Сон в руку глава18

           Стучали колёса, сбиваясь ритмом на стыках рельсов, убаюкивали, успокаивали. Крошечное купе  - иллюзия  дома. На столике – деревце лимона в горшке, на верхней полке – кот.  Внизу, между полками - на коврике Норд.
 Привычные пейзажи мелькали за окном, как картинки на  страницах  зачитанной  книжки.

          Не о навязчивых снах думалось Юлии. Вспомнит о них, когда    воплотятся явью… до дрожи недоумения. Сейчас,  выхваченные    памятью, выбитые от пыли  лет, строчки дворовой песни:
                Поезд длинный, смешной чудак,
                Изгибаясь, твердит вопрос,
                Что же, что же не так, не так,
                Что же не удалось…
         

             Что же, что же - не так…  три года  тянулся  исход, ломающий жизни. На вокзалах, в ожидании поездов -  растерянные беженцы  с детьми и пожитками на первое время. Контейнеры со скарбом, напоминанием о прежнем благополучии, пыхтя, перевозили товарняки.   
 
       Общность  распалась, как белый  свет, пройдя через  щель призмы – на  все цвета радуги. Распалась и потянулась частицами на не всем даже ведомую, историческую родину.   «Щелью» оказался национализм.  За многие  годы      он    превратился в атавизм. Вырывался  на бытовом уровне  изредка, но как в театральной пьесе – в сторону и не мешал  жить  без вражды.  Не мешал, но… до добра не довёл.



         Или  не было  общности? Навязанная и затверженная накрепко, до ощущения реальностью, иллюзия? 

            Не иллюзия, но… навек не удалось. Через семь десятилетий затрещало по швам. Металась московская власть .  «Беспокоились»  власти  «на местах» – не упустить, пока мечется, отпочковаться. Есть, с чем отпасть от материнской сиськи России…

             В маленький районный городок, где обосновалась семья дочери,  приехали поздней ночью. В свете фонарей кружились снежинки. Город утопал в сугробах, был загадочным и  фантастически красивым.  Отказавшись от такси,  пошли пешком. Кота посадили в сумку, а собака, за двое суток стосковавшаяся в тесном купе, носилась без поводка, как угорелая. 
               
            Они не видели Яну четыре месяца. За это время внучка научилась ходить, говорить первые слова. Когда Юлия прижала её к себе, заледеневшее в тоске сердце стало оттаивать, исчезли  вопросы, но появилась  уверенность, что  всё сделано правильно. Главное, теперь - вместе.

               При солнечном свете город  потерял ночное очарование и оказался серым и скучным. Чем ближе  с ним знакомилась, тем больше он раздражал  унылой хаотичностью. Остаться здесь жить,  не только не хотелось, но и - невозможно. Денег, вырученных от продажи столичной трёхкомнатной квартиры,   хватало разве что на развалюху, непригодную для житья. Соотечественники  ухватили ситуацию. В Городок потянулись  русскоязычные  беженцы.  Продать за хорошие деньги можно было всё, даже сараи сходили за особняки. Они нашли миграционный комитет,  наивно думая,  на то он и миграционный, чтобы помочь устроиться переселенцам на исторической, всё – же, родине. Приветливый начальник  ошарашил: «Рассчитывать на помощь нашего комитета вы можете только в том случае, если у вас есть справки об огнестрельных или ножевых ранениях, полученных там, откуда вы приехали, об изнасилованиях, иных притеснениях… на национальной почве». Переглянувшись, Антон с Юлией молча,  вышли из кабинета.

           Ко времени их приезда зять  купил  двухэтажный «особняк», вложив в него все деньги, что  были. Домом его можно было назвать условно – стены под крышей, ни окон, ни дверей. Антон не понимал:
 -Виктор, зачем вам, на  семью из трёх человек, такой огромный дом? Ни у вас, ни у нас нет денег, достроить его.
 Уклончивый ответ:
 -Чтобы жить по-человечески….
 В отличие от Юлии, которая  принимала зятя  таким, какой  есть, у  Антона  отношения с ним не складывались.  Вежливые и отстранённые…    худой мир, но  лучше, чем добрая ссора.

               
           Отложив на время своё устройство,  съездили в Пензу, помогли Диме с переводом и обустройством в общежитии. Навестили родителей  Антона, которые жили в Грачёвке, неподалёку от Городка. Он надеялся, что им  предложат   остаться, но в первый же, день стало понятно, что это не вариант  будущей жизни.   Их переезду рады, но работы  в деревне не было. Колхоз доживал последние дни, люди работали по привычке – работать.  Слава Богу, что родители  согласились приютить до лета Серёжу, чтобы не пропал учебный год. Как ни трудно  расставаться, но это было лучше для него, чем неустроенность.