росло день ото дня. По улицам ходили усиленные патрули, а на входе в госпиталь появились охранники, тщательно проверявшие всех и каждого. Причина этого стала ясна, когда из Пранаса стали поступать раненые. Лекс только краем глаза увидел обожженных стонущих людей, мать, несущую на руках малыша, плачущего от боли, услышал крики страдальцев и… И проклял тех, кто устроил диверсию, что привела к этому кошмару. И чем больше привозили пострадавших, тем сильнее Лекс волновался за князя, сообразив, что начальник Департамента Внутренней безопасности в этом случае не мог остаться в стороне.
А потом привезли Елену. В этой воющей от боли девушке со страшной красно-чёрной коркой, в которую превратилось её лицо, Лекс с трудом узнал свою знакомую.
— Номер сто один, молодая женщина, ожоги верхней части тела второй и третьей степени, — монотонно диктовал вымотанный доктор.
— Почему номер? — вмешался Лекс, еле удерживая огромный ком грязного белья.
— Документов при ней не было.
— Это Елена Феодораки, она живёт на Центральной, дом шесть, квартира один.
Доктор не стал уточнять, просто внёс поправки и попросил Алексиуса отнести печальную весть родственникам пострадавшей. Жертв диверсии было много, гораздо больше, чем говорили в народе, многих даже не опознали, и они проходили лечение под номерами. Узнали, кто это? Хорошо. Не узнали… Что ж, значит, выясним позже. Или не выясним, а пока нужно работать. Врачи, сестры и братья милосердия сбивались с ног, пытаясь помочь, и всё равно раненые умирали. Одной из обязанностей Лекса было увозить тела в мертвецкую. В это утро умерли сразу две маленьких девочки, и Лекс осторожно перекладывал тела на каталку, радуясь, что те отмучались. Он толкал перед собой скорбный груз, глотал слёзы, жалея, что силы его проклятий не хватит, чтобы виновники на себе почувствовали всю боль и трагедию произошедшего.
— Добрый день, Алексиус, — знакомый голос заставил замедлить шаг. — Хотя, судя по вашей ноше, добрым его назвать трудно.
— Почему? — всхлипнул Лекс. — За что их всех убили?
— За мечту, — тихо ответил князь. — Самое страшное, когда за свои идеи начинают убивать людей.
— Но они же не виноваты!
— Нет, но для идеалистов это не имеет значения.
Лекс посмотрел на князя, мимоходом заметил, что тот выглядит очень уставшим и лишь после увидел руку на перевязи. Бинт потемнел, и было понятно, что Вильчур зашёл в госпиталь не для того, чтобы увидеться с ним, а к врачу, показать свою рану.
— Что с вами? Вы сильно ранены?
— Нет, пуля прошла навылет, заживёт.
— Вам бы отдохнуть, вы, наверное, уже давно не высыпались, — с неожиданной заботой проговорил Лекс.
— К сожалению, пока не до отдыха. Простите, Алексиус, но мне пора. Вы… Вас можно найти там же?
— Д-да… — запинаясь, ответил Лекс.
— Вы не будете против, если я навещу вас?
— Сегодня?
— Можно сегодня, — чуть улыбнулся Дэвид.
— Да, заходите. Только я работаю, очень много работы.
— Ничего, я не задержу вас.
Князь направился к корпусу госпиталя, а Лекс покатил каталку дальше, в мертвецкую — тела нужно было доставить по назначению. Но встретиться им пришлось чуть раньше: в бельевую заглянул санитар и попросил Алексиуса пройти в кабинет начальника госпиталя. Там юноша неожиданно увидел Вильчура, уже со свежей повязкой и даже чуть отдохнувшего на вид, перебиравшего какие-то бумаги на столе.
— Скажите, кирас Адамиди, — начал главный врач, — вы знаете пациентку из палаты номер шестнадцать?
— Елену Феодораки? — уточнил Лекс, поскольку в палате кроме вышеупомянутой девушки находилось ещё пять человек.
— Да.
— Знаю, мы учились на одном курсе в консерватории, только она шла по классу вокала.
— Как вы думаете, по какой причине кира Феодораки могла оказаться вблизи порохового завода?
Лекс беспомощно пожал плечами. Говорить, что видел девушку на заседании подпольной ячейки, ему не хотелось — не верил он, что Елена могла хладнокровно приговорить к смерти многих людей. К тому же, она и сама пострадала от взрыва.
— Я не знаю, — ответил он.
— И никаких предположений? — мягко спросил князь.
Лекс покачал головой.
— Может, у неё были какие-то подозрительные знакомства? — продолжал расспрашивать Вильчур.
— Ну, была она знакома с каким-то имперцем. Но я не знаю подробностей, может у них там любовь была.
— Почему вы так решили?
— А она смотрела на него так… Ну будто он для неё всё, — смущённо пробормотал Лекс.
— Всё, в смысле — единственный мужчина? Или она видела в нём вождя, учителя, наставника?
Лекс задумался. Действительно, он припоминал странные, полные обожания взгляды Елены, обращенные к нему. Но тогда у него был Николас, да и девушка ему вообще не нравилась. Но когда Елена представляла им имперца, в её глазах был чистый восторг принадлежности к чему-то более мощному, чем было до этого. В самом деле, девушка всегда говорила, что жалеет о прошедших временах, что поздно родилась, что не успела стать настоящей революционеркой, борцом за свободу. Ей всегда было скучно в стране победившей революции, где уже нет и никогда не будет борьбы, опасностей подполья, тайных сходок. И скорее всего её привлекало не только это, но и упущенная возможность стать героиней, даже если этот путь приведёт её к гибели. Пускай она умрёт ради победы, ради мечты, но прославится своей непримиримостью. И в нынешней ситуации Елена увидела свой шанс исполнить свою собственную мечту и не ради равенства и братства она вступила в борьбу.
— Наверное, больше вождя, чем мужчину, — осторожно ответил Лекс.
— И ради него Елена могла пойти на преступление? — продолжал спрашивать Дэвид.
— А она в чём-то виновата?
— Это я и хочу понять, — вздохнул Вильчур. — Кира Феодораки оказалась не в том месте не в то время. И это очень подозрительно: девушка, не имея никаких дел в Пранасе, появилась там буквально накануне диверсии.
— А этот взрыв не был случайностью? — решил окончательно удостовериться Лекс.
— Нет, была серия взрывов, бомбы заложили по всему периметру. К сожалению, это привело к огромным жертвам среди населения, — устало сказал князь.
— А это разве не тайна?
— Да какая там тайна, когда выгорело три квартала вокруг завода?
— А что теперь? Вы же будете искать, кто это сделал? — спросил Лекс.
— Я уже ищу. И поверьте, когда найду… — Князь вдруг жёстко посмотрел в глаза юноше, и тот поёжился, увидев холодную ненависть во взгляде, — когда найду, пощады не будет. Такое нельзя прощать, убийство собственного народа ради своих целей должно быть наказано.
Лекс подумал, что если Елена и неслучайно оказалась в Пранасе, то она уже с лихвой получила за свой поступок.
— Извините, кирас Алексиус, но я устал, а дел ещё много. Я не смогу зайти к вам… И пожалуйста, не отвечайте пока на мой вопрос, — князь глянул на юношу.
— Почему? — испугался Лекс.
— Я хочу, чтобы у меня оставалась надежда, — просто ответил Дэвид.
Алексиус несколько мгновений посмотрел на него, потом неловко кивнул и вышел из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь.
До конца дня Лекс старался не выходить без нужды из прачечной. Князь казался ему страшным, безжалостным, готовым на всё, и было жутко думать, что он ради достижения цели примет любые решения. Почти так же, как и те, за кем он охотится. Что страшнее — хладнокровная жестокость профессионала или горячая ненависть идеалистов? Впервые Алексиус на самом деле задумался, а кто такой князь Вильчур? Приятный собеседник, рассуждающий о красоте заката, о пробуждении природы или о музыке, – или безжалостный палач, спокойно и буднично занимающийся своим делом? И как он, Алексиус Адамиди поступил бы на месте князя? Он вспомнил фотографию из семейного альбома, того самого, что хранился в сундуке бабушки, где его отец стоял на фоне развёрнутого знамени с орденской лентой Звезды Свободы на груди, и надпись на обратной стороне: «Награждение Витораса, июль 1351 года». И всё бы ничего, но этот орден давали за особые заслуги, а в наградном листе было написано — за беспощадную борьбу с врагами народа. Кто может сказать, за что отец получил такую высокую награду? И почему-то Лекс не хотел знать — за что.
Можно ли это назвать трусостью? Наверное, но Лекс любил своего отца, или, скорее память о нём — Виторас Адамиди погиб на полигоне спустя всего год после получения награды. Он даже в новой квартире не успел обжиться как следует, только-только получил ордер на руки. А потом ушла и мать, оставив сына на руках пожилой свекрови.
Алексиус закончил стирку и, пока одна партия сохла, а вторая отмокала, решил навестить Елену — вдруг девушке что-то понадобится? Но в палате её не было, дежурная сестра милосердия сказала, что пациентку перевели в другое место, а куда, она не знает. Пришлось уйти ни с чем, к тому же очередная партия белья ждала глажки, а в стиральной машине медленно ворочались простыни. Лекс бездумно водил утюгом, вспоминая то безжалостный взгляд князя, то обожженное лицо Елены, то маленькие тела умерших девочек. И чем дальше, тем больше он находил оправданий для князя и его работы. В самом деле, если ты хочешь погибнуть героем, то не нужно тянуть за собой невинных людей. Ни одна, даже самая прекрасная идея не стоит того, чтобы ради неё умирали дети.
Юноша ушёл с работы уже привычным ранним утром, оставив сменщику ровные стопки выглаженного белья и бесконечные ряды сохнущих простыней. Искать Елену он не стал и не видел, каким напряжённым взглядом смотрел ему вслед князь Вильчур.
Дэвид не уходил из госпиталя, заночевав в предоставленной ему палате. А утром ему доложили, что подозреваемую в поджоге порохового завода искал молодой человек. По описанию это был Алексиус, а затем дежурная сестра ещё и опознала его. И Дэвид задумался — какое отношение Лекс на самом деле имеет к Елене Феодораки? И если ещё недавно он мог сказать, что никакой связи, кроме пары лет, проведённых в консерватории, между молодыми людьми нет, то теперь князь не поручился бы за это. Было видно, что Алексиус знает о подпольной деятельности Елены, догадывается о той роли, что девушка сыграла в свершившейся трагедии, но почему-то предпочитает молчать. Князь был почти уверен, что Лексу известно и место сходки подпольной ячейки, но вот расскажет ли юноша об этом?
Но самое страшное — Дэвид не был уверен, что готов задать эти вопросы. И что делать, если Лекс участвует в так называемой борьбе с оккупантами? Хотя тут у князя были серьёзные сомнения: будь Алексиус подпольщиком, он не упустил бы возможности приблизиться к начальнику Департамента Внутренней Безопасности, вызнать все тайны и, возможно, влиять на него.
И, наконец, что делать князю в этой ситуации? Что?
глава 24
Май, 1366 год
На газонах уже зеленела трава, ярко сияли одуванчики, и Лекс засмотрелся на малыша, осторожно трогающего изуродованными после взрыва пальчиками жёлтое солнышко. Парнишка жалел маленького сироту — его семья погибла при взрыве, и часто приносил какое-нибудь лакомство, купленное на сэкономленную мелочь. Порыв ветра налетел, подхватил простынь, и та захлопала, забилась, словно мокрый тяжёлый парус. Лекс едва успел поймать её, чтобы уберечь от падения на землю.
— Внимательнее, кирас, — бросил на бегу брат милосердия.
Каталка, полная пузырьков и пробирок, гремела по дорожке, пока молодой парень торопился в лабораторию. Следом за ним совсем юная девушка катила в кресле старушку, и у Алексиуса защемило сердце — вспомнилось, как он вот так же вывозил на прогулку свою бабушку. Малыш к тому времени уже наигрался с одуванчиками и топал по дорожке следом за коляской. Пухлые губки кривились в болезненной гримасе, но он упорно держался за заборчик. Лекс оглянулся в поисках госпитальной няни, увидел, что та занята с другим ребёнком и подхватил беглеца на руки.
— Вот, кира Атона, держите… Еле догнал, — пошутил Лекс.
— Спасибо, кирас Алексиус, — устало улыбнулась женщина. — Такой шустрый малыш, просто беда, не успеваю следить! Ай, как не стыдно, Алей! Ты же уже большой мальчик!
Няня забрала малыша и посадила в песочницу, но тому это не понравилось, и госпитальный двор огласил басистый рёв.
— Не плачь! — попросила няня. — Скоро за тобой бабушка приедет, — и пояснила для Лекса: — Ждёт, за каждой старушкой бежит, наверное, думает, что за ним.
— У него есть бабушка? — обрадовался Лекс.
— Есть, по материнской линии, и тётя с дядей, только они далеко живут, долго ехать…
Юноша ещё немного постоял, глядя на играющих малышей, и пошёл работать. Князя, стоявшего недалеко, он так и не заметил.
Вильчур пришёл в госпиталь рано: сменить повязку и повторить, уже в третий раз, попытку допросить подозреваемую. Девушка упорно делала вид, что не понимает вопросов, закатывала глаза и стонала, а врач при малейших признаках утомления пациентки выгонял дознавателя вон. Дэвид, разумеется, не сам проводил допросы, для этого есть нужные люди, но пользовался моментом, чтобы проверить рану и…
И лишний раз увидеть Алексиуса — всё же нравился ему этот юноша: спокойный, ответственный, покладистый, воспитанный. И происхождение было очень неплохим, пусть отец из простых, но дослужился до командира, что очень неплохо. Дэвид даже подозревал, что не погибни тот так нелепо на полигоне, рано или поздно Виторас Адамидис вошёл бы во Внутреннее отделение партии Свободы — своеобразную элиту Ринии. Князь коснулся рукой кармана мундира, где с утра лежало ещё непрочитанное письмо от супруги. Врач задерживался, и можно было позволить себе отдохнуть, и Вильчур достал хрустящий конверт.
«Мой дорогой супруг! — Дэвид улыбнулся: с недавних пор княгиня стала начинать свои письма именно так, — Спешу сообщить вам наши незамысловатые новости. Первое, самое важное и, как смею надеяться приятное, это известие о том, что я в тягости. Беременность, по словам доктора, проходит нормально, и к середине осени вы станете отцом. Мы все молимся Четырём за то, чтобы родился здоровый наследник».
Князь отложил лист и несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая сердце: мысль об отцовстве была приятной, не столько разумом, сколько душой. Он понимал, что сын — это продолжение рода, это важно, но так хотелось, чтобы малыш рос в спокойной стране, не раздираемой противоречиями! Нужно написать княгине, чтобы та уезжала из столицы, благо придворных дам, ожидающих ребёнка, отпускали со службы. Обязательно подать об этом прошение и как можно скорее! Дэвид вспомнил, как бережно Алексиус нёс малыша и подумал, что отец из юноши будет неплохой. И одёрнул себя — о чём он думает? Собирался всего лишь предложить партнёрство! Да и то спугнул, теперь, наверное, даже разговор об этом не начать. А жаль — хороший юноша…
Вот только что у него с подозреваемой? И как связан Алексиус Адамидис с подпольем? И связан ли вообще? Пока на эти вопросы нет ответов, а та, что может их дать, молчит, делая вид, что не понимает, о чём идёт речь. Порыв ветра откинул белую штору, пахнуло мокрой землёй, зеленью и солнцем: весна окончательно вступила в свои права, радуя людей. Зима в Никее была слякотной, сырой и неприветливой, не то, что на севере империи, где у Вильчуров было поместье. Это там можно было кататься с гор, играть в снежки и любоваться снежным царством, а тут, если и ложился снег, так ненадолго и тонким слоем. Дальше к югу его вообще не было, зато там выращивали солнечный виноград, ароматные персики и дыни, сахарные арбузы. Дэвид даже думал купить на берегу моря дом, но курорты там будут нескоро, а везти семью в опасные края пока не стоит. Может, когда-нибудь потом, лет через пять. На побережье тёплого моря империи у их семьи был небольшой дом, но здешний морской воздух считался целебным. Сейчас же там слишком неспокойно — вот недавно, неделю назад всего, проводили в провинцию нового губернатора. Как-то он доехал? И словно в ответ на мысли князя, послышался рёв мотоцикла: к крыльцу госпиталя подъезжал курьер. Видно, что его отправили сюда из департамента, а раз не стали ждать, пока князь вернется после перевязки, значит, новости срочные. И Дэвид подозревал, что плохие.
— Господин полковник! Вести из Тарниды!
Князь слушал, как банда дезертиров, прикрываясь громкими лозунгами, сначала разгромила и сожгла небольшую деревушку, где остановился на ночлег новый губернатор с семьёй, как мерзавцы сгоняли в сарай жителей, как сжигали их живыми, как потрошили мужчин и насиловали женщин, и чувствовал волну гнева, удушьем перехватившую горло.
— Отправьте карательный отряд. Уничтожить банду, кого смогут, взять в плен: нужно устроить показательную казнь, чтобы неповадно было. Свидетели преступления есть? Отлично, привезите их сюда, в госпиталь. Наверняка им требуется помощь.
Дэвид говорил быстро, набрасывая короткий приказ, запечатал и протянул курьеру.
— Идите!
Курьер выскочил в коридор, чуть не сбив с ног Лекса со стопкой белья в руках. Парнишка слышал доклад, ужаснулся жестокости и готов был мчаться в злосчастную деревню, сам не зная зачем. Сражаться он не мог, а оказать помощь не сумел бы. Ну почему так случается? В чём виноваты жители деревни? За что убили их всех? За что погибли люди при взрыве на заводе? За что расплачивается маленький Алей? За что до сих пор умирают люди? И эта дурочка, Елена, ещё смеет что-то говорить о справедливости, о равенстве. Как она кричала, что нужно уничтожать оккупантов везде, где только возможно, как обвиняла Лекса в том, что он пошёл работать на врагов, стал их пособником, предал идеалы революции, какими карами грозила, и как рыдала, когда увидела своё обезображенное лицо. А после вдруг успокоилась и сказала, что это её жертва на алтарь борьбы за свободу, братство и равенство. Да уж, равенства хватает, тут не поспоришь: перед смертью все равны. Ладно — Елена, за что боролась, то и получила. А за что расплачивается Лео, навсегда оставшийся калекой? Лекс вспомнил, как ещё недавно был счастлив, пусть его радость была чуть горьковатой, но она была! А потом, по прихоти глупцов, всё полетело в пропасть. Жили ведь нормально, трудно, сложно, но всё было хорошо. Так нет же, захотелось кому-то получить ещё больше благ. И где они теперь? Сбежали, вот точно сбежали, да так, что не найти. А страна, и так перенёсшая ужасы революции, теперь покорена сильным соседом. И ведь не поспоришь — империя в своём праве, не она же начала эту глупую войну!
Будущее Алексиуса, ещё недавно такое простое и ясное, теперь стало совсем другим. Вместо консерватории у него прачечная. Вместо рояля — корыта с грязным бельём. А вместо музыки — гул стиральных машин. Лекс положил стопку простыней на кровать, перестелил постели и побрёл обратно. И лишь там, закрыв двери, он опустился на пол и заплакал, прощаясь со всей своей жизнью.
На плечи опустились тяжёлые руки, обняли, и Лекс прижался к груди, сминая тщательно выглаженную рубашку. И плакал, смывая слезами горечь несбывшихся надежд.
— Не стоит так горевать о прошлом, — тихо сказал Дэвид. — Повернись к будущему, его ты построишь сам.
— С вами? Приживалом?
— Если со мной, я буду рад. Если нет… Что ж, это твоя жизнь, как захочешь, так и проживёшь. Понимаешь? Главное, не дай себя обмануть громкими словами, смотри разумом, чувствуй сердцем.
Лекс уже не плакал, сидел, прижавшись, слушал, как гулко стучит в чужой груди сердце и думал, что все они люди — имперцы или ринийцы, все любят, страдают, боятся и надеются. Просто живут.
А за окном улыбалась весна, звенела птичьими голосами, радовала первоцветами, и кто знает, может, она принесла счастье?
***
Николас бежал по улицам, слыша, как позади грохочет сапогами патруль, как он настигает, надвигается неотвратимостью возмездия, чувствовал, как стучит о рёбра спрятанный в карман револьвер, как жжёт руки свёрток со взрывчаткой. Куда бежать? И как назло, фонари вокруг, не выбросить незаметно опасный груз. Вот как было раньше хорошо: улица освещалась в начале и в конце, слона можно было незаметно пронести, не то, что сейчас. А погоня всё ближе и ближе... Вот-вот настигнет! Ещё немного и схватят, найдут оружие и взрывчатку, поведут в застенки и будут там мучить. Николас точно знал, что он расскажет всё и сразу: не такой уж герой, на самом деле. Только не хотелось проходить через руки опытных имперских палачей, через дознание и пытки. Улица плавно изгибалась, спускаясь к старинному парку, окружающему столичный госпиталь, и Николас прибавил ходу, почуяв шанс на спасение. Там, в кованой ограде, было местечко, где одна из секций прилегала неплотно, и можно было, понатужившись, проскользнуть в парк незамеченным. Погоня уже настигала беглеца, когда он, наконец, протиснулся во двор госпиталя. И там был Лекс, а его можно попросить взять на хранение обычный свёрток. Этот глупец даже не подумает проверить, а Николасу удастся улизнуть. Прошмыгнул между кустами, парень толкнул неприметную дверь в торце здания и прокрался по пустому коридору.
В прачечной тоже никого не оказалось, и, оглянувшись, Николас сунул за стопку простыней свёрток со взрывчаткой, а револьвер положил наверх шкафа. Отошёл, проверил, что оружие не видно и выскользнул за двери. Фух... миновало...
Охранник у выхода проводил его чуть удивлённым взглядом, но так и не вспомнил, когда в госпиталь успел пройти этот подозрительный человек. А Николас спешил уйти подальше, пока кто-нибудь не обнаружил нечаянный «подарочек». О том, чем грозит найденная взрывчатка и оружие бывшему парню, беспечный Николас даже не думал — главное, своя шкура цела.
Опасный «подарочек» обнаружил напарник Алексиуса и сразу побежал к охраннику: заикаясь от страха, что его обвинят во враждебных действиях, немолодой уже мужчина показывал свёрток, спрятанный за стопкой простыней и клялся, что впервые его видит. Ему верили — ясно же, что отягощенный пятью ребятишками отец не станет подвергать их опасности, тем более, что семья живет здесь же, во флигеле для работников госпиталя, буквально в двух шагах, и взрыв неминуемо разрушил бы и его. Или не разрушил, учитывая количество взрывчатки, но повредил уж точно.
Прибывший в госпиталь отряд дознавателей провёл тщательный обыск, и револьвер на шкафу тоже был найден. Уже допросили охранника, вспомнившего подозрительного посетителя, уже составили словесный портрет, уже появился предполагаемый пособник преступника, и начальник Департамента Внутренней Безопасности, уже появившийся в госпитале, понял, что это Алексиус Адамидис.
В госпитале осталась часть дознавателей, а в дом, где жил подозреваемый, уже поехала группа для ареста.
Лекс же ничего не подозревал. Николаса он не видел уже давно и как-то не очень переживал по этому поводу. Гораздо сильнее в данный момент его занимала мысль, стоит ли тратить деньги на тёплую куртку сейчас или отложить покупку на осень, подкопить денег и приобрести уже хорошую, на меху. Зимой в Никее морозов нет, конечно, зато ветра ого-го какие, так и норовят пробраться под одежду.
Парнишка расставлял фишки на карточках, слушая, как друг выкрикивает номера на бочонках, старательно копируя манеру старика Димитриуса. И думал о том, что не стоит торопиться с обновкой.
Как раз в этот момент и появился отряд дознавателей, во главе с мрачным служакой. И вечер сразу перестал быть тихим.
— Помощник дознавателя из Департамента Внутренней Безопасности сублейтенант Ронский. Кто из вас Алексиус Адамидис?
глава 25
Конец мая, начало июня, 1366 год
— Да не трясись ты так! — грубый голос вырвал Лекса из оцепенения.
С того момента, как на пороге их комнаты появились безопасники, парню всё время казалось, что это неправда, что это во сне чужие люди проверяют шкафы, вынимают вещи, складывая их на столе неаккуратными стопками. Это во сне чужие люди открывали крышку сундука, это во сне чужие люди перелистывали книги в поисках непонятно чего. Это во сне ему велели одеваться и повели по коридору под взглядами соседей — обеспокоенных, торжествующих, сочувствующих. Это во сне его привели в мрачное здание на площади и зарегистрировали. И это точно во сне: камера, нары, арестанты, угрюмые лица или похотливые улыбки. Это во сне! Он спит, просто спит! Спит и видит дурной сон. Вот сейчас проснётся и всё станет по-прежнему: дом, кровать, работа…
— Не обидим… — по спине прошлись жадные руки.
— Нет! — Лекс метнулся в двери, застучал в неё, закричал, отчаянно, жалобно, без надежды, понимая, что помощи не будет.
Но, к удивлению, помощь пришла. Лязг двери заставил отпрянуть прыщавого мужичонку, заюлить, оправдываясь. Невысокий имперец окинул взглядом камеру, остановился на Лексе, спросил:
— Нижний? — и, дождавшись утвердительного кивка, велел: — Выходи.
Привели парнишку в одиночную камеру, точно такую же неуютную и пустую. Пустую! Без похотливых взглядов и чужих рук. Лекс забрался на нары, скукожился в углу и замер. Мысли в почти пустой голове ворочались вяло и лениво. Вроде бы и подумать надо, как он попал в такую ситуацию и почему, и не хотелось: больше всего он опасался, что всё произошедшее, суть месть отвергнутого мужчины. Вот не походил князь Вильчур на того, кто будет пользоваться своей властью и принуждать к партнёрству! Да, он сделал предложение о союзе, выгодное, с любой стороны. Только Лекс не хочет продаваться — хватит, уже раз обманулся. Или всё же нужно было согласиться? По крайней мере, он точно бы знал, за что раздвигает ноги. А князь, наверное, не стал бы причинять вред своему… имуществу?
Да! Вот именно это и отталкивало Лекса: чувство, что его собираются купить, как вещь. Что ж, он не продался, и как результат — сидит в камере, обвиняемый непонятно в чём. Алексиус вспомнил о своем коротком опыте подпольщика, но не тот же единичный случай послужил причиной его нынешнего незавидного положения? Или имперцы знали всё о сопротивлении и только выжидали момента, чтобы начать аресты? Почему же тогда Елена по-прежнему на свободе? Хотя её состояние завидным не назовёшь: ожоги так велики, что навсегда обезобразили лицо и тело девушки. Лекс вдруг вспомнил, что Елену перевели из общей палаты, а у пункта дежурного теперь постоянно находился вооружённый охранник, наблюдающий за всеми.
Лекс вспоминал, как имперец внимательно следил за каждым, цепко оглядывая, чуть не щупая глазами. И, видимо, неспроста это всё: и пост охраны на входе в госпиталь, и пропуска, проверки на каждом шагу. Результат — он в камере. А что теперь будет с Деем? Лео? Стариком-соседом? Эти люди заменили ему семью, стали близкими и родными. Что ждёт их, теперь уже родственников преступника? Может, имперцы не станут преследовать невиновных? Хотя, если вспомнить, где Леонидас потерял ногу, вряд ли его сочтут безопасным для Империи.
Как же всё не вовремя-то! Теперь Лексу закрыта дорога назад, в консерваторию. Все мечты когда-нибудь снова заниматься музыкой рассыпались прахом. Больше не будет чуткого инструмента под пальцами, волшебных нот, сливающихся в прихотливую мелодию, да и о личном счастье придется забыть навсегда. Жаловался на тяжёлый труд в прачечной? Что ж, поработаешь на рудниках или куда там отправляют преступников в Империи. Плох был для тебя Верхний? А попробуй стать шлюхой для всех!
Лексу захотелось забиться в уголок, чтобы никто не нашёл, забыть обо всём и…
Нет, лить слёзы о несбывшемся он не будет. Бороться? С кем? С системой, проверенной веками, когда точно известно, что правильно, а что нет? В Хольмарской империи никто не станет разбираться, виновен он или нет, приговор вынесен уже самим фактом заключения под стражу, ведь всем и каждому известно, что из подвалов Департамента нет возврата к привычной жизни.
Сейчас Лекс жалел, что не умеет молиться — хотелось просить Высшие силы о помощи. Не себе, а друзьям, только бы их не тронули!
В квартире, откуда ушли незваные визитёры, забрав с собой хозяина и несколько вещей, вызвавших подозрение — среди них были метрики, свидетельства, договора и другие важные документы — воцарилась тишина. Она повисла в воздухе, вязкая, осязаемая и душная. Страшная.
— А… — Дей сглотнул, чтобы не так сильно дрожал голос. — А куда они повели Лекса?
— В тюрьму, — обрубил кирас Димитриус.
— За что? Он же ничего не сделал! — удивился Дей.
— ОНИ найдут причину, — веско проговорил старик.
— Всё равно, что у них там за причина, мы знаем, что Лекс не виноват, — сразу обоим ответил Лео. — Завтра пойдём в участок.
Дей энергично закивал головой, соглашаясь со своим Верхним: друг попал в беду, значит, ему нужна помощь. Понадобится, так он до самого начальника дойдёт! Как его там? Князь Вил… Забыл…
— Его забрали безопасники, — возразил старик.
— А поровну, если нужно, я и к ним пойду, — упрямо проговорил Дей. — Я прямо к этому князю сразу пойду!
— Так тебя и пустят! — кирас Димитриус скептически покачал головой.
— Пустят! — Деймонд прямо глянул в глаза старика. — Не могут не пустить!
***
— Господин полковник! — Шнайке открыл папку и взял первый лист. — Вчера, в восемь утра, в прачечной госпиталя дежурным санитаром был обнаружен пакет. При проверке было выяснено, что в нём находится динамит в бумажных гильзах, размер А*, в количестве десяти штук.
— Заводской или кустарного производства?
— Изготовлен на заводе города Иллана, княжество Шартане.
— Мы отправили туда запрос, но по моим сведениям, три месяца назад там нашли недостачу взрывчатых веществ на одном из складов. Выяснилось, что к краже причастен один из дежурных сотрудников охраны. Виновный уже понес наказание, часть похищенного найдена, но кое-что так и не было обнаружено. По словам посредника, партию динамита успели отправить заказчику, — вмешался лэр Хьюз, талантливый выходец из небогатой аристократии, в свои двадцать девять лет уже возглавивший лабораторный отдел Департамента.
Князь Вильчур, будучи сравнительно молодым, охотно набирал в свой отдел не только проверенных и опытных сотрудников, но и тех, кто в силу возраста не мог бы претендовать на высокие должности у другого начальника, но отличался хорошими способностями. Многие уже успели добиться существенных результатов, став заместителями, а то и руководителями отделов. Ему было всё равно, из какого сословия вышел человек, главное, чтобы тот работал со старанием и полной отдачей, хотя некоторые начальники предпочитали только аристократов, пусть это и не приветствовалось. Но князь знал, что умные, талантливые, а самое главное – ответственные и усердные люди рождались в любой семье, главное — дать им шанс. Империя такие возможности предоставляла, а Вильчур это всячески поддерживал.
В Департаменте было несколько отделов: Аналитический, Лабораторный, Дознавательский, Экзекуторский, Дневная и Ночная стражи, Арестантский и Секретариат. И в каждом были преданные империи и лично князю люди. Их начальники сейчас расположись вокруг стола на утреннем совещании. Князь уже выслушал пару докладов за прошедшую неделю, когда дело дошло до Шнайке, главы дознавателей. Предыдущие отчёты не принесли ничего нового: обычная рутинная работа. Вильчур уже даже стал мечтать, что и эта неделя пройдёт спокойно, без особых потрясений: задержанные подпольщики и ликвидированная сеть ячеек сопротивления позволяла на это надеяться. И вот сейчас первые же слова Шнайке дали понять, что относительно спокойный период, продлившийся целый месяц, остался позади. Взрывчатка в столичном госпитале, куда ходит к врачу не только Вильчур, но и наместник с семьёй, это было очень и очень опасный сигнал. И неважно, только ли хранили её там или приготовили, чтобы провести взрыв — главное, сам факт.
— Судя по ежедневному отчёту, накануне из госпиталя выходил мужчина, на вид двадцати пяти лет, крепкого телосложения, волосы тёмные, глаза глубоко посаженные, брови широкие, густые, губы узкие, уши слегка оттопырены. Одет был…
— Его опознали? — прервал князь.
Описание предполагаемого террориста было ему смутно знакомо, но вспомнить вот так сразу он не мог. Где-то он встречал похожего человека, и воспоминание было связано с какими-то неприятностями.
— В госпитале он не работает, после опроса сотрудников и пациентов выяснилось, что такой посетитель ни к кому не приходил, — ответил Шнайке.
— Всех опросили?
— Да, тех, кто был на службе или излечении. Но одна из милосердных сестёр, кира Оливия Пандакис вспомнила, что однажды видела похожего мужчину, выходящего из прачечной.
Вот! Вот оно! Зимний вечер, улица, Алексиус Адамити и бугай, зажавший юношу в тёмном переулке. Князь вспомнил мощную фигуру, нависавшую над Лексом, резкий, угрожающий поворот навстречу им с наместником, блеснувшие злобой маленькие глазки под кустистыми бровями, искажённый в злобной ухмылке рот. Какие были у мужчины уши, Вильчур не помнил, но и этого достаточно.
— Мы выяснили имя посетителя, им оказался Николас Персакис, двадцати четырёх лет, уроженец села Ключинки в округе Лартан. Он навещал санитара Алексуса Адамитиса, двадцати лет, уроженца города Никея, санитара прачечной госпиталя.
— Он задержан? — князь постарался, чтобы голос звучал спокойно. — Дал показания?
Очень не хотелось думать, что он ошибся в юноше — вот не похож был тихий спокойный Лекс на ярого подпольщика, готового взорвать здание, полное людей. Но что если он прятал опасные вещи по просьбе своего бывшего Верхнего? Где лучше скрыть тайну, как не под яркими солнечными лучами? К тому же, кто заподозрит в пособничестве террористам молодого человека из хорошей семьи, который к тому же встречается с самим начальником Департамента Внутренней Безопасности? Тут ещё нужно подумать, не было ли сближение с ним, Вильчуром, заданием руководителя подпольной ячейки! Князю приносили досье на Алексиуса Адамидиса: были в его краткой биографии некоторые подозрительные моменты — тут и рытьё окопов на подступах к столице, и партнёр названного брата, потерявший ногу на фронте, и положение Нижнего при активисте партии Свобода, и знакомство с террористкой Еленой Феодораки, и, наконец, посещение заседания подпольной ячейки. И что с того, что оно было однократным? Быть может, тогда ему дали долгосрочное задание, внедрили во вражеские ряды и дальним прицелом? Сколько таких агентов князь выявил за годы службы!
В стройную теорию виновности не вписывался только один факт: отказ от партнёрства с ним, князем Вильчуром. А ведь агент должен был всеми силам удержаться при начальнике Департамента, войти в доверие, стать незаменимым. И князь не знал, перевесит ли этот шаткий аргумент целую серию «за» виновность Алексиуса.
И что ему теперь делать? Радоваться, что судьба уберегла от случайной ошибки или огорчаться, что не удалось приблизить предполагаемого врага, чтобы получать сведения о готовящихся терактах или провокациях из первых рук?
И самое главное: виновен ли вообще Лекс? А если нет, то что делать? Даже если непосредственно не принимал участия в подпольной деятельности, даже если понятия не имел о том, что прятал в прачечной бывший Верхний, по законам империи Алексиус Адамидис является пособником и подлежит высылке на дальние рубежи вместе со всей семьёй. Князь очень хорошо понимал, что, несмотря на все свои личные отношения к задержанному, давать поблажек ему он права не имеет: те, кто собирался нанести вред империи, должны понести наказание.
— …Пришлось отселить задержанного в одиночную камеру, — говорил между тем капитан Эллис, начальник Арестантского отдела.
Князь поморщился, вот что было не сделать это сразу? Пожалуй, нужно ввести это правило, очень актуальное для Ринии: всех задержанных Нижних размещать отдельно от Верхних. Он представил Алексиуса в окружении распалённых долгим воздержанием самцов и почувствовал жалость к юноше. И признательность к работникам арестантского отдела за внимательность и расторопность. Пожалуй, стоит вынести благодарность дежурной смене. И отметить капитана Эллис, лишней запись в личном деле не будет, тем более что службу несёт он добросовестно.
И вновь перед глазами встал Лекс — смущённый, улыбающийся, сердитый, усталый, восхищённый, растерянный…
Испуганный? Ох, мальчик… Во что же ты вмешался!
____________
*Динамиты обычно патронируются в бумажных гильзах 2—3 см в диаметре и 10—20 см в длину, которые запечатываются парафином — он защищает динамит от сырости и как углеводород усиливает взрыв. Выпускаются также и многие другие формы динамитов, от маленьких патронов, используемых при сносе зданий, до крупных зарядов диаметром до 25 см, длиной до 75 см и весом до 23 кг, используемых при открытой разработке полезных ископаемых (информация из сети).
У меня — используется три размера 2/10 см. — А, 25/75 см. — Б и желатинированный для подводных работ — В.
глава 26
Июль, 1366 год
Лео привстал и решительно потянул на себя ручку двери. Тяжёлая створка со строгой геометрической резьбой неохотно поддалась, открывая вход в светлый холл Департамента. Вопреки всем представлениям о подобном заведении, посетителей не встречали вооружённые до зубов безопасники, не было решёток и зверских лиц — обычная стойка, за которой сидел обычный парень в сером мундире с алыми погонами. На столе перед ним лежала толстая тетрадь, стопка бланков и фуражка с гербом империи на околыше. Дежурный, до этого момента что-то записывающий в тетрадь, поднял голову и глянул на вошедших.
— Чем могу помочь?
— Мы… Нам нужно к вашему начальнику! — сходу начал Лео.
— К поручику Акулевичу? — удивлённо уточнил дежурный.
— Акулевич? Нет, нам нужен князь Вильчур, — Дей подошёл и встал рядом с партнёром.
— К нему нельзя, — нахмурился дежурный.
— Нам нужно! Понимаете, наш друг попал к вам, но он не виноват! Нам нужно сказать вашему начальнику, что Алексиус не виноват! Он не при чём, совсем не при чём! — горячо заговорил Деймонд.
— Не волнуйтесь, мы разберёмся, — спокойно ответил дежурный.
— Нам нужно вашему начальнику! – стоял на своём Дей.
— И мы не уйдём, пока не встретимся с ним, — поддержал парнишку Лео.
Дежурный явно не знал, что делать: пропустить к князю просителей он не мог потому, что того не было. Пригласить для беседы к дознавателю, который занимается делом арестованного? А что? Это выход — заодно и допросят свидетелей, раз сами пришли. Тут как раз мимо проходил помощник дознавателя с кипой бумаг, ему и поручил назойливых посетителей дежурный, сопроводив советом узнать как можно больше, чтобы второй раз не приглашать.
Ронский глянул на посетителей, хмыкнул и, подумав, велел проводить их в свободный кабинет на первом этаже.
— А почему туда? — не понял дежурный. — У господина дознавателя свой есть…
— А вы его на третий этаж на руках понесёте? — вопросом на вопрос ответил Ронский.
Дежурный смутился и жестом предложил Лео с Деем пройти с ним. В кабинете, куда он привел заступников и, одновременно, свидетелей было просторно. Небольшой стол, шкаф с пустыми полками, пара стульев, раковина в углу — ничего, что напомнило бы Департамент Внутренней безопасности. Лео подъехал к столу и развернулся, чтобы сразу увидеть, кто войдёт. Почему-то он был уверен, что князь захочет услышать всё сам и испытал острое чувство разочарования, когда вместо начальника безопасников вошёл крепкий мужчина с простоватым лицом и цепкими глазами. Прошёл, постоял, покачиваясь на каблуках, и вдруг спокойно спросил, как те оценивают столь холодную весну.
— А? — растерялся Лео.
— Весна, говорю, в этом году холодная, — терпеливо повторил безопасник.
— Так лето же уже…
— Вот и я говорю, такое жаркое лето, да после неприветливой весны.
— Вы мне зубы-то не заговаривайте! — процедил Леонидас, сжимая руками подлокотники так, что костяшки побелели.
— Мда… Тема погоды вам не интересна… — протянул незнакомец и неожиданно дружелюбно проговорил: — Я старший дознаватель, Шнайке. Лэр Шнайке, если изволите. А вы, как я понимаю, являетесь родственниками кираса Алексиуса Адамидиса?
— Да! — кивнул Деймонд. — Он мой названый брат.
— Это хорошо, что брат. И как же вы не уследили за ним?
— Мы следили! Он не виноват!
— В чём не виноват? — вкрадчиво спросил Шнайке.
— Ни в чём,— отрезал Лео. — Работал в госпитале сутками, на выходных никуда не ходил…
— Так уж и никуда? — не поверил дознаватель. — И в магазин или лавку за продуктами, например?
— Мы вместе ходили, — ответил Лео. — Нас четверо, продуктов много, вот я и брал сумки на колени. Ребята и так устают, что им, ещё тяжести таскать, что ли?
— А разве у вашего брата нет Верхнего? — поинтересовался Шнайке.
— Был, да Лекси погнал его. Надо было раньше, — доверительно проговорил Дей, — да Лекс всё: «люблю не могу…» Дурачок…
— Почему? Может, на самом деле любил?
— Ага, Лекс-то любил, а тому только бы присунуть… — фыркнул Дей.
— И что, где теперь его Верхний, не знаете?
— Нет, ушёл и ладно. Что нам, пасти его, что ли? Та ещё скотина. Я вот не удивлюсь, если Николас куда-то влип и Лекса подставил, с него станется.
— Что, такой плохой человек? — не поверил дознаватель.
— Дерьмо, — припечатал Дей. — Правда, Лео?
— Да, — буркнул его партнёр, прекрасно понимая, что не зря безопасник так внимательно расспрашивает о Николасе. — Бил он парня, не работал, вечно пьяный ходил.
— А на что же пил, если не работал?
Ребята переглянулись и пожали плечами, впервые задумавшись — а, правда, на какие деньги гулял Николас.
— Не знаем, — покачал головой Лео, — но денежки у него водились, это факт.
— Давно вы его видели? — спросил Шнайке.
— Давно, по зиме, вроде. Или уже весна была, не помнишь, Лео?
— Нет. И не хочу о нём вспоминать, кто он мне, брат, что ли?
Шнайке придвинул к себе лист бумаги, набросал что-то на нём, быстро, чуть царапая пером. Дей присмотрелся к странной ручке — пишет чернилами, а чернильницы не видно.
— Приносил кирас Адамидис домой какие-нибудь вещи, свёртки, пакеты?
— Да, с продуктами, раза два или три. Один раз с мазью, ему в госпитале дали, чтобы руки не болели. С вещами, когда им на работе новую форму выделили…
— А что-нибудь ещё? То, что вам он не показывал? — продолжал выспрашивать Шнайке, и Дей подивился, как сильно изменился голос дознавателя: больше он не напоминал доброго соседа, а скорее именно того, кем являлся.
— Не было такого, — резко ответил Леонидас. — И никаких банок, записок или чего-то непонятного. Говорим же, не виноват Лекс.
— Да я верю вам, — мягко проговорил Шнайке, — но вот факты — упрямая вещь!
— Какие ещё факты? — заорал Лео. — Лекс ни в чём не виноват, вот факт. А вы тут вешаете на него всего, что не на кого больше? Других дураков не нашли?
— Успокойтесь, — поморщился дознаватель. — Своими криками вы ему не поможете. Лучше вспомните, с кем встречался кирас Адамидис?
— С князем Вильчур, несколько раз, — мстительно проговорил Дей.
— Вот как? Они были знакомы? — неприятно удивился Шнайке.
— Да! — с вызовом ответил Деймонд. — У них свидания были. А теперь ваш князь забил на Лекса, понял, наверное, что не выгорит ничего!
— Я сделал кирасу Адамидису предложение о партнёрстве. Он отказал, — неожиданно прозвучал новый голос, и, оглянувшись, Дей с Лео увидели в дверях вышеупомянутого князя.
— Угу, а теперь вы ему мстите, да? Или думаете, что теперь-то он никуда не денется? — прищурился Лео.
— Я думаю, что ваш друг и брат попал в очень неприятную историю, и будет очень трудно доказать, что он не виноват.
— Он не виноват! — набычился Дей.
— Верю. Но давайте посмотрим на факты. Он был связан с Николасом Персакисом, знаком с Еленой Феодораки, которая подозревается в подрыве порохового завода, несколько раз его видели выходящим из её палаты. Однажды он даже ходил к ней домой, где, по нашим сведения, укрывается некто Рани, террорист, приехавший в Ринию для создания подпольных ячеек для борьбы с новой властью. И, наконец, среди простыней на его рабочем месте был обнаружен пакет с динамитом, а Николаса увидел охранник на входе.
— Я не знаю, что делал этот подонок в госпитале, может, как раз и принёс динамит, только Лекс ни при чём. Точка, — рубанул Лео.
— Доказательства? Пока это только ваши слова… — Покачал головой князь. — Я, как и вы, хочу помочь Алексиусу, так облегчите мне эту задачу!
— Да если бы мы знали, как!
— А вот сейчас подумаем вместе! Тем более, что вас всех это тоже касается.
И князь сел напротив Леонидаса…
***
Лекс смотрел, как по полу бежит тонкий лучик солнца, перепрыгивает с плитки на плитку, показывая все многолетние шероховатости и неровности. В камере было прохладно, и парнишка зябко ёжился, но неудобства как-то не цепляли, проходили мимо. В голове тоже было странно пусто, будто там не осталось ни мыслей, ни чувств. Только где-то, на грани восприятия, тихо звенело — за что? Он же ничего не сделал…
Лекс не понимал, о чём его спрашивал сыскарь — молодой веснушчатый парень, непривычно серьёзный и строгий. Смотрел на него и не слышал ни слова, головой мотал только и всё, будто разом забыл обо всём. А тот задавал вопрос за вопросом, один непонятнее другого. Почему-то про Елену и Николаса, про какой-то пакет, про динамиты. Да откуда он знает, как его использовать? Ну, да, про взрывчатку слышал. А кто не слышал, в наше-то время, разве что совсем уж глупец!
Только при чём тут он, Лекс? Нет, ну правда — он даже в руках динамит не держал. Пакет? Какой пакет! В шкафу за простынями? Он не знает, откуда там пакет. Не знает, не знает, не знает!
Нет, он не лжёт. Нет, он не приносил взрывчатку в госпиталь. Нет, он не собирался устраивать там взрыв. Нет, ему не нравится работа, но другой нет. Нет, он не мстил империи. Нет. Нет. Нет-нет-нет! Нет!
На все вопросы только одно — нет. Да поверьте же!
И видел — не верят.
Да и почему должны? Кто он такой?
Где-то на краю сознания мелькнула мысль: а поверили бы ему, если б тогда он принял предложение князя? И знает ли Вильчур о том, где сейчас находится Лекс? Наверное, знает. Он же начальник, ему должны докладывать обо всём. Только вот не придёт, не поможет.
А если и придёт так только для одного: задать те же бесконечные и пустые вопросы. И получить такие же пустые ответы.
Зачем? Он же всё равно обречён — отсюда нет выхода. Это другие пойдут к свету, к солнцу, к свободе, а у него впереди только мрак и боль. И пустота…
Пустота без надежды, без любви, без жалости.
Без жизни.
Лекс смотрел на солнечный лучик и не замечал, что по щекам медленно ползут слёзы — это уже не имело значения. Вообще.
Лязг открываемого замка юноша не заметил. Только звук живого голоса, разорвавшего мёртвую пустоту, пробудил на миг от жуткого оцепенения.
— Здравствуй, Алексиус. Поговорим?
глава 27
Лекс смотрел на князя и моргал быстро-быстро, чтобы удержать жгучие слёзы. И чувствовал, что те близко, совсем рядом, вот-вот прольются.
— Извини, что не желаю… вам… доброго дня, кирас, но… — Вильчур помолчал и продолжил, не позволяя себе ощутить жалость к юноше, попавшему под жернова службы безопасности так случайно и глупо. — Но, всё же лучше поговорить нам, чем снова отправлять вас на допрос.
— Я не знаю, что вы хотите услышать.
— Правду. Просто ответь на несколько вопросов. Хорошо?
— Здесь? — растерялся Лекс.
— Нет, — Вильчур встал, приглашая подняться юношу.
— Не много ли чести для меня? — в Алексиусе вдруг проснулся дух противоречия.
— Нет, — просто ответил Дэвид. — Я могу задать тебе эти вопросы здесь и сейчас, но предпочту, чтобы ответы услышал не только я.
— Считаете, что я виноват?
— Уверен, что нет. По крайней мере в том, в чём тебя обвиняют…
— А почему вы говорите мне то «ты», то «вы»?
— Не знаю… — князь пожал плечами, — наверное, потому что очень хочу… Хотел стать тебе близким.
— А сейчас уже не хотите? Боитесь запачкаться связью с диверсантом?
— Нет, боюсь не оставить тебе выбора.
— Будто он у меня есть, — буркнул Лекс.
За разговорами они пришли в кабинет, не в тот, где уже побывал Лекс, а в другой: судя по строгой и дорогой обстановке, это было рабочее место самого Вильчура. В стороне, у столика, сидел молодой мужчина в мундире, и лишь тут Лекс заметил, что князь тоже одет согласно протоколу. И эта одежда — непривычная и пугающая — как-то отдалила их.
— Садитесь, кирас, — кивнул на стул Дэвид. — И не бойтесь, никто не будет применять к вам… Особые меры воздействия...
— А можете? — как-то по-детски беспомощно спросил Лекс.
— Мы не играем в деревянных солдатиков, кирас. И если нужно, спрашиваем жёстко. Порой ОЧЕНЬ жёстко.
— Понятно, — тихо проговорил Алексиус. — Спрашивайте, господин начальник Департамента.
Князь едва заметно поморщился, но поправлять юношу не стал, опустился в кресло напротив и попросил рассказать о Николасе Персакисе. Он задавал вопрос за вопросом, и чем дальше, тем сильнее Лекс понимал, что ничего не знает о своём бывшем мужчине. Ничего. И это оказалось таким страшным! Гораздо страшнее, чем всё поведение Верхнего, всё его неуважение, пренебрежение, презрение, что юноша замолчал, сдерживаясь, чтобы позорно не разреветься, как сопливый подросток. С кем он жил? С передовиком производства? Или человеком, способным подержать своего партнёра? Нет, вот Леонидас настоящий Верхний, глава семьи, защитник, ведущий, несмотря на своё увечье, опора Нижнего. А Николас всего лишь… Мелочный, неумный эгоист.
— Вы знали, откуда у Николаса деньги?
— Я вообще о них не знал, — беспомощно пожал плечами Лекс. — Всё, что было необходимо, покупалось на моё жалованье.
— А где он проводил время? Ведь, по словам вашего названного брата и его Верхнего, кирас Персакис часто не ночевал дома.
— Нет, — покачал головой Алексиус, — иногда от него пахло… Пудрой, что ли… Такой сладкий душный запах… Простите, как от трупа… Мне так казалось.
Дэвид задавал обычные вопросы, понимая, что они ничего не дадут: улик против Алексиуса нет. И, похоже, не будет. Но проблему это не решит — по закону империи Хальмар Лекс косвенно виновен, как бы странно это ни звучало, и должен быть отправлен в ссылку вместе с семьёй. Помочь он мог только одним: вновь предложить партнёрство, но уже на других условиях. Князь жестом отпустил секретаря, поднялся и подошёл к окну, постоял так, глядя на стремительно темнеющее вечернее небо, а потом тихо произнёс:
— Лекс… То, что я сейчас скажу… Прозвучит, возможно, дико и неправильно… Но ты просто подумай, хорошо?
— Я… Ладно…
— Ты виноват и не виноват одновременно… Виновен в том, что оказался связан с врагами империи, в том, что оказался косвенно замешан в преступлении…
— Я ничего не делал!
Вильчур повернулся к нему, глянул быстро, продолжил:
— Ты же был на заседании подпольщиков?
— Да, — растерялся Лекс. — Но только один раз и сразу ушёл!
— И промолчал.
— Но они же мои…
— Соотечественники? Друзья? — понимающе и грустно улыбнулся Дэвид.
Юноша кивнул, покраснев, и сжал пальцы, чтобы те не дрожали.
— То есть ты не захотел предавать своих, так?
— Да.
— А они с лёгкостью приговорили тебя к смерти.
— Как? Но… Откуда…
— Откуда я знаю? Очень просто: тех, кто должен был убить тебя, задержал патруль Ночной Стражи. При допросе арестованные рассказали много интересного, в том числе и о последнем приказе эмиссара имперской оппозиции.
— А почему тогда… Ну… Снова… Я же живой…
— Почему к тебе снова не подослали убийц? — понял его князь.
— Да.
— Возможно, сначала не было исполнителей, а потом они решили, что раз ты молчишь, то не опасен. Я не могу точно сказать… Я же не подпольщик. Но тебя не тронули, даже позволили тебе встречаться с кирой Феодораки.
— А она-то при чём? — не понял юноша.
— Она член ячейки, более того, замешана в подготовке и осуществлении взрыва на пороховом заводе.
Лекс простонал, закрывая лицо руками: он так и знал, что без этой глупой девчонки тут не обошлось! Сама ведь обгорела так, что смотреть страшно! Почему же тогда она ещё на свободе и спокойно лечится?
— Мы следим за ней, нам нужно выявить все связи киры Феодораки.
— А что потом? Её казнят, да?
— По закону, преступницу отправят в вечную ссылку на северные острова. Вместе с семьёй. Тебя тоже. И твоих брата с партнёром, разве что место будет более… Комфортным.
Алексиус кивнул, закусив губу — девушку было жалко: и так пострадала, а тут ещё и такое наказание! И тут до парнишки дошло, что ещё сказал князь.
— Меня? И Дея с Лео? Их-то за что? — он вскочил, шагнул к князю и отшатнулся, увидев печальный и спокойный взгляд. — Всех, да? Всех? Только потому, что я оказался не там? За что? Их-то за что! Их-то… За что…
— Таков закон.
— А можно… — Лекс сглотнул, потом продолжил: — Можно что-нибудь сделать? А?
— Можно… — князь снова отвернулся к окну, будто ему не хотелось смотреть в глаза юноше.
— Что? Я всё сделаю. Скажите, что? Что нужно пописать? Признание? Я готов…
— Нет… Ты в любом случае будешь виновен… Но ты можешь выкупить свою семью.
— Как?
— По законам империи Хальмар ты, как косвенно виновный в преступлении, можешь пойти младшим партнёром в семью. И тогда отвечать за тебя и твои поступки будет старший.
— А Дей и Лео? Кирас Димитриус?
— Они войдут в новый род на равных с остальными правах, — ответил Дэвид.
— Я согласен, — выпалил Лекс, зажмурившись, чтобы не выдать себя страхом. — К кому я должен пойти?
Вильчур долго молчал, словно не хотел говорить, а потом медленно проговорил:
— Кирас Алексиус Адамидис, согласны ли вы и ваша семья войти в мой дом младшим?
Лекс прижал пальцы к губам, всхлипнул, а потом поднялся и тихо ответил:
— Да… Пусть так… Я готов, — и рухнул на пол без сознания.
Князь едва успел подхватить его у самого пола, крикнул, чтобы привели врача, проследил, как юношу уложили на кушетку в соседней комнате, а потом велел секретарю напечатать указ о снятии с кираса Алексиуса Адамидиса обвинений в связи с заключением им младшего партнёрства с князем Вильчур. Понимающий и сочувствующий взгляд Аллена Дэвид предпочёл не заметить, сделав вид, что ничего странного не происходит, и секретарю всё просто показалось. Грин, волей судьбы работающий бок о бок с главой Департамента, быть может, лучше многих понимал мотивы, по которым тот повторил своё предложение молодому ринийцу, да ещё и замешанному в преступлении против империи, пусть и косвенно. И знал, что будь кирас Адамидис в самом деле виновен, никакая симпатия не помешала бы Вильчуру поступить так, как требуют законы. Но раз Алексиус всего лишь оказался не в то время не в том месте, ему ещё можно было помочь, пусть и таким образом. А вот поймут ли другие? Не имперцы, им-то как раз не привыкать, разве что удивятся разницей в положении, а вот местные… Кажется, у юноши есть семья. Как там посмотрят, что он фактически купил их благополучие своим телом и свободой? Аллен хорошо знал, что значит положение младшего, даже не супруга — партнёра. Конечно, князь не опустится до прямых унижений, не станет причинять физическую или моральную боль, но сама мысль, что кому-то приходится платить собой, была отвратительна. Как же радовался Грин, что его упорство, талант и имперская программа помощи одарённым детям помогли ему избежать такой участи!
А князь беспокоится, вон, как внимательно поглядывает на врача. Что ж, Аллену остаётся лишь пожелать ему терпения и удачи, может, что сладится у них, а он, как секретарь, поможет и тому, и другому.
— Как он? — Дэвид говорил негромко, будто боялся разбудить, но врач одобрительно кивнул и ответил, что уже всё в порядке, просто юноша много перенёс, перенервничал, и теперь ему требуется только спокойный сон, не более.
Князь коротко поблагодарил и попросил Грина прислать крепкого солдата — перенести Алексиуса туда, где он теперь будет жить. И послать за родственниками юноши: семью партнёра следовало забрать сразу, пояснив, что отныне те входят в род Вильчур на правах младших родичей. Ох, сложно же им всем будет! Можно было обойтись без таких проблем, но не хотелось оставлять в таком положении юношу, которого хотел ввести в свой дом. Особенно, если есть возможность спасти положение.
А дел предстояло много: сообщить в госпиталь, что кирас Адамидис там больше не работает, пригласить для него учителя этикета, подобрать курс обучения для его родичей — конечно, те не войдут в свет, как Лекс, но Дэвид не считал возможным ограничивать в правах тех, кому просто не повезло родиться в другой стране. Н-да… дел множество, а ведь еще и службу никто не отменял, и Николаса, как раз и виновного в нынешнем положении Алексиуса, следовало найти. Преступник должен быть наказан, а что за Персакисом тянется нехороший след, князь был уверен.
Было ещё кое-что: теперь, когда Алексиус стал официально младшим партнёром имперца, и не просто имперца, а начальника Департамента Внутренней Безопасности, за ним может начаться настоящая охота. Многие посчитают юношу, как минимум, предателем, многие отвернуться от него, многие захотят, если не унизить — кто же осмелится пойти открыто против Вильчура, – но исподтишка нанести оскорбление вполне под силу многим.
Князь покачал головой, думая, что спасая юношу, поставил того в очень непростое положение. И без поддержки тот может просто сломаться, стать слабой тенью самого себя. Не хотелось бы: Лекс ему действительно нравился, и как собеседник, и как человек, и как будущий партнёр.
Что ж, впереди у них нелёгкие времена…
глава 28
Июль, 1366 год
Лекс открыл глаза и уставился на кресло. Странное такое кресло, в камере его не было. И откуда, если подумать, там может оказаться такое кресло? Неоткуда ему взяться, вот совсем… В кресле обнаружился человек. Незнакомый, уже немолодой, в скромном мундире и с книгой в руках, которую очень увлечённо читал. Когда-то, до того момента, как уснул. Позади этой композиции стоял стол с кучей пузырьков и кувшином, а еще дальше открытая дверь, за которой виднелся охранник. Вот это было уже более привычно, но всё остальное совершенно не соответствовало представлению Алексиуса о роскоши имперских аристократов: обстановка вокруг очень скромная. Добротная, удобная — это да, но никакой лепнины, как любила элита Ринии — юноша видел такое в нескольких домах — никакого бархата, ковров или ваз с цветами, не говоря уже о люстрах. Напротив, если бы Лексу предложили самому выбирать, он бы остановился на этой комнате: скромно, строго и удобно.
Мужчина в кресле всхрапнул, и юноша покосился на него — проснётся? Нет, спит, есть время подумать. А ведь было о чём: для начала он дал согласие на партнёрство, причём, если судить по смущённому и виноватому взгляду князя, это был намного худший вариант, чем прежнее предложение. Что это даёт, кроме проблем? Спокойную жизнь для Дея с Лео, надо ещё о кирасе Димитиусе позаботиться. Немало, если подумать. А он что получает? Сытую жизнь? Так не очень-то он нуждался. Возможность не работать? Не перетрудился, если подумать. Шанс продолжить учёбу? Было бы неплохо, только разрешит ли князь. И вот, кстати, как к нему теперь обращаться?
Ладно, об этом потом. Сейчас важно другое — разобраться со своими проблемами, точно выяснить, что от него требуется и определить границы возможностей. Положение у него так себе, если начистоту, грустное. Разве что, князь уж точно не будет распускать руки, как это повадился в последнее время делать Никки. Лекс вспомнил о бывшем Верхнем и ощутил глухую неприязнь — и кого он любил? Это ничтожество, спокойно подставившее его ради собственного спасения? Хорошо, что выставил и жаль, что так поздно! Может, тогда у него был бы шанс начать заново? Он мог бы познакомиться с кем-нибудь или сблизиться с князем, чтобы заключить уже не такой позорный союз, а что-то более приемлемое. Но…
Поздно. Придётся жить с тем, что есть. И тем, кто есть.
Мужчина в кресле вздрогнул, открыл глаза, глянул осоловело и некоторое время ещё смотрел, соображая. Потом вскочил, шагнул к кровати, ухватил по пути стакан с чем-то прозрачным.
— Лэр Алексий, вот, выпейте…
Лекс только рот открыл, оторопело глядя на него.
— А… Вы кто?
— А я Федотий, слуга ваш, лэр Алексий, меня к вам Его Сиятельство приставили, чтоб служил, значит…
— Слуга? — растерялся Лекс. — А почему вы меня так… Странно называете?
— Как же странно? Вы младший князя, вас только так именовать и следует.
— Меня Алексиус зовут, — попытался объяснить юноша.
— Вы теперича младший князя Вильчур, надо вас по-имперски величать.
Лекс пожал плечами, решив, что поздно каяться и не по чину чего-то требовать. Да и человек перед ним маленький, что приказали, то и делает. Так же, как теперь будет делать он.
— Что предать Его Сиятельству? — теребил Федотий.
— Что? — растерялся юноша.
— Я скажу Его Сиятельству, что вам уже лучше.
— А! Да-да… Мне уже гораздо лучше…
Лекс суетливо и неуклюже слез с кровати, обнаружил, что на нем надета длинная рубашка и чуть не запутался в подоле, облокотился о столик, пытаясь избежать позорного падения и всё же не удержался, полетел носом вниз. Упасть ему не позволили чьи-то руки, и это был точно не слуга — Федотий стоял чуть в стороне.
— Я смотрю, что ты чувствуешь себя неплохо, раз встал с постели.
— А… Э… Князь?
— Дэвид, когда мы вдвоём.
Короткий кивок, и слуга исчез из комнаты, а Лекс обнаружил себя сидящим за столом с высоким стаканом в руке. Князь расположился напротив, и юноша уставился на его руки — изящные пальцы потомственного аристократа, едва заметные мозоли на указательном пальце, пятнышко чернил, широкое кольцо с гербом, ухоженные ногти. Лекс рассматривал эти руки, страшась поднять взгляд выше.
— Алекс…
— А что…
Они начали одновременно, и юноша смущённо замолчал, отводя взгляд.
— Продолжай, — мягко проговорил князь.
— Я знаю, что меня… От меня ждут… Требуется… — начал, запинаясь Лекс.
— Нет, не знаешь, — покачал головой Дэвид. — В первую очередь, ты будешь выполнять функции моего младшего партнёра. И это не только… И не столько сексуальные отношения. От спутника князя Вильчур будут требовать безупречного поведения, знания этикета, образованности и умения себя держать как подобает в высшем обществе.
— Но…
— Прости, я не закончил! — поднял руку князь, и юноша покорно умолк. — Почти всё это у тебя уже есть, ты получил неплохое, даже по меркам империи, воспитание. Не хватает светского лоска, неполное образование, незнание этикета, но это дело поправимое. У тебя будет наставник в доме, и… Если захочешь, разумеется, ты сможешь закончить консерваторию.
— Хочу, — тихо проговорил Лекс.
— Хорошо, консерватория возобновит работу с сентября. Если хочешь, ты можешь начать помогать с восстановлением уже с августа.
— А они остались? Много?
— Почти все изъявили желание продолжать работать.
Лекс кивнул, вспоминая своих преподавателей: седого профессора Спанидиса, неопрятного кираса Иоанниди, надменного Заробаласа… А вот интересно, какие лекции будет читать он? Теперь-то кого будет интересовать история партии Свобода…
И как специально — первым, кого встретил Лекс, был зануда Заробалас. Стоит, будто так и нужно, командует рабочими, перетаскивающими огромный рояль. Юноша хорошо помнил этот инструмент, мечтая когда-нибудь сыграть на нём. Но это позволяли делать только лучшим и избранным, а Лекс так и не достиг нужного уровня мастерства.
— Шевелитесь, мухи навозные, — покрикивал Заробалас. — Осторожнее! Это очень ценный инструмент! Куда прёшся, убожище? А ну, пошёл вон!
Мужчина повернулся к вошедшему в холл Лексу, открыл рот, чтобы заорать что-то нелицеприятное — вон как покраснел от натуги. И тут заметил пару охранников позади юноши: князь строго запретил партнёру выходить в одиночестве, мотивируя это опасностью и непредсказуемостью осажденного города. Сам же Лекс, или как его теперь звали, Алексий, думал, что это что-то вроде стражников, чтобы он не сбежал. Но спорить и возмущаться не посмел.
Со дня его появления в доме князя Вильчур в качестве партнёра, прошло уже две недели, и за это время изменилось очень многое. Первое, что понял Алекс, так это — теперь и навсегда его будут звать именно так. Второе: Старший — не просто слово, это вовсе не то, что в Ринии означает Верхний, это и более мудрый, опытный, заботливый, даже ласковый! Первую ночь Алекс до сих пор вспоминал с удивлением, не говоря уже о том, что с тех пор их было немало, и ни разу Дэвид не причинил ему боли. Нежность, которую впервые испытал юноша, потрясла его: оказывается секс это не только удовольствие для одного, и «надо немножко потерпеть» для другого. То, что в постели можно получать наслаждение, оказалось открытием для неопытного и неискушенного парня.
И ожидания, что его будут презирать так же, как когда-то, тоже оказались несостоятельными. Нет, к нему не было того уважения, с которым прислуга относилась к князю, но никто не позволил себе ни косых взглядов, ни кривых ухмылок, ни уничижительных слов. Конечно, отношение к нему было не таким, как к Старшему, так юноша и того не ждал. Неожиданно выяснилось, что князь пригласил (очень настойчиво) переселиться в особняк Лео, Деймоса и старика Димитриуса, объяснив, что теперь те стали слишком уязвимыми перед борцами за свободу Ринии, а убить беззащитных людей для подпольщиков вообще ничего не стоит: Лекс тогда чудом уцелел, и до сих пор непонятно, почему его оставили в покое. Вильчур считал, что у Рани сначала не осталось боевиков — прибыл-то он в составе очень небольшой группы, а после у того появились более важные дела, чем преследование обычного мальчишки.
Вообще, как бы странно это ни звучало, но Алексу пока нравилось жить у князя. Самым удивительным оказалось то, что в постели Старший оказался совершенно не похожим на Николаса. Непонятная нежность, ласка, забота не только о себе, но и о партнёре — и юноша уже лежит на сбитых простынях, переводя дыхание. А всё тело охватывает нега после вспышки удовольствия. И это повторялось ночь за ночью, затмевая прежний негативный опыт. Николас, его эгоизм и себялюбие остались где-то далеко в прошлом, а любовь к нему теперь казалась придуманной, не настоящей.
И словно не награда за хорошее поведение и безотказность, а будто так и нужно, прозвучали слова о том, что Алексу следует пойти в консерваторию и возобновить обучение. Вот потому и стоял сейчас юноша в холле старинного здания, слушая, как распекает нерадивых грузчиков зануда-профессор.
— Адамидис? — Заробалос уже спешил навстречу студенту. — Вы зачем пришли? Занятия еще не начались!
— Я… Я хотел бы узнать, как мне восстановиться, — пробормотал Алекс.
— По всем вопросам – в канцелярию!
— А…
— И кто это с вами? Посторонним нечего делать в храме культуры! — с пафосом заявил Заробалас.
— Простите, но князь Вильчур приказал нам постоянно сопровождать своего партнёра, — один из охранников не сводил тяжёлого взгляда с профессора.
— К-к-князь?
Алексу было одновременно неловко и противно, когда кирас Заробалос мигом стал ласковым и заискивающим, лучше бы уж как прежде, рычал и придирался. К слову, профессор Канопулос ничуть не изменился, даже узнав новый статус своего студента. Он оглядел юношу с ног до головы и велел приходить к началу занятий, пробормотав что-то вроде: «Надеюсь, что теперь успехи будут лучше…»
Что имел в виду старый учитель, Алекс уточнять не стал, только спросил, что стоит подготовить к новому курсу, получил список и, окрылённый, помчался в библиотеку. Как позже оказалось — зря, всю требуемую литературу князь успел выписать из империи.
***
«Дорогой друг! Я так рада, что вы нашли себе партнёра, надеюсь, он не разочарует вас и задержится надолго, если не навсегда. В столице много говорят о новых подданных империи, вспоминают старые фамилии и питают надежду, что их потомки не посрамят своих предков. О том, что вы взяли ринийца младшим по договору мало кто знает, а я не слишком раскрываю семейные тайны. Обязательно напишите, как у вас складываются отношения.
Анна уже почти не плачет, но всё время старается проводить со мной, новая гувернантка очень ответственная особа, но не позволяет себе лишнего, и я довольна её работой. Думаю, что остановлюсь на кандидатуре лирны Ираиды.
Ваша матушка здорова, хоть и выглядит поникшей, видимо, потрясения плохо сказались на ней. Я хотела пригласить её погостить, но настоятельница не позволила. Быть может, вы напишете ей письмо? Я очень надеюсь, что леди Вильчур приедет домой, ей это пошло бы на пользу. К тому же есть и ещё одна причина для этого.
Дэвид, мне нужно сказать вам очень важную вещь, я не была ранее уверена, что не ошиблась, но доктор уверил, что это действительно так, и небольшой совместный отдых принёс свои плоды. Надеюсь, что в положенное время, смогу подарить вам здорового наследника…»
Дэвид сложил листок и положил на край стола. Новости порадовали, он даже не ожидал, что Элизабет понесет так быстро – но всё же здоровая молодая женщина предназначена для деторождения. Сезон она ещё проведёт в столице, а после, разумеется, уедет в поместье, где останется до тех пор, пока ребёнку не исполнится трех лет. Жаль, конечно, что матушка не может быть в это время рядом с невесткой и внуками, но войти в дом второй, где много лет была полноправной хозяйкой, она не сможет. Нужно будет позже пригласить её в столичный дом, Дэвид покупал его сам, там нет ничего, что могло бы вызвать печальные воспоминания. А настаивать и просить он не станет: мать сделала свой выбор.
Что же касается просьбы написать об Алексе…
Князь провел пальцем по сгибу письма — а о чём вообще писать? Не складывается у них пока.
глава 29
Август, 1366 год
Алекс отложил ручку и размял пальцы. За последний месяц он столько писал, что уже скоро мозоли образуются, а чернила начнут заказывать бочками — этикет, геральдика, история, искусство поддержать разговор, семейный кодекс и многое другое, и это несмотря на подготовку к занятиям в консерватории и танцам. Хорошо ещё, что двигаться под музыку он умел — сказывалось музыкальное образование, но в империи танцевали совсем другое. Там никто не двигался энергичным шагом, размахивая в такт руками, не строил живые пирамиды на сцене, долженствующие символизировать что-то патриотическое, зато полонез, вальс, котильон, а при дворе, говорят, даже менуэт ещё в ходу. Ужас просто – и везде нужно чувствовать себя уверенно, причём в парных танцах следовало и вести, и быть ведомым. Хорошо, что не нужно заучивать всякие новомодные, вроде фокстрота, их пока используют при неформальных встречах, где-нибудь дома. Дэвид как-то обмолвился, что каждая замужняя леди обязана проводить вечерние салоны, где встречаются друзья, а к ним в дом будут приглашаться ещё и знаменитости, и дело младшего партнёра стать помощником хозяйки дома. А как вести светскую беседу, если всё, о чём Алекс говорил раньше, – это о видах классовой борьбы и движений за освобождение угнетённых?
А ещё были проблемы с партнёром. Соглашаясь (вынужденно, надо сказать) на предложение князя, Алекс ожидал участи постельной грелки, думая, что ему будет позволено очень немного и мечтал лишь о разрешении заниматься музыкой и посещении библиотеки. А оказалось, что младшие выполняют множество обязанностей, начиная от ведения хозяйства и заканчивая сопровождением старшего на всякие светские мероприятия. И вот в этом была огромная проблема! Нет, в затылке Лекс не чесал и в носу не ковырял, всё же бабушка дала достойное воспитание, но как оказалось, этого было недостаточно. Ох, сколько же там было условностей, сколько правил, законов и нюансов! Иногда юноше казалось, что он неотёсанный мужлан, который никогда не выучит, какой прибор взять за столом, что делать, когда к нему обращаются более высокие по положению и как вести себя с теми, кто находится ниже по социальной лестнице. Князь в данном случае мог служить настоящим эталоном поведения, но он не всегда был рядом, чтобы копировать его действия.
Вот, кстати, о нём…
А что о нём? В постели Дэвид оказался заботливым и нежным любовником, а в жизни…
Иногда князь пугал своего партнёра, просто до ужаса. Нет, о своей работе Вильчур не рассказывал, но мелкие детали говорили о том, что не всё так просто, что он не ограничивается кабинетом, выслушивая только доклады подчинённых, а посещение допросных – не редкие эпизоды, а почти ежедневная рутина. Несколько раз Алекс даже замечал капельки чужой крови на одежде старшего. А иногда взгляд князя становился страшным, пронизывающим, наводящим ужас.
Постепенно юноша стал понимать, что его партнёр вовсе не мягкий и ласковый человек, что такой никогда не добился бы столь высокой должности, что всепрощение вовсе не его конёк. И случай с самим Алексом скорее исключение, чем данность: с другим князь не стал бы церемониться, предлагая выбор, а поступил по закону, отправив вместе с семьёй в ссылку. И ехать бы им сейчас в теплушке куда-нибудь на окраину империи. И лишь желание Вильчура получить понравившегося партнёра позволило юноше относительно благополучно пережить сложившуюся ситуацию. Да уж, не так и безгрешен князь, как можно было бы подумать, глядя на блестящего офицера.
А ведь были ещё Лео с Деем и кирас Димитриус. Там вообще всё сложно, уж просто дальше некуда. Леонидас просто злился, когда их забрали и буквально силой привезли в дом князя. Комнаты им выделили во флигеле, предоставили новую одежду, приставили слугу, кормили с хозяйского стола, относились, как родственникам партнёра князя… И… На этом всё
И Лео это бесило: он не привык ничего не делать, быть иждивенцем, а уж тем более на содержании у богатого имперца, ставшего волей судьбы или его самого партнёром друга. Считая Лекса кем-то вроде младшего братишки, парень думал, что тот мог бы стать кем-то большим, чем кастелян в госпитале, пусть даже столичном, и уж тем более не быть постельной грелкой у князя. Вот только выбора им не предоставили: появившийся невысокий человек с холодными глазами просто и спокойно объяснил, что им грозило по результатам расследования. Конечно, кирас Адамидис прямо не виновен… Пока…
Но был бы человек, а статья найдётся! И по законам империи, даже косвенная вина должна быть наказана, чтобы в следующий раз выбирали себе друзей и знакомых внимательней. Им предстоял долгий путь в ссылку, трудные условия жизни и понижение в правах, но кирас Адамидис согласился на предложение князя Вильчур войти в его дом на правах младшего партнёра и тем самым спас положение. И этот факт бесил ещё больше.
Как мог глупый мальчишка соглашаться на такое! Это же фактически перейти на содержание, почти заняться проституцией, разве что с одним человеком, а не со множеством клиентов.
— Вот дурак! Зачем он вообще согласился? — рычал Лео. — Ну, повесили бы на него приговор, отправили куда-нибудь в деревню. И там люди живут, никто не умер пока.
— Лео… — Дей с тревогой смотрел на Верхнего, не зная, как успокоить. — Не нужно сердиться, ты же понимаешь, что в ссылке бы мы не выжили.
— Почему? Мы что, тупые совсем?
— Потому, что нас никто не собирался отправлять просто в деревню, — пояснил Дей. — Я тут посмотрел места ссылок, эта такая… Такие гиблые места, жуть просто.
— Да нормально было бы, не кипешись. Ну там помёрзли бы зимой немного, так нам не привыкать… Всё равно выбрались бы.
— Ой, не знаю… — протянул Дей.
— Мы и без князя прекрасно справлялись, зачем нам его подачки?
— Это не подачки, — раздался холодный голос, и ребята повернулись к двери, рассматривая появившегося там князя. — Вы семья моего партнёра, я обязан вас содержать.
— Что, так прямо и обязаны? — с вызовом спросил Лео.
— Да, в вашем случае.
— Что значит, в нашем? Мы, что, прокаженные? Или там ещё как?
— Ваш названный брат подписал договор о полном вхождении в род, иначе вас всех ждала бы достаточно печальная участь. По законам империи, вы теперь и мои родственники, пусть и не по крови или родству.
— Всюду ваши чёртовы законы! Жили мы по своим, так нет же, пришли и диктуете свои правила, — буркнул Лео.
— Простите, но это ваши солдаты напали на империю, — усмехнулся князь. — Императору давно надоел гнойник на границе, но первыми бы мы не начали войну. Напакостили — разгребайте.
— А почему вы арестовали Лекса? — вступил в разговор Дей. — Вы же знали, что он не виноват.
— Откуда? — изумился Вильчур. — Алекс…
— Лекс, — поправил Лео.
— Нет, — покачал головой князь. — После вхождения в семью Вильчур он стал именоваться по традиции империи, так что привыкайте к его теперешнему имени.
— И почему это? — неприязненно поинтересовался Лео. — Он прожил Алексиусом двадцать лет, и это никому не мешало.
— Он стал имперским гражданином, — отрезал князь, — более того, он мой младший, и этот вопрос не обсуждается. Да, у меня были сомнения в невиновности Алекса, некоторые факты указывали на его связь с подпольем, пусть и косвенную. Но слишком мало "за" и слишком много против. И я сделал выбор. В некоторое нарушение закона, каюсь, но, думаю, вы не очень-то и против этого выбора?
Лео пожал плечами, словно говоря, что это не самое главное в ситуации — у них других проблем хватает. Но озвученные, они вдруг показались мелкими: на заявление, что жить приживалами никто не нанимался, князь спокойно ответил, что его родственникам всегда найдётся работа, и их не трогали лишь потому, что дали время осмотреться. И если те хотят чем-то заниматься, то нужно сказать Алексу.
— Почему? Разве он занимается… Ну… — Дей не знал, как озвучить свои сомнения.
— Он мой младший, — как-то ответил Вильчур.
— И что? — не понял парнишка.
— Младший по традиции занимается хозяйственными делами.
— А ваша жена? Только детей рожает?
— Почему? Она делает то же самое, только в поместье, — пожал плечами князь.
Он прошёл по комнате, взглядом попросил разрешения, чем несказанно удивил Лео, и сел у стола. Дэвид не знал, как объяснить то, что ему кажется привычным и незыблемым, что у них в норме такие семьи, когда у старшего есть супруга и младший муж. И когда считается правильным заботиться не только о том, кто вошёл в твою семью, но и о его родственниках, даже если брак совершался по обоюдному согласию, и их перехода в род не предвидится. Что такие ситуации, как у них, редко, но случаются, и это не вызовет никаких вопросов. Что никто и никогда не будет относиться к Алексу с презрением. Что Элизабет примет юношу: не как мужа, разумеется, он , князь Вильчур, этого не допустит, но как названного младшего брата. Что он больше не нищий работник госпиталя, а уважаемый человек, и, наконец, что теперь Алексу доступно гораздо больше: захочет продолжать обучение — получит желаемое, стоит только попросить. Надумает купить себе автомобиль — легко, младшему выделяется немалое содержание, хватит на любые развлечения. Только как это объяснить Алексу? Он будто закуклился, закрылся, не идёт на контакт, просто и безропотно выполняя требуемое.
А юноша действительно жил будто во сне. Мимо него проходили люди, что-то говорили, что-то заставляли делать, куда-то отправляли, а он просто плыл по течению, просыпаясь только ночами, когда старший касался его нежно и бережно. Моменты близости были феерическими, он будто добирал то, чего не испытывал до этого никогда, словно взлетал, плавясь от наслаждения, впитывая ласку, заботу, а может, любовь. В тот миг, когда наслаждение пронзало его от макушки до пяточек (а юноше казалось, что это именно так, как ни банально или глупо это бы ни звучало), в этот момент Алекс искренне любил своего партнёра, не духовно, а телом, плотью, чем-то низменным. Но приходило утро, и все тревоги, все недомолвки, весь страх перед будущим возвращались, и Алекс вновь погружался в беспросветную тьму. Её слегка разгоняли занятия в консерватории, но часть преподавателей и студентов заискивала перед новым статусом юноши, часть презирала и ненавидела, а кто-то вообще не замечал, что устраивало больше всего.
Как ни странно, все точки над i расставил кирас Димитриус. Старик, прошедший трудный путь сначала подпольщика, потом пламенного революционера, а затем рядового члена партии, внезапно высказал одну простую и мудрую мысль:
— Ты, Алексиус, перестань уже думать. Все твои проблемы от того, что ты слишком много размышляешь о том, о чём не нужно. Судьба дала тебе ещё один шанс, пусть странным и корявым путём, но ты получил новые возможности, у тебя теперь есть семья, и не только мы, а настоящая: муж, его жена, дети… Или ты думаешь, что от тебя теперь требуется только раздвигать ноги? Забудь! Князь не Николас, он уважает тебя, это видно. Так будь достоин этого.
— А любовь? — печально спросил Алекс.
— А любовь придёт, главное – не оттолкни её.
Юноша с силой провел ладонями по лицу, стирая боль и сомнения, и ясно и светло улыбнулся старому другу.
— Спасибо! Я не знаю, чем у нас всё закончится, но лучше так, чем быть одному.
— А ты и не один,— мягко ответил старик, — нас много.
Вечером Алекс впервые за всё время робко постучался в кабинет князя. Сказать, что тот удивился, значит, ничего не сказать, но всё прошло как-то тихо, и юноша, уже засыпая, подумал, что по дороге семейной жизни всегда идут двое. И от него зависит очень многое, если не самая трудная часть: князь работает, и его служба империи не самая чистая и благородная. Значит, дома его должен ждать любящий и заботливый муж, который проследит, чтобы ужин был вкусным, а у кровати стоял бокал подогретого вина с пряностями.
Что ж, он, Алекс Вильчур, младший муж князя, добьётся этого.
глава 30
Октябрь, 1366 год
Дей выпрямился, поднимая перед собой стопку книг, и грустно оглядел оставшиеся завалы. После того, как они вошли в семью князя, тот дал им время привыкнуть, а затем потребовал — не попросил даже или предложил — чтобы они приложили хотя бы минимальные усилия для соответствия новым требованиям. Все возражения, что младшим мужем Вильчура стал Алекс, а вовсе не они, были проигнорированы, и вот теперь приходилось нести всю эту груду «нужной» литературы, и не просто сложить на полку, а внимательно изучить. Завтра придёт учитель и будет гонять их, как скаковых лошадей по каждому заданному вопросу. И плевать, что к концу дня они напоминают себе этих самых лошадей, только загнанных. Первое время Деймонд искренне старался учиться, а потом понял, что начинать нужно с азов, что слишком огромные пробелы в знаниях, а ни кирас Димитриус, ни, тем более, Лео, помочь ему не могли. Иногда забегал друг, быстренько что-то пояснял и снова исчезал. Оказалось, что от Алекса никто не ждал только постели, зато заданий навесили ого-го сколько! За день он делал столько, что просто удивительно было, как успевал.
И ведь успевал как-то! Юношу видели то в кладовой, то на кухне, то в саду. Он бегал по дому, занимаясь одновременно всем, не забывая при этом ходить в консерваторию. И ведь такая насыщенная жизнь пошла Алексу явно на пользу: он посвежел и казался каким-то спокойным, будто до этого его носило по бурному морю, а вот теперь, наконец, появилась тихая гавань. Юноша даже слегка поправился, что, впрочем, его нисколько не портило.
— Так… А этот портрет чуть выше, — командовал младший хозяин слугам, с натугой держащим тяжёлое полотно.
На днях князь попросил заняться главным залом, сообщив о предстоящем приёме, на который ждали и наместника с семьёй. Когда Алекс услышал об этом событии, то порядком струхнул: как он справится? И как к нему отнесутся посторонние? Прислуга не делила хозяев, кто старший, а кто нет, но вот имперские аристократы могли с осуждением отнестись к поступку князя. Алекс уже получил два письма от княгини с уверением в уважении и поддержке, но это совсем другое! Он уже узнал, что его положение в семье очень зыбкое — между ним и князем был только договор о партнёрстве. Нет, юноша был уверен, что прекратив отношения, Дэвид не оставит его без средств к существованию, но хотелось какой-то определённости. Раньше, с Николасом, он даже не думал о таком, довольствуясь тем, что имел — любовью. Или, как Алекс понимал сейчас, её жалким подобием. Тем больше ему хотелось почувствовать её сейчас, когда на смену эгоистичному Верхнему пришёл заботливый и нежный князь. С ним хотелось оставаться, прожить вместе если не всю жизнь, то хотя бы долгие годы.
Но не хотелось, чтобы друзья и знакомые князя с презрением смотрели на его младшего партнёра, улыбаясь в лицо и осуждая за спиной. Пережив на собственном опыте подобные пересуды, Алекс не желал этого никому другому, он даже о своём прежнем Верхнем не отзывался плохо, считая, что были в той связи и какие-то приятные моменты. Иногда.
Недавно из империи пришли некоторые вещи, отправленные княгиней — те, что должны были придать новому дому облик, присущий роду Вильчур, благо только портретов родоначальников было по нескольку штук.
Алекс отошёл в сторону, окидывая взглядом общую картину. На него сурово смотрел надменный седой старик в парике. Рядом с ним висел портрет его супруги, полной дамы в шляпе и смешными мушками на щеке в виде сердечек, звёздочек и бабочек. Юноша подивился на причудливую моду и перевёл взгляд на другую сторону — там были размещены пейзажи. Ему казалось, что поучилось неплохо, но что скажет Дэвид?
Ничего не сказал, мазнул взглядом по стене, сжал благодарно плечо и попросил не беспокоить до ужина — устал.
Алекс на собственном опыте знал, чем именно занимается князь, но предпочитал не думать об этом, зная, что на самом деле ему сказочно повезло: не будь они знакомы до ареста, была бы ему прямая дорога на край света, да не одному, а вместе с близкими. Сейчас же всё сложилось неплохо, главное — старый кирас Димитриус хоть под конец жизни поживёт спокойно, в сытости и тепле. Да и ребятам станет жить легче, особенно Дею, взвалившему на себя большую часть обязанностей в их маленькой семье. Лео старался, но… Его возможности были сильно ограничены.
— Цветы не успели доставить, — растеряно проговорил Алекс, когда до появления первых гостей оставались считанные часы.
— Вы не успеете повторить заказ в другом цветочном магазине, — с лёгким неодобрением в голосе заметил дворецкий.
— Да…— юноша поднял голову и глянул прямо ему в глаза, — и не буду стараться. Пошлите служанок в парк, пусть наберут веток рябины с ягодами и нарежут сосновых. И клён не забудьте, у нас будет приём в осеннем стиле.
— Что скажет на это Его Сиятельство?
— С князем буду разговаривать я. В любом случае, пустые вазы ему понравятся гораздо меньше.
Однако, вопреки опасениям, Дэвиду понравилось. И Алекс, поймав одобрительный взгляд Старшего выпрямился, готовясь встретить первых гостей.
— Князь! — наместник почти по-отечески обнял Вильчура. — Примите мои поздравления! Несомненно, появление в семье ребёнка любого пола, всегда радость. Но когда первое дитя — сын, наследник! Это радость вдвойне. Передайте мои поздравления княгине, она воистину героическая женщина!
Дэвид не видел в деторождении ничего особенно героического и не понимал, почему многие так упорно говорят, что дело женщины быть только супругой и матерью. Тем более, что владелице огромного поместья заниматься только этими обязанностями совершенно невозможно — она полноправная хозяйка всего в самом полном смысле слова.
Сообщение, что супруга благополучно произвела на свет здорового мальчика, пришло около месяца назад, и вызвало у Дэвида тихую радость, смешанную с гордостью. Было приятно осознавать, что Элизабет не пошла на поводу новомодных веяний, говоривших, что рожать нужно как можно позже, дабы подольше сохранить молодость и красоту. Сейчас, представляя супругу с малышом на руках, он ощущал прилив нежности и любви и жалел лишь о том, что находится сейчас далеко от родных ему людей. И в такие минуты это горькое чувство скрашивал Алекс, оказавшийся не только умным и приятным молодым человеком, но и отзывчивым и нежным любовником. Пришлось, конечно, постараться, чтобы раскрыть его, вызвать доверие, но старания того стоили. Дэвид не ошибся, предлагая партнёрство безвестному ринийскому юноше, всё чаще убеждаясь, что сумел отыскать жемчужину в навозной куче.
Да, Риния, чем дальше, тем больше напоминала эту самую кучу. Проблемы множились, а люди, отвыкшие думать и брать на себя хоть какую-то ответственность — а многие и не умели: их отучали мыслить с самого детства — продолжали жить по инерции, совершенно ничего не меняя. Разве что «борцы за свободу» ещё как-то колыхали это болото, но лучше бы они этого не делали: слишком много жертв из-за их деятельности. Вот как раз недавно он встретил ту девушку, Елену Феодораки: бежала куда-то с кучей свёртков. Князь отметил, что, несмотря на обезображенное после взрыва лицо, она кому-то показалась привлекательной. Это было особенно заметно по сильно выступающему вперед животу.
Вот такие как она и совершали взрывы и диверсии. И ладно бы, если б работа велась только против имперцев, в конце-концов это можно было как-то понять, но ведь все эти революционеры убивали и своих соотечественников. Вот недавно был зверски замучен старый профессор, преподававший в медицинском университете. Дэвид вспомнил, в каком виде было найдено тело, и почувствовал тошноту. Непосредственных исполнителей этого акта устрашения уже арестовали, и теперь они усиленно каются в камерах, попутно закладывая своих командиров. Недолго и тем гулять на свободе, скоро, очень скоро одни поедут на окраину империи, работать на её благо, а других ждёт казнь на тюремном дворе. Однако, погибших не вернуть… Сглотнул несколько раз, справляясь с дурнотой, и ободряюще улыбнулся Алексу, беседовавшему с герцогом. Судя по обрывкам разговора, говорили они о музыке, приятная тема для обоих.
Князь решительно отогнал все мысли о службе и вернулся к гостям — всё-таки это приём по случаю рождения наследника рода Вильчур, а не разбор происшествий за последнюю неделю.
Музыка, танцы, ужин, убранство зала – всё было подготовлено почти безукоризненно, особенно Дэвиду понравилось, с каким блеском младший вышел из сложившегося положения с цветами. Кстати, нужно будет разобраться, по чьей вине была сорвана поставка букетов на приём.
— Князь, — на него нацеливался веер. Леди Амелия, прибывшая с супругом, специалистом по торговле, укоризненно смотрела на него. — Вы будто витаете в облаках, с вашей стороны неприлично оставить младшего без поддержки.
— Простите, баронесса, действительно задумался. Каюсь и готов исправиться, — шутливо прижал руку к груди Дэвид.
— Тогда пригласите даму на танец, — нарочито строго проговорила баронесса.
Князь кружил леди Амелию в танце, отвечал на вопросы, сам что-то говорил, а в голове между тем снова и снова всплывали сухие слова донесений агентов о готовящихся взрывах, об активизации отдельных молодых людей, примкнувших к подпольным ячейкам, и он понимал, что работы ему предстоит очень много. Сменится не одно поколение, пока все одиозные и вредные идеи о всеобщем равенстве и братстве канут в Лету. И из нынешних двадцатилетних юношей и девушек очень немногие смогут принять законы империи, жить и трудиться во благо своей обновлённой родины. Остальные…
Остальные… О них нечего и говорить. Хорошо, если они просто сопьются и умрут, не оставив после себя потомства. А если нет? Если такие, как Елена, не только нарожают детей, но и передадут им свои убеждения? А ведь она ждёт ребёнка, кто вырастет у такой матери? Очередной борец за свободу Ринии. Князь надеялся, что тяжёлая травма (во многом она сама в ней виновата) как-то успокоит женщину. Наивно, конечно, так думать, но кто знает? Может, будущее материнство пойдёт Елене на пользу...
— Князь?
А вот и Алекс, принял у слуги бокал, принёс партнёру, заметив, что тот слегка облизнул пересохшие губы.
— Спасибо, — благодарно улыбнулся Дэвид,решив, что хватит уже думать о службе на балу.
Баронесса, чей возраст уже приближался к пятидесяти годам, была весьма энергичной особой, и Вильчур даже слегка запыхался, пытаясь успеть за своей дамой в танце.
— Всё хорошо? Ты немного бледен, — заботливо спросил князь.
— Немного устал, не беспокойтесь. Всё-таки, это мой самый первый приём.
— Твой дебют, — улыбнулся Дэвид.
— А это что-то значит?
— Конечно, особенно для девушек. Для дочерей из знатных семейств каждую осень устраивают балы дебютанток.
— О!
— Да, и самый важный из всех – это бал в императорском дворце. Это очень важно, на своём первом взрослом балу быть представленной самому императору.
— А вы тоже были на таком празднике? — спросил Алекс.
— Был, но если ты имеешь в виду, был ли представлен императору на балу, то нет.
— О! А я думал…
— Император принимает парады в военных академиях, выпуски в университетах, где его знакомят с выпускниками.
— И вы тоже были представлены ему там, ну, на параде?
— Я – нет. Моя семья связана с императорской очень дальним родством. На трон мы никоим образом не претендуем, зато имеем некоторые привилегии, например, запросто бывать при дворе.
— Понятно, значит, император знакомится с детьми аристократов по-разному, — кивнул Алекс.
— С дочерьми только на балу дебютанток, а вот с сыновьями — да. И потом, среди выпускников высших академий не только отпрыски аристократов. Любой талантливый человек, будь он хоть сын сапожника, имеет возможность учиться.
— Любой?
— Да, — подтвердил князь, — главное, чтобы было желание. Отбор, разумеется, очень жесткий, но желающих всё равно много.
— А те, кто не сдал экзамен?
— Они учатся в заведениях рангом пониже, — пожал плечами Дэвид. — Но что это мы с тобой о серьёзных вещах? У нас же приём, бал, танцы… И я приглашаю тебя на танец.
Алекс смущённо опустил глаза, не зная как сказать, что не умеет танцевать. Но оказалось, что нужно только довериться партнёру. Как уже пора сделать в обычной жизни…
Довериться и принять? Да, наверное, принять. Не только разумом, но и сердцем.
глава 31
екабрь, 1366 год
— Нет, — тихо произнёс Алекс. — Мне не нужна охрана, на меня и так смотрят…
Он не договорил, но князь Дэвид понял, что Младший имел в виду. Он прекрасно понимал, как будут относиться к человеку, ставшему партнёром имперца. Добровольно и с охотой принявшего его опеку, фактически став человеком на содержании. И пусть в их отношениях всё совсем не так, но кто будет разбираться.
— Алекс, пойми, это необходимо… — мягко настаивал князь, не зная, как убедить юношу в необходимости охраны: на днях были арестованы многие из подпольных ячеек, но некоторые смогли скрыться. Дэвид справедливо опасался мести за это, а если не смогут достать его, то что мешает отомстить дорогому ему человеку?
Несмотря на аресты, подпольщики в последнее время вновь активизировались, кое-где вспыхивали стихийные волнения, пока ещё небольшие, пока ещё немного человек выходило, вдохновлённые звонкими лозунгами, но это пока. Империя наложила тяжёлую руку на присоединённые земли, требуя неукоснительного выполнения законов, настаивая на том, что для получения денег нужно работать, а не громко аплодировать на собраниях. Многим это не нравилось, особенно тем, кто привык прикрывать своё ничегонеделание пресловутой партийной работой. Тихое, – ещё тихое, – роптание грозило перерасти в серьёзные волнения, когда придётся вводить в город войска, чтобы утихомирить толпу. И это было плохо, очень плохо — разрушится то, что с таким трудом восстановили. А ведь разъярённые люди, подогретые громкими выступлениями ораторов, подкреплённые горячительными напитками и желанием вернуть тихую, пусть и не очень уютную жизнь, не будут разбираться кто прав, а кто нет. Они начнут рвать всех, до кого смогут дотянуться. И первым под нож попадут такие, как Алекс. Князь не был уверен, что успеет вывести его из под удара, а потому хотел хотя бы сейчас обезопасить того, кто стал близким и почти родным.
— Кому необходимо? Вам? Чтобы показать свою значимость?
— Нет, чтобы уберечь тебя от беды.
— И что со мной может случиться в стенах консерватории? Нападение маньяка-скрипача? Он заколет меня смычком? Или кто-то из вокалистов зверски замучает меня своим пением? Нет, и не настаивайте. Я больше не буду ходить с охраной.
Алекс вскинул голову, упрямо глядя в глаза Старшему, и повторил отказ. Тому пришлось только смириться, наказав солдатам следовать за непокорным мальчишкой незаметно. Мало ли…
И что самое странное — друзья Алекса в этом вопросе были солидарны с князем, пытаясь объяснить, какую глупость тот совершает, отказавшись от сопровождения вооруженных людей. Юноша даже немного обиделся, когда даже Дей поддержал Вильчура, бросив что-то про мальчишек, не понимающих вообще ничего. Дэвид молча с ним согласился — они были вместе уже не один месяц, а никаких сдвигов в отношениях не было. Алекс был ласков и заботлив, отзывчив в постели и приветлив с гостями, но не более того. Юноша, словно закрытая шкатулка, хранил свои тайны.
Несколько раз Дэвид заставал того за просматриванием каких-то бумаг, но при появлении его в комнате, их тут же убирали в сундучок и закрывали на ключ. Можно было вскрыть и просмотреть — для человека с таким опытом, это не составило бы особого труда, но князь не хотел нарушать хрупкое доверие, появившееся между ними.
— Я сегодня задержусь на службе, — проговорил Вильчур, решив продолжить разговор позже.
Он ждал сообщения из империи, куда отправил запрос о местонахождении родственников Алекса, надеясь, что их появление как-то поможет разбить кокон, куда скрылся Младший. Жаль, что по законам предложить заключить помолвку князь сможет только через полгода после заключения выкупного партнёрства, а вступить в брак — вообще через год, не ранее. Он понимал, что развитию их отношений очень мешает неопределённость, но как донести до юноши, что в любом случае не оставит его без помощи и поддержки, не знал.
«Дорогой друг! Ваши советы относительно новинок беллетристики оказались очень кстати. Модные в этом сезоне авторы, даже на мой неискушённый взгляд, не тронули моего сердца. Их произведения показались скучными, поступки героев — надуманными, а сюжет — странным. В самом деле, разве может аристократ, воспитанный в духе традиций предков, отринуть всё, чему учили его наставники, забыть славные примеры родителей, честь и долг, более того, оставить семью, детей и уйти в скит ради сомнительной радости созерцания прекрасного в природе? Я могла бы понять, если бы он почувствовал стремление к духовному просветлению и удалился в монастырь, дабы там, в тишине и покое ощутить единение с богами. Но вот так, глупо и недальновидно? Нет-нет! Сначала стоило воспитать достойного преемника на посту главы рода, поддержать на трудном жизненном пути детей, сберечь супругу, и лишь потом уйти по зову сердца. Не понимаю, почему столь глупым романом так восторгаются в свете? Я рада, что наши мысли и чувства совпали столь полно.
Впрочем, хватит о литературе. Должна сказать, что такой подробный отчёт о состоянии князя порадовал меня уже тем, что вы сообщили о его полном выздоровлении. В самом деле, меня радует, что теперь рядом с ним находится не только ласковый (и не стыдитесь ваших чувств, друг мой!), но и заботливый партнёр. Мой супруг склонен увлекаться своею службой и забывать обо всём. И ваше внимание к его нуждам пришлось как нельзя кстати. Вы пишете, что следите за тем, чтобы князь не забывал об обеде. Прошу вас, особенно пристальное внимание обратите на то, что он надевает в дорогу: как-то раз, по словам княгини-матери, Дэвид забыл взять с собой тёплые вещи и вернулся домой сильно простуженным.
Надеюсь, что мой сын, будучи взрослым, станет более прислушиваться к словам заботливой матери. Кстати, о роде.
Я не забыла о вашей просьбе, друг мой. Мне удалось узнать о том, что вскоре после эмиграции родители киры Феодоры скончались, один за другим. В живых остался только младший брат вашей бабушки, который женился в 1325 году на дочери Действительного Советника Департамента Здоровья Нации. Девушка была не очень знатного рода, но лорд Ориген, чья семья потеряла многое при бегстве из Ринии, не стал привередничать. У них родились трое детей, ныне в живых только младший сын, Аллен, остальные умерли во младенчестве. Он тоже женат, но брак его бездетен. Так что вы, друг мой, являетесь прямым наследником всего, что принадлежало семье вашей бабушки. Не думаю, что вы многое сумеете отыскать, но даже если на месте дома ваших предков остались одни руины, это родовое гнездо Ориген, как бы пафосно это ни звучало».
Алекс сложил письмо княгини — с некоторых пор между ними завязалась оживлённая переписка — и задумался. Найти наследие бабушки? Это, конечно, очень неплохо. Но что с ним делать? Он точно знал, что не бросит всё, чтобы отправиться восстанавливать порушенное, однако приятно чувствовать себя не безродным нищебродом, подобранным и облагодетельствованным из милости. И в то же время, Алекс ощущал себя очень неуютно — именно потому, что не ощущал никакой связи со своим родом. Что было причиной этому, разорванные семейные связи или воспитание, кто его знает, но гордость за отца, героически сражавшегося за идеалы революции и погибшего при исполнении — это было. Восхищение мужеством и стойкостью бабушки, которая сохранила, несмотря ни на что, честь старинной аристократии — тоже. Нежность к матери, воспоминания о её доброте и заботе… Но вот самому нести всё это по жизни было страшно: а ну как не справится? Вот если бы он был по-прежнему членом рода, со всей его поддержкой, другое дело. А сейчас? Надеяться на князя? А зачем Вильчуру брать на себя дополнительный груз, у него и так забот хватает, без того, чтобы помогать Младшему становиться достойным членом нового общества. Княгиня несколько раз уже предлагала свою помощь, но она была далеко, пусть и обменивалась регулярно с Алексом пространными письмами. Юноша однажды нечаянно прочёл несколько строк из её послания супругу и подивился, насколько оно отличается от строк, написанных ему. Супругу княгиня писала более сухо, по существу. Скорее это были отчёты о делах в поместье, об урожае, о событиях в свете. И лишь рассказывая о сыне, Элизабет смягчала тон, слова дышали нежностью и любовью. И всё же было понятно, что, несмотря на всю официальность, княгиня с той же нежностью относилась и к Дэвиду.
Видимо, причина была в принятом в обществе стиле переписки: один для общения друзьями, другой — для супругов, третий — для родственников, близких и дальних, и, наконец, был официальный тон посланий. Как бы то ни было, но Алекс и Элизабет сдружились, взахлёб делясь друг с другом новинками литературы или музыки. И это не было преувеличением: с некоторых пор Риния и её столица стали местом настоящего паломничества молодых, талантливых и амбициозных людей. Никею буквально наводнили те, кто хотел заявить о себе, но кому в метрополии понадобились бы долгие годы. Имперцы в своей массе были консерваторы и не очень охотно принимали новые направления в искусстве. Вот и поехали в недавно присоединённую провинцию поэты и художники, музыканты и литераторы, танцоры и певцы. На сцене недавно возведённого здания стали появляться дерзкие спектакли, непохожие на привычную классику. Кто-то восхищался ими, кто-то недовольно кривил губы, а кто-то просто был рад хоть такому развлечению. Алекс старался не пропускать новинок, хоть и морщился от запаха свежей краски, заполнявшей театр. Дэвид как-то заметил, что можно было даже подождать и построить хорошее и качественное здание, но людям нужны зрелища, пришлось смириться хотя бы с таким.
— Наместник уже подписал приказ о строительстве хорошего театра, но пока придётся довольствоваться малым, — сказал Вильчур после первого спектакля.
— А это куда? Сломают? — поинтересовался Алекс, рассматривая свежевыкрашенную стену.
— Нет, конечно! После переезда здание окончательно будет достроено, и здесь будет работать какое-нибудь учреждение.
— А какое? — спросил Алекс, не слишком поверивший Старшему.
— Не знаю, — пожал печами Вильчур, — это в компетенции наместника.
— А ваша работа заключается в другом, — пробормотал юноша, выразительно показав на список преступников с их портретами.
На доске висели изображения молодых людей, которых в другое время назвали бы пламенными революционерами, патриотами и другими громкими словами. А теперь они считались нарушителями закона и поступать с ними будут по всей строгости, если найдут, конечно. Среди череды малознакомых или вовсе незнакомых лиц висело изображение Николаса с припиской «опасен при задержании». И это было страшнее всего: понимать, что любимый когда-то человек может быть убит по приказу нынешнего партнёра, что дал не только защиту, но подарил капельку зыбкого, немного неправильного, по мнению Алекса, счастья. Юноше до сих пор казалось, что он собственным телом отрабатывает свободу и благополучие своих друзей.
А вот ребята вовсе так не считали, признав, пусть и не сразу, право на такие отношения и самого князя в качестве главы семьи. На удивление, оба парня — и Лео, и Дей — как-то умудрились стать почти равными, приобретя за короткое время некоторый лоск. Они мудро не стремились стать аристократами, понимая, что никогда не достигнут тех высот, что присущи каждому, кто с рождения готовится править миром в отдельно взятом поместье, однако становиться чужаками, на которых показывают пальцами, не хотелось.
И тут им помогла программа, действующая для выходцев из низов. Как оказалось, в империи любой одарённый и неленивый человек может добиться успехов, было бы желание. И совсем неважно, кто были при этом его родители. А чтобы не пришлось отучать от ковыряния в носу, грубо говоря, была разработана система по ускоренному обучению. Вот ею и воспользовались ребята. Дей, как более молодой, становился похожим на обычного воспитанного имперца из среднего класса. С Лео было сложнее: тот не только был старше мужа, но и прожил при прежнем режиме немного больше, но всё равно, успел уже понять, что вворачивать в обычную речь грубые словечки всё-таки не стоит.
Про старика Димитриуса вообще не стоило и говорить — тот вспомнил раннюю молодость и просто перестал упоминать лозунги, став почти идеальным. По крайней мере, так казалось ребятам. А вот у самого Алекса были проблемы: юноша искренне боялся зарождающихся чувств, того, что однажды их могут обмануть, как уже случилось однажды. Умом он понимал, что князь никогда не поступит подобно бывшему Верхнему, даже сердце уже начало верить ему. Но вот… признаться в любви Дэвиду? А если тот просто посмеётся? Или того хуже, посмотрит презрительно, бросив, чтобы Младший знал своё место. Любить же хотелось… только он сам, мальчишка из низов, достоин ли такой любви?
И дело не в воспитании или светском лоске, а именно в ощущении своего места в сложившихся обстоятельствах. Алекс до сих пор не понял, кто он сейчас… что он?
И самое главное — как ему жить дальше?
глава 32
Январь, 1367 год
Этот же вопрос беспокоил и князя Вильчура. Получив в постель ласкового и безотказного младшего, князь поначалу успокоился, почему-то посчитав, что все проблемы решены. Ан нет! Как оказалось, они только начинались — Алекс дичился, вёл себя скованно, при посторонних забивался в угол и по большей части молчал. Отвечал только на прямые вопросы. Почти ничего не требовал и лишь недавно осмелился попросить убрать охрану, да и то видно было, каких трудов это стоило юноше. И так уже не один месяц. Пока на странности младшего партнёра князя Вильчура смотрели сквозь пальцы, но вскоре предстоит поездка в метрополию. Как справится Алекс там, среди блестящих аристократов и тех, кто своим умом и упорством заслужил встать наравне с ними? Ответа на эти вопросы пока не было. И ведь видно же, что отношения между ними меняются к лучшему, только очень и очень медленно. Князь стал замечать, как часто смотрит на него Младший, почти с любовью, но почему он молчит? Сколько ошибок можно избежать, стоит просто поговорить? Дэвид уже рассказал о своих планах на их дальнейшую совместную жизнь, увидел благодарность в глазах, но потом по какой-то причине юноша снова отстранился, словно напугался своих чувств.
А тут ещё и подпольщики активизировались, то там сходка, то тут митинг. Да ладно бы только говорильней бы и ограничивались, так нет же. Те, кто совершил зверское убийство старого профессора, уже ждут приговора, в том, что их не спасёт ничего, князь был уверен. А вот младший откуда-то прослышал о предстоящем суде и уже несколько раз задавал вопросы, пока еще вскользь, будто ненароком. Интересовало юношу одно — что ждёт преступников.
А что их может ждать, кроме смертной казни? Пусть скажут спасибо, что в империи не принято публично приводить приговоры в исполнение, и родственникам в выдаче тел не отказывают, не то, что у некоторых соседей. Вот зачем Алекс интересовался? Или он всё-таки каким-то образом связан с подпольем? Об этом думать не хотелось, хоть весь опыт князя буквально кричал, требуя ещё раз проверить все связи младшего, даже если по предварительным данным там и было-то всего ничего.
А тут ещё и письмо от двоюродного дяди Алекса. Лорд Ориген прямо написал племяннику, что признаёт того своим наследником и просит навестить поместье, чтобы проверить, в каком оно состоянии. Князь втайне надеялся, что это поможет младшему почувствовать себя увереннее, но тот просто растерялся. И впервые за всё время пришёл с просьбой о помощи. Тогда они проговорили весь вечер, и Дэвид обещал оказать поддержку юноше, но…
Но, кажется, это было не совсем то, что Алекс ждал — тот будто тяготился своим положением, а внезапное наследство всё только усугубило.
— Пойми, Алекс, — говорил тогда Вильчур, — аристократ, это вовсе не тот, кто наслаждается своим положением. Это труд и нелёгкий. А те, кто этого не понимают, часто теряют всё. В Ринии так и произошло: изнеженная знать, погрязшая в роскоши и удовольствиях, забыла о том, что на первом месте должны стоять интересы страны, а главными — честь и совесть.
— В империи так?
— Не везде, человек слаб и подвержен страстям, сам понимаешь. Но в большинстве своём, да, именно так. Налей мне вина, пожалуйста…
Князь смотрел, как тёмно-вишнёвая жидкость льётся в высокий бокал и думал, что при надлежащей шлифовке из юноши вырастет отличный человек. Алекс уже сейчас отвечал всем требованиями аристократии, осталось лишь придать ему уверенность. К несчастью, в самый трудный момент рядом с ним был тот, кто не смог оказать поддержку. Дэвид считал, что дело старшего и опытного партнёра именно помогать младшему, а не давить на него, не ломать характер и личность. Теперь Николас в прошлом, а его попытка переложить свою вину на мальчишку вообще превращала мужчину во что-то мерзкое. Князь, получив все доказательства истинной виновности, так и не решил, показывать ли их Алексу.
— Так вот… О чём это я? — Дэвид потёр виски: голова к вечеру разболелась, да ещё и не самый лёгкий разговор… — Ах, да! В любой стране хватает искренних патриотов, готовых положить жизнь во благо своей родины…
— Как Елена? — перебил Алекс.
— Нет! — живо возразил князь. — Вовсе нет! Елена и её соратники трудятся ради призрачной идеи всеобщего счастья, они хотят сначала уничтожить то, что им не нравится, а уже потом начинать строить. И это совсем не означает, что на развалинах вырастет новое здание. Нельзя заставить людей быть счастливыми.
— Почему? Разве плохо, когда вокруг царит мир, порядок и у всех всё есть? По-моему, это хорошо.
— А в Ринии у всех было всё? Разве? Или ты не стоял в очередях за тухлыми потрохами, в то время, когда кто-то более привилегированный ел нежную телятину? Спал на шёлковых простынях? Купался в роскоши?
— Это неправда! — воскликнул юноша.
— Правда, Алекс. Если желаешь, я могу показать тебе, как жили партийцы, и насколько их уклад отличался от рядовых. Да ты на себе успел почувствовать, что значит встать на чуть более высокую ступеньку.
— Это когда?
— Когда твой отец получил квартиру в хорошем доме. Или ты до сих пор считаешь, что вам её дали за исключительные заслуги народного командира?
— А… За что? — растерялся Алекс.
Дэвид печально взглянул на младшего: не так давно из архивов доставили дело народного командира Витораса Адамидиса. И там было очень много неприятных фактов, о которых его сыну знать бы и не следовало. И пока это зависит от князя, Алекс ничего не узнает.
— Ну, хорошо, — Вильчур решил перевести разговор на другое, — вот есть Елена и её соратники. Вот они устраивают теракты, взрывают заводы, убивают людей. Невиновных ни в чём. Это, по-твоему, правильно?
— Нет! — горячо воскликнул Алекс. — Конечно, нет! Но они хотят, чтобы жизнь стала лучше!
— У кого?
— У всех.
— Если хочется облагодетельствовать других, пойди и начинай работать. Кто мешает той же Елене прийти в госпиталь и помогать больным? Или уехать в отдалённую деревню и начать учить детей? Или всем подпольем взять какой-нибудь заброшенный кусок земли, а в Ринии таких много, и сделать там рай? Пусть на собственном примере покажут империи, как нужно работать! Разрушить легко, вы попробуйте выстроить хотя бы хижину, не говоря уже о более серьёзной постройке. А то лишь бы ломать…
Алекс промолчал — говорить было не о чем: он видел правду в словах старшего, но хотелось верить, что Елена тоже не ошибается. Хотя методы у неё, конечно, ужасные.
— У тебя, вот лично у тебя, будет возможность на практике доказать, что ты чего-то стоишь.
— Когда?
— Когда примешь наследство и попробуешь восстановить дом своих предков, — ответил Дэвид.
— Смогу ли я? — тихо спросил Алекс.
— Сможешь. А я тебе помогу.
— Правда?
— Правда. Алекс, ты вошёл в нашу семью, за тобой не только Ориген, но и Вильчур. А мы своих не бросаем. Иди ко мне, — протянул Дэвид руку, обнял младшего и коснулся губами виска. — Мы вместе, а это многое значит.
И почувствовал, как расслабился юноша в его руках. Кажется, в тот момент что-то начало проясняться, только продлилось это понимание недолго — ровно до того момента, когда на площади вывесили приговор преступникам.
И вновь всё полетело в пропасть. Алекс молчал, отделываясь короткими фразами, в постели стал равнодушным, отворачиваясь сразу после близости. Избегал вечерних встреч и совместных трапез, отговариваясь нездоровьем. Однажды князь даже услышал обрывок разговора с Лео — более старший сердито выговаривал юноше, что тот совершает глупость. И Дэвид мучился, не зная, как добиться от младшего хоть какого-то отклика.
И тут случилось событие, перевернувшее всё.
Предстояло открытие нового корпуса детского госпиталя, на котором обязаны были присутствовать не только наместник с супругами, но и другие важные лица. Князь Вильчур и его младший партнёр входили в их число. Поначалу всё шло как обычно: торжественная речь герцога Апоньи, поддержанная жидкими хлопками — ринийцы пока не поняли, как им относиться к строящимся школам, госпиталям, домам — а потом на крыльцо торжественно выступил будущий глава отделения, в белом халате с завязочками на спине, в колпаке и неновых, тщательно выглаженных брюках. Он принял из рук сестры милосердия коробочку с ключом и направился к двери — символично отпереть замок. Такой же символичный, как и всё действо. После этот замок вместе с ключом повесят на видное место, а рядом разместят фотографии с открытия и выбитую на мраморной доске дату. Народ снова зааплодировал, уже громче, и среди звуков князю послышались какие-то посторонние хлопки. Вильчур оглянулся, внимательно оглядывая толпу, нашёл взглядом безопасников, рассыпанных среди людей и зорко отслеживающих подозрительных. И заметил, как слева началось какое-то хаотичное движение — будто кто-то пробирался, стараясь быть незаметным. Присмотрелся к полной женщине в шляпке с густой вуалью — что-то показалось в ней неправильным, но что?
Лишь когда она почти достигла крыльца, стало понятно, что та вовсе не страдает от излишнего веса, женщина просто беременна. Появление на открытии детского госпиталя будущей матери было бы оправданным, если бы не маленький чёрный пистолет в её руке. Вопль, что-то вроде «умрите все!», люди, отхлынувшие в сторону от сумасшедшей девицы, перепуганный Алекс, замерший на месте, круглое дуло, повернувшееся в его сторону, бегущие безопасники, собственный рывок к младшему, когда уже сделав шаг, Дэвид понял, что не успевает.
Алекс смотрел, как дрожит дуло пистолета и не боялся. В голове было только одно: как же теперь Дэвид? Он же обедать забывает, с такой работой. И шарф никогда не берёт с собой. И Элизабет далеко, кто же о нём теперь позаботится? Любовь? Наверное, это она и есть — любовь…
А Дэвид рвался к… любимому? И не успевал, будто воздух внезапно стал вязким, и сквозь него не пробиться… и картины, будто отпечатанные… выстрел, от которого вздрагивает Алекс, чей-то крик, отчаянный и полный боли, мужчина, закрывающий собой юношу. И алые пятна, появляющиеся на серой блузе.
— Алекс!
— Сдохни, тварь, — искажённые в злобной ухмылке губы, рубцы, покрывающие лицо, трясущиеся руки.
И крик младшего:
— Никки, нет!
— Не назы… вай меня… так…
— Николас…
Дэвид наклонился, поднимая с колен младшего, чувствуя горячую кровь, придержал, пока безопасники скрутят Елену, а сам обнимал Алекса, так и не оторвавшего взгляда от тела у своих ног. Мёртвые глаза смотрели на синее небо, а на лицо медленно падала густая вуаль, закрывая его от всех.
— Елена, — повернулся юноша к женщине, — за что?
— Ты, тварь! Подстилка имперская, таким, как ты, не место! Почему ты живой? Я тебя хотела, а ты не умер… почему? Почему? Ты… Ненавижу тебя! Ненавижу! — Елена закричала, сгибаясь и охватывая живот руками, завыла.
— Ты дура! — закричал Алекс, чувствуя, как будто что-то лопнуло внутри него. В тот миг, когда он смотрел в чёрное дуло пистолета, понимая, что только миг отделяет его от смерти, юноша осознал, что никакие принципы не стоят того, что человек, ставший дорогим может снова остаться один. — Я люблю его... слышишь? Только ты не поймёшь.
— В госпиталь и под охрану, — распорядился князь. — Этого, — он указал на тело Николаса, — увезите в морг.
— В морг? — повернулся к нему Алекс. — Почему?
— Он умер, — мягко проговорил Вильчур. — А тебе нужно к врачу.
— Зачем?
— Ты ранен.
— Я? — юноша тупо посмотрел на набухший кровью рукав. — Надо… Я пойду…
И медленно стал заваливаться на землю, будто до сознания только дошло всё произошедшее на площади.
— Ох… — князь оглянулся, подзывая санитаров с носилками, и уложил на них младшего. И опустился на колено возле тела Николаса. — Жил как попало, так умер достойно. Спасибо тебе за Алекса.
***
Елена родила девочку, названную Моникой, и умерла от потери крови спустя сутки. Врачи сделать ничего не смогли, да если честно, не очень и старались, особенно, когда узнали, что женщина была в числе тех, кто устроил взрыв на пороховом заводе. Малышку, с разрешения князя, забрали к себе Лео с Деем.
Алекс выздоравливал долго — пуля раздробила кость, и после ранения ему пришлось искать другое занятие: заниматься профессионально музыкой он больше не мог. Юноша пошёл учиться в высшую школу и после окончания стал заниматься финансами поместья Вильчур. Родовое гнездо он пока не отстраивал: после революции от дома мало что осталось, а поля затянуло сорняками. Люди неохотно возвращались в деревни, не понимая, чего ждать от новой власти. И только когда из империи стали приезжать переселенцы, работа по восстановлению усадьбы Ориген потихоньку началась.
А спустя год после заключения договора о партнёрстве, Алекс стал законным супругом князя Вильчур.
Как сложится их совместная жизнь, кто знает? Но они шли по этой дороге рядом, прикрывая тех, кто слабее их, защищая княгиню, детей и близких. Империя или Риния — неважно, чья родина главнее. Важно другое — счастье у каждого своё, главное - не потерять его по пути.
конец
Свидетельство о публикации №217090501328