Диверсант

(отрывок из романа "Любовь всей жизни")

Гошка Конопухин готовился стать пионером. Давно уже готовился, с 1 сентября. Потому как в этот день на торжественной линейке  третьеклассники узнали, что именно в этом учебном году произойдёт самое важное событие в их небольшой пока ещё жизни – приём в пионеры.
Конечно, октябрёнком быть тоже вроде как почётно. Но любой уважающий себя третьеклассник прекрасно понимал, что октябрячество – это для малышни, так, подготовка. А большие и серьёзные дела происходят   в пионерии. Именно там школьники начинают строить коммунизм, а вовсе не в октябрятских звёздочках. Ведь пионеров-героев множество, их вся страна знает. А про октябрёнка-героя хоть кто-то слышал? Вот то-то!
А Гошка Конопухин очень сильно хотел коммунизм построить. Его с самого детства, с яслей ещё учили, что нет ничего важнее в этой жизни, чем построение коммунизма во всём мире. Чтобы всем жилось хорошо. Это пока не построили коммунизм, многие живут плохо. А вот как построят – сразу замечательно всё обустроится. Гошка знал это, знал на «отлично», ведь папа его был Большой Начальник.
Хотя годы царствования Дорогого Леонида Ильича Брежнева были относительно мягкими и либеральными, ответственные работники продолжали бояться каждого куста и шарахаться от собственной тени. При этом особенно всего боялись именно те, кто по должности своей и положению должны были всем остальным внушать страх. И если соседи просто старались не попадаться на глаза Большому Начальнику, когда его привозила домой чёрная «Волга», то сам Большой Начальник испытывал панический ужас, что рядовые граждане увидят его в каком-нибудь ненадлежащем виде и настучат  куда следует.
Кроме собственного надлежащего вида, ещё и все окружающие Большого Начальника лица – его семья, друзья и приятели – так же должны были соответствовать неким Высоким Требованиям. А уж дети, те в первую очередь.  Правило это всесторонне иллюстрировалось народными легендами и мифами. Например  о том, как у одного Очень Большого Начальника сын в Америку сбежал. И Очень Большой Начальник поэтому то ли застрелился, то ли повесился, то ли покончил с собой с помощью старческого маразма. Поэтому и хоронили его в закрытом гробу и Сам на похоронах не был, а только его двойник. Или даже, что самого Ильича II скоро свергнут с трона и отправят в ссылку в ту же Америку потому, что дочка евонная –  шалава.
Посему лет с двух Гошка изо всех сил старался не навредить папиной работе, не бросить тень, не скомпрометировать. Описался ночью – было опасение, что там, где следует, решат, что плохо папа его  воспитывает, не растёт он будущим коммунистом, не способен будет дать отпор проискам многочисленных идеологических врагов. Ну и сделают соответствующие выводы.
А ещё в лице папы Гошка Конопухин своими неправильными поступками мог запросто навредить всей Советской власти и социалистической Родине. Что вообще недопустимей недопустимого! Таким образом, вероятность воплощения в жизнь  надежд и чаяний всего прогрессивного человечества, освобождение Африки от колонизаторов, героическое противостояние Фиделя Кастро американским империалистам и множество других важнейших вещей напрямую зависели от того не хулиганил ли Гошка, не испачкался ли на прогулке, съел ли манную кашу и лёг ли вовремя спать.
И тут – пионерия! Возможность реально папе помочь в построение светлого будущего. Гошка засыпал и просыпался каждый день с мечтой о красном галстуке и дальнейших героических поступках.

Сразу после зимних каникул в Гошкин класс явилась старшая пионервожатая Зоя Вениаминовна. Главной пионерке школы было слегка за сорок. Ходила она, как и её более юные соратницы по организации, в коротенькой плиссированной юбочке. Поэтому когда наклонялась,  а наклонялась она часто, чтоб лицом к лицу разговаривать с другими юными строителями коммунизма, все учащиеся  могли видеть белые трусы в зелёный или жёлтый цветочек. Октябрят и пионеров вид трусов в цветочек смешил, комсомольцев вгонял в смущение и нервную дрожь. Зоя Вениаминовна красила волосы в ярко-рыжий цвет, а губы – в тон пионерского галстука, который она никогда не снимала.
– Дорогие ребята! Скоро, совсем скоро вам предстоит вступить в ряды всесоюзной пионерской организации, – пионервожатая расправила галстук на невеликой груди. – Это очень ответственный и важный шаг в вашей жизни. И было бы политически неправильно вот так просто принять вас всех в пионеры.
При словах о политически неправильном решении Гошкино сердце учащённо забилось. Он испугался, что ошибка эта может представлять угрозу для советской власти. А пионервожатая продолжила:
– Поэтому мы посовещались и решили объявить первое в вашей жизни социалистическое соревнование. Большинство мы примем в пионеры в мае, а вот пятерых самых достойных – 22 апреля, в день рождения Великого Ленина. Соревнуйтесь между собой в учёбе, поведении, октябрятских делах. Соревнуйтесь, как соревнуются ваши родители в цехах заводов и на колхозных полях. И Родина наградит лучших красным галстуком в первую очередь! Ура, ребята!!!
–  Урааааа!!! – закричали Гошкины одноклассники.

Вообще-то про цеха и поля Зоя Вениаминовна загнула… Потому что ходил Гошка в очень непростую школу. Согласно городской легенде, здесь учили много лучше, чем в других местах. И только очень одарённые дети могли усваивать здесь знания. Одарённость детей определялась, естественно, местом работы их родителей. Ну, сами посудите –  не может же от спаривания крупного партийного работника и профсоюзной деятельши родиться обыкновенный ребёнок! Раз родители успешно управляют кусочком первой в мире империи рабочих и крестьян, стало быть – мозги у них выдающиеся.
В Гошкином классе из тридцати детей только у одной девочки папа был рабочий,  токарь. Остальные 59 родителей являлись начальниками разного калибра. Впрочем, и токарь-то  был то же не вполне обычный. Станок наблюдал в реальности два раза в году – перед праздниками Великого Октября и не менее Великого Мая – когда корреспонденты местных газет фотографировали его на фоне этого самого станка. Всё же остальное время заседал в различных комитетах и рассказывал где ни попадя как зашибательски в нашей стране токарем работать.
И именно по этой причине соревноваться в учёбе и поведении с одноклассниками смысла не имело. Так как половина  класса, и Гошка в том числе, и без всякого соревнования были круглыми отличниками. Остальные же – в основном хорошистами, лишь несколько учеников перебивались с троек на четвёрки.
Отличником в школе для одарённых детей стать было очень просто. Так как хорошисты думали долго и с трудом, а одного  из троечников при других обстоятельствах рождения вообще считали бы олигофреном и учили бы не сморкаться в рукав в специализированном заведении. Но его мама (к слову, так же долго думающая, но чья-то дочка) заведовала базой строительных материалов. Поэтому, с полным на то основанием, мальчик считался чрезвычайно умным и учился в  элитной школе, несмотря на капающую слюну. Так что если соображать чуть быстрее, отличником на их фоне стать можно было запросто.
Училась ещё, к примеру, с Гошкой девочка, чей прадедушка лично видел и даже парой слов перемолвился с Владимиром Ильичом Лениным, что и гарантировало дальнейшее процветание его рода. Прадедушка был слишком туп, чтоб хоть как-то пострадать в годы чисток и репрессий. В пламенном  семнадцатом довелось ему служить на Балтфлоте со всеми вытекающими. «Ура» покричал, пострелял вволю, с вождем мирового пролетариата поболтал о чём-то. Зная прадедушку, можно с большой уверенностью предположить, что либо закурить спросил он у Ильича, либо вообще послал товарища Ленина куда подальше.
Потом, как красного матроса, перебросили его на периферию вроде как для укрепления революционных кадров.  А вернее всего, чтоб попросту с глаз долой эдакого дуболома спровадить. Ну и всё, удалась у человека жизнь! Больше ничем никогда  не занимался, лишь выступал во всех организациях города, рассказывая какое неизгладимое впечатление на него личная встреча с Лениным произвела.
 Все его потомки унаследовали удивительную неторопливость мышления  революционного патриарха, в том числе и Гошкина одноклассница. Что не помешало им, на волне его героической славы, замечательно по жизни устроится. И из благодарности к беспримерному подвигу человека, именем которого названы улицы и предприятия по всей области,  весь класс постоянно молча ждал пока его правнучка долго-долго домашнее задание с доски переписывает.
Так что по учёбе и поведению Гошка полкласса уже обогнал, а с другой половиной по любому на равных будет. Но в Ленинский День рождения в пионеры должны принять пять человек, а не пятнадцать! Оставалась лишь октябрятская работа, только здесь можно было  социалистически соревноваться и побеждать.

Шансы у Конопухина в соревновании были так себе, неважные, прямо скажем, шансы. Петь в хоре революционные песни он не умел, стенгазеты рисовать тоже.
 Думал Гошка, думал и решил добыть для своего класса настоящего негра. Всем известно, что чернокожие повсеместно страдали от гнёта колониализма, поэтому дружить с неграми в СССР было не просто так, а общественной работой.
Велась она по-разному. Отправляли послания октябрятам и пионерам Африки… На русском языке… Про сбор макулатуры и металлолома и как советские дети в снежки зимой играют… Никто не знал сколько в Танзании, Чаде или Экваториальной Гвинее пионеров, знающих русский язык и интересующихся сбором макулатуры. Ответов на октябрятские послания почему-то дождаться так и не удалось.
Другим вариантом общественнорабочей дружбы с неграми было шефство над кубинскими учащимися.
В  институтах и техникумах города было много студентов с Острова Свободы. А из всех других стран мира советские школьники больше всего любили Кубу. Ну, октябрята и решили, с одобрения горкома партии само собой,  взять шефство над каждым кубинским студентом. Шефство заключалось в том, чтоб периодически вламываться к ним  в гости целой толпой и мешать заниматься  рассказами  об октябрятских  своих делах. Кубинцы молча терпели.
Но жители далекой страны социализма – они очень разные были. Белые, смуглые, очень смуглые, чёрные. Самым крутым  среди октябрят считалось шефствование над настоящим негром, а не над очень смуглым белым вроде советского таджика. А Гошкиному классу не повезло, в подшефных ходил именно что кубинский таджик – пятикурсник университета. Вот Гошка и решил настоящего негра в подшефные заполучить. А что, пусть будет два подшефных студента, октябрята справятся! Зато уж после такого дела сразу Конопухин победителем социалистического соревнования станет!!!
Несколько дней Гошка следил за университетской общагой невдалеке от своего дома, где жили иностранные студенты. Темнокожих было много, но все какие-то неправильные, не слишком чёрные. И вот когда Гошка уже совсем отчаялся, удача улыбнулась ему. Из кустов, где он оборудовал свой наблюдательный пункт, Гошка вдруг увидел медленно бредущего к общежитию иссиня-чёрного негра. Чернее отцовских ботинок, чернее соседкой кошки Муськи! Сразу было понятно, что человека с такой чёрной кожей особенно безжалостно угнетают колонизаторы.
Гошка проследил за потомком рабов до самой вахты общежития и, едва тот скрылся внутри, кинулся с расспросами к пожилой вахтёрше.
–  Тётенька, тётенька, а вот сейчас негр тут такой прошёл, он где живёт, а?
– А зачем он тебе мальчик? – строго спросила охранница  и подозрительно посмотрела на Гошку. А вдруг он шпион какой вражеский, который секреты наши выведать хочет? До этого вахтёрша ловила лишь гулящих девок и фарцовщиков, пытавшихся пройти в общежитие. Шанс обезвредить настоящего шпиона, пусть и меньше метра ростом,  добавлял ей самоуважения.
–  Тётенька мне очень сильно знать надо! Это по октябрятской работе.
Упоминание октябрятской, пионерской, комсомольской или партийной работы было волшебным паролем, открывавшим все двери и выдающим любую информацию. Не просто так человек любопытствует, а по важному делу. Вахтерша сразу смягчилась:
–  А…  Этот из 214 комнаты. Аспирант из Ганы, по обмену приехал. Глаза б мои его не видели…
– Спасибо, тётенька! – узнав, где живёт нужный студент, радостный Гошка выскочил из общаги и помчался домой. Немного смущали незнакомые слова «аспирант» и «Гана». Но потом он здраво рассудил, что «аспирант» то же самое, что и «аспид» - змей такой, которым ругалась его старая бабушка, жившая в деревне. А «Гана», это просто вахтёрша «Гавана» неправильно сказала. Потому что малограмотная и политически необразованная.

Одному брать шефство над гаванским студентом было как-то страшновато. Поэтому на следующий день в школе Конопухин подговорил на это дело Маринку Симакову и Стасика Ремнёва. И Маринка, и Стасик всё равно были хорошистами, поэтому совместное октябрятское дело не давало им шанса выиграть соревнование. Стасиков папа был подчинённым Гошкиного папы, поэтому Стасиковы родители очень хотели, чтоб тот с Гошкой дружил. А раз так, то Ремнёв в школе выполнял всё, что Гошка скажет. Но Гошка с ним дружить всё равно не хотел – Стасик был, во-первых, толстым, а во-вторых, плаксой. Но на сей раз выбирать не приходилось. А с Маринкой они с первого класса друг другу нравились, Гошка при каждом удобном случае дёргал её за косички, а Симакова постоянно била его портфелем по голове. Так что их дразнили даже иногда «жених и невеста».
Гошка заманил Симакову и Ремнёва под лестницу возле раздевалки и заговорщицки произнёс:
– Это… а хотите, чтоб все нам завидовали, типа мы крутые такие, а?
– Да, – сказал Стасик.
– Не-а, – прогундосила Маринка.
– Я негра нашёл, настоящего. Мы можем над ним шефство взять, сами. А потом уже всему классу расскажем, вот.
– Так у нас уже есть негр подшефный, Рауль. Зачем нам ещё один негр нужен? – Маринке затея не понравилась.
– Дура ты, никакой твой Рауль не негр! Он белый, просто загорел очень сильно. Может, он вообще колонизатор! А этот настоящий, чёрный-чёрный, без обмана. Черене, чем у 3-«б».
Возможность утереть нос 3-«б», где у неё учились какие-то подруги, прибавила Симаковой интерес к проекту:
– А он захочет нашим подшефным становится?
 – Конечно, захочет! Он же кубинец из самой Гаваны! А они там знаешь как советских людей любят?!!
– Я слышал, как Андрюха, ну братан мой старший, он в девятом уже, – подал голос до этого молчавший Стасик, – с пацанами разговаривал. Там на Кубе девушки так СССР любят, что дают каждому советскому человеку. Даже, говорят, пароходы и самолёты встречают специально, чтобы дать.
– Что дать?  - поинтересовался Гошка.
– Ну откуда я знаю…  Конфет может, или фруктов каких. Бананов например. Не важно, главное так любят, что сами  встречают и всем-всем дают.
– Ну вот, – Конопухин укоризненно взглянул на Симакову, – ты еще сомневаешься, пойдёт ли он к нам в подшефные. Конечно, пойдёт!!!

После уроков октябрята направились в университетское общежитие. Мимо вахтёрши на всякий случай проскочили незамеченными. Нашли 214 комнату, Гошка постучал. Ждать пришлось довольно долго. Наконец, дверь открылась. На пороге стоял абсолютно голый вчерашний негр, прикрываясь ниже пояса большой эмалированной кастрюлей. С негра стекал пот, глаза у него были красные – красные, с малюсенькими зрачками. Из комнаты доносилась музыка, женский смех, какие-то выкрики на неизвестном языке.
Гошка сначала даже  растерялся, но быстро взял себя в руки:
– Здравствуйте товарищ негритянский студент! Мы, октябрята  школы номер семь, решили взять над вами октябрятское шефство…
– Октябьята? – будущий подшефный надолго замолчал, казалось, что даже уснул с открытыми глазами, но, наконец, произнёс: – Ходить на уй, октябьята!!!
Дверь с грохотом захлопнулась перед носом третьеклассников.
Растерянные школьники выскочили на улицу, несколько минут молча шли в сторону от общежития. Первой опомнилась Симакова:
– А я вам говорила, я предупреждала. А вы такие «захочет», «конфет даст». А он ещё и слово нехорошее сказал!
 – Нормальное слово, у меня брат всё время его говорит, – пробурчал Ремнёв, – ты маленькая ещё просто, вот оно тебе и не нравится. Вырастишь – будет нравиться!
– Ему, может, просто нельзя  к нам в подшефные идти, – Гошка пытался найти какое-то объяснение странному поведению чернокожего студента. – Он, может, на борьбу с колонизаторами скоро уезжает. Ну и это… Опасности нас подвергать не хочет…
– Опасности, – передразнила Симакова, – дураки вы просто, вот и всё!
И больно ударила Гошку портфелем. От обиды на студента и от боли в ушибленной голове Конопухин расплакался и убежал домой.

После провала шефствования над порабощённым кубинцем, Гошка даже и не знал, как ещё можно отличиться в октябрятской работе. Привлекать одноклассников было уже нельзя – Симакова, разумеется, растрепала всему классу, что Гошку послали на слово, которое очень плохое. Одноклассники показывали на Гошку пальцем  и смеялись. Так что – самому, одному…
Думал Конопухин, думал, да и решил ничего не изобретать, а просто больше всех в классе макулатуры насобирать.
Сбор макулатуры был важной, если не важнейшей частью внеклассной работы и проводился раз в две недели. Каждый раз накануне в школе проводили несколько классных часов и общих собраний, посвященных важности сбора вторсырья. Учителя подробно рассказывали, как каждый сданный килограмм макулатуры поможет стремительному продвижению страны к коммунизму, сколько деревьев спасут от вырубки старые газеты, какой огромный экономический и идеологический эффект будет от этого мероприятия.
Каждый школьник должен был принести макулатуру, за этим строго следили. Между школами, классами, октябрятскими звёздочками велась борьба не на жизнь, а на смерть – кто больше вторсырья сдаст. Старую бумагу друг у друга воровали, иногда отнимали силой, макулатурные драки вспыхивали. Задолго до дня сбора октябрята и пионеры разведывали места, где можно большим количеством макулатуры затариться. В назначенный день каждую бумажку взвешивали, заносили в табель. На торжественной линейке награждали победителей и стыдили отстающих. Потом огромная куча бумаги долго лежала на школьном дворе и гнила под дождём или снегом. В конце концов, её грузили трактором на самосвал и куда-то увозили.
Гошка давно уже научился проносить на школьный двор старую бумагу так, чтоб её не отобрали старшеклассники. Были у него свои тайные тропы, схроны и методы конспирации. А ещё незадолго до зимних каникул он обнаружил богатое макулатурой место, просто бумажное Эльдорадо.

Было так. Во время очередного сбора школьники привычно ходили по близлежащим многоэтажкам, стучались в квартиры и выклянчивали у жильцов старые газеты. И тут  одна тётка им говорит:
– У меня, дома, ребятки, бумаги ненужной нет. Вы сходите лучше ко мне на работу, вон – через дорогу проходная, там попросите. У нас  макулатуры много.
Никто больше из Гошкиных одноклассников не отправился по тёткиной наводке, а он пошёл. Недалеко от школы располагался сверхсекретный военный институт, без вывески и с вооружённой охраной. Другим ребятам и в голову не приходило, что институт в принципе и производит-то исключительно макулатуру. Институтское начальство откликнулось на октябрятскую просьбу, Конопухина запускали внутрь, он ходил по кабинетам, как профессиональный нищий по электричкам, ему давали множество ненужной бумаги. До социалистического соревнования по досрочному приёму в пионеры, Гошка старался лишь побыстрее сдать сколь-нибудь макулатуры и домой уйти. Но тут появился реальный шанс натаскать для Родины вторсырья больше всех, так как про Клондайк этот никто больше и не знал.
К очередному сбору Гошка подготовился основательно. Накануне закопал в сугробе рядом с институтским зданием найденную на помойке старую детскую коляску. Чтоб вытащить как можно больше, пусть и за несколько приёмов, а потом уже везти. В тот самый день отпросился с последнего урока, с физкультуры, сославшись на больную ногу, и бегом прибежал в секретный институт.
На вахте сидел строгий мужик в форме и с оружием. Пройти мимо него просто так было нельзя. Охранник спрашивал, кто ты есть и к кому направляешься, потом звонил и уточнял – ждут ли тебя там, рады ли будут. Если ждут и рады, требовал какой-нибудь документ и заставлял расписываться в журнале. После чего нажимал на кнопочку, и железная вертушка на проходной поворачивалась на 90 градусов, заталкивая посетителя внутрь. Гошка все эти процедуры проходил уже не раз, говорил, что октябрёнок идёт в комитет комсомола, вместо документа давал дневник, в журнале рисовал каляку-маляку вместо росписи. И затем попадал в секретные коридоры.
Но в этот раз весь ритуал прохождения проходной пришлось проделывать трижды. Гошка набирал за раз бумаги столько, сколько мог унести, вытаскивал на улицу и засыпал снегом рядом с коляской. А то вдруг кто из школы увидит бесхозную кучу макулатуры, тогда и вторсырье утащат, и место рассекретится. Затем приходилось вновь звонить в комитет комсомола и расписываться в журнале.
Но больше всего времени уходило на то, чтоб сложить и связать полученные бумажки. Обитатели кабинетов просто  совали Гошке старые газеты, ненужные чертежи, листы в папках, а отсортировывать и упаковывать  приходилось самому. Одному же это делать неудобно и долго. А времени на сбор макулатуры немного отводилось. В 16.00 завуч уносила безмен. Потом – хоть вагон бумаги притащи – толку не будет. Так что торопился Гошка, сильно торопился.
Во всех институтских коридорах вдоль стен прямо на полу лежали кипы прекрасно упакованной, завёрнутой в большие листы и перетянутой шпагатом  бумаги с какими-то бирками. Конопухин смотрел на них с вожделением – вот бы такую сдать.  Паковать не надо, вытаскивать удобно, можно вообще двигать по кафельному полу до самого выхода. И в последний заход, когда понял, что больше ходить по кабинетам не успеет, Гошка не удержался и прихватил одну такую кипу. Вытащил свое богатство на улицу, отрыл из сугроба коляску и бумагу, погрузил всё и повёз в школу. Соблюдая все правила конспирации, само собой, чтоб старшеклассники не увидели и не отобрали драгоценную макулатуру. Успел в последний момент, завуч уже уходить собиралась. Устал ужасно, вспотел, руки-ноги болели. Зато когда взвесили его улов, Гошкиному счастью не было предела!!!
Но на следующий день выяснилось, что он занял лишь третье место в классе. Что, конечно, тоже хорошо, но Гошка-то на первое рассчитывал. Первое место занял Ванька Прозоров. Тому дед помогал таскать бумагу. А главное, что они вместе с дедом кучу книг каких-то из дома притащили.
А на втором был Лёнька Шляхт. Этот вообще жулик, никакую бумагу не собирал, а каждый раз ждал, пока завуч отвернётся или отойдёт куда-нибудь, вытаскивал из общей кучи уже взвешенную макулатуру и сдавал её заново  как свою. Чудом не попался ни разу. А может не чудом, а от того, что папа в ОБХСС работал. Но Конопухин считал, что это мухлёж недостойный октябренка. Гошка хотел честно в социалистическом соревновании победить.
Поэтому при следующем сборе, лишь для вида походив по кабинетам сверхсекретного института в поисках старых газет, почти сразу начал вытаскивать на улицу упакованные пачки из коридора. Действовал Гошка быстро и целеустремленно. И занял-таки первое место в классе по собиранию кучи ненужной бумаги в школьном дворе!
И в следующий сбор вторсырья действовал Конопухин по этой же схеме. И опять – первое место.
И в следующий раз…
И в следующий…
То, что он что-то плохо дело или там институтское начальство против будет, Гошка даже и не думал. Ведь никто же  не мог быть против – важное для Родины дело делалось, лес сберегался и деньги народные экономились. А экономика, как известно, должна быть экономной. Опять же, ну не могло быть в утащенных кипах что-то ценное и нужное, кто ж что-то ценное и нужное на полу в коридоре хранить будет?
Все шло хорошо, Гошка уверенно шёл в лидерах социалистического соревнования и уже не сомневался, что повяжут ему галстук 22 апреля. Но тут случился кризис, катастрофа, прямо скажем, случилась.
 Закончились весенние каникулы, и, на следующий день после первого в новой четверти сбора макулатуры, в школу прибежала заполошная тётка в сопровождении мрачного дяди с холодной головой, чистыми руками и горячим сердцем. Тётка плакала, бегала по классам и искала какого-то мальчика. Дядя зловеще ухмылялся. Едва войдя в 3-А, тетка сразу ткнула пальцем в Конопухина и визгливо закричала:
– Вот он, вот он, диверсант сопливый!!! Держите его, товарищ комитетчик! Он всё, по вражеской указке, небось. А я-то в чём виновата? Он во всем виноват. Держите его, а то я сама ему сейчас голову его поганую откручу!!!

Как позже прояснилось, произошло следующее. В одной из кип, уворованных в последний раз Гошкой, были тайные военные разработки. И если попадут они к американцам, о победе коммунизма во всём мире и отмене рабства для негров можно будет навсегда забыть. Институтское начальство, узнав про пропажу секретов Родины, посокрушалось – посокрушалось, да и обратилось в КГБ, как инструкции предписывали. Ну, а куда им деваться-то было?
 У компетентных органов было две рабочих версии случившегося – проникновение на режимный объект шпиона-диверсанта-вредителя, которого НАТОвцы специально на парашюте забросили, чтоб чертежи украсть. Версия позволяла компетентным органам существенно увеличить штат, вытребовать у центра дополнительные ресурсы, получить внеочередные звания. Но, с другой стороны, в случае непоимки вражеского агента (а времена были, к сожалению,  не как при Иосифе Виссарионовиче, первого встречного на должность вражеского агента назначить было уже нельзя),  возможны были крупные неприятности от высокого начальства.
Вторая версия, после опроса персонала института, собственно строилась на том, что секреты упёрли не в меру ретивые октябрята. Никаких благ компетентным органам эта версия не давала, но позволяла быстро раскрыть дело, завербовать в секретные сотрудники институтских деятелей, повинных в разгильдяйстве, и, забыв неприятный эпизод, спокойно заниматься многообещающей борьбой с диссидентами.
Тётка рыдала, дядя из органов рассказывал про непоправимый вред государству и криво ухмылялся. Гошка расплакался при всех и сознался в уворовывании макулатуры. А как назло бумажную кучу в этот раз увезли со школьного двора удивительно быстро. Потом учительница вызвала по телефону Гошкиного папу. Конопухин - старший приехал на служебной «Волге», о чём-то пошептался с грозным дядей из каких надо органов, сказал Гошке «стыдно, сын» и отбыл продолжать дело строительство коммунизма. Всё это время Гошка стоял рядом с учительским столом, хлюпал носом, вытирал рукавом капающие слезы и глаза не мог поднять от стыда и горечи.
Он, Игорь Конопухин, сын Большого Начальника, политически грамотный октябрёнок так подвёл и своего отца и всю социалистическую Родину! Да он же диверсант самый настоящий! То-то враги в странах НАТО сейчас радуются и секреты наши изучают, что Гошка для них  украл. Его теперь не только в пионеры никогда не примут, а ещё и из октябрят выгонят! А то и расстреляют как вредителя.
– Значит так, Конопухин, – вынес свой вердикт, наконец-то, сотрудник Комитета госбезопасности. – Завтра ранец в школу не бери. И приходи в рабочей одежде, ну погрязнее что-нибудь найди.
На следующий день Гошка пришёл в старой куртке, в которой только в лес ходил. Около школы стояла вчерашняя тётка, одетая в эдакий садово-огородный наряд. То есть – как пугало. Зло взглянула на Гошку, поджала губы и отвернулась. Через некоторое время подъехала «Волга», рядом с шофёром сидел вчерашний комитетчик.
–  Поехали, – приказал он.
Тётка с Гошкой уселись на заднее сидение. Конопухин решил, что их везут в тюрьму или даже на расстрел. «Так нам и надо» – подумал он. Тётка какая-то злющая была, ни капельки её не жалко было. А себя и подавно.
Но машина подъехала к городской свалке. Даже не смотря на холодную погоду, вонь здесь была неимоверная.
–  Ищите, –  приказал КГБешник, – бумагу вон там утилизируют. Я в машине подожду.
Через горы всяческого мусора, мимо грязных и дурно пахнущих людей, которые в этом мусоре ковырялись, Гошка и тётка  направились в указанный угол свалки. Огромная гора макулатуры валялась перед стоявшей под навесом большой печью. Два сильно пьяных мужика кидали бумагу в топку и иногда выгребали золу. Впрочем, работали они вяло, часто ложились прямо на бумажный Эверест, доставали откуда-то бутылку портвейна, лёжа пили, курили и неспешно о чем-то разговаривали.
Гошкина спутница подошла к ним, о чём-то спросила. Рабочие указали пальцем на восточный склон бумажной горы. Тётка направилась туда, Гошка поплёлся за ней.
Несколько часов искали они пропавшие документы. Упакованных кип из института, что украл Конопухин,  здесь было много. Гошка вытаскивал их из общей, сырой и уже гниющей кучи и передавал тётке,  та смотрела на них бирки и отбрасывала в сторону. Наконец, нужную пачку бумаги удалось обнаружить. Сотрудница института облегченно вздохнула и бросила Гошке:
– Всё, пошли, диверсант.
Но Конопухин, хоть и диверсант, но все же пока был октябрёнок. Он подошёл к рабочим, в очередной раз возлежащим на собранном для Родины вторсырье, и спросил:
– Дяденьки, а почему вы макулатуру сжигаете? Это же для победы коммунизма! Это же лес не надо рубить! Это ценный продукт!  Это же октябрятский и пионерский труд!!!
– Ага, тля, ценный продукт, ценнее некуда. Вы, ушлёпки малолетние, в месяц на десять вагонов этого дерьма собираете, а дают только один. А нам потом корячится, тля, убирать за вами. Короче, активист – пропагандист хренов, пошёл ты, – и рабочий, дыхнув перегаром, послал Гошку туда же, куда и чернокожий студент.
Сотрудник КГБ осмотрел найденную документацию, хмыкнул, потом довёз Конопухина до школы.  Гошка поплёлся домой, размышляя о пережитом.

В пионеры его, само собой, приняли. Не в день рождения Ильича, а через пару недель, в мае вместе со всеми. Впрочем, после поездки на свалку, Гошка уже не переживал по этому поводу. Коммунизм отчего-то расхотелось строить.
 Гошка начал подозревать, что коммунизм находится по тому адресу, который сообщили порабощенный империалистическими колонизаторами чернокожий товарищ и находящийся  в авангарде советского общества пролетарий со свалки. Ибо, если верить учителям и телевизору, именно они самые политические грамотные и передовые. А значит – знают точные координаты коммунизма.