Дела армейские, начало службы

Дела армейские, начало службы.
Прежде чем рассказать о своей поездке в армию, следует добавить, что из всей нашей дворовой компании, первыми пошли служить, Вальшин Евгений, и Рафкат из соседнего 21 барака, так как по возрасту они были старше меня на год. Вальшин, спокойно без приключений уехал в армию, а Равкат сбежал из Татвоенкомата, и вернувшись вечером домой заявил Матери, что его пока отпустили на побывку. Естественно, ночью приехали солдатики, и моего приятеля еще тепленького забрали прямо из постели, и снова увезли в военкомат. Сперва я был не против, тоже пойти в армию, но после более близкого знакомства с людьми в погонах, такое желание у меня растаяло как дым. Первую врачебную комиссию, которая была организована прямо в здании Московского военкомата я прошел успешно. Здесь, в здании бывшего Кизического монастыря, призывников осматривали всего несколько военных врачей, поэтому предстояло пройти еще одну окончательную, врачебную комиссию, где уже гражданские специалисты должны были подтвердить годность человека, к службе в армии. На эту вторую, окончательную врачебную комиссию, новобранцев пригласили повестками в дом культуры строителей, расположенный в районе под названием Соцгород. Здесь в доме культуры, и помещение где сидела врачебная комиссия было попросторнее, чем в подвале монастыря, да и самих врачей было на порядок больше. Врачебная комиссия занимала внушительных размеров зал, а столики за которыми сидели различные специалисты были расставлены вдоль стен. Перед входом в зал, всем призывникам раздали чистые обходные листы, заставили раздеться до гола, и всех скопом запустили в помещение. Большего неудобства, я в своей жизни еще не знал, ведь с бумагами в руках приходилось переходить от одного стола к другому, и по просьбе врачей наклоняться, раздвинув ягодицы, в голом виде приседать, вытянув вперед руки, или по их просьбе обнажать крайнюю плоть, пока специалист  рассматривает нет ли каких либо признаков болезни на половом члене. Самое неприятное было то, что результаты осмотра записывали в обходной лист молоденькие девчонки практикантки, видимо ученицы медицинского училища, которых таким образом приучали к виду голого тела человека. Они ехидно лыбились глядя на голых парней, а иногда даже, о чем то тихо шептались друг с другом, продолжая исподтишка рассматривать пацанов. В конце, призывник пройдя всех врачей, уже с заполненным обходным листом подходил к столу в дальнем конце зала, за которым сидели трое офицеров в военной форме. Видимо это были уже военные медики, которые напрямую не участвовали в осмотре призывников, а только принимали у них уже заполненные обходные листы. Здесь, ознакомившись с полученными от призывника бумагами они объявляли, годен парень к службе в армии или нет. Я тоже, подошел голышом к столу, и подал сидевшим за ним офицерам свой обходной лист. Видимо старший из них, просмотрев поданную мной бумагу, криво улыбаясь сказал, о какой гренадер, ни одной серьезной болезни, скажи где хочешь служить, и я определю тебя в любой род войск. Да пошел ты со своим предложением куда подальше ответил я, мне пока и дома жить хорошо. Как, разве ты не хочешь отдать долг своей Родине удивился военный, и защищать ее в случае опасности. Эта Родина, мне пока ничего не дала сказал я в ответ, и никаких долгов или обязательств по отношению к ней я тоже не имею. У тебя какие то не Советские взгляды сказал офицер, и снова стал перебирать переданные ему мной бумаги. Да уж какие есть все мои ответил я, а идти в армию, когда детишки пузатых начальников сидят по домам мне как то тоже не хочется. Вот им то, как раз и нужно отдавать долги Родине, ведь она осыпает их родителей всяческими благами, а нам простым работягам без разницы кто рулит страной, лишь бы жить не мешали, да над душой не стояли как вы сейчас делаете. Именно в этот момент, униженный хождением голышом на виду у многих людей, и обозленный на неуместную  реплику в мой адрес, я решил, что буду по возможности, всеми способами увиливать от службы в армии, если там служат такие же офицеры как тот который назвал меня гренадером. Конечно, у меня было большое желание обложить этого наглого служаку площадным матом, но я сдержался, так как понимал, что за мат могут посадить за решетку, посчитав это мелким хулиганством. В итоге, мне на руки выдали направление в больницу на удаление миндалин, так как это был единственный физический недостаток который обнаружили врачи. Уже дома, рассматривая выданное мне направление, я обнаружил, что в доме культуры строителей мне подсунули не одну а целых две бумаги. С одним направлением, по поводу удаления миндалин все было понятно, а вот на второй бумаге, имелся только незнакомый мне адрес, по которому я должен был явиться для обследования. В свой выходной день, я решил съездить и выяснить, с каким учреждением мне придется иметь дело. Когда я нашел указанный в направлении дом то обалдел, так как это оказалась психиатрическая лечебница. Видимо военный медик, посчитал меня ненормальным, раз я по его понятиям вижу окружающую действительность иначе чем он. Это открытие убедило меня еще больше, что в Советской армии мне делать нечего. Обдумав сложившуюся ситуацию я решил, что все случившееся не так уж и драматично, ведь направление в психушку можно использовать, чтобы отсрочить службу в армии. Пока я решил все оставить как есть, а при получении повестки из военкомата на увольнение с работы, и явку на сборный пункт, воспользоваться одним из направлений. Так оно и получилось как я предполагал, когда осенью 1967 года принесли домой повестку на увольнение, и явку с вещами в военкомат. Вместо того чтобы выполнить предписанное в повестке, я отправился с направлением в психиатрическую клинику. Там меня встретил целый консилиум врачей, человек шесть или семь, молодых упитанных медиков в белых халатах, с засученными рукавами, и огромными как у молотобойцев кулаками. Меня усадили за стол, и стали задавать множество вопросов касающихся лично меня, и всех остальных родственников. Свои вопросы они зачитывали сверяясь с двумя страницами текста, а мои ответы один из присутствующих записывал в специальную карточку. Спустя полчаса все было закончено, и мне позволили идти домой сказав, что через месяц я снова должен буду явиться для беседы. Прямо из психушки, я отправился в военкомат, где сообщил военкому майору Максимову, что не могу явиться с вещами на сборный пункт для отправки в армию, так как через месяц по направлению врачебной комиссии должен повторно побывать в психиатрической больнице для продолжения обследования. Ну что, раз надо так надо сказал майор, пока гуляй, а в армию пойдешь осенью. Через месяц, я снова отправился в ту же больницу. Здесь меня встретили те же люди, и внимательно глядя прямо в глаза стали задавать те же вопросы что и прежде, только поменяв их местами. Ответив на несколько вопросов, я не удержался и спросил, вы что меня за идиота держите, ведь ответы будут точно такие как и прежде, хотя вы их и поменяли местами. Так ты что, нарочно притворялся на врачебной комиссии ненормальным как написано в сопроводительной бумаге, присланной к нам в клинику, чтобы по этой причине не идти в армию. Тогда, со всеми подробностями пришлось рассказать этим врачам о всем произошедшем в доме культуры строителей. Похоже они поняли в чем была причина возникшего там конфликта, а в конце разговора даже сказали, что вправе дать мне справку, с которой меня не возьмут в армию. На это я ответил ну уж нет, зачем мне ваша справка, с которой потом возникнут проблемы с устройством на ту же работу, уж лучше я схожу в армию, но сделаю все возможное чтобы власти пожалели что меня туда упекли. Когда пришло время весеннего призыва, и из военкомата пришла очередная повестка на увольнение с работы, я быстро лег в 9 больницу использовав второе направление на удаление миндалин. Три дня перед операцией пришлось поголодать, а после ее проведения еще неделю лежать в больнице восстанавливая здоровье. Когда десять дней спустя, я пришел к военкому и сказал, что пока удалял гланды, из военкомата пришла повестка, он все понял, и нецензурно матерясь сказал, ты меня уже достал, поэтому я приложу все усилия, чтобы отправить тебя служить к белым медведям. Очень хорошо парировал я, ведь если служба будет проходить далеко от границ Советского союза, то у меня не будет соблазна удрать за рубеж. А вообще то, в той части где мне придется служить, очень сильно пожалеют, что я попал служить к ним. Таким образом, я пропустил две отправки в армию, и пошел служить на год позже. Правда, военком видимо выполнил свою угрозу отправив меня на Камчатку, но зато мне удалось отслужить всего два года вместо трех положенных, если бы меня забрали вовремя. Таким образом, 19 декабря 1967 года, уволившись с работы мне пришлось явиться в Московский райвоенкомат для отправки в армию. Дома естественно была организована гулянка, на которую собрались все мои дворовые приятели, и даже бывший король девятки, Генка Василек недавно вышедший из тюрьмы. Из Московского райвоенкомата, нас на автобусе перевезли в Тат военкомат, куда со всех районов города, и окрестных деревень подвозили все новых призывников. В результате, на территории центрального военкомата собрали огромную толпу молодежи, которую держали здесь около суток, несколько раз за это время выстраивая во дворе, и производя обыск,  целью которого был поиск спиртного и холодного оружия. Пока военные, шарили в вещевых мешках, и карманах призывников, бутылки с водкой, и все что было необходимо сохранить, спокойно лежало в сугробах снега позади шеренги пацанов. Утром, всех призывников посадили в автобусы, и целая колонна, в сопровождении милицейских машин отправилась на железнодорожный вокзал. Здесь в стороне от посадочной платформы, под присмотром военных, всех прибывших загнали в пассажирский состав, причем сама процедура погрузки, чем то напоминала отправку по этапу заключенных, так как у каждой двери вагона стояла охрана из солдатиков внутренних войск, которые как раз и занимаются их отправкой к месту отсидки.  Периметр вокруг состава тоже был оцеплен, и прохожих не подпускали к вагонам.  Это видимо делалось для того, чтобы исключить возможность передачи пацанам, спиртного или других запрещенных предметов их родственниками, и знакомыми, которые естественно были на вокзале. После того, как всех бывших в поезде пересчитали, он отправился в путь. Следует добавить, что из Казани отправился под завязку забитый молодежью стандартный пассажирский состав, в центре которого было  прицеплено еще два товарных вагона с полевыми кухнями. Долго придется ехать или нет мы тогда не знали, поэтому сразу после отправления поезда, пьяные подростки выбили в вагонах несколько оконных стекол, что в дальнейшем стало для нас серьезной проблемой, когда состав оказался на территории Сибири. Здесь, чтобы защититься от холода, пришлось затыкать дыры в окнах матрасами, и другим имеющимся в наличии подручным материалом. Не знаю как другим, а мне первые четыре дня поездки в этом поезде дались очень тяжело. Дело в том, что я с раннего детства был вегетарианцем, поэтому приносимая каждый день, в большом ведре так называемая каша, из которой торчали голые кости была для меня не съедобной. Первые четыре дня, я питался только хлебом да сладким чаем, после чего меня стало заметно качать от слабости. Волей неволей пришлось учиться есть мясную пищу, отбрасывая в сторону мясо и кости. Вскоре соседи по вагону заметили, что я оставляю мясо не съеденным, и стали мне предлагать отдавать его им взамен на сливочное масло или сахар. Примерно через неделю, я так привык к новому рациону, что поедание мясной каши уже не вызывало у меня рвотных позывов как вначале, но само мясо я как и прежде игнорировал меняя его при возможности на масло или сахар. Первое время, наш поезд останавливался в крупных городах, и как только это происходило, большая часть молодежи, несмотря на стоящую в дверях охрану убегала из вагонов в поисках спиртного. Пацаны выпрыгивали прямо из окон, и несмотря на крики караульных убегали в город. Удержать молодых людей в поезде, не было возможности, ведь в пути, нас сопровождали только по одному офицеру на вагон и одному солдатику срочной службы. Вернувшиеся назад со спиртным призывники, передавали принесенные с собой бутылки через окна в вагон, после чего шли к дверям, где офицер проверял содержимое их карманов прежде чем разрешить войти внутрь. Вскоре начальство видимо поняло, что останавливаться в крупных городах себе дороже, ведь часть призывников отстает от поезда не успевая вернуться к его отправке, поэтому для остановок стали выбирать маленькие станции, или состав останавливался вообще в чистом поле, где бежать на поиски спиртного было просто некуда. Возможно, у остановок в безлюдных местах была еще одна очень серьезная причина. Возможно сопровождавшему поезд начальству, было стыдно показывать окружающим внешний вид своих подопечных. Уже через неделю пути, призывники так сильно изорвали свою одежду, что стали похожи на шайку беспризорников. Здесь можно было увидеть пальто без одного рукава, зимнюю шапку без козырька или одного уха, а у многих одежда была порезана на полосы, концы которых мотались при ходьбе свисая до земли. Несколько раз, наши проводницы просили пацанов набрать им угля, если поезд останавливался рядом с грузовым составом вагоны которого загружены этим сырьем. Честно говоря, страшновато это было делать, ведь когда заберешься на вагон с углем, то электрические провода контактной сети висят прямо над головой, и даже чувствуется как электричество пощипывает голову а волосы на ней становятся дыбом. Проводницы постоянно топили принесенным нами углем печь в конце вагона для его обогрева, или разогревали в топке до красна конец железного лома которым проделывали дыру в замерзшем унитазе. После приема пищи, ведра в которых ее приносили тоже хранились у проводников. Несколько раз, любопытные пацаны, подглядывая в замочную скважину в их двери говорили, вы только посмотрите, эти тетки совсем обнаглели, подмываются из ведер в которых нам жратву приносят. Если на следующий день, кто либо обнаруживал в своей тарелке волос, то возникала целая дискуссия, кому из проводников он может принадлежать. Некоторые особо брезгливые даже прекращали есть, оставаясь из за этого голодными. Примерно на седьмой день пути, офицер из нашего вагона, послал меня дежурить в грузовом вагоне, где стояли привинченные к полу походные печи в которых готовилась еда. Мне было необходимо, к утру разжечь в четырех печках огонь, чтобы утром повар мог сварить в котлах еду. Загрузили меня в товарный вагон с вечера, когда поезд сделал очередную остановку. Сперва мне казалось, что разжечь печи будет очень легко, ведь опыт разжигания костров у меня имелся большой. Но когда поезд тронулся, и во все щели вагона стал задувать сильный ветер вперемешку со снегом, уверенность, что у меня получится развести огонь в четырех печах быстро испарилась. Тем более, я начал сильно мерзнуть сидя в пустом вагоне, насквозь продуваемом ветром. Кроме кучи угля, сваленной у стенки вагона никакой растопки в наличии не оказалось. Пошарив по пустому темному вагону, я у его дальней стены нашел фанерный чемодан, в котором оказалось около десятка банок с тушенкой. Вывалив банки на пол, я разломал чемодан на куски, собираясь с помощью фанеры разжечь хотя бы одну печь, чтобы немного согреться. Сделать это у меня тоже не получилось, ведь сильный сквозняк в вагоне сразу тушил зажженную спичку. Вскоре все они у меня закончились, и я трясясь от пронизывающего холода стал ждать момента, когда поезд остановится, чтобы убежать в свой теплый вагон. Наконец поезд остановился на маленьком полустанке, и не успел я открыть дверь вагона как в нее стали сильно стучать. Это оказалась местная тетка в драной телогрейке, которая умоляюще глядя на меня стала говорить, милок у тебя не найдется в вагоне какой либо еды. Да вон забери банки с тушенкой сказал я, после чего спрыгнул на землю, задвинул на место дверь и побежал к своему вагону. Так неудачно закончилось первое задание, полученное мной в Советской армии. Пославший меня в товарный вагон офицер, на следующий день даже не спросил почему я сбежал оттуда, но как мне кажется, он просто не помнил кого посылал. На подъезде к озеру Байкал, мы стали понимать, что нас везут на дальний восток. В средней части Байкала поезд сделал длительную остановку, и многие мои попутчики бегали на берег посмотреть как выглядит озеро. В Биробиджане, наш поезд простоял целые сутки, и здесь часть призывников, в основном закончивших школу отделили от основной массы, и отправили в учебку, после окончания которой они должны были получить звание сержанта. В вагонах стало попросторнее, и поезд отправился дальше на восток. Когда мы без остановок, проехали все крупные восточные города, стало понятно, что конечным пунктом куда нас везут, будет порт Владивосток. Так оно и оказалось, когда днем поезд остановился на станции первая речка. Это была небольшая пригородная станция рядом с Владивостоком, на которой поезд простоял до наступления ночи, так как военное начальство видимо стеснялось привозить таких оборванцев в город днем. Посреди ночи, наш состав загнали на запасные пути Владивостокского  железнодорожного вокзала, откуда пешком повели по пустому ночному городу, к месту где должны были переодеть в военную форму. Огромное здание, где нам предстояло превратиться в солдат состояло из двух частей. В первой половине, нам приказали раздеться до гола, после чего заставили принять душ. После этого мы перешли в соседнее помещение, где нам выдали нижнее белье, военную форму, зимнюю куртку и шапку. По толпе призывников объявили, если кто хочет отправить домой свою гражданскую одежду, то это можно сделать бесплатно за счет средств армии. Видимо здание где нас переодевали находилось недалеко от морского порта, так как на следующее утро, нас повели пешком на причал грузиться на корабль. Ну вот подумал я, этот майор Максимов действительно выполнил свою угрозу, ведь дальше наверное живут только белые медведи. Судно, на которое нас загрузили, было старым пяти палубным грузопассажирским кораблем, построенным еще во время войны в фашистской Германии, которое использовалось Немцами как плавучий дом отдыха для экипажей кораблей и подводных лодок. По корабельному радио объявили, что на этом судне несколько раз бывал сам Гитлер, награждавший отличившихся моряков, а в конце войны Англичане его торпедировали и корабль затонул. После войны, Советский союз поднял этот корабль, отремонтировал, и теперь он ходит только в своих водах, так как документов на него нет, и при заходе в иностранный порт его могут просто арестовать и передать Германии. Всем желающим даже предлагали показать место, где торпеда пробила борт судна. Название, данное кораблю в Советском союзе я точно не помню, но оно звучало примерно как Русь или Россия. Внутри корпуса судна имелось четыре палубы, на каждой из которых находился ресторан, а в верхней части надстройки, располагались каюты первого класса, большой актовый зал и кинотеатр. Здесь когда то, видимо отдыхали высшие Немецкие офицеры, а сейчас каюты предназначались для гражданских пассажиров купивших билет на корабль. Нас новобранцев естественно загрузили на четыре нижних палубы, на каждой из которых, по центру проходил длинный, и широкий, почти во всю длину корабля коридор, где Немецкие моряки наверное стояли в строю когда Гитлер их награждал. Из Владивостока корабль отплыл в первой половине дня. Стояла чудесная солнечная безветренная погода, а на всей поверхности бухты Золотой рог, в большом количестве плавали округлые льдины похожие на огромные таблетки диаметром полметра, да кружили над водой белые чайки. Сразу после отплытия, в нашу каюту рассчитанную на четырех человек пришли две женщины, и попросили помогать им на кухне, так как корабль взял на борт очень много пассажиров, и они боялись не справиться с работой. Видя наше замешательство, они пообещали, если мы согласимся им помогать, то они помогут нам достать спиртное к новому году который наступит на днях. А всем остальным на корабле придется остаться без выпивки сказали они, ведь по приказу капитана все спиртное заперто на замок и опечатано. Если же начнется шторм, который в это время года здесь бывает часто, то они научат нас как бороться с морской болезнью. В конце концов они нас убедили, и мы дали согласие помочь им на кухне. Ни до, ни после я не видел таких насыщенных различными машинами кухонь. В огромном помещении стояли большие холодильные шкафы, машины для приготовления теста с механической рукой, картофелечистки, аппараты для мойки посуды и несколько плит для приготовления пищи. Мне досталось работать на хлеборезной машине, которая разрезала испеченный здесь же хлеб на куски, после чего я должен был отнести их в один из залов ресторана и разложить на столах, за которыми кормили пассажиров с нижних палуб. Первые два дня, пока было солнечно и тихо это было легким делом, но как только корабль миновал Курильские острова, погода стала портиться. Кстати говоря, совершенно не понятно, как люди живут в этих краях, ведь Курильский остров мимо которого проплывал наш корабль, выглядел как острый вулканический конус торчащий прямо из воды. В первую же ночь после отплытия из Владивостока капитан приказал остановить корабль, так как вахтенный матрос услышал за бортом крики о помощи. Всех пассажиров и членов команды пересчитали, и оказалось что все на месте а тревога ложная. Проводилось разбирательство этого случая, и даже нашли шутника, который высунулся в иллюминатор, и стал кричать что тонет. На третий день, мой напарник из каюты, который выливал через иллюминатор за борт использованную поварихами воду, как обычно открыл его и стал сливать воду за борт. В этот момент, в помещении стало темно, а мальчишка отлетел назад сбитый с ног водой хлынувшей через открытый люк. Ведра у него в руках уже не было, а по ладоням текла кровь. Поварихи, видимо привычные к таким ситуациям, бросились к боковой стене, и быстро задраили иллюминатор, пока не подошла следующая волна. Но все равно, в кухне было уже по щиколотку воды, которая никак не хотела уходить, в имевшуюся в полу канализацию. Ну что ребята, похоже начинается сильный шторм сказала одна женщина, и теперь воду которая не уходит в канализацию придется носить на верхнюю палубу, и сливать там в море. Когда с водой разберемся, я научу вас как переносить качку, и бороться с морской болезнью. Пока женщины готовили еду, мы четверо, так как напарник получивший травму отделался только ссадинами на руках, вооружились ведрами, и стали таскать собранную с пола воду наверх. Тут я впервые понял, что такое качка, ведь ведро с водой, когда корабль поднимался на очередную волну становилось невыносимо тяжелым. И наоборот, когда корабль начинал опускаться вниз, ведро становилось очень легким. Очень быстро мы поняли, как пользоваться этим свойством шторма. Подниматься с одного этажа на другой нужно было по крутой лестнице, поэтому нужно было дождаться когда корабль окажется между волнами и начнет падать вниз, тогда ведро становилось легким, и достаточно было только переставлять ноги чтобы оказаться наверху. Первый раз поднявшись с ведром наверх, я оказался видимо в каюте капитана, так как пол был застелен коврами, а на шикарном диване сидел сам капитан со своей женой, а их маленький сын катал по полу машинку. Мне поручили выливать воду за борт сказал я, и где это можно лучше сделать. Пройдите вон в ту дверь сказал капитан и окажетесь на верхней надстройке. Когда я вышел на высокую палубную настройку то обомлел. Снаружи было почти темно, хотя я знал, что сейчас еще только середина дня. Волны оказались настолько огромными, что когда корабль оказывался между двух водяных гор, приходилось задирать голову вверх чтобы увидеть их вершину со сдуваемыми ветром водяными брызгами. В этот момент нос корабля зарывался в воду и она прокатывалась по всей палубе. Когда корабль оказывался на вершине водяной горы, тогда воды внизу вообще не было видно, только становилось слышно как лопасти винтов молотят по воздуху. Как потом выяснилось, мне посчастливилось попасть в девяти бальный шторм. Вчетвером, мы быстро перетаскали всю воду из кухни, и вылили ее за борт, а остальная ее часть видимо ушла в корабельную канализацию. Как только начался шторм, основная масса народа стала страдать от морской болезни, поэтому перестала приходить в столовую. Поварихи выдали каждому из нас по трех литровой банке, мелких, величиной меньше грецкого ореха зеленых помидор, и по кирпичу только что испеченного хлеба и сказали, чтобы не страдать от морской болезни, нужно раздавив во рту помидорину сосать ее сок и занять себя каким либо делом. В случае нужды можно пососать и кусочек хлеба, только не нужно расслабляться и лежать на постели, ведь тогда точно заболеешь морской болезнью. В конце рабочего дня, отправляясь к себе в каюту, я вышел в длинный коридор почти во всю длину судна, и здесь оказавшись в одиночестве, стал рисовать себе страшные картины крушения, которые могут произойти, если корабль не выдержит натиска шторма. Таким мрачным мыслям способствовала сама обстановка внутри корабля. Устоять на ногах, не расставив их шире плеч, или держась за стенку коридора было просто невозможно. Судно так швыряло по волнам, что ноги сами непроизвольно скользили по полу. По всему коридору, из конца в конец переливалась грязная вода, попавшая сюда видимо из судовой канализации. Кругом слышался сильный гул и треск, словно корабль уже разваливается на части. Когда корабль поднимался на гребень волны, появлялась свинцовая тяжесть во всем теле. Поднявшийся на вершину волны корабль, начинал мелко дрожать всем корпусом, и слышался характерный звук вращающихся в воздухе винтов. Потом судно начинало проваливаться в водную яму между двух волн, и тело становилось легким словно перышко. В этот момент можно было успеть сделать несколько шагов по коридору. Ну все подумал я, этот шторм наверное последнее, что мне предстоит испытать в жизни, ведь если корабль действительно станет тонуть, то спастись на шлюпке, или одев спасательный жилет просто не реально. Обуреваемый такими мрачными мыслями, я наконец добрался до своей каюты, и сразу завалился спать, думая что утонуть во сне наверное значительно проще, ведь не придется видеть как корабль начнет разваливаться на куски. Проснувшись утром я удивился, что корабль еще держится на плаву, и думать о гибели пока преждевременно. Да и окружающая обстановка к этому времени тоже заметно изменилась. Хотя за иллюминатором продолжали бушевать высокие волны, но небо заметно посветлело, а это давало некоторую уверенность, что корабль успешно миновал самую сильную часть шторма. Полный надежд, что пока не нужно думать о преждевременной смерти, я отправился на корабельную кухню. Как обычно, на завтрак пришло очень мало народа, так как основная масса пассажиров лежала по каютам страдая от морской болезни. Поварихи рассказали, что вчера вечером корабль прошел рядом с Японией, и если бы не сильный шторм, то можно было бы увидеть огни городов на побережье. Затем они сообщили, что выполнили свое обещание, и достали нам две бутылки вина, но цена будет немного выше магазинной, так как на корабле все продается с ресторанной наценкой. Зато теперь мы могли встретить новый год, который наступит следующей ночью, и вероятнее всего мы будем еще на судне, так как до Камчатки куда идет корабль плыть еще целые сутки. Еще женщины сказали, что сегодня на верхней палубе, где плывут пассажиры первого класса, в кинотеатре будут демонстрировать боевик про Ковбоев, и если мы хотим, то они попробуют нас туда переправить, правда для этого придется выходить на верхнюю палубу, так как другой возможности туда попасть просто нет. Быстро приготовив все необходимое для обеда, и переложив необходимое количество соленых помидоров в полиэтиленовые пакеты, мы в сопровождении поварих отправились в переднюю часть судна, где имелся выход на верхнюю палубу. Здесь около выхода, столпилась небольшая кучка пассажиров, а запертую дверь охранял матрос с повязкой на рукаве. Женщины стали говорить ему, что нам необходимо попасть на верхнюю палубу, на это матрос отвечал, вы наверное с ума сошли, разве не видите как волны заливают верхнюю палубу. Их же всех смоет за борт, а я потом буду отвечать перед капитаном, что выпустил людей на палубу. На это женщины стали говорить ему, волны такие большие, что между их ударами по верхней палубе проходит почти минута, а за это время, молодые люди успеют добежать до лестницы ведущей наверх и подняться по ней. Наконец они смогли убедить вахтенного матроса выпустить нас на верхнюю палубу, после чего он прочитал нам своеобразную инструкцию как нужно действовать, чтобы нас не смыло волной за борт. Еще мы договорились, что на обратном пути мы подадим сигнал стоя на ступенях лестницы, а когда вода с палубы схлынет, то быстро добежим до входа внутрь корабля. Как только очередная волна прокатилась по палубе, вахтенный матрос открыл дверь, и мы  со всех ног бросились к спасительной лестнице. Из нас четверых пострадал только бежавший последним, так как его достали брызги от новой волны прокатившейся по палубе. На верхней надстройке, мы первым делом обнаружили достаточно большой актовый зал в центре которого стояла новогодняя елка. Верхушка дерева, чтобы оно не упало, с помощью нескольких тросов была прикреплена к стенам помещения, а игрушки на ее ветвях, мотались из стороны, в сторону, в такт качки судна. В боковой стене зала, находилась открытая настежь, но занавешенная плотными портьерами дверь, из за которой слышались звуки идущего там фильма. Мы прошли в зал, и уселись на привинченные к полу стулья. В зале действительно шел ковбойский боевик, со стрельбой, и скачкой на конях, правда экран на котором происходило действие, то поднимался вверх а то опускался вниз. Периодически, из зала наружу выбегал кто либо из зрителей, и за открытой дверью было слышно как человека одолевает рвота. Когда фильм закончился, мы снова вышли на верхнюю часть лестницы, и помахали оттуда рукой, предупреждая вахтенного матроса, что готовы пробежать по палубе и спрятаться внутри корабля. После прохода волны по верхней палубе, дежурный моряк открыл дверь и прокричал, чтобы мы готовились бежать к нему как только вода освободит палубу  в следующий раз. Таким образом мы снова оказались внутри корпуса корабля. Ближе к вечеру установилась ясная солнечная погода, хотя волны в море были как и прежде высокие. Когда корабль оказывался на вершине очередной волны, вдалеке стали виднеться голые скалы побережья уходящие в воду. Ну вот подумал я, майор Максимов выполнил свою угрозу, загнав меня в такую глушь, где нет ни жилья, ни растительности а только голые скалы. Уже вечером, мы прошли мимо торчащих из воды скал называвшихся три брата и оказались в Авачинской бухте сплошь покрытой туманом. 1. Так как волнение было еще сильным даже в закрытой бухте, корабль не причалил к берегу а бросил якорь в ее середине. Теперь уже окончательно стало понятно, что новый год придется встретить сидя на корабле. Когда наступил вечер, а туман над бухтой стал постепенно рассеиваться, на берегу стали видны огни многоэтажных домов достаточно большого города, и у меня немного отлегло от сердца, так как я понял, что попал туда где живут люди, и это еще не конец света, куда обещал загнать майор из Московского военкомата. Вечером перед сном, мы с приятелями по каюте распили добытое вино, за новый год и благополучное прибытие на Камчатку. Следующим днем, в промежутках между работой на кухне, можно стало выходить на верхнюю палубу, и рассматривать город на берегу, окруженный поросшими растительностью высокими сопками и огромными заснеженными конусами вулканов вдалеке. Первого января 1968 года, корабль простоял целый день на рейде, и только к вечеру подошел к причалу. Прибывших на Камчатку новобранцев, здесь же в порту загнали на широкий двор и стали распределять по воинским частям. Сперва отобрали тех, у кого было законченное высшее образование, спортивный разряд, человек умел играть на каком либо музыкальном инструменте, или хорошо рисовал. Затем всем остальным объявили, что могут просто отправить призывников по воинским частям, но решили поступить с нами гуманно. Давайте поступим так, сказал руководивший распределением офицер, перед строем будет выходить приехавший за пополнением человек, и говорить, сколько ему требуется новобранцев, а вы сами будете по своему желанию решать с кем вам лучше пойти. Помнится первым вышел молодой офицер, в красивой военной форме, и когда объявил сколько человек ему нужно набрать все кинулись к нему. Не стал исключением и я,  пока чья то рука не одернула меня сзади, и перемазанный сажей солдатик в грязной куртке сказал, ты что с ума сошел, ведь это набирают в ракетную часть а там очень строгая дисциплина. А что же мне делать помнится спросил я. Вон видишь стоит офицер сказал чумазый солдат, когда он станет набирать пополнение иди к нему, тогда попадешь в обычную артиллерию, часть наша стоит прямо в городе, а командир и другие начальники хорошие люди. А так, отсюда ведь повезут и в Усть Камчатск небольшой город, или вообще можешь оказаться в дикой безлюдной местности сказал солдат. Часть моих знакомых, с которыми успел сдружиться в поезде, и на корабле, пошла за ракетчиком, а мы несколько человек решили держаться вместе, и пойти в артиллерию как советовал солдат. Как позже выяснилось, за пополнением приехал из части вместе с офицером кочегар, поэтому он и выглядел таким чумазым. Распределение по частям длилось всю ночь, и только рано утром, нас около двадцати человек загрузили в крытую брезентом грузовую машину, и повезли к месту нашей службы. До места ехали довольно долго, так как часть куда нас повезли находилась на другом конце города. Это была почти самая окраина Петропавловска Камчатского, так как дальше располагались только частные дома, в которых жили семьи офицеров  и гражданские, а на самом краю стояла танковая часть, да большой склад на котором как потом выяснилось хранились различные боеприпасы. 2. Казарма, в которой мне предстояло служить, располагалась на склоне, который постепенно поднимаясь вверх, на заднем плане превращался, в довольно крутую, и высокую сопку, по нижнему краю поросшую кустами шиповника. Немного выше по склону,  начинались трудно проходимые заросли каменной березы, со странно изогнутыми стволами и высотой деревьев не выше двух с половиной метров. А еще выше, вся верхняя часть сопки поросла кедровым стлаником. Этот кустарник выглядел очень фантастически, ведь прямо из земли торчали только хвойные ветви с иголками, ка которых осенью созревали кедровые шишки с орехами. Причем, все ветви стланика были направлены в одну сторону, поэтому пройти по зарослям можно было только в одну сторону, туда куда они были направлены, торча из под  земли под углом сорок пять градусов. Выше нашей казармы, на склоне сопки находилась полоса препятствий, затем плац для построений личного состава, а еще выше столовая, караульное помещение, различные склады, ферма, на которой жили две армейские лошади и где держали для нужд части всевозможную живность. Можно еще добавить, что двух этажная казарма, в виде буквы П была отлита из бетона, с толщиной стен около метра, а строили ее по словам знающих людей пленные Японцы после окончания второй мировой войны. 3.  От городской дороги казарму отделял забор, который видимо выполнял только декоративную функцию, так как с боков и сзади воинская часть забора не имела и к ней вплотную подступали частные дома, в том числе и несколько обычных пятиэтажек. На противоположной стороне, сразу за дорогой располагался автомобильный парк части, где хранилась вся автомобильная и боевая техника, а за автопарком огороженным колючей проволокой располагался склад горюче смазочных материалов где хранился запас топлива на случай войны как позже выяснилось. За складом ГСМ начинались плотные заросли кустарника вдоль которого располагались участки на которых местные жители выращивали картошку. За кустарником находилось очень большое озеро, а на его противоположном берегу виднелись частные дома совхоза Заозерный. Еще дальше на горизонте виднелись конусы трех сросшихся вулканов. Конус крайнего правого Корякского вулкана был разворочен произошедшим извержением. В центре находился очень высокий остроконечный Козельский вулкан, над вершиной которого постоянно виднелись клубы белого дыма. А слева к ним пристроился, не такой острый как в середине, но очень высокий Авачинский вулкан. Когда нас 2 января привезли в часть, то первым делом отправили на склад, получать матрасы, и другие постельные принадлежности. Затем погрузив все полученное барахло на выделенные нам сани без лошади, мы покатили их вниз по склону к казарме. Для жилья нам временно определили спортзал на первом этаже здания, и сразу же назначили командовать новым пополнением старшину срочной службы Украинца по национальности. Пока мы раскладывали на полу привезенные со склада матрасы, в дверь стали заглядывать любопытные солдатики которые спрашивали нас откуда мы родом. Когда они узнали откуда нас привезли то сообщили, что в их части служат несколько наших земляков которым сейчас сообщат эту новость. Вскоре в спортивном зале появились несколько солдат которые сказали, что они тоже Казанские, поэтому предлагают вместе с ними сброситься, а они сбегают в магазин и принесут спиртное обмыть нашу встречу. Действительно, примерно через полчаса они вернулись в казарму, принеся с собой несколько бутылок водки и закуску. Пока наш старшина находился видимо в штабе, где получал инструкции, что дальше делать с новобранцами, мы с солдатами части обмыли встречу а пустые бутылки сунули под матрасы. Наш начальник, видимо был не пьющий, так как сразу почувствовал запах спиртного, как только вернулся из штаба. Вы что салаги, уже успели выпить заорал он. Да я вас всех в дугу согну, а особенно тех кто употребил спиртное. Затем он выстроил нас в одну шеренгу, и начал как собака всех обнюхивать, заставляя тех от кого шел запах выходить из строя. Затем расшвыряв лежавшие на полу матрасы, нашел там пустые бутылки, и побежал в штаб докладывать о происшествии. Пока его не было, в зал вернулись земляки с которыми мы обмывали встречу. Они сразу заметили наше хмурое настроение, и стали спрашивать, что с нами случилось. Узнав причину конфликта со старшиной они сказали, ничего не бойтесь, мы его здесь подождем и разберемся с этим козлом, а вы если будете все вместе противостоять этому салаге заметно облегчите себе жизнь. Вскоре вернулся старшина, и солдаты предложили ему, выйти с ними в коридор для разговора. Что произошло в коридоре не было ясно, но когда наш командир снова вошел в зал, у него был уже не такой уверенный вид  как прежде, а лицо красное, словно его били по роже. Ну что, уже успели нажаловаться на меня своим собутыльникам заявил он, командир части велел сегодня же начать учить вас строевому шагу, поэтому все выходят из казармы во двор сказал старшина. Здесь он стал учить нас как строиться в колонну, как правильно поворачиваться по команде, с какой ноги начинать движение и как останавливаться. Когда он более или менее научил нас выполнять команды, то видимо помня нанесенную ему обиду, решил поиздеваться над новобранцами, показав свою власть над нами. Следует сказать, что в центре двора, перед казармой была огромная лужа затянутая ледком, которая никогда не замерзала полностью, так как полуостров со всех сторон окружен морем, и зима в основном теплая. Сперва, старшина явно нарочно, прогнал нас несколько раз по центру этой лужи, чтобы мы разломали лед своими сапогами. Затем он остановил колонну в центре лужи, и подал команду ложись. Никто из новобранцев естественно не выполнил его приказа и все остались стоять. Вы что не слышали команды заорал старшина, вам было приказано лечь, а в армии команду нужно выполнять. Если ты идиот сам и ложись ответили ему из строя,  если бы здесь был снег другое дело а в воду ложись сам если такой умный. Занятия строевой подготовкой продолжались до обеда, после чего нас строем повели в столовую. Здесь старшина усадил нас за два длинных стола, по десять человек за каждый, и сам тоже сел обедать вместе с нами. Буквально минут через пять, старшина быстро съел свою порцию, и приказал всем выходить на улицу строиться. Его совершенно не интересовало, что многие новички успели съесть только первое. Построив мальчишек около столовой, старшина приказал всем вывернуть карманы, чтобы посмотреть, что в них лежит. Несколько человек прихватили из столовой недоеденные куски хлеба, и по возвращении в казарму старшина велел им насыпать в карманы песка и прочно зашить выданной иголкой. С таким дополнительным грузом в карманах, они должны были ходить десять дней, и за это время, им нужно было научиться есть быстро а не таскать хлеб из столовой. Пока одни зашивали себе карманы, остальным старшина притащил из штаба бумажки с текстами строевых песен, и велел к завтрашнему дню выучить их наизусть, так как на следующем занятии мы должны будем не только шагать но и петь. Еще он сказал, что строевые занятия, у нас будут после обеда, так как завтра банный день и в первой половине дня все солдаты будут мыться в бане. Следует добавить, что для помывки солдат использовалась обычная городская баня стоящая недалеко от части. Всю неделю в ней мылись гражданские, а один день был выделен специально для военных. Еще на корабле, когда начался сильный шторм, я на всякий случай нацепил на шею христианский крестик подаренный Матерью перед отправкой в армию.  Цепочки у меня не было, поэтому он висел на обычном тонком шнуре. Пока я был в моечном отделении все было нормально, но как только вышел в предбанник, и подошел к столу за которым сидел старшина сверхсрочник выдававший нижнее белье, и полотенце, произошел конфликт с этим человеком. Заметив у меня на шее крестик, старшина сказал, сними свой крест, ведь ты находишься в Советской армии, а здесь нельзя носить религиозные символы. А зачем его нужно снимать ответил я, может перед вами стоит глубоко верующий человек. Все равно сними, ведь в армии его нельзя носить, вновь стал настаивать старшина. Да что вы ко мне пристали уже начав злиться сказал я, если хотите знать, то моя вера вообще запрещает мне держать в руках оружие, и в результате я могу отказаться получать автомат. Но этот старшина оказался упрямый, настоящий Украинский служака, так как похоже не собирался выдавать мне нижнее белье пока я не выполню его требование. Ну хорошо окончательно разозлившись сказал я, если вам так хочется то можно снять ненавистный вам крестик, но прежде вы выньте, и положите передо мной приказ министра обороны Советского союза где говорится, что в Советской армии нельзя носить религиозную символику. Чтобы этот приказ имел государственную печать, и был подписан министром обороны, а так, мало ли чего вы захотите от меня потребовать. Некоторое время, старшина сидел молча, глубоко задумавшись, явно не зная как мне возразить, наконец он не нашел нужных доводов и просто отдал мне нижнее белье. Пока я одевался меня окружили старослужащие солдаты и стали говорить, ну ты и  молодец пацан, здорово отбрил этого служаку. А когда у вас будет следующая баня поинтересовался я, ведь этот наезд на меня просто так не останется, и с этим старшиной дело еще не закончено. А что ты еще хочешь придумать стали спрашивать старики. Не торопитесь ответил я, придет время все сами увидите. После обеда старшина снова начал учить нас строевой, только теперь мы должны были еще петь песню, в которой были такие строки, артиллеристы строгий дан приказ, артиллеристы зовет отчизна нас. Зная, что слова песни во времена правления Хрущева были переделаны, мы назло старшине стали петь, артиллеристы Сталин дал приказ. Но самовольное изменение текста видимо не тронуло старшину, так как он просто промолчал. Тогда, кто то из строя, вместо пения стал мяукать в такт движению. Вскоре все двадцать человек подхватили это начинание, и когда старшина подавал команду запевать песню, в такт движения колонны слышалось только мяу, мяу, мяу. Поняв, что над ним специально издеваются, старшина стал злиться, и орать, чтобы мы прекратили мяукать. Видя, что это злит ненавистного нам командира, мы еще громче начинали кричать по кошачьи. Помучившись с нами таким образом несколько дней, старшина видимо доложил командиру части, что не может справиться с новобранцами, и его вскоре заменили, приставив к нам другого начальника. Этот командир оказался намного лучше прежнего, меньше донимал нас строевыми занятиями, а через день просто отправлял нас откапывать от снега полосу препятствий которая находилась позади казармы. Помнится, что эту полосу препятствий, постоянно очищали от снега в течении всей зимы, но откопать полностью так и не могли, из за громадной высоты сугробов, которые с течением времени росли все выше и выше. Уже при новом командире, удалось сходить в ближайший магазин, якобы для покупки зубной щетки, а на самом деле, я там купил длинные женские бусы, к которым решил прикрепить крестик. Специально приобрел женское украшение с черными бусинами, которые быстрее обратят на себя внимание. Теперь крестик висел у меня на длинных бусах, и мотался ниже пупка. Когда я в этом наряде через неделю снова оказался в бане, старослужащие обступили меня и стали гадать, как на этот раз отреагирует старшина заведующий вещевым складом. Некоторые, ради интереса даже стали заключать друг с другом пари, кто на сигареты, а кто и на выпивку. Но то, что произошло после бани, я увидеть даже не предполагал. Нагло улыбаясь, я подошел к столу за которым сидел старшина выдававший белье. Увидев на мне длинные женские бусы, и крестик мотающийся почти между ног, у старшины от удивления отвисла нижняя челюсть и он застыл словно статуя.  Около двух минут он молча смотрел на меня хлопая глазами, затем не найдя слов которые можно применить в данном случае, сунул мне комплект нижнего белья, недовольно сказав на. В любом случае, этот инцидент с крестиком оказался чрезвычайно полезен для меня по двум причинам. Во первых, я сразу же завоевал уважение в глазах старослужащих солдат, которые стали относиться ко мне как к равному по приятельски. А бусы, обернув их дважды вокруг шеи, я проносил все время пока был в армии, и даже приехал в них после службы домой. Однажды, когда мы за казармой в очередной раз откапывали полосу препятствий от снега, офицер притащил артиллерийский дальномер, и по очереди стал заставлять нас смотреть в него. Таким образом он пытался найти солдата на должность дальномерщика, но из всей нашей компании никто не подошел, ведь как оказалось, для работы на этом приборе, необходимо было иметь определенное расстояние между зрачков глаз. Через месяц, перед главным входом в казарму произошло принятие воинской присяги, и меня определили в первую батарею на должность наводчика орудия. Наша первая батарея располагалась на нижнем этаже здания, а вторая и третья на втором, куда вела широкая лестница, как раз напротив центрального входа в казарму. Первая батарея занимала только половину нижнего этажа, а на второй половине здания находился спортзал, и в самом конце помещения штаб. Напротив центрального входа в казарму, и у оружейных комнат каждой батареи стояли тумбочки дневальных, около которых днем и ночью дежурили солдатики со штык ножами на поясе. В дальнем конце здания, рядом со штабом, стояло зачехленное знамя части, и денежный ящик, около которых тоже постоянно стоял часовой с автоматом. У ворот ведущих в часть, тоже стоял небольшой домик контрольно пропускного пункта, в котором сидел офицер дежурный по части, и дневальный солдатик обязанностью которого было открывать и закрывать ворота. Точно такой же пропускной пункт находился на противоположной стороне дороги, через ворота которого можно было попасть на огороженную территорию, где находилась принадлежащая части техника. Правда здесь старшим всегда ставили не офицера а старшину сверхсрочной службы. У дневальных солдатиков на обоих постах, кроме открывания ворот было еще две обязанности,  топить печь если было холодно, и очищать территорию от снега если тот появлялся. Если во время прохождения курса молодого бойца  нас учили ходить строем, раздеваться или одеваться пока в руке старшины горит  спичка, и каждый день пришивать к вороту гимнастерки новый свежий подворотничок, то после распределения по батареям начались обычные солдатские будни. Лично меня определили первым номером на 122 миллиметровую гаубицу, поэтому теперь предстояло через день ходить в караул, через два дня, в наряд на кухню а все остальное время учиться правильно наводить пушку на цель. Следует сказать, что гаубица стреляет не так далеко как пушка, но зато у нее есть другое достоинство, из этой штуки можно было стрелять по противнику из за любого укрытия, так называемым навесным огнем, когда снаряд летит не прямо в цель, а вверх, после чего падает на голову врага. Поэтому обучение наводчика могло проходить прямо на месте стоянки гаубицы, ведь ее наведение на невидимую цель происходило следующим образом. Наводчик глядя в прицел, наводил перекрестие на какой либо заметный объект сзади орудия, и чем дальше от пушки находился этот ориентир тем точнее было прицеливание. Для этих целей, на вершине сопки, у подножия которой находилась наша казарма, было установлено несколько реперных вышек сколоченных из трех или четырех жердей. Позже на верхушку одной из этих вышек, я повесил кусок красной тряпки, чтобы ее было проще найти в прицеле. Мою затею сделать реперную вышку на вершине сопки заметнее одобрил командир моего орудия, и даже сам раздобыл для этого кусок красной тряпки, и моток медной проволоки, с помощью которой яркую материю можно было закрепить на вершине столба. Конечно, если бы он знал с какими трудностями мне придется столкнуться, то вряд ли разрешил мне лезть на вершину сопки. В ближайший выходной, я и второй орудийный номер нашей пушки, прихватив с собой лыжи, и все необходимое для задуманного с раннего утра отправились на склон сопки. Пока имелась такая возможность, мы поднимались наверх стоя на лыжах. Затем лезть наверх пришлось на четвереньках, утопая в глубоком снегу и таща лыжи за собой. Но самое неприятное нас ждало при подходе к самой вершине. Как оказалось, вдоль всей верхней части сопки образовался широкий метра два, а то и больше снежный козырек преграждавший путь наверх. Усевшись под снежным козырьком мы закурили, и стали думать каким образом нам попасть наверх. Если его попытаться разрушить, то он вызовет целую снежную лавину, которая может утащить нас самих вниз по склону. Такой сход снега уже был однажды этой зимой, когда в городе снесло три частных дома, правда по счастливой случайности обошлось без жертв, так как лавина сошла днем. В двух домах все взрослые были на работе, а дети в школе и детском саду. Только в третьем доме находилась одна пожилая женщина, которая перед самым ударом снега вышла в тамбур, чем и спасла свою жизнь, ведь от дома, в котором она только что была не осталось и следа. Раз уж мы с таким трудом залезли на вершину сопки было решено, осторожно проделать в снежном козырьке дыру, через которую можно будет выйти наверх. Вооружившись лыжными палками, мы стали ими осторожно проделывать в снежном козырьке дыру. Наконец нам удалось вылезти на вершину сопки. Снега наверху оказалось так много, что из него торчали только небольшие концы веток кедрового стланика. Сам снег был так сильно спрессован ветром, что по нему можно было свободно ходить не боясь провалиться. Недалеко от того места где мы вылезли наверх, оказалась и реперная вышка которая была нам нужна. Быстро обмотав вершину столба принесенной тканью, мы в нескольких местах закрепили ее проволокой. Закончив свою работу, мы решили посмотреть, а что же находится на другой стороне склона сопки. К нашему удивлению там оказалась Авачинская бухта со стоящими на рейде кораблями. 4. Похоже наша длинная сопка на вершине которой мы сейчас стояли, разрезала город пополам, а жилые кварталы и основная городская дорога проходила по ее подножию. При стрельбе ночью, когда естественных ориентиров не видно, использовался специальный прибор калиматор, который устанавливался на треноге далеко позади орудия. По внешнему виду он походил на обычную трубку внутри которой при помощи  электрической батареи подсвечивалась специальная шкала на которую можно было наводить орудие. После того как наводчик наводился на цель, второй орудийный номер, вращая рукоятки приподнимал или опускал ствол орудия совмещая стрелки на барабанах прицела. Этот же второй номер поворачивал ствол орудия горизонтально, тоже совмещая стрелки на прицеле. После этого начинали действовать двое заряжающих. Первый заряжающий готовил снаряд к выстрелу. Свинчивал с взрывателя защитный колпачок, если предполагалось превратить снаряд в осколочный, или осколочно фугасный, а затем специальным ключом устанавливал поворотную стрелку на взрывателе напротив буквы О или ОФ. Если же предполагалось вести стрельбу фугасным снарядом, то колпачок оставался на взрывателе. Затем заряжающий открывал затвор гаубицы, и засовывал снаряд в ствол, проталкивая его еще дальше внутрь специальной палкой досыльником. Пока первый заряжающий готовил снаряд к выстрелу, четвертый орудийный номер возился с гильзой. Если от командира орудия поступала команда заряд полный, то ему достаточно было засунуть гильзу в ствол и закрыть затвор. После команды огонь, все обслуживающие орудие солдаты отбегали в сторону, а я как первый номер должен был дернуть за длинную веревку привязанную к спусковому механизму затвора. Обычно, гаубица при выстреле подпрыгивала высоко вверх примерно на полметра, после чего вооружившись кувалдами, солдатам приходилось вновь вбивать в землю железные клинья удерживающие станины пушки. Если же командир орудия подавал команду, заряд первый, второй, или третий, солдату готовившему гильзу, приходилось извлечь из нее уплотнительное кольцо, вытащить пыж а затем удалить из гильзы указанное командиром орудия количество мешочков с артиллерийским порохом. После этого пыж и уплотнительное кольцо ставились на место и орудие можно было заряжать. Конечно, пока орудия стояли в части на них тренировались только наводчики а заряжающие обучались где то отдельно. По нормативу поразить цель нужно было с третьего выстрела. Первый выстрел был пробный, после чего корректировщик огня передавал по рации насколько снаряд отклонился от цели в сторону, не долетел или перелетел через нее. Затем вычислитель подсчитывал какие поправки необходимо внести наводчику при новом  прицеливании и сообщал данные командиру орудия. Второй выстрел считался пристрелочным, и если он попадал в цель, то этот результат считался отличным. Если же цель поражалась третьим снарядом, то это считалось нормой. Из всего нашего призыва вычислителем поставили работать только одного человека по фамилии Уфандеев, от которого зависела стрельба всей нашей первой батареи. Он неимоверно гордился своей должностью, считая всех остальных недоучками, и постоянно хвалился тем, что единственный из всего призыва имеет высшее образование. Правда спустя много лет после службы в армии, я встретил в городе Уфандеева, который мел около магазина улицу. А года два назад, я разговорился об армии со своим сослуживцем Капустиным, который попал в третью батарею. От него то я и узнал, что Уфандеев теперь не работает даже дворником, а превратился в бомжа и теперь лазит по мусорным контейнерам. Примерно через полмесяца после распределения по батареям, в части началось принятие солдатской присяги. Причем, мероприятие это проходило одновременно во всех батареях, и было похоже, что  старослужащие солдаты координировали свои действия. Солдатская присяга выглядела следующим образом. Сперва привязанной к веревке ложкой новобранец получал несколько ударов по заднице, и это действие называлось получить банки, а затем его заставляли встав на табуретку повторить за старослужащим солдатом текст присяги, в котором говорилось, что новичок будет подчиняться старику и выполнять все его распоряжения. Когда очередь дошла до меня, старики помня как я цапался со старшиной  сказали, ты парень свой, поэтому получишь только символические удары ложкой, но повторить текст присяги все равно должен, так как эта традиция уже давно существует в части, и мы все в свое время тоже через нее прошли. Принятие солдатской присяги проходило прямо в спальном помещении казармы, естественно при полном отсутствии начальства. В первый же месяц после прибытия на Камчатку, стало сказываться влияние местного климата на человека. Всем новичкам, даже краткая утренняя пробежка на зарядку давалась первое время с трудом, так как содержание кислорода в воздухе здесь было значительно меньше чем на материке. У многих вновь прибывших, из за постоянной сырости даже среди зимы, тело покрылось незаживающими чирьями, а у некоторых начинали усиленно лезть волосы из головы. Любая, даже маленькая царапина на теле начинала гноиться не заживая месяцами. К весне, эта напасть не миновала и меня, когда я натер до крови правую ногу сапогом, и по особому разрешению начальства долгое время ходил в валенках. Вообще природа на Камчатке казалась странной, например из за полного отсутствия здесь воробьев. Первоначально меня помнится угнетала полная тишина на улице. Только иногда слышалось карканье вороны, да можно было увидеть городских голубей, большая часть которых больше походила на домашних птиц, так как имела белую или пятнистую окраску. Через месяц после зачисления в батарею, командование части решило устроить лыжный кросс с полной выкладкой. Солдатам предстояло, с вещевым мешком, химзащитой, противогазом, автоматом, подсумком с двумя запасными магазинами, и штык ножом на поясе, пройти на лыжах двадцать пять километров до океана и обратно. Утром, к берегу океана на гусеничном тягаче уехал офицер части, который должен был регистрировать лыжников в конечном пункте, а потом на обратном пути, собирать на лыжне не сумевших пробежать это расстояние. Местом старта выбрали пустой промежуток, между автопарком части и складами ГСМ. Здесь командиры батарей выдали всем участникам лыжного забега бумажки с номерами, которые мы должны были оставить в конечном пункте добежав до океана. Старослужащие солдаты не желающие участвовать в забеге, стали передавать свои бумажки с номерами новичкам, чтобы те оставили их на конечном пункте забега. Когда мне тоже предложили взять такую бумажку с номером я заявил, что не собираюсь бежать так далеко, поэтому ее лучше отдать кому либо другому. Идти на лыжах предстояло оставив справа жилой массив, в котором находилась баня и почта, затем миновать танковую часть расквартированную на краю  города и наконец, пересечь танковую сопку где водители танков тренировались преодолевать на своих машинах крутые возвышенности. Далее лыжня пересекала узкий залив озера заросший кустарником, и шла параллельно дороге до совхоза Елизово который находился на полпути к конечному пункту. Дойдя на лыжах до танковой сопки и скатившись по ее склону, я снял лыжи и присел перекурить. Мимо меня бежали и бежали солдатики нашей части скрываясь в зарослях тальника окружавших залив озера. Дождавшись когда на склоне сопки не осталось других лыжников, я положил одну лыжу на бугорок и с силой топнул по ней ногой. Лыжа переломилась, в месте где у нее было отверстие для ремня, в который вставляют носок ноги, и со спокойной совестью уже по автомобильной дороге, я направился в сторону своей части. На вопрос, что случилось, я ответил, а у меня лыжа сломалась когда спускался с танковой сопки. Таким образом, мне не пришлось бежать до океана и обратно. Но побывать на берегу океана мне вскоре пришлось, так как спустя примерно неделю, посреди ночи объявили тревогу, и наша часть поехала защищать Халатырский пляж на берегу от условного противника.  Без приключений не обошлось и на этот раз, так как на полпути к океану, наша гаубица, которую тащил гусеничный тягач съехала одним колесом с дороги и завалилась набок. Поставить тяжеленное орудие на колеса только силами орудийного расчета было просто не реально. Вся остальная батарея бросив нас выпутываться из трудной ситуации отправилась дальше к месту дислокации, и решать что делать дальше, остался только командир орудия. На соседней параллельной дороге, метрах в пятидесяти от нас остановилась танковая колонна, и командир орудия полез по глубокому снегу просить танкистов поставить пушку на колеса. Ему видимо удалось договориться, так как один из танков развернулся на дороге, и съехал в снег. Но на этом все и закончилось, так как танк продавил гусеницами рыхлый снег, и сел на брюхо перестав вообще двигаться. Все его попытки вырваться из снежной западни оказались безуспешными, и тяжелая машина бесполезно вращая гусеницами тщетно пыталась снова выбраться на спасительную для нее дорогу. Впереди танковой колонны в небо взлетела зеленая ракета, и командир танковой части матерясь стал кричать, что из за нашей дурацкой пушки его танк застрял в снегу, а ему нужно двигаться дальше. Следующий в колонне танк развернулся поперек дороги, выпустил из лебедки толстый трос, с помощью которого застрявшую машину вытащили из глубокого снега. Заревели танковые двигатели, колонна двинулась дальше, а мы остались посреди ночи одни на заснеженной безлюдной дороге. Наконец наш водитель тягача предложил командиру орудия, отцепить пушку, а он попробует съехать с дороги и зацепив ее тросом поставит на колеса. Мой тягач легче танка утверждал водитель, и возможно машина не застрянет в снегу. Орудийный расчет отцепил пушку, тягач легко съехал с дороги, встал напротив орудия и с помощью троса быстро поставил пушку на колеса. Затем он снова выехал на дорогу, мы прицепили гаубицу к тягачу, и поехали дальше искать ушедшую вперед нашу часть. Видимо водителю, или командиру орудия уже приходилось бывать на подобных учениях, так как мы очень быстро несмотря на ночь нашли своих однополчан уже закапывавших орудия в снег. Мы тоже начали усиленно рыть окоп для нашей пушки, а когда позиция нам показалась готовой, водитель тягача пятясь задом закатил туда пушку. Вскоре на батарею приехал тягач груженный ящиками со снарядами, и мы выгрузили из его кузова шесть ящиков по четыре снаряда в каждом. В отдельный закуток, метрах в десяти сбоку от орудия мы уложили привезенные нам ящики. Уже ближе к утру работы по рытью окопа, и перетаскиванию ящиков были закончены, и я отправился осматривать окрестности, а остальные орудийные номера подстелив под себя шинели и полушубки примостились на широких плоских станинах гаубицы, чтобы немного подремать, так как весь день и ночь мы провели без сна. Наступило хмурое зимнее утро, и стало видно, что вся пологая, шириной километра три равнина плавно спускающаяся к океану полностью забита воинскими частями. Везде из снега торчали стволы разнокалиберных пушек, а местами виднелись верхушки башен замаскированных танков. Примерно в километре от нашей позиции стояли несколько гусеничных тягачей, на каждом из которых стояло по две спаренных ракеты. Решив поближе рассмотреть ракетные установки, так как видел их впервые в жизни, я направился в их сторону. Но подойти близко не удалось, так как еще метров за сто из кабины одного тягача выскочил солдатик с автоматом и побежал в мою сторону крича, что подходить близко к военной технике запрещено, и он будет стрелять если я не поверну назад. Когда солдатик подбежал ближе, я узнал в нем своего компаньона, с которым вместе плыл на корабле в одной каюте, и работал в судовой столовой. Ты что, меня не узнаешь, ведь это у тебя волной вырвало ведро из рук, а после мы вместе бежали с тобой по палубе стараясь скорее забраться на лестницу  пока не смыло волной за борт. Ничего не знаю ответил солдат, нам в части запрещено разговаривать с посторонними, и если ты сейчас не повернешь назад я открою огонь. Ну и дурак же ты сказал я, и пошел назад к своей пушке. Идя назад я стал думать, как хорошо, что не попал служить в эту ракетную часть, в которой человека превращают в бездушного робота. Около гаубицы место оказалось занято, так как четыре солдатика завернувшись в шинели и полушубки спали на ее станинах а командир орудия похоже забрался в кабину тягача стоявшего неподалеку. Пошарив в кузове тягача, я обнаружил там меховой полушубок, и прихватив его с собой отправился спать на снарядных ящиках. Ложиться на ящики сверху мне не захотелось, так как поперек крышек, у них располагались деревянные планки. Сдвинув вместе два снарядных ящика, я открыл их крышки, и улегся на ровной внутренней поверхности, половину полушубка подстелив под себя а второй половиной укрывшись сверху. Постель получилась отличная, так как ящики были примерно в метр длиной, ведь в каждом из них лежали по четыре снаряда удерживаемые деревянной планкой, а сзади снарядов латунные гильзы начиненные порохом. Спал я видимо довольно долго, так как после пробуждения заметил, что короткий зимний день уже кончался, и солнце клонилось к закату. Первое что я почувствовал когда открыл глаза, это едкий запах горелого пороха, смешанный с запахом горелого машинного масла и разогретого металла. Ящики на открытых крышках которых я лежал были пусты, на снегу валялись деревянные планки прежде удерживавшие снаряды. Встав со своей постели я увидел, что позади гаубицы валяется целая куча пустых стрелянных гильз. Вы что стреляли из пушки удивился я, ведь завернувшись в полушубок, я  не слышал даже звука выстрелов. Да стреляли по мишеням на воде ответил командир орудия. А что же меня не разбудили спросил я,  ведь наводить пушку на цель кому то нужно было. Да это командир батареи узнав что ты спишь, приказал тебя не будить, а считать выбывшим из строя и обойтись своими силами. А кто же в таком случае сработал за наводчика спросил я. Как кто удивились солдаты, конечно командир орудия. Уже поздно вечером поступила команда отбой и все бывшие на берегу воинские подразделения  стали сворачиваться и уезжать к месту дислокации. Сложив все стрелянные гильзы в пустые ящики, мы дождались когда пятясь задом к нам  подъедет тягач, забросали в него уже не нужные пустые ящики, железные клинья которые удерживали пушку во время стрельбы на месте, кувалды,  ломы, и лопаты которыми копали окоп и прицепив пушку сами забрались в кузов. Уже поздно вечером, мы вернулись в свою часть и сразу легли спать. На следующий день, с раннего утра все орудийные расчеты отправились в автопарк чистить побывавшие на стрельбах пушки. Командир нашей батареи отрядил троих солдатиков сдавать стреляные гильзы на оружейный склад находящийся в части. Заведующий складом старшина Шуличенко выдал солдатам большой железный котел на ножках и сказал, что им нужно развести под ним костер. Когда дрова прогорели, в горячий котел положили густую смазку типа солидола, которая от нагрева стала жидкой как вода. После этого солдаты должны были, сложенной вдвое проволокой захватывать пустую гильзу и окунать ее в смазку. Вылив из гильзы лишнюю жидкость, они ставили ее на доску донышком вверх. После остывания гильза оказывалась покрыта тонким слоем смазки и только после этого старшина Шуличенко принимал ее на хранение. Только здесь в части мне рассказали, что происходило пока я спал. Оказывается, в первой половине дня, из за скал справа от Халатырского пляжа появился буксир, который на длинном тросе тянул плоты с мишенями имитирующими вражеские десантные суда. Как только мишени оказались в поле видимости, поступила команда открыть огонь. Первый же снаряд выпущенный кем то, угодил не в мишень, а упал примерно в двух метрах от кормы буксира. Капитан буксира стал материться в мегафон, и кричать, вы такой стрельбой потопите мне судно, затем отцепил трос и на полных парах убрался подальше от зоны обстрела. Плоты с мишенями остались стоять неподвижно, и очень быстро их разнесли в щепки, хотя стрельба на этот раз велась не боевыми снарядами а простыми болванками.  Капитан буксира был конечно прав, ведь даже пустая болванка могла запросто пробить борт его судна, и корабль в этом случае точно пошел бы ко дну. До обеда занимаясь чисткой орудия, я не мог понять, почему не слышал звука выстрелов, ведь известно, что при стрельбе из гаубицы необходимо было открывать рот, чтобы не пострадали барабанные перепонки в ушах. На вечерней проверке нам объявили, что московская комиссия наблюдавшая за ходом учений поставила оценку хорошо. Примерно через две недели, командование части снова решило устроить лыжный забег с полной выкладкой до берега океана и обратно. Я уже точно решил, что бежать так далеко опять не стану, но на этот раз нужно было придумать новую причину, ведь снова ломать лыжу было бы подозрительно. Место старта как и в прошлый раз было между автопарком и складом ГСМ. Правда на этот раз погода была пасмурная, а временами начинал идти снег и дул довольно сильный ветер со стороны океана. Как и в прошлый раз, миновав танковую сопку, я свернул с лыжни в заросли тальника около берега озера, и решил дожидаться окончания забега здесь, пока не зная, что стану говорить когда вернусь в часть. Нарезал штык ножом веток и соорудил себе из них лежанку. Когда вся масса лыжников пробежала мимо меня, я наломал сухих веток, развел костер, и завалившись на импровизированную постель стал думать, как мне  объяснить свое отсутствие на лыжной трассе. На мое счастье, ветер и снегопад усилились, и я решил сказать по возвращению в часть, что сбился с лыжни и заблудился. Но на этот раз, возвращаться назад в часть нужно было не сразу, а через какое то время после того как лыжный забег закончится, ведь только в этом случае можно было смело врать, что сбился с лыжни и блуждал непонятно где. Спустя несколько часов появились первые бегущие назад лыжники. Нет еще рано вылезать из своей берлоги решил я, нужно подождать когда пробегут все, и проедет тягач собирающий на лыжне отставших. Только после этого, спустя час или два можно будет возвращаться в казарму. К моменту моего возвращения, в части уже начался сильный переполох, связанный с потерей одного из военнослужащих, который не вернулся с лыжного пробега. Была уже создана поисковая команда, а старшим назначен командир нашей батареи. После моего возвращения в казарму все вздохнули с облегчением, так как теперь не нужно было гонять гусеничный тягач по дикой местности. Единственное, что мне сказали начальники при встрече, это где я все время бродил, и хорошо что сам нашелся, а то еще не хватало чрезвычайного происшествия в части. Естественно пришлось соврать, что после прохождения поселка Елизово, я видимо свернул с лыжни влево, поэтому и заблудился. А в общей сложности, я наверное прошел даже большее расстояние чем до океана и обратно. В общем наврал с три короба, а командир батареи сказал, ну ладно, иди сейчас в столовую там тебе оставили ужин, а сразу после этого ложись отдыхать. Не знаю, подействовала на начальство моя хитрость или нет, но только после этого случая, лыжных кроссов в части больше не устраивалось. Видимо командование части рассудило так, а вдруг в следующий раз еще кто либо заблудится да еще и замерзнет насмерть. Особенно интересно было, когда в часть приезжала какая либо столичная комиссия с проверкой. Обычно это был генерал, и несколько сопровождавших его офицеров. Всех военнослужащих части выстраивали во дворе перед казармой, а генерал, в сопровождении местного начальства, обычно ходил вдоль строя и задавал солдатам стоявшим в первом ряду глупые вопросы. Всегда это было одно и тоже. Например, у солдат спрашивали, как зовут начальника штаба, или командира дивизии. Иногда вопросы касались командования нашей части. Во время таких проверок, я всегда старался оказаться в первом ряду, чтобы проверяющий и мне задал свой дурацкий вопрос. Если проверяющий генерал, задавал мне вопрос я отвечал, что не знаю как зовут того или иного командира и какое звание он имеет. Я даже утверждал, что не знаю как зовут моего командира батареи и командира орудия. Как, вы что не знаете кто вами командует удивлялся проверяющий. А зачем мне это знать обычно отвечал я, разных начальников в армии  полно и всех не запомнишь. Да и вам же лучше развивал я свою мысль дальше, если не дай бог попаду в случае войны в плен, то не смогу выдать противнику какие либо военные тайны если даже захочу это сделать. Обычно проверяющий не найдя аргументов чтобы мне возразить переходил к другому солдату и снова задавал ему свой глупый вопрос. Наконец командованию части видимо надоело получать из за меня нагоняй от проверяющих, и они стали требовать, чтобы я при построениях становился всегда только в задний ряд. А в случае приезда столичных  проверяющих, меня даже стали оставлять в казарме запрещая вообще выходить на улицу, видимо не желая чтобы я позорил своими репликами имя части. Меня такое положение вполне устраивало, ведь в задних рядах всегда стояли только старослужащие солдаты, стараясь поставить впереди себя новичков, которым больше всего и доставалось от командиров за неряшливый внешний вид, плохо пришитый, или грязный подворотничек на вороте гимнастерки. Этой зимой еще дважды приходилось выезжать на ученья. В первом случае, наша часть заняла позиции сразу за танковой сопкой, метров за сто до окружавших озеро кустов. Так как предстояло несколько суток стоять на этом месте, контролируя дорогу ведущую в город, вдалеке на склоне танковой сопки установили калиматоры на треногах, чтобы с помощью их можно было наводить орудия на цель ночью. Видимо по условиям учений предполагалось, что противник уже успел захватить побережье, и наша часть должна защищать подступы к городу. Для жилья личного состава, позади батарей установили большие шатровые палатки с печками буржуйками внутри. Командир моего орудия видимо уже бывал на подобном учении, поэтому предложил выкопать рядом с пушкой пещеру в снегу и спать в ней, так как по его словам в палатке ночевать будет очень холодно. Сперва мы выкопали в снегу тоннель метра два длиной, а затем углубились в снег под прямым углом, выкопав там помещение достаточное для ночевки всего орудийного расчета. Пол пещеры застелили взятым из тягача брезентом. Сверху на него разложили два меховых полушубка, и столько же оставили чтобы укрываться ими ночью. В этом снежном доме устроили даже электрическое освещение, взяв запасную батарею от калиматора и его резервную лампочку. Еду повара продолжали готовить в части, и в больших армейских термосах привозили ее на нашу позицию. Начальство видимо решило усложнить жизнь своим подчиненным, и как только еду раскладывали по котелкам, обычно в небо взлетала сигнальная ракета оповещая всех, что началась газовая атака и нужно одевать противогазы. Похоже это делалось умышленно, чтобы еда в котелках успела остыть пока солдатик сидит в противогазе. Но здесь тоже нашелся выход, просто было нужно обедать спрятавшись от начальства, в кузове тягача закрытом брезентовым тентом, или лезть под его брюхо. Нашему орудийному расчету было гораздо проще, ведь было достаточно залезть внутрь нашей снежной пещеры. Первая ночь в пещере прошла просто замечательно. Вскоре мы в снежной пещере так сильно надышали, что с потолка стала капать вода, и нам пришлось вытаскивать из под себя один конец брезента чтобы накрыться им поверх полушубков. На следующий вечер уже в темноте соседняя с нами батарея открыла огонь. Нам наблюдавшим за происходящим со стороны было хорошо слышно рявканье гаубиц при каждом залпе, и даже видно как они подпрыгивают на месте после каждого выстрела. Правда артиллеристы стреляли по невидимой цели, ведь стволы пушек были направлены под углом вверх. Вечером меня предупредили, что сегодня ночью я должен буду охранять нашу батарею стоявшую в открытом поле. Посреди ночи, кто то влез в нашу пещеру, и растормошив меня предупредил, чтобы я заступал на пост. Хорошо согласился я, сейчас выйду, а сам перевернувшись на другой бок снова уснул. Сколько я так проспал непонятно, но только проснулся, так как приспичило выйти по малой нужде. Снаружи была темная ясная ночь, в обе стороны тянулся ряд стоявших в окопах орудий, а около каждой пушки удерживаемые деревянными стойками стояли автоматы и гранатометы. Ничего себе подумал я, кругом лежит стрелковое оружие которое мне было поручено охранять а я дрыхну без задних ног. Ведь его может взять любой желающий, вон вдалеке виднеются огни города, а мимо батареи проходит автомобильная дорога по которой может проехать машина. Пока я справлял малую нужду, по дороге действительно проехал легковой автомобиль, и остановился напротив нашей батареи. Из машины вылез офицер и по колена утопая в снегу полез к нашей батарее. Я понял, что это приехал проверяющий, поэтому побежал к своей пушке за автоматом. Товарищ часовой вы что от меня убегаете крикнул приехавший, срочно разбудите мне командира батареи. Его просьбу я выполнил растолкав нашего командира, а сам по быстрому снова залез в свою снежную пещеру. На следующий день ходило много разговоров об убежавшем часовом, и начальство даже пыталось выяснить, кто должен был стоять на посту, но в неразберихе учений так и не смогли этого сделать. На этом месте наша часть стояла четверо суток, после чего ученье закончилось и всю технику вернули в часть. Последнее ученье этой зимой оказалось самым подвижным, ведь предстояло не обстреливать противника, а перемещаться из одной точки в другую, занимая позицию там где решит начальство. На этот раз в учениях участвовало только по одному расчету из каждой батареи. Все гаубицы остались в части, и наш тягач, таскал с места на место маленькую семидесяти шести миллиметровую противотанковую пушку управляться с которой было значительно легче. В течении дня, мы по приказу из штаба несколько раз меняли свою позицию, каждый раз на новом месте копая для пушки новый окоп. Наконец в конце дня поступила команда готовиться к бою, и мы зарядили пушку сунув в ствол снаряд. Прождали примерно час, и нам поступила новая команда отбой. А это значило, что стрельбы сегодня не будет, и нам нужно возвращаться в часть. Эта противотанковая пушка устроена таким образом, что разрядить ее можно только одним способом выстрелив из орудия. Гаубичный снаряд еще можно было извлечь из ствола, надев на взрыватель специальную чурку с отверстием в середине. Открыв затвор, и осторожно ударяя по чурке можно было вытащить из гаубицы сперва гильзу, а затем и снаряд.  В этом случае, можно было только выстрелить из пушки, так как ее затвор открывался автоматически только после выстрела. Давайте ребята бабахните куда нибудь сказал ездивший с нами целый день командир батареи. Командир орудия сказал, что я еще ни разу не стрелял, поэтому мне предоставляется возможность выпустить снаряд куда я захочу, после чего, меня по всем правилам посвятят в артиллеристы. Стреляй куда хочешь сказали мне, и я навел пушку на склон вулкана Козельский, который был ровнее покрыт снегом. Я рассчитывал увидеть разрыв снаряда на склоне вулкана, да и надеялся, что это может вызвать на его склоне сход снежной лавины. Но ни одно мое предположение не оправдалось. Когда двое из орудийных номеров легли на станины пушки, чтобы та меньше подпрыгнула при выстреле,  я ударил рукой по торчавшему из затвора справа рычагу и  она громко тявкнула словно собака, выплюнув из себя снаряд. Затвор пушки автоматически открылся и из нее на землю выпала еще дымящаяся гильза. Никакого разрыва на склоне вулкана никто не заметил. Возможно снаряд попал в многометровую расщелину, или не взорвавшись зарылся в глубокий снег. Ну ка встал раком приказал мне командир орудия. Затем он поднял с земли стреляную гильзу, слегка ударил ее донышком мне по заднице, и поднеся гильзу к моему носу сказал, нюхай как пахнет горелый порох. Ну вот сказал он после этого, теперь ты стал настоящим артиллеристом. Присутствующий в это время около орудия командир батареи, хитро улыбаясь смотрел на происходящее не вмешиваясь в события. Видимо и ему в свое время тоже пришлось проходить подобную процедуру стал думать я. Разбор прошедших учений проходил в зрительном зале клуба, пристроенном сбоку к казарме, для чего на сцене поставили стол, за которым разместилось все руководство части. Как всегда эти учения не обошлись без чрезвычайного происшествия, о чем я узнал от командира части подполковника Васильева сидевшего в президиуме. Оказывается, каждая наша пушка, которую мы таскали с места на место, символизировала собой целую батарею, которой руководили из штаба, поэтому к нашему орудию был прикреплен радист с рацией, по которой он получал очередные приказы от командования. У нас на этот раз все прошло нормально, а вот во второй или третьей батарее произошло ЧП. По словам подполковника Васильева, эти мудаки додумались сообщить в часть, что находятся уже на месте и готовы к бою, хотя на самом деле были еще в пути. Когда они все же добрались до нужного места то оказалось, что они где то  по дороге умудрились потерять пушку и привезли вместо нее только одну станину. Замок удерживающий станины пушки вместе раскрылся, одна из них отошла в сторону и зацепилась за грунт. В результате, орудие отломилось и осталось лежать на дороге, а тягач притащил на место только прицепленный к нему обломок пушки. О произошедшем естественно пришлось доложить начальству, которое приказало горе артиллеристам ехать назад по дороге искать свое орудие. Оказалось, что их пушка потерялась примерно за два километра до позиции куда они направлялись, поэтому когда они сообщали в часть о готовности к бою, то орудия у них уже не было. Примотав пушку к оставшейся станине проволокой они притащили ее в часть, и она так и валялась все время пока я служил на пустыре за ангаром, так как ремонтировать ее уже не было смысла. В эту зиму было так много учений, что я стал обдумывать способ как мне избавиться от службы наводчиком орудия. Честно говоря мне уже порядком надоело копать окопы для орудия, таскать ящики со снарядами и мерзнуть зимой наводя прицел голыми руками. В конце зимы такая возможность уйти из наводчиков мне представилась. На вечерней проверке в коридоре казармы, стали предлагать всем желающим ехать в другую часть учиться на гранатометчика. Я естественно воспользовался случаем, и сразу согласился поехать учиться новой специальности понимая, что избавлюсь таким образом от надоевшей мне гаубицы. Десятидневные курсы гранатометчиков проходили тоже в городе, только в другой воинской части. Нас загнали в длинное помещение, в котором как помнится было очень холодно, так как деревянное строение, отапливаемое железной печкой в дальнем конце, явно не было приспособлено к зиме. Чтобы не ложиться в ледяную постель, мы вечером по очереди нагревали одеяла прислонив их к железной стенке печки, а затем быстро бежали к своей постели и закутывались им с головой подоткнув края под себя. Изучение гранатомета РПГ-2 проходило здесь же, для чего в помещение каждый день приходил специально назначенный для этого офицер. Оказалось, что этот  противотанковый гранатомет очень капризная штука  и попасть из него в цель очень сложно, особенно при боковом ветре. Здесь я узнал, что граната при выстреле из гранатомета всегда поворачивает навстречу дующему сбоку ветру, поэтому нужно было научиться делать расчеты, насколько нужно прицеливаться в сторону, чтобы попасть в цель. Даже сам инструктор обучавший нас, называл гранатомет не иначе как самоварная труба. После прохождения в течении десяти дней теории, мы поехали на открытом грузовике на склады получать боеприпасы для практической стрельбы из гранатомета. Загрузив в кузов машины ящики с полученными на складе гранатами, мы разлеглись на них и поехали за город на полигон практиковаться в стрельбе. У каждого был личный гранатомет, полученный в своей части. Место на стрельбище оказалось пока занято, так как из окопа в движущуюся метрах в ста от него цель стреляли солдаты из другой воинской части. Водитель поставил машину, метрах в двадцати справа от окопа, и мы усевшись на борт грузовика стали наблюдать как солдаты стреляют из гранатомета. У одного из солдатиков, граната после выстрела упала метрах в трех за бруствером, и стала яростно метаться из стороны в сторону, летая над землей зигзагами.  Стрелявший со страха упал на дно окопа, и лежал там до тех пор, пока граната не выработав весь запас пороха для реактивного двигателя не остановилась. Нам сидевшим в кузове автомобиля сразу расхотелось стрелять из этой опасной штуки, а наш инструктор прокомментировал произошедшее успокаивая нас. Он сказал, что военнослужащий мало высунулся из окопа, поэтому его граната зацепилась раскрывшимся на ее хвосте стабилизатором за землю, поэтому она и не полетела в цель, а упала рядом с окопом. Просто помните сказал он, что через полтора два метра полета, у гранаты автоматически раскрываются лопасти по полметра с каждой стороны, поэтому при выстреле необходимо высунуться из окопа больше чем на полметра, тогда она точно не зацепится за препятствие. Его пояснения конечно были понятны, но стрелять все равно не очень то хотелось. Наконец солдатики отстрелялись, забросили пустые ящики в грузовик и уехали. Теперь наступило время нам упражняться в стрельбе. Перетащив ящики с гранатами поближе к окопу, мы получили по две штуки на человека, и как нас учили, соединили головную часть с пороховым зарядом, который должен вытолкнуть гранату из ствола и поджечь реактивный двигатель. Успокаивало только одно, что гранаты которыми мы должны были стрелять учебные а значит не будут взрываться. По одному человеку нас запускали в окоп, и мы делали два выстрела из гранатомета по движущемуся вдалеке фанерному щиту. В этот день был довольно сильный боковой ветер, поэтому в мишени виднелось всего пара отверстий от попаданий, которые проделали стрелявшие до нас примерно двадцать человек. Как и предполагалось попасть в мишень не получилось, было только видно как граната описывая дугу коптя пролетает мимо. Из всей нашей группы, только один человек смог попасть в мишень, проделав в ней круглую дыру с крестообразной прорезью от стабилизатора. На первый раз хорошо сказал обучавший нас офицер, после чего водитель повез сдавать пустые ящики на оружейный склад, а нас довез только до города, откуда мы на рейсовых автобусах разъехались по своим частям. Прежде чем ставить гранатомет в оружейную комнату его необходимо было почистить. Каково же было мое удивление когда я заглянул внутрь его ствола, прежде внутри блестящий он оказался черным от сажи. Ничего себе подумал я, видимо не зря его зовут самоварной трубой, ведь из него только два раза выстрелили, а весь ствол внутри покрыт толстым слоем копоти. Всю первую половину дня я потратил на чистку своей трубы, думая как плохо было бы воевать с этой штуковиной. Но зато теперь мне не нужно было заботиться о своей пушке, хотя я продолжал оставаться в первой батарее, но теперь был независимым человеком который по прежнему подчинялся своему командиру батареи, но воевать должен был самостоятельно. Уже в конце зимы мне пришлось побывать со своей самоварной трубой на учениях. На этот раз наша часть снова заняла оборону на берегу озера, только теперь мы встали не перед ним около танковой сопки, а заняли позиции на его противоположном берегу. Наконец то теперь я понял всю прелесть быть гранатометчиком а не привязанным к пушке орудийным номером. По приезде на место, командир батареи предложил мне соорудить себе окоп впереди орудий, из которого я мог бы защищать его пушки в случае нападения противника. Да вы что возмутился я, перед гаубицами невозможно устраивать позицию, ведь они оглушат меня если начнут стрелять. Ну ладно сказал он, тогда сам выбери нужное тебе место. В результате я решил, что буду базироваться сбоку от батареи рядом с автомобильной трассой, а затем попросил водителя тягача который таскал нашу гаубицу оставить свой гранатомет у него в кабине чтобы не таскаться везде с этой трубой и автоматом. С этой стороны озера берег оказался почти пустым без зарослей тальника. На следующий день, перед обедом, на лед озера из кустов на том берегу выбежала огненно красная лисица, и нагло уселась на самом виду, наблюдая что делают люди. Командир батареи решил подстрелить нахального зверя, поэтому выдал лучшему стрелку батареи десяток автоматных патронов и приказал убить сидящее на льду животное, назвав его вражеским наблюдателем. Пока солдат одиночными выстрелами стрелял в сторону озера, лисица спокойно сидела на месте, хотя вокруг нее взлетали фонтанчики от врезавшихся в лед пуль. Когда все патроны у солдата закончились, она спокойно встала со своего места, и не спеша скрылась в кустах на противоположном берегу. Честно говоря, мне было жалко, что убьют эту лисицу, и когда она снова скрылась из вида, я в душе был доволен ее спасением. В том, что здесь появилась лисица не было ничего удивительного, ведь зайцы обитавшие на склонах сопки по ночам перебегали автомобильную дорогу и спускались к озеру, где лакомились корой тальника и молодыми ветками. Каждое утро они снова уходили к подножию сопки, оставляя на снегу четкие тропинки по которым бегали ночью. Жившие у подножия сопки, в частных домах на две семьи офицеры части, и старшины сверхсрочники, постоянно охотились на этих зверьков устанавливая на тропинках по которым бегали зайцы петли удавки из толстой рыболовной лески. На этом месте наша батарея простояла несколько дней, после чего вечером поступил приказ возвращаться в часть. Почему то было решено возвращаться назад не по дороге, а проехать вдоль берега озера до совхоза Заозерный и затем пересечь его как раз напротив нашей части. Я со своим гранатометом примостился в кузове тягача который тащил на прицепе командирскую будку, домик на колесах, с печкой буржуйкой, кроватью, лавкой, и столиком внутри, крепко привинченными к полу. Следует сказать, что находиться внутри кузова тягача во время движения было мягко говоря не комфортно,  ведь танковый двигатель которым он был оснащен, находился в передней части кузова, и создавал такой грохот, от которого закладывало уши. Кроме этого, не имевший плавного хода гусеничный тягач так сильно трясло во время движения, что всем сидевшим в кузове приходилось крепко держаться за его борта. Через пару минут после начала движения, послышались звуки словно на лист жести сыпят горох или стучат одним куском дерева по другому. Только когда в кузове появился характерный запах горелого пороха, все поняли, что кто то из солдат сидящих у заднего борта стреляет из автомата. И действительно, один из солдатиков сидевших сзади, стрелял очередями в будку которую тянул наш тягач. Ты что делаешь закричали ему соседи, вдруг внутри домика кто то сидит, ведь поубиваешь случайно невинного человека. Да нет там никого отвечал стрелок, я сам видел, что командир уехал в часть на своей машине, а на двери будки висит огромный висячий замок. Просто мне хотелось, чтобы в следующий раз, наш командир ночевал в дырявом домике. На этом наши приключения не закончились. Когда колонна тягачей поравнялась с поселком, и стала поворачивать к озеру, наш водитель видимо не рассчитал дистанцию, снес часть забора около дома и прицепленным к машине домиком развалил стоявший на участке туалет. Все тяжелые тягачи с гаубицами легко переехали через озеро и оказались около своей части, а вот легкому тягачу в котором ехали радисты повезло меньше. Не смотря на то, что легкий гусеничный тягач весит меньше среднего, или тяжелого, да еще считается плавающим так как под днищем у него находится лодка, он провалился под лед и сразу начал тонуть. Радисты благополучно выпрыгнули из кузова на лед, а чтобы машина совсем не утонула, через открытые дверцы кабины успели просунуть бревно, на котором тягач остался висеть под водой. Сам я этого момента не видел, но очевидцы рассказывали, что водитель нырял в ледяную воду цеплять к машине трос с помощью которого ее снова вытащили на лед. Оказалось, что он намеренно вывинтил заглушки из днища лодки, чтобы в ней не собиралась вода. После этого случая, всех водителей тягачей в части,  заставили проверить наличие заглушек и герметичность лодок на их машинах. На этом для меня закончились все учения на которых мне пришлось побывать в первую зиму. Правда зимой нас еще несколько раз возили в морской порт который являлся шефом нашей части, разгребать на его территории снег, с уборкой которого рабочие не успевали справиться. А однажды там же пришлось таскать мешки с мукой, которой мы изрядно вымазались. В остальном же наступили обычные солдатские будни, с дежурством на кухне, когда за ночь приходилось чистить по нескольку мешков картошки, огромную бадью лука, мыть множество грязной посуды, или ходить в караул. Один раз за зиму мне пришлось побывать, в так называемом гарнизонном карауле, когда солдат из разных частей по очереди отправляли охранять в городе различные объекты принадлежащие армии. Базировались мы в своем караульном помещении, а потом нас на грузовой машине, в сопровождении офицера везли в город и ставили на пост. Мне помнится досталось охранять склад, на котором лежало множество непонятного назначения чугунных отливок огромного размера, примерно в рост взрослого человека. Я не мог понять зачем нужно охранять эту ерунду, ведь сдвинуть с места такую тяжесть можно было только при помощи мощного подъемного крана. Забор вокруг склада был только с двух сторон, а в двадцати метрах от склада уже стояли жилые пятиэтажные дома. Самое хреновое было то, что на этом посту часовой стоял с пустым автоматом. Иметь бесполезное для стрельбы оружие было неприятно, поэтому я вставил в пустой магазин имевшиеся у меня два автоматных патрона. С таким маленьким боекомплектом охранять склад было немного спокойнее. Следует добавить, что на некоторые посты около воинской части, тоже ставили солдат с разряженными автоматами. Ближе к весне, в порт приплыл большой грузовой корабль груженный боеприпасами, и каждая воинская часть, по очереди стала посылать группы солдат для его разгрузки. Поучаствовать в этом мероприятии однажды пришлось и мне. Для перевозки боеприпасов на военные склады, командование выделило несколько грузовых машин и человек двадцать пять для укладки ящиков в кузов. По прибытии в порт, руководивший разгрузкой судна офицер разделил нас на две команды, и долго объяснял, что одна бригада будет перегружать ящики с поднятого из трюма судна поддона который он называл почему то парашут, и грузить их в кузов машины, а вторая часть солдат в это время будет отдыхать. После подачи нового поддона, бригады поменяются местами. Еще он предупреждал, что ящики нельзя бросать в кузов машины с высоты больше полметра, а необходимо аккуратно класть, дотащив их до места, иначе от резкого удара снаряды могут встать на боевой взвод, а в дальнейшем могут взорваться в стволе пушки при выстреле. При загрузке первой машины, мы старались выполнять его указания, бережно укладывая ящики в кузов, но вскоре поняли, что быстро лишимся сил и не сможем так работать целый день. Поэтому при погрузке второй и следующих машин уже смело швыряли ящики в кузов с большого расстояния. Однажды нам досталось разгружать поддон наполненный маленькими деревянными ящиками. Думая что там могут быть ручные гранаты, мы решили взять себе несколько штук, но каково же было наше разочарование когда мы открыли один из ящиков, в котором оказались небольшие мины для армейского миномета. Так за целый день работы, нам не удалось найти в спускаемых с корабля ящиках чего либо для нас интересного. Наша бригада, попеременно меняясь со второй группой загружала машины, а шофера нашей части везли боеприпасы на другую сторону города к военным складам. Как потом выяснилось, у одного из них произошел инцидент с грузом, пока он ехал к месту назначения. Городская трасса в Петропавловске очень сложная, на которой имеется много крутых подъемов и спусков. Кроме этого она очень извилистая, так как повторяет рельеф стоящих посреди города сопок. Вот из за кривизны дороги и произошел инцидент. Один из водителей, на скорости резко повернул в сторону, и из одного из ящиков лежавших в кузове выпало несколько снарядов и покатилось под ноги стоявших на остановке автобуса пассажиров. Люди естественно испугались увиденного, а водитель вылез из кабины, собрал и забросил в кузов рассыпавшиеся снаряды, и как ни в чем не бывало поехал дальше. Видимо после разгрузки корабля, и заполнения свежими боеприпасами складов поступила команда от начальства расстрелять весь запас выделенных частям, но не использованных боеприпасов. По крайней мере, наш командир части  приказал однажды артиллерийскому расчету из второй батареи, вывезти за город маленькую сорока пяти миллиметровую пушку, на которую тоже выделялись снаряды, но на учения ее не брали и расстрелять все списанные боеприпасы. С этой пушкой тоже приключилась целая история, так как при девяностом выстреле из орудия у нее просто отвалился ствол. Хорошо еще, что никого не убило при этом. После таяния снега на полигоне из всех воинских частей начинали посылать солдат на поиски выпущенных зимой, но не разорвавшихся снарядов. Наши солдатики тоже несколько раз ездили на такие мероприятия, хотя самому мне этого делать не пришлось. По рассказам участников таких поездок выходило, что солдатам выдавали по нескольку красных флажков, выстраивали цепью, и они прочесывали местность в поисках неразорвавшихся снарядов. При находке снаряда его запрещалось трогать, так как тот был уже на боевом взводе и мог в любой момент взорваться. Солдату следовало воткнуть рядом со снарядом красный флажок, а идущие за цепочкой солдат саперы должны были подорвать снаряд на месте. Снаряды, как правило лежали просто поверх земли, ведь изначально они застряли в снегу который весной растаял. В нашей части происшествий при поиске снарядов не происходило, но однажды на вечерней проверке сообщили, что в одной из частей солдатик нашел маленький артиллерийский снаряд, лежавший на краю ущелья и решил спихнуть его ногой вниз. В результате произошел взрыв, и человеку оторвало ногу. Когда я стал гранатометчиком, то у меня появилось больше свободного времени, ведь теперь когда вся батарея отправлялась тренироваться к своим орудиям мне нечего было делать, разве что сидеть и наблюдать за их занятиями. Поэтому однажды у меня возник конфликт с одним из офицеров части. Увидев меня праздно шатающимся в автопарке, офицер подошел ко мне и спросил, товарищ солдат вы чем сейчас заняты. Узнав, что конкретного занятия у меня нет он сказал, вот в этом месте около контрольно пропускного пункта в парк нужно вкопать столб, поэтому вам поручается вырыть здесь яму примерно полметра глубиной. Но здесь же не земля а сплошной камень пытался возразить я. Ничего сказал офицер, вон в автомобильном боксе возьмите лом, и лопату, и к вечеру яму выройте. Хорошо будет сделано сказал я, а сам стал думать как бы избавиться от этого поручения. На мое счастье в воротах парка показался другой офицер, по званию старше того который приказал рыть яму. Отдав ему честь я сказал, товарищ офицер можно к вам обратиться. Да в чем дело я вас слушаю сказал он. Вон в том углу парка показал я рукой в самый дальний конец, у забора отвалилось несколько рядов колючей проволоки, поэтому на территорию где стоят пушки может случайно забрести посторонний. Молодец товарищ солдат сказал офицер, хвалю вашу инициативу, идите восстанавливайте забор и можете считать что вы получили от меня этот приказ. Забор автопарка в дальнем углу был в полном порядке, поэтому его ремонтировать или рыть порученную мне яму уже было не нужно. Первый офицер оказался настырнее чем я ожидал, так как ближе к вечеру нашел меня, и спросил почему я не выполнил его приказ. Да вас тут в армии  много начальников ответил я, одному яму копай, а другому забор чини, мне что теперь разорваться. А кто тебе поручил чинить забор спросил офицер. Вон тот показал я пальцем. Побагровев от злобы начальник побежал выяснять отношения со своим сослуживцем. Не смотря на то, что второй офицер был старше его по званию, первый схватил его за ворот и закричал, я сейчас разобью тебе рожу, почему солдат ремонтирует забор а не копает яму для столба которую я приказал ему вырыть. Будет делать то что необходимо для армии ответил второй начальник, а не выполнять твои дурацкие приказы. И вообще, как ты разговариваешь со старшим по званию, а если тебе так необходима яма, мог бы ее и сам выкопать. Они уже не разбирались от кого исходила та или иная инициатива, а просто были готовы разорвать друг друга. В результате своей хитрости, я в тот день не стал делать порученную мне работу. Но первый офицер оказался настырным, и через несколько дней отловил меня опять по поводу рытья этой злосчастной ямы. На этот раз он сам сходил со мной за ломом, и лопатой, и стоял рядом пока я не начал копать. Ну хорошо подумал я, раз ты такой настырный, то получишь яму глубиной не полметра, а как можно глубже, в которой утонет весь твой столб. Первые сантиметров сорок копать было действительно сложно, так как нужно было постоянно долбить каменную крошку  ломом, но зато глубже пошел слой сыпучего вулканического пепла который стало легко выбрасывать наверх штыковой лопатой. Обнаружив слой пепла я обрадовался, так как теперь действительно можно было выкопать очень глубокую яму. По ходу дела я начал соображать откуда взялся здесь вулканический слой. Видимо раньше озеро простиралось до подножия сопки, а затем, в результате извержения Корякского вулкана стоящего развороченным на противоположном берегу, его часть была засыпана вулканическим пеплом. На это же указывало и наличие, в центре территории автопарка довольно большого болота, которое продолжалось и дальше за территорию огороженную колючей проволокой. Болото посреди парка, пересекала видимо искусственно насыпанная автомобильная дорога, а сразу за ним стояли ряды гаубиц и тягачей. Занятый такими мыслями я не заметил как выкопал такую глубокую яму, из которой без посторонней помощи вылезти было уже не возможно. Ну и хорошо злорадно думал я, пускай этот офицер злится когда увидит какую глубокую яму выкопали по его приказу. Когда глубина ямы стала значительно выше моего роста, неожиданно со стороны где находилось болото, у ее дна хлынула вода быстро заполняя собой пустое пространство. Ну вот подумал я, еще не хватало искупаться в болотной воде, ведь если она действительно текла оттуда то по моим расчетам должна была заполнить собой больше половины выкопанной мной ямы. Делать было нечего, и  пришлось кричать, чтобы мне помогли выбраться наверх. На мое счастье, дневальный солдатик дежуривший на воротах услышал мои крики, и помог мне выбраться из ямы цепляясь за черен лопаты. Естественно, когда в автопарк снова пришел офицер проверять мою работу, то от удивления глаза у него полезли на лоб, особенно когда он принесенной палкой измерил глубину ямы наполовину залитую водой. Ты зачем копал так глубоко, ведь для столба нужна яма всего полметра глубиной спросил он. Да вот хотел докопаться до проклятых Американцев нагло заявил я, но этого не получилось сделать, так как в яму стала поступать вода. Ну ладно, лишнюю глубину придется закопать прежде чем ставить столб сказал офицер. После этого случая, я стал стараться не попадаться офицерам части на глаза, если  у меня появлялось свободное время. Проще было уйти бродить по берегу озера, в которое стекала талая вода со склонов вулкана, да и на дне видимо били родники, так как вода все лето была очень холодная. Гораздо чаще, прихватив с собой шинель, я отправлялся загорать на музыкальную сопку, расположенную за всеми строениями части. Эта сопка метров тридцать высотой по нижнему краю вся поросла кустами шиповника, а выше на ее склоне в большом количестве росла черемша, которую повара добавляли в еду, поэтому всегда посылали сюда ее собирать, солдата с большой емкостью дежурившего на кухне. Да и свободные от службы солдаты приходили в начале лета есть черемшу на музыкальной сопке, прихватив с собой кусок хлеба, и спичечный коробок с солью. Продолговатые как у ландыша парные листья черемши обладали специфическим чесночным вкусом, правда менее острым чем у чеснока. Вперемешку с черемшой, здесь росли и листья ландыша, которые очень сложно было отличить от съедобного растения. Они были более жесткие на ощупь, но все равно иногда по ошибке попадали в рот. Название музыкальная сопка получила не случайно, так как здесь самой природой была создана уникальная акустическая особенность отличавшая эту возвышенность. Лежа на расстеленной шинели на вершине сопки, можно было слышать человеческие голоса и музыку доносившуюся со стороны, хотя до ближайших к ней жилых домов было очень далеко. Иногда удавалось  услышать перебранку между супругами, или хныканье маленького ребенка требующего дать ему игрушку или конфетку. Почти сразу за музыкальной сопкой начинался крутой склон заросший каменной березой, деревцами высотой примерно два с половиной метра, с искривленными, причудливо закрученными стволами. Здесь в условиях Камчатки этот березовый лес казался довольно странным, ведь просматривался практически насквозь, а листва, растущая в виде крыши только на верхушках деревьев полностью закрывала небо. Этот березовый лес прорезали глубокие расщелины тянувшиеся с самой вершины сопки вниз, промытые таявшим на ее макушке снегом. Даже в середине лета, в таких оврагах спускавшихся с вершины, и полностью заросших высокой выше человеческого роста травой лежал спрессовавшийся снег, по которому можно было скатиться как с горки, предварительно забравшись на вершину сопки. Гулять по лесу каменной березы было интересно, но отсюда из за сплошной листвы над головой не было видно, что делается внизу в части, поэтому чаще приходилось на четвереньках забираться на саму вершину заросшую кедровым стлаником. Отсюда с высоты, было хорошо видно что делается внизу, а если пролезть сквозь заросли кедрача на противоположную сторону вершины, то можно было полюбоваться видом Авачинской бухты со стоящими в порту морскими судами. Спускаться вниз всегда было интересней чем подниматься на верх, ведь достаточно было присесть на корточки, и съехать на ногах вниз  по лежащей в овраге полоске превратившегося в лед снега. Правда делать это было страшновато, так как было слышно как под толщей льда журчит вода, поэтому вероятность провалиться и сломать при этом себе ноги всегда существовала. Когда наступало лето, то склоны вулканов за озером начинали постепенно освобождаться от снега. В середине лета, разрушенный извержением Корякский вулкан полностью освобождался от снега, а у его более высоких соседей, вершины все лето на одну треть были покрыты снежным покрывалом. По этим вулканам очень просто можно было определять когда в низинах выпадет первый снег. Сначала, снежный покров на их склонах во второй половине лета начинал постепенно увеличиваться опускаясь все ниже и ниже. Когда вулканы за озером полностью покрывались снегом, можно было ждать, что скоро наступит зима. Однажды весной, чтобы не мозолить глаза в части, я отправился прогуляться в соседний поселок куда нас водили в баню. Там, на небольшой площади около почты, я увидел грузовик, вокруг которого собралось множество местных баб. Думая, что с машины продают картошку, я решил подойти поближе и узнать сколько она здесь стоит, чтобы потом сообщить эту новость в письме домой. Но оказалось, грузовик был заполнен не картошкой, а доверху набит местной рыбой уёк, в толстых многослойных бумажных мешках. Двое мужчин в кузове, говорили стоявшим вокруг теткам, что продают рыбу по пять рублей за мешок. А что так дорого слышалось в толпе, продайте свою рыбу дешевле. На это мужчины отвечали, что пять рублей и так очень дешево, ведь чтобы ее наловить, им пришлось заплатить деньги пограничникам, которые  пропустили их к берегу океана. Вернувшись назад в часть, я обратил внимание, что несколько солдат прилаживают к длинному шесту огромный сачок из куска маскировочной сетки. А для чего вам нужна эта штуковина поинтересовался я. Да похоже офицеры потащат нас завтра на рыбалку ответили солдаты. На следующее утро, отследив момент, когда к парадному входу казармы подъехала грузовая машина за бригадой рыболовов, я подошел к командовавшему ими офицеру и напросился поехать вместе с ними на рыбалку. Да пожалуйста сказал офицер, можешь ехать если ничем не занят, ты там не будешь даже участвовать в рыбалке, так как и других солдат для этого у меня вполне достаточно. Разместившись в кузове, между десятком деревянных бочек для транспортировки рыбы, мы поехали в сторону океана. Когда машина приехала на Халатырский пляж плавно спускающийся к морю, наш начальник отправился к пограничникам договариваться, чтобы нас пропустили к берегу, а мы сидя в кузове стали любоваться открывшимся нам видом. Весь Халатырский пляж просматривался из конца в конец, и на расстоянии метров сто от берега его перегораживал забор из колючей проволоки с вышками на которых виднелись часовые. Вдоль колючей проволоки как и положено на границе имелась даже вспаханная полоска контрольно следовой полосы. За забором из колючей проволоки, на плоский берег медленно наплывали небольшие волны. Сидя в кузове мы обратили внимание, что океанские волны какое то время оставались черными, а затем вдруг разом вспыхивали словно начищенное серебро. Мы сразу поняли, что это в море разом повернул в одну сторону косяк рыбы. Нашу догадку подтвердил и вид берега вдоль воды, весь усеянный еще живой и уже мертвой рыбой. В дальнем конце пляжа по берегу медленно ходили несколько местных медведей поедающих рыбу, которым для этого не нужно было даже лезть в воду. Вернулся наш начальник в сопровождении офицера пограничника, который сел в кабину водителя и она поехала в сторону забора из колючей проволоки. Здесь офицер пограничник приказал часовому стоявшему около  сколоченных из деревянных реек ворот открыть их и пропустить машину на берег. Наш водитель подъехал к воде, развернул машину, и пятясь задом въехал прямо в воду. Солдатики прямо из кузова машины опустили в воду свой огромный сачок, затем попытались вытащить  его обратно но все их усилия ни к чему не привели словно он зацепился за что то на дне. Спрыгнув на берег, они за длинный шест выволокли его из воды, и только после этого поняли почему у них не получилось его приподнять. Снасть оказалась битком набита рыбой, поэтому и имела такой большой вес. Вытряхнув из сачка рыбу, солдатики вновь забрались в кузов, и теперь наученные горьким опытом стали опускать в воду только часть снасти. Минут через пятнадцать или двадцать все бочки в кузове оказались заполнены. Тогда приехавший с нами офицер велел валить рыбу прямо в кузов сказав, что он с шофером уедет в часть, а мы подождем на берегу когда он пришлет за нами другую машину. Пока солдаты готовились заканчивать рыбалку, к пляжу подъехала машина водовозка из нашей части, которая весной ездила сюда за свежей водой. В обычное время наша часть снабжалась родниковой водой из источника бившего на склоне сопки за казармой, но каждую весну, во время интенсивного таяния снега на сопках вода в нем становилась мутной, поэтому на берег океана и гоняли водовозку, где она заправлялась водой стекавшей со склонов вулкана в океан. Увидев машину с бочкой, наш начальник велел всем подождать на берегу, а сам побежал к водовозке  видимо собираясь и ее бочку забить рыбой. Вскоре водовозка действительно выехала на берег, и вылезший из кабины начальник велел и ее бочку загружать рыбой. А за водой она может приехать еще раз сказал он. Полный грузовик выехал за ворота, а его место на мелководье заняла водовозка с бочкой. Забравшись наверх солдаты начали загружать рыбой и эту машину. Примерно через час бочка оказалась полной до горловины и рыбалка на этом закончилась. Когда все мы вышли через ворота за колючую проволоку, наш старший сел в кабину грузовика и сказал, чтобы мы ждали здесь машину которая увезет нас обратно в часть. Обе машины уехали, а солдатики стали друг с другом обсуждать, как в части будут выгружать водовозку, ведь для этого, кому то придется лезть в бочку и подавать рыбу наверх руками. В этой связи следует добавить, что рыба уёк считается на Камчатке не промысловой поэтому государство ее и не ловит.  Происходит это непонятно почему, ведь это по сути та же селедка средних размеров, и к тому же очень вкусная в жареном или сушеном виде. Примерно через час за нами пришла дежурная машина на которой мы поехали домой. Ни до, ни после этого случая, я больше ни разу не видел столько много рыбы в одном месте. Всю пойманную рыбу, видимо заложили в подземный ледник стоящий сразу за столовой, и потом в течении всего следующего года готовили солдатам части как дополнительное питание выставляя жаренную рыбу на столы. Каждую весну, как только начинался нерест этой рыбы, все стены частных домов. и коттеджи в которых жили военные оказывались завешенными сушащейся на ветру и солнце рыбой, поэтому солдаты в любой момент могли полакомиться воблой. Очень часто, хозяйки увидев идущего мимо дома солдата сами предлагали ему оторвать от вязанки понравившуюся рыбу и сказать хорошо или нет она ее посолила. Вскоре в части прошел слух, что из Москвы едет комиссия, которая будет проверять внешний вид и умение солдат ходить строем и петь строевую песню. Примерно за неделю до этого события в частях начали готовиться к проверке. Наши офицеры начали выводить своих подчиненных на плац позади казармы, где гоняли солдат строевым шагом, заставляя без конца повторять строевую песню. В промежутках между занятиями строевым шагом, нас выстраивали в одну линию, и командир батареи идя вдоль строя обычно замерял расстояние от земли до нижнего края шинели, требуя пришить снизу полоску сукна, ее если шинель оказывалась короче стандарта, или обрезать лишнее если она была длинной. Кому то предлагалось почистить пуговицы или бляху ремня, заменить самодельные погоны из черного бархата на стандартные и всем без исключения снять с ремней офицерские звездочки отмечавшие время пребывания солдата в армии. То что к этой проверке готовились заранее было в порядке вещей, ведь даже к неожиданным ночным выездам на ученья обычно начинали собираться примерно за сутки до тревоги. Еще днем спешно вывозили из части и прятали за дальними складами неисправную технику которая не могла самостоятельно выехать из парка. Три пушки сорокопятки, и шесть семидесяти шести миллиметровых противотанковых орудий которые были нужны для защиты гаубичной артиллерии с флангов и тыла запирали в боксе где ремонтировали автомобили, а спать вечером обычно ложились уже одетыми и иногда даже вместе с автоматом. Видимо это хорошо работала дивизионная разведка, которая заранее узнавала о приезде на Камчатку проверяющих. У них в Москве видимо были свои осведомители, которые наверное за плату заранее предупреждали разведку о предстоящей проверке. Вечером перед отбоем, я предложил старослужащим солдатам из своей батареи устроить своему начальству и проверяющим из Москвы сюрприз, подготовив для смотра новую необычную строевую песню. Неужели вам не надоело петь одно и тоже убеждал их я, (артиллеристы строгий дан приказ, или дальневосточная опора прочная). А что же можно исполнить взамен заинтересовались старики. На это я ответил, что есть хорошая уличная песня посвященная артиллерии, правда в ней говорится о давнем времени когда этот род войск только зародился. В итоге было решено разучить и исполнить на смотре новую строевую песню, причем с сержантов, и старшин батареи, было взято слово, что они сохранят подготовку новой песни в тайне от старших командиров. Когда в часть приехала Московская комиссия, все три батареи вывели на плац и построили для прохождения мимо трибуны строевым шагом с песней. Впереди каждого подразделения расположился командир батареи, который должен был командовать своими солдатами. Место на трибуне занял командир части, начальник штаба, политрук и члены комиссии приехавшие из Москвы. Первой пройти мимо трибуны, по порядку номеров должна была наша первая батарея. Когда наша батарея начала движение и ее командир подал команду запевай, то раздалась не привычная всем строевая песня. Неожиданно для всех, запевала начал петь совсем  незнакомую песню, в которой были следующие слова, (генерал аншеф Раевский зовет командиров, чтой то я не вижу моих славных бомбардиров, командиры отвечают сами все дрожат, бомбардиры у трактира пьяные лежат). Командир батареи от неожиданности даже немного сбился со строевого шага, а опомнившись стал грозить своим солдатам идущим следом кулаком правой руки. Потом когда строй стал подходить к трибуне, ему пришлось скомандовать смирно, и приложить правую руку к голове.  Но теперь он грозил идущим за ним солдатам уже кулаком левой руки прижатой к телу. После того как запевала исполнил первый куплет, вся батарея подхватила припев, (драгун побьет улана, гусар побьет драгуна, гусара гренадер штыком достанет, а мы заправим трубочки, а мы направим пушечки, а ну ребята пли, господь нас не оставит). После исполнения припева запевала начал петь второй куплет, (генерал аншеф Раевский сам сидит серчает, до своей особы никого не допущает, говорит он адьютанту мать твою едрить, бомбардирам у трактира сена постели). Далее снова шел припев исполняемый всей батареей, после чего запевала заканчивал песню словами, (генерал аншеф Раевский любит бомбардиров). Конечно в оригинальной песне было продолжение, но и этих двух куплетов было достаточно чтобы промаршировать с песней по плацу, перед трибуной на которой стояло начальство. Сперва, после прохождения нашей батареи на плацу наступила полная тишина, так как все видимо опешили от неожиданности, после чего на трибуне раздался голос проверяющего, молодцы артиллеристы, хвалю за оригинальную строевую песню. В итоге, нашей батарее было отдано первое место, именно за исполнение новой строевой песни, которая видимо резко отличалась от всего слышанного проверяющими ранее. Да и наш командир батареи перестал злиться когда объявили результат смотра. Остальное лето прошло без каких либо заметных событий, если не считать, как однажды в часть приезжали корреспонденты с радио делать репортаж о якобы прошедших учениях. От нечего делать, мы иногда выкатывали из автомобильного бокса сорока пяти миллиметровую пушку и катали ее как тележку по всему автомобильному парку. Причем эта пушка была настолько маленькая, что ее мог спокойно катить один человек, а для войны она была совсем бесполезная, так как могла только разрушить гусеницу танка, а при удачном попадании могла заклинить поворотный механизм башни. Самым заметным офицером части, был майор командир второй батареи. Он отличался тем что без остановки курил, поджигая новую папиросу от предыдущей. Ему естественно не хватало двух пачек папирос принесенных из дома даже до обеда, и он начинал выпрашивать курево у своих подчиненных. В конце лета в моей судьбе снова произошли очень заметные изменения. Случилось это когда наша батарея находилась в очередном карауле. На этот раз мне досталось стоять на посту охраняя склады горюче смазочных материалов. Ближе к вечеру, когда от нечего делать я стоя на посту читал книгу, на дороге со стороны части появился старшина сверхсрочник заведовавший этими складами. Естественно сразу спрятав книгу за пазуху, я как было положено окрикнул его стой кто идет. Затем получив нужный ответ пропустил этого человека на территорию. На посту солдатики стояли по два часа, после чего их сменяли, и они еще столько же должны были бодрствовать в караульном помещении после чего ложились спать, а потом снова отправлялись на свой пост. Я уже примостился на нарах для сна, когда мне сообщили, что меня вызывает к себе старший по караулу. В комнате начальника караула оказался тот самый старшина со склада, который пришел сюда сдавать ключи и печать на хранение. Сразу подумав, что он наверное заметил в моих руках книгу, и нажаловался старшему, я решил вести себя соответственно, поэтому войдя внутрь комнаты нагло спросил, вы меня вызывали в чем собственно дело. Нет ничего страшного сказал начальник караула, просто этот человек хочет с тобой поговорить. О чем это нагло спросил я, думая что старшина хочет выговаривать мне за чтение книги на посту. Не беспокойтесь, в моих словах не будет ничего страшного сказал старшина, просто я хочу предложить вам работать у меня. В каком смысле работать у вас удивленно спросил я, понимая, что речи о чтении книги на посту идти не будет. Я предлагаю вам работать кладовщиком лаборантом на складе ГСМ. Видя мое сомнение, старшина стал убеждать меня. Вот сейчас вы находитесь в карауле, а если согласитесь работать у меня, то больше не будете ходить в караул. Вы больше вообще не будете дежурить по кухне, мыть полы, ходить строевым шагом и ездить на учения. Единственное, что вам придется делать, это выходить утром на зарядку, да посещать политзанятия, а остальное время вы будете заниматься порученным вам делом. Видя мою нерешительность старшина стал убеждать, что работы у меня будет не так много, нужно будет только каждый день дозаправить технику утром перед выездом, и вечером когда она вернется в часть, изредка ездить на бензовозе за топливом  на базу, да два раза в год брать из емкостей на складе образцы топлива которые будут анализировать в лаборатории. В общем работы будет не так много, обычно не больше полутора двух часов в день убеждал старшина, а в остальное время вы сможете делать все что захотите. Ну если почти ничего не нужно будет делать, то я согласен работать  кладовщиком лаборантом.                               
                Использованные материалы.
1. Вход в Авачинскую бухту, фото автора.
2. Частные дома офицеров, фото автора.
3. Внешний вид казармы, фото автора.
4. Авачинская бухта, фото автора.