Ч. I. Одиссея Киклопа-4. Гл. IV. Посох карапа

Надежда это луч твоей души, который освещает твою мечту.
В ярком свете надежды даже Боги узрят то, о чём ты мечтаешь.
Надейся же с чистым сердцем и мечтай о достойном,
и тогда сами Боги помогут твоей мечте осуществиться.
(Книга Истины пророков-близнецов)



   Закончив дела с «Прыжком Компры» и малаянцами, на ночь мы отошли ближе к большому острову, а с рассветом «Киклоп-4» зашёл в одну из мелководных бухт с южной его стороны и встал на якорь в стадии от песчаного пляжа. Должен отметить, что по вчерашним наблюдениям у соседнего острова-птицы, приливы здесь совсем невысокие – не превышают и половины гексапода, а осадка у нашего судна немногим больше одного гексапода, поэтому по спокойной погоде мы вполне можем зайти сюда и встать на якорную стоянку.
   Капитаны решили дать экипажу полноценный отдых, ведь накануне все буквально валились с ног. Я, после прошлой затянувшейся вахты, допоздна засиделся за своими записями, а потом проспал больше 10 часов. Проснулся я от звуков очередей скорострельной пушки. Оказывается, в бухту пытался заплыть крупный ксариас, и дежуривший в рубке Ибильза отпугнул его выстрелами из носового орудия. К тому времени почти весь наш экипаж, включая Дважды Рождённого, был уже на берегу: матросы натянули над песком сетку и играли в такрав, кто-то рыбачил, а капитаны со штурманом устроили пикник в тени прибрежных деревьев – в общем, кроме меня, двоих вахтенных и ещё трёх матросов, которых отправили в глубь острова на поиски свежих фруктов, все остальные расслаблялись и наслаждались передышкой на берегах мирной бухты. Матросы из моей команды тоже были там. Ибильза специально для меня оставил у кормы «Киклопа» лодку, на которой я вскоре и переправился на берег, присоединившись к остальным отдыхающим. Я прихватил с собой меч Каманга Гуена, чтобы немного поупражняться. Рассмотрев вчера это оружие подробно и обсудив его чуть ли не со всем экипажем, теперь я не назову малаянский меч плохим (а такое впечатление у меня сложилось при первом на него взгляде). Рукоять у него удобная, в меру длинная, хорошо лежит как в одной руке, так и в двух. Гарда гораздо меньше, чем на тилварских клинках, она в виде небольшого кольца и не защитит от удара другим клинком, а вместо круглого навершия у малаянского меча ещё одно кольцо – вторая гарда. Лезвие чуть поуже и подлиннее нашего, и ближе к острию имеет расширение, поэтому баланс у меча другой. В общем, оружие это явно предназначено для быстрых рубящих ударов наотмашь, а не для фехтования. И вы не увидите своего отражения в его лезвии – на нём нет зеркальной полировки – зато металл явно чем-то покрыт, скорее всего это антикоррозионное напыление. Наверное, малаянский клинок не нуждается в частой чистке и смазке.
   Переправившись на остров, я разделся, окунулся в тёплые воды бухты, а затем достал из лодки малаянский меч и прямо там, на песке, одетый лишь в лангот, принялся выполнять стандартные упражнения, каким меня обучали в академии и которые я, в отличие от спарринга по ножевому бою, выполняю неплохо. Несколько уже вдоволь наигравшихся в такрав матросов стали моими зрителями: не стесняясь, они в полный голос обсуждали и моё искусство, и сам меч, и даже мою родовую татуировку. В тоне их разговоров я слышал лишь почтение и уважение ко мне (так, матросы называли меня «наш офицер разведки» и «Заглянувший за Горизонт»), поэтому не стал делать им замечание. После того, как я опробовал полученный по симфонии клинок пленённого мной офицера, он придал мне уверенности. Откровенно говоря, до этого я боялся рукопашных схваток, но теперь, поупражнявшись с малаянским мечом, не сомневаюсь – я готов к ближнему бою холодным оружием. Пусть я по-прежнему не ловок, как другие, в метании ножей, и вряд ли сумею отбить своим ножом удары опытного противника, с таким клинком в руках я прорублю себе дорогу хоть в целой толпе вражеских солдат. Короче говоря, это был удачный обмен.
   Пока одна группа матросов «Киклопа-4» смотрела, как я размахиваю на пляже мечом Каманга, другая вернулась из джунглей с мешками, полными кокосов и местных фруктов. И ещё недалеко от нас причалила вторая лодка: на ней вернулись с рыбалки вдвое офицеров – Такетэн и Путра – которым, помимо рыбы, удалось добыть даже с полсотни морских ежей. Освоившись с малаянским холодным оружием, я основательно искупался и поел. Не буду подробно расписывать, но всем и так понятно, какое это наслаждение – после суровых флотских будней поплескаться в изумрудных волнах, походить босиком по тёплому песку, послушать смешные истории, отведать свежей икры и запечённой на костре рыбы! Отдыхали мы так несколько часов, а потом меня и мою команду отозвали на «Киклоп».

   Нам ещё досталось хотя и не самое сложное, но утомительное задание, которое мы успешно выполнили, потратив на него остаток дня. Мы установили в самой высокой точке острова курсовой радиомаяк, закрепив антенну на растущем там большом дереве. Благо, вершина горы не слишком удалена от бухты, а путь на неё уже разведали до нас. Детали радиомаяка весят немало и собрать их вместе тоже непросто, поэтому я очень благодарен братьям Кинчи и Нанда за то, что они без жалоб и передышек затащили наверх всё необходимое оборудование, а Муштаку за то, что помог мне установить и запустить радиомаяк.
   С Муштаком мы уже практически друзья, хотя и соблюдаем субординацию. Он таков, что вполне бы мог выучиться на офицера. В Академии войсковой разведки, в одном со мной дилохии, училось немало ребят на несколько лет старше меня. Для поступления в военные учебные заведения набирают юношей вплоть до четвёртого возраста, хотя первогодки старше 16 мне не попадались. А Муштак младше меня на несколько месяцев. Он мог бы обучаться, к примеру, в моей академии, или в любой из пяти подобных ей, что расположены в нашем гигаполисе, а жить в это время в нашем родовом доме – моя семья с удовольствием приняла бы у себя такого толкового парня. Я обязательно предложу ему помощь в дальнейшем образовании! Когда война закончится, с академическим образованием можно будет как остаться военнослужащим, так и устроиться гражданским – человеку из династии техников прямая дорога в инженеры или даже в руководители производства. А мне после войны, я надеюсь, Боги уготовили профессию наставника: как и мой брат Какада-Ус, я не хочу терять связь со своей династией. Сейчас мои брат и отец обучают младшее поколение в школах, наставниками также были мои дед и прадед. Да, эта война сломала многие тилварские традиции, в том числе и династические: в действующую армию теперь не призывают только жрецов и учёных, но даже такие нередко уходят воевать – по собственной воле. Но после войны, я верю, что всё войдёт в прежнее русло. Когда в долины Имаоса приходят с гор ледяные ветра, могучий друз сбрасывает листья, становится голым и сухим, и всю зиму стоит в таком виде, и ничто не предвещает в нём жизнь. Но весной возвращается тепло, соки вливаются в ствол и ветви, и дерево за считанные дни обрастает новой пышной кроной. Так происходит каждый год, все привыкли к этому, и удивятся, если друз по весне не оживёт. Так же и если война или мор приходят в наши земли и опустошают их, не следует думать, что это конец всему. Жизнь расцветёт вновь в былой красе, и пепелища прошедших невзгод лишь напитают почву для её возрождения. Так написано в Книге Истины.

   Вернувшись вечером на опустевший пляж мы, прежде чем перебраться на лодке на наш ракетоносец, ещё раз хорошенько искупались – позволил я себе и своим подчинённым такую вольность. Когда мы вернулись на «Киклоп», погода начала портиться: ветер усилился, к острову с юга приближался облачный фронт и вскоре должен был хлынуть тропический ливень. Мотористы снаружи ещё возились со своим нарядом – проверяли гидроприводы рулевых машин. Моя каюта оказалась обесточенной, как и соседняя: Такетэн-Хар чистил контакты в распределительных щитах. Как хорошо, что в этот раз капитан не назначил нас в общий наряд, и электромеханик этот не лез ко мне опять со своими руководящими указаниями!

   И ещё немного о ксариасах. На пляже мне удалось разглядеть родовую татуировку Дважды Рождённого. Она изображает как раз этого зубастого морского хищника! Обычно на родовых татуировках моряков можно увидеть Нирея, Посейдона, морских птиц, а также старинные парусники и якоря. Столь кровожадную татуировку я встречаю впервые. Хотя приходилось как-то видеть у одного из наших курсантов из династических военных змею, свернувшуюся вокруг меча и оскалившую пасть с ядовитыми клыками, но даже в сравнении с ней ксариас Озавака выглядит воистину грозным и устрашающим!


8-я боевая вахта

   Заступил в 375 милях от радиомаяка. Сейчас идём полным подводным ходом, курсом на север.
   Накануне мне опять снился Фаор, орошаемый чёрным дождём, жуткий скрежет и крики, дрожащая земля под ногами, испуганные люди, и тот дом... и Виланка. Я кричал и звал её во сне, а Ибильза подумал, что мне приснился кошмар, в котором на меня нападают птицы. Он долго смеялся, а я не стал его разубеждать. После того, как я со своей командой провёл разведку острова-птицы, наши вахты перестали совпадать, поэтому, вдоволь насмеявшись, мой друг завалился в койку. А я перед этой вахтой плотно позавтракал, привёл в порядок свои записи, перебрал и смазал винтовку и револьвер (малаянский меч я почистил и смазал ещё накануне, вернувшись с острова), прибрался в каюте и кратко помолился, возблагодарив Богов за то, что все мы живы и у нас имеются средства, чтобы жить дальше, а также есть ещё надежда... Кустик тиаре в самом цвету: его белые звёздочки заполнили почти всё пространство вокруг алтаря и их аромат ощущаешь, стоит лишь зайти в каюту. Я спрашивал у других офицеров, но такого бурного цветения нет больше ни у кого. Это, несомненно, подарок мне от Богов, знак их помощи и поддержки!

   Вахта началась со всплытия, общего офицерского собрания и изучения обстановки.
«Киклоп-4» к тому времени уже отошёл от острова с радиомаяком на дистанцию около 400 миль, и наш штурман сделал поверку курса. Можно было бы, наверное, воспользоваться радиостанцией «Прыжка Компры», но она давно смолкла: экипаж авианосца раньше нас понял тщетность попыток найти что-либо в эфире, к тому же, им сейчас не до этого. Таким образом, в этом районе, кроме нашего радиомаяка, других искусственных источников радиосигналов нет, да и тот мы скоро перестанем принимать. На столе у штурмана лежит начерченная им от руки карта, на которой сушей обозначены только обнаруженные нами острова, и курс теперь Туликай-Ан прокладывает от них. Он использует для этого радиомаяк и магнитный компас, причём без учёта магнитного склонения.  Что ж, очевидно, так и нужно. Наверху мы застали волну баллов 5, а радар показал почти сплошную засветку милях в 30 к югу, но это не берег, а плотный облачный фронт, который появился ещё накануне и теперь следовал за нами.

   Озавак-Ан в эту вахту был мрачен, впрочем, как и в предыдущие – с тех пор, как исчез Смутный Купол, его настроение только ухудшается. Он постоянно хмурится и теребит свою бороду, а это в нашем экипаже все почитают за признак того, что капитан в очень дурном расположении духа. Мне нравятся такие бороды, как у Дважды Рождённого. В отличие от огромных и безобразных бород карапов, бородка нашего капитана небольшая и аккуратная, такие нередко носят военные начальники, и вообще многие из тех, кто достиг высот в профессии и в общественном положении, и такая борода является как признаком мудрости и опыта, так и высокого статуса её обладателя. Пророки-близнецы тоже носили бороды: Хардуг – белоснежную, а Ардуг – чёрную, как копоть. У селенитов, похоже, бородка также была символом и признаком мудрости и личных достижений. Например, на древнем планетоходе, найденном на Селене, сохранился маленький барельеф, изображающий немолодого уже человека с усами и остроконечной бородкой. Без сомнения, это портрет конструктора космических аппаратов, облик которого селениты таким образом постарались увековечить. Мне ещё далеко до того возраста, при котором станет возможным отрастить приличную бородку. Но я уверен что, дожив до этих лет, смогу так же теребить свою бороду, когда буду пребывать в  плохом настроении.
   Озавак-Ан объявил нам, что «Киклоп-4» будет идти курсом на север до тех пор, пока не достигнет берегов какого-нибудь материка. Это будет либо Асия, либо Арктида (при упоминании Арктиды сердце моё, конечно же, забилось сильнее!). «Если вообще в этом ардуговом мире, – проворчал кэп, дёргая себя за бороду, – Имеются какие-то материки.» Дважды Рождённый напомнил нам о том, что большая часть южного побережья Асии усыпана военными базами и морским охранением Южного Альянса, так что мы не должны терять бдительность. Мы к этому готовы, так как, не смотря на угрюмость нашего капитана, все офицеры в эту вахту, впервые со времени битвы с джаггернаутом, были полны энергии. Все мы выспались и отдохнули, а давление внутри судна, которое держится выше, чем внешнее атмосферное, поприжало в нас симптомы горной болезни.
Мне, конечно, не по душе это настроение капитана и его намёки на то, что прежнего мира больше нет. Да, мир изменился: исчез Смутный Купол, пусто в эфире, в районе экватора мы обнаружили неопознанные острова, вот и фалаины, вымершие полсотни тысячелетий назад, вновь плавают по океану и плюются облаками пара. Но всё это не даёт нам оснований думать, что мир теперь другой. Это та же Гея, и по ночам здесь светят те же Селена и звёзды, и нам противостоит тот же Южный Альянс... Разве что Озаваку известно ещё что-то, нечто важное, о чём мы не знаем? Есть вещи, которые знают и умеют делать офицеры, но которые не положено знать и уметь матросам. Это следствие не только разных уровней образования и привитых навыков, но и степени посвящения, которая, в свою очередь, определяется структурой командования. То же относится и к офицерскому корпусу, но у офицеров так до определённого уровня. Высший офицерский состав Тилвара посвящён в сакральные знания, которые они получают вместе со своим рангом. Это посвящение приближает их к высшим жрецам и даёт непререкаемый авторитет среди подчинённых, а также обеспечивает особые отношения взаимопонимания в среде высшего командования. Во всяком случае, так обстоят дела у нас в армии... Но я всегда считал, что военные уровня флотских капитанов и адмиралов посвящены лишь в военнослужащие и государственные секреты, относящиеся к возможностям техники и экономики – нашей и противника. Что наши капитаны могут знать о нынешней обстановке такого, о чём мы не можем даже догадаться?..
   Дважды Рождённый капитан на собрании гнул своё. Он заявил, что мы будем исходить из худшего: Гея, возможно, обезлюдела и даже география её изменилась. Мы можем столкнуться не только с чудовищами, которые считались вымершими, но вообще с чем угодно, и всем нам следует быть готовыми к этому. В первую очередь подготовить следует свой дух: ничто не должно поколебать его твёрдость. Как бы мир не изменился, мы в нём – сильная автономная единица, способная самостоятельно вершить свою судьбу. Наши первоочередные задачи остаются прежними: определить собственное положение и разыскать своих. В идеале – вернуться на базу Синяя Скала. В конце концов, если впереди по этому курсу нет земли, мы не позже чем через неделю упрёмся в полярные льды. И тогда можно будет повернуть на запад или восток – войск Южного Альянса в этих широтах всё равно нет, зато есть наши базы. Должны быть...
   Когда началась эта война, у Тилвара почти не было военных баз, тем более, за пределами страны, и вообще, мы были слабее противника, поэтому сразу же потеряли почти всех малых союзников, а также часть своей территории – достаточно вспомнить печальную судьбу Потамии. На второй год войны мы уже построили десятки собственных военных баз на северо-восточном побережье Асии и по северному побережью Пасифиды.
   На севере у нас есть все шансы найти одну из таких баз. Если бы мы её нашли, пусть даже в этом опустевшем мире, даже полуразрушенную или покинутую, это было бы для нас несомненной удачей. Военные базы не только хорошо укреплены и защищены, они автономны – люди могут прожить там несколько лет, никак не сообщаясь с внешним миром, в том числе и не получая никакого снабжения извне. На базе имеются запасы всего необходимого, а самые важные её элементы продублированы, чтобы в случае даже больших повреждений база оставалась боеспособной или могла выдержать длительную осаду.

   После собрания все занялись своими обязанностями.
   Волнение к тому времени усилилось до 6 баллов и мы нырнули. Где-то через час Путра-Хар, сидевший за постом акустика, услышал рёв фалаинов – судя по нему, неподалёку от нас плыло большое их стадо. Дважды Рождённый приказал взять курс на морских чудовищ. Он вызвал в рубку Скванака, а также свободных от вахты офицеров «Киклопа-4», чтобы все смогли послушать и запомнить эти звуки и научиться отличать их от других подводных шумов. Мы плотно сблизились со стадом, насколько было возможно, сравняли с ним свои курс и скорость (а скорость этих огромных существ превышала 20 узлов!) и, пройдя так примерно милю под водой, всплыли. Все мы, конечно, очень хотели посмотреть на фалаинов с верхней палубы, однако капитаны запретили кому-либо выходить наружу, так как «Киклоп» сильно мотало на волне. К тому же эти существа, если судить по сохранившимся о них сведениям, в зависимости от разновидности были как мирными поедателями криля и мелкой рыбёшки, так и хищниками, которых боялись даже самые свирепые ксариасы. Хотя мы привели в боевое положение обе наши пушки, их снаряды вряд ли бы нас надёжно защитили, а перспектива нападения таких хищников на «Киклоп», размеры которого сравнимы с размерами фалаина, представлялась нам вполне реальной. Так что пришлось нам наблюдать морских чудовищ на мониторах и через остекление рубки. Мы видели спины, огромные хвосты, а чаще всего – облака пара и брызг. Акустические антенны даже сквозь шум лопастей и непогоды ловили низкие звуки их рёва. Скорее всего, встреченные нами фалаины не были хищниками, но мы слишком мало знаем о поведении этих существ, чтобы рисковать. Проведя с фалаинами около получаса, мы опять погрузились и взяли прежний курс. Даже такой контакт с древними гигантами воодушевил меня – ради этой встречи многое стоило претерпеть.

   Теперь же ветер разгулял по поверхности океана огромные волны, и «Киклоп-4» был бы там почти беспомощен. Зато здесь, на глубине в полстадия, вода спокойная и чистая. Вентиляторы на таком режиме шумят совсем немного, но мы вовсю используем активный гидролокатор – капитаны решили, что полное отсутствие представления о том, где мы находимся, да ещё и перспектива неожиданно столкнуться с живым препятствием вроде фалаина, опаснее встречи с противником, который может нас так обнаружить и запеленговать. И то правда: неизвестность порой хуже очевидной опасности. Впрочем, даже если запеленгуют – пусть ещё попробуют догнать наш «Киклоп».

   Есть ещё приятные новости. По крайней мере одна. Рацион нашего питания постепенно меняется от хорошего к лучшему: нам нужно доесть запас наших пайков, но теперь к ним прибавились продукты с «Прыжка Компры» и свежие фрукты с острова. Заботливый Арза рекомендовал всем, в добавление к предвахтенным инъекциям своих почти магических препаратов, разнообразить стол сырами, мясными деликатесами и спелыми тропическими плодами. В наших пайках имеется что-то подобное, но некоторые малаянские продукты оказались, по мнению Арзы, более свежими и полезными для организма, а фрукты в любом случае нужно было съедать быстрее, пока не испортились. Наши пайки готовятся просто: достаточно залить туда воду и поставить паёк в духовой шкаф. Так вы получите вкусный и питательный суп из сушеных овощей и мясного экстракта, лапшу с мясным или рыбным фаршем, рис с креветками и ещё несколько блюд – на выбор. Отдельно в небольших упаковках у нас имеются уже готовые к употреблению сгущённое молоко, фруктово-ореховая паста, рисовые лепёшки, бисквит и многое другое. Лишь вяленая свинина не разделена на порции, она хранится в деревянных ящиках большими кусками, от которых по мере надобности отрезают ломтики. А добрая половина из позаимствованного у малаянцев требует дополнительной обработки: не говоря уже об отдельной посуде, многие продукты нужно предварительно промывать, чтобы удалить песок и грязь, вымачивать, а для приготовления некоторых из них нужна очень горячая вода. Если бы не настойчивые рекомендации нашего доктора, мало кто из экипажа решился бы на хлопоты с такой готовкой но, распробовав результат, никто уже не отказывается от дополнительного рациона. Ведь наши пайки, хоть и отменные, давно всем приелись... А если на рисовую лепёшку положить тонкий ломтик малаянской ветчины, а сверху украсить кусочками спелой папиты... Однако, не могу сказать ничего хорошего про напитки с подводного авианосца: в большинстве бочонков, доставленных с его склада, оказалось не вино, а туак, и он никому не понравился: у нас ценится густой и с горчинкой, а этот жидковатый и кисловатый. Впрочем, и вино так себе, и это известно всем – что алкогольные напитки из Малайны не блещут изысканностью. Наш винный концентрат, разведённый водой, и то приятнее. А мне так вообще больше по вкусу шоколад с имбирной настойкой! Я готовлю шоколад по своему довольно простому рецепту, благо у нас в каюте есть возможность вскипятить воду. Основу напитка я делаю из смеси растёртых какао-бобов, ванили, перца и велама, а потом добавляю кипяток и немного настойки. Попробуйте так приготовить шоколад – и вы, уверен, оцените мой «флотский» рецепт так же, как оценили Ибильза и даже наш доктор. Только не жалейте велама – чем его больше, тем вкуснее будет результат.


9-я боевая вахта

   1220 миль от маяка.
   Я всё держал и держал его в руках, не с силах разжать пальцы – огромный, почти под потолок каюты, посох. Теперь он лежит у меня на коленях, а его ужасный набалдашник я направил в угол, подальше от койки. Мне трудно расстаться с этим посохом хотя бы на миг, для меня он – найденная наконец нить, ведущая к Виланке. Не напрасно жребий Богов определил меня в экипаж корабля, в названии которого имеется тетрада – число, помогающее мечтам воплотиться в действительность! Однако душу мою сейчас раздирают самые противоречивые чувства: я будто вижу, как открываются передо мной врата Ардуга, и я трепещу от страха, вглядываясь в мрак и чувствуя холод, что простёрлись за ними, но в то же время там, за вратами, где-то вдалеке, светит и зовёт меня негасимый маяк любви...
   И ещё я  сегодня был легко ранен, но об этом позже.

   Задолго до начала 9-й вахты я также сидел у себя в каюте, попивая шоколад и радуясь тому, что выиграл у Ибильзы и доктора две партии подряд (а это случается со мной, откровенно признаюсь, не часто). Тогда на экране монитора вдруг появилась радарная засветка, соответствующая большому судну. «Киклоп-4» почти сразу сменил курс, направившись прямиком в её сторону. Так как вахта была не моя, а мои партнёры по игре из каюты отлучились, мне оставалось, глядя на экран, наблюдать за событиями в одиночестве. Вскоре засветка стала очень яркой – в точности такой, какая бывает от больших торговых судов: их металлизированные крыловидные паруса хорошо отражают радиоволны.
   До войны моря бороздили многие тысячи парусных судов. На океанских просторах дули сезонные ветра, в потоке которых осуществлялось коммерческое судоходство. Огромные катамараны и тримараны с высокими и узкими парусами-крыльями перевозили грузы из порта в порт, с континента на континент. С появлением Смутного Купола ветра поменялись и парусное мореходство пошло на убыль, а с началом активных боевых действий на море торговое мореплавание и вовсе сошло на нет. Откуда здесь мог взяться торговый корабль?..  «Киклоп» стремительно приближался к нему, было как раз время рассвета, и вскоре на мониторах появилась картинка с телеобъектива одной из наших наружных камер.
   Как я потом узнал, в рубке поначалу решили, что это большой грузовой катамаран, не меньше 50 тысяч актов. У таких обычно шесть высоченных парусов-крыльев, стоящих в ряд, а у этого они, как казалось, были погнуты, поломаны, а то и вовсе снесены под корень... Но когда взошёл Гелиос и «Киклоп» приблизился к неизвестному судну на расстояние примерно одной мили, стало очевидно, что это вообще не парусник, и, тем более, не торговое судно. В итоге все опознали на мониторах сильно повреждённый подводный крейсер Альянса. То, что приняли за паруса, оказалось большими кусками обшивки, выдранными и поставленными какой-то неведомой силой почти перпендикулярно палубе. Говорят, это удивило даже наших повидавших всё на свете капитанов.
   В каюту вернулся Ибильза-Хар, и мы вместе с ним разглядывали крейсер, пытаясь понять, что же с ним произошло. Это корабль старой, ещё довоенной постройки, но его боевые возможности всё ещё впечатляют. Спустили таких на воду немало, и хотя добрую половину мы уже потопили, оставшиеся до сих пор активно используются Альянсом в морских операциях. Обнаруженный нами крейсер был не просто повреждён, его жестоко изувечили, я бы сказал, растерзали. По всей длине обращённого к нам борта виднелись глубокие вмятины, кое-где обшивка внешнего корпуса оказалась прорванной, и из чёрных дыр торчали элементы силового набора. От мощных бортовых батарей остались только пустые гнёзда, а из палубы вздымались вверх огромные обломки – узкие и кривые – которые вахтенные офицеры первоначально приняли за остатки парусов. В носовой части судна чернели пятна копоти – следы возгорания – и оттуда курился едва приметный дымок, который сносило ветром. Когда «Киклоп» подошёл ещё ближе, стало ясно, что крейсер имеет заметные крен на левый борт и дифферент на нос. При таких повреждениях корпуса было удивительно, что он не затонул. Судно дрейфовало, и на нём не наблюдалось никакой активности. Похоже, его уже давно атаковали и затем бросили.
   Ибильза заметил, что если бы, как в былые времена, по его борту было выложено рунами название, а на мачте развивался флаг, мы гораздо раньше поняли бы, что за судно перед нами. А я вспомнил тогда про другой подводный крейсер, я просто не мог о нём не вспомнить...
   Вы наверняка видели, как дети первого возраста, проводящие весь день в игровых группах под присмотром молодых наставниц, собираются вокруг своей «второй мамы», когда та поднимает над головой палку, на конце которой закреплена та или иная игрушка. Дети из одной группы знают свою игрушку и приучены собираться вокруг неё по первому зову. Так они не теряются, а наставницам проще собрать их вместе. Вы также проходили в школе по истории, что в старые времена войска использовали асписы и вексили – высокие шесты с насаженным на них щитом или куском особым образом расшитой материи. Для солдат они были тем же, что те игрушки для малышей. Кроме того, до изобретения радиосвязи, знаки эти сигнализировали высшему командованию, где именно на поле боя в данный момент находится каждое из вверенных им подразделений, а посылаемые с приказами гонцы могли по таким знакам найти нужного командира. Для самих подразделений вексили были также символами доблести и сплочённости. В войсках даже имелись специальные солдаты, единственной боевой задачей которых было нести шест с таким символом, к примеру, в атакующем строю. Но в наше время, в условиях современной войны, глупо было бы расходовать средства на бесполезные символы и, тем более, занимать боеспособных солдат бессмысленной работой. Военнослужащие не дети первого возраста, они не потеряются, коль скоро носят одинаковую форму, знают своих командиров и выполняют общую задачу. А если и потеряются, шест со щитом или куском ткани никак им не поможет. Что же до доблести, она должна быть духом воинства, а не предметом на шесте. Поэтому времена асписов и вексилей давно канули в Лету. Но ещё долго их наследники – флаги – использовались в качестве знаков, обозначающих принадлежность к тому или иному флоту, государству или торговой гильдии. За пару десятилетий до войны флаги нередко помещали на мачтах боевых кораблей, а на их бронированных корпусах гордо красовались названия, выведенные огромными рунами. Но корабли легко опознаются по внешнему виду и радиопозывным, так что флаги теперь не часто встретишь даже на крупных надводных кораблях, а надписи на борту имеет лишь небольшая часть устаревших торговых судов. Тем не менее, по слухам, легендарный подводный крейсер Дважды Рождённого был, подобно старинным боевым кораблям, украшен как флагами, так и бортовыми рунами, обозначавшими его имя: «Кето». Скорее всего, руководство штаба флота специально возродило по такому случаю почти уже забытую традицию, чтобы такой дерзкой бравадой шокировать врага, а заодно поддержать героический дух экипажа, шедшего на верную смерть...

   Хотя мне нужно было заступать на вахту только вечером, я сразу смекнул, что для осмотра обнаруженного судна подрядят меня и мою команду. Но вместо радости и гордости, вдруг нечто дурное ощутил в груди и в верхней части живота, вроде прилива холода и тошноты. Я посмотрел на свои руки: мои пальцы дрожали. Что ещё за странная реакция? – подумалось мне тогда. Чтобы успокоиться и укрепить свой дух, я мысленно повторял слова Учения: Храбрость и воля куют мужество. Честь и долг воспитывают справедливость. Знание и опыт рождают мудрость. Учение пророков наставляет на Путь...
   Повторял я их, и когда мы высаживались на всё ещё высокий, не смотря на крен и дифферент, борт огромного подводного крейсера. Мы добрались туда на надувной лодке под мотором, в то время как «Киклоп-4» держался примерно в четверти мили от нашей находки, направив на неё стволы автоматических пушек. Чтобы попасть на палубу крейсера, нам пришлось бросать кошки и взбираться по верёвкам с узлами, но для моей команды это не составило труда.
   Едва мы взошли на борт, сразу почувствовали запах гари и разложения и увидели разбросанные по палубе тела моряков. Это были военные моряки, в такой же форме, как у экипажа «Прыжка Компры», только большинство из них оказалось пожилого возраста. У некоторых из трупов не было головы! Зрелище очень неприятное, выглядело это так, как будто их головы просто оторвали: от шей в стороны торчали лохмотья кожи, оборванные сосуды и мышцы, и оголённые позвонки. У других были вмяты грудные клетки, или вовсе отсутствовали отдельные конечности. Тело одного из моряков оказалось так сильно выгнутым назад, что почти сложилось вдвое. Я сразу же замерил уровень радиации, он был в пределах нормы. Это судно, судя по его состоянию и по уровню излучения, никогда не подвергалось воздействию термоядерных взрывов; скорее всего, оно даже не участвовало в больших сражениях. Ещё оставалась вероятность химической атаки, но такие боеприпасы в боях на море не применяются, а на суше их используют только войска Южного Альянса, поэтому мы ограничились визуальным осмотром трупов. Нет, конечно же, эти моряки погибли не от отравы... Но от чего?
   Не смотря на страшные увечья и судна, и его экипажа, мы нигде не видели следов от попадания снарядов и осколков, или даже от пуль – ни на обшивке, ни на убитых моряках, ни где-либо ещё. Вообще, признаки обстрела крейсера каким-либо известным мне видом оружия отсутствовали. На палубе валялись только стреляные гильзы – от двух разных корабельных калибров, а также немного винтовочных. Похоже, экипаж отстреливался от противника, находящегося где-то за бортом, но продолжалось это недолго. Я подошёл к одному из моряков, лежащему у палубного ограждения. Он был морщинистый и седой, его открытые глаза высохли и помутнели, высохла и вытекшая изо рта на палубу кровь. Форменная шапка съехала на бок и держалась лишь за счёт подбородного ремешка. Тело моряка было скручено, верхняя часть лежала лицом к небу, а широко расставленные ноги коленями упирались в палубу. Он не выпустил из рук короткой винтовки, причём сжимал её за ствол – так, будто пользовался ей не как огнестрельным оружием, а как палицей. Преодолевая ужас и отвращение, я внимательно осмотрел тело. Каких-то серьёзных внешних повреждений я не заметил, даже застёгнутая на все пуговицы морская форма на нём не порвалась! Мне вспомнились раны малаянских моряков, которые видел два дня назад, и тогда внутрь меня вновь выплеснулась порция того самого нехорошего холода, который я ощутил ещё перед этой высадкой на чужой борт. Я вдруг понял, что они были ранены тем же способом, каким умерщвлены и эти моряки – странным, ни на что не похожим. Это вовсе не повреждения от падений или взрывной волны. Это словно кто-то невероятно огромный хватал этих людей своими пальцами и давил, скручивал, отрывал руки, ноги и головы, а затем выбрасывал оторванные головы в море или разбивал о палубу. Так проказливый младенец снимает с цветка хрупкое насекомое, чтобы разглядеть его, и из любопытства отрывает насекомому какую-нибудь часть тела, сминает крылья, давит на брюшко, и в результате крохотное создание гибнет... Я огляделся вокруг повнимательнее. Кроме трупов, засохшей крови и стреляных гильз, по палубе были разбросаны части каких-то агрегатов, форменные шапки Альянса, а также виднелись тёмные пятна, похожие на пролитое и впитавшееся масло. Длинные куски обшивки вдоль корпуса крейсера были сорваны примерно таким образом, как снимают кожуру с клуая – будто некая сила поддела с одной стороны и начала отдирать полосу, чтобы добраться до того, что внутри, но не завершила начатое, а отодранные куски так и остались торчать над палубой. Поначалу я решил, что это произошло только с фрагментами боковой лёгкой обшивки, но вскоре увидел, что таким же образом выдраны куски палубной брони – то есть обшивки прочного корпуса! Ближе к бортам сиротливо торчали основания дистанционно управляемых пушечных турелей – толстенные стальные конструкции, рассчитанные на огромные нагрузки, были переломаны у основания, а проходящие внутри кабели и тросы порваны, словно нитки. Турелей когда-то стояло десятка по два с каждого борта, но теперь их осталось всего несколько: кто-то или что-то выкрутило и выломало массивные артиллерийские установки, как если бы это были выросшие на пне грибы. На расположенной ближе к корме надстройке крейсера со стороны обоих бортов виднелись гигантские вмятины – примерно такие же, каких много мы видели на самом корпусе. Эта часть корабля – надстройка с рубкой и отсек под ней – имеют повышенную прочность и усиленное бронирование (так же, как и у «Киклопов»), потому что здесь расположены мостик, главные посты, реакторы и основная часть силовой установки. Но всё это усиление было не просто продавлено, словно тонкая жестянка: обшивка не выдержала деформации и лопнула в нескольких местах, и сквозь трещины виднелись обломки шпангоутов. Если кто-то не представляет себе, насколько прочен корпус подводного крейсера, я могу напомнить, что для гарантированного разрушения термоядерная боеголовка должна сдетонировать не дальше, чем в 100 гексаподах от него! Я вдруг живо представил, как невероятной величины рука взяла судно за надстройку, чтобы поднять, и огромные пальцы неловко продавили её основание. Но так же не могло быть! Я вновь и вновь безуспешно пытался найти хоть какие-то следы от воздействия взрывчатки, от осколков бомб или снарядов. «Это не оружие, – росла в моём сознании паническая мысль, – Это не оружие! Это нечто такое, от чего капитан «Прыжка Компры» сошёл с ума!» И я уже вообразил себе ужасное чудовище – великана, который неожиданно поднялся из морской пучины, схватил малаянский подводный крейсер и, ковыряя его корпус заскорузлыми пальцами, пытался достать оттуда обречённый экипаж. И ещё одна глупая мысль мелькнула тогда в моей голове: «За что Боги ополчились против нас?» Ардуг учит, что Боги заботятся лишь о благе и действуют силой любви, они не несут никому вреда и не позволяют себе ничего лишнего. И в том, что мы увидели, должно быть, есть какой-то их замысел... Я вспомнил это, но мне не полегчало.

   Нам необходимо было до наступления ночи выяснить, что случилось с крейсером, а для этого осмотреть не только палубу, но также рубку и, по возможности, помещения отсеков корпуса, а также найти судовую документацию. Живых членов экипажа мы изначально не рассчитывали найти. По дыму, шедшему из пробоин в носовой части крейсера, мы поняли, что там, внутри, продолжает что-то гореть или тлеть, и туда у нас вряд ли получится попасть. Как я уже упомянул, надстройка подводного крейсера тоже была повреждена: по бокам, ближе к основанию, как раз где располагались боковые люки, она была изрядно вмята внутрь, люки от этого сорвало с креплений, а внешняя обшивка оказалась прорванной. Мы смогли пролезть через искорёженные конструкции и добраться до уцелевшего центрального трапа, по которому сразу поднялись в командную рубку. Там мы обнаружили тело капитана – его грудная клетка выглядела так, будто по ней проехался арматрон. Рядом были разбросаны и другие тела, – похоже, смерть застала здесь полную вахту. На оборудовании и стенах виднелись следы того могучего воздействия, которое прогибает и проламывает всё на своём пути, а также пятна и лужицы масла – скорее всего, от ударов полопались трубы какой-то корабельной гидравлики. В рубке мне представился очередной жуткий образ, хотя и не такой устрашающий как огромные руки великана, но тоже невероятный: словно кто-то здесь бил – беспорядочно и с неудержимой силой – большим, диаметром в половину моего роста, и при том очень массивным шаром из твёрдой резины. Кое-где в рубке виднелись и следы от пуль, а также от воздействия огня.
   Недалеко от трупа капитана, в уцелевшем шкафу под штурманским постом, мы нашли часть судовой документации. Я сразу же принялся за её изучение. Оказывается, крейсер направлялся к одному из архипелагов в море Имеру, и там он должен был получить дальнейшие инструкции. Неужели Альянс и правда собирался блокировать наш флот в Имеру?.. Однако в первую очередь меня интересовали реакторы, точнее, система их аварийной остановки. Замеры в рубке, как и везде, где я их делал, показывали обычный радиационный фон, но если исходить из состояния всего судна, с его ядерными установками вряд ли всё было в порядке... Впрочем, из найденных документов я узнал, что оба реактора снабжены такой аварийной системой, которая срабатывает, если на неё вовремя не подать контрольную команду, так что теперь они наверняка заглушены и запущено их расхолаживание. По уцелевшему оборудованию мне удалось определить, что судно на момент гибели вахты шло полным надводным ходом, рули были свободны, а вся корабельная вентиляция, как приточная, так и вытяжная, была включена на полную мощность и фактически работала на продувку отсеков, как обычно делается при задымлении или химическом заражении. Похоже, события на крейсере развивались стремительно, и вахтенным было не до записей. Также из судовых документов я узнал, наконец, что крейсер называется «Разящее в Сердце Копьё Ксифии». Забавное название немного разрядило копившиеся в нас напряжение и тревогу. Мои подчинённые, как и принято в таких случаях, стали шутить над показной бравадой малаянцев, Кинчи-Кир даже принялся рассказывать какую-то весёлую историю, я же продолжил осмотр рубки, надеясь найти хоть что-то про то, кто именно напал на судно. И тут в дальнем углу, ближе к правому борту, под вмятой в стену панелью от корабельного оборудования, среди обломков мой фонарь высветил нечто, что заставило моё сердце забиться часто-часто. Вещь, которую я разглядел в свете фонаря, не укладывалась ни в какую логику. Потому что это был огромный деревянный посох. Явно карапский: как и посох похитившего Виланку колдуна, его венчала мумифицированная человеческая голова! Только та голова, что я видел на посохе в Фаоре, была волосатой, а эта – почти лысой, на ней держалось всего несколько жалких прядей, что делало её ещё более отвратительной. Рядом с посохом лежал частично обугленный трупик довольно крупной обезьянки. На торговых судах нередко можно встретить обезьянок – питомцев экипажа, но для военного судна это не характерно. Особенно пострадала передняя часть животного – она была практически полностью сожжена. Впрочем, обезьянка меня не особо удивила, все мои мысли тогда занял карапский посох. Неужели это карапы напали на военное судно Южного Альянса, и все эти ужасные повреждения – результат их непостижимого колдовства?! – подумал я. – Но зачем? С какой целью? Или, быть может, на борту крейсера в момент нападения находился карап, и он попросту сбежал, бросив свой посох? Карапы умеют каким-то образом внезапно исчезать – просто пропадать с глаз, говорят, даже проходить сквозь стены и запертые двери и мгновенно перемещаться на большие расстояния. Наверняка, именно так исчез вместе в Виланкой и тот карап, которого я застал в чужом доме в Фаоре. Может быть, и обезьянка принадлежала карапу?.. Я тогда вновь пролистал судовой журнал и нашёл довольно краткое и сухое упоминание, что на борту появился карап, которого вначале арестовали и посадили под замок, а затем почему-то выпустили. И больше никаких подробностей: как он появился, почему выпустили, была ли у него обезьянка... «Надо бы пройтись по всем уровням надстройки – решил я – вдруг мы найдёт там ещё и трупы карапов. Только что это нам даст?» Не без содрогания я прикоснулся к посоху и поднял его – он был тяжёлым, а его длина превышала мой рост. Мне вдруг отчаянно захотелось взять этот посох себе: я подумал, что это сами Боги вручают мне артефакт, который приведёт меня к желанной цели – к Виланке. Братья Кинчи и Нанда принялись меня отговаривать, по их сбивчивым уговорам было ясно, что они тоже поняли, чей этот посох, и что он вызывает у них суеверный страх. Но я уже принял решение и был непреклонен, так что всё же потащил посох с собой. Мы также прихватили судовой журнал и расписание по постам. Забрав, таким образом, всё ценное из командной рубки крейсера, мы прошли вниз по трапу, светя себе фонарями, наскоро осмотрели помещения под ней, а затем спустились ещё ниже. По мере того, как мы спускались, дым густел и всё больше резал глаза, а запах разложения стал невыносимым, не спасали даже закрывающие лицо противодымные маски-фильтры. Большинство дверей на нашем пути оказались сломаны, их как будто выдавили гигантским кулаком – металл был выгнут по всей площади, словно двери делали из тонкой жести. Великан с таким кулаками или другое огромное чудовище не пролезло бы внутрь по узким коридорам подводного судна, так что этот кошмарный образ меня тогда окончательно покинул, оставив тайну гибели «Копья Ксифии» даже без сказочного объяснения. По дороге нам попалось ещё несколько трупов моряков с характерными увечьями. Я понял, что часть команды крейсера пыталась спрятаться от нападавших, задраивая все двери, но это их не спасло. Даже массивный нижний рубочный люк, ведущий в прочный корпус подводного крейсера, валялся внутри центрального отсека и напоминал теперь по форме огромный сотейник: удар невероятной силы продавил его и вырвал из мощных креплений. В самом корпусе, едва мы туда спустились, к трупному запаху примешался какой-то особенно отвратительный химический запах, а также там было очень жарко. Конечно же, весь этот чад и смрад не выветривался, так как вентиляция давно отключилась, как и всё оборудование на судне. Интенсивный приток свежего воздуха в отсеки, пока он был, лишь способствовал пожару. Обычно при пожарной тревоге приточная вентиляция в отсеке отключается автоматически до устранения возгорания, а здесь её принудительно включили по всему судну. Зачем?.. Хотя под нами было ещё пять ярусов, мы наспех осмотрели только лишь одно помещение (в нём тоже были трупы с жуткими увечьями, многочисленные обломки и пятна масла), я замерил уровень радиации, а затем мы вновь поднялись на искорёженную палубу.
   Воздух наверху, на палубе, от которого при высадке нас с души воротило, показался нам теперь чистым и свежим, мы поснимали противодымные маски и присели отдышаться. Я ещё раз внимательно просмотрел записи судового журнала «Копья Ксифии», надеясь найти хоть что-то, что пролило бы свет на произошедшие на его борту трагические события. Я прочитал знакомую уже историю про то, как они всплыли в мире без Смутного Купола и как пытались определить свои координаты. Нашёл ещё одно краткое упоминание карапа, которое пропустил в прошлый раз: оказывается, пещерный колдун искал на крейсере женщину, чем вызвал недоумение у офицера, оставившего про это запись в журнале. Но о нападении на судно и о битве на его борту мне так и не встретилось никаких упоминаний.

   Коль скоро нам не удалось попасть в отсеки через надстройку, можно было попытаться сделать это через люк в носовой части или через одну из многочисленных прорех в корпусе. Носовой люк оказался цел и даже не заблокирован, но едва мы его приоткрыли, как изнутри вырвался чёрный дым – что-то в том отсеке долго тлело и дым этот заполнил всё пространство, сделав его для нас недоступным. Я решил тогда, что если повытекшее отовсюду масло горюче, то его горением можно объяснить повсеместное задымление.
   Ещё продвигаясь к носу крейсера, мы заметили большую дыру – как раз на месте одного их стоящих вертикально вырванных кусков палубной брони. Дым оттуда не шёл, и я решил осмотреть хотя бы этот вскрытый неведомой силой отсек.
   Длинная дыра или щель, которая образовалась из-за отодранной обшивки палубы, обнажила, как оказалось, несколько помещений отсека, в два из которых вполне можно было спуститься. Одно такое помещение, ближайшее к носу судна, было затоплено водой примерно на полгексапода от пола, в другом воды было немного. Мы оставили часть вещей и оружия (включая карапский посох) на палубе, накрыв их большим обломком то ли ящика, то ли какой-то перегородки, и полезли внутрь, цепляясь за искорёженный силовой набор прочного корпуса и страхуясь теми самыми верёвками с узлами – братья-крестьяне первыми, я сразу за ними. И тут я, на что-то засмотревшись, не заметил торчавшей острой железки и она полоснула меня слева по плечу, прорвав плотную ткань рукава между пластинами брони, и ещё по голове, вместе с кожей выдрав клок волос над ухом. Кровь потекла ручьём и меня пронзила боль, но эту боль перебило острое чувство досады: ведь рана получена не в бою! Кое-как спустившись, я сразу достал бинт и кровоостанавливающий порошок из медицинского кармана своего жилета. Кинчи-Кир, бормоча что-то про «проклятый посох», помог мне засыпать порезы и перевязал меня, и уже тогда было ясно, что, когда вернёмся на «Киклоп», Арзе  придётся меня зашивать.
   В помещении, в которое мы спустились, располагались почти неповреждённые боевые посты, если я верно понял, все они относились к бортовым пушечным турелям. Тел моряков мы там не обнаружили.  Поначалу мы не замечали ничего особенного, до тех пор, пока не попытались через это помещение проникнуть дальше в глубь корпуса. Корпус у крейсера широкий, поперёк него расположены две переборки, вот через одну из них мы и хотели попасть во внутреннюю линию отсеков, коридором проходящую через всё судно. Я подозревал, что и там может быть задымление, но попытаться стоило. К нашему разочарованию, дверь оказалась сильно деформированной – всё тем же способом – будто её пытались выдавить огромным кулаком, только на этот раз с той стороны. Дверь устояла на месте, но её расклинило так, что она не открывалась. Мы с Муштаком начали примеряться, как бы нам её выломать, просунув в щель гранату, и тут Нанда-Кир (всё-таки навык следопыта его не подводит!) обнаружил записку. Это был сложенный вчетверо лист бумаги, за уголок приколотый ножом прямо к приборной доске одного из постов, как раз рядом с этой дверью. На сложенной стороне было написано одно слово по-малаянски: «Прочти!». Я сорвал листок, развернул его и прочёл записку. Вот что там было, если перевести на наш язык:

   Больше часа назад нас атаковали неизвестные суда. Их лёгкое и тяжёлое вооружение действует непонятным образом, и приносит огромные разрушения. Они серьёзно повредили корпус нашего крейсера и высадили на наш борт тысячу устрашающих чудовищ (можно ещё перевести как «отвратительных существ» или «страшилищ»). Чудовища сразу проникли в рубку, и теперь захватывают отсек за отсеком. Пленных они не берут, убивают всех подряд. Похоже, они захватили уже почти всё судно, мы пока удерживаем носовой отсек и два помещения здесь, по левому борту, но мы проигрываем этот бой. Друг! Я пишу только, чтобы все узнали: они одолели нас упорством и числом, а также тем, что их оружие и их тактика были нам совершенно неизвестны. Но их можно победить, мы потопили несколько их кораблей ещё на подходе, и мы застрелили и зарубили множество этих чудовищ здесь, на борту «Разящего Копья Ксифии». Сражайся смело! Да здравствует Великая Малайна!
Самбун Данг, командир орудийного расчёта.

   Ниже ещё была приписка, явно сделанная впопыхах:
   Они избегают открытого пламени!

   Для южанина, которые больше всего на свете боятся смерти, это более чем мужественные слова. Но найденная записка скорее озадачил меня, чем пролила свет на увиденное на этом судне.
   О каких чудовищах писал этот офицер? Где трупы чудовищ, если малаянцы их «застрелили и зарубили множество»? Все тела, которые нам встречались (за исключением разве что корабельной обезьянки) принадлежали военным морякам Альянса. Может быть, нападавшие это были свои же, но команда крейсера находилась под действием отравляющего вещества, вызывающего галлюцинации, и поэтому моряки поубивали друг друга? Это было бы самое разумное объяснение, но оно не проливало свет истины на странные повреждениях корабля и на характер увечий его злосчастного экипажа. Хотя мы, конечно, не изучали тщательно каждый труп, нам не попался ни один моряк, который был бы застрелен или зарублен мечом: все они были именно раздавлены, поломаны и разорваны. И всё-таки, что за непонятное оружие было применено против «Копья Ксифии» – с таким ужасающим результатом?..
   Впрочем, хотя бы об одном я начал тогда догадываться. Зачем нужно было задействовать на полную мощность вентиляцию в отсеках, если на судне был пожар или хотя бы угроза пожара. Это было сделано намеренно! Если нападавшие «чудовища» избегали открытого пламени, то нарочно раздуть пожар по всему судну значило их отпугнуть!.. Но до какой степени страха и отчаянья нужно было дойти экипажу, чтобы не побояться при этом самим сгореть заживо или задохнуться продуктами горения!
   Я тогда окончательно пришёл к выводу, что из экипажа крейсера в живых давно уже никого нет. Скорее всего, система вентиляции вышла из строя из-за многочисленных повреждений и те, кто ещё оставался в отсеках, или выбрались наверх и пали под ударами неведомого оружия, или, оставшись внутри, задохнулись в дыму. В любом случае, искать уцелевших в отсеках судна не было никакого смысла. Но всё же мы должны были побывать внутри, так как я ещё надеялся разгадать тайну гибели этого подводного крейсера. Быть может, даже отыскать одно из упомянутых в записке чудовищ (хотя холодок бежал у меня по спине при мысли о такой находке), а лучше всего – найти образец их невероятного оружия. Впрочем, в существование того и другого я до сих пор не особо верю.

   Мы не стали взрывать дверь, которую заклинило, решив поискать обходной путь. Вначале мы перешли в соседнее по борту полузатопленное помещение: дверь переборки с трудом, но поддалась, оттуда хлынула морская вода, вместе с этой водой через дверной проём проплыл изуродованный труп. Можно ли к такому привыкнуть и не испытывать каждый раз содрогание?.. В том помещении, куда мы на этот раз проникли, кроме постов, было какое-то громоздкое оборудование, занимавшее добрую половину полезного объёма, а также ещё несколько мёртвых моряков. Нас интересовал проход внутрь судна, и мы его нашли: та дверь тоже уцелела и без усилий распахнулась настежь, открыв нам доступ во внутреннюю линию. Хотя там повсюду воняло гарью, наши фонари всё же пробивали задымлённое пространство, и мы вполне могли пройти дальше. «Отыскать бы хоть что-то, что внесло бы ясность, хоть какую-то зацепку!» – таково тогда было моё желание. И я, подбодрив свою команду несколькими фразами из Книги Истины, повёл матросов в глубины изувеченного таинственной силой вражеского судна.
   Почти все поперечные переборки, через которые мы проходили, несли следы воздействия неведомого чудовищного оружия – как будто в них с огромной силой били твёрдым, но не оставляющим царапин шаром. Подошвы наших ботинок скользили, так как масло здесь было разлито по всему полу. Мы осторожно пробрались вдоль корпуса через четыре или пять переборок; их двери либо были вынесены вон, либо настежь распахнуты. Здесь на закопчённых стенах виднелись следы от пуль. Обломки, стреляные гильзы, использованные фильтры, тела моряков и фрагменты их формы валялись там повсюду, но всё это принадлежало флоту Южного Альянса. За одной из дверей нас ждала простая мина-растяжка – хорошо, что Нанда-Кир её заметил. Я осторожно обезвредил эту ловушку, но на судне вполне могли быть и другие наспех сработанные опасные сюрпризы, поэтому дальше мы шли медленно, соблюдая всю возможную осторожность. По мере того, как мы продвигались, в помещениях отсеков нарастали жар и задымление, и даже сквозь фильтры в ноздри бил ужасный запах. О, Близнецы! Мне было страшно подумать о том, что там горело, но запах и жар в конце концов стали невыносимыми, мы отступили и стали искать боковой проход – к другому борту. Мы нашли его, и там же нашли свидетельства отчаянного сопротивления экипажа: поперёк проходов нам стали попадаться почти уже выгоревшие баррикады из разбитой мебели, разнообразной тары, одеял и форменной одежды, и даже из тел погибших моряков – всё это когда-то было собрано, свалено, пропитано, похоже, тем самым маслом, и подожжено, а теперь лишь местами тлело. Именно эти тлеющие баррикады, возведённые обречённым экипажем крейсера на пути чудовищ, источали тот ужасный запах!
   Мы преодолели два или три таких завала, спустились на ярус ниже, едва не задохнувшись в дыму, там нашли ещё баррикаду, уже погасшую, а за ней десяток изуродованных трупов моряков в закопчённых фильтрующих масках, их оружие и обломки оборудования крейсера. Воздух снаружи в эти помещения уже не проникал и дышать там было невозможно. Муштак-Хар, который и без того едва держался на ногах, пошатывался и его уже несколько раз стошнило, к тому моменту начал терять сознание, да и мы уже наглотались дыма и угарного газа, поэтому вернулись на палубу, так и не приблизившись к разгадке. Настроение у нас было подавленным, все мы кашляли и головы наши шли кругом, мы как будто сами участвовали в этом сражении (которое назвать славным язык не поворачивается). Моя душа испытывала всю горечь, позор и ужас поражения нашего противника... Я и тогда понимал, и теперь осознаю, то это было неправильно. Гелиос уже подходил к морскому горизонту, и нам совсем не хотелось застать в этом жутком месте ночь, но мы ушли не сразу. Отдышавшись и оставив Муштака с Кинчи-Киром у наших вещей, мы с Нанда прошлись налегке вдоль корпуса до самой кормы. И вновь меня тогда поразили вздыбившиеся на десятки гексаподов вверх полосы обшивки, которые мы первоначально приняли за паруса: какая же чудовищная сила могла сделать это? А когда мы проходили мимо рубки, то подробно рассмотрели вторую огромную вмятину – противоположную той, через которую в начале нашей разведмиссии проникли в рубку крейсера. В этой вмятине застряла крайняя к корме пушечная турель. Сила, вмявшая прочный корпус, прихватила с собой эту пушку вместе с башней, выдрав всё это из основания, и затем размазала турель по броне. Но самое ужасное мы обнаружили рядом с вмятой в броню пушкой: это то, что когда-то было моряком, а теперь это стал отпечаток, как клякса, с фрагментами костей и плоти, кусками формы, из которой хорошо узнавалась только превращённая в лепёшку шапка. Нанда-Кир первым заметил эти останки – они находились на высоте четырёх гексаподов от палубы – и показал их мне. Это подтвердило очевидную и без того догадку: применявшееся здесь диковинное оружие имело разную мощность и угол воздействия.
   Добравшись до кормы и не найдя там ничего нового, мы вернулись к остальным членам моей команды. Муштак был бледен и смотрел в одну точку – ему всё ещё было плохо, но он не жаловался. Уже смеркалось. Я связался с «Киклопом», и нам приказали немедленно покинуть борт подводного крейсера.
Я взял с собой карапский посох, не в силах с ним расстаться. Этот безусловно жуткий артефакт словно рука помощи, в минуту отчаяния протянутая мне Богами. Братья-крестьяне всю обратную дорогу косились на его навершие – человеческую голову – и что-то бормотали, но слова их заглушал лодочный мотор – наверное, они читали отводящие зло молитвы. Но я не боюсь. Я уже столкнулся с карапом и остался жив. Единственное, чего я опасался – что капитаны не разрешат взять колдовской атрибут на борт «Киклопа». Но, когда мы прибыли, Озавак-Ан внимательно осмотрел мою находку, впрочем, к ней не прикасаясь, и молча кивнул, дав своё добро. Хотя чувствовал я себя предельно уставшим, плечо саднило, а голова моя болела и соображала плохо я, как мне кажется, доложил всё капитану чётко и подробно. Я даже спросил у него под конец, что за гидравлическая система вышла на крейсере из строя и залила маслом даже некоторые участки палубы, не говоря о помещениях – я ведь плохо разбираюсь в таких тонкостях устройства судов Южного Альянса. К моему удивлению, Озавак ответил мне, что подобных систем не бывает. Он сразу же объяснил повсеместные лужи тем, что матросы носили откуда-то масло, чтобы пропитывать им огненные баррикады, и часто проливали его, не донеся до цели. «В чём они его носили? – подумал я тогда. – В своих шапках?..»
   После доклада я отправился к себе в каюту и там показал карапский посох отдыхавшему после вахты Ибильзе. Я знал, что он не суеверен, но не настолько же: мой друг, ничуть не боясь никаких проклятий, уверенно взял посох в руки, стал его с любопытством разглядывать и даже потрогал эту жуткую сморщенную голову. Я рад и горд, что у меня такой бесстрашный друг! Впрочем, после осмотра посоха он заявил, что мне надо бы в медпункт к Заботливому Арзе и, к тому же, от меня страшно воняет, поэтому мне не помешала бы хорошая помывка. Покидая нашу каюту, я думал, что теперь вряд ли найдётся на свете хоть что-то, что заставит меня выбросить единственный предмет, указывающий путь к горячо любимой Виланке...


10-я боевая вахта

   Началась в 2370 милях от радиомаяка.
   Мне и всей моей команде выдали свежее нательное бельё и новую форму, включая ботинки, а старую, окровавленную, пропитанную маслом и пропахшую горелым мясом одежду, мы запихали в мешок и выбросили за борт. Ибильза-Хар использовал этот плывущий по морю мешок, чтобы проверить калибровку прицелов наших пушечных турелей. Новая форма предназначена уже для умеренных широт – тропики мы покинули и осень даёт о себе знать.
   С моим ранением уже всё хорошо. И до помывки, и после, я заходил в медпункт к Заботливому Арзе. В первый раз док аккуратно обрил мне голову (всю!), обработал раны над ухом и на плече, и наложил швы, а после помывки ещё смазал их своими снадобьями и перевязал. Ещё он раздал нам обезболивающее, потому что головы наши просто раскалывались, а Муштаку после осмотра велел сутки отсыпаться. Я переживал и волновался за своего подчинённого, потому что выглядел он, когда мы вернулись, совсем уж неважно, так что, хвала Хардугу, что он отделается лишь сном и пилюлями. Нужно будет потом позвать его в мою каюту и напоить горячим шоколадом с настойкой – матросам этот напиток не часто выдают, а шоколад так хорошо восстанавливает силы! Сам же я теперь не чувствую боли, лишь небольшую тяжесть в затылке и шее, зато испытываю гордость за то, что хоть и не в бою, но в сложном и утомительном задании получил эти раны, и теперь единственный во всём экипаже хожу с перевязкой. Это если не считать, конечно, забинтованных пальцев у некоторых матросов, которые в разное время поранились на рутинных нарядах.

   Случилось нечто очень важное, но об этом напишу немного позже. Пусть уж будет всё по порядку.
   Часов 10 назад мы пересекли 40-ю параллель, но никаких следов суши на тот момент так и не встретили. Более того, глубина под нами была такая, что эхолот не видел дна. В этих широтах уже нет баз Южного Альянса, и его флота не должно здесь быть, но мы оставались начеку. После отдыха и еды я взялся за настройку электроники аэроплана-разведчика. Перенастроил его так же, как и предыдущий, потерянный нами после обнаружения конвоя. «Киклоп-4» между тем продолжал идти полным ходом на север, при малом волнении он шёл на экране, и около 5 часов назад на северо-западе по курсу показалась наконец земля. Мы решили, что это или очень большой остров, увенчанный высокими горами, или, что уж вернее, побережье континентальной Асии. Разумеется, «Киклоп» тут же сменил курс и устремился к этим берегам. Примерно через полчаса над нами что-то пролетело – вначале со стороны берега в сторону океана, а через четверть часа назад. Судя по скорости и характерному хлопку, а также по оставленному в воздухе следу, это была сверхзвуковая ракета или  ракетный аэроплан, но ракеты не летают туда-сюда – следовательно, это был аэроплан. Его форму мы не смогли разглядеть: он шёл очень низко и проскочил мимо нас так, что отметка на экране монитора радарного поста едва промелькнула, а камеры поймали лишь расплывчатое пятно. Хотя мы в первый же раз успели привести противовоздушный комплекс в боевое положение, ясно было, что сопровождение и поражение такой цели средствами нашего корабля невозможно. Но мы решили, что это, скорее всего, наш скоростной разведчик – радиус действия у них небольшой и этот наверняка прилетел с какой-нибудь недалёкой береговой базы. «Будет хорошо, – подумалось тогда всем, – если этот разведчик нас обнаружил.» И, конечно же, мы засекли азимут, по которому в сторону берега удалялся инверсионный след: там следовало искать аэродром и, соответственно, саму военную базу.
   Как только неопознанный аэроплан пролетел в сторону берега, я засел за приёмник на посту связи и  тщательно прослушал вначале все наши диапазоны – те, которыми пользуется наш морской флот и авиация, а затем и все остальные. Но эфир оказался по-прежнему пуст! Пока я этим занимался,  океан под нами резко обмелел и стали встречаться выступающие над поверхностью илистые отмели. «Киклоп» проносился над ними, поднимая за собой грязевые вихри. Отмелей становилось всё больше, и вот уже в рубке начали вспоминать солёные болота Ливии, которые расположены как раз на этой широте, но только на другом конце света – где-то к югу от островов Европы. Там из таких илистых наносов возвышаются странные камни и скалы, некоторые из которых при ближайшем рассмотрении имеют прямоугольные выступы, похожие на окна или двери каких-то зданий. Только это не остатки самих зданий, а лишь отпечатки их в осколках магматических пород. Никто не знает, что там случилось, и почему теперь эти безмолвные памятники прошлому возвышаются над илом. Их называют городами-призраками... Но то, над чем пролетал «Киклоп», это были обычные прибрежные отмели, и они были пустыми. После часового полёта над отмелями, впереди наконец обозначились заросли низкого берега, тогда как заснеженный горный кряж казался ещё очень далёким. Берег был заболочен и он тянулся с юго-запада на северо-восток, а милях в 10 от него, в глубине суши, поднимались зелёные холмы. Там мы заметили признаки боя: где-то между холмов сверкали вспышки и поднимались одиночные шлейфы дыма. Наш ракетоносец прошёл вдоль берега в северном направлении примерно с милю, и затем свернул на запад, как мы посчитали поначалу, в большой залив, оказавшийся в итоге устьем полноводной реки. «Киклоп» пролетел широкое устье в гексаподе над водной гладью, вошёл в русло и, немного сбавив ход, пошёл по реке вверх – мы рассчитывали найти там место, откуда взлетел и куда затем вернулся неизвестный аэроплан. Именно в устьях рек, как и в заливах, обычно располагаются гражданские поселения и военные базы, хотя для нас удачей стало бы обнаружить хоть какое-то обитаемое человеческое жильё, чтобы было, у кого расспросить про эту местность. Вот тут-то, пройдя вверх по реке примерно полмили, мы его и встретили!
   Дважды Рождённый отправил было меня за помощниками-матросами и беспилотником, то есть чтобы мы вновь подготовили к запуску аэроплан, но едва я добрался до кубрика, навстречу мне вышел матрос и сказал, что капитан по внутренней связи отменил приказ и теперь велит мне явиться в рубку с карапским посохом. Поначалу я принял это за глупую и неуместную шутку, но парень говорил серьёзно, да и не в обычае у матросов шутить над офицерами. И я, вздохнув, отправился за посохом.
Когда я вернулся в рубку, капитан и дежурный офицер – Ибильза – вглядывались в картинку с телекамеры, а штурман Туликай-Ан неотрывно наблюдал за чем-то в свой большой морской бинокль. На экранах мониторов было видно, как вниз по течению, навстречу нам, спускается маленький плот, а на нём возвышается неестественных пропорций человеческая фигура, держащая в руках длинный шест. Судно наше уже сбавляло ход и вскоре легло на брюхо. Когда я подошёл поближе к монитору, сразу понял: фигура с шестом была не кем иным, как карапом – слишком уж приметная внешность у представителей этого племени. «Он ищет свой посох», – сразу подумал я, и эта не слишком-то логичная мысль пришла на ум, похоже, не только мне, раз капитан велел принести найденный на «Ксифии» посох. Хотя плот с одним колдуном вряд ли представлял серьёзную опасность, мы сближались с ним как могли медленно – в первую очередь боясь спугнуть того, кто мог нам много полезного рассказать.

   Все знают о карапах, но мало кто видел их воочию. Рискну предположить, что до этого момента из всего экипажа только я видел живого карапа. Последние хроники, в кадрах которых они появлялись, относятся ко временам моего младенчества, когда делегация карапских колдунов некоторое время пребывала в Теократии Хетхов. Они питались там книгами из библиотек, причём норовили сожрать самые редкие и ценные, ломали дорогое оборудование и постоянно нарывались на скандалы. В конце концов даже хетхи не выдержали и выдворили этих грубиянов восвояси – обратно в их Арктиду. Вот и офицеры с капитаном, разглядывая плывущего на плоту карапа, говорили об Арктиде – ведь именно там обитает это зловещее племя... Для меня такая встреча была очередным знамением, тогда как у Ибильзы, да и у Туликая наверняка также, руки тянулись к управлению пушечными турелями, каждый из них хотел бы лично срезать ненавистную тушу меткой очередью, – я понял это по их пылающим взглядам. Но Дважды Рождённый принял решение, и оружейник со штурманом мирно сидели на своих постах, а турели оставались пока внутри корпуса. «Киклоп-4» продолжал ещё сближаться с плывущим вниз по реке плотом, когда в рубку поднялся и второй капитан – Скванак-Ан. Не удивительно, ведь момент был очень важный! Они с Дважды Рождённым немного посовещались, а затем Озавак велел мне выйти с посохом на верхнюю палубу и выторговать у карапа в обмен на посох информацию об этой местности, а заодно попробовать выяснить, что же произошло с подводным крейсером Альянса. О дальнейшей судьбе колдуна я должен был принять решение сообразно обстоятельствам. Если карап настроен мирно, капитаны не возражали против того, чтобы он после переговоров взошёл на наш борт. Что ж, добывать нужные сведения – это моя работа. В Книге Истины сказано: цена знаний велика потому, что наше могущество простирается вслед за нашим пониманием. Но ещё об одном жаждал я узнать у карапского колдуна. Нет сомнений, что Боги говорили устами капитана, давая мне долгожданный шанс! Мне нужно было непременно выведать всё, что только возможно, о похищении прекрасной Виланки! Однако, пещерных колдунов трудно назвать покладистыми. Хотя я, как любой идущий по пути Учения, хорошо знаю древний язык, на котором говорят карапы, мне, как я думал,  наверняка придётся столкнуться со всем известными грубым сварливым характером и вероломной хитростью, которые присущи этому пещерному роду. Конечно, переговоры с карапом я собирался вести с палубы боевого корабля, а сам колдун – с шаткого плотика, поэтому хоть какое-то преимущество у меня всё же имелось... «Но можно ли вообще о чём-то договориться с таким существом?» – сомневался я. Единственная моя надежда заключалась в том, что он станет сговорчивым, когда увидит свой посох... Если, конечно, это вообще его посох.
   До плота оставалось не больше стадия, когда я вышел на верхнюю палубу, сжимая в обеих руках этот тяжёлый и громоздкий колдовской атрибут. Несколько раньше выдвинулись обе пушечные турели, их стволы и прицельные камеры смотрели на подплывающего карапа. Турбины «Киклопа-4» медленно крутились, только чтобы удерживать судно в нужном положении.
Карап внешне оставался невозмутим, только перестал править шестом, вытащил его конец из воды и положил шест плашмя на плот. Руки его, таким образом, стали свободными, и он тут же ухватился ладонями за свою бороду, что я счёл странным и даже подозрительным жестом. Хотя, если бы он хотел применить против нас одно из своих заклинаний, – рассудил я, – колдун сделал бы это пораньше, с дальней дистанции, или когда мы показали ему пушки.
   Мы медленно сближались; плот сносило течением вниз по реке, а «Киклоп» почти стоял на месте, правым бортом к нему, удерживаемый работой  турбовентиляторов, погружённых в воды реки и вывернутых до упора. Вокруг было довольно тихо, слышались лишь негромкий плеск, слабый гул электромоторов и журчание воды, проходящей через турбины. Наконец, я смог подробно рассмотреть этого карапа. Та же непомерная туша, крупные черты лица, борода, заплетённая во множество косичек, перехваченных металлическими кольцами. Тот же уродливый балахон, расшитый зловеще поблёскивающими знаками. Но на этом не было шляпы-цветка, и взгляд его не горел злобой. Да и посох... Нет, конечно, это был не тот колдун, который похитил Виланку, хотя очень похожий. Да, в общем-то, все карапы между собой похожи.
   Плот ещё не успел коснуться нашего судна, когда карап заговорил. Он начал бормотать на древнем языке что-то вроде: «Не подлежит ни малейшему сомнению, что сама Тихи послала мне вас, храбрейшие мореходы, дабы мы помогли друг другу взаимообразно и тем привнесли спасительнейшую обоюдную пользу в столь затруднительное и опасное положение, в коем мы пребываем ныне...» – и всё в таком духе, в точности я эти его замечательные словопостроения, к сожалению, не смог тогда толком расслышать. Тем не менее, дальнейший наш диалог я запомнил и восстановил по памяти почти дословно. Древний язык звучит для меня как духовная музыка, а карап, к моему удивлению, не просто говорил на классическом древнем языке, но делал это складно, таким стилем и фразами, как читал бы наизусть из древней классики, какого-нибудь «Завоевания Ильоса» или «Страдальца с Итаки». А я так зачитывался древней классикой, что стиль этот для меня привычен и близок. Поэтому приведу наши недолгие переговоры такими, как я их запомнил, хотя и в переводе, но сохранив, по возможности, замысловатую лексику древнего языка.

   Наше судно перекрыло ему путь своим корпусом, так что плотик в итоге упёрся в борт «Киклопа» и остановился. Карап заметил посох в моих руках и явно его узнал. Я же поприветствовал колдуна и спросил:

– Где мы находимся? Что это за местность?

   Мне пришлось почти кричать, так как расстояние между нами было всё же довольно велико.

– Когда-то это место называлось Серес, – ответил мне карап, не сводя глаз с посоха. – Что оно теперь, я затрудняюсь сказать, юный мореход, ибо география данного мира не ведома мне ни в малейшей мере.

   Так и карап намекнул, что теперь вокруг нас какой-то другой мир.
   Хотя я стоял на палубе, возвышавшейся над водой почти на высоту моего роста, мне на мгновение показалось, что не я смотрю на колдуна сверху вниз, а он на меня.

– Воздержитесь от плавания вверх по этой реке, храбрейшие мореходы! – заявил мне карап. – Таковое воздержание будет истинным благом и спасением для вас, поскольку ближе к предгорьям всё кишит враждебными демонами, что в пробудившейся в них злобе избивали самоё себя, а теперь готовы, лишь завидев, сокрушить и ваш корабль, да самих вас истребить без пощады. – Говорил огромный бородатый толстяк спокойно и не то чтобы громко, но его низкий раскатистый голос как будто сотрясал всё вокруг. – Я в одиночку бился с их легионами, однако же непомерно свирепы оказались они против моих ратных потенций. Так что даже мой посох, по трагической случайности утерянный на большом корабле, хотя и прибавил бы силы моим заклятьям, но оказался бы скудным подспорьем, тогда как без него я вовсе немощен против тех легионов...

   В россказни про могучую боевую магию я не очень-то верю. Но для меня сказанное карапом означало, что нам грозит близкая опасность, что колдун не настроен к нам враждебно и, наконец, что я и правда держу в руках его посох. И я поспешил есть суп, пока горячий:

– Что там, вверх по реке? С кем ты бился? Кто такие эти демоны? – спросил я колдуна.

– Отсюда и до самых гор, чьи белые вершины упираются в небеса и что зришь ты в далях, простёртых к западу отсюда, не встретишь ты никого, помимо демонов, снаряжённых изуверскими приспособлениями для разрушения и убийства, – ответил мне карап. – Я самолично видел там летательные машины и ползающие машины, безжалостно разящие любого антагониста сокрушительными ударами невидимых молотов. Демоны же те зовутся Безликим Воинством, а то, что вы называете Смутным Куполом, суть их отвратное гнездилище...

   Это было неожиданное откровение: я всегда считал, да и все мы, что Смутный Купол – космическое природное явление, вроде кометы, только в большей степени уникальное. Никому и в голову не приходило, что он может быть населён какими-то «демонами».

– Но Смутного Купола больше нет! – возразил я карапу, показав на почти ясное небо. – Они что – спустились оттуда на поверхность, а сам Купол после этого исчез?

– Нет, всё не так, храбрейший юный мореход. Эта Гея-антипод призвана весьма могущественными магами и, как я помышляю, Безликое Воинство было привнесено сюда принудительно, тогда как самоё гнездилище всё ещё пребывает вокруг достоначальной Геи и душит её подобно дикому плющу. Этот мир иной, нежели тот, в водах которого плавал ранее твой грозный корабль. – Сказав про грозный корабль, карап недвусмысленно покосился на направленную на него пушку. – Ныне те же силы водворили сюда и нас – либо по непостижимому до поры умыслу, либо по оплошности или иному недосмотру...

– То есть это другой мир, – не спросил, а уточнил я.

– Твоя сообразительность, равно как и умение излагать вопросы, возбуждают в моём сердце великое уважение к тебе и твоему капитану, который, несомненно, обладает истинными мудростью и благородством, коль скоро имеет в подчинении таких матросов, – польстил мне колдун, а сам буквально сверлил посох в моих руках огромными круглыми глазищами.

– Что ты делал на подводном крейсере, где мы нашли твой посох? Кто напал на это судно и перебил экипаж? Это тоже были демоны «безликого воинства»?..

– Искал я на большом корабле женщину, прекрасную телом и ликом, и вместе с  тем великую душой и умом, именем же Гойтея. Но хотя, по моим рассуждениям, ей предопределено было оказаться там, её не оказалось там вовсе. Падший ныне под молотам демонов капитан, по недомыслию своему и небрежению моими советами, опрометчивым действием ратных машин навлёк гнев Безликого Воинства на собственный корабль. Воинство то явилось расторопно и напало неистово, подобно молнии, ударившей в сухостой. Доблестные мореходы с большого корабля бились как отчаянные храбрецы, они непрестанно стреляли в демонов из пушек и ружей и рубили их мечами. Но демоны те обладают живучестью Идры и умертвить их непросто а, напротив, весьма затруднительно, поскольку лишь при дробном расчленении безликий наконец падёт, а всё тело его обратится в подобие зловонной масляной лужи...

   «Так вот откуда по всему кораблю лужи масла! – понял я. – Это то, что осталось от демонов. О, Ардуг, а мы все там пропитались этим маслом!»

– Понимаю, – согласился я с колдуном. – Мы видели на крейсере эти лужи, там всё залито маслом. И ещё мы обнаружили странные повреждения на корпусе и во внутренних отсеках, а у мёртвого экипажа – необычные увечья. Ты можешь сказать, что за оружие их нанесло?

– Мне неведом род того оружия. Видом же оно как короткая булава с утолщениями в середине и раструбом на конце, и разит тот раструб на расстоянии подобно невидимому молоту. Каждый из безликих располагает таковой малой булавой, а их машины располагают одной или более немалыми, и пользуются демоны ими с умением и сноровкой.

– Но мы не нашли ни одного образца оружия демонов. Они что, всё забрали с собой, когда покидали крейсер?

– И вновь всё не так, как тебе представляется, о любознательный юноша. Орудия те не из железа или иного металла, они суть часть плоти демонов, их смертоносный орган.

   Карап, видимо, говорил о том, что оружием «демонам» служит какая-то часть их тела, как, например, клыки и когти у кучина – такое я вполне могу себе представить, но как тогда быть с их кораблями? Колдун предупредил мой следующий вопрос:

– Корабли их и иные машины также из мерзкой плоти, они отчасти взращены живыми, а отчасти как бы сработаны неведомыми мастерами. Демоны Безликого Воинства – это воплощённые призраки наделённых разумом тварей, что жили в незапамятные времена в чрезвычайно удалённом мире, и не то, чтобы какие-то отдельные его части вроде смертоносных орудий, а всё Безликое Воинство в многочисленных его аспектах – доподлинно – величайшая вселенская загадка.

   Глядя в лицо колдуна, ставшее на мгновение из свирепого печальным, я почувствовал, насколько искренне он огорчён своим неведением, во всяком случае, я ему поверил. Видимо, желая ещё подчеркнуть своё огорчение, он добавил:

– Должен признаться тебе, юный мореход, что разгадать эту загадку не довелось пока ни одному из мудрецов, что мне известны, а равным образом и тем, о ком я знаю, что они подвергали изучению сей предмет, а знаю я таковых весьма изрядное число...

   Похоже, колдуна понесло не туда, и я поспешил вернуть разговор в нужное мне русло:

– Как же тебе удалось уцелеть? Как ты смог сбежать с судна? – спросил я.

– Я давно изучаю и совершенствую магические искусства, о храбрый мореход, и в миг опасности, когда не видно более иного выхода, кроме поспешного бегства, я могу скрытно переправиться прочь от грозящей мне погибели. Но, поскольку таковое движение отнимает немало моих сил, а вдобавок смущает очевидцев, то в обстоятельствах иных, не грозящих неминуемой и скорой погибелью, я стремлюсь передвигаться вульгарным порядком, не прибегая к подобным уловкам.

– Значит, это правда, что вы можете проходить сквозь запертые двери и глухие стены? – задал я карапу почти детский вопрос. Он как-то сам сорвался с моих губ.

   Карап ответил спокойно и совершенно серьёзно:

– С позиций искусства эти прохождения подобны дальним переправам и между ними нет существенной разницы. Они обессиливают мага и применяются лишь тогда, когда нет иного способа попасть в искомое место.

– Но тогда почему сейчас ты плывёшь на этом маленьком плотике, вместо того, чтобы просто переместиться в нужное тебе место? – удивился я.

   Карап опустил глаза и глубоко вздохнул.

– На данный момент и при данных обстоятельствах, юноша, мне некуда отправиться, и эта река ничуть не хуже любой иной части узкого и однообразного круга моих альтернатив. Однако, если мы объединим наши усилия, то в этом благоприятном случае круг тот изрядно расширится и в нём может появиться вожделенный нами выход из сложившегося затруднения.

   Я не понял тогда, что карап имеет в виду, кроме того, что он намекал на дальнейшие отношения с нами. Но я не стал уточнять. У меня оставалась ещё пара вопросов из тех, что мне следовало задать как офицеру, ответственному за разведку.

– Тебе там встречались какие-нибудь поселения? – поинтересовался я, указав рукой в сторону гор. – Мы предполагаем, что в той стороне должна быть военная база.

– Демоны не строят поселений, ни военных, ни мирных, – ответил карап, очевидно, неверно поняв мой вопрос.

– Но какие-то строения тебе там попадались?

– О да, между холмами в начале предгорий, близ реки, в окружении леса можно встретить большие каменные дома, построенные людьми, – признался карап.

– В них кто-то был? Там были люди?

– Я не посещал те дома, о любознательнейший мореход, и посему не в праве судить наверняка о наличествовании в них селян или иных людей. Но близ тех построек у реки я применил заклятье, вызвавшее распрю внутри самого Безликого Воинства, что переросла в итоге в краткую, но жестокую битву. Бились в ней одни демоны с другими, я лишь немного добавлял обеим сторонам...

   «Значит, колдун способен стравливать между собой части одного войска,» – подумалось мне. Вслух я спросил:

– Какие же потери понесли демоны в результате этой битвы? И много ли их там ещё осталось? Сколько у них боевых машин разных типов?

– Радетельный юноша, там всё ещё пребывают гекатоны машин и мириады демонов! Лес в предгорьях вытоптан ими, будто долгими годами его нещадно давило и попирало бесчисленное дикое стадо. 

– Известны ли тебе какие-то слабые места у этого «безликого воинства»? – в довершение спросил я у колдуна.

   Тот ответил уклончиво:

– Да, таковые места имеются, и мне они ведомы. Но на этот твой вопрос доподлинно лучше будет ответить в форме публичной лекции или иного подробного представления, потому как данный предмет многосложен и требует для удовлетворительного разумения соответствующей обстановки, немалого времени и чуткого внимания...

   Опять он навязывался нам, по крайней мере просился поговорить с кем-то ещё из экипажа, и это отчасти совпадало с нашими планами. А я окончательно утвердился в том, что встреча наша вовсе не случайна: колдун специально появился именно здесь и именно сейчас, фактически он перехватил нас на этой реке. И демонов он стравил между собой как раз для того, чтобы заманить сюда «Киклоп-4».
   Но это уже была тема для более деликатного допроса. А для первого доклада я узнал к тому моменту достаточно и теперь, согласно приказа Дважды Рождённого капитана, обязан был вернуть карапу его посох и пригласить на борт. Но я не мог проигнорировать подарок Богов и спросил ещё про то, что волновало меня на самом деле больше всех этих демонов и вообще всего на свете...
   За нашими с карапом переговорами внимательно следили из рубки (одна из наружных камер смотрела на меня, другая – на карапа), но при этом нас не слышали, так как прибор для связи я с собой не взял, а «уши» «Киклопа» – его гидроакустическую станцию – здесь, в мелководной дельте реки, и вообще в местах с небольшими глубинами, обычно не используют. Когда я покидал рубку, за постом акустика никого не было. Но даже если нас кто-то слушал – что ж с того? Отношения в наших экипажах, особенно в таких небольших, близки к отношениям родственников в дружных семьях. Мы не малаянцы, капитаны для нас как отцы, а мы друг другу – как братья. Меня, наверное, просто заставят рассказать всё в подробностях, и обязательно поймут... Я успокоил себя тем, что никому не будет вреда от небольшого приложения к этому допросу.

– Полгода назад в Фаоре твой соплеменник похитил девушку по имени Виланка, – сказал я колдуну таким твёрдым голосом, каким только мог. – Что тебе известно об этом?

   Мне показалось, что глаза карапа стали вдвое больше прежних – он посмотрел на меня с удивлением, будто только что разглядел, что перед ним человек, а не бревно, а затем, судя по всему, решил увильнуть от прямого ответа:

– Храбрейший и сообразительнейший юноша, мы не похищаем людей, обычаи и установления наши противны такому. Подобное мнение, к величайшему моему огорчению весьма распространённое среди ваших этносов, суть лишь прискорбное заблуждение, бытующее наравне с другими ему подобными. Однако, я мог бы с лёгкостью разъяснить твой случай, если ты соблаговолишь первоначально посодействовать мне в моём ходатайстве перед твоим капитаном...

   Я решил, что он имеет в виду возвращение посоха и, перебив колдуна, сказал, что посох мне и так велено ему отдать. Но карапу одного только посоха было мало.

– Если ты вернёшь мне посох, добрый мореход, то я, несомненно, вновь обрету надёжную опору этим рукам, – он показал мне свои огромные шестипалые ладони и закивал головой. Спрятанные в косичках его бороды кольца при этом глухо зазвенели. – Но, помимо возврата моего номинального имущества, я также желал бы побеседовать, в приватной или иной подходящей обстановке, с мудрым твоим капитаном, а в той беседе затронуть насущный вопрос о взаимополезном вспомоществовании, в котором я, со своей стороны, мог бы поведать о тех свойствах воинственных демонов, знание которых может оказаться своевременным и полезным для него, равно как и для всех нас, ибо мы все оказались ныне в вышей степени непростых обстоятельствах. В обмен же я намерен просить об одной услуге, которая и для вас может оказаться спасительным выходом и единственными вратами, ведущими прочь из этого гибельного мира...

– Так что насчёт Виланки? – резким тоном напомнил я карапу.

– Храбрейший юноша, вряд ли ты или же я способны при имеющихся стеснённых условиях вести какие-либо поиски, да и какое тебе дело до той девы?

– Я люблю её больше жизни, и я всё равно найду её, поможешь ты мне в этом, или нет! – выпалил я с такой яростью, что колдун, хотя и стоял далековато от меня, невольно отшатнулся так, что кольца в его бороде вновь звякнули.

– О том нет нужды беспокоиться, конечно же, в означенную взаимообразную помощь, о которой я упомянул ранее, я безусловно включу и подробнейшее разъяснение случая, описанного тобой, ибо он, этот случай, суть лишь досадное недоразумение. В добавление к тому, по мере моих скромных сил и сообразно обстоятельствам, я окажу тебе необходимое содействие в твоих поисках.

   Я понял, что больше ничего от карапа не добьюсь, во всяком случае пока что, и решил на этом прервать переговоры. Я велел колдуну подниматься на борт и там отдал посох в его шестипалые руки. Через минуту на верхней палубе появились два вооружённых матроса – это капитаны прислали караул. Матросы смотрели на колдуна со страхом, бормотали молитвы, но всё же исправно выполнили свой долг, проводив нашего не то пленника, не то гостя внутрь. Они боялись даже прикасаться к нему, да и я не стал досматривать карапа. Какой смысл обыскивать того, чьим оружием является огромный посох и слова заклинаний? Посох мы ему вернули по справедливости, а слова... ну не зашивать же ему рот! Капитаны, похоже, понадеялись, что в сложившейся ситуации карап останется нашим союзником. С самого начала он не выказывал никакой злобы и это не было похоже не притворство. Наверное, стычки с теми, кого он называл демонами, и наличие общего с нами врага, хотя бы на время сделали колдуна покладистым. Ещё ему несомненно повезло  с нашим судном, потому что палубный люк, а также большинство внутренних люков и дверей у «киклопов» сделаны достаточно широкими, чтобы туша карапа могла в них протиснуться без риска застрять. В рубку его, конечно, никто не собирался приглашать, а единственной каютой, где он мог без стеснения поместиться, была каюта доктора – то есть медпункт. Туда колдуна и проводили. От него отвратительно пахло – примерно так же, как от нас, когда мы вернулись с «Копья Ксифии». Это подтверждало, что карап тот самый, который был на малаянском крейсере и потерял там посох. Сопровождавший его караул почти сразу же отпустили, и больше карапу не приставили никакой охраны, и эта очевидная небрежность капитанов так и осталась для меня удивительной и непонятной. Неужели они нисколько не опасаются колдуна?..
   Я доложил капитанам о том, что мне удалось узнать, и сам удивился, как мало полезного для нас сообщил карап, и как ловко он набил себе цену и навязался на дальнейшие переговоры. Озавак-Ан и Скванак-Ан решили пообщаться с ним немедля. На беседу (не могу назвать это допросом) с колдуном капитаны никого не пригласили, и она прошла в каюте Заботливого Арзы за закрытыми дверями. Док всё это время сидел грустный в нашей каюте и даже отказался играть в пуговицы, хотя всё же выпил пару чашек горячего шоколада. Капитаны беседовали с карапом около двух часов. За это время они лишь однажды вызвали матроса (безоружного!), чтобы тот сопроводил колдуна в гальюн, а затем вновь закрылись в медпункте. Когда беседа закончилась, Озавак сам заглянул к нам и при нас же вручил карапа на попечение Арзе (чем ещё больше испортил нашему доку настроение). Так неожиданно мы получили на борт необычного пассажира.

   После распоряжений относительно карапского колдуна, отданных доктору, Дважды Рождённый обратился ко мне. Он приказал к утру собрать беспилотный разведчик и на рассвете произвести воздушную разведку местности вверх по течению реки. После этого капитан удалился, и если я верно понял, вовсе не отдыхать. Мне же можно не торопиться и с чистой совестью отправляться в койку, потому что время только клонится к полуночи, а ночи в этих широтах сейчас – на склоне осени – длинные. Я сразу же запланировал, что для сборки катапульты и аэроплана за пару часов до рассвета разбужу всю свою команду, включая Муштака, если к тому времени он отлежится и будет в состоянии мне помогать. И ещё обязательно позову Свена – формально он мне не подчиняется, но с давнишнего уже согласия Путры-Хара всегда готов помочь с довольно капризным двигателем беспилотника. В разрежённом воздухе, который теперь нас окружает, приходится задействовать предельную мощность при старте и наборе высоты, а также недоливать в баки почти половину топлива – только тогда аэроплан нормально справляется со своими задачами. В общем, хотелось бы, чтобы мне помог советами и делом бледноглазый моторист. Под его беззлобное ворчание мы бы быстро собрали и отладили беспилотный разведчик.
   «Киклоп» пока что дрейфует в устье безымянной реки, а утром, по результатам разведки, возьмёт курс вверх по течению, двигаясь, скорее всего, средним ходом на брюхе. Если основываться на показаниях карапа, ближе к предгорьям должна быть расположена база – та самая, с которой взлетал скоростной аэроплан. Надеюсь, мы найдём там своих.

   Кое-что ещё узнал о новоявленном пассажире от самого Заботливого Арзы. Ибильза крепко спал, а я уже засыпал, когда док опять к нам заглянул. Я-то думал, что он ушёл из нашей каюты в дурном настроении. Нет, по-настоящему в дурном настроении он вскоре сюда вернулся! Вот что док рассказал. В ответ на его вежливое представление: «Меня зовут Арза, я здешний доктор», карап ему не представился, зато, рассевшись в самом большом кресле медпункта (боковушки этого кресла ещё перед беседой с капитанами пришлось отвинтить), потребовал утолить его жажду. Причём нужна была карапу вовсе не вода – от неё он отказался – а «питьё в существенной мере благопотребное». Арза терпеливо объяснил колдуну, какие напитки имеются в нашем рационе, и карап потребовал смешать винный концентрат со спиртом и выдать ему такую смесь на пробу. Предвидя капризы незваного гостя, Арза смешал винный концентрат с водой и спиртом из своих запасов (спирт, который используют медики – это очищенный рисовый спирт,  он не так опасен для здоровья пьющего, как спирт для моторов) в трёх разных соотношениях – от крепкого пойла, которое свалит с ног кого угодно, до разбавленного водой вина – конечно, не натурального, а сделанного на основе всё того же концентрата. Капап тщательно просмаковал каждый образец и выбрал в итоге – угадайте какой?.. Нет, не самый крепкий, а как раз самый разбавленный. Док сказал, что, попробовав розоватую воду с лёгким привкусом спиртного, карап собрал пальцы правой руки в пучок, поднёс его ко рту и громко чмокнул (поцеловал кончики собственных пальцев!), при этом вид у него был самый довольный. Наш доктор такого отвратительного жеста в жизни не видел, да и выбора этого от колдуна не ожидал, но оно и к лучшему: воды у нас, пока работает опреснитель, сколько угодно, а вот остального не так много, чтобы прокормить (точнее  говоря, пропоить) карапа, племя которых славится бездонной утробой. Арза, конечно же, слышал о ненасытности карапов, поэтому сразу заготовил огромную бутыль одобренной смеси, а также предложил колдуну в качестве чашки изрядную цилиндрическую ёмкость, в которой обычно хранится запас ватных тампонов. Но карап, как оказалось, уже присмотрел себе в медпункте подходящую посуду – довольно большой овальный тазик с ручкой. Тазик этот – атрибут операционной, во время операций и процедур в него выбрасывают отработанные повязки, тампоны и прочие отходы. Колдун залил этот тазик пойлом до краёв и на удивление аккуратно, не проронив по дороге ни капли, влил всё в свой отверстый рот, витиевато отблагодарил доктора, а затем налил вторую порцию и уже не торопясь её попивал, неся какую-то (по словам дока) несусветную чушь про преимущества карапской медицины против нашей. Из предложенной ему чуть позже еды колдун выбрал варёный рис, сухари и сушёный муанг (благо, у нас этого добра полно на складе), а от мяса категорически отказался. О, Ардуг!Неужели из мяса они едят только человечину?!.
   Самой большой проблемой для Арзы и его соседа – штурмана Туликая оказался исходивший от карапа запах: он заполнил весь медпункт и концентрация его вскоре выросла в невыносимый смрад, с которым не справлялась никакая вентиляция. Первой мыслью доктора, разумеется, было заставить колдуна помыться, но львиная доля смрада приходилась на одежду колдуна, которую следовало постирать. Однако колдун, внимательно выслушав доводы Заботливого Арзы на эту тему, чуть ли не с истерикой воспротивился идее оставаться голым, пока одежда его стирается и сохнет. Наша одежда ему точно не подошла бы: даже самый большой «безразмерный» плащ со склада «Киклопа» претендовал разве что на роль одной его штанины, а прикрыться до поры простым куском материи карап не пожелал. Док пытался увещевать его, напомнив, что всё-таки перед ним врач и видеть людей голыми входит в его профессиональные навыки, кроме того, этот врач – мужчина. На что колдун заявил, что если бы доктор был «прелестной обликом девой», тогда любой карап с удовольствием предстал бы перед ней нагишом. А так – ни за что. Впрочем, почти сразу колдун предложил выход из положения, заявив, что «совершит очищающий ритуал» прямо в каюте доктора: не снимая своих одежд и даже на вставая с кресла, он очистит себя от запаха и грязи посредством соответствующего заклинания. Но смотреть на это действо, оказывается, никому нельзя, так что он выгнал Заботливого Арзу и Туликая из их же собственной каюты, велев возвращаться не раньше, чем через час.
Туликай сейчас стоит вахту, а доктор сидит у нас уже около часа, а я уже всё записал, чуть не заснув над своей тетрадью, так что я всё-таки лягу – тем более, что Ибильза-Хар уже давно спит.

   Дописываю про то, что произошло с утра. У меня это был ещё один вневахтенный наряд, плавно переросший в 11 боевую вахту, но что ж поделаешь – обстановка того требует.
   Во-первых, к глубокому разочарованию – моему и всего экипажа «Киклопа-4», мне не удалось обнаружить нашу базу. Те дымы и вспышки, которые мы видели вчера, похоже, и правда были результатом какого-то боя – следы его я обнаружил всего в паре миль от нас и они хорошо просматривались сверху: лес там отчасти выжжен, поломан и местами как будто примят, причём выжженные места всё ещё дымятся. Дальше, примерно в десяти милях по направлению к горам, река разливается в круглое озеро. Я разглядел на его берегу какие-то непонятные, возможно, очень старые, развалины. Некоторые из строений выглядят целыми, но они не типичны для военных построек, на их крышах беспорядочно растут деревья и, главное, там не видно никаких дорог и чистых площадок – всё покрыто растительностью. Во всяком случае, это не военная база, скорее всего, это какое-то полуразрушенное и заросшее лесом старое поселение. Хотя, не исключено, кто-то мог там укрыться. Но самое интересное, зловещее и непонятное находится между нами и этими развалинами. Похоже, карап был прав: в этой местности действительно всё чем-то кишит, прямо среди деревьев, и там можно угадать боевую технику с необычными силуэтами. Мне не удалось разглядеть подробности, так как с самого начала беспилотник пытались перехватить летательные аппараты, по форме напоминающие утолщённые ракеты или старые дирижабли. На самом деле я не знаю, перехват это был или что-то ещё, так как они просто не давали моему аэроплану снизиться: едва я направлял разведчик вниз, как они начинали подниматься и сближаться с ним, а как только снижение сменялось набором высоты, аппараты теряли к нему интерес. Что может означать подобная тактика?.. За похожими на толстые ракеты аппаратами тянулся такой же светлый дымный след, как и за тем объектом, который пролетел над нами дважды вчера днём! Рассмотреть с высоты отдельных солдат потенциального противника я не смог: даже длиннофокусная камера показывала лишь беспорядочно движущиеся пятнышки. Возможно, мне удалось бы пролететь достаточно низко, спланировав со стороны реки с выключенным мотором, но в сильно разрежённой атмосфере этой Геи такой манёвр закончился бы падением аэроплана в лес. Хвала Хардугу, мне удалось вернуть беспилотник целым и невредимым – он наверняка не раз ещё нам пригодится. Начинается это копошащееся скопление милях в четырёх-пяти и тянется до самого озера. Сверху оно выглядит как растревоженный муравейник.
Мы запросто могли бы уничтожить всё, что там сосредоточилось, одним оставшимся «зазубренным жалом», но такая атака ничего нам не даст. Наверное, коль скоро здесь нет нашей базы, стоит поскорее покинуть речное устье и продолжить поиски в других местах побережья, при каждом подходящем случае проводя воздушную разведку и прослушивая радио. С того момента, как «Киклоп-4» вынырнул из глубин океана после битвы с джаггернаутом, мне всё больше кажется, что в этом мире может вообще не оказаться людских поселений, да и все эти поиски вряд ли позволят нам вернуться в привычный мир. Похоже, и капитаны думают примерно так же. Хотя Скванак приказал мне ещё раз прослушать радио эфир, и я это проделал, но эфир упрямо молчит.

   Во-вторых, доктор с утра опять зашёл к нам, чтобы выпить шоколада и излить свои горести. Колдун в самом деле себя очистил. Одежда его больше не воняет и выглядит так, будто её постирали и разгладили. К тому же, его шевелюра и борода смотрятся теперь гораздо приличнее. Но вообще, эта его самоочистка, как сказал нам Заботливый Арза, сильно смахивает на балаганный фокус, впрочем, как и вся карапская магия. Док пожаловался, что вонь всё равно никуда не делась: во сне колдун не только громко храпит, но и выделяет зловонные газы. Второе, как он пояснил, происходит из-за неумеренной диеты. Сколько вы сможете съесть сухарей за раз? Предположим, вы очень голодны... Карап перед тем, как завалиться спать, сожрал сразу столько, сколько съел бы, наверное, весь наш экипаж, будь у нас на обед только эти сухари. Заедал он их сухофруктами и обильно запивал тем напитком, который намешал для него доктор. Конечно, колдун по массе вчетверо больше любого из нас, но ест он, как выяснилось, больше раз в десять! Надеюсь, на складе хватит запасов, чтобы прокормить эту прорву.
   Конечно, Заботливому Арзе не повезло, но я благодарю Богов за то, что они оказались столь благосклонны ко мне. Если бы колдуна поселили где-то ещё или приставили к нему охрану, у меня не было бы шанса ещё раз поговорить с ним о Виланке. А раз уж он живёт в медпункте по соседству, есть возможность встретиться с ним без свидетелей и напомнить колдуну об обещании, которое он мне дал, стоя на шатком плотике посреди реки. Надо ли пояснять, насколько волнует меня предстоящий разговор с ним! Штурман Туликай-Ан, по словам доктора, решил пока ночевать в каюте у капитанов, так что мне бы только придумать, как на время спровадить из каюты самого Арзу. Может быть, предложить доктору спать у нас, когда одна из коек в нашей каюте свободна? Или договориться о том же с Такетэном или Путрой? Арза наверняка будет счастлив хотя бы на время сна избавиться от компании храпящего и смердящего колдуна.
   Кстати говоря, док перестал колоть нам лекарство от горной болезни, заявив, что мы уже приспособились к низкому давлению. Я точно не приспособился! Ещё он сделал мне перевязку, но мои раны побаливают. Я чувствую себя разбитым. Хорошо, хоть воспаления нет...
   В остальном, не смотря на напряжённую обстановку, эта вахта прошла без чрезвычайных происшествий. Мы пока остаёмся на реке, держась посередине её русла, за большой излучиной, примерно в миле от устья.

   Может быть, всё-таки посвятить друга Ибильзу в мои планы и придумать что-то вместе с ним?..


12-я боевая вахта

   Одна тетрадь, из тех двух, что я прихватил с базы Синяя Скала, уже почти исписана, хотя место я в ней не особо экономил, оставляя поля для заметок и правок, но всё равно получилось много и я очень рад, что описать удалось почти всё, что с нами произошло. Со следующей вахты, наверное, начну записывать события во вторую тетрадь. Ибильза заметил это и поздравил меня, и взял с меня обещание, что когда-нибудь, когда всё закончится и мы вернёмся домой, я дам ему прочитать эти тетради. И ещё он сказал, что их можно было бы издать как военные мемуары... Он не знает, что военного-то у меня получается маловато, зато много очень личного. Мои записи не для поучения будущих военных: я иногда представляю, как спустя много лет читаю их своим подросшим детям или даже внукам.

   А эта вахта вновь растянулась для меня почти на весь день и полночи прихватила. Главный её итог: мы развернулись и идём самым полным ходом, курсом на юг! Потерь у нас нет, хотя всё сходилось к тому, чтобы «Киклопу-4» больше не бороздить воды этого неведомого океана, так похожего на Великий Восточный. Я лишний раз убедился: Боги благоволят и мне, и нашим капитанам, и всему нашему судну. Раны мои заживают быстро. С утра Арза вновь их осмотрел, смазал и перевязал. И сказал, что я могу заступать на вахту, только должен поберечь плечо.
   И кто бы мог подумать, что сегодня мы выслушаем столько потрясающих новостей и станем свидетелями того, как колдун заклинает демонов?..

   В начале 12-й вахты Озавак-Ан собрал в рубке офицерский состав «Киклопа-4». К моему удивлению, там же оказался и карап, только для него не нашлось кресла (сиденья в рубке слишком узкие для его обширного зада, да и не положено посторонним сидеть за боевыми постами), и колдун всё совещание простоял у штурманского поста, опираясь на свой огромный посох и только что не упираясь макушкой в потолок. Все мы знали, что ранее капитаны о чём-то договорились с нашим незваным гостем, а теперь собирались донести это до нашего сведения.
   Дважды Рождённый капитан встал рядом с карапом и, время от времени поглядывая на него снизу вверх, начал говорить – на тилварском языке, а не на древнем. Карап отнёсся к этому спокойно: очевидно, он прекрасно всё понимал.
   Капитан сообщил, что Асии в том виде, который хорошо нам известен, в этом мире нет. Теперь перед нами тоже Асия, только она совершенно дикая и безлюдная, лишь прибрежные районы её заняты агрессивными существами, которых колдун называет «демонами безликого воинства». На восток раскинулся океан, по меньшей мере на две тысячи морских миль. Это всё, что достоверно известно о местной географии нашему карапу. Что океан на тысячи миль от нас и к югу – об этом знаем мы. Таким образом, в глобальной географии по крайней мере этого региона принципиально ничего не изменилось, но здесь нет ни наших баз, ни даже каких-либо человеческих поселений. Далее Дважды Рождённый сказал то, о чём я уже подозревал, но для остальных такое известие стало неприятной новостью: большую часть экипажа «Прыжка Компры», уцелевшую после атаки на наш укреплённый пункт, перебили или изувечили те самые демоны. Именно про это рассказал капитанам Каманг Гуен, и про то же Скванак-Ан прочитал в их вахтенном журнале: после того, как «Смелый Прыжок Пламенной Компры» попал в мир без Смутного Купола, на нём ещё оставалось около половины прежнего экипажа. Они высадились на ближайшей суше, и там на них напали страшного вида и злобы существа. Пули практически не вредили этим существам, зато их оружие разило беспощадно, и мало кому из малаянцев удалось тогда спастись, а многие из тех, кто всё же смог вернуться на борт, были изувечены и позже умерли. Их капитан, увидев демонов, помутился рассудком и стал отдавать беспорядочные приказы, которые в итоге и погубили многих его людей. Затем, ненадолго придя в себя и осознав, что натворил, он пытался наложить на себя руки. Ему не дали этого сделать, и тогда рассудок покинул их капитана окончательно.
   Узнав про такое, все мы, конечно, были изумлены и подавлены. Но то, что сказал Озавак-Ан дальше... Он заявил, что карап проводит «Киклоп-4» прямиком в Симбхалу – легендарную Обитель Просветлённых! Все наши офицеры смутились и остолбенели, но надо ли говорить, какой душевный подъём испытал тогда я! Мне стоило огромного труда не подпрыгнуть на месте и не вскрикнуть от радости!
   Выдержав паузу, чтобы все осознали его слова, Озавак продолжил. Он отметил, что многое нам трудно будет принять, но иного выхода нет. По словам карапа, этот мир непредсказуем и может вскоре вообще исчезнуть. И тогда от нас не останется даже воспоминаний. Как я уже писал, наши капитаны посвящены в сакральное, подобно высшим жрецам, и они наверняка знают то, о чём среди остальных лишь ходят слухи: например, что хетхи действительно побывали в далёких недрах Геи и благополучно оттуда вернулись, или что наш Космос не единственный, что существует много миров – как похожих на наш, так и совсем других. Каким-то чудом, а по заверениям карапа – волей неких магов – мы оказались в одном из таких миров – похожем на наш прежний, но другом. Кого он имеет  виду под этими магами? Вряд ли таких же колдунов, как он сам; скорее всего – если всё это, конечно, правда – в нашу судьбу вмешались люди из другого мира, гораздо более развитого в плане науки и техники. Колдун видит мир по-своему и, слушая его россказни, надо это учитывать. По его заверениям, чтобы выбраться отсюда, нам необходимо проникнуть под толщу горных пород, внутрь самой Геи, где находятся пространные и незыблемые глубинные земли, населённые мудрецами, великанами и другими легендарными жителями, в Обитель Просветлённых, где само время течёт по-другому. Карап уверяет нас, что даже в таком мире Симбхала непременно есть, а вход в неё можно отыскать под холодными волнами Арктического моря, неподалёку от Северного географического полюса, близ замёрзших скалистых берегов Арктиды. Из этой подземной обители мы сможем вернуться на Гею, где бились с джаггернаутом и где живут все наши родные и близкие. Причём колдун не скрывает, что ему здесь тоже одна дорога – в Симбхалу, и поэтому у нас с ним возник «безусловный взаимополезный интерес».
   Напоследок Дважды Рождённый потряс нас ещё одной новостью, точнее, своим решением. Он сказал, что мы не можем бросить здесь злосчастный экипаж «Прыжка Компры». Мы уроним свою честь, если не заберём их с острова и не доставим в Сибхалу, а оттуда – в наш родной мир. Пусть они и враги, но в этом месте нам с ними воевать не из-за чего. А без нашей помощи малаянские моряки, скорее всего, обречены. По плану капитанов мы спустимся по реке в океан, а затем пойдём обратно на юг, к острову-птице, самым полным ходом: экономить ресурс силовой установки уже не имеет смысла, а время может работать против нас. Ночью будем идти на экране, а днём под водой, чтобы уменьшить вероятность контакта с демоническим судами, и по благоприятной погоде мы должны быть там уже часов через 50.
   Очевидно, что все офицеры «Киклопа-4» до сих пор находятся под сильным впечатлением от сказанного Дважды Рождённым. Лично мне и в голову не пришло бы подвергнуть сомнению что-то из сказанного капитаном, ведь он внёс, наконец, логический порядок в те странные события, что творятся вокруг нас в последнее время. Кроме того, Озавак-Ан поставил перед нами чёткие и ясные цели... Однако, как выяснилось позже, не все отнеслись к его откровениям с верой и оптимизмом.

   Карап тоже сказал своё слово. Все мы знаем древний язык достаточно хорошо, чтобы понять, что он говорил. В основном это были фразы, ничего существенного для нашего положения не значащие, поэтому приведу здесь только то, что считаю полезным. Про нападение демонов «безликого воинства» на крейсер «Копьё Ксифии» он сказал примерно следующее:

– Демоны ловко правят как ползающими и плавающим, так и летающими машинами, и машины те, будучи сами по себе в определённом роде демонами, в высшей степени смертоносны. Таковые машины, видом как обрезанные веретёна, третьего дня с яростью Кервера набросились на большой подводный корабль, в чреве которого я тем временем пребывал, и в одночасье растерзали как само злополучное судно, так и обитавших в нём мореходов. Мне удалось спастись лишь моим искусством и напряжением всех сил!

   Про саму битву:

– Грозные ряды пушек, сотрясая корабль, беспрерывно стреляли по приступившему к ним флоту демонов, но их снаряды, безусловно смертоносные для иного рода противника, пролетали мерзкую плоть насквозь, не причиняя ей существенного вреда. Лишь небольшая часть снарядов разрывалась внутри демонических машин, и только та часть вредила. Так же обошлось и с самими демонами, хлынувшими вскоре на палубу: ружья наносили им ничтожные увечья, поскольку пули легко пронзали тело демона и вылетали прочь, а столь малую дыру, что та пуля оставляла, демон тут же и без забот себе врачевал. У обречённых мореходов сыскалось лишь считанное число острых мечей, а алебард или иных топоров так не было вовсе, и потому в тесной схватке почти всегда демон побеждал человека.

   И, главное, он выдал нам важнейший секрет неведомого врага:

– Имеется безусловно простой и весьма действенный способ одержать победу в противоборстве с демоном Безликого Воинства, о храбрейшие мореходы, – заявил карап. – Для этого вам непременно следует сжечь, или же как-то иначе невозвратно повредить огнём, или же жаром, его голову, или же то, что можно опознать как его голову, и даже если не опознать однозначно, то хотя бы обозначить для себя таковой. В этом весьма удачном для нас случае наступит немедленная и окончательная погибель уязвлённого демона, и он не восстанет более, а бездыханная плоть его тут же обратится лужей из маслянистой слизи, и таковая лужа не чревата уже никаким вредом.

   Это перекликалось с содержанием записки, которую Нанда-Кир нашёл на подводном крейсере. Там тоже говорилось, что эти чудовища боятся огня. Карап рассказал, как он это обнаружил:

– Впервые я сошёлся в схватке с демонами в роковой момент, когда они ворвались в комнату к капитану и безо всякой жалости убили несчастного, а также умертвили его помощников. Те помощники пытались воспротивиться злодеям, но скоротечно пали под ударами невидимых молотов. Я же, едва свершились эти гнусные злодеяния, тот час без промедления обрушил на демонов все ведомые мне лихие заклятия. Демоны были мною парализованы, заморочены, уязвлёны моровой язвой, прокляты и сожжены адским пламенем. И хотя я пребывал в изрядном смятении, поскольку моя магия не орудие вреда, но суть инструмент творческого созидания, всё же я тотчас же уяснил, что прямо подле капитана корабля одно из тех демонов сгубило именно моё заклятие пламени, поразившее его мерзкую голову. Я тотчас добил этим заклятьем и остальных злодеев, что случились поблизости. Эта счастливая для всех нас догадка успешно подтвердилась и в позднейших схватках, и когда довелось мне столкнуться с Безликим Воинством в лесах, произрастающих у этой реки, что течёт с гор Имаоса. Огонь, о храбрые мореходы, сиречь пламенный жар, направленный непосредственно в голову – вот то, что несёт данному роду демонов безусловную погибель.

   Так мы окончательно выяснили, что в войне с демонами нам понадобятся термические боеприпасы и огнемётные средства. После того, как колдун высказался, Озавак-Ан приказал офицеру по вооружениям – моему другу Ибильзе – доложить о наличии у нас таких боеприпасов. Оказалось, что в довольно скромном арсенале «Киклопа-4» имеется большой запас фосфорных зажигательных снарядов к скорострельным пушкам. Говоря точнее, в восьми ящиках хранятся уже снаряжённые ленты с чередующимися бронебойными, осколочно-фугасными и зажигательными выстрелами, плюс к ним такие ленты заряжены в оба наших орудия. Выстрелы из лент можно извлечь (у нас есть соответствующий станок), перебрать, и снарядить ленты одними зажигательными. Всего у нас около тысячи таких снарядов. Зажигательные патроны к винтовкам, по словам Жалящего в Нос, также есть на складе и хранятся там в отдельном ящике, патронов таких чуть больше шести сотен. Кроме того, в арсенале найдётся и полсотни термических гранат. Ещё мы можем сделать мощные донные или плавучие мины из компонентов ракетного топлива. Ибильза посетовал, что те горючие жидкости, которые имеются в нашем распоряжении, не позволяют изготовить достаточно эффективный огнемёт или даже примитивные жидкостные гранаты, но это и к лучшему, потому что он не представляет, в при каких обстоятельствах они нам могут понадобиться.
   После этого собрание закончилось. Карапа отправили обратно в медпункт, Ибильзу – готовить боеприпасы, а меня и Путру подрядили помогать ему разгребать склад – Ибильзе срочно требовалось место под оружейную. Позже, для размещения членов экипажа подводного авианосца, которых мы собираемся вскоре взять на борт, нам придётся полностью освободить одно из помещений склада и устроить там кубрик – как раз под кубриком наших матросов. Присутствие на борту малаянцев удвоит наше население, и при этом у них четверо тяжело раненых и один безумец. Конечно, всё это повлечёт за собой массу неудобств, но что ж поделаешь...

   Я, кажется, почти ничего не писал о нашем мотористе, но это мне простительно, потому что Путра-Хар, Слышащий Движение, младший морской офицер первого ранга, человек необщительный и не особо с кем-то дружит, а большая часть нарядов у него или снаружи у турбовентиляторов, или в реакторном отсеке и в машинном отделении, куда другие офицеры редко заглядывают. Путра делит каюту с Такетэном, но даже с ним, похоже, не водит дружбы и держится отчуждённо. Зато под его непосредственной командой состоят двое гражданских. Вообще говоря, гражданские на военной службе Тилвара отличаются от военнослужащих лишь тем, что их не положено задействовать на боевых постах или в боевых операциях. Да я и представить себе не могу, как будут воевать эти двое, учитывая их преклонный возраст. Свен ещё крепкий, однако полноват и неуклюж, а Вархис-Хар слаб и, когда работает, одевает очки с толстыми линзами, так как его зрение уже пострадало от старости. Конечно, и форма у гражданских мотористов немного другая – они не носят знаков отличия, доспехов или камуфляжа. Когда я впервые попал на «Киклоп» и увидел этих двоих, я был уверен, что у них будет отдельная каюта, и очень удивился, узнав, что помощников моториста поселили с матросами. Но позже кто-то рассказал мне, что так на флоте положено – держать гражданских вместе с младшим составом. Да и офицерских кают у нас всего четыре. Впрочем, матросы относятся к этим двум гражданским с огромным почтением (в основном по причине их почтенного возраста) и стараются по возможности облегчить им быт на судне. Но вернусь к Путре-Хару. Он не только офицер-моторист, но и лучший акустик на «Киклопе-4» (за что и получил своё Честное имя – Слышащий Движение). И ещё он настоящий трудяга – работает прямо как заведённый. Я искренне думал, что он из таких, для кого кроме работы других интересов не существует. Хотя наш моторист безропотно принимает участие во всех делах команды, даже в тех, которые делать не обязан, сам он инициативу где-то вне своей должности не проявляет, во всяком случае, я ничего похожего за ним не замечал. Обычно так ведут себя люди застенчивые, но я бы не назвал Путру застенчивым: он открыто смотрит в глаза другим и чем-то смутить его, наверное, нелегко. К чему я всё это расписываю? У меня нет сомнений, что Путра-Хар блестящий офицер и достойный человек, твёрдо идущий по Пути Истины. Но после случившегося наши с ним отношения, да и вся обстановка на «Киклопе-4» уже не могут оставаться прежними. И вот почему.
   После собрания Путра, два его помощника и трое матросов принялись освобождать место в реакторном отсеке, чтобы туда можно было перенести часть оборудования со склада. Конечно, никто не собирался носить в отсек под рубкой вяленое мясо или тюки с одеждой. Приказано было переместить туда оборудование  для профилактики и ремонта агрегатов реактора и силовой установки. Основной люк, ведущих в реакторный отсек, находится в полу тамбура – того же помещения, из которого мы попадаем на верхнюю палубу, к жилым каютам и в саму рубку. Помещение тамбура довольно велико, но оно рассечено лестницами и площадками, там много стоек и коробов, по стенам тянутся кабели, усеянные вентилями и клапанами трубы, а в своде над нижним люком закреплены блоки и электролебёдки... В общем, новобранец почувствует себя там как ночью в буреломе, и при том это самое оживлённое на «Киклопе» место – через тамбур люди ходят чаще, чем через другие помещения на судне. Мы с братьями-крестьянами как раз работали в этом тамбуре: помогали мотористам с перетаскиванием оборудования со склада в их отсек, спуская на тросах вниз то, что другие поднимали со склада. Я больше руководил такелажными работами, чем сам брался за какой-нибудь груз, так как моя рана на плече напоминала о себе болью при каждом значительном усилии. В самом реакторном я до этого случая бывал только однажды – в первый день, когда нас знакомили с судном. Не то, чтобы туда не положено заходить никому, кроме Слышащего Движение и его пожилых помощников, а просто там тесно, жарко, шумно и уровень радиации в этом отсеке повышен, так что никто из экипажа не горит желанием лезть в него без наряда. В самом разгаре этих работ Путра-Хар неожиданно позвал меня спуститься вниз. Я решил, что ему просто не хватает рук. Вниз ведёт узкий трап, а под трапом свободная обычно площадка, тогда она уже была занята принесённым со склада оборудованием.
   Помощники моториста в тот момент находились где-то у генераторов, ближе к носу, мы с Путрой остались одни и из-за шума никто не смог бы нас услышать. И тут выяснилось, что у офицера-моториста ко мне серьёзный разговор. Касался он поведения капитанов. Наши капитаны, по его мнению, находятся под влиянием карапа, если не под полным его контролем. Иначе чем объяснить их стремление не только привести «Киклоп» в воображаемую подземную страну, но даже взять на борт вражескую команду?.. Путра считает их позицию в высшей степени ненормальной, а приказы – фатальными для всех нас, и он полагает, что это неизбежно закончится гибелью и судна, и экипажа. Он заявил мне, что капитанам, в первую очередь Дважды Рождённому, следует признать свою несостоятельность и сложить полномочия, а если они откажутся, их следует отстранить и изолировать, а колдуна немедленно выбросить за борт, пока не стало слишком поздно... В общем, он много чего наговорил. Очевидно, что наши с ним оценки сказанного Дважды Рождённым на последнем совещании различались в корне, ведь я тогда постарался скрыть от товарищей свою радость, а мысль о колдовском контроле мне даже в голову не приходила. Я понимаю, что большинство моих соотечественников относятся к карапам и любым их деяниям как к абсолютному злу и никогда не признают союзника, даже временного, в карапском колдуне. И мне, конечно, тоже не стоит сбиваться с Пути из-за своих чувств к девушке. Но даже если бы я отчасти разделял подозрения Путры, допустимо ли из-за этих подозрений выступать против капитанов?.. Я спросил моториста, почему он обратился именно ко мне, и беседовал ли он о том же с другими членами экипажа. В то же время я припомнил, как буквально вчера у кубрика Путра о чём-то шептался с матросами. Я бы и не обратил на это внимание, но при моём появлении матросы испуганно на меня зыркнули, а разговор сразу же прервался... Впрочем, Слышащий Движение охотно объяснился. Он тщательно взвесил все «за» и «против», прежде чем делиться с кем-то своими догадками. С одной стороны, он опасался вызвать недоверие и даже насмешки, а с другой – навлечь на себя прямые обвинения в измене и подготовке мятежа. Капитаны тут сразу отпали по очевидной причине. Штурман Туликай-Ан – старший офицер, фактически входит в один блок с капитанами, и по рангу, и по должности на корабле он ближе к ним, чем к младшим офицерам. Поэтому тоже мимо. Электромеханик Такетэн-Хар не заслужил ни у кого доверия, а доктор Заботливый Арза вряд ли поможет в таком деле: хотя он и военный врач, но всё же не боевой офицер и не имеет никакой власти. Оставались мы с Ибильзой, но моего друга Путра-Хар счёл немного легкомысленным (он не прав, но в данном случае я его не осуждаю) и поэтому решил обратиться ко мне. Я всё-таки офицер разведки, к тому же, из династии наставников, что подразумевает чуть большую власть и лучшее понимание ситуации. И у меня единственного имеются трое непосредственных подчинённых матросов – своя боевая команда. Да и вообще, наши матросы, по мнению Слышащего Движение, скорее пойдут за теми офицерами, которых уважают. «Адиша-Ус, – сказал мне Путра очень серьёзно, – После капитанов у тебя здесь самый большой авторитет.» Очевидно, он хотел мне польстить, однако меня это не порадовало, так как предмет нашего разговора был довольно скользкий и, не смотря на все заверения моториста, и правда попахивал предательством и бунтом.
   Я даже в мыслях не допускаю, что могу оказаться в роли совершившего тяжкое военное преступление. Хотя у нас наказывают преступников не так сурово, как в других странах, для меня стать преступником, даже простым воришкой – это значит самому зачеркнуть всю свою жизнь, а заодно облить нечистотами близких – в первую очередь родителей и братьев.

   Розыск  преступников, собирание доказательств их вины и выяснение степени этой вины – всё это происходит примерно одинаково и в странах Южного Альянса, и у нас. Однако есть существенные различия в наказаниях. В большинстве стран, входящих в Альянс, в первую очередь в Великой Малайне, преступников отправляют на тяжёлые принудительные работы, где приговорённые нередко болеют и умирают от непосильного труда. Если преступление тяжкое, преступника там сразу казнят. И это не удивительно: малаянские преступники образуют целые подпольные сообщества – кромы – в которые нередко входят не только закоренелые воры и душегубы, но чиновники и даже представители закона. Бороться с кромами можно только такими устрашающими и радикальными методами. Для организации принудительных работ приходится привлекать множество надсмотрщиков и охранников, строить неприступные изнутри фабрики, делающие такой труд скорее затратным и очень редко – производительным. А казнённый человек может оказаться невиновным вследствие ошибки, навета, да и неправедного решения продажного судьи, которых в Малайне предостаточно. Тем не менее преступник, не казнённый и при том понёсший назначенное ему наказание, лицемерно считается там за невиновного, во всяком случае, полностью очищенного от былой вины – и это при том, что многие из преступивших закон, отбыв назначенное судьёй наказание, лишь озлобляются и становятся уже закоренелыми злодеями. У нас вообще не принято казнить преступников. Мы не перекладываем на Богов то, чему должно свершиться в мире людей. Если преступление тяжкое, совершившего его человека клеймят и изгоняют из страны. Для многих преступлений предусмотрены такие наказания, как поражение в правах или штраф. Нередко преступников ссылают на северо-восток Тилвара – на горное плато, известное как Пропащие Холмы – такова старая традиция. Условия в тех краях суровые, поэтому жить там понравится разве что отшельнику-аскету. Но больше любого наказания мы, тилварцы, страшимся позора и бесчестья – именно это удерживает нас даже от преступных замыслов. Примерно так же и в Теократии Хетхов, но там имя совершившего преступление, вместе с описанием содеянного им, вносится в публичные позорные списки – айсхинии. Судьба внесённого в айсхинии незавидна: ни один честный человек не захочет иметь с ним дел и ни одна женщина не возжелает создать с опозоренным человеком семью, тем более, завести от такого детей. А если у преступника уже есть дети, они станут стыдиться своего родителя и скрывать ото всех родство с ним. Такие люди дальше несут по жизни свой позор и доживают век изгоями, если, конечно, не смогут обелить своё имя, например, совершив самоотверженный и героический поступок. До войны у нас, также как и в Малайне, наибольшим преступлением считалось убийство, только там самое тяжкое – это убийство ради наживы, в Тилваре же большей виной сочтут убийство ради мести. С войной место тягчайшего преступления как раз и заняло предательство.

   В бесчестной жизни нет смысла. Дух бесчестного человека словно бы мёртв: он не растёт и источает лишь скверну. Поэтому, когда колеблешься, чью сторону принять, прими ту, у которой найдётся место для твоей чести  – так советует Хардуг Праведный. Но я тогда не cмог для себя решить, в каком случае поступлю честно, а в каком – нет. Путра ждал от меня не ответа и даже не совета. Он искал тех, кто поддержал бы его позицию в случае открытого конфликта. И первым, кого он выбрал для этого, оказался я. Говорю (точнее пишу) прямо: мне это совсем не нравится. Оба наших капитана обладают сакральными знаниями и сильной волей, и в их словах и поведении я не вижу ничего такого, что выдавало бы в них марионеток карапа. Да и зачем колдуну губить наше судно? Он производит впечатление кого угодно, но только не самоубийцы. Именно это я сказал Путре-Хару вполне твёрдо и однозначно. Я попытался объяснить ему, что вряд ли оба капитана одновременно поддадутся каким-то чарам, тем более, что за карапами и не водилось ничего подобного. И если даже такое произойдёт, многие это поймут, и большинство офицеров наверняка поддержат переход командования. Но сейчас, совершенно очевидно, не та ситуация... Слышащий Движение лишь угрюмо кивнул в ответ и дал понять, что разговор окончен. После этого я вернулся в тамбур, и ещё какое-то время помогал спускать вниз оборудование, запчасти и материалы. Конечно, я до сих пор нахожусь под гнетущим впечатлением от этого разговора. Пожалуй, не буду никому рассказывать о нём, пусть он пока остаётся только в моей памяти и на этой бумаге.
   Но, с другой стороны... А вдруг наши капитаны действительно попали под какие-то чары карапа, и теперь их воля, хотя бы отчасти, под его контролем?.. Но что мог задумать колдун?.. Скорее всего, он просто хочет попасть в свою Симбхалу. Или же, если подземный мир – досужий вымысел, то в свои арктические пещеры. И в том, и в другом случае для нас это не фатально, а мне так вообще на руку.

   По завершении такелажных работ я сходил умыться и перекусить, а Ибильза-Хар к тому времени только начал заниматься перезарядкой лент для пушек, так что ел я не только наспех, но и в одиночестве. Отправившись затем в рубку, я застал там неприятные новости: путь к океану нам преградили те самые похожие на толстые ракеты демонические летательные аппараты, точно такие же, какие этим утром не давали снизиться беспилотному разведчику. Их было больше десятка и вели они себя аналогичным образом: едва «Киклоп» начинал двигаться вниз по реке, аппараты летели в нашу сторону, густо дымя за собой, как только мы останавливались, они зависали, и неспешно отлетали назад, если наше судно давало обратный ход. Камера с телеобъективом позволила разглядеть торчавшие из аппаратов те самые раструбы, о которых сообщал карап. Капитаны уже посоветовались с колдуном по поводу всего этого, и тот заявил, что поведение демонических машин не что иное, как результат действия одного из его заклятий, и что действие это временно: когда демоны оправятся, они немедленно начнут нас преследовать. По словам Озавака, наш тучный пассажир обозвал эти аппараты «когтеносными дочерьми Тавмаса», а ведь так у нас называют сезонные ураганы, приносящие сильные разрушения с многочисленными жертвами. Точнее, приносившие – до появления Смутного Купола. И ещё колдун обещал подумать, как продлить или усилить заклятье, чтобы «Киклоп» всё же смог пройти охраняемое демонами устье реки.
   Мы видели, что эти «дочери» сделали с очень прочным и отлично вооружённым малаянским крейсером. Очевидно, что у такого судна, как наше, нет ни единого шанса в противостоянии столь грозному противнику, и прорываться в океан с боем означало бессмысленно сгубить свои жизни. Глубина реки под нами не превышала пяти гексаподов, а в устье она и того меньше, поэтому о том, чтобы нырнуть и покинуть реку скрытно, не могло быть и речи. Наконец, отойти на пару миль вверх по реке и затем истратить на демонические аппараты последнюю крылатую ракету мы тоже не могли, так как в этом случае на месте речного устья образовался бы кратер с навалом грунта по краям, который перекрыл бы нам выход в море, а вспышка и облако привлекли бы демонов со всей округи – в последнем нас уверил карапский колдун... Да, и ещё: по топким берегам реки растёт густой кустарник, дальше от реки переходящий в болотистый лес, и мы могли бы, конечно, бросить судно и попытаться укрыться среди густой растительности. Но никто этого не хотел, во всяком случае, такое желание ни один из офицеров не высказал вслух, ведь для тактики подобная болотистая местность хуже пустыни: там не поставишь даже временный лагерь, не выроешь окопы и блиндажи, не установишь ловушки, и как враг не увидит тебя до последнего момента, так и ты его. В случае высадки на берег придётся нам двигаться на запад, к предгорьям, пробираясь через густой кустарник по пояс в жиже, в туче москитов, через скопление противника. Такой вариант даже хуже, чем прорыв на судне через «когтеносных дочерей». Все мы понимали, что оказались в ловушке, и нам оставалось только сидеть на своих постах, наблюдать и думать.
   Наступал вечер, вахта моя давно закончилась, но я, с молчаливого согласия капитанов, остался на своём посту. Думаю, у всех у нас тогда было тяжело не душе. И тут Заботливый Арза сообщил по внутренней связи, что карап желает вновь говорить с кем-нибудь из капитанов. Скванак попросил доктора проводить колдуна к нам в рубку.
Только тут я заметил, что карап и правда стал выглядеть гораздо приличнее: его огромные сапоги блестели, безразмерный балахон был чист, гладок и поигрывал золотой вышивкой, а косички его бороды, аккуратно заплетённые и перехваченные кольцами, лежали на необъятном животе ровными рядами. Голову колдун повязал куском ткани таким манером, как это делают у нас некоторые женщины, и этим он невольно вызвал улыбки у офицеров в рубке. Впрочем, даже такой убор приличнее огромного цветка. Слова карапа также заставили некоторых офицеров улыбнуться, но улыбки эти были уже совсем другого рода: далеко не все могли принять всерьёз то, что необычный пассажир «Киклопа-4» предложил в качестве нашего спасения...

   Для предстоящего действа карапский колдун затребовал довольно экзотическую для наших условий вещь – жаровню. На складе точно не было ничего подобного, но после того, как колдун описал, что конкретно ему требуется, Такетэн-Хар, наш офицер-электромеханик, вызвался быстро изготовить жаровню из имевшихся на складе запчастей. И он действительно сделал её быстро: не прошло и часа, как он притащил самодельную жаровню. Такетэн взял один из металлических коробов, в которых монтируют оборудование, привинтил к нему ножки, а сверху примотал проволокой  решётку от вентилятора. Внутри уже находились деревянные щепки и бруски – похоже, Такетэн разломал ящик с малаянского авианосца.
Пока электромеханик отсутствовал, колдун принялся разглагольствовать о духовном. Поначалу я подумал, уж не вознамерился ли он и вправду подчинить нас своей воле, заморочив, будто тех злосчастных демонов, что убили капитана «Копья Ксифии». Но в итоге эта небольшая проповедь показалась мне лишь наивной и забавной, да и цель её, как выяснилось, была совсем другой. Карап говорил про то, что мир не такой, как мы думаем, хотя для непосвящённого человека это лишь пустые слова, разговор ни о чём, потому что далеко не все в состоянии понять, почему мир духовного гораздо больше, сложнее, а главное, важнее для человека, чем мир материального. Материальный мир – лишь ничтожное приложение мира духовного. Он говорил о том, что благородный духом человек с уважением будет относится к любым Богам, и у него не возникнет желание кого-то поносить, что-то осквернять или вести себя ещё каким-то неподобающим образом. Затем карап плавно подвёл разговор к Симбхале: к тому, что в этих землях обитают особые просветлённые люди, для которых стремление к высшему совершенству является абсолютным приоритетом, мы же будем среди них лишь непрошеными гостями, не готовыми понять и принять тамошние умонастроения. В общем, карапский колдун хотел, чтобы, когда попадём в Симбхалу, мы вели себя там прилично. Подумать только, каков лицемер!
   Наконец, вернулся Такетэн с жаровней. Карап, забрав изделие из его рук, поковырял пальцем куски дерева и удовлетворённо хмыкнул. Засунув жаровню под мышку, он велел не медля сопроводить его «вон из чрева корабля, под вольное небо» – то есть на верхнюю палубу.

   Гелиос уже закатывался за далёкий горный кряж, когда мы с обоими капитанами, Туликаем, Такетэном и доктором проводили карапа на верхнюю палубу. Стоял почти полный штиль. Наше судно медленно и почти бесшумно маневрировало, сохраняя позицию посередине речного русла. Демонических ракет нигде не было видно, но радар показывал, что они барражируют где-то в районе речного устья. Оказавшись под открытым небом, карапский колдун осмотрелся, поправил свободной рукой свою бороду и затем свирепо посмотрел не нас.

– Уходите прочь, обратно во чрево своего корабля! Не слушайте и не смотрите! – крикнул он нам. – Негоже вам слышать, как звучит заклятие Лахезы... Я дам знать, когда закончу.

   Его голос прогрохотал так грозно, что мы против своей воли попятились к люку, а сам колдун между тем торжественно выступил вперёд, точнее говоря – выдвинулся в сторону кормы, поставив жаровню себе под ноги. Воздух со свистом проходил через огромные ноздри карапа, а необъятное его брюхо вздымалось в такт тяжёлому дыханию. Шесть толстых пальцев его правой руки крепко сжимали огромный, увенчанный высушенной человеческой головой посох. Он опустил посох, дотронулся жутким навершием до жаровни, дерево задымило и вдруг неестественно ярко вспыхнуло оранжевым, так, что зловещие блики заиграли в окружавшей нас воде. Из огромного рта колдуна сиплым басом полились слова заклинания на древнем языке. Перед тем, как за мной с лязгом закрылся палубный люк, я успел расслышать:

– Мига, мига петала, мезо апо дитика...

   Оба капитана заняли свои места. Скванак-Ан приказал выключить все наружные камеры и опустить щиты, за обстановкой следил только пост радиолокационной станции. Вскоре многие из находившихся в рубке почувствовали себя плохо, хотя мы не видели, что происходит снаружи, до нас лишь доносились звуки и колебания корпуса – как будто прогрохотал далёкий гром, а корпус «Киклопа» несколько раз качнулся, как от набежавшей волны. Я тоже ощутил вначале странное недомогание, а потом вдруг на меня навалился беспричинный страх. Словно дух мой заблудился на краю безумия и затем замер, упал и сморщился, раздавленный гнётом ужаса... Я понял тогда по лицам своих товарищей, что и они чувствуют нечто схожее. Лишь Озавак-Ан остался невозмутим, во всяком случае, внешне. Путра-Хар обмяк в своём кресле, повиснув на захватах – он был в обмороке. Спустя несколько минут всё это закончилось: похоже, что колдун дочитал заклинание. Было слышно, как он ходит по верхней палубе, гремя огромными сапогами, а затем он постучал своим посохом о люк. Тогда мы включили камеры, подняли щиты и открыли электрозамки палубного люка. Я один выходил встречать колдуна. Хотя никакого страха я уже не испытывал, ноги мои при этом дрожали, а колени норовили подогнуться. Карап показался мне вполне бодрым. Прогоревшую к тому моменту жаровню он на моих глазах отправил за борт пинком своего огромного сапога. Я этому не удивился – решил, что так и положено по их колдовским правилам. Он сказал только: «Теперь же терпеливо ждите до полуночи, храбрые мореходы», после чего попросил проводить его в каюту, что я и сделал. В каюте Арзы карап поставил свой посох в свободный угол и не раздеваясь, прямо в сапогах, залёг на отдельную койку, предназначенную для тяжело больных. Не успел я уйти, как колдун оглушительно захрапел. Я вернулся в рубку и доложил обо всём капитанам (про храп, конечно, не стал говорить).
   Мы не могли оценить эффективность магической атаки карапа без тщательной разведки, хотя бы воздушной. Низколетящие цели в районе речного устья всё ещё отмечались нашей радиолокационной станцией. На всякий случай, «Киклоп-4» прошёл ещё на милю вверх по течению, миновав большую излучину – чтобы оказаться подальше от демонических ракет. За излучиной мы решили переждать, так как опасались, как бы карап своими действиями не растревожил нашего противника. Хотя моя вахта давно закончилась, а на постах должны были остаться Озавак-Ан со штурманом и Такетэном, ни я, и никто другой, не покинули рубку – все офицеры и доктор ждали полуночи. В полночь Скванак-Ан послал Заботливого Арзу за карапским колдуном. Хотя в медпункте есть громкая связь, она отключена по умолчанию, при вызове из рубки там лишь загорается лампочка и звучит негромкий зуммер – чтобы Арза сам вышел на связь, если не занят и может говорить. Поэтому вызвать доктора можно, а вот позвать так карапа никак не получится. Ждали мы их довольно долго: карап передвигается по судну медленно, здесь ему тесно, во многих местах ему приходится пригибаться и беречь голову, а через двери в тамбуре он вообще протискивается, рискуя застрять. Но в конце концов они явились. Колдун был без посоха и с заспанным лицом. Протиснувшись в рубку, он сразу же заявил:

– Заклятие в этот час пребывает в полной своей силе, демоны и их смертоносные машины расслаблены и скованы, и посему вы должны не мешкая, без какого-либо промедления, устремить свой грозный корабль прочь из этого места. Правьте в океан, храбрые мореходы, в бескрайние просторы солёных волн, что ртутью блещут под благолепным ликом Селены! Путь туда отныне свободен!

   Капитаны не заставили себя ждать, отдав соответствующий приказ. Взвыли вентиляторы, взметнув облако брызг, «Киклоп-4» быстро разогнался и поднялся на экран. Пролетая на поворотах реки почти впритирку к заросшим кустарником берегам, мы смогли набрать нашу максимальную скорость, как если бы разгонялись на прямом участке. Можно сказать, что все огневые средства «Киклопа», за исключением так и оставшегося незаправленным «жала», были приведены в полную готовность – то есть обе скорострельные пушки, снаряжённые зажигательными снарядами, были готовы в любое мгновение открыть огонь по  демоническим машинам. Мы понимали, что если эта схватка состоится, скорее всего, она станет для нас последней... Но путь действительно оказался свободным: противник нам не встретился, и наша радиолокационная станция не видела никаких воздушных целей. Колдуну удалось выполнить обещанное! Возможно, на странные толстые дымящие ракеты его заклинание подействовало потому, что эти аппараты отчасти живые. Но ведь одно дело, когда карап свалил меня с ног в доме Виланки, и совсем другое «расслабить и сковать» то, что растерзало целый подводный крейсер с такой же лёгкостью, как лесной кучин тростниковую крысу. О, Близнецы, мощная боевая магия и правда существует, и это просто невероятно!..
   И всё-таки сомнения и дурные предчувствия не оставляют меня. Что же в итоге принёс нам карапский посох, найденный мной на злополучном подводном крейсере: проклятье или благословение? Привёл он к нам могучего союзника или привлёк хитрого злодея?