Генеральша

Несмотря на свои 78 лет, бабуля отличалась редким здравомыслием. Казалось, термин "время доживания" придуман для кого угодно, но только не для неё. Кроме того, имея железный и властный характер, она умудрялась держать в страхе и подчинении не только собственных домочадцев, но и местных управленцев.

В подъезде, где проживала сия особа, всегда горел свет, домофон исправно работал даже в лютые морозы, а лестница всегда была выдраена до блеска приезжими уборщицами. И горе тому, кто пройдётся по ней, предварительно не отряхнув от снега или грязи свои ботинки.

Заработав при Советах на "северах" изрядную сумму денег, бабуля умудрилась сохранить свои сбережения даже в самые что ни на есть дефолты. А прибавив к этому солидную пенсию, жила себе старушка, имея насущный хлеб и периодически подкармливая им своих многочисленных отпрысков до второго колена.

Но и требовала с них за это по полной. Сын продукты возит, чтоб мама не голодала. Жена его в квартире два раза в неделю блеск наводит да обеды готовит любимой свекрови. И не дай бог не понравится ей. Может всю кастрюлю щей в унитаз вылить. А уж на язык бабка острая — любого заткнёт.

Двум внукам по квартире купила, но все их на себя оформила. Живите, мол, но помните, на чьей жилплощади живёте. И благодарите, благодарите бабушку, пока она вас на улицу не выперла. И угождайте ненаглядной, пока жива. А то ведь и в завещании может обнести так, что дырку получите от бублика.

И ничем бабка не болела. Как заговорённая. И жили домочадцы её тихо и покорно, выполняя бабкины причуды и втайне надеясь на будущую свою вольную жизнь. А потом внезапно раз — и свалилась. Сердце прихватило. Переполошились все, скорую вызвали. А как не вызвать?

***

Фельдшер осматривал бабку под пристальными взглядами собравшихся в комнате родственников. Бабка лежала тихо, как будто что-то обдумывая, отвечала на вопросы фельдшера тихим жалобным голосом. Таким тихим и жалобным, что родня поверить не могла, что бабка умеет так говорить.

— Ну-с, — фельдшер изобразил глубокое понимание происходящего. — Так вы говорите, что раньше такого не было?

— Нет, милок. Раньше не было. Зина! — бабка жестом "крёстного отца" поманила к себе невестку. — Как помру, в ящике нижнем бельё чистое достанешь для меня. Под ним деньги лежат на похороны. Что останется — себе возьмёшь.

— Бабуль. Давай потише. Никак давление твоё померить не могу, так ещё ты тут шумишь, — фельдшер второй раз накачал манжетку и стал сосредоточенно определять начало биения пульса, приложив мембрану фонендоскопа к локтевому сгибу бабкиной руки.

— Мишенька! Ты тогда квартирку на себя отпиши, — голос бабки стал ещё жалостливее. — Жене долю не давай. Не дай бог, мымра твоя разводиться надумает. Не для неё старалась. (Внук торопливо закивал головой.) И брату, как приедет, скажи, что машину дедову пусть себе оставит.

— Бабуля-я-я... — фельдшер чуть повысил голос. — Помолчи. Никто умирать не собирается. Не тот случай. Лучше б ты мне сказала: мерцалка (мерцательная аритмия. — Прим. Лайфа) давно у тебя? Или только сегодня приключилась?

— Да госпадя, я-то откуда знаю. Сроду по врачам не ходила, — бабка заскулила. — Теперь вот мимо вас сразу к архангелу Гавриилу пойду. Тёмочка! (Сын послушно склонился над мамой, мешая фельдшеру ставить катетер в вену.) Ты уж меня прости! (И слёзы выступили у старушки.) Житья вам не давала. Ничего. Как помру, заживёте спокойно. Только могилку мою не бросайте.

Сын затряс головой, взял маму за руку и поднёс её ладонь к своим губам. Незакреплённый катетер выскочил из вены. Кровь брызнула на скатанное под локтем полотенце и чистые брюки фельдшера.

— Твою ж...

Фельдшер успел проглотить слово "мать", чтобы не упоминать его в таком контексте при бабкином сыне. Но смягчить ругательство не получилось — само собой взамен выскочило "б...!"

Бабка вздрогнула. Щёки её, дотоле бледные, стали стремительно розоветь. Прислушавшись к своему организму, бабка села в кровати.

— Ухх. Что-то мне полегчало, — бабка повернулась к фельдшеру. — Милок. Ты уж прости за беспокойство, лучше мне. Только от дел тебя оторвали. Да штаны чистые в крови извазюкали. Хочешь, девки сейчас застирают? Зинка!!! (Бабка махнула рукой.)

— Не-не-не, — фельдшер торопливо снимал резиновые перчатки. — У нас на подстанции есть где постирать. Спасибо.

— Да какое там спасибо, — бабка полностью обрела прежний вид. — Тёма!!! У тебя в кошельке денег есть? Дай доктору за беспокойство. А ты что стоишь, рот раззявил? (Бабка повернулась к внуку.) Убирай всю эту х..ню (она указала на тарелку, где лежали резиновые перчатки, катетер и прочие ставшие ненужными прибабахи).

Внук опрометью бросился выполнять распоряжение главнокомандующей бабки.

— И чаю мне завари!!! — вдогонку крикнула старушка. — Покрепче! Может, чаю попьёте? Поди весь день мотаетесь?

— Да не, бабуль. Спасибо, конечно, за всё. Но, может, в больничку проедем?

— Да какая, на хрен, больница. Мои только и ждут, чтоб я туда загремела. Что б уж наверняка... — бабка не закончила фразы, отхлебнув из большой пузатой чашки ароматный чай. — Ну, с богом, милок. Езжай. (Бабка перекрестила фельдшера.) Поживу ещё. Мишка!!! Да проводи же доктора! Что ж ты как неживой!      

***

Провожаемый молчаливыми родственниками фельдшер реально понял, как чувствовали себя немцы, отступая от Москвы.               

***

— Вот что слово нужное делает! — кореш фельдшера обращался к стайке практиканток. — Произнёс его вовремя, да с нужной интонацией, да с верной громкостью. И ритм сердешный восстановился безо всяких алхимий. И деньги на пиво появились. Учитесь, студентки. А то привыкли, понимаешь, лекарствами лечить. Лекарствами каждый дурак может.

— Зря ёрничаешь, — фельдшер почесал затылок. — Лучше подумай, как эту бабку министром здравоохранения сделать. Может, хоть она чиновников под корень изведёт. А то скоро так и будем всех лечить: словом матерным да наложением рук.


Дмитрий Беляков
Фельдшер скорой помощи