Онкология. Неделя первая

День второй начался с раннего подъема и сдачи анализов. Больные шутили: что взять с нищего кроме анализов? И действительно, анализы брали регулярно, хотя и без них всем и все было ясно. Но таковы были правила игры: чем больше анализов, тем больше жути можно нагнать на больного. Тогда он будет смирным и податливым. То есть к бесплатному лечению, которое гарантирует государство, будет доплачивать из собственного кармана, чтобы лечение хоть как-то походило на платное. Поэтому тех, кто не раскошеливался – стращали: анализы очень плохие и операцию делать нельзя. Но проблема была не в деньгах, а в том, как подать? Ведь по закону получалось, что ты даешь взятку, а дача взятки сурово каралась. Вот и мучились больные: не дать деньги – резать не будут, отдать – в тюрьму посадят. Поэтому в палате №6 шли дискуссии, как отблагодарить хирурга и при этом не нарушить закон. Решили, что «благодарить» надо натуральным продуктом: картошкой, салом, маслом, яйцами, курами, индюками и т.д.

- За индюка не посадят, - мудро заметил колхозник Вася – а вот прибавка к обеду будет существенная.
- А я привезу пару мешков картошки, - сказал Николай – вот только надо узнать адрес.

Анатолий молчал, но по нему было видно: то, что надо дать, уже дадено, и операция ему гарантированна. Он был коммунистом, чтил коммунистическую мораль и в провокационные разговоры не встревал. За него проблемы морали и финансов решала мама. Жизненный опыт, темперамент и любовь к единственному сыну были той движущей силой, которая помогала ей не раскиснуть, а выстоять в тяжелых обстоятельствах бытия.

Я внимательно слушал соседей по несчастью и в уме прикидывал, сколько и кому надо дать, чтобы меня начали резать. Но у меня тоже была мама с богатым жизненным опытом, темпераментом и с не меньшей любовью к единственному сыну. Она взяла отпуск без содержания и сегодня должна приехать в Краснодар.

Наш разговор прервала медсестра, пригласив на обед. Столовая находилась на первом этаже, где были только женские палаты. Женщин, как и везде, всегда больше чем мужчин, но здесь большинство было подавляющим. На 4 мужика, было 44 женщины. Но делить больных в онкоцентре по половому признаку просто не корректно. Даже медперсонал обращался к нам, не иначе как: «больной». Но как меняется поведение людей без пола. У женщин нет кокетства, а у мужчин естественного интереса к женщинам. Все обращены в себя и зациклены на своей болезни. Обращаются друг к другу только по крайней нужде, без вранья и, не стесняясь в выражениях.

 Я сел на свободное место, кроме меня за столом сидело 5 женщин. На мое приветствие они никак не отреагировали и, кажется, не заметили, что к ним подсел мужчина. Они продолжали обсуждать соседку по палате, которая впала в депрессию по поводу того, что ей много чего удалили «по-женски». И она теперь не знает, как будет удовлетворять любовника и мужа.

- Вот дура, да у женщины столько всего к чему так охотчи мужики что, сколько не удаляй, сколько не зашивай, а все равно что-нибудь да останется и для мужа. О себе думать надо, радуйся, что жива осталась. А то подумаешь, то она не умеет, а этого не хочет. Нужда заставит, и научишься и захочешь.

Так проповедовала «Главная» за столиком. Ее тут же подхватили остальные и в подтверждение сказанного, стали делиться откровениями своего сексуального опыта. При этом говорили без эмоций, будто жевали жвачку, и было непонятно, то ли они восторгались, то ли каялись, в содеянном. Одно было ясно: во всех своих бедах они винили мужчин – это из-за них они сейчас находятся в клинике. И это, правда, именно неудовлетворенная сексуальная любовь приводит к таким серьезным последствиям. А мужчины здесь не причем, ведь не они выбирают - а их выбирают. У женщины всегда есть выбор, но меньше всего она думает при этом о любви, а секс без любви, что суп без мяса: сколько ни хлебай все равно голодный. Так думал я, слушая откровения «подруг» по несчастью.
 После я поделился своими размышлениями с лечащим врачом, и он сказал: «Статистика утверждает, что в тех странах, где женщины рано выходят замуж и рожают детей, онкологических заболеваний среди них в разы меньше. Это кстати, относится и к мужчинам. Мужчины -счастливые в семейном браке- болеют меньше».

Но этот разговор состоялся позже, а тогда я смотрел, как страдают женщины, которые добились в жизни всего- чего хотели. И вот на вершине успеха вместо радости бытия и комфортной жизни, им прозвенел звоночек о скорой кончине. Даже если им подарят жизнь, то какой она будет, и хватит ли сил все начать сначала.
Я смотрел на «Главную» - женщина лет 45, холеная, в дорогом атласном халате пыталась съесть бутерброд. Четверть батона намазанного толстым слоем «коровьего» масла, покрытого еще более толстым слоем зернистой икры, она держала тремя пальцами правой руки, и смотрела на него таким тоскливым взглядом, что страдания «зэка» из популярной песни: «Сижу на нарах как король на именинах и корку черствую стараюсь проглотить» кажется жалкой насмешкой. Ее страдания были искренними. Она понимала – это надо съесть, но где взять сил и вдохновения – не знала. Откусив маленький кусочек, она пыталась его проглотить, но он застрял в горле и она заплакала. Слезы капали прямо на икру и, от этого она казалась еще более крупной и зернистой.  Подруга – «шестерка», которая готовила ей бутерброд и варила кофе, подобострастно смотрела на нее и умоляла: «Эльвирочка, скушай еще кусочек».

- Сама ешь, - сказала «Эльвирочка», поднялась из-за стола и ушла в палату.
«Подруге» пришлось доедать, то, что приготовила для хозяйки. На больную она не походила и, скорее всего, была приставлена, чтобы обслуживать Эльвиру. Но и другие больные плохо ели и не потому, что у них не было икры, а потому, что ни у кого не было аппетита. Не хотелось, не только есть, но и жить. «Сердце в будущем живет, настоящее уныло…», - писал А.С.Пушкин, но когда нет будущего, то остается только настоящее и оно своим унынием, заполняет: и прошлое, и будущее.

«Странно, – думал я, - ведь столько болезней подстерегает человека и многие из них смертельны, но ни одна из них не наводит такого панического страха, как онкология. Поставленный диагноз парализует волю не только больного, но и близких родственников. Где взять силы и веру для борьбы с недугом? Ведь силы физические тают, как снежинка на теплой ладони, а веры в человеке меньше горчичного зернышка. Лицемерие и суета окружающих тебя людей, лишь усиливает безысходность ситуации. Даже родные и близкие искренне желающие тебе выздоровления мало в это верят».

С этими нелегкими мыслями я поднялся на пятый этаж. Пустой коридор заканчивался открытым окном. Я подошел к нему: решетки не было, посмотрел вниз - бетонная отмостка. Если стать на подоконник, сложить «крылья» и броситься вниз головой, то через 5 секунд все проблемы будут решены. Я оперся двумя руками о подоконник и, поджав правую ногу, коленом попытался закрепиться на нем, но в этот момент раздался громкий голос: «Больной, что вы там делаете? Отойдите от окна! Вы что не знаете? К открытому окну нельзя подходить. Идите в палату». Медсестра схватила меня за халат и оттащила от окна.

- Вы из шестой палаты? Идите, вас там ждут.
Я спустился вниз и вошел в свою палату. На моей кровати сидела мать в белом халате, а на тумбочке стояла посуда с едой.

- Вот сыночек, принесла тебе покушать, еще горяченькое.

Я посмотрел на мать и, хотя она улыбалась и пыталась весело разговаривать, но страдания и страх пробивались сквозь это «веселье». Я слушал ее и думал: «Какой же я негодяй и ничтожество. Ведь еще несколько минут назад, я хотел покончить жизнь самоубийством, тем самым избавиться от своих страданий. Но я и не подумал о том, как страдают родные мне люди. Ведь их страдания не легче моих, но они их скрывают, чтобы не причинить мне лишней боли. И чтобы было с матерью, если бы вместо меня, пусть даже и безнадежно больного, она увидела безжизненное тело под окном».

- Кушай сыночек, кушай пока горяченькое. – прервала она мои размышления.
И сцена с «Эльвирочкой» повторилась точь-в-точь, только теперь со мной. Но чтобы не обидеть мать, я все же попробовал диетическое блюдо. Она обрадовалась и спросила: «А что тебе завтра приготовить?».
- Готовь что хочешь – был ответ.

На следующий день после завтрака в палату зашла медсестра и, обращаясь ко мне, сказала: «Больной, к вам приехали, спуститесь во двор». Во дворе меня ожидали: отец, мать и жена с двухлетней дочерью на руках. Дочь, увидев меня, заулыбалась и протянула ручонки. Я взял ее на руки и слезы потекли из моих глаз. Она не понимала, почему я плачу и продолжала улыбаться, вытирая пальчиками мои слезы. Первой не выдержала жена. Она скривилась, чтобы не разрыдаться и зашептала: «Не надо, Слава, не надо». Потом зашмыгала носом мать. Отец, чтобы не показать слез, отвернулся. Я держал на руках ребенка и думал: «Как же я могу оставить в этом жестоком мире, такое маленькое, беззащитное тельце. Жена найдет себе попутчика жизни и возможно, будет счастлива. Но кому нужна моя дочь? Кто позаботится о ней, защитит от жестоких обид, которые обрушиваются на детские души как град после летней жары». Мне было невыносимо тяжело думать об этом, так как в моем детстве не было отца и все тяготы безотцовщины, испытал на себе. Но дочь, будто прочитав мои мысли, протянула ручонки к дедушке. Он взял ее на руки, и мы, не сговариваясь, перешли на темы сиюминутной жизни. Будто я не в онкологии, а в санатории. Так «невзначай» меня увели от тягостных мыслей, и мне открылся новый смысл жизни: я должен жить ради своего ребенка; пусть даже больной, пусть даже немощный инвалид, но живой, чтобы дочь знала, что у нее есть папа – защита и опора.