Притча

По бескрайней обожжённой солнцем пустыне шел мулла. В звенящей жаре, неумолимо опускавшейся солнечным прессом на песок, он еле-еле передвигал ноги, тщетно силясь приблизить горизонт. Одеяния его хранили груз прошедшего в городе наводнения, волокно грубой ткани отсырело, а бока оттоптанной обуви зевали оборванными швами при каждом его шаге. Мудрец-мулла шел строго на юг уже много часов. Плечи его вот уже в который раз отзывались болью от настойчивой тяжести его ноши.

- Зачем же я взял этот мешок? - взмолился мулла. - Я не смог взять пропитание - и теперь я погибаю от голода. Я не смог взять воду - и я погибаю от жажды. Что мне в этой бесполезной ноше? Она только забирает у меня последние силы...

Сказав это, мулла продолжил свой путь, смиренно и покорно.

В Борсиппе мешок отдала ему его прекрасная Ясмина, наказав не оставлять его, ибо в нем только будет последний вдох ее любви. Сказав это, Ясмина исчезла в глубине темных, чернеющих вод и упокоилась, навечно запечатав свой облик в сердце муллы. Черные, резкие брови над хищно-зелеными, горящими глазами и кожа, словно лучшие ткани торговцев атласом остались теперь навсегда первозданными, протянутыми в вечное первое впечатление самой смертью. Об этом думал мулла, выходя из города, и мешок возлежал на его плечах, как драгоценный камень, и только сам Аллах мог вырвать его из рук мудреца. Но вот, тяжесть пути его с каждым шагом стирала налет чистоты и невинной любви юной месопотамки.

- Что в глазах мне твоих, кроме нечистого соблазна и обмана? Что в изгибе вороновых бровей, кроме издевки надо мной? Женщина, зачем не даешь ты покоя моим бедным плечам даже после смерти? - проклинал мулла небеса.

Снова всмотрелся он в линию горизонта и поправил свою ношу. Движение резко отозвалось болью, и мудрец в сердцах бросил мешок оземь. В ту же секунду плечи его благодарно расправились, даруя долгожданное облегчение, и мулла сел на песок, прекращая продвижение к цели.

- Ночная звезда укажет мне путь, - решил мула и принялся размышлять.

В вечерних сумерках мудрец отужинал добытым мясом пустынного ящера, испросив благословение. Силы его восстановились, тело его воспряло. Подложив мешок под голову, посмотрел мула в звёздное небо и нежно вспомнил о Ясмине.

Наутро мудрец продолжил свой путь.

Но и на тот день, лишь только усталость сковала его, принялся мулла проклинать свою ношу.

- Кто же выдумал такое мучение? От женщин доселе испытал я только горести и предательство. Сам я добывал себе пищу, сам иду вперед. Зачем мне эта непосильная ноша?

Во вторую ночь мулла не стал искать пропитание и лишь обозленно взирал на бесполезный мешок. С утренней зарей решил он навсегда избавиться от груза воспоминаний. Лишь проснувшись услыхал он незнакомый голос. Рядом с ним, у изголовья стоял разбойник в черном тюрбане.

- Ты странник из затопленной Борсиппы?

- Я мудрец из Борсиппы, которая была сражена стихией две луны назад, - подтвердил мулла.

- Ты смел и вынослив, раз сумел пройти по пустыне так далеко, - с затаенной завистью сказал разбойник. - Как много ты унес в своём мешке? Я вижу, там немало еще добра. В этих краях принято делиться с ближним.

В руке у разбойника в лучах утреннего солнца блеснуло лезвие короткого кинжала, и мулла ощутил близость смертельной опасности.

- Забирай! - испуганно сказал мудрец и вскочил. - Моя ноша мне никак не помогла.

- В этих краях каждый странник рискует, выходя в путь без помощи. Все мы стараемся завершить свое путешествие, как можно скорее, - со знанием дела говорил разбойник. - Если город был уничтожен два дня назад, знай - ты был в двух шагах от Вавилона, и лишь твои остановки не позволили тебе быстрее достигнуть цели. Но вижу я, что мешок твой служил тебе утешением, предоставляя ночлег и пищу.

- Я сам добыл себе пропитание! - обиженно прокричал мулла.

- Все мы, мужчины Месопотамии, способны сами добыть свою пищу. Что же ты - попросишь мягкую и податливую перину добыть ее за тебя? - усмехнулся разбойник и потянулся к мешку. - Не устрой ты привал, ты мог бы достичь своей цели быстрее, но в Вавилон ты пришел бы изможденным стариком. Ты бы умер на подступах к вратам, неспособный насладиться радостью победы.

Мулла воздел руки к небесам, в поисках ответа:

- Правда ли это, Ясмина? Правда ли то, что любовь твоя защитила меня от смерти? Правда ли, что не мудрец я вовсе, ибо не ценил твою заботу? Знай же, что отныне я смиренно буду нести свою ношу, охраняя последний вдох твоей любви.

- Я нашел твою ношу, - прервал его разбойник. - А ты велел мне ее забрать. Поэтому отправляйся на юг, ты скоро увидишь город.

- Я не отдам тебе его! Я передумал!

- Тогда умри, - зловеще протянул разбойник и поднял руку с кинжалом.

В ту же секунду развязались спутанные узлы на горлышке мешка, из глубин его выползла изумрудная змея и изгибаясь юркнула в рукав одеяний разбойника. Тот коротко вскрикнул и выронил оружие, уставившись полными ужаса глазами на залитые утренним светом небеса.

Поднял мулла свой мешок, но пуста была иссушенная ткань, и не оттягивал руки его былой вес. Из-за южного бархана ворвался к ним свежий ветер, словно вдох. Последний вдох любви Ясмины. Взошел мулла на вершину и с грустью и покаянием воззрился на величественный город Вавилон.