Тень прошлого

Часто езжу на машине по тем местам, где прошло моё детство. Мог бы и по трассе проехать, быстрее было бы, но тянет туда неведомой силой, а проезжаешь мимо, щемит душа какой-то сладкой болью. Всё время думаю, почему, когда искал себе дом в Коршеве, не заехал в эту часть села, не присмотрел себе какой-нибудь пятистеночек.
Сейчас уже не укупишь, как проложили там асфальт за развалюхи просят полмиллиона. Места там красивые, раскупят дачники...
Говорят, что нельзя войти в одну и ту же воду дважды. Давно уже в селе не помнят моего прадеда, дедов уже забывают, да и сам я быстро приближаюсь к тому возрасту, при котором в старые времена надевали на голову картуз, брали в руку палку и садились на лавку перед домом, переходя в почётную категорию "стариков".
Ну, а пока, проезжаю по родным местам и с грустью вспоминаю прошлое.
Обратил я внимание на одну бабушку, высокую, сухощавую, каждый вечер гуляющую по дороге. Хотел все время подойти, поговорить, но как-то стеснялся.
И наконец, когда увидел, проезжая мимо, несколько человек собравшихся на лавочке возле нарядного крашеного домика, почти в конце дедушкиной улицы, я не выдержал и нажал на тормоз. Вылез из машины, подошёл к людям.
Поздоровался, как положено, рассказал, кто я, и спросил, не помнит ли кто из них жившего здесь дедушку Нюркова?
К сожалению, почти все собравшиеся, были ненамного старше меня, никто уже ничего не помнил.
Только взоры всех повернулись к той самой худой бабульке, которую я часто видел по вечерам.
Седая, с какой-то прозеленью, с тонкими чертами лица, голубоглазая старушка повернулась ко мне. Она улыбнулась какой-то ясной, доброй улыбкой.
- Дедушка Нюрков. Как же, помню... Вона, тама жил.
И она, тонкой, сухой рукой, показала в точности на то место, где стоял дом прадеда.
- А меня ты не помнишь? Не? Нинка, я, Рожкова. Табе тёть Нина. Лучшая подруга твоей крёстной, царство ей Небесное. Забыл ты меня. А я тебя помню. Худой ты был, бледный, уши торчком, как у зайца. Мы жа ишо на речку вместях ходили. Твоя мамка, крёстка твоя, да я со своими девками. Надьку мою вспомни? Как ты ей на сандалях ремешки связал на речке, помнишь? А как на моих овцах верхом катался? А я тебя за то за волосья оттаскала. Ну, жа, вспомнил?
Я грустно кивнул головой.
- Помню теперь. Только Надьке не я сандали связал. Серёга Заяц.
- Да какая уж таперь разница. Стока времени прошло... И Надька моя сама уж бабкой стала.
Она помолчала чуть-чуть и её ясные голубые глаза наполнились прозрачной влагой. Неожиданно она взяла меня за руку:
- Мамка твоя жива? Жива... Скажи ей про меня. Что Нинка Рожкова ещё ходит, топчет землю. И Митька Агафонов жив. Инсульт у него был, с палочкой таперь ходит. И Тамарка Рысакова жива. Недавно дочери её в город забрали. Помню я твою матку, и тёток твоих тожеть. Вот тута улица у нас собиралась.
Она махнула рукой на последний дом, на краю села.
- Мы их звали по твоему деду. Матросовы девки. Как приедут с городу, тоже к нам ходили. Как они, тётки?
- Тётя Валя умерла. А тётя Маша жива, ей уж под девяносто. Инфаркт перенесла недавно.
Бабушка грустно покачала головой.
- Уходим мы. Время пришло. Как листья с деревов сыпемся. Ладно. Живому жить, мёртвому гнить. Чё раньше не подошёл?
- Да неловко было. Стеснялся.
- Эк, глупай! Чё жа тут плохого? Ведь повидались, поговорили. Ты как едешь мимо, не спеши. Увидишь, сидим на лавочке, остановись, посиди с нами. Мы рады будем... Ты жа наш, свойский...
- Ладно. Договорились.
Поехал я дальше. А на душе было тепло и грустно. Вроде как и нашёл я прошлое. Отыскал.