Осеннее обострение

Отрывок из повести "Забудь обратную дорогу"

- Вы должны подписать, просто обязаны подписать представление, Михал Сергеевич! – убеждал секретаря парткома командир батальона аэродромно-технического обеспечения майор Феофанов.
- Нет! Я сказал: нет! – стоял на своём майор Камешков. – Не подпишу! Только через мой труп.
Хозяин кабинета подошёл к магнитофону, поставил новую кассету, уменьшил звук, снова сел за стол, обернулся к собеседнику.
- Они ведь рисковали, выполняли, по сути, боевое задание, в боевой обстановке, - не отступал и комбат. – И выполнили с честью.
- А раненый рядовой Кулагин? Почему лейтенант, как начальник колонны, не предпринял всех мер, чтобы предотвратить этот случай, сохранить личный состав?
- Господи! – воскликнул майор Феофанов. – Да вы в своём уме, Михал Сергеевич? Это же война, вой-на! А на ней стреляют, убивают, гибнут люди. Опомнитесь, что вы говорите?!
- Не надо на меня повышать голос, товарищ комбат, - майор Камешков побледнел вдруг, негодуя. – И грубить мне я вам не рекомендую и не советую.
- Да тут не грубить надо, а… - Феофанов в отчаянии сжал кулаки, взмахнул руками.
- Тихо, тихо, без эмоций, - парторг встал из-за стола, заложив руки за спину, начал расхаживать по кабинету.
Комбат остался сидеть, лишь тяжело, с сипением, дышал.
Перед ним на столе лежала папка с представлениями к боевым наградам команды лейтенанта Епишкина.
Все формальности были исполнены, оставалось дело за малым – подпись секретаря парткома, который в это время исполнял обязанности начальника политотдела полка. Сам начальник политотдела убыл для поступления в военную академию в Москву.
Нужна была подпись майора Камешкова, и документы можно будет отправлять дальше по инстанции в вышестоящие штабы.
Однако вчера вечером на совещании начальник штаба батальона доложил о том, что в политотделе полка не дали хода документам на награждение лейтенанта Епишкина,   сержанта Говорова и рядового Кулагина боевыми наградами.
Пришлось вмешиваться комбату лично.
- Вы, дорогой Юрий Иванович, не всё знаете, - парторг  остановился под портретом Л.И.Брежнева в маршальской форме. – Не всё знаете, потому и такой навязчиво-настойчивый.
- Интересно, - подобрался комбат.  – Чего это я не знаю?
Хозяин кабинета налил воды из графина в стакан, пододвинул гостю.
- Возьмите на всякий случай. Пригодится, - произнёс загадочно.
Майор Феофанов откинулся на спинку стула, с интересом наблюдал за секретарём парткома.
Ждал.
- Открою вам глаза на вашего героического лейтенанта, на ваших подчинённых, - начал майор Камешков. – Да, мне больно и неприятно об этом говорить, но я обязан сказать. Это мой партийный долг, моя обязанность. Тем более, у кандидата в члены КПСС Епишкина Александра Степановича истекает кандидатский стаж, встаёт вопрос о приёме его в члены КПСС.
Комбат молчал, не сводя глаз с секретаря парткома, заинтригованный. 
Сам Камешков расхаживал по кабинету, иногда замирал на мгновение, подбирал слова.
- Мне вчера звонили из Ташкента, из политотдела ВВС округа. Звонил Николай Николаевич, вы его должны знать. Был недавно здесь с комиссией. Так вот…
Феофанов вспомнил случай с теми полковниками, многозначительно хмыкнул.
Это не осталось незамеченным хозяином кабинета.
- Зря вы, зря! Знаете ведь, кто смеётся последним, товарищ майор.
- Да где уж мне?! – комбат снова хмыкнул.
- Ну-ну, так я продолжу. Так вот. Мне звонили из Ташкента, из политотдела ВВС округа, и поведали о неблаговидном поведении вашего героя в кавычках. Да-да! Вашего любимца и всей его команды. Мне стыдно говорить, но и член КПСС, исполняющий обязанности замполита роты сержант Говоров тоже не оказался на высоте, не проявил должную партийную принципиальность. А, можно сказать, преступно потакал неблаговидным делам лейтенанта и его подчинённых.
В политотдел штаба ВВС округа позвонил командир части с Кушки, где команда лейтенанта Епишкина формировала колонну автотехники для нужд отдельного батальона аэродромно-технического обеспечения в Кандагаре.
Он же доложил в вышестоящий политический орган следующее…
Будто бы лейтенант Епишкин явился в кабинет командира части с докладом о прибытии в неопрятном внешнем виде, и в не трезвом состоянии.
- Мало того, - вещал трагическим голосом майор Камешков, – подчинённые лейтенанта Епишкина тоже были пьяны. Да-да! Пьяны!
Комбат слушал, не перебивая, не уточняя деталей, лишь всё больше бледнел. Да руки, лежащие на столе,  всё сильней и сильней сжимались в кулаки. И сам он не просто дышал, а с шумом втягивал воздух, неотрывно наблюдая за секретарём парткома. 
- Это ещё не всё, - всё так же трагично продолжал Михаил Сергеевич. – Будучи пьяным, лейтенант грубил, сквернословил, угрожал лично командиру части оружием после того, как тот попытался сделать замечание Епишкину, призвать к порядку. Командир части был вынужден вызвать караул. И только грамотные действия, железная выдержка, тактичность подполковника не дали развиться ситуации до трагического финала. Ведь ваш подчинённый, Юрий Иванович, достал пистолет, дослал патрон в патронник и нацелил оружие в грудь старшему офицеру.  Ещё бы чуть-чуть, и случилось бы непоправимое. Вот как. А вы смели смеяться вначале нашей беседы.
- Что ещё? – сквозь сжатые зубы процедил Феофанов. – Конкретней, пожалуйста.
- Будет ещё, а как же, - тяжело вздохнул секретарь парткома. – Если бы ограничилось только этим, дорогой товарищ комбат, если бы… - майор Камешков замер у окна, собираясь с мыслями, подыскивая слова.
На этом, по словам секретаря парткома, художества лейтенанта и его команды на Кушке не закончились.
Во время подготовки техники к маршу, подчинённые Епишкина и он сам лично якобы  пытались продавать автомобильное топливо с машин гражданским лицам.
- Да-да, товарищ комбат! – на этот раз в тоне секретаря парткома слышались нотки торжества. – Да-да! И пытались торговать запасными частями, по-воровски снятыми командой вашего лейтенанта с другой техники на базе хранения. Топливом и ворованными запчастями! Тем самым сознательно выводя технику, стоящую на хранении как неприкосновенный запас, из состояния боевой готовности. Вслушайтесь и вдумайтесь: сознательно подрывали боевую готовность!
И пьянки почти каждый день! И только грамотные действия командира части, строгое следование им требованиям воинских уставов, приказов Министра обороны, его лояльность и доброта, порядочность, наконец, смогли удержать ситуацию под контролем, не дать скатиться вашему герою до простой уголовщины. Хотя… -  на этот раз майор Камешков по-театральному трагически вскинул голову, заломил руки, - хотя и так хватает поводов для возбуждения уголовного дела. А вы его к награде.
- Ещё что? – снова процедил сквозь зубы комбат, глядя исподлобья на секретаря парткома.
- Пока достаточно, уважаемый Юрий Иванович, дос-та-точ-но! Но я бы мог напомнить вам об истории с вашим любимчиков в Ташкенте, в аэропорту «Тузель».
- Напомните, пожалуйста.
- Если вкратце, то там лейтенант Епишкин поступил, скажем мягко, опрометчиво, недальновидно: бросился защищать пьяного капитана-артиллериста. Так что… - майор Камушков сделал паузу, опять встал под портретом Брежнева, и уже оттуда закончил:
- Буду с вами откровенным: возбуждать уголовное дело против лейтенанта Епишкина не станем. Я убедил товарищей из политотдела ВВС округа, что мы сами разберёмся на месте с нашим нарушителем. Военная прокуратура в этом случае - это лишнее. У Епишкина заканчивается кандидатский стаж. Мы должны рассмотреть вопрос о приёме его в члены КПСС. И снова буду откровенным с вами: я буду категорически против. Возможно, буду настаивать на том, чтобы исключить товарища Епишкина из кандидатов в члены КПСС, прервать кандидатский стаж, так как он его не выдержал, не проявил себя с положительной стороны, как злостный нарушитель воинской и партийной дисциплины. Такие коммунисты нам не нужны. Ну, а с вашей стороны, дорогой Юрий Иванович, я бы рекомендовал рассмотреть дело лейтенанта Епишкина на суде офицерской чести. Думаю, что увольнение его из рядов Вооружённых Сил СССР было бы самым верным решением. И в политотделе ВВС округа настоятельно рекомендовали именно этот вариант. Обещали держать на контроле.
- Я эту историю, что  в «Тузели» знаю, слышал. Мне о ней рассказал знакомый лётчик из нашего полка, - глядя прямо в глаза майору Камешкову, произнёс комбат. – Он был свидетелем. Там лейтенант поступил по совести, как велит офицерская честь. Так, как подобает поступить настоящему мужчине, настоящему офицеру. А в историю на Кушке я не верю! Я верю лейтенанту Епишкину, верю сержанту Говорову, верю своим солдатам!
- Даже так?! – воскликнул майор Камешков. – А старшим офицерам, вышестоящему начальству вы не верите? Мне не верите? Выходит так?
- Да, так, и никак иначе, - снова твёрдо произнёс Феофанов, встав из-за стола. – Вот только тот подполковник не доложил, что техника-то была разукомплектована его подчинёнными и при его полном согласии. И Епишкину с командой пришлось приложить максимум усилий, чтобы привести эту технику в исправное состояние. Вот поэтому-то поводу и были стычки с командиром той части. Правда, о собственном разгильдяйстве, о действительно преступной атмосфере внутри воинского подразделения этот подполковник почему-то не доложил вашим друзьям в политотдел ВВС округа. Но это – на его совести, если вдруг она у него появится. А всё остальное – на вашей, товарищ секретарь партийной комиссии гарнизона. Так что, лейтенанта я вам не отдам! Горло любому перегрызу за него! Поняли, майор? Горло! Перегрызу! Любому!
– Ну-у, товарищ комбат, тогда нам нет о чём говорить.
- Да, вот тут вы правы: нам нет о чём вести беседу. Нет точек соприкосновения. А бисер метать не обучен. До свидания!
- Ну, что ж… я умываю руки, - сожалеюще произнёс майор Камешков.
- Мойте руки и как можно тщательней,  - уже стоя в дверном проёме, продолжил комбат. – Хоть что-то у вас должно же быть чистым.
- Да… как… вы смеете? – уже в закрытую дверь прокричал секретарь парткома.
Но ответа не последовало.
Лишь Лили Иванова из магнитофона в который уж раз еле слышно напоминала забыть обратную дорогу.
Осень как-то незаметно заходила в Кандагарский авиационный гарнизон.
И необычно.
Хотя, почему необычно?
Для Афганистана такая осень – обычное дело, привычное явление.
Это для ограниченного континента советских войск в Афганистане необычно.
Как бы то ни было, но жара спадала.
Уже и днём не так было жарко, и можно было поиграть в футбол без ущерба собственному здоровью.
Что и делали солдаты и офицеры гарнизона, гоняя мяч на местном стадионе.
А ещё осень несли на себе сильные ветра вместе с пыльными песчаными бурями.
«Афганец»  название этому природному явлению.
Пыльная мгла при штормовом ветре окутывает не только авиационный гарнизон, но и пустыню Регистан, и даже отроги гор Гиндукуша страдают от пыли.
Всему и всем достаётся от «афганца».
Видимость в такие моменты падает до минимума, а то и не видно ничего даже на расстоянии вытянутой руки.
Зато появляется серо-жёлтый слой песка и пыли в мыслимых и немыслимых местах.
Только успевай очищаться.
Суров климат Афганистана.
И уже меньше стали пользоваться спросом уличные души в авиационном гарнизоне.
Личный состав всё чаще и чаще затапливал самодельные, но от этого не менее уютные, жаркие баньки.
И, как минимум, два раза в неделю.
Среда и суббота  - банные дни.
Святое дело на войне – банька!