Сашенька

Ладушки, ладушки,
Были мы у бабушки, 
Что ели? Кашку.
Что пили? Бражку.

Ладушки, ладушки...

Наступили сумерки. С улицы периодически доносилось вечернее чириканье птиц. Громко тикали старинные часы. Комната освещалась тусклым светом свечи, одиноко стоящей на маленьком столе. Тоня сидела на диване   и играла с малышом, чей радостный смех скрашивал унылую атмосферу в доме. Обычно смех, улыбка и сияющие глазки ребенка радовали молодую мать, отгоняя грусть и развеивая тоску. Его детская веселость передавалась ей. Но в те дни на душе у девушки было настолько тяжко, что даже любимый сыночек не мог послужить для нее утешением. Была середина марта, и малышу скоро должен был исполниться год. В возрасте одиннадцати месяцев он стал хлопать в ладоши, и Зинаида Ивановна сказала, что пора разучивать с малышом "Ладушки". Тоня еще немного поиграла с ним, дала ему возможность поползать по дивану и стала укладывать его спать. Минут через десять пришла Зинаида Ивановна. 
- Вот, я принесла немного дров, - сообщила она, положив рядом с печкой несколько поленьев. -  Саша спит? 
- Да, уложила только что, - ответила Тоня. - Сейчас затоплю. 
Тяжело вздохнув, девушка принялась топить печь. Дрова загорелись, и она  устало села на диван. 
- Ты чего такая вся, как в воду опущенная? - поинтересовалась Зинаида Ивановна, поставив  на печь чайник с водой.  
- Да не могу я так больше!  Я так устала от этой войны, от этого голода! От постоянного ожидания, что с нами может произойти то же, что и там...тогда...Даже говорить боюсь об этом, и даже думать. 
- Ну-ну, перестань. Пока живы, и слава Богу. А голод...У нас еще не такой голод. Вот в городах - там действительно голодают люди. Да и с фронта приходят хорошие новости. Говорят, победа уже не за горами. 
- Я уже не верю, что это когда-нибудь произойдет. Мне кажется, что эта война никогда не закончится. Хорошие новости уже были, и не раз. А потом...снова все плохо...Вроде, и надо верить в победу, ведь она очевидна. А я не могу...не могу поверить. 
- Прекрати! Сейчас никому нельзя падать духом. Верить в победу надо обязательно. Ни одна война не может длиться вечно.
- Да, Вы правы. Только какое будущее меня теперь ждет? Родители погибли, а Вася теперь отвернется от меня. 
- А может, и не бросит. Он же человек, все поймет. В том, что случилось, не было твоей вины. 
- Это понимаете Вы, а он отшатнется с отвращением.
- Он так больше и не присылал писем?
- Нет. Прислал тогда короткое письмо, и больше не писал.
- Как бы там ни было, у тебя есть великое утешение: твой сын. Мальчик  он замечательный! Уж сколько я пережила скорбей, а на него посмотрю и радуюсь.  
- Да. Только  благодаря нему я еще держусь. Действительно, утешение. И я люблю его всем сердцем, несмотря ни на что. 
Тоня снова тяжело вздохнула и уселась за шитье: ребенку нужна была весенняя курточка. Она в очередной раз испытала боль от пережитого более полутора лет назад. 
До начала войны ее жизнь была счастливой и полной надежд. Она была очень жизнерадостной, общительной и красивой девушкой, обладающей редким сочетанием золотистых волос и карих глаз. Жила она  с родителями. У нее был любимый человек. Его звали  Васей, и он был старше Тони  на два года.  Они собирались пожениться через год, когда девушке исполнится восемнадцать. Однако война разрушила все их мечты. Провожая любимого на фронт, Тоня твердо решила сохранить себя для него и обязательно дождаться его возвращения. А Вася пообещал, что обязательно женится на Тоне, как только вернется. Ушли на фронт и Тонины родители: отец пошел воевать, а мать - работать санитаркой. Девушка  осталась одна и стала ждать. Вскоре после начала войны  пришло печальное известие: родители Тони погибли. Это была первая в ее жизни настоящая трагедия. Жизнь разделилась на две части, и та из них, что была полна радостных надежд, навсегда осталась в прошлом. Тоня вела хозяйство, стараясь выжить, помогая выживать односельчанам, внося свой, посильный вклад в общее дело. Как могла, она ухаживала за коровой Муней - главным  имуществом, оставшимся у нее. Она регулярно писала письма своему любимому и с нетерпением ждала ответа. И ответы приходили. Эти письма, приходящие с фронта от Васи, поддерживали ее, утешали, давали силы жить и бороться.  Так, трудах и заботах, прошли два года. 
Это произошло в июне сорок третьего. Их деревня находилась в районе действий  партизан. В тот день  в деревню ворвался немецкий карательный отряд. Солдаты стали врываться  в дома, грабить их, а сами дома сжигать. Лето в той местности было в тот год сухим и жарким, поэтому дома горели очень быстро. Кому-то из  жителей удавалось спастись, кто-то не успевал покинуть жилище. Тоня находилась в  доме. Она заперла входную дверь, имея слабую надежду, что беда обойдет ее стороной. На участок ворвался немец. Он прошелся по территории, и  вскоре прогремел взрыв: в  хлев бросили гранату. Через минуту  в доме раздался грохот: дверь была выбита.  Тоня прыгнула в погреб в надежде, что там солдат ее не обнаружит: не додумается. Однако он додумался. Пройдясь по дому и не найдя ничего интересного для себя, он открыл крышку погреба, которую Тоня забыла  прикрыть ковриком. Увидев молодую девушку, он схватил ее, грубо выволок наверх и поставил перед собой. От страха Тоня была ни жива, ни мертва. Немец смерил свою жертву хищным взглядом и принялся срывать с нее платье. Тоня пыталась сопротивляться, но солдат  со всей силы ударил ее по лицу. Она упала на пол. Немец развернул ее к себе, разорвал  платье, и через несколько секунд Тоня  ощутила острую боль, пронзившую  все  ее  тело. Она беспомощно кричала, что еще больше  заводило немца. Завершив свое дело, он с издевательским смехом оставил девушку. Тоня ждала, что он вот-вот застрелит ее, и даже хотела этого. Она и не ожидала ничего другого. Однако солдат не спешил этого делать, и  молча покинул  дом. Тоня сидела на полу. От потрясения она не могла даже плакать, но чувствовала себя совершенно растоптанной. Нет, не этого она хотела! Не об этом она мечтала, когда вспоминала любимого, отправляя ему письма и с трепетом читая его ответы!  Она хотела сохранить себя для него. А теперь...Кому она теперь нужна, испорченная немецким фашистом? Вася даже смотреть на нее не захочет, когда узнает о случившемся. От стресса Тоня не сразу ощутила запах дыма. Она выглянула в сени и посмотрела в окна: дом горел. Несколько минут назад ей хотелось умереть, но тут она поняла, что сгореть заживо совсем не хочет.  Ей хотелось жить! Тоня зашла в дальнюю комнату, выбила окно и вылезла наружу. Она едва успела спастись: через несколько минут дом оказался полностью охваченным огнем. Тоня отошла подальше от горящего дома.Она побрела в сторону сарая, который находился на краю участка. От ужаса,  от физической и душевной боли она едва переставляла ноги. По пути она  бросила взгляд на то место, где ранее располагался хлев: от помещения остались одни обломки, которые были разбросаны по земле вперемешку с кровью и останками Муни. В этот момент ей показалось, что так теперь выглядит вся ее жизнь: поруганная, разрушенная, лишенная всего, что было ей дорого. Придя в сарай, Тоня взяла кусок старой ткани - той, что  использовалась для различных бытовых нужд. Завернувшись в тряпку, она поспешила покинуть территорию с горящим домом. Деревня  с большей частью ее жителей сгорела дотла. Тоне казалось, что если ад существует, то именно он, ад, творился  в той деревне, где она жила. Ад, пришедший  на  землю. Словно некий кошмарный  сон, ставший   реальностью.  И эту реальность Тоня  не могла, не хотела осознавать.  Ее сознание не могло вместить того факта, что многих жителей деревни, которых она знала с раннего детства, больше нет.   Ее родственники, друзья, соседи, знакомые ребятишки. Их действительно больше не было: многие из них ушли на фронт и больше никогда не вернутся. А большая часть тех, что остались, за какие-то минуты сгорели живьем.
Тоня и ее  односельчане, оставшиеся в живых, разбрелись,  спеша  покинуть место, которое когда-то было  их деревней. Новым местом жительства Тони стала маленькая деревня, не занятая  немцами.  Девушку  приютила у себя Зинаида Ивановна - одинокая женщина преклонных лет. Ее нельзя было назвать старой, однако война и пережитые скорби наложили свой отпечаток на внешность женщины. Тоня поначалу не хотела рассказывать о случившемся с ней, боясь, что Зинаида Ивановна станет презирать ее, но потом все же поведала ей свою историю. Зинаида Ивановна, вопреки опасениям Тони, не осудила ее, а напротив - отнеслась с сочувствием. 
- Ничего, дочка. Время лечит и телесные раны, и душевные. Ты еще молодая, у тебя впереди вся жизнь. Все еще образуется. 
Тоня и Зинаида Ивановна   легко нашли общий язык. Не было такой работы, с которой Тоня не могла бы справиться. Она хорошо умела шить и вязать, что оказалось очень кстати: за прошедшие два года у Зинаиды Ивановны сильно ухудшилось зрение. Спустя несколько недель, Тоня стала время от времени чувствовать тошноту. Иногда беспокоило головокружение. Но в условиях голода  это казалось вполне естественным. Не удивляла ее и аменорея, ставшая в те годы  весьма распространенным явлением среди девушек и женщин. Ввиду этого она не подозревала, что у нее под сердцем живет и развивается крохотное существо. Вернее, она не хотела и не позволяла себе допускать даже мысли об этом. Шли месяцы, и однажды Тоня, всегда худенькая и стройная, обнаружила, что у нее подрос живот. "От голода," - решила она. И лишь спустя время, когда в животе стали ощущаться отчетливые толчки и шевеления, Тоня догадалась, в чем дело. Догадка пугала ее, повергала в отчаяние, лишала сна. Наконец, она  решила поделиться своими переживаниями с Зинаидой Ивановной. 
- Я не знаю, что делать...Уже, наверное, поздно что-то предпринимать? - спросила она убитым голосом. 
- И поздно, и грешно, - ответила Зинаида Ивановна. - Это ведь маленький человечек, а ты хочешь его...Нет, выброси  из головы дурные мысли. 
- Это ребенок нашего злейшего врага. Как можно рожать от фашиста? 
- Ты не думай об этом. Он ведь не только его ребенок, но и твой. Твоя кровиночка. 
Тоня заплакала. 
- Вася меня не простит, когда узнает, что я родила от немца. А люди что подумают? Как жители деревни теперь ко мне относиться будут? Догадаются ведь. 
- Сейчас война, бывает всякое. И люди всё поймут.  Вася твой тоже наверняка поймет. То, что случилось, случилось не по твоей вине. Конечно, все  знают, что ты не замужем. Но лишних вопросов задавать не будут. Кто-то, возможно, отнесется с презрением, а кто-то закроет на это глаза. Да и кто тянет тебя за язык говорить, кто именно - отец ребенка? 
- Но разве не преступление - рожать от немца? 
- Ребенок есть ребенок. Это твой будущий сын или дочка. И не важно, кто отец. Дашь ему русское имя, придумаешь отчество и воспитаешь его добропорядочным советским человеком. 
- Да его и кормить-то будет нечем!
- Выносишь, родишь, а мы общими усилиями прокормим. Люди помогут, в беде мать с ребенком не оставят. Люди же, а не волки. Так что не горюй, все будет хорошо. У меня, вот, и муж, и единственный сын погибли на фронте. А больше детей у меня нет. И внуков не осталось. Я могла родить еще детишек, но не стала. Испугалась чего-то. Хотя молодая была, здоровая, и нужды мы не знали. Рожать надо было, а я такой грех взяла на душу...Сейчас у меня  могли быть еще детишки, но прошлого не исправить. 
Зинаида Ивановна оказалась права. Некоторые жители деревни стали презирать Тоню и перестали с ней разговаривать. Другие вели себя тактично, и хотя косились на Тонин живот,  вопросов лишних не задавали. Третьи отнеслись с пониманием и даже предлагали помощь. В глубине души Тоня и сама понимала: что-либо "предпринимать" - безнравственно, несмотря ни на что. Раз  уж так получилось, надо рожать. И когда она ощущала  в животе шевеления  ребенка, ощущала в своей душе и рождение теплых  чувств к нему. Впрочем, так бывало не всегда. Зачастую она тяготилась своим "положением" и не хотела, чтобы этот ребенок родился. 
В феврале сорок четвертого район, где находилась деревня, был освобожден советскими войсками. А в конце марта Тоня родила сына. Малыш  родился здоровым. Жители деревни, относившиеся к Тоне по-доброму, всегда находили, чем поделиться, чтобы прокормить ребенка: кто-то кусок хлеба давал, кто-то  - морковку  или картофелину, а кто-то - даже кружку молока. Тоня назвала сына Сашенькой. Живя в родительском доме, она держала у себя на тумбочке томик стихов Пушкина. Книга была для нее большим утешением и хорошим способом отвлечься от грустных мыслей. И когда она родила, решила назвать сына в честь своего любимого поэта. Конечно, в силу отсутствия полноценного питания мальчик не выполнял норму по прибавке веса, но в целом развивался нормально. Тоня испытывала к ребенку противоречивые чувства - так же, как и в период беременности. В своих  письмах Васе она   не   сообщала о ребенке: ей было страшно и стыдно рассказать об этом своему любимому человеку. Тоня понимала, что счастливое супружество с ним  ей больше не светит. Она выбрала материнство, сознавая, что за это она платит счастьем в личной жизни. С другой стороны, для Тони  было очевидно и то, что даже если бы она не стала рожать, это не отменило бы того, что сделал с ней немецкий солдат. И строго говоря, ребенок ни в чем не виноват. Все это Тоня понимала  умом. Однако в душе у нее периодически возникала неприязнь к ребенку как к существу, отнимающему у нее личное счастье. К существу, напоминающему ей о позорном и трагичном для любой девушки и женщины событии.  К существу, чей отец - немецкий фашист. Эта ее неприязнь к собственному ребенку порой доходила до ненависти. Она понимала, что  такие чувства - не нормальны, их не должно быть по отношению к маленькому, ни в чем не повинному  ребенку, и потому упрекала себя за это. В то же время, когда малыш тянул к ней свои ручки, когда улыбался и смеялся при ее появлении, когда смотрел на нее своим чистым, доверчивым и искренним взглядом, Тоня чувствовала, как сильно привязалась к нему. Переломный момент наступил в ноябре, когда Саше было восемь месяцев. Однажды, ближе к вечеру, малыш стал кашлять и у него поднялась температура. Ночью кашель усилился, лоб горел. Тоня страшно испугалась за него, решив,  что у ребенка, возможно, началось воспаление легких. Она знала, что чем младше ребенок, тем опаснее для него это заболевание. Тогда в душе у девушки проснулись настоящие материнские чувства. Для нее больше не имело значения, кто является отцом ребенка и при каких обстоятельствах он был зачат. Он был ей дороже всех на свете. "Не надо, малыш, не болей, прошу тебя!" - говорила она в отчаянии, прижимая  ко груди закутанного в одеяло сына. Это был  её  ребенок,  её  малыш, чья жизнь, возможно, находилась в опасности. Зинаиды Ивановна встала перед иконой и стала молиться за Сашу, прося у Бога здоровья и сил для мальчика. Тоня не была верующей и молиться не умела. Но в ту ночь она была рада, что Зинаида  Ивановна  молилась  за ее сына, и очень хотела, чтобы эта молитва продолжалась. На следующий день  местный фельдшер и осмотрел ребенка. К огромному облегчению молодой матери, пневмонии у Саши не оказалось: это была  обыкновенная простуда. С приобретением лекарств имелись  большие трудности, и малыша вылечили  народными средствами. После этого случая Тоня, по совету Зинаиды Ивановны, наконец решилась написать Васе о ребенке. "Всё равно он узнает  правду, - говорила Зинаида Ивановна. - Если ты будешь сейчас замалчивать, станет  только хуже. Лучше честно всё рассказать". Тоня рассказала Васе обо всем и попросила прощения за то, что не сделала этого раньше. После этого она долгое время не получала ответа. Для нее это был тяжелый период неизвестности и напряженного ожидания. Она не  знала, почему Вася не отвечает: то ли потому, что вычеркнул ее из своей жизни, то ли потому, что его больше нет в живых. Наконец, после долгого перерыва Вася ответил. Это было короткое и сжатое письмо, где он сообщил как обстоят дела на фронте и как - у него самого. А потом письма от Васи  снова перестали приходить. Тоня решила, что он написал ей лишь с тем, чтобы она знала: он жив. Но на продолжение отношений можно было более не рассчитывать.

В конце марта Саше исполнился год. В тот период он уверенно стоял у опоры и уже учился ходить, в связи с чем одна жительница деревни отдала Тоне крошечные детские ботиночки, которые когда-то носили ее дети. Когда у Саши наступил день рождения, Зинаида Ивановна  принесла небольшую коробку и поставила ее посреди  комнаты. 
- Это мой подарок Сашеньке, - пояснила она. 
Тоня заглянула в коробку. В ней лежали детские игрушки: паровозик, мячик, 
солдатики, плюшевые зверушки и другие детские "радости". Какие-то игрушки - погремушки, кубики -  у Саши уже были. Они тоже достались ему от Зинаиды Ивановны, и, вероятно, до этого хранились в той же коробке. 
- Это игрушки моего Вани. Что-то мы отдали, а что-то осталось. Думала, мои внуки будут с ними играть...Хотела сохранить их на память о сыне, но потом решила подарить Сашеньке. 
- Спасибо...Спасибо Вам! - искренне поблагодарила Тоня. 
Зинаида Ивановна глубоко вздохнула  и опустилась на тахту. 
- Эх, давно ли это было?...Кажется, совсем недавно родила я моего Ваню. Совсем недавно он был таким, как Саша, и я так же учила его ходить. Как быстро годы пролетели! А потом война...Отняла у меня моего Ваню, а через несколько месяцев и мужа...- Зинаида Ивановна достала из кармана платок и отерла слезы. 
- А сейчас смотрю на твоего Сашу и радуюсь. Солнышко маленькое! - продолжила Зинаиды Ивановна. 
- Для меня он, как свет в окне, - ответила Тоня. - Мне иногда бывало так плохо, такая тоска была на душе, что жить не хотелось. Но я понимала, что должна жить ради него. 
Наступившая весна радовала солнечной  погодой и хорошими новостями с фронта. Победа становилась все ближе и очевиднее. И вот однажды, теплым майским днем Зинаида Ивановна сообщила радостную новость: 
- Всё! Победа! Наши взяли Берлин! - на ее лице сияла улыбка. Никогда прежде Тоня не видела Зинаиду Ивановну такой счастливой. Женщины обняли друг друга, а затем разрыдались. 

В один из теплых июльских дней произошла встреча, на которую Тоня уже не рассчитывала, но которой, тем не менее, ждала с надеждой и страхом. Она  молча смотрела на молодого солдата. Это был ее Вася. Он казался  совершенно другим. Это был уже не юноша, с которым она рассталась в начале войны, а настоящий мужчина. 
- Тоня, любимая моя! - воскликнул солдат, и заключил девушку в свои объятия. 
Какое-то время молодые люди молча смотрели друг на друга.  Вася любовался  на девушку, не в силах оторвать от нее взгляд. Тоня молчала, слыша лишь, как сильно колотилось ее сердце.
- А ты все такая же красивая! - сказал он, счастливо улыбаясь. 
- Ну что ты, какая уж там красота...- возразила  Тоня дрожащим голосом. 
- А я тебе говорю, красивая. Даже еще краше, чем была. 
Тоня опустила глаза.
- Ты не написала, как назвала сына, - снова обратился к ней Вася.
- Сашей, - удивленно ответила девушка. Она с трудом верила происходящему.
- Значит, Александр Васильевич. 
- Так...мы по-прежнему вместе? - осторожно спросила Тоня. 
- Конечно, любимая. Конечно, вместе, - с этими словами Вася поцеловал Тоню, все еще не верившую своему счастью, а потом они вместе пошли в дом.


Рецензии
Лучшая терапия насилия - "я буду лучше преступника". "Он обманул доверие, а я не предам. Он хотел отнять жизнь, а я подарю".

Александра Казакова 2   13.06.2020 10:31     Заявить о нарушении
Кстати, хорошая идея! Не поступать так, как поступил насильник и не совершать ещё одного, более чудовищного насилия - аборта.

Харченко Екатерина   15.06.2020 13:58   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.