Ядвига

                ЯДВИГА

     В начале лета 2015 года мы поступили в отделение больницы толпой тёток количеством двенадцать человек в полностью освобождённые палаты. Отделение располагалось в одном из старейших одноэтажных корпусов; более уместно назвать это строение каменным бараком, который резко контрастировал с новым огромным комплексом современного, хорошо оснащённого Центра.
 
     Молодые слабонервные дамочки иногда при поступлении впадали в истерику, пройдя все лабиринты от поликлиники, где заведующий отделением, строгий крупный доктор, изучив все документы, назначал госпитализацию, уже переодевшимися в халаты или домашние костюмчики, и взвешенными в приёмном отделении – до самого места приземления на койку. Страшнее этого была только полуподвальная Радиология с известными жёлто-чёрными значками.

     Первой в нашу палату вселили грузную пожилую даму, которую вёз на кресле из приёмного покоя сын, средних лет худощавый мужчина рабочей внешности. Потом заняли свои места остальные трое. Бабуля уже была обустроена помощником, и он удалился. Мы, закончив с койками и тумбочками, начали знакомиться – не на один день прибыли сюда по своим тяжелым делам.

     Ольга, явно командирша-общественница, примерно моего возраста, лечилась тут семь лет назад. Я попала в ту же палату, на ту же койку через два месяца после предварительной операции. Женя из Братска, высокая и стройная, моложе нас с Ольгой лет на 12 – 15, добралась до областного Центра собственным напором, списавшись по сети, после дурной диагностики в своём городе, в запущенной ситуации – её упорно там лечили от болей в спине. Затем мы все разом обратились к расположившейся на самом удобном месте старушке. Как зовут, да откуда?

     «Ой, дзявчонки! У меня такое страшное имя – Ядвига!» – смущаясь, сказала она с явно белорусским акцентом. Мы с Женей почти хором парировали: «Чего в нём страшного – обычное польское имя! - А у нас все пугаются!». Она была из дальнего рабочего посёлка при кирпичном заводе. Через три дня ей исполнится семьдесят три года. Я поинтересовалась, знает ли она польский и про акцент.

     Оказалось, что ни польского языка, ни белорусского она не знает – подростком сиротку после войны вывезла её дальняя родня в Сибирь, спасаясь от голода и невыносимой нищеты, завербовавшаяся на стройку, которая ещё только предполагалась. Ядвига всплакнула от нахлынувших воспоминаний и жалости к себе и родне. Переезжать на восток пришлось очень тяжело и в несколько этапов. При последнем переезде они познакомились с молодым мужчиной, который очень им помог. За него она и вышла замуж через некоторое время, будучи уже совершеннолетней. Родила сына, жили с мужем хорошо. Он работал на стройке, в доме уже был кое-какой достаток. Но любимый муж погиб на рабочем месте.

     Ядвига снова зарыдала, трясясь всем грузным телом с чудовищным висячим животом-фартуком. Ходить она без посторонней помощи не могла. А какой была в молодости красавицей. Стройная молодка, белокожая, с почти белыми крупными кудрями и крупными правильными чертами лица. И прозвище в посёлке у неё было «сметана». Нездешняя эта внешность манила не только мужиков, но и тёток, которые наперебой пытались сватать работящую и спокойную Ядвигу за своих сыновей, но она долго отговаривалась, помня хорошего мужа.

     «Как мы хорошо работали на заводе, такой красивый был завод, всё сейчас развалили!» – вспоминала она. Зазвонил мобильник, бабуля напряглась, доставая его с тумбочки и причитая от волнения. Поздоровалась, звонивший человек что-то спросил о здоровье; она продолжала рыдания – разобрать можно было только: «Ой, Юрочка, Юрочка! Мне так плохо … и рыдания». Это звонил старший сын из Питера. Вынести долго он этот поток слёз не смог. Ничего не добившись от матери, он отключился. Прорыдавшись, Ядвига уснула. Мы болтали между собой, а она время от времени включалась сквозь сон, и даже смеялась над нашими хохмами.
 
     На другой день, отойдя от процедур, Ядвига Павловна поведала нам о втором своём браке, от которого родился сын Сергей, провожавший её в палату. Об его отце, за которого её таки сосватала сослуживица, она ничего хорошего не говорила: дурной человек, пил, бил; называла его по-бабски грубо «Загиб Петрович», что означало его мужскую несостоятельность. Жил как собака и также сдох!

     А потом был и третий, который был на двенадцать лет младше, но влюбился так, что не отставал от красавицы, пока не взял «крепость измором». Жили хорошо, родили дочь Надю. Но несколько лет назад он погиб, завалило грузом при аварии. Вот тогда к ней и подкралась болезнь. Сначала положили в больницу Ангарска ближе к дому. Сестрички там вежливые, часто измеряют давление, исполняют просьбы, но врачи ничего сделать не могут. Наконец нашлось место в областном Центре.

     Клинический психолог, высокая крупная девушка лет тридцати, приходила в отделение ко всем вновь поступившим больным и вела беседы «за жизнь». Ей можно было выложить все проблемы и страхи, на всё пожаловаться. Она разбирала опасения по поводу лечения и операции, подсказывала, как правильно настроиться, чтобы быть спокойной и не осложнить своё состояние нервным стрессом. Многие отказывались с непривычки к таким услугам.

     Ядвига ухватилась за эту возможность, и с первых слов знакомства обрушила на девушку очередную «цистерну» влаги с рыданиями и причитаниями. Олеся поняла, что на этот раз она серьёзно влипла – нервы бабушки разыгрались не на шутку – эффект оказался обратным. Нешуточными усилиями удалось специалисту, наконец, собрать волю в кулак, вспомнить чему учили, и взять ситуацию в свои руки при помощи сравнения своей одинокой и безрадостной жизни с насыщенной бурными страстями и огромным семейным опытом Ядвиги Павловны.

     На третий день Женя отпросилась у заведующего после обхода съездить с дочерью в город, где они снимали квартиру, чтобы спокойно помыться после дальней дороги и купить кое-какие нужные вещи. Вернулась она до вечернего обхода, купив от нас Ядвиге букет цветов и шоколадку ко Дню рождения. Именинница в это время очень удачно была увезена на обследование в другой корпус. Ольга разложила принесённые ей в большом количестве гостинцы. Вернувшись, Ядвига растрогалась, но мы быстро смогли унять поток жалости. Приезжали дочка и сын поздравить маму, слёз не избежали, но утихомирили сходу.

     На следующий день меня взяли на операцию. Через день после реанимации меня вернули в палату. Ядвиги не было в отделении ещё дней десять; няньки сплетничали, что была крайне тяжелая и на грани жизни и смерти. Еле-еле её вытащили, но вернулась она в отделение в отдельную маленькую палату для таких случаев оборудованную. Оклемавшись немного после тяжелой операции, я зашла проведать Ядвигу. Она опять растрогалась до крайности.

     На другой день меня выписали. И через две недели, когда я смогла приехать снимать швы и забрать выписную бумагу, Ядвигу выписали, и её забирала дочка. Тётки в коридоре рассказали мне, что бабулю снова забирали в реанимацию, вроде съела чего-то неправильное. Но сейчас выглядела она прекрасно по сравнению с первой встречей – прибранная, изрядно похудевшая, без всего, что у неё висело ниже пояса. Причёска была безупречна – белые кудри уложены отлично, даже немножко макияжа освежало лицо.

     Прощаясь, Ядвига, конечно, зарыдала, прочитав сидя в кресле диагноз в выписке, случайно оставленный старшей сестрой у неё на коленях, пока Надя на несколько минут отошла к лечащему врачу за рекомендациями. Сёстры открыли служебный выход из коридора прямо во двор, и Надя с сестричкой Людой выкатили её на кресле к ожидавшей уже машине. Счастливого пути, Ядвига!

                Иркутск, август 2017 года.