Глава десятая

— Спасибо, капитан. — Маргул, стоя по колено в воде, шутливо отсалютовал. И отвернулся: — До встречи.
— Прощай, — согласился амайе, следуя старой плиаретской традиции. — И будь, пожалуйста, осторожен.
— Да-да, обязательно, — буркнул картограф, шлепая к берегу. Под ногами податливой, теплой волной расходился белый песок и разбегались мелкие, бесполезные еще креветки.
Мильт подождал, пока он доберется до берега, и велел возвращаться к «Оборотню».
Маргул бодро прошагал еще десять выстрелов, углубившись в скалистую, кое-где заросшую кустами пустошь. Со временем она переросла в цветистое дикотравье, потом возникли чахлые деревца, а потом — густые заросли шиповника. Картограф обошел их по большой дуге, памятуя о том, что среди колючих ветвей ютится немало птицеподобной нежити, и она, хоть и относительно безобидна, все равно любит внезапно выскакивать из укрытия и пугать неосведомленных путников.
Хасатиния осталась точно такой же, какой была. Все та же своеобразная, мало кому до конца понятная родина звонарей, первое королевство, где появились колокола. Их отдаленный звон доносился до ушей Маргула даже сейчас: лодка приблизилась к землям Хасатинии в опасной близости от Виерса. Маргул планировал для начала зайти в этот город — там у него имелось несколько не самых лучших, но и не самых худших друзей, — а путь в Ярну продолжить завтра. Может, после сна на твердой поверхности колени перестанут дрожать с непривычки, но пока подросток не мог избавиться от впечатления, будто палуба корабля — куда более удобная вещь, чем суша.
От нечего делать на ходу он подсчитывал, сколько времени займет поездка из одной точки королевства в другую. Выходило, что никак не меньше трех дней — и это если удастся купить лошадь, ведь пешком, по летней жаре и с тяжелыми сумками далеко уйти не получится. Или получится, но будет невероятно сложно. Маргул представил, как падает бездыханным, едва переступив порог родного дома, и мрачно усмехнулся.
К Виерсу он вышел уже через три часа, изрядно поплутав между надгробиями старого, давно заброшенного кладбища. На ум упрямо лезли ироничные слова Эльвы, мол, повстречаешь где-нибудь нечисть — непременно сообщи мне! — хотя кладбище было добротным, аккуратным и освященным. Видно, жители близлежащих сел — вон, над полями поднимаются тонкие полосы дымков, — не горели желанием сводить знакомство с гильвирами, упырями, умертвиями или дакарагами.
Маргул тоже не горел — и вздохнул с облегчением, когда могилы остались позади. Вышел на тракт, берущий свое начало в Званге, и без происшествий добрался до обитых железными шипами городских ворот — единственного места, где позволялось входить в город и выходить из него. К удивлению картографа, обычная для здешних мест очередь отсутствовала, а стражники поленились выйти из караулки, чтобы выяснить, кто пожаловал в чудесный, светлый и легендарный Виерс. На всякий случай заглянув в окно, подросток испытал жгучее разочарование: трое здоровых мужиков, безмятежно похрапывая, развалились на печи, на полу и на деревянной лавке, а под небольшим, сколоченным из сосновых досок столиком валялось восемь ярких, наверняка дешевых бутылок из-под вина.
— Герои, — себе под нос пробормотал Маргул. — Отважные герои, защитники нашего королевства.
Он поправил ремешок правой сумки, убедился, что левая не намерена покидать владельца в ближайшее время, и бодро зашагал к площади. Пересек ее — под внимательными, оценивающими взглядами торговцев, — и углубился в переплетение центральных улиц. Отыскал приличный постоялый двор, посмотрел на вышибалу — худого и высокого, но внушающего невольное уважение, — и спросил:
— А где хозяин?
— В кухне. Сейчас позову, — отозвался мужчина, покидая свой пост у двери.
Ждать пришлось недолго: низенькая старушка в цветастом платке, сшитом из ярких лоскутков ткани, выскочила в зал и почтительно поклонилась:
— Пожалуйте, пожалуйте, господин! Пойдемте, я проведу вас в свободную комнату.
— Спасибо, — серьезно кивнул Маргул. Кажется, его приняли за бродячего колдуна, что и неудивительно, — с такими-то примечательными волосами и поклажей! — но делиться со старушкой своим настоящим предназначением картограф не пожелал. Пускай боится.
Шаркая подошвами расхлябанных туфель об пол, пыхтя и отдуваясь, хозяйка с горем пополам вскарабкалась на второй ярус и открыла первую же створку:
— Заходите, располагайтесь! Принести вам обед?
— Нет, — поразмыслив, отказался подросток. — У меня еще есть дела. Я оставлю вещи, запру комнату и отлучусь часика на полтора. Вот залог.
Он вручил старушке золотую монету, выслушал счастливые причитания и отправился восвояси. Конечно, после долгой дороги следовало бы сперва отдохнуть, но Маргулу хотелось убраться из Виерса поскорее: в конце концов, он не навещал мать уже больше года.
Знакомый перекресток нашелся спустя десять минут, но, чтобы отыскать дом товарищей по университету, пришлось приложить вдвое больше усилий. Однако под конец картографу повезло, и он уверенно, внутренне подобравшись и приготовившись к слезным заверениям вроде «ой, как мы скучали» постучал калиткой о забор. Сначала отреагировала собака — рыжая, беспородная скотина размером с двух Маргулов. Она выскочила из будки, абы как сколоченной хозяевами — лишь бы стояло, — и принялась яростно, ожесточенно, с ненавистью лаять. Из оскаленной пасти, словно из разбитого кувшина, брызгами полетела слюна.
— Спокойно, спокойно, Хагна! — из дома выбежал всколоченный парень немногим старше подростка и, смешно спотыкаясь, бросился к псине. Та мгновенно раскаялась, поджала хвост и забралась обратно в будку, напоследок низко, предупреждающе взрыкивая.
— Привет, Самиш, — поздоровался с приятелем картограф. — Как дела?
Тот с недоверием на него вытаращился. Из-под соломенной челки взблеснули потрясенные карие глаза.
— Маргул! — воскликнул парень. — Неужели это ты?
— Я, — со смехом подтвердил подросток. — Впустишь меня в дом, или так и будем стоять по разные стороны ограды?
— Впущу, — спохватился Самиш. — Разумеется, впущу! И давай быстрее, Вайга тебе очень обрадуется!
В этом картограф сомневался, но спорить с хозяином не стал. К тому же он действительно пришел, чтобы попасть внутрь, а не жариться на солнышке и нервно коситься на недовольного чужим присутствием пса.
 В доме бывшего однокурсника было шумно, полутемно и тесно. Повсюду стояла сваленная горой мебель — перевернутый шкаф, на нем диван, а на диване несколько стульев. Из кухни доносился детский лепет, подкрепленный стуканьем маленького кулачка о стол, и умильное женское бормотание. 
— Это кто? — настороженно поинтересовался Маргул.
— Мой сын, — улыбнулся Самиш. — Его зовут Райза.
Он схватил подростка за локоть и потащил за собой. Картограф обреченно потащился следом — ладить с детьми он абсолютно не умел, а приятель, наверное, надеется, что он похвалит и подержит на ручках малыша Райзу. Вообразив, как ребенок падает и разбивается на тысячи осколков, словно чашка, Маргул страдальчески скривился и начал придумывать отговорки.
Впрочем, в кухне выяснилось, что они не нужны.
Жена Самиша — невысокая, коренастая девица с темными волосами ниже колен, заплетенными в две тугие косы, и родинкой на мочке уха, — сидела с окна, прижимая к себе мальчика лет четырех. Страшно костлявого, можно даже сказать — тощего, а еще — седого.
— А... — выдавил из себя картограф. — Э...
— Это Райза, — со счастливым выражением лица донес до него приятель. — Райза, дорогой, это — мой университетский товарищ. Его зовут Маргул, и он работает на настоящих кораблях, далеко-далеко в море!
Ребенок, чуть помедлив, повернулся к гостю. На щеках, обрамленных волнистыми седыми прядями, полыхал нездоровый румянец, а в глазах — один синий, другой алый, —  плескался туман.
Маргул застыл, жалея о своем решении проверить, как поживает Самиш.
— Здравствуй, — сказала Вайга.
— М-м-м... — все еще растерянно промямлил картограф. — Да, добрый день. Как поживаешь?
— Неплохо, отнюдь неплохо, — мужественно солгала она. — А ты?
Подросток сглотнул.
— Ну, мы недавно прибыли... то есть я недавно прибыл, а через две недели должен вернуться на корабль — но сперва надо договориться с Гильдией Магов, чтобы меня из Ярны перебросили в белобрежную Вольгеру.
— Ты по-прежнему работаешь на того сурового капитана? — изумленно уточнил Самиш. — Я думал, вы друг друга терпеть не можете.
— Мы переосмыслили ситуацию и пришли к выводам, что ему необходим картограф, а мне — хорошая работа, — не стал увиливать Маргул. — И в итоге выяснилось, что он вполне нормальный мужик. Со странностями, но ответственный и зарплату выдает вовремя.
— Да, это главное, — снова рассмеялся приятель. У Вайги дрогнули губы, но он предпочел не обратить на жену внимания. — А я прозябаю в библиотеке. Разбираю старые свитки, пытаюсь навести порядок... может, до конца жизни и справлюсь.
— Как-то у вас... нерадостно, — с запинкой констатировал подросток. Он рассчитывал, что друзья встряхнутся и попробуют притвориться, будто ничего не происходит, но потерпел поражение. Поэтому, зажмурившись, брякнул: — Что происходит с вашим сыном?
Самиш присел на подоконник, подхватил цветок в запыленном горшке и разгладил сморщенные листья. По мнению Маргула, бедное растение следовало выбросить, но хозяева думали иначе.
— Райза таким родился, — наконец произнесла женщина. — Слабым. Легким. Больным. Лекари не знают, что это... в чем проблема, а представители Гильдии наперебой говорят, что спасти моего сына не выйдет.
Картографа передернуло. О подобных отказах он был наслышан и, в общем-то, понимал, по какой причине Гильдия не смогла исполнить просьбу Вайги и Самиша. Но все равно ощутил волну острой неприязни и отвращения — и к магам, и к самому себе.
— Чаю хочешь? — опомнился хозяин дома. — У нас есть малина и немного черной смородины, а еще яблочный пирог.
— Было бы неплохо, — помедлив, согласился Маргул. Если бы он ушел, ребята бы наверняка обиделись и приняли это на свой счет. К тому же Вайга готовила гораздо вкуснее, чем кок с «Оборотня», и не воспользоваться столь милым предложением — просто кощунство.
— Расскажи пока о своих приключениях, — предложил Самиш, заглядывая в печь и вороша красновато-серые угли кочергой.
— Ну-у, — подросток опустился на свободный стул, прикидывая, чем можно поделиться с товарищами, а чем — нет. — Полторы недели назад мы побывали в империи Ильно. Помнишь, преподаватели о ней рассказывали? Якобы очень далекое, неизведанное и опасное государство, логово заклинателей и драконов. Ты еще придерживался мнения, будто ее на свете не существует.
Самиш кивнул:
— Помню.
— Так вот поздравляю — ты ошибся. Империя Ильно — это вполне реальное место во Вратах Верности, и она страшно недружелюбная. Мы всего-то пытались отыскать крылатого ящера, способного взаимодействовать с человеческим колдовством, а заклинатели разозлились, напали на наш отряд и утащили одного... — Маргулу показалось, что слово «некромант» прозвучит неуместно в нынешней обстановке, и он слегка отошел от истины: — человека. Пришлось их преследовать, а потом пробираться во вроде бы мирный торговый городок, Нолет. И — представляешь! — там мы выяснили, что имперских заклинателей обычными методами не убить.  Или, по крайней мере, одного имперского заклинателя.
— Хм? — удивился Самиш. — В смысле — не убить? Они ведь такие же люди, как и мы с тобой, разве нет?
— Такие же, — кивнул картограф. — С виду. Но что там у них внутри, мы не в курсе. Капитан хотел разрезать и посмотреть, но Зутт сказал, что это слишком жестоко, а господина Эхэльйо чуть не стошнило.
— Вы хуже морских пиратов, — шутливо пожурил его приятель. — Те хотя бы убивают без разговоров, а вы сначала пытаетесь до всего докопаться. Но, — он поставил перед Маргулом чашку малинового чая и большую миску со смородиной, — с другой стороны, вы правы. Лучше сразу узнать, кто твой враг, чем столкнуться с ним спустя пару месяцев и оказаться совершенно беспомощным.
— Верно, — благодарно кивнул подросток. — Я рад, что ты меня не осуждаешь.
Самиш похлопал его по плечу:
— Мы же друзья. Пускай и редко встречаемся.

Алатора — столица Белых Берегов — была наполовину скрыта зеленой листвой каштанов. Стены поросли мхом, а открытые ворота походили на разверстую пасть лесовика. В них, до неприличности долго споря со стражниками, неспешно проползала очередь: бродячие торговцы, певцы, местные жители — из тех, у кого полно родственников в деревнях, — и маги. Эльва с ходу обнаружил четырех своих коллег и отправился с ними побеседовать, бросив непривычно нервного Эхэльйо в густой древесной тени.
Вернулся он лишь спустя добрых сорок минут, поправил тонкую голубую ленту — после ухода с корабля корсары требовали ее отдать, но парень заявил, что уже не ощущает себя полноценным без этого проклятого куска ткани, — и воскликнул:
— Вставай, о благородный потомок племени остроухих! Стражники готовы нас принять.
— Встаю, о презренный смертный, чей характер постоянно причиняет мне неудобства, — в тон ему ответил проклятый. — Как давно в тебе проснулся поэт?
Эльва укоризненно сдвинул брови:
— Тебе совсем плохо? Поэт — это когда ты пишешь стихи, а не стараешься освежить в памяти основы отцовской речи. Не то чтобы я собирался домой, нет — Аларна упаси, — но если Кайта сейчас не в Шьенэте...
Он выдержал зловещую паузу, и Эхэльйо содрогнулся. В пути он с удовольствием подключался к шуткам о родителях некроманта, но увидеть их по-настоящему, вживую... действительно, Аларна упаси! Пожалуй, окажись остроухий третьим ребенком в семье Тиезов, он бы повесился или застрелился.
 — А что, твой отец выражается только так?
Некромант растянул губы в издевательской ухмылке:
 — Да. И если тебя угораздит возразить — мол, это глупо, это звучит нелепо, — он закопает тебя на месте. Я потом, конечно, выкопаю, но ты успеешь задохнуться и посинеть.
 — Эльфы не нуждаются в дыхании так, как люди, — возмутился проклятый. — Мы куда выносливее, чем вы.
 — Ага, поведай мне сказочку, — захохотал Эльва. — Тебя выносит с одной бутылки вина. И это при наличии двух голов!
 — А тебя не выносит, угу, — сердито проворчал остроухий. — Ты у нас вообще бессмертная сволочь. Гильвиры тебя не угробили, ундины не разорвали, заклинатели не вскрыли...
 — У гильвиров и ундин не было шансов, — надменно вздернул нос маг. И тут же его опустил, не желая привлекать лишнего внимания стражников. — Здравствуйте, господа! Мы из Гильдии, приехали к родственникам.
 — Я приехал к родственникам, — напомнил Эхэльйо, спокойно выдержав цепкий взгляд стража закона. — А он — мой напарник, профессиональный некромант. Вот жетон.
 — Проходите, — негромко приказал стражник. — Не задерживайтесь.
— Спасибо, — поблагодарил его Эльва. И высоко, так, что краешек звякнул о свод арки, подбросил серебряную монету.
За воротами проклятый резко побледнел, прижался спиной к ближайшему дереву и сделал вид, будто его тут нет. Некромант остановился и захихикал:
— Что, страшно?
— Рэн меня задушит, — страдальчески прохрипел остроухий. — Сначала от радости, а потом... потом за все хорошее.
— Ты же ни в чем не виноват, — попытался утешить его парень. — Наоборот — прав. Я бы тоже рискнул всем, что у меня есть, если бы моим друзьям грозила неотвратимая смерть.
— Поди объясни это моей сестре. Она не выдержит и завопит, что я должен был думать о семье, а не о друзьях. Мол, друзья все равно умрут — не сегодня, так через сорок лет, — а родители никуда не денутся.
— Родители — это страшная сила, — серьезно закивал Эльва. — Но мы уже в городе. Отступать и возвращаться на корабль поздно.
— Ага, — таким тоном согласился Эхэльйо, будто его вели на плаху, а не домой. — Поздновато.
Некромант похвалил себя за то, что накануне вечером выяснил, где живет семейство Айнэро, и поймал друга за локоть. Остроухий рванулся в сторону, намереваясь выскочить обратно на тракт и убраться в Шатлен, а лучше — в соседнее королевство, но пальцы человека сжались, как стальные тиски, и с равнодушием палача поволокли эльфа за собой.
— Та-а-ак, — протянул Эльва, добравшись до центральной площади. — Отсюда нам налево... или направо? Ты что-то говорил про некрополь, но я забыл, что. 
— Направо, — вдохновенно соврал Эхэльйо.
Некромант насмешливо посмотрел ему в глаза, улыбнулся и покачал головой:
— Значит, налево. А вон там, случайно, не твоя сестричка? Вроде такая же кудрявая, — он указал на высокую девушку с густыми каштановыми волосами — чуть светлее, чем у проклятого, — и, к ужасу друга, весело заорал: — Эй, госпожа! Вы Илаурэн? Илаурэн Айнэро?
Девушка обернулась, оказавшись точной копией Эхэльйо — только со смягченными, нежными чертами лица, — и уронила корзину с фруктами. По мостовой покатились яблоки, сливы и одинокий персик — он расшибся о первый же выступающий камень, забрызгав соком белого, словно снег, кота. Или кошку, подумал Эльва, приглядевшись внимательнее.
— Хэль! — воскликнула эльфийка. — Хэль, это правда ты?
— А... ну... — проклятый замялся, закрыл ладонью тонкий, едва различимый шрам на виске и уставился себе под ноги. — Да, это я. П... привет, Рэн.
— Я не знал, что вы с Илаурэн — близнецы, — укоризненно заметил некромант. И с удовольствием пронаблюдал, как девушка срывается с места и стискивает брата в объятиях.
— Хэль, Хэль, Хэль! Я глазам своим не верю! Что ты... где ты... как?! Как тебе удалось вернуться в прежнее тело?!
— А я его и не терял, — обиделся Эхэльйо. — Просто лишними руками и мозгами оброс. И лапами звериными обзавелся, да... — он уставился в небо, вспоминая, каким отбросом себя недавно чувствовал, и зажмурился от удовольствия: — Но сейчас я в норме — благодаря Мильту и вот этому господину. Его зовут Эльва, Эльва Тиез де Лайн.
— Сын маркиза де Лайна? Я слышала, что он сейчас в городе. Если хотите, мы можем обратиться к отцу и устроить вам...
— НЕТ!!! — в один голос рыкнули остроухий и некромант. Первый тут же смягчился, воровато осмотрелся и попросил: — Пойдем домой, Рэн. Пересекаться с отцом Эльвы нам очень, очень, очень не хочется.
— Почему? — наивно изумилась девушка.
— Потому что он Дьявол во плоти, — со вздохом объяснил маг.
Сестра Эхэльйо смирилась с внезапными поворотами судьбы и, на всякий случай ухватившись за рукав брата, зашагала прочь по улице. Перед тем, как последовать за ней, Эльва наспех собрал забытые всеми фрукты и побросал в корзину.

Все окна в комнате закрыли шторами, на шкафы и столы поставили десятки свеч. Зажгли. Спустя полчаса стало жарковато, но никто не жаловался — ни Илаурэн, ни Эхэльйо, ни человек. Проклятый не отрывал взгляда от лица сестры, и она, наконец, не выдержала:
— В чем дело, Хэль? У меня выросли рога?
Ее широкая улыбка тут же померкла, а в голубых глазах — точном отражении глаз брата, — возникло странное, непонятное Эльве выражение. В поисках разгадки парень покосился на друга, и тот, смущенно кашлянув, пояснил:
— Так любил шутить господин Рикартиат, известный также под псевдонимом Мреть. Илаурэн его... любила.
— Ничего подобного, — удивительно спокойно возразила девушка. — Я его не любила. В мои привычки не входит безвозмездная любовь к людям, которые умрут прежде, чем я успею сказать «прости». Это твоя ошибка, но не моя.
— Ври больше, — рассмеялся остроухий. — Я прекрасно помню, как ты на него смотрела. И не смею в чем-либо тебя обвинять — этот юноша действительно был прекрасен.
— Но-но! — Илаурэн вскочила и ткнула его пальцем в нос. Эхэльйо едва не рухнул со стула, лишь в последний момент сумев уцепиться за столешницу. — Тебе-то до него какое дело?
Проклятый вздохнул, представив себе масштаб проблемы, и малодушно спрятался за чашкой малинового чая, буркнув Эльве:
— Расскажи ей, пожалуйста.
— Ну, — некромант почесал свой собственный нос, надеясь, что уж его-то точно никто трогать не станет. Не особенно надеясь, впрочем. — Дело такое, что мы вытащили господина Рикартиата из пещеры в империи Ильно. Или, правильнее выразиться, не самого Рикартиата, а результат его полного перерождения — демона по имени Фасалетрэ Эштаралье.
— Он ни черта не помнит, но ведет себя, как наш менестрель в первые годы после переезда в Шатлен, — осторожно отметил остроухий. — Все тот же испуганный, нелюдимый, преисполненный недоверия ребенок — только на этот раз связанный с Нижними Землями куда прочнее.
— Значит, дядя не соврал, — сокрушенно произнесла Илаурэн. И потерла виски, словно опасаясь, что мысли сейчас полезут вон из переполненной головы.
— Дядя?
— Да, дядя. После смерти Рикартиата и Альтвига я встретила господина Грейна — полукровку из Гро-Марны... вы, вроде бы, знакомы... — девушка выждала, пока до брата дойдет суть вопроса, и продолжила: — Он предложил вместе поехать в Шеальту, и я согласилась — давно пора было навестить сородичей. И дядя Зартас рассказал мне о Летрэ. Из его слов выходило, что песня, переведенная Рикартиатом с речи Нижних Земель, на самом деле была пророчеством, и что в этом пророчестве говорилось о самом Рикартиате. Такая бессмыслица... я сочла, будто дядя просто ищет способы меня утешить, и не обратила внимания. Теперь признаю, что зря.
— Придется написать Зартасу письмо. — От этой перспективы Эхэльйо передернуло. — О великий Альвадор, я не писал ему уже лет пятьдесят. Представляю, какой шум поднимется вокруг безобидного куска пергамента, где в правом нижнем углу пристроится моя подпись.
Илаурэн натянуто рассмеялась, и Эльва уточнил:
— Ваш дядя чем-то смахивает на моего отца, правда?
— Ага, что-то есть. — Губы проклятого дрогнули — так слабо, что это движение вполне можно было посчитать случайным, непроизвольным. — Зартас — король Черного Града, и он старше меня на три-четыре столетия. Для эльфов подобная разница несущественна, но, как особа голубой крови, дядя относится ко мне и к Илаурэн свысока, словно мы его слуги. Или вообще мелкие эльфята, способные только путаться под ногами. В общем, его поведение глубоко меня оскорбляет, но пойти против родной крови я не в силах.
— Ну ты заладил, — поморщился некромант. — Ненавижу понятие «родная кровь». На каждом углу о нем вопят, но не подозревают, что оно уже давно ушло в небытие. Мы живем в мире, как родители убивают своих детей, а дети — родителей, в мире, где убийство само по себе является нормой, если не больше. Кого волнует эта бессмысленная родная кровь? По-вашему, я должен беспрекословно подчиняться Грайзу? Или носиться за маркизом де Лайном, умоляя о снисхождении? Мол, ты же мой отец, прояви хотя бы толику теплоты и заботы!
— Зачем они тебе? — поразился Эхэльйо. — Речь ведь не о них. Речь о том, что живые существа, связанные одной кровью, обязаны помогать друг другу. Обязаны быть опорой для своих близких.
— Чушь все это, — с презрением отмахнулся Эльва. — Никто никому ничего не обязан. Мы все зависим лишь от собственных прихотей. И я считаю, что связь между друзьями — или врагами — гораздо сильнее, чем связь между единокровными созданиями.
Проклятый открыл было рот, но быстро передумал и закрыл. За время странствия по Морскому Королевству и потом, на фрегате, он успел убедиться: некроманта проще убить, чем переубедить. Если он уверен в своей правоте, то будет отстаивать ее до последнего — и не факт, что этим последним окажется слово, а не вырванное сердце собеседника.
— Ладно, молчу, — покорно сдался Эхэльйо. И бросил беглый взгляд на механические часы, стоившие невероятных денег и изобретенные горцами совсем недавно. — Долго еще, Рэн?
— Вряд ли. — Девушка хихикнула. — Ты же знаешь маму: когда речь заходит об официальных приемах, она старается поздороваться с хозяевами, заверить их в своем добром отношении и поскорее ускользнуть, желательно — без лишнего шума. О!
Эльва прислушался, но подозрительных звуков не обнаружил.
— Что «о»? — с опаской переспросил он.
— Дверь открылась. Так, — Илаурэн потерла ладони, — теперь сделайте счастливые лица. Я хочу произвести на них самое убийственное впечатление из всех возможных! Господин Тиез, вы не поделитесь с нами какими-нибудь соображениями насчет...
— Рэн! — донеслось с лестницы. Некромант перестал беспокоиться о своем слабом человеческом слухе и поспешно выпалил:
— Нам надо обратиться в Гильдию, чтобы Эхэльйо... то есть Хэлю... выдали жетон. Я не могу постоянно находиться рядом с ним и подсовывать стражникам только свой — в конце концов они сообразят, что это обман, и остроухий к магам не относится.
— Еще как относится! — правдоподобно возмутилась девушка. — Он остановил действие проклятия в чертовом Кленкаре! Он страдал из-за этого годами! Он...
— Рэн, — в зал заглянула высокая эльфийка, чей возраст Эльве определить не удалось — выглядела она так же молодо, как Илаурэн и Эхэльйо, и была такой же голубоглазой. Некромант пришел к выводу, что голубоглазых существ вокруг него многовато.
— Здравствуйте, — сказал он, пытаясь разрядить обстановку — вновь прибывшая вытаращилась на проклятого и застыла, словно ледяная скульптура. — Здравствуйте!
— Хэль, — в потрясенной манере Илаурэн выдохнула эльфийка. — Хэль, это правда ты?
Некромант почесал затылок и смирился с мыслью, что все остроухие в семействе Айнэро ведут себя одинаково. Он немного посмотрел, как Эхэльйо стоически терпит слезы матери, затем — как не менее стоически пережидает гневную тираду отца, и снова взялся за чашку. Ее содержимое успело остыть, но за чудесный малиновый вкус парень готов был простить посуде что угодно.
Наконец эльфийское воссоединение подошло к концу, и грозный родитель проклятого повернулся к гостю.
— А ты еще кто такой? — нахмурился он.
Магу стало слегка не по себе, но он мужественно сообщил:
— Здравствуйте. Меня зовут Эльва, Эльва Тиез де Лайн.
— И он меня спас, — вставил Хэль. — Если бы не Эльва, мы ни за что не миновали бы ундин — особенно когда плыли обратно. И Мильт не согласился бы вести фрегат к империи Ильно, не будь на борту талантливого и достаточно сильного темного колдуна.
— Ясно. — Отец проклятого медленно опустился на свободный стул, повел плечами. — Я — Кольтэ, а моя жена — Эльтари. Прошу прощения за столь недружелюбный прием.
— Ничего страшного, — покривил душой некромант.
— Я принесу печенья, — торопливо пообещала мать Эхэльйо, выбегая из комнаты. Эльве показалось, будто она до сих пор всхлипывает.
— К слову, молодой человек, — господин Кольтэ зажмурился, сдерживая соблазн постоянно поглядывать на сына и убеждаться, что он действительно сидит за столом, а не шляется по заброшенным крепостям и прячется от живых. — Почему у вас эльфийское имя? Вы связаны с Малахитовыми Лесами или Шеальтой?
— Нет, — удивился парень. — Не связан. Все мои родственники — люди, даже полукровок днем с огнем не найти. Видите ли, род Тиезов берет свое начало во времена основания Белых Берегов, хотя ходят слухи, что он существовал и раньше — сражаясь с племенами варваров. Поэтому все его отпрыски должны соблюдать так называемую чистоту крови, объединяя ее только с аристократами. Таким образом, например, моего брата Кайту пытались поженить на графине Айю, а брат Грайз получил в жены госпожу Неддту — третью кандидатку на престол в случае смерти нынешнего короля. Теперь все боятся, что Грайз устроит переворот, но я-то в курсе: он обожает Его Величество Алетариэля и скорее пойдет против отца, чем против белобрежной власти.
— И тем не менее ваше имя — эльфийское, — настаивал господин Кольтэ. — И имя вашего старшего брата тоже. Одного из старших братьев. В наречиях Шеальты и Малахитовых Лесов совершенно точно присутствуют сочетания «Haelleva» и «Kaitte». Первое в переводе означает «вспышка», а второе — «луч». Следует полагать, что ваши родители позаботились о скрытом смысле.
— Никогда раньше не слышал, чтобы они обо мне заботились, — рассмеялся Эльва. — Это похоже на шутку, господин Кольтэ. Вероятнее всего, они просто не пожелали придумывать имена для детей, которые все равно не унаследуют ни землю, ни состояние, и решили одарить их кличками. Выражаясь проще, — он потянулся за печеньем, принесенным госпожой Эльтари, — они меня не любили. И не любят, а старательно сочинять имя для нелюбимого ребенка никто не станет. Улавливаете?
— Улавливаю. — Остроухий потерял интерес к разговору и тоже взял пару кружочков сладкого теста, усыпанного орехами. — Лау, что ты решила насчет визита к Лефрансе?
— Пока ничего, — помрачнела девушка. — То есть Леф, конечно, пригласила меня приехать — причем приехать за два дня до прибытия остальных гостей, — но мы с ней не такие близкие друзья, чтобы проводить вместе столько времени.
— А что, эта дурочка все еще жива? — с ехидцей осведомился проклятый.
— Не называй ее дурочкой, — оскорбилась Рэн. — Она, между прочим, поумнее тебя будет!
Эхэльйо откровенно захохотал:
— Что-то я сомневаюсь.
— Кретин, — рыкнула эльфийка. — Ну да и черт с тобой. Кстати, Лефранса очень обрадуется, если ты тоже приедешь. Что-то мне подсказывает, что она по-прежнему к тебе неравнодушна.
Хохот сделался еще веселее:
— Ну да, неравнодушна! Уверяю тебя, она жаждет отрубить мою голову и повесить над кроватью в качестве охотничьего трофея!
— А что за Лефранса? — полюбопытствовал Эльва. — Где-то я это имя слышал.
— Разумеется, слышал, — серьезно согласился проклятый. — Лефранса Эгшер — это графиня северной части Айл-Миноре, соседка господина Тинхарта и господ Алиеза и Нельтаса Эль-Тэ Ниалет.
— А-а-а, — протянул парень. — Значит, она живет неподалеку от дяди и тети Шейна?
— А что, ты знаком с Шейном?
Голос остроухого как-то странно переменился, но Эльва не придал этому должного значения.
— Ага. Я встретил его в Ландаре, когда ехал повидаться с Леашви.
В комнате как-то сразу похолодало. Хэль принялся деловито изучать скатерть, расшитую тонкими синими узорами, а господин Кольтэ — улицу за окном и цветы на клумбе.
— А чего вы надулись? — с недоумением спросила Илаурэн.
— Просто так, — беспечно отозвался проклятый.
— Ври больше, — вернула брату шпильку девушка. — Чем вам Шейн не угодил? Он хороший парень.
— Хороший, но опасный. Он связан с Нижними Землями куда прочнее, чем Фасалетрэ Эштаралье. И поэтому я считаю, что с ним лучше не иметь никаких дел. А еще — что нельзя быть уверенным, кто  разговаривает с тобой в данный момент: сам повелитель — или его кукловод Атонольрэ.
— Глупости, — отмахнулась Илаурэн. — Шейн — не марионетка демонов. Он вполне нормальный, настоящий и добрый. И он не будет стоять в стороне, если произойдет беда.
— Разумеется, не будет, — попытался успокоить ее господин Кольтэ. — А теперь давайте закроем эту тему и поделимся мнениями, кто что хочет на ужин?

Шьенэт подступал вплотную к лесу, поэтому до последнего момента скрывался под пологом густой зеленой листвы. Она, словно эльфийские небесные сферы, пропускала сквозь себя свет, делая его не таким ярким и обжигающим, как изначально.
Единственное, что выделялось на фоне высоких, старых, поросших бороздами мха деревьев — это цитадель. Серое, хмурое строение, состоящее из крупных, в человеческий рост, плит, примыкало не к городу, а к свободной равнине. Семь дозорных башен, четыре казармы, кухни, конюшни, разные — и в большинстве своем почти новые — пристройки и сараи. Пока что их скрывала стена, но Эльва примерно помнил, как устроена цитадель изнутри, и не волновался.
Путь из Алаторы на запад оказался изматывающим и долгим. В придорожных селах некроманту не везло — люди сперва радовались, что в их глуши появился парень из Гильдии, а потом огорчались, выяснив, что он — повелитель мертвых. Эльве повезло наткнуться всего на четверых людей, осведомленных о способностях сына маркиза де Лайна. И даже эти четверо не оправдали его надежд, всерьез веря, что от подобного дара следует держаться подальше.
Их поведение поражало — и огорчало. Всего неделю назад некромант был уверен, что нынешних магов уважают и побаиваются злить, а теперь... все как будто специально его провоцировали, подсчитывая, когда же он сорвется и что им это сулит. К счастью, парень привык к подобному отношению и просто перестал реагировать, проезжая через села и деревни молча и выбираясь из седла только поздней ночью, по возможности — в рощах или маленьких, не похожих на шьенэтский, лесах.
Вчера он спал на берегу озера, под невыносимый комариный писк и кваканье лягушек. Проклятые твари отдохнули днем, спасаясь от жары на краешках широких листьев лотосов — растений, получивших место на штандартах, флагах и гербах Белых Берегов. В других королевствах лотосы росли редко — не те условия, а тут, на землях Его Величества Алетариэля, расцветали всюду, где было хоть немного воды. Поговаривали, что за ними ухаживают русалки, но доказательств подводной жизни у жителей белобрежья не было — Верхолунье и Нижнелунье , якобы служившие пристанищем для редкой разумной нежити, бдительно охранялись. Это, в свою очередь, порождало еще одну волну слухов: мол, у короля союз с представителями русалочьего племени, и, чуть что, полурыбы явятся на защиту приютившего их народа.
Эльве эти слухи казались очень сомнительными. Во-первых, в той же Велиссии процветала охота на русалок, а их мясо — особенно взятое с нижней части тела, — считалось редким деликатесом. Платили за него соответственно, и придурков, мечтающих нажиться на убийстве иной расы, хватало. В основном их топили, лишали голов или протыкали странными, хотя и острыми, приспособлениями, покрытыми илом, а иногда — душили водорослями, но русалочье мясо все равно попадало в кухни благородных и — опять же, по слухам, — украшало стол самой королевы.
Почему велиссцы так трепетно берегут свою королеву, некромант не понимал. Он видел ее четырежды, но не был впечатлен ни красотой, ни умом — несмотря на то, что уроженцы Аль-Нейта  прославляли их наперебой, словно самую стоящую вещь на своей родине. Однако Ее Величество вовсе не обладала примечательными чертами лица, да и беседы с ней показались Эльве заунывными. Впрочем, беседовал отец, а сам парень стоял или сидел в сторонке, наслаждаясь великолепным дворцовым садом. Вот что-то, а сад в Аль-Нейтской резиденции был чудесным.
— Ты кто такой? Куда едешь?
Некромант встряхнулся и сонно посмотрел на солдата, застывшего с поднятым копьем в тени правой створки ворот. Невысокий, широкоплечий и бородатый, он уставился на незваного гостя с таким свирепым выражением лица, что Эльве резко захотелось шлепнуться с лошади и полежать в пыли, пока из цитадели не выйдут нормальные, добрые, люди.
— Я из Гильдии, — тем не менее сказал он. — Приехал, чтобы навестить старшего брата.
— Жетон покажи, — потребовал солдат.
Парень послушно протянул ему теплую железку. Защитник цитадели внимательно ее изучил, щелкнул пальцем, добившись мелодичного звона, и буркнул:
— Все в порядке. Можешь навещать, сколько душе угодно —  но сначала отведи лошадь на коновязь.
— Знаю, — в тон ему проворчал Эльва, трогая поводья.
У коновязи отыскался конюх — почти такой же сонный и ленивый, как и некромант. Он пообещал позаботиться о гнедом жеребце, купленном за полцены — при случае за эти же полцены парень собирался его продать, — и побрел прочь, спотыкаясь едва ли не на каждом шагу.
Маг немногим медленнее поплелся к третьей казарме, на ходу размышляя, обрадуется Кайта или нет. С одной стороны, он всегда любил младшего брата и уделял ему больше времени, чем кто бы то ни было еще в семье Тиезов, но с другой... что, если он окажется занят? В конце концов, звание лейтенанта кому попало не дают, получил — отрабатывай и не смей сесть в лужу.
Все эти переживания выветрились из мозгов Эльвы, как только он зашел в неприглядное, приземистое здание, окруженное беспорядочно сваленными дровами. Там, на жесткой постели, уронив подушку и обняв одеяло, спал человек с двумя нашивками на плечах: сонная трава, окруженная синеватым туманом, и переплетенные буквы «ID». Волосы у этого человека были светлее, чем у Эльвы — почти белые, выгоревшие под солнцем, они обрамляли худые щеки и полностью скрывали глаза. Синие, точь-в-точь, как у некроманта, пускай сейчас это и не заметно под закрытыми веками.
Будто ощутив, что рядом кто-то находится, Кайта перевернулся на другой бок и рассеянно пробормотал:
— Уходи, Енги. Я устал и ни за что не стану хоронить дакарагов...
— Я не Енги, — виновато признался Эльва.
— Тогда тем более уходи.
Некромант не сдержался и захихикал. Кайта застонал, попытался спрятаться под подушкой, но не нашарил ее в пределах своей кровати и был вынужден встать — чтобы тут же об нее споткнуться.
— Проклятье! — выругался он. — Какого черта?!
— Ну, — наигранно задумался маг, — сколько я тебя помню, ты всегда спихивал подушку на пол. Не знаю, чем она тебе так не угодила, но, может, стоит вернуть ее на армейский склад? Там этот несчастный предмет сделается полезным, и уж точно никто не будет подметать им пыль.
— Эльва! — опомнился лейтенант. — Эльва, ты тут откуда?
— Да так, мимо проезжал, — пожал плечами тот. — Собирался на праздник в роли сопровождающего госпожи Илаурэн Айнэро, но, поскольку до него еще две недели, решил сгонять сюда. Не надо было?
— Шутишь? Еще как надо!
Кайта поймал брата за локоть и потащил за собой — кажется, в кухню. Некромант не сопротивлялся: когда дело доходило до встреч с друзьями, лейтенант «Охотников Инэ-Дэры» предпочитал беседовать за едой.
— Проходи, — радушно пригласил Кайта, пересекая порог цитадели.
Вслед за ним Эльва углубился в прохладную тишину, наполненную только шелестом огня факелов. Лейтенант уверенно миновал два коридора, проигнорировал еще шесть и вышел к дверям, скрывающим нечто шумное и веселое. С минуту постоял, приводя себя в порядок — пригладил волосы, поправил мундир, — и толкнул обе створки, громко отчеканив:
— Добрый день, господа! Вы не сообразите нам обед на двоих, а?
— Сообразим, господин Тиез, — кивнул жуткий громила в белой одежде, заляпанной пятнами разных размеров и оттенков — от светло-желтого до зловещего багрового.
— Слушай, Кайта, — обратился к лейтенанту Эльва. — Не лучше ли прогуляться в город? Там полно харчевень и постоялых дворов, где нас не только покормят, но и вином поделятся...
— Здесь тоже поделятся, — отмахнулся парень. — Но, в отличие от постоялого двора, бесплатно. Я все-таки элитный солдат, а не какое-нибудь отребье!
Он устроился за маленьким, хилым столиком, не внушившим некроманту доверия, и кивнул на соседний стул:
— Давай, присаживайся.
Эльва сел, но чувствовал себя крайне неловко. Ему еще не приходилось обедать в армейской кухне — к тому же она здорово походила на кухню в крепости Тиезов.
— Как дела? — полюбопытствовал он, чтобы разрядить обстановку. Разрядить исключительно для себя — ведь Кайта привык находиться в цитадели, а значит, успел изучить каждый ее камень.
— Нормально, — невозмутимо улыбнулся лейтенант. — На днях мы пережили внезапную и, стоит отметить, страшноватую атаку нежити. Не ожидал ничего подобного от дакарагов, пускай они и разумны. Убить всех караульных у ворот, пересечь арку, ворваться на жилые ярусы... если бы не капитан Хайм, нас бы уже не было в живых. Одна тварь меня даже укусила, вот!
Он закатал рукав и показал брату опухшее предплечье с глубокими ранами, повторяющими контур челюсти дакарага. Раны были бережно обработаны и пахли горской настойкой, но все равно выглядели так, что кого-то менее закаленного непременно бы вывернуло.
— Кошмар, — сочувственно ответил Эльва. — Хорошо, что вы справились.
— Это точно, — вздохнул Кайта. И снова улыбнулся: — А у тебя как дела? Наверное, снова проводишь лето в обществе неуравновешенных девиц?
Некромант поморщился. Неуравновешенная девица в его жизни была одна, и желание знакомиться с новыми напрочь отсутствовало.
— Эх, Кайта, — многозначительно произнес он. — Это долгая история...