Ефимовские байки

 Моя дача (участок под застройку и домик-скворечник, который мне удалось построить на скромные деньги вузовского преподавателя) находится в деревне.
   Ещё несколько лет назад здесь не было улиц, вернее, она была одна, тянулась около двух километров, делилась на "начало", "низ", "гору", "за горой". Дома обозначались по порядку выделения участков и заселения пространства жильцами. В начале безымянной улицы стоял деревянный "старожил" - дом номер 1. Последний, подходящий к лесу кирпичный дом красовался под табличкой 78.
   Чудесные это были времена! И "коренные жители", и "дачники" хорошо знали своих соседей, здоровались, помогали друг другу, заходили "на чай", делились урожаем и, конечно, новостями.
   Теперь деревня (пожалуй, деревней ее уже и не назовешь, скорее, это поселок) разрослась за счёт двух- и трехэтажных объемных построек "крутых" (как правило, бритых наголо молодых "близнецов"- мужчин). Она ощетинилась высокими заборами, за которыми ничего не видно, зато слышен лай овчарок, ругательства домочадцев, рев дикой музыки, звучащей далеко за полночь. Деревня разделилась улицами, души людей - заборами.
   Однако в моей памяти сохранилось живое, безмятежное время человеческого единения, отразившееся в анекдотах, беззлобных байках. Эти весёлые (а иногда и не очень) истории я и решила разместить на своей интернет-страничке.

   Байка о Ефиме

   Наша деревня называется Ефимово. Кто такой Ефим? Люди говорят разное. Сохранилась и такая версия названия.
   ... Жил-был Ефим, крепкий, работящий молодой мужик. Надоели ему родительские поучения и наставления. Все не так да не так!
   Ушёл Ефим из дому. Пришел в необжитое место. Понравилось ему тут: лес, озеро рядом. Решил поставить хату прямо на горе, чтобы из окон вся округа была видна. Руки у Ефима золотые, силушки много. Бревенчатый дом вырос быстро, а потом и постройки к нему. Завёл Ефим хозяйство, да и загрустил: скучно одному.
   Как-то зашёл Ефим в церковь и приглянулась ему местная красавица, лесникова дочка. Коса ниже пояса, глазищи огромные, зелёные, собою статная, рослая. "Такая за меня не пойдёт",- загрустил Ефим.
   А девице Ефим понравился: одет аккуратно, ведёт себя скромно, не то, что местные охальники. Первая завела разговор и усадьбу посмотреть напросилась. По душе пришлось девушке у Ефима, стала захаживать в гости. Недолго гостьей значилась, скоро хозяйкой стала.
   Дружно зажили молодые, работали не покладая рук и деток к труду приучали. С годами в доме достаток появился, ребят в школу учиться отправили. И стали люди Ефима "паном" называть.
   В советское время раскулачили Ефима, дом его опустел. Но память о "панском" имении сохранилась, как, впрочем, и сам дом, вернее, то, что от него осталось. В Праздник деревни люди добрым словом вспоминают Ефима, без которого не было бы местечка с названием Ефимово.
 

   Байка о виссарионовцах


   В нашей деревне, хоть и расположена она всего километрах в пятнадцати от столицы, есть свои "чудики", мечтатели или даже "безумцы", которых трудно понять прагматичному, рациональному горожанину. А я люблю этих людей за то, что в каждом из них есть "что-то такое", непонятное, странное, непостижимое, нерассудочное.
   Вот, например, "виссарионовцы", или, как зовут их в деревне, "сектанты", Татьяна и Николай. Они живут в небольшом, построенном собственными руками кирпичном домике. Живут всей семьёй, вместе с дочерью и внуками. На приусадебной территории много цветов, разбиты парники, радует глаз огород, есть ульи с пчелами. Татьяна любит гостей, которых от души  угощает ароматным вареньем, медом, поит чаем, делится новостями.
   "Сектантами" эту семью называют не напрасно.
   ... В конце 1990-х  трудолюбивая учительская пара увлеклась идеями Виссариона ("новоявленного Христа"). Татьяна и Николай продали обустроенную трехкомнатную квартиру, где жили вместе с дочерью и внуком, гараж, сняли накопленные сбережения и решились на переезд в сибирскую общину. Отговорить их от этого шага не удалось никому. Татьяна хотела продать и маленький ефимовский домик, да более материалистичный и осторожный муж не позволил ("Мало ли что", - рассуждал он и оказался прав).
   В Сибири супруги пробыли недолго, года полтора-два. Жизнь без мяса и молочных продуктов, первобытный тяжкий труд на земле, отсутствие элементарных бытовых удобств, суровые зимы выдержать оказалось непросто. Особенно страдал восьмилетний внук. Без денег, без жилья "виссарионовцы" вернулись на родину. Всю семью приютил скромный деревенский домишко.
   Какое-то время "жертвы идеи"  оставались вегетарианцами, "пропагандистами" сои, категорическими противниками алкоголя. Глава семьи носил бороду (она ему, кстати, очень шла), перед каждым приемом пищи читал молитвы. Татьяна показывала соседям видеосюжеты о "земле обетованной", убеждая в преимуществах общинного существования, предлагала ознакомиться с виссарионовской Библией.
    Постепенно жизнь возвращенцев вошла в обычное русло, не лишенное, как это бывает со многими людьми, неожиданных поворотов. Через пару лет после описанных событий супруги разошлись: Татьяна влюбилась, вышла замуж и переехала жить в столицу, Николай остался горевать один.
    На новом месте, однако, женщина прожила недолго: её не приняли дети новоиспеченного мужа, да и сам он оказался "котом в мешке" - закодированным алкоголиком (срок кодировки быстро закончился со всеми вытекающими последствиями). Татьяна вернулась к Николаю. Сейчас она мужественно борется с болезнью Айцгеймера...
   Эти "странные" люди вызывают у меня уважение. И тем, что оказались способными изменить устоявшееся течение жизни, и тем, что смогли простить друг друга, и в особенности тем, что, несмотря на все перипетии судьбы, сумели сохранить радость бытия...


Байка о срубленном дереве


   Согласно скандинавской мифологии, люди произошли от деревьев, высоких, мощных, красивых долгожителей Земли. Не берусь оспаривать эту любопытную гипотезу, но признаюсь, что к деревьям испытываю "мифическое" благоговение. Лишить дерево жизни у меня не поднимается рука, даже если оно выросло в неудобном месте, кому-то или чему-то мешает. Так было с грушей, вымахавшей на моём прежнем участке (две сотки под огород, выделяемые сельскому жителю местными властями), вблизи границы с соседским наделом.
   Посаженное мною дерево оказалось "диким" (вот и верь рыночным торговцам!): вкусных плодов не давало. Зато каждой весной груша удивительно красиво "невестилась" - покрывалась белоснежными цветами, празднично выделявшимися на изумрудном узорчатом платье. Я даже написала стихи о груше-невесте:

А на участке груша цветет -
Так празднично, так отчаянно!
К наряду её прикоснуться боюсь,
Чтоб не измять нечаянно.
А может, не зря моя груша цветет,
Жемчугом бархат зелёный расцветила?
Ко мне запоздалое счастье придёт,
То, о котором ночами грезила?

   Соседка по земельному наделу в категоричной форме предъявила мне ультиматум: разросшаяся груша должна быть спилена. Я долго просила у любимицы (а заодно и у матери-природы) прощения. Грушу "убили" в моё отсутствие, оставив желтеющий, влажный от "слез" сруб, от которого ещё несколько лет отрастали побеги.
После гибели красавицы отношения с соседкой у меня сошли на нет. Через некоторое время я отказалась от надела.
   Вернёмся, однако, к Ефимово.
   На участке "директорской" пары (Николай был директором сельской школы, самолюбивая Валентина считала себя её полновластной хозяйкой) рос могучий, высоченный клен. Рос у самых ворот, их, впрочем, не задевая и людям не мешая. Клен был настоящим украшением безымянной улицы.
    Валентина, любившая порядок во всем, приказала мужу убрать дерево. Редкой красоты клен, несмотря на недовольство односельчан, спилили.
   Вскоре Валентина заболела и буквально  "сгорела" от саркомы. За ней в мир иной "переселился" и Николай. Участок в двадцать пять соток был продан за бесценок (вырученные деньги пошли на вытягивание из тюрьмы директорского сына).
   Берегите деревья! Не чините им никакой обиды! А вдруг, и правда, они являются нашими дальними родственниками? А если и нет, человек все равно не имеет права уничтожать живое Дерево, которому Создателем даровано долголетие. Как проникновенно пишет об этом Эмма Мошковская в стихотворении "Дедушка Дерево":

У дедушки Дерева
Добрые руки -
Большие
Зелёные
Добрые руки...
Какая-то птица
В руках суетится.
Какая-то птица
На плечи садится.
Дедушка Дерево - славный такой -
Белку качает большущей рукой...
Жучище примчался,
И сел,
И качался,
И всё восхищался,
и всё восхищался.
Стрекозы примчались
И тоже качались.
И мошки примчались,
И мошки качались.
И все свиристели
В пуховой постели
Смеялись, качались,
Качались, свистели!
Дедушка Дерево пчёл подхватил
И на ладони свои усадил....
У дедушки Дерева добрые руки -
Большие
Зелёные
Добрые руки...
Наверно, их сто...
Или сто двадцать пять...
Чтоб всех покачать!
Чтоб всех покачать!



Байка об опухшем языке


   На безымянной деревенской улице живут люди разных возрастов. Она может похвастаться и своими старожилами. Среди них была (говорить о ней сейчас можно, увы, только в прошедшем времени) восьмидесятипятилетняя Мария Денисовна - хозяйка небольшого деревянного домика  на "горе", окрашенного тёплой светло-зеленой краской.
   Красавица Мария в двадцать пять лет осталась вдовой, одна подняла сына и дочь. Крестьянка-труженица, она никак не походила на деревенских сплетниц. Её живые карие глаза светились мудростью и добротой.
   Я любила беседовать с этой величественной, сохранившей красоту лица и осанки женщиной. Правда, разговаривали мы всегда на улице, сидя на скамейке у ворот её дома. Так случилось, что именно с Марией Денисовной связана одна из странных историй в моей жизни, научившая меня в общении даже с очень хорошими, но чужими людьми держать язык на привязи.
   Словарь фразеологизмов даёт такое объяснение выражению "держать язык на привязи" (и сходным с ним по значению речевым оборотам "держать язык за зубами", " держать рот на замке"): "помалкивать, не болтать, чтобы не сказать чего-либо лишнего о себе или о других". Заметьте, на первом месте стоит "не сказать лишнего о себе".
   ... Однажды Мария Денисовна пригласила меня к себе домой. Мы долго разговаривали, я рассказывала о главном своём сокровище - любимом сыне. Не то чтобы я хвасталась, но говорила о ребенке с большой радостью и восторгом.
   Наш разговор слушала дочь Марии Денисовны, сорокалетняя незамужняя женщина, предложившая мне выпить чашечку кофе. Возилась она долго. Я выпила чёрный напиток, поблагодарила и ушла домой. Через небольшой промежуток времени (минут через двадцать-тридцать) у меня стал опухать язык. Он увеличился в размере в два раза, перестал помещаться во рту и продолжал расти. Ну и натерпелась я страха!
   Мне помогли святая вода, которой я смазывала язык (таблетки и мази результата не дали) и молитва к Всевышнему с просьбой  простить за многословие и нескромность. Постепенно мой язык пришёл в нормальное состояние.
   Что это было? Я думаю, что, скорее всего, обделенная материнством, завистливая женщина добавила в кофе какие-то травы (у Марии Денисовны они были, она ими лечилась). После случившегося я сделала для себя безусловный вывод: по возможности не заходить в дом к чужим людям, а если уж пришлось, никогда не принимать от них угощения. И ещё: я стала осторожнее в словах о самой себе и своей семье. Даже с Марией Денисовной стала общаться гораздо лаконичнее и только на уличном пространстве.
 

Байка о колдунье

   На горе, напротив жилища Денисовны, стоит дом Анатолия, тоже небольшой и скромный на вид, но внутри вполне уютный и современный. Здесь сейчас живёт семья его сына.
   ... После скоропостижной смерти жены Анатолий положил глаз на Арину (вернее будет сказать, что она нравилась ему давно, и он не прочь был завести роман на стороне, только Арина с "женатиком" иметь дело не хотела).
   Женщина была младше Анатолия почти на десять лет. Она рано потеряла супруга и в мужском внимании и помощи, конечно же, нуждалась. Добиваясь Арины, претендент на её руку (и не только на руку, как оказалось впоследствии) проявил все свои лучшие качества: подвозил с работы, в магазины, приводил в порядок сломанные вещи, старался быть щедрым (при его скуповатой натуре это было нелегко), по нескольку раз в день звонил.
   Вода камень точит. Через некоторое время Арина согласилась на отношения, в том числе интимные, не принесшие, к слову сказать, ей никакой радости. "Стерпится, слюбится, - думала вдова. - Главное, что любящий человек рядом". Вскоре Анатолий предложил Арине выйти за него замуж, с условием, однако, что переселится в её двухкомнатную квартиру, а свою продаст, поделив деньги между двумя взрослыми детьми. Арина, жившая со студентом-сыном, такой меркантильный вариант не приняла.
   Через какое-то время она узнала, что в своем ефимовском домике в отсутствие сына (несколько лет молодой человек работал в Подмосковье) Анатолий поселил старую знакомую. На вопросы и упреки Арины мужчина отшучивался: дескать, та на природе отдыхает, травы в лесу собирает и сушит, занимаясь самолечением и избавляя от болезней людей. Он даже познакомил Арину с "колдуньей", и она поняла, что перед ней потенциальная соперница, наглая и активная, желавшая прибрать Анатолия к своим рукам.
   Разгневавшись на непорядочность гражданского супруга, в порыве необъяснимой ревности и обиды Арина собрала травы, развешанные в жилых и подсобных помещениях для просушки, и развела во дворе костер. Пока он горел, женщина, казалось, слышала со всех сторон голоса: "Ты будешь моим мужем! Я - твоя жена, и никто больше!" На Арину будто нашло безумие: ей хотелось бежать к Анатолию, молить, уговаривать его заключить с ней брак на любых условиях.
    Травы сгорели - голоса исчезли. Постепенно успокоившись, Арина приняла твердое решение о разрыве затянувшихся отношений.
   "Колдунье", впрочем, так и не удалось завоевать Анатолия: вернувшийся домой сын выставил нахальную женщину восвояси.
 

   Байка о муравье


   Коренные деревенские жители в своем большинстве необычайно трудолюбивы. Имеющие огород, хозяйство, они встают ни свет ни заря, допоздна заняты делом. Пока у них есть силы, их нельзя уговорить отдохнуть, они не знают, что такое отпуск. Преданные земле люди не жалеют себя даже тогда, когда вырастают их дети и внуки. Они привыкли к вечной работе и без неё совсем не могут.
   ... В нашей деревне нестарого ещё Геннадия Павловича звали муравьем. Сколько я его помню, он тащил перед собой доверху нагруженную тележку (иногда она превышала его маленький рост в несколько раз). На ней могло быть что угодно: навоз, сено, овощи, дрова, мусор - но всегда было тяжело, объемно, много.
   Имея свой немалый приусадебный участок, "муравей" взял еще один, для детей. Конечно, никакие дети на нем не работали. Зато я стала видеть за своим низеньким забором согбенную спину великого труженика, ухаживавшего за посаженной картошкой. Не используя никакой "химии", Геннадий Павлович собирал коллорадских жуков на участке (пятнадцать соток!) своими руками. Он и урожай выкапывал в одиночку, под лопату. "Муравей" не мог видеть, что где-то земля пустует. Так, он, испросив разрешения, садил картошку в моем саду до тех пор, пока деревья не выросли, а я могла наблюдать, как тщательно он ухаживает за растениями.
   "Муравей" был хорошим соседом: мог помочь советом, делом, сельскохозяйственным инвентарем. Он был по-своему мудрым, рассудительным, задавал неглупые (правда, иногда какие-то наивные, детские) вопросы. В деревне трезвого, непьющего человека найти трудно - "муравей" был редким исключением.
   У Геннадия Павловича было ещё одно прекрасное качество: он не был любопытным и никогда никого не осуждал (в отличие от своей жены, которой до всего было дело).
   Однажды я, обидевшись на бабу Зину (так в деревне звали супругу "муравья") за очередную сплетню, которая на этот раз коснулась лично меня, стала здороваться с соседями очень сухо. Геннадий Павлович это сразу заметил. Зайдя в мой двор без приглашения (чего с ним, скромным и уважительным человеком, никогда раньше не случалось), он извинился за жену и подарил мне две корзины чудесных яблок. Он и Зинаиду Ивановну заставил просить у меня прощения. С тех пор у меня размолвок с соседями не возникало.
   Когда Геннадий Павлович умер от повторного инфаркта (ему было немногим за шестьдесят), я читала у его гроба акафист об усопшем, что делала только в день похорон своего любимого отца, носившего, между прочим, то же имя.
   В деревне до сих пор помнят трудолюбивого и нравственного "муравья". Таких людей, к сожалению, в Ефимово больше не осталось...


Байка о прокуроре


   Я думаю, что в Ефимово, и на безымянной, и на новых соседних улицах, не найти более известной, более "популярной" личности, чем "прокурор". Колоритная фигура этого, безусловно, незаурядного человека напоминает мне шукшинских героев.
Широкая увлекающаяся натура, красавец, женолюб, поэт, любитель "погудеть" в мужской компании, юморист - так определит Егоровича новый знакомый. Враль, ненадежный друг, неразборчивый в связях мужчина, лентяй, выпивоха, пустослов - отзовется о нем тот, кто съел с "прокурором" не один пуд соли. И все же ни первый, ни второй не будут правы. Потому что наш герой сложнее любых определений. Щедрость, безрассудство, любовь к красоте - в природе, быту, искусстве, житейская мудрость, доброта в сочетании с необязательностью, своеобразным "сутинерством" в отношениях со слабым полом, усиливающейся с годами душевной (и физической - душа и тело едины) вялостью, леностью... Список можно продолжать и дальше.
   Почему "прокурор"? Когда-то Егорович, действительно, работал в органах милиции, имел большие связи (они и теперь могут быть "подняты" при необходимости, чем в немалой степени объясняется востребованность мужчины у нуждающегося в юридических услугах населения).
   ... Карьера Егоровича шла в гору, когда он в нетрезвом виде сбил на собственной машине подростка. Ребёнок умер, а прокурор, лишившись всех регалий, отбывал наказание на Севере, откуда, если верить слухам, привёз деньги на строительство дома. Впрочем, по возвращении в столицу он какое-то время работал прорабом на стройке, что, вероятнее всего, и "стимулировало" процесс личного строительства.
   О доме под номером 78 следует сказать отдельно. Это "дом Собакевича": здесь все огромно - и сама кирпично-оранжевая одноэтажная постройка, и комнаты, и печь, и детали обстановки. Дом отражает свободную, широкую натуру славянина (так Егорович определяет сам себя).
   Приусадебный участок под стать застройке: более тридцати соток земли под огород, сад, "пар" и потенциальное хозяйство, для которого выстроены подсобные помещения. Правда, куры, утки, овцы водятся у Егоровича периодически: постоянной помощницы нет,  а выпивающий хозяин ненадежен.
   Когда с "прокурором" произошла беда, он потерял семью (жену, но не дочь, навещающую отца в его усадьбе) и много лет числится в холостяках, "выгодных женихах". За двадцать лет ефимовского бытия Егорович поменял добрый десяток по-настоящему влюблённых (во всяком случае, поначалу) в него, брутального синеглазого блондина, женщин. Все они пережили разочарование в своих чувствах и надеждах, а судьба одной из "жен" завершилась трагически -скоропостижной смертью. Шестидесятипятилетний мужчина по-прежнему ищет свою половину, предлагая совместное сожительство очередной пассии.
   Дом "прокурора" находится в непосредственной близости от моего "скворечника", и я, "прекрасная соседка", как называет меня стареющий Дон Жуан, не без интереса наблюдаю перипетии его насыщенной жизни. Случается, я беседую со "славянином", и он сообщает мне деревенские новости, переданные в оригинальной трактовке.

   После рассказа о "прокуроре" продолжать "ефимовские байки" бессмысленно. Все кажется мелким, скучным, недостойным разговора. Да простят меня другие обитатели деревни, ближние и дальние соседи за невнимание к их судьбам. Перу, как говорится, не прикажешь...