Лесной старик

Часть первая

1

     Очень богатый генерал в отставке Вадим Ильич Серов решил написать психологический роман с интригующе неординарным сюжетом… Серов разбогател совершенно законно, поскольку унаследовал он завидные пакеты акций, несметные банковские счета, фармацевтические заводы и фабрики, земельные участки, столичные квартиры и роскошные дома от своей бездетной младшей сестры, умершей от рака горла…
     Просторный двухэтажный дом, в котором теперь обитал Серов, находился поблизости от буйной речки в густых лесах на горном юге. Прочный, капитальный дом с двумя плоскими башнями, канализацией, пристройками, очистными сооруженьями, сараями, баней и трёхметровой оградой был сооружён из твёрдого серого камня, а вершину забора обвивала спираль из колючей проволоки. К лесной усадьбе скрытно были подведены все необходимые коммуникации: газ, электричество, кабельное телевиденье, телефон, Интернет и вода. Во дворе из чёрной брусчатки имелся колодец с мощным насосом и с расписным узорчатым журавлём для декора… Серову ретиво прислуживали сектанты-молокане из соседнего селенья; усердную челядь набрала и вышколила ещё сестра отставного генерала… В этих глухих дебрях, кроме молокан-духоборов, никаких других жителей в окрестностях больше не имелось… Усадьбу охраняла свора кудлатых и вышколенных овчарок…   
     Заслуженный генерал на пенсии Вадим Серов был чуть выше среднего роста, мускулист, худощав и жилист. У него были красивые и слегка припухлые губы, тонкие и длинные пальцы пианиста-виртуоза, чуть округлый подбородок, немаленький нос с горбинкой и матово-смугловатое лицо, которое часто румянилось после утреннего бритья и умыванья. У Вадима Серова ещё сохранились его собственные зубы, хотя и с тремя немецкими пломбами; а на левом коренном зубе была стальная коронка. Серов ещё не облысел, и его густые седоватые волосы были почти всегда очень коротко подстрижены, но если невзначай они вырастали, то лохмато свивались по-цыгански в кудри. 
     Серов, кроме родного среднерусского наречия, знал в совершенстве ещё два языка: английский и французский. С запинками изъяснялся ещё и по-испански… Серов имел боевые ордена и медали, именное наградное оружие, и был он в своей специфической и секретной  сфере весьма авторитетен… В его храбрости ни разу не усомнился никто… Он считался мастером смертоносной рукопашной борьбы…
     Серову почти болезненно мечталось, чтобы яркая память о нём сохранилась не только в секретных рапортах, в аналитических докладах и в строго конфиденциальных архивах и депешах. Именно поэтому и решил Серов заняться высокой литературой и выбиться в классики; он весьма самоуверенно полагал, что он вполне способен сочинить нечто подобное «Мыслям» Паскаля, «Опытам» Монтеня и «Афоризмам и максимам» Ларошфуко. Но более всего хотелось Вадиму Серову сочинить именно психологический роман, в котором будут яркие вкрапленья из его собственной биографии… Серов не имел права  писать мемуары, поскольку его деятельность была совершенно секретной…
     Канва его чудесного романа должна быть традиционной: жизнеописанье, карьера и душевный мир юного честолюбца. Но детали, подробности, сцены, картины и мысли в этой загадочной, утончённой и захватывающе интересной книге должны непременно впечатлять уникальностью!.. И тогда все дотошные критики восторженным и дружным хором провозгласят его великолепный роман шедевром, а затем и потребуют немедленного включенья сей назидательной книги в школьную программу!.. А вскоре к гениальному, но весьма скромному автору нагрянут острые и шумливые интервью, ажиотаж, слава и самые почётные премии…
     Серов справедливо полагал, что денег на широкую рекламу своей книги хватит у него с избытком. Оставалось только сочинить роман!.. И несколько страниц с описаньями утлой деревни, в которой родился герой, были уже набросаны…
     К усердным литературным трудам Вадима Серова подвигнул внезапный и совершенно для него неожиданный страх перед смертью. А ведь генерал Серов очень много воевал, и никогда прежде он особенно не пугался собственной гибели. Но теперь на безмятежном и по-барски комфортабельном отдыхе у Серова вдруг мучительно возник назойливый ужас перед своей кончиной. И никак боевому генералу на пенсии не помогали его упорные попытки привыкнуть и адаптироваться к своему уютному и мирному прозябанью, и только изнурительно-тяжкие и долгие писательские труды умеряли в нём лютую боязнь перед вечной бездной небытия…
     Единственный и любимый сын генерала Серова прослыл в десантной бригаде бесшабашно храбрым офицером и, ещё не родив детей, получил смертельную рану в засаде на Первой Кавказской войне. А жена безутешного генерала, – врач-онколог, – после гибели своего прилежно взлелеянного чада разбилась в полном отчаяньи за рулём спортивного автомобиля. Многие подозревали, что она от горя намеренно устроила дорожную катастрофу…
     Бурными и ненастными ночами Вадим Серов любил импровизировать на прекрасном и редком рояле. Драгоценный инструмент изготовила за границей древняя династия мастеров по заказу младшей сестры отставного генерала. И во время импровизаций Серову часто грезилось, что музыкой он посылает в космос и жалобно-покорные молитвы, и сигналы своей истомлённой души… 
     В уединённой усадьбе имелась богатая библиотека, собранная его сестрой… Записи дивной музыки безупречно звучали на эксклюзивной и дорогой аппаратуре… 

2

     Серов иногда явственно ощущал, что природа одарила его несомненной способностью творить прекрасную прозу. Но он понимал, что литературными трудами он занялся слишком поздно. У него ещё не было собственных писательских приёмов, опыта и сноровки. А ведь каждый серьёзный автор должен всё это обрести ещё в ранней юности!.. И ещё не сложились у него ясные и чёткие критерии для качественных оценок уже написанных им страниц, отрывков, кусков и фрагментов…
     А ведь в разведке и на войне критерии оценок оперативных планов, агентурной вербовки и боевых действий были для него очевидны!.. Главным признаком успеха или победы было достиженье цели… Но какую же именно цель преследует он, сочиняя роман?.. Разумеется, чрезвычайно хочется и комплиментов, и славы, но разве дело только в суетной известности, в жирных гонорарах и в веских причинах для бахвальства?.. 
     А ведь в русской армии реноме генерала Серова было весьма высоким, поскольку в своих планах и операциях он сумел обрести собственный фирменный стиль. Служба под командованьем проницательного и хитрого стратега Серова считалась завидно престижной и в тактических боевых подразделеньях, и в штабах… Но как достичь подобной репутации в художественной литературе?..
     И Серов корпел над своими текстами натужно и рьяно. И уже радостно чувствовал он, что корявая шершавость постепенно исчезает из его строк. И с растущим упорством он снова на мощном компьютере исправлял и черкал… И порой появлялось у него ощущенье, что каждую свою строчку он вырывает из хаотической бездны…
     И, наконец, Серов решил, что каждая его строка должна всецело выражать его сложную и многогранную личность... И с духовной мукой озадачился он вопросом, да кто же он таков?.. И вдруг попытался он постичь собственную потаённую сущность, оценивая свои военные и шпионские операции придирчиво и безмерно строго…
     Но Серову болезненно не хотелось пробуждать в себе то странное и жуткое существо, которое затаилось в его нутре. Он мысленно именовал это своё загадочное ощущенье «мистическим зверем», и будил его только в экстремально опасные миги. И мистический зверь всегда сберегал, отключая человеческое сознанье, тело своего владельца…
     Серову истово верилось, что он оплачивает пробужденье в себе мистического зверя резким сокращеньем своей жизни… А ещё он страшился того, что мистический зверь окончательно сольётся с его человеческой личностью и заставит его поневоле постигнуть мерзкую и самоубийственную истину о самом себе…
     В психическом состояньи «мистического зверя» Вадим Серов почти мгновенно избавлялся от человеческой логики и сразу начинал крайне жестоко действовать только по рефлексу или наитию. И порой Серову маниакально хотелось разом отбросить эту свою мучительную раздвоенность и окончательно преобразиться в мистического зверя. И тогда Серов люто и нервно презирал самого себя за то, что его постыдная боязнь перед скорой смертью мешает ему осуществить такое весьма полезное, – как ему казалось, – намеренье…   
     А начало его романа уже нравилась ему. В прологе и лирично, и просто было описано хуторское захолустье средь болотных дебрей. И Серов чувствовал в этом прелестном описаньи аромат и пряность дворянской классики… 

3

     Серов в уютной лесной усадьбе вёл размеренную и монотонную жизнь; он очень редко покидал своё удобное поместье и без роздыха предавался писательским трудам... Серов просыпался на ранней заре и после бритья и умыванья в студеной воде съедал натощак две ложки густого целебного мёда, а затем выпивал стакан холодного, но кипячёного молока. Вскоре в своём просторном кабинете Серов доставал из стального сейфа большую коленкоровую тетрадь с упругими листами в мелкую клетку. Потом вальяжный Серов в тёмной шёлковой пижаме валился на коричневый мягкий диван с обивкой из натуральной кожи и засовывал под свой левый бочок пару тёмно-багровых подушек из лебяжьего пуха. Серов часто писал и черкал в своей тетради именно лёжа и всегда французской ручкой с чёрным гелиевым стержнем. Каракули из тетради переносились в мощный компьютер, на котором Серов упорно уточнял, обрабатывал и шлифовал свой текст…
     В большой коленкоровой тетради Серов, опираясь на левый локоть, лихорадочно кропал на диване всегда в режиме «потоков собственного сознанья»: без точек, запятых, абзацев, ритмов, кавычек и тире… Термин: «потоки собственного сознанья» придумал сам Серов… Писанье в таком режиме было самой приятной для Серова частью творчества, поскольку он уже полюбил бурленье своих фантазий и отсутствие ограничений для разума… Буйство мечтаний и грёз Серову мерещилось поэтическим вдохновеньем; в такие миги он безмерно и заморочено гордился самим собой и непоколебимо верил в собственное величье…   
     Однажды Серову вдруг поверилось, что полный отказ от сексуальных связей резко повышает творческий потенциал. И Серов решительно отказался от женщин, хотя найти для утех темпераментную и смазливую бабёнку меж его раболепных служанок было бы ему легко. И вскоре ему показалось, что его страницы вдруг стали гораздо ярче и завлекательней, ибо его неутолённая похоть лезла и проникала в строчки его писаний. И порой грезилось ему, что его тексты озаряются матовым мерцаньем обнажённого женского тела…
     Серов, шлифуя свои тексты на мощном компьютере, неукоснительно проверял их на слух. Для этого Серов подолгу бубнил, шептал и бормотал свои строчки, а затем, в случае запинки в их произношеньи, исправлял их…
     Серов решил, что при сочиненьи своей книги не будет он заранее обдумывать канву, фабулу и план, поскольку автор принципиально не желал, чтобы загодя введённые – даже им самим!.. – ограниченья и рамки обуздывали порывы его творческой свободы…
     Иногда, после изнурительного писательского труда, который автору казался особенно результативным, Серов хотя и робко, но радостно дозволял себе смотреть на мир взорами мистического зверя. И тогда у Серова мгновенно исчезали любые сомненья и страхи, а его сознанье временно прекращало мыслить логичными и связными фразами. И сразу более ясные, точные и глубокие фразы спонтанно складывались в его подсознаньи, и там они запечатлевались навеки. Но в его осознанной памяти они не хранились. Ведь даже сознательные размышленья порой начисто исчезают из осознанной памяти…
     В состояньи «мистического зверя» все краски, очертанья, запахи и звуки становились гораздо ярче, отчётливей и резче, а тело Серова почти явственно ощущало незримые токи, которые, струясь с неба, обволакивают человеческую плоть, подобно эластичному, надёжному и прозрачному кокону. Крепкая плоть Серова буквально нежилась в этой загадочной и неосязаемой субстанции, которая мнилась ему атмосферными и космическими флюидами…
     Но особенно разительно менялось его восприятье людей, их сущностей и самого себя. Ведь в состояньи «мистического зверя» Серов грезился самому себе верховным владыкой, и в таком образе он сразу обретал безмерную и таинственную власть над всеми людьми, которые оказались рядом. И тогда уже никто не смел ему перечить, и все, словно заворожённые, подчинялись ему беспрекословно, ретиво и слепо, а для него именно такое повиновенье было наивысшей усладой! Элитные и модные красавицы настырно и алчно его домогались, поскольку считали его искусителем, которому женщины не способны противостоять… Его реакции заметно ускорялись, и он ощущал себя неуязвимым!.. Но наиболее ценным и важным для Серова было то, что он обретал абсолютное пониманье людей. Он интуитивно постигал в них даже такие потаённые свойства и качества, которых люди часто не замечают в самих себе… Наконец, у Серова появилась теория о том, что люди рабски повинуются всякому, кто понял их до самой подноготной…
     Он уже часто воспринимал простонародье куклами-марионетками, которыми он всевластно и мудро управляет при помощи неосязаемых, но прочных нитей, сотворённых его несгибаемой волей…
     Серову уже казалось, что во вселенской бездне существуют совершенно иные формы восприятья, нежели те, которые используют обычные люди. Одну из таких форм он мысленно именовал «общеньем без участия разума». Но остальные термины для форм парадоксальных восприятий Серов ещё не успел придумать…

4

     Серову с юности нравилась тоскливая прелесть ранней осени, и теперь особенно очаровательной казалась ему желтизна орешника в большой лощине. Серов, гуляя по извилистым и узким тропинкам средь густого орешника, любил подолгу размышлять о перипетиях своего романа, в котором уже весьма подробно описывалась учёба главного персонажа в деревенской школе. Серов с умиленьем и ностальгией описывал своих интеллигентных, самоотверженных и скромных учителей, и при этом он полагал, что его мудрые педагоги непременно должны быть ему безмерно благодарны за их рельефное отображенье в нетленном шедевре. Но о чём писать дальше в своём повествованьи Серов пока ещё не знал, поскольку многие факты из его остальной деятельности хранились в архивных сейфах под строго секретными канцелярскими грифами. А грозные и бдительные командиры Серова отнюдь не поощряли воспоминанья и мемуары своих кадровых сотрудников и бойцов…
     Серов ясно понимал, что обыватели интересуются истинным профессионализмом крайне редко. Мещанской публике подавай вульгарную шпионскую дребедень и кинофильмы с яростным рукопашным мордобоем. Но писать банальную халтуру Серов очень не хотел, поскольку привык воспринимать себя, как утончённого эстета…
     И Серов терпеливо ожидал творческого озаренья, которое разом разрешит все писательские проблемы. И он упорно верил, что мистическое вдохновенье непременно к нему нагрянет…
     Погожим и тёплым утром Серов завершил, наконец, двадцатую страницу своего романа и по этой причине пребывал в относительно хорошем расположении духа. После диетически-несытного завтрака вальяжный Серов, одетый в белый домашний костюм и в тапочки с густой бахромою, сидел в просторной и уже солнечной гостиной возле распахнутого окна с мелкой сеткой от мух, комаров, ос и бабочек. Приятный сквозняк порывисто колыхал узорные занавески из раритетного мануфактурного тюля… Серов, сидя в антикварном узорном кресле, разбирал по толстой книге шахматные партии Михаила Чигорина. Книга была старой, ветхой и очень дорогой. И теперь Серов явственно ощущал то нервное напряженье, с которым шахматные маэстро незабвенной царской эры играли свои партии…
     Внезапно Серов решил, что он весь остаток нынешних суток полностью посвятит отдохновенью от литературных забот. И он оторвался от сувенирной шахматной доски и с удовольствием подумал о своей умеренности в пище. Вот и сегодня на завтрак он полакомился всего лишь крылышком жареного цыплёнка, салатом из огурцов, политых подсолнечным маслом, ломтиком пшеничного хлеба и крепким чаем с брусничным вареньем, но без сахара…   
     И вдруг в гостиную осторожно юркнул совершенно лысый дворецкий Тимофей Захарович Шилов, весьма елейный, худосочный, проворный, опрятный и вкрадчивый богомолец не слишком преклонных лет. Нынче дворецкий был обряжен в синие шёлковые штаны, в белые мягкие туфли и в тёмно-серую полотняную рубаху навыпуск, аккуратно перевязанную серебристо-парчовым кушаком; такую эффектную униформу придумала младшая сестра генерала Серова. Черты лица у Шилова были подвижными, мелкими и заострёнными, глаза – узкими и чёрными, а его морщинистая физиономия всегда была тщательно выбрита. Говорил он писклявым и сиплым голоском, но был чрезвычайно авторитетен в своей деревне. Шилов имел дарованье и склонность к интригам, а также болезненно обожал деспотично, но ханжески помыкать челядью…   
     Дворецкий плавно и бесшумно просеменил к своему барину и, церемонно поклонившись ему в  пояс, замер в угодливо-почтительной позе…
     Серов притворился, что он ещё не заметил, столь ничтожную личность, как его дворецкий, а опытный лакей сразу смекнул, что вельможный барин из важности только прикинулся рассеянным...
     «Да, братец, — ехидно и раздражённо подумал Тимофей, — быстро же ты в наследственных и пышных чертогах усвоил повадки и норов истинного боярина... Но с тебя непременно взыщется...» 
     Но, разумеется, дерзкие мысли совершенно не отразились на почтительной позе и на умильной физиономии Шилова. Хитрый пройдоха очень дорожил своей должностью, поскольку от него зависели многие обитатели деревни. Ведь щедрое жалованье, которое слуги по протекции Шилова получали в усадьбе, было чрезвычайно завидным по мерке крестьян. Но высокопоставленный слуга не питал благодарности к своим господам; он втайне даже презирал их за нарушенье ими святых Божьих заповедей. Но, одновременно, он жадно радовался, когда его спесивые бары преступали Господни заветы, ибо хозяйским богохульством лукавый дворецкий оправдывал собственные хищенья. Святотатцев и крамольников, мол, и обкрадывать не грех!.. Дворецкому было даже досадно, что его очередной хозяин, — отставной генерал, — ведёт почти праведную жизнь, ибо теперь усадебному жулику приходилось воровать с немалой толикой угрызений совести. Да и наскучила дворецкому размеренная жизнь в горном поместье....
     Но сегодня случилась двусмысленная и пикантная коллизия, и дворецкому было весьма интересно, как его хозяин выкрутится из неё... 
     Серов, наконец, удостоил своего слугу мимолётным и косым взором, а затем соизволил вопросить:
     - Чего тебе, любезный?
     И Шилов подобострастно и сипло затараторил:
     - Стряслось необычное!.. С давней подоплёкой... Дело касается успенья вашей уважаемой сестры... Получу ли я дозволенье изложить обстоятельства подробно?      
     И вдруг Серов интуитивно ощутил непонятную, но явственную угрозу, хотя поза и мина на лице у дворецкого оставались безупречно учтивы. И Серов ещё раз мельком глянул на своего лакея; внешность у Шилова не вызывала тревогу. Но Серов уже привык слепо доверять своему наитию, и вдруг он постиг, что опасность исходила именно из приторной вежливости дворецкого... 
     «Подхалимаж вассалов часто сулит немалые беды сюзерену», — подумал Серов и хрипло произнёс:
     - Говори!
     И Шилов бойко сказал:
     - Незваная гостья к вам, Вадим Ильич, пожаловала сейчас! На вид она — совершенная оборванка! Тощая, голодная, но всё-таки ещё бодрая. Она — в рубище и лохмотьях... А ведь когда-то ваша мудрая сестрица наряжала свою зазнобу в кружева, бантики, рюши и ленточки!.. Я велел назойливой нищенке поскорей переодеться, как полагается при важной встрече... Но оскудевшая чертовка больше ничего не имеет из документов и вещей, кроме замызганного паспорта, который она усердно мне совала. Она была готова всучить мне даже самоё себя, но я не пожелал скоромиться... Я знаком накоротке с этой стервозной ведьмой!.. Похоже, что она совсем недавно была узницей в каталажке, то бишь в тюрьме! Я моментально прогнал бы эту заразу от ворот, дабы она не срамила память усопшей! Но докучливая гостья клянётся, что она имеет сугубо важные вести для вас. Она, дескать, послана к вам последней волей вашей умершей сестры! Такая вот необычная история стряслась на заре нынче.    
     Тимофей, как уважаемый член своей религиозной общины, привык разглагольствовать витиевато и длинно, но его господа, ценя его предупредительность, расторопность и рьяность, мирились с его пространными тирадами...
     Серову вдруг показалось, что его дворецкий всё явственней излучает пульсирующие токи опасности, и матёрый, хотя и бывший генерал решил немедленно разъяснить для себя и причину, и силу угрозы. Серов осанисто и медленно поднялся с кресла и, притворяясь рассеянным, распорядился:
     - Зови обормотку сюда!
     Шилов почтительно кивнул головой и слегка порхающей походкой шмыгнул прочь из гостиной... Однако слуга очень быстро вернулся, и следом за ним прошаркала молодая и худощавая женщина, обутая в пятнистые и дырявые кроссовки на босые ступни и небрежно одетая в землисто-серое шерстяное платье с длинными рукавами; ни колготок, ни чулок на длинных и стройных ногах у незваной гостье не было. Оказалась она среднего роста, с безукоризненным и очень гибким телом, но по-восточному слегка скуластой; её глаза, обрамлённые острыми ресницами, были большими и карими. Её губы чувственно краснели, а безупречный нос обладал горбинкой. Чёлка из густых, спутанных и тёмных волос покрывала высокий лоб без морщин. В розовых мочках её ушей не было серёг, — даже самых дешёвых, —  а тонкие и длинные пальцы её не были унизаны кольцами... Вдруг она застенчиво и жалко улыбнулась, и Серов заметил её белые и крепкие зубы...
     Серов исподлобья глянул на своего дворецкого и понял, что Тимофею не только чрезвычайно хочется присутствовать при беседе хозяина и гостьи, но, если вдруг выпадет коварному слуге такая возможность, то и повлиять исподволь на итоги их разговора. Но внезапно Серов решил больше не баловать своего ушлого лакея и приказал ему высокомерно и зычно:
     - Тимофей, ты немедленно оставь нас! И не вздумай нам мешать и подслушивать!          
     Дворецкий был сильно покороблен столь барски-спесивым тоном, но, разумеется, скрыл своё негодованье. Гостья искоса и с явной иронией посмотрела на Шилова и усмехнулась. И вдруг Серову показалось, что его гостья непонятными, но эффективными приёмами сумела ему внушить её собственное желанье, чтобы дворецкий споро убрался из гостиной...    
     И в Серове встревожено и подозрительно заурчал его мистический хищник. Поначалу Серов опасливо решил не давать покамест своему внутреннему зверю полную вольность, но вскоре всё-таки впал в соответствующее психическое состоянье. И вдруг Серов увидел самого себя именно таким, каким сейчас его воспринимала эта приблудная женщина...
     А незваная гостья напряжённо размышляла:
     «Тёртый калач. Староват, но ещё в соку. Жирка у него ещё нет, а только жилы, мускулы и кости. Удачливая и матёрая скотина... Но, вопреки своему профессиональному цинизму, этот наследник моей квелой Галки — ещё и романтик... А теперь он тщится столбовым боярином прикинуться. Аристократ хренов... Наверняка на покое сочиняет какую-нибудь назидательную дребедень, но отнюдь не стихи... Интересно: он сейчас кропает мемуары или роман? А коли — роман, то совсем он рехнулся, а мне будет легче...» 
     Шилов нарочито медленно прошагал к двери и, повернувшись к хозяину, сказал:
     - Я сейчас смиренно покину вас, господин! Но напоследок я хочу предупредить вас. Она — башковитая, но зазорная баба! Будьте с ней начеку. А зовут её Алёной Игоревной Скрябиной... Она — вероломна, хитра и суматошна... Она способна ввергать в неутолимую кручину!.. Вам надо остерегаться...
     И Алёна вдруг сварливо молвила: 
     - Ты всегда был прохиндей, балбес и трус! Ты опасаешься самых обычных тумаков, и ты в поместье уже привык робко трепетать попусту! Ты безмерно боишься потерять свою должность! И поэтому юлишь ты непрестанно... А я не желаю с тобой подловато вилять и мямлить. И дискутировать с тобой больше я не намерена!.. А сейчас, Тимофей, убирайся, как тебе велели! И не дерзай подслушивать! Разговор не для твоих кошачьих ушей. Иначе в наказанье придётся тебя, олуха, мутузить...
     Тимофей вопросительно глянул на своего хозяина, тот небрежно и коротко кивнул головой, и дворецкий, поджав тонкие губы, удалился без промедленья из гостиной, а затем плотно притворил за собой дверь. Алёна юрко повернулась к хозяину усадьбы и молвила смущённо и виновато:
     - Простите, что я не сдержалась! Но я довольно долго обитала в этом доме, и мне до колик и судорог осточертели дебаты с богомольным и надоедливым прощелыгой...
     И она, ожидая его реакцию на своё нарочито вызывающее поведенье, примолкла... И вдруг Серов явственно ощутил то, что сейчас начнёт он осознанно мылить логичными и связными фразами, хотя прежде в состояньи «мистического зверя» — при абсолютном господстве интуитивного наития — подобные раздумья были напрочь исключены... И Серов совершенно не понимал: горевать ли ему теперь или буйно радоваться такой неожиданной метаморфозе?.. И казалось ему, что полностью в нём исчезают противоречья между его подсознаньем и разумом, а воображаемая ипостась «мистического зверя» быстро превращается в подлинную сущность Серова... И вдруг Серов начал стыдливо опасаться того, что его нынешние преображенья стремительно близят его смерть... 
     И чёткие фразы спонтанных его раздумий, наконец, хлынули в нём:      
     «Сейчас она истерично закинет свою удочку. Но какая будет приманка на крючке? Наверное, сварганит она детскую байку о сокровищах и потаённых кладах моей сестры. И будет мне докучливо всучивать этот наивный миф...»   
     И вдруг почудилось ему, что она сейчас постигает его мысли...
     «На грубые посулы, — подумалось ей, — пожалуй, он сейчас не клюнет. Но самое интересное, что я действительно много знаю о крупных активах и завидных банковских счетах, которые ему не известны. А ведь на эти счета и активы он, как прямой наследник своей родной сестры, имеет законное право. И я готова честно продать ему важную финансовую информацию. Но такая сделка невозможна без его полного доверия. А он сейчас наверняка считает меня своекорыстной мошенницей... Однако, почему он упорно молчит?.. А ведь мне крайне необходимо ощущать все его реакции более явственно... И для выгоды мне необходимо самым утончённым образом использовать его несомненные проблемы с написаньем романа... Ведь он и корпит, и тужится над своими текстами... мусолит их...»
     А Серов радостно понял, что она нетерпеливо ждёт начала их доверительной беседы, и сладострастно он томил и мучил незваную гостью своим гнетущим безмолвием...   
     «Нет, этот проницательный и жёсткий невежа не начнёт сейчас говорить первым», — подумала она и вкрадчиво пролепетала:
     - Я покорно прошу приюта. Я измучена, еле ноги я передвигаю... я волочу их, будто дряхлая старуха-карга. Вероятно, стезя у меня такая... Я чувствую себя очень скверно...
     И внезапно ему подумалось: 
     «Наверное, в розыске она у полиции. Поганое у скиталицы поприще...»
     И после короткой запинки Алёна продолжила удручённо и тихо:
     - О, вы не беспокойтесь! Я и вправду была законопачена в таёжной глухой тюрьме, но теперь я чиста перед законом, поскольку я искупила всё... Полиция меня больше не ищет, не преследует. Но гнусное бремя моих финансовых познаний и полномочий отнюдь не обеспечило мне безопасности!.. Криминальные структуры с тупой яростью требуют скорейшего дележа вашего наследного достоянья и не приемлют моих резонных возражений... Я не ангел... и вовсе я не херувим, уж поверьте, — и она невесело усмехнулась, — но делиться со мной огромными барышами воровская стая не пожелает. Лихие бандиты, после полученья ими шальных денег, просто и без всяких затей укокошат меня. Однако окаянной шайке очень хорошо известны ваши давние и тесные связи, возможности и опыт. Ведь ваша умная сестра ради своей безопасности частенько хвасталась вашим служебным положеньем... Я, разумеется, не настолько пронырлива, как моя бывшая начальница, но я всё-таки умоляю вас взять меня под свою эгиду! Примите меня под своё покровительство! Я не стану для вас обузой и паразиткой...      
     Серов неопределённо пожал плечами, и она всполошёно подумала:
     «Да отверзи ты, наконец, уста... Не томи меня, охламон... Неужели ты всерьёз полагаешь, что нет у меня гораздо более действенных рычагов для тебя, нежели бабские слёзы и нюни?..»
     Он явственно ощущал её нетерпенье, досаду и страх и всё более наслаждался чужим страданьем...
     «Он болезненно хочет моего полного униженья, — помыслили она хотя и печально, но ясно и трезво, — ну что ж, я готова и на махровый подхалимаж, и на пресмыкательство. Беспочвенные мечтанья вкупе с иллюзиями для меня теперь смертельно опасны... Но при крайней нужде моя роль получится не хуже, чем в первоклассном театре... Эка невидаль... Я ведь могу искусно актёрствовать... Но уж тогда не взыщи...»
     И она кротким голосом произнесла:
     - Памятью вашей сестры я заклинаю вас! Прошу вас благосклонно внять моей скромнейшей просьбе... Я ведь уповаю на ваше благородство... Ничего другого мне уже не осталось. И вы — последняя моя надежда... Ведь благодаря именно моей бескорыстной жертве ваша сестра умирала в достойной обстановке. — Алёна едва не сказала «окочурилась». — Если бы не я, то хворую Галину судейские чиновники непременно упекли бы на вшивые нары в отдалённой лагерной зоне со скудной пайкой. Ведь проказливую шахиню могли бы запросто упрятать за прочные и ржавые решётки, ибо фискальные нарушенья в наших корпорациях были весьма многочисленны. Но я самоотверженно приняла удары и вину на себя... И вашу родную сестрицу увезли в эксклюзивный госпиталь, где она комфортабельно зачахла среди санитарок, фельдшериц и престижных врачей, которые сноровисто и нежно кололи богатой пациентке инъекции щедрейших порций морфия без примесей... И она не страдала от физической боли... И не было конфискации...
     И вдруг Алёна поперхнулась и нервозно умолкла, а затем она, не дождавшись от мрачного и надменного хозяина усадьбы ответной реплики, молвила:
     - Да и вам, несомненно, претили бы прокурорские дрязги и разборы с вашей сестрой. Успешной карьере не способствуют позорные свары с юстицией... особенно в недрах секретной конторы, в которой вы служили... А ведь меня в следственном комитете усердно спрашивали о тех пикантных слухах, которая ваша сестра беззастенчиво распускала о своих, — якобы сексуальных, — связях с вами... Речь шла об инцесте, о кровосмесительстве... Ваша отчаянная сестра сочиняла эти срамные и гадкие сплетни для призрака защиты от жутких поползновений криминальных групп... Брат-любовник способен, дескать, ради интимной связи с пассией-сестрой на гораздо более значительные усилья нежели просто брат... Скучно мне не было... Не надо мною бестактно пренебрегать!..
     И Серов невольно содрогнулся от омерзенья, но полностью он ещё не понимал, что именно было ему сейчас отвратительно...
     «А вот теперь начнёшь ты, наконец, со мной балагурить, сукин сын...» — подумалось ей, — и вскоре он, действительно, заговорил проникновенно, снисходительно и мягко:
     - Я бесконечно благодарен вам за услуги, оказанные моей незабвенной сестре. Мне было бы чрезвычайно тягостно, если бы моя сестра вдруг умерла в тюремном заключеньи при дефиците лекарств и заботы... Но ведь вполне вероятно и то, что моя сестра, действительно, не была повинна в тех досадных казусах и инцидентах, за которые сурово вас покарали. Решенье судебной коллегии могло оказаться совершенно объективным...
     - Позвольте мне сесть, — попросила она...
     Он спохватился и разрешил:
     - Конечно, садитесь, где вам удобней.
     И она прикорнула на краешке массивного стула возле распахнутого окна, а Серов неспешно и осанисто расположился в мягком кресле супротив её и вдруг украдкой вздохнул...
     Она с горечью усмехнулась и сказала:
     - Неужели вы всерьёз полагаете, что ваша сестра при её неуступчивом характере и въедливом разуме могла бы позволить мне свободно совершать фондовые аферы и бюджетные махинации при полном игнорировании её директорской воли?.. Галина была прекрасным провокатором и отлично умела спекулировать на резких колебаньях биржевых курсов, рейтингов, индексов и на прочей белиберде... 
     И вдруг Серову ярко вообразилось смугло-матовое лицо младшей сестры: высокий лоб с чёрными завитками волос, большие карие глаза с длинными ресницами, чувственно-изящные губы, прямой нос и чёткие линии подбородка. Сестра была пикантно красива, но её разум и воля были незаурядны. Оскал белых и крепких зубов Галины впечатлял всех, но при этом она от природы была весьма осторожна и всегда умела держать себя достаточно дипломатично. Но азарта и дерзости у неё всё-таки хватало... Нет, Галина не могла допустить, чтобы её подчинённые пренебрегали её сужденьями и волей! И поэтому на фирмах у Галины системы электронного и взаимного контроля всегда были безупречны...
     Серов не сразу решил, что именно ему ответить нежданной гостье. Сначала вздумалось ему прикинуться незатейливым простачком, который не способен постигнуть сложную натуру своей сестры. Но затем его кривлянье перед сирой и нищей бродяжкой показалось ему крайне унизительным, и он сказал совершенно искренне:
     - Нет, я вовсе не хочу утверждать, что моя сестра была раззявой! Наоборот, она в рыночной торговле и в производстве товара всегда была дотошной, внимательной и скрупулёзной. Кто угодно, но моя сестра — отнюдь не разиня! Манипуляций над собою допустить она не могла... Но ведь и вы, очаровательная милочка, не производите впечатленья куклы-марионетки, которую для мошенничества можно использовать вслепую! Из люльки вы уже давно вылезли, и нянька с ясельным горшочком вам уже не нужна! Я отдаю вам должное, хотя и не склонен относиться к вам с пиететом... Вы прекрасно понимали, на что именно вы согласились. Вы без иллюзий оценивали степень своего риска! Вас не подвергали гипнозу и изуверским пыткам! И вы, наверное, получили за свои зазорные услуги более чем щедрое вознагражденье!.. Я — не скупердяй, но в серьёзных делах нужна ясность! И я, как юрист, хорошо знаю, что жуликов за групповую уголовщину карают более строго, нежели за преступленья, совершённые в одиночку... Какова ваша цель?.. Неужели вы требуете компенсацию?
     Алёна кивнула головой и подумала:
     «Он сейчас мне прозрачно намекнул, что не обязан мне даже крошечной толикой благодарности... Но всё-таки он уже залопотал... И, значит, он ещё и запоёт, и запляшет... Он сейчас почти без обиняков мне заявил, что в своей нищете я виновата сама. Не сумела, дескать, сохранить своё достоянье... Весомый аргумент, но тебе, липучей заразе, ещё рано ликовать... Ведь я — не контужена, и с головой у меня всё в порядке... Я теперь знаю, чем тебя, шельмеца, брать... Ты ещё получишь от меня звонкую оплеуху... У тебя — четыре слабости... Ты ещё далеко не стар, и от праздности и скуки ты обязательно захочешь активных действий... Ты фанатично сочиняешь роман, и теперь ты надсадно мучаешься над его фабулой и канвой... И хотя никогда ты не спал со своей окаянной сестрой, но втайне ты извращённо и жадно вожделел к ней... И ещё: ты способен меня полюбить...»
     И вдруг Серов понял, что она, созерцая его лицо, прикидывает мысленно, готов ли он самоотверженно и пылко влюбиться в неё. А взор у неё был ясен, спокоен и глубок; и Серов различил в ней неуловимое, но бесспорное сходство со своей младшей сестрой. И вскоре он явственно ощутил, что он, действительно, способен полюбить свою назойливую гостью... А затем ему подумалось о том, что нынешние событья могли бы оказаться превосходной завязкой для его психологического романа. И Серов ощутил задорный интерес к дальнейшим происшествиям, а затем, молодцевато ухмыляясь, произнёс негромко, иронично, но чуть напыщенно:
     - Я, разумеется, дам безопасный приют верной наперснице моей младшей сестры. Я стану для вас паладином и рыцарем, ибо я доселе романтически чту древние легенды и традиции! Ведь я не позволил вытравить из себя офицерскую честь... И я чую, что вы, действительно, опасаетесь за свою жизнь. А я хорошо умею отличать подлинный ужас от его искусной имитации. Вы обретёте в моём тереме спокойную гавань. Вы симпатичны мне.
     И Серов в ожиданьи благодарственных излияний умолк, и она с облегченьем подумала:
     «И ещё тебе крайне интересно, что именно выспрашивали в следственном комитете о твоей кровосмесительной связи с собственной сестрой... Ты, похоже, не знал, какие позорные слухи распускает о тебе сестрица... И теперь ты, вероятно, опасаешься того, что эти облыжные и скабрезные наветы могли невзначай добраться до твоих боевых товарищей и до высшего начальства... А сейчас ты, будто целебного бальзама, ожидаешь порцию моей благодарности. Изволь, ты немедля получишь щедрую дозу моей хвалы...»
     И слёзы Алёны артистично увлажнили её глаза, и она внятно и растроганно прошептала:
     - Я безгранично вам благодарна...   У меня даже слезинки капают... И вы, право, не останетесь в накладе. Ведь искренняя доброта не пойдёт насмарку. Воистину, вы спасли мою жалкую жизнь, и я с умиленьем начну на вас молиться... И я сердечно рада снова очутиться в доме, где в лучшие времена я была счастлива...
     И она кротко и тихо всхлипнула, а затем умоляющим тоном прощебетала:
     - Я уже давно — не капризная кокетка, и буду я здесь бесконечно рада любой захудалой и пыльной каморке! И всякому сорному и утлому закутку... Но ваша хлебосольная сестра всегда поселяла меня в бельэтаже. И я привыкла смотреть в окно на горные пики...
     И он галантно и басовито ей заявил:
     - Я прикажу вас поселить в апартаментах моей младшей сестры, ибо её комнаты и доселе нетронуты. Там в изобилии сохранились флаконы и тюбики первоклассной парфюмерии вкупе с драгоценным дамским барахлом. Параметры вашей фигуры точно такие же, как у моей талантливой сестры! Повар и слуги поступают отныне в ваше полное распоряженье. Меню к нашему совместному обеду вы, пожалуйста, закажите сами. Я сейчас к вам пришлю моего дворецкого Тимофея! Попробуйте с ним поладить. Я не допущу кутерьмы в моём доме.
     И Серов неторопливо поднялся с большого мягкого кресла, а затем он пружинисто и бесшумно удалился прочь; парадную дверь в гостиную оставил он распахнутой настежь. И Алёна вдруг услышала, как он зычно и выспренне повелел слуге: 
     - Ты немедленно оповести мою челядь, что Алёна Игоревна остаётся в моей усадьбе на правах почётной гостьи! Тебе, Тимофей, надлежит хорошенько это запомнить и более не кукситься... Любой лепет её — это мой непререкаемый приказ для вашей лакейской братии!..  Пусть шустро приготовят для неё покои моей сестры... И ты учти, что я теперь направляюсь восвояси, и там я пару часиков подремлю. Не смей меня беспокоить!
     И вскоре в гостиную к Алёне вернулся подчёркнуто предупредительный дворецкий...

  5

     Шилов замер перед сумрачной Алёной в почтительной позе, и попытался он различить на лице незваной гостьи гримасу гонора, кичливости и спеси. Но ничего похожего дворецкий не разглядел... Перед ним, печально обмякнув, сидела на антикварном стуле смертельно изнурённая женщина в тщательно заштопанной одежде с облинялыми лоскутами и заплатами. И внезапно Шилов понял, что Алёна мечтает сейчас только о том, чтобы после горячей, парной бани рухнуть на чистую постель и забыться безмятежным сном... И Шилов решил немедленно помириться с нею, ибо ссора с женщиной, которая вопреки его изветам и клевете сумела вдруг обрести немалое влиянье на их вельможного хозяина, показалась ушлому лакею весьма опасной. И теперь дворецкий мысленно укорял себя за то, что он за время своего достаточно продолжительного знакомства с Алёной так и не удосужился её постичь...
     Он искренне считал её воплощеньем немыслимых грехов, извращений и пороков, а её тело мнилось ему гадким сосудом и вместилищем нечестия. И теперь вдруг болезненно ярко вообразились ему адские муки умершей его хозяйки: рогатые черти с копытами и хвостами окунали нечестивую плоть в чаны и котлы с бурно кипящей смолой, а затем с бешеным хохотом поджаривали исковерканное и грешное обличье на углях и на большой чугунной сковородке. Но постепенно образ мёртвой хозяйки улетучился из болезненно жестоких грёз и мечтаний внешне безмерно почтительного лакея, и Шилову вдруг вообразились отвратительные и сексуальные пытки, которым черти обязательно подвергнут Алёну в своём адовом пекле. И Шилов, — хотя он великолепно владел мимикой своего лица, — почмокал тонкими губами плотоядно, развратно и алчно... И Алёна, заметив краешком глаза столь необычайное шамканье извилистых лакейских губ, вдруг нервно и судорожно встрепенулась, и вскоре оторопело встревоженный дворецкий почти физически ощутил её непомерные волевые усилья, с которыми она изгоняла из своего тела усталость. И очень быстро истинная усталость сменилась у Алёны всего лишь видимостью полного изнеможенья, а затем незваная гостья нарочито беспомощно пролепетала: 
     - Мой любезный Тимофей Захарович, вот я и снова здесь. И я, поверьте, уже ни капельки не сержусь на вашу странную нелояльность ко мне. Ведь я больше не оспариваю ваше право презирать меня, хотя прежде я никогда вас не обижала и не коробила. Разве я хотя бы один разочек была с вами надменной? Но вы имеете совсем другие критерии оценки человека, нежели я... И я ценю вашу рачительность…   
     И она лукаво и придирчиво посмотрела ему в лицо, и вдруг она явственно ощутила, что он искренне, – хотя и невольно, – благодарен ей за учтивость. Он растроганно улыбнулся и пробурчал:
     - Право, я смущён. Но вы не стесняйтесь меня… Я сейчас прикажу, чтобы чертоги покойной хозяйки привели для вас в абсолютный и стерильный порядок…
     Алёна согласно кивнула головой и отозвалась:   
     - Я прикатила сюда вовсе не для того, чтобы затевать оголтелую распрю. Я не ищу препирательств… Уж простите меня, Тимофей Захарович, за те грубые эпитеты, которыми я в сердцах вас обхаяла. Давайте прекратим зряшную хулу! Но нам обоим пока не надо афишировать наше примиренье и вероятный союз. Мы покамест будем старательно симулировать нашу вражду. Ведь наш хозяин до жути подозрителен… Рецидивы профессии пока ещё дают о себе знать… Я предлагаю вам, Тимофей Захарович, поладить со мной на этом…    
     И Шилов на всякий случай, из привычки к осторожности вдруг мастерски изобразил на своём лице лучезарную радость. Но Алёна, распознав интуитивно нарочитость его радости, предостерегла его:
     - Вам не стоит со мной притворяться. Для того, чтобы наверняка облапошить другого человека, необходимо сначала обмануть самоё себя. – А затем после короткого молчанья она, протяжно вздохнув, присовокупила: – Простите меня за неуместную сентенцию! Я ведь категорически не желаю ничего преступного! Я просто смиренно прошу вас уберечь меня от каверз и подвохов со стороны здешней ехидной челяди. Ведь я – не преступница, и я никогда не была ею! Просто я очень не хотела, чтобы Галина, как чахлая крыса, околевала в паршивом изоляторе на скрипучей и жёсткой койке. И поэтому всю вину я взяла на себя… Но ведь и вам, Тимофей Захарович, грешно сейчас пенять на вашу покойную хозяйку!    
     И Шилов с нечаянной даже для самого себя заботой о ней вдруг промолвил:
     - Вам сейчас нужно хорошо выспаться. У вас уже язык заплетается. Но даже самая лёгкая дремота, несомненно, освежит вас. Апартаменты для вас будут полностью готовы уже через двадцать минут.    
     И вдруг она нервозно спохватилась:
     - Но мне же поручено составить меню к обеду! Хотя менее всего мне сейчас нужна парадная трапеза… Но теперь делать нечего!.. Пусть нам состряпают украинский борщ с молодой, но жирной говядиной, крупно нарежут на большом блюде ветчину, сало и сырокопчёную колбаску, а затем на стол подают баранье рагу со  свежей  картошкой, с артишоками и с густым соусом из чёрного перца. И пусть завершат наш обед ломтики поджаренной форели или осетрина в кляре… Не забудьте густую сметану, и красное натуральное вино из Тамани… У меня в крови не хватает гемоглобина…    
     И Шилов одобрительно произнёс: 
     - Вы угадали, что наш барин не слишком привередлив в еде. Заморские яства и деликатесы явно ему не по желудку! Наш хозяин будет весьма доволен теми скромными кушаньями, которые вы сейчас избрали. Но много он, конечно, не съест, поскольку он теперь мается на строгой диете. У нас обедают в два часа пополудни.      
     Она понятливо кивнула головой и проговорила:
     - Время и порядок принятья пищи менять мы, конечно, не будем. В чужой монастырь не прутся со своим уставом…   
     И Шилов миролюбиво ей проворчал:
     - Я всё понимаю и смекаю… Но я хотел бы надеяться, что меня не турнут отсюда…   
     - Всего доброго вам, – промурлыкала она, – и, пожалуйста, не держите на меня зла. Мы вместе ещё хлебнём из праздничного кубка! Мы, ликуя, выпьем заздравную чашу!.. И я больше не буду чопорной с вами… Но сейчас я не смею вас обременять!..      
     И он церемонно, но слегка юродствуя, поклонился ей в пояс, а затем направился прочь из гостиной. Алёна пристально поглядела на его ссутуленную спину и вдруг подумала: «Мне крайне необходимо покемарить, поспать… Хотя бы глоточек безмятежного отдыха… Ведь моё положенье пока ещё зыбко. Мне нужны силы. Но ежели я за обедом не совершу непоправимой ошибки, то я гарантирую себе безопасное обитанье в этом горном ареале… Надо поменьше трындеть и хныкать...  Сейчас после контрастного душа с ароматным гелем я свалюсь в накрахмаленную постель и буду два часа дрыхнуть… А потом – косметика, макияж, грим и помада…»
     И невольно она смежила уже неподъёмные веки, и вдруг она услышала, как Шилов аккуратно притворил за собою дверь…

6

     Серов за столом в личном кабинете подробно записал свою беседу с Алёной в большую коленкоровую тетрадь, а затем упрятал наброски романа в сейф. После рассеянного блужданья по кабинету Серов уселся на мягкий диван и крепко задумался…
     Он смутно ощущал, что в его сознаньи, психике и личности вдруг произошли чрезвычайно важные измененья, но он ещё не постиг, какие именно… А с ним всего лишь пару мгновений назад случилось то, что его периодические, временные состоянья «мистического зверя» стали, наконец, его подлинной сутью. Но всё-таки частица прежнего человека ещё сохранялась в нём…
     Но теперь отставного генерала более всего волновали слухи, которые бессовестно распускала его младшая сестра. Он уже не сомневался в том, что эти позорные пересуды и сплетни достигли его товарищей и начальства. И, разумеется, достоверность столь важной информации была хотя и негласно, но скрупулёзно проверена. Были составлены протоколы, депеши, сводки и рапорты, а затем все эти документы бдительные секретари в погонах бережно подшили в папку с его персональным досье…
     «Удружила мне ушлая сестричка, – подумал он, – не погнушалась она даже клеветою. А вдруг, – и Серов сладострастно оцепенел на просторном и мягком диване, – сестра просто выдала свои сексуальные мечтанья за действительность. Ведь такие скандальные слухи не могли бы значительно увеличить безопасность моей окаянной сестры. Хотя, разумеется, люди всегда боялись тех, кто в принципе не имеет моральных и нравственных препон. А криминальные авторитеты могли бы до печёнок уверовать в то, что боевой и засекреченный генерал способен жесточайшим образом отомстить бандитам за свою родную сестру, которая вдобавок оказалась его любовницей… Но вдруг сестра всё-таки угадала те мои кошмарные чувства, которые я старательно, – хотя и тщетно, – таил внутри даже от самого себя? А вдруг она согласилась бы на извращённую взаимность?.. Неужели то безмерное наслажденье, которое я считал немыслимым, было всё-таки мною достижимо?..» 
     И вдруг ему вообразились неистовые наслажденья с его собственной сестрою… А затем ему подумалось о том, что если бы он с предельной откровенностью вдруг описал в своём романе все эти эмоции, ощущенья и событья, то его книгу нормальному человеку было бы стыдно читать… 
     А вскоре он мрачно и злобно кручинился о том, что по нравственным соображеньям он упустил своё бурное наслажденье с сестрою. И чудилось ему, что его неприкаянная сестра горько упрекает его с небес за верность моральным заветам и догмам… 
     И, наконец, в воображаемых сценах буйных и извращённых услад младшая сестра его начала превращаться в Алёну. И Серов принялся нервно, сладострастно и воспалённо размышлять о том, что его незваная гостья до странности похожа на его умершую сестру.
     «Да, во внешности у них, пожалуй, не очень много сходства, – подумалось ошеломлённому Серову, – но внутренне они разительно похожи… Галина придирчиво выбрала себе в наперсницы своего интеллектуального и нравственного двойника; для неё были характерны подобные экзерсисы… Как, впрочем, и для меня… А ведь роман у меня получится грандиозный, не чета банальным шпионским детективам…»
     И Серов, постепенно успокоившись, улёгся и удобно, и вальяжно на правый бок, а затем быстро и крепко заснул в ярких мечтаньях о своём писательском успехе. И приснилась ему гуманитарная конференция, на которой выступал он с рефератом на испанском языке и стяжал не только долгие аплодисменты, но даже овацию. Затем приснилось ему, что пузатые и рыжие попы в чёрных рясах обвенчали его в древней купольной церкви с бесноватой и юркой шаманкой, похожей на его младшую сестру. Такую колдунью повстречал он однажды в сибирской тундре…

7

     Тимофей и одёргивал, и струнил господскую челядь уже без обычной своей кичливости и даже почти вежливо, но подчинялись ему более охотно и ретиво, нежели прежде. И вдруг ему чрезвычайно понравилась его показная учтивость со своими подчинёнными… Тимофей начал неосознанно приобретать замашки и манеры своих господ… 
     И вдруг его мысли об Алёне стали болезненно назойливы. Он тщательно и нервно обдумал свою беседу с нею и решил, что ничего лишнего он не сболтнул. А затем он начал тревожно кручиниться о том, что не сможет он подслушать во время обеда судьбоносную и роковую беседу своего хозяина и незваной гостьи… Тимофей не сомневался в том, что за этой господской трапезой определится его судьба…   
     А после ванны и студёного душа благоуханная и чистая Алёна свалилась нагишом в накрахмаленную постель и перед тем, как позволить себе крепко заснуть, подумала:
     «А ведь хозяин этих хором специально не даёт мне выспаться. Этот помпезный обед нужен мне сейчас, как коклюш ребёнку. Мне теперь достаточно сожрать четыре чёрствых пирожка с ливером. А свои яства пусть лопает сам… Но пренебрегать и манкировать мне пока нельзя… Наверное, он полагает, что я от бессонницы останусь и впредь не вполне адекватной, и желает из меня споро выудить очередные порции весьма актуальной для него информации… Так вот: дуля, кукиш тебе… Ядрёный шиш с тумаками и прихлопом… Я ещё не пала столь низко… Один час мне потребуется на грим, гардероб и парфюмерию… А ещё верней, на макияж мне нужно полтора часа… Итог: на отдых мне отведено чуть более трёх часов… Маловато, но всё-таки я не просплю, как нерадивая цаца и лялька. Хотя дворецкий из вредности не притопает сюда, в эти аляповатые чертоги, чтобы дружески растормошить меня к нужному сроку… Мне важен вовсе не результат, но безупречность моих действий в теченье самого процесса… Одеяла и пледы всегда здесь были из шерсти молодых верблюдов, но перины чересчур пышные… В опочивальне ещё сохранились запахи прежних благовоний…»
     И Алёна, ощупав кончиками пальцев бледно-голубой пододеяльник, плотно укутала своё нагое тело, а затем она уронила чуть влажную голову на тугую подушку в белой наволочке и крепко заснула…

8

     Вычурная столовая была модным столичным дизайнером отделена с несомненной претензией на готический стиль; на высоких оконных витражах были изображены сцены Благовещенья, Рождества и поклонения волхвов. На мозаичном полу ярко красовались узоры пёстрых осенних цветов. Приторно пахло лавандой… Овальный дубовый стол покрывала золотистая парчовая скатерть, заставленная старым русским фарфором. Серебрились ножи, вилки и ложки; тускло мерцали разнообразные хрустальные сосуды, и темнел на средине стола высокий глиняный кувшин с ледяным бруснично-ежевичным компотом… Возле дальней стены почтительно замерли двое бородатых верзил-официантов в белых лайковых перчатках и в розоватых фраках…
     В трапезную бесшумно проскользнул напыщенный дворецкий Тимофей в чёрном  парадном костюме и повелительным жестом прогнал официантов вон. Громоздкие напольные часы звонко пробили два часа пополудни, и в тихую столовую порывисто вошла Алёна, одетая в чрезвычайно дорогое, но подчёркнуто скромное платье с маленьким декольте. Но её шее багряно краснели коралловые бусы. Ажурные чулки на её сильных ногах были телесного цвета, а новые туфли на высоких каблуках отливали чёрным лаком. Её причёска была изысканно-гладкой и очень похожей на ту, которая несказанно красила прежнюю, – уже почившую в бозе, – хозяйку усадьбы… 
     Алёна плавно подошла к окну и сквозь цветное стекло посмотрела на горные пики и на скалистый хребет. Витражные стёкла в столовой были прочными и толстыми…
     «Да, – подумал Тимофей, глядя ей в спину, – в нашей гардеробной ещё имеется много обуви и нарядов, которые прежняя хозяйка ни разу не надевала. Госпожа Алёна не по-христиански грешит чистоплюйством, и поэтому она брезгует облачаться в чужие, хотя и постиранные прачкой обноски… Она напялила на себя только новые вещи… А нижнее бельё на ней, конечно, абсолютно стерильно…прямо из магазина или модной лавки…»
     После этих мыслей дворецкий негромко обратился к Алёне, стараясь, чтобы ни единая нота в его голосе не прозвучала фальшиво или фамильярно:
     - Всё ли у нас в порядке, милостивая госпожа? Я старался соблюсти всё. И я надеюсь, что мне удалось вам потрафить…    
     И вдруг Алёна, не оборачиваясь, дёрнула невольно плечами, и Тимофей сразу умолк, поскольку он досадливо заметил, что гостью весьма покоробило простонародное словцо «потрафить». Доселе этого вульгарного выраженья не было в его лексиконе… 
     Затем Алёна, глядя по-прежнему в цветное окно, молвила:
     - У вас, любезный Тимофей Захарович, вдруг появился некорректный жаргон. И моментально стало заметно, что в этом прелестном гнезде поселился новый хозяин… Галина была утончённой стервой и не терпела уличной фени…  А ваше словечко сильно отдаёт подворотней, площадью и казармой; оно допустимо в устах только грубого и матёрого прапорщика…
     На миг она задумалась, а потом присовокупила:
     - Впрочем, хорошо, что выразились вы именно так, ибо я теперь поняла, с кем предстоит мне вкушать пищу. А то у меня вдруг возникло дикое ощущенье, что Галина вовсе не покинула земную юдоль и вот-вот примчится к нам своей летучей походкой. Полное дежавю!.. Но в тех угарных и оргических сутках была своя прелесть!.. Любовные фантазии, экспромты и импровизации! А нынче, – и она скорбно усмехнулась, – иные проблемы… Вместо престижного эскорта – тюремный конвой и этапные заплесневелые вагоны!.. Стряслись кардинальные перемены…      
     - Да, времена и обстоятельства разительно изменились, – резонно согласился Тимофей; а затем он сделал пару жевательных движений нижней челюстью и сказал: – Госпожа Галина была мужественным и храбрым человеком. И даже в критические и кризисные дни она не позволяла себе казаться взбалмошной и сварливой…      
     И Алёна, повернувшись к нему, осведомилась рассеянно и хмуро:
     - Так ли кулинары приготовили обед, как я просила?   
     Тимофей осклабился и ответил:
     - Все пищевые продукты сварены и зажарены именно так, как вы велели. Ваше меню полностью и точно соблюдено, а старые бутылки с таманским вином уже приготовлены.      
     - Наш харизматичный хозяин уже слегка опоздал, – посетовала она и хищно прищурилась, – он заставляет себя ждать. Он – не пунктуален!.. Что ж, – и она украдкой вздохнула, – он теперь имеет на это неотъемлемое право! Ведь я нынче – всего лишь нахлебница и лизоблюдка…       
     Тимофей, не возражая, пытался молча обуздать в себе мысли, которые вдруг всколыхнулись и замельтешили в его сознании. Но, однако, дворецкому не удалось унять свои нахлынувшие мысли, и он принялся думать ожесточённо и ясно:   
     «Неужто ты полагаешь, что твоё прежнее положенье было здесь менее позорным? Превратиться в куклу и зазнобу развратной бабы… Нет, хорёк, ты обязана понять, что смазливая мордашка – это не причина для оправданья греховных проказ… Сволочь ты ядрёная… Хотя имеется в тебе неизъяснимая прелесть… Не попрёшь против явного факта…»
     И вдруг ему показалось, что наитием она проникает в его мысли, и мельком он глянул на её скорбное лицо, а затем, слегка пошатнувшись, отпрянул назад. И она по этим его движеньям постигла, что он боится сейчас её проникновений в его мысли. И, как только она это сообразила, она поняла, что он думает о ней плохо…
     «Ах, драповый чертяка, – вдохновенно размышляла она, – всё-таки, шельмец, ты осмелился попрекать меня связью с Галиной. А ведь ты уже начал притворяться ласковым паинькой. Симулировал свою угодливую и прыткую приязнь ко мне. Напускал на лицо симпатичные гримасы. Но я внушила тебе бессознательный страх перед моим нечаянным проникновеньем в твои окаянные мысли, и вдруг наитием я поняла их…»
     И она победоносно и гордо посмотрела на Тимофея, и тот начал обескуражено и робко переминаться перед нею. Затем она порывисто поворотилась от него и, глянув в окно, подумала:
     «А ведь я, пожалуй, сейчас открыла всеобщий закон пониманья людей... Если вдруг я внушу человеку бессознательную боязнь того, что я способна проникнуть в его мысли, то я, действительно, постигну их… Всякий страх в интеллектуальной сфере всегда действует предательски… Совершенно ясно, что хитрый дворецкий Тимофей очень боится потерять свою завидную должность. Ведь его непререкаемая власть в усадьбе делает его чрезвычайно влиятельным и в деревенской религиозной общине. Я ручаюсь, что втайне он мнит себя пророком. Не ниже мусульманского пророка Мухаммеда… Умора… Но ведь у Мухаммеда большую часть его жизни количество адептов и приверженцев не было значительным… И даже если Тимофей, действительно, непритязателен и скромен, то я, всё равно, буду с ним вести себя так, будто он уже полностью захвачен маниакальным стремленьем к славе великого религиозного реформатора, проповедника и ритора… И в нём обязательно появится эта болезненная одержимость…»   
     И вдруг Алёна изумилась тому, насколько сильно она внутренне изменилась после своего последнего пребыванья здесь. Эти перемены показались ей колоссальными… И она, пройдясь кругами по столовой, придирчиво посмотрела на себя в большое венецианское зеркало, висевшее на дальней стене. А вскоре Алёна весело и облегчённо вздохнула, поскольку она решила, что её внешняя прелесть за время мытарства почти не обрела изъянов…   
     А затем она перед зеркалом размышляла о том, что её внутренне преобразила к лучшему только смертельная опасность. А крайнему риску подвергали Алёну обширные познанья в финансовых, деловых и спекулятивных секретах бывшей её хозяйки. «Наша доморощенная, замурзанная и зачуханная мафия, – подумалось Алёне возле зеркала, – пока не даёт мне спуску. Ведь Галина была чересчур азартна… Но теперь у меня появился надёжный защитник. Он способен и готов беречь и оборонять меня… Но ссориться с Тимофеем – это нерасчётливо, ибо распри мне сейчас ни к чему. Мне нужно обласкать, приголубить и поощрить дворецкого. И я брюхом чую, что он поддастся на мои коварные  посулы… А воля его, возможно, вскоре сломается и рухнет…»
     И она порывисто повернулась к Тимофею, и снова он поразился её странному сходству с недавно усопшей от быстротечного рака хозяйкой усадьбы… «А вдруг и эта волшебница и ведьма, – подумалось ему, – заражена неизлечимой онкологией?.. И растёт у феи кошмарная опухоль… Неужели и эта дивная колдунья станет от хворости одутловатой и обрюзгшей?.. Меланхоличный получится курьёз…»
     И вдруг дворецкий несказанно удивился своей жалости, которую, несомненно, готов он питать к Алёне, если та опасно заболеет и окажется накануне летального исхода. Тимофею невольно воображались трогательные сцены сердечной его заботы о смертельно больной гостье, и он искренне умилялся своей доброте. И он безмерно удивлялся тому, что он почувствовал в себе природную отзывчивость, о которой прежде он даже не подозревал. Он всегда оценивал самого себя, как человека весьма практичного, хотя и благочестивого до суровости. Он гордился своей непреклонностью к еретикам, а таковыми он считал всех обитателей планеты Земля за редким исключеньем особо почтительных к нему людей. Но заядлыми и крамольными грешниками мнил он буквально всех, даже самых беспрекословных членов религиозной общины из его захолустной, глухой деревни. Однако в число охальников и грешников он с лицемерной и ханжеской самокритичностью включал и самого себя; при этом он спесиво гордился своей объективностью и беспристрастьем к самому себе. И он уже свято поверил в то, что его лёгкие порицанья самого себя дают ему полное и неотъемлемое право на беспощадность и подлость по отношенью к другим людям…             
     Тимофея вдруг ошеломило и потрясло внезапное проявленье у него зряшного чувства собственной врождённой доброты; восприятье дворецким самого себя стало неясным, зыбким и болезненно неопределённым. А вскоре он перестал понимать, кто, в сущности, он такой?.. И затем показалось ему, что его личность напрочь утратила все свои характерные свойства, и почти сразу его собственная воля совершенно исчезла; вдохновенная Алёна моментально ощутила это наитием…
     А затем у неё появилось бесовское желанье всегда иметь для своих целей безропотно-покорную, но чрезвычайно опасную для прочих людей марионетку или куклу... А дворецкий Тимофей, – очень кстати для её такого намеренья, – был жесток, расторопен, пронырлив и гибок… И нынче обнаружились у него весьма полезные ей психические комплексы… И Алёну начали искушать сильнейшие соблазны безмерной власти…
     И вдруг Алёне подумалось о том, что она состоит не только из памяти, плоти, чувств и мыслей, но также из таинственной и пока ещё не определённой субстанции, которая позволяет постигать наитием других людей... И Алёна мысленно обозвала эту реальную для неё субстанцию собственным термином: «загадочная ипостась». Но растущий соблазн владычества полностью в ней заглушил на время все дальнейшие попытки классификаций новых психологических категорий, качеств и сущностей…
     В её воспалённом воображении начали вдруг роиться сцены всеобщего раболепия перед нею; на мгновенье она устыдилась этих своих мечтаний. Но ей уже безмерно надоело постоянно ощущать себя затравленной и бесправной тварью, и вдруг болезненно ей захотелось немедленной компенсации за свои долгие пресмыкательства. И Алёна мысленно приказала себе: «Теперь я обязана держать себя так, чтобы он фанатично сам пожелал собственного превращенья в мой безропотный и точный инструмент… в деталь моей конструкции… в моё надёжное и самоотверженное оружье… Я сейчас должна совершить всё необходимое для того, чтобы навеки он холопски и неистово влюбился в меня, но, однако, ничего не требовал взамен за свои услуги…» И сразу после этой чёткой и ясной команды самой себе вдруг начала Алёна говорить и действовать без всякого участия своего рассудка… 
     И ей показалось, что в ней уже полезно действует та мистическая сущность, которую она сейчас поименовала «загадочной ипостасью». Алёне стало легко и комфортно, и вдруг появилось у неё азартное и приятное волненье и, – самое главное!.. – абсолютная уверенность в неминуемости скорой удачи. А затем Алёна явственно ощутила, что взоры её стали вдруг точно такими, какими она, оголодав, созерцала деликатесные кушанья в своей тарелке. И Алёна томно и властно молвила: 
     - Ах, Тимофей Захарович! Вероятно, вам уже скучно притворяться, что вы млеете от радости, внимая очередному фарсу или вздору капризных выскочек. Ведь те ушлые остолопы, кто в газовые витязи или в бензиновые князья скакнули сразу из болотной грязи, часто совершенно несносны! У таких наглых прыгунов из плебейского племени гораздо больше снобизма и спеси, нежели у природных аристократов. Я великолепно знаю их прослойку, поскольку однажды мне довелось очутиться в их среде. Случайно, конечно, но я попала в их банкирски-нефтяную сферу, и в их элитарном сонме я была точно такой же, как они… Однако меня, в отличие от них, угораздило вляпаться в штрафной изолятор, в тюрьму и в лагерную зону, где лакомством иногда мне мерещилась жидкая и гнилая баланда! И я стала иной… Поневоле на жёстких нарах в бараке сделаешь кардинальную переоценку приоритетов, критериев, идей и притязаний… И я обрела стержень!.. Верьте только мне, любезный Тимофей Захарович! Мы – одного сапога пара!.. Мы – одна шайка-лейка… Внимайте мне с полной покорностью, с ретивым усердием и без претензий…      
     И вдруг она изумилась перемене в своём голосе, который уже приобрёл волхвующие и хрипло-шаманские интонации. Она широкими кругами прошлась по столовой, а затем негромко, но внятно повелела: 
     - Присядьте на стул, Тимофей Захарович, и абсолютно расслабьтесь.   
     Она с трепетом ожидала выполненья своего приказанья и уповала на безмерно желанное чудо… И вдруг дворецкий с радостью уселся на стул возле окна и мгновенно обмяк. И сразу она слегка, но победно разинула рот, чтобы, немедля, начать свои корыстные внушенья, но в столовую осанисто вошёл Серов в чёрных просторных брюках, в сиреневой шёлковой блузе и в замшевых мягких туфлях… 

9

     Алёна горделиво и радостно подметила то, что угодливый дворецкий Тимофей при появленьи своего хозяина не вскочил с обычным подобострастием со стула и не изогнулся в церемонном полупоклоне, но остался сидеть возле окна расслаблено и неподвижно. «Значит, – весело сообразила она, – дворецкий уже абсолютно мне покорен. Я охмурила его… Однако мне сейчас нельзя допустить, чтобы хозяин это заметил. Необходимо срочно изменить ситуацию…» 
     И Алёна быстро прошептала дворецкому на ушко:
     - На короткое время, Тимофей, ты побудь прежним. Будь, как встарь, неторопливым, плутоватым и степенным. Но ты навеки запомни, что именно я отныне – твоя всевластная хозяйка. Вставай и служи.   
     И Тимофей, вскочив проворно со стула, произнёс негромко и слегка жеманно:
     - Я почтительно рапортую вам, уважаемый Вадим Ильич. Всё в полном и безупречном порядке… Яства приготовлены отменно вкусно… Я сам дегустировал их… 
     А Серову вдруг настолько захотелось показаться Алёне барственным, высокомерным и властным, что он, занятый всецело своим актёрством, не сумел в эти миги осмыслить достаточно явных и странных перемен в поведеньи своего дворецкого. И, в придачу, крайне пунктуальный хозяин усадьбы вдруг устыдился своего опозданья к обеду… 
     А опоздал он потому, что придирчиво и прилежно он выбирал себе одежду к предстоящей трапезе. Ведь ему очень хотелось облачиться именно так, чтобы и щегольнуть перед зоркой и умной гостьей достоинствами своей фигуры, в которой ещё не было даже намёка на излишний жирок, и, одновременно, показаться влиятельным, солидным, хотя и опальным вельможей. И ещё хотелось ему подчеркнуть свои одеяньем, что милая гостья может вести себя за обедом раскованно и непринуждённо…
     Но все эти разнообразные притязанья и хотенья оказались причиной того, что Вадим Ильич был к обеду наряжен весьма пошловато и даже чуть потешно. И Алёна, глянув мельком на хозяина усадьбы, едва сдержала ехидную усмешку…
     Однако бездомная и затравленная гостья отлично понимала, что нельзя ей сейчас безнаказанно раздражать или бесить того, кто уже милостиво готов предоставить ей надёжную защиту, деньги и кров, но кто при малейшей нужде или просто из прихоти способен уничтожить свою жалкую подопечную… И вдруг Алёне померещилось, что хозяин усадьбы нарядился к обеду с изощрённым и тонким искусством, и теперь он выглядит, как истый патриций-аристократ. И, как только у неё появилось это весьма лестное для её покровителя и протектора – и, значит, вполне безопасное для неё самой – восприятье, она разрешила себе стать искренней. И вскоре она благодарно, застенчиво и восхищённо улыбалась ему, и был он безмерно доволен произведённым на неё впечатленьем…   
     А Тимофею подумалось о том, что он сейчас едва не оказался под жестоким игом необоримых и дивных чар. И не сразу он смог сообразить, как ему нужно относиться к тому, что, благодаря чистой случайности, он всё-таки не попал под рабское ярмо. Но затем с изумленьем он постиг, что он сильно сожалеет о своём несостоявшемся рабстве…
     «Ну, почему, – лихорадочно и угрюмо размышлял Тимофей, – скорблю я том, что я только случайно не стал балаболящей игрушкой этой привередливой твари? Ведь она рада шокировать любого… Однако, она способна и вкрадчиво улещать… Она лопочет, будто шаманским дурманом опаивает. И это состоянье наркотически сладостно… Но всё-таки подлинная причина вовсе не в причудливых байках и не в искусном её волшебстве… А истинная причина в том, что я слишком дорожу своей выгодной должностью в усадьбе… Ведь беспредельно самоотверженного слугу никогда не турнут отсюда, как своевольного озорника… А ситуация быстро и разительно меняется, и Алёна неумолимо обретает здесь подавляющее влиянье… А наш доминантный хозяин-самец, похоже, оробел и даже сдрейфил… Хотя ему и хочется казаться чванным… Я вынужден переметнуться…» 
     И лакей почувствовал своё превосходство над своим сникшим господином…
     Дворецкий рассуждал достаточно здраво… Если он безмерно дорожит своей должностью в усадьбе, то он постоянно должен проявлять полную готовность на рабское пресмыкательство. Ведь безупречно раболепных и рьяных стремянных, как правило, господа не прогоняют. Ушлых подхалимов хотя и презирают напоказ, но втайне всё-таки дорожат ими… А если Тимофей будет по-прежнему отбирать рабочие кадры для барской усадьбы, то он, несомненно, сохранит своё громадное влиянье в бедной, оскудевшей деревне, где иной денежной службы попросту нет. А такое положенье сулило дворецкому непререкаемую власть в религиозной общине… 
     Да и кто из влиятельных персон узнает о его позорном поприще?.. Важные особы и хозяева непременно воспримут его лесть и угодливость, как всего лишь должное выполненье лакейских обязанностей, и не станут о таких пустяках публично разглагольствовать. А батраки и слуги вовеки не посмеют из лютого страха перед крамолой и кощунством осудить своего сакрального лидера…
     Конечно, о его холопстве и сраме будет прекрасно знать Алёна. Но разве в её интересах афишировать свою полную власть над дворецким, который согласно общепризнанным идеям управленья должен подчиняться только одному человеку: владельцу усадьбы?.. Ведь потаённая, скрытая власть всегда эффективнее явной…
     Но у Тимофея было ещё одно смутное ощущенье, которое дворецкий не смог осознать чётко и ясно. Фактический управитель усадьбы неосознанно ощущал, что подозрительная и дошлая Алёна, которая вскоре обязательно начнёт безотказно помыкать отставным генералом, никогда полностью не доверится тому, кто ещё сохраняет собственную волю. И, значит, его собственную волю необходимо – для успешного продолженья его карьеры в усадьбе – заменить жестокой и непререкаемой волей новоявленной госпожи… 
     Да и зачем ему, в сущности, нужна его собственная воля? Ведь житьё по своей воле и хлопотно, и докучно… И разве не жил он доселе именно по своим хотеньям?..
     Ведь бывшая хозяйка Тимофея считала дворецкого мелкой сошкой и не обращала на него особого вниманья, поскольку те суммы, которые он пронырливо похищал у неё, не казались ей чересчур значительными. Авантажная и харизматичная Галина Ильинична никогда не была скупердяйкой… Да и брат её, занятый всецело своим романом, не встревал в инциденты о мелких кражах, и поэтому Тимофей почти всегда имел полную возможность и при новом хозяине бесконтрольно делать всё то, что считал нужным. В сущности, тороватый дворецкий по формальным признакам мог считать себя совершенно свободным. Но чем же именно его одарила такая свобода, если теперь он постоянно мечется, трясётся и робеет из опасенья утратить свою должность? Неужели полной свободы в подлунном мире нет вовсе?.. Разве человеческая свобода – это всего лишь заманчивый мираж или причудливый миф?.. А ведь можно предположить и то, что именно в полной готовности оказаться в любой момент безропотным и верным рабом и заключается высшая человеческая свобода…   
     И вдруг Тимофей устрашился этих своих мыслей, поскольку они показались ему чересчур мудрёными для обычного дворецкого. Оригинальные и свежие идеи были, дескать, ему не по чину… Неужели Всевышний решил внезапным ниспосланьем весьма опасной мудрости наказать за грехи своего раба?.. Ведь великие мудрецы и пророки во все времена были чрезвычайно часто гонимы и сиятельными господами, и взбудораженной толпой черни…   
     А затем оторопелому Тимофею подумалось о том, что было бы для него гораздо лучше, если бы все эти сумбурные мысли вовсе не появились в его сознаньи. И сразу Тимофей начисто позабыл все эти всполошённые раздумья…
     Но осталась у дворецкого умилённая готовность подчиняться новоявленной госпоже беззаветно и расторопно. И Алёна, ощущая в нём такую готовность, подумала расчётливо и вдохновенно: 
     «Было бы для меня очень славно, чудесно и хорошо, если бы удалось мне добиться того, чтобы отставной генерал обрёл, наконец, такую же покорность, как этот слуга. Раньше дворецкий был со мной хамоватым и дерзким, но теперь он – паинька… А я должна по-прежнему  оставаться меркантильной и прагматичной…»
     И она лукаво и нежно посмотрела на хозяина усадьбы… И мгновенно ему вспомнились те чувства, которые на войне у него всегда возникали накануне смертельного риска и почти неминуемой гибели. Это были чувства неизбывной любви и нежнейшего состраданья к отцу и матери. И были ещё угрызенья совести, которые неизменно вызывали в нём лютую ненависть к окаянному врагу. А жуткие угрызенья совести у него всегда возбуждало извращённое и тайное влеченье к родной сестре. И тогда в его сознаньи тошнотворно мелькало трудное слово «сублимация». И, вдобавок, он перед боем всегда испытывал страх…   
     Но, как и на войне, у Серова вдруг появилось горделивое и привычное ощущенье того, что его страх перед смертью будет сейчас непременно преодолён. И, действительно, вскоре матёрым генералом овладел рутинный боевой фатализм… «Будь, что будет…» – по традиции подумалось опытному солдату, и хмельные соки воинственных пращуров шало возбудили его…               
     И пафосное возбужденье Серова вдруг передалось Алёне, и почудилось ей, что в её теле заструилось душистое тепло. И появился в её глазах мерцающий блеск, а губы её в красной помаде слегка приоткрылись… И вдруг ей померещилось, что на пару секунд он превратился в его собственную сестру…
     Тимофей импульсивно переминался и, внимательно посматривая на господ, молчал… 

10

     Внезапно в широко распахнутые окна засквозил горный и студёный ветерок со смешанным запахом хвои, палых листьев, осенних цветов и почвы. И три напряжённых человека в столовой одновременно и зябко вздрогнули, ощутив этот лёгкий ветер. Затем они быстро переглянулись, и показалось им, что у всех троих одинаково шевельнулись ноздри… Наконец, вельможный хозяин усадьбы начал придирчиво созерцать безупречно сервированный стол… 
     А вскоре дворецкий церемонно и длительно поклонился в пояс, и хозяин усадьбы с нетерпеливым блеском в карих глазах пробурчал:
     - Давайте же кушать. Я сегодня нагулял аппетит. Да и вы, сударыня, безусловно, проголодались.      
     И Серов привычно, но всё-таки слегка суетливо расположился за столом на самом высоком и увесистом стуле. Алёна с неподвижным и чопорным лицом уселась напротив хозяина поместья, поскольку именно там сверкал и матово светился под лучами солнца предназначенный для неё столовый прибор. Тимофей гулко и нервно похлопал в ладоши, и без промедленья в столовой появились двое бородатых лакеев в белых лайковых перчатках и в розоватых фраках с искрой. Официанты юрко втащили на пёстрых и металлических подносах и ярко-серебристые судки, и серую чугунную сковородку с чеканной крышкой, и пузатую эмалированную кастрюлю с длинным и кропотливо надраенным черпаком. Тимофей старинным и причудливым штопором аккуратно вынул пробки из винных бутылок…
     Хозяин и его гостья ели неторопливо, молча и с удовольствием, но красное и густое вино в хрустальных бокалах оба сотрапезника, не чокнувшись, только пригубили. Вышколенные официанты служили бесшумно и расторопно, а Тимофей понимал, что его господа терпеливо ожидают, когда заботливые слуги оставят их наедине… 
     Тимофей уже смирился с тем, что сегодня не удастся ему тайком подслушать господскую беседу. Затем дворецкому почудилось, что не будет он подслушивать важный для себя барский разговор только по причине своего благородства…
     Наконец, Серов порывисто махнул батистовой салфеткой и властно пробормотал:
     - Я больше здесь не задерживаю ни тебя, Тимофей, ни нашу челядь.      
     Официанты сноровисто и беззвучно собрали и вынесли из столовой грязную посуду. На золотистой кружевной скатерти остались только две откупоренные и уже початые бутылки с таманским вином, пара хрустальных бокалов и большое фарфоровое блюдо с голландским сыром и с кавказской солёной брынзой. И ещё на столе остался в античной греческой вазе десертный виноград без косточек…
     Затем уже и Тимофей, пятясь и кланяясь, покинул своих сытых господ; полированную массивную дверь старательный слуга притворил за собою очень плотно…
     Серов медленно и со смаком отхлебнул из своего бокала основательный глоток ароматного хмельного вина и поощрительно изрёк: 
     - Мне очень понравился ваш выбор напитков и блюд. Именно эти нектары и яства избрала бы моя сестра. И наряд её оказался бы точно таким же, как у вас теперь. Такие же духи, макияж и грим… И все эти подобности, сходства и дежавю показались мне сейчас бесовски завлекательными…
     Она учтиво улыбнулась ему и, слегка ломая свои пальцы, ответила:
     - Я очень рада вашей лестной оценке. Я счастлива тем, что угодила вам! Поверьте: я хотела бы полностью уподобиться вашей сестре. Стать для неё не только нравственным, но и телесным двойником. Ведь я безмерно обожала её и всегда была готова спать около её постели даже на кошачьей циновке…
     Алёна вдруг умолкла и подумала:
     «Посмотрим, как ты сейчас клюнешь на мою нарочитую оговорку о кошачьей подстилке… Ведь по логике моей реплики следовало талдычить именно о моей собачьей верности… Кобели и суки – существа верные, прямые и честные… А кошки разные бывают… И среди них – пантеры и рыси…»   
     И Серов среагировал вполне предсказуемо для неё: приосанившись, он назидательно молвил:
     - Вы сейчас допустили опасную оговорку. Прямо по теории Фрейда… Вам нужно было сказать: «Спать около её постели на собачьей циновке». Именно на собачьей!.. А вы, оговорившись, упомянули кошку… А ведь загадочному семейству кошачьих, в отличие от собак, верность не свойственна… Сколько кошек не корми и не ласкай…    
     И вдруг Алёне подумалось о том, что сначала она совершенно непроизвольно оговорилась, и уже только потом она сочла свою оговорку нарочитой. Но вскоре Алёна напрочь позабыла эту весьма обидную для неё мысль и окончательно уверилась в нарочитости своей оговорки о кошке…   
     И Алёна, глянув исподлобья на импозантного Серова, отпила глоток вина из своего бокала…
     А Серова вдруг хищно возбудили её словесные огрехи, которые он со злорадным и страстным удовольствием счёл очевидными симптомами её духовной ущербности. И это возбужденье становилось тем более сильным, чем больше сходства он замечал между Алёной и своей рано умершей сестрой. И вдруг ему почти дословно вспомнилось то, что Алёна говорила о конфиденциальных, но несметных активах его покойной сестры и об её секретных, но жирных депозитах в зарубежных банках. Но вскоре Серов отчётливо понял то, что эти воспоминанья о щедрых посулах Алёны не были в нём порождены банальной алчностью: ведь чрезмерная жадность не была ему свойственна. Нет, его необоримые вожделенья к потаённым сокровищам сестры были в нём порождены отнюдь не его скупостью, а совсем другими и весьма сложными чувствами…
     Серов уже начал болезненно отождествлять Алёну со своей извращённо любимой, но, увы, умершей сестрой. А ему уже давно и мучительно хотелось, чтобы его сестра полностью утратила престиж, влиянье и богатство, а, значит, и независимость, ибо он ещё в раннем отрочестве непроизвольно начал домогаться безраздельной власти над своей единокровной возлюбленной. Девичьи, а потом альковные и деловые тайны обожаемой сестры ревниво бесили его. И теперь все эти жутковатые чувства он извращённо перенёс на Алёну, и страстно ему захотелось, чтобы она вечно оставалась убогой, отверженной и нищей. Ведь финансовая, а тем паче квартирная зависимость всегда означала гарантию беспрекословной покорности…
     И Алёна вдруг начала ему ярко воображаться нагой, безропотной и послушной…
     Но внезапно он ощутил в себе привычный и чисто профессиональный азарт, и грозно и страстно захотелось Серову, преодолев опасные препоны, заполучить остаток законного наследства. Ведь иначе деньги и активы сестры могли бы достаться её зазнобам и хахалям…
     Алёна по его жадным и пытливым взорам на её лицо поняла, что он ощутил, наконец, пылкое и необоримое влеченье к ней. И сразу потаённо к ней вернулась её прежняя самоуверенность, а затем появилось у Алёны сладостное чувство превосходства над ним. Но она не позволила себе утратить контроль над своими фразами, поведеньем и выраженьем лица; она трезво, но радостно подумала:
     «В моих отношеньях с ним уже появилась полезная мне динамика, но мужчинам нельзя говорить правду…»
     А Серов угрюмо и лицемерно молвил:
     - Такие вот коврижки и пироги… Я довольно часто размышляю о своей умершей сестре, и всегда я досадую на то, что её страшное успенье прервало её прекрасное поприще… Однако, для неё была вполне возможна и более благородная стезя, нежели пошлое накопленье богатства… Моя сестра могла бы достигнуть уникального положенья…   
     И Алёне вдруг отчаянно захотелось едко уязвить его, но возражала она печально и сочувственно:
     - И я чрезвычайно скорблю об этом, но достигла она весьма многого… И поверьте: она стала вдруг намного привлекательней, когда узнала, что дни её сочтены. Вот именно за это можно её по-настоящему уважать и любить. Не за богатство, а за жгучее достоинство, с которым она умирала. Меня буквально жалило её самообладанье!.. Разве не проявилась в этом её уникальность?.. А другие всюду распространяли токсины страха и напрасной мольбы…      
     Он оторопело и страстно глянул на неё, и она, помолчав, присовокупила:
     - Но у вашей сестры было большое, неисчерпаемое горе: она существовала только для одной себя. У неё всегда наблюдалось внутреннее безразличие к людям. Вкупе с аллергией на душевность… Нет, ваша умная сестра быстро научилась быть учтивой, толерантной и корректной, но на мир она смотрела сквозь призму своего чудовищного эгоизма. Ей часто мерещилось, что она – подарок всему человечеству! Почти мессия! Она никого не считала ровней себе… И только перед смертью проявилась в ней истинная человечность. Лишь накануне неизбежной и очень мучительной кончины ваша сестра стала настоящей… И тогда я поняла, какими редчайшими достоинствами одарило Провиденье эту великолепную женщину. Но почти все они сгинули втуне…      
     Он растерянно и с нервной запинкой пробормотал:
     - Но всё-таки вы… пожалели мою сестру…   
     Алёна пожала плечами и тихо произнесла: 
     - Да, я пожалела её… И, хотя она была безмерно мне благодарна, но её коробила такая коллизия. Ваша сестра любила, когда все люди вокруг полностью зависят от неё. И было ей весьма нелегко принять мою милость. Галина перечила, спорила и неоднократно порывалась всю вину принять на себя. Но она всегда была болезненно брезгливой, и её в нашей затхлой тюрьме и на таёжной лагерной зоне перманентно тошнило бы до конвульсий и до рвоты. А там подобной галантерейности не терпят…      
     Алёна судорожно поморщилась, а затем грустно уточнила:
     - На время следствия у меня отобрали подписку о невыезде. Следственный изолятор миновал меня. И я довольно часто навещала вашу сестру в онкологической клинике, вернее в роскошном хосписе. Но срок заключенья был у меня реальным. Хотя и с амнистией… У меня взяли всё... Но я не избалована… Нет, я – не чета вашей сестре! Она не опустилась бы до полной нищеты. И она всё-таки сумела быстро и колоссально разбогатеть, а я – нет…    
     И вдруг ему очень захотелось отпустить ей утешительные комплименты, и он бодро заявил: 
     - Мне кажется, что вы сейчас лукавите! Просто вы поздно появились на финансовом ристалище! И все заманчивые активы и фонды успели уже до вас и прикарманить, и приватизировать, и чисто по-шакальи расхитить. Но если бы вы, бедняжка, не опоздали, то всё наверняка сложилось бы иначе.   
     Она огорчённо усмехнулась и сказала:
     - У меня просто не было такого завидного брата, который оказался у неё. Ведь элитарное родство очень многому способствует… Иначе, большинство её начинаний пошло бы насмарку… Ей не хватило бы денег на мзду…   
     Серов искренне удивился и молвил:
     - Но я не имел отношенья к её делам и прожектам. Она никогда не обращалась ко мне с меркантильными просьбами. Она не домогалась моей протекции. Моя сестра, к сожаленью, всегда была вполне автономна.       
     Алёна по наитию хмуро и дерзко возразила ему:
     - Вашей сестре было достаточно только вашего присутствия на сцене. А точнее: в нашем цирковом балагане… Галина тонко распускала слухи, что она действует по вашей доверенности. И, якобы, в ваших интересах… А в уголовно-финансовых кулуарах ваше грозное и мрачное имя было хорошо известно, и поэтому она почти не нуждалась в вашем непосредственном участии. Но если раньше ей было достаточно только косвенного намёка на ваш интерес в её делах, то далее уже требовалась ей грязная, низкая и даже совершенно непристойная клевета относительно вас… Наверное, в результате именно этих поклёпов, туфты и изветов и выперли вас в отставку до обидного рано,… Хотя официально вы, конечно, убрались в отставку совершенно добровольно… по причине вашей насущной нужды управлять своим бесподобным наследством…   
     И они разом пытливо и пристально посмотрели друг на друга. И внезапно у них обоих появилось ощущенье, что теперь они способны друг друга полностью постичь. И как только они почувствовали это, им сразу захотелось исповедальной и полной искренности наедине. Но они не пытались понять, почему такие чувства вдруг случились у них…
     А ей просто захотелось бросить, наконец, всю эту финансовую «лабуду» или «лажу». Ведь Алёна теперь именно такими жаргонными словечками обзывала в своих мыслях финансовые афёры и махинации, хотя прежде сопричастие её к биржевым, депозитарным и банковским операциям казалась ей несомненным доказательством её элитарности. А честолюбивая Алёна ещё с раннего детства мечтала оказаться в сонме аристократов…
     Она родилась в уважаемой медицинской семье из областного центра. Её мать была известным врачом-онкологом, а отец, будучи популярным психиатром и кандидатом наук, широко прославился тем, что мастерски лечил алкоголизм с помощью гипнотического кодированья. К медицинскому поприщу готовили и Алёну… Но девушка внезапно пожелала стать бухгалтером и экономистом. Она с отличием закончила экономический факультет в московском университете, а заодно и престижные бухгалтерские курсы с подробным и  практическим изученьем компьютерных учётных программ… 
     И вдруг Алёне подумалось о том, что ей нужно теперь окончательно признать своё жизненное пораженье и поскорее вернуться к родителям, которые имеют удобную четырёхкомнатную квартиру и лесную приозёрную дачу. А в областном центре с крупной промышленностью Алёна вполне могла рассчитывать на доходную должность, поскольку была весьма квалифицированным специалистом. Но ей показалось, что для её гордых и успешных родителей окажется чрезвычайно оскорбительным и обидным её бесславное возвращенье домой совершенно нищей, да ещё и с уголовно-тюремным прошлым, и она впервые прикинула свои шансы на супружество с Серовым…
     И внезапно отставной генерал показался ей достаточно приемлемым супругом... Но бессознательным наитием Алёна ощущала, что он – по своей профессиональной привычке матёрого контрразведчика – не потерпит от жены никаких психологических загадок и жгучих душевных тайн. Он, как мудрый, хотя и бывший шпион, не допустит даже малейшей неопределённости и легко различит самое искусное притворство и любую двусмысленность!.. И, значит, с генералом нужно быть предельно откровенной… И Алёна почувствовала необоримое влеченье к исповедальной искренности…
     А у Серова стремленье к исповеди было порождено внезапным ощущеньем безмерного одиночества. А затем его одиночество побудило к искусительным раздумьям:
     «А почему бы мне сейчас не исповедаться ей, ежели вдруг мне захотелось этого? Чем я рискую? Только тем, что я буду смешон… Ну, и ради Бога… Ведь почти каждого человека подвергают насмешкам за его спиной… А моя родная сестра столь позорно и гадко меня оболгала, что мне стесняться уже, в общем, нечего… А возможность в любое время позволить себе абсолютную, неисчерпаемую искренность – это редчайшая… и даже почти эксклюзивная роскошь… Римские сенаторы из патрициев позволяли себе полную и  бесстыдную откровенность даже перед целой оравой плебеев или рабов… А теперь передо мной всего лишь одна неприкаянная женщина, которую вовеки никто не кинется искать, если она пропадёт…»
     И он проговорил путано, серьёзно и грустно:             
     - Странно, но мне почему-то совсем не хочется вам лгать. А моя репутация командира и батального аналитика требует, чтобы я объяснился с вами относительно пересудов об инцесте… о кровосмесительстве… Да и вам, наверное, будет очень любопытно узнать, на чём основаны все эти облыжные сплетни, осрамившие меня перед начальством…   
     Он умолк и выжидательно посмотрел на её лицо, и она, отрицательно и нервно покачав головой, сказала:
     - По пикантным причинам я хорошо знаю, что она оклеветала вас. Но я чревом своей натуры чувствую, что ваша сестра выдавала бесстыдные фантазии за действительность!.. Галина, несомненно, вожделела к вам. Иначе, для поддержанья своего шаткого реноме она непременно придумала бы другой, не менее завлекательный сюжет… Она всегда была дьявольски изобретательной… И ей была несносна любая неряшливость…   
     Он оживился, ободрился и согласно покивал головой, а затем чеканно, хотя и негромко произнёс: 
     - Да, моя сестра была оголтелой сибариткой и снобом, и она всегда возмущённо куксилась при виде малейшей неопрятности. А я теперь безмерно сожалею, что я раньше не узнал об её извращённом чувстве ко мне. И я готов признаться, что я не оставил бы её влеченье безответным. 
     И Алёна мерцающим взором посмотрела на него и с подстрекательской улыбкой молвила:
     - Уж не желаете ли вы сообщить, что вы при случае могли бы стать её нежным и томным любовником? Тогда немудрено, что вашей лукавой сестре безоговорочно поверили ушлые и тёртые калачи! На интуитивном уровне наши недруги и конкуренты поняли, что такая еретическая связь могла оказаться реальностью. Ведь они были далеко не остолопы…   
     Он жадно и вожделённо глянул на неё, и вдруг у него появился страх, с каким он бросался в атаку, сопряжённую со смертельным риском. Но Серов привычным усилием воли быстро преодолел хорошо знакомый ужас и твёрдо заявил:
     - Конечно, я без колебаний стал бы её любовником. Хотя я понимаю, что я совершил бы неискупимый грех. Я нерушимо и истово верую в Бога, поскольку на войне не бывает атеистов! Но я внутренне готов на лютое и праведное Господне возмездие…   
     И он горделиво уставился в окно на горные выси, а настороженная Алёна с болезненным любопытством созерцала своего возбуждённого визави. И вдруг Серову пригрезилось, что горный и вечный мир с пиками, утёсами, хребтами и скалами, с обширными ледниками и прозрачным воздухом, с пещерами, ручьями, ущельем, вертепами и дебрями превратился в единую и разумную субстанцию, наделённую по Господней воле магической силой, страстями и чувствами. А затем Серову почудилось, что окрестная материальная субстанция превратилась в духовное, могучее и мудрое существо. И это всесильное существо взирало на Серова с благожелательным, хотя и суровым укором…
     И внезапно Серову подумалось о том, что он, перестав сегодня быть человеком, превратился – и уже окончательно – в мистического зверя. Этот мистический зверь больше не был его ипостасью, но стал его единой и нераздельной сущностью. И Серову померещилось, что именно за то, что отказался он быть человеком, и пеняла ему сейчас одушевлённая, могучая и праведная материя. А вскоре его загадочно поманило в девственные и дикие чащи…
     А затем ему стала ненавистна его прошлая жизнь, и память о ней уже раздражала, бесила и отвратительно обременяла его. Ведь его минувшее бытие было напичкано постыдными сплетнями о его кровосмесительной связи со своей единоутробной сестрой…
     Одновременно ему мнилось, что он мистически сливается с окружающей субстанцией и становится её безраздельным владыкой. А небольшая барская усадьба уже воспринималась им, как важнейший плацдарм для стремительного захвата не только окрестных территорий, но даже всей страны. Однако у него в пучине подсознанья всё-таки брезжило ощущенье того, что он оказался сейчас на грани умопомешательства…
     Наконец Серов, ёрзая на стуле за обеденным столом, начал предаваться мечтаньям, которые казались ему разработкой действенных, детальных и конкретных планов. Для начала он в самый короткий срок допишет свой автобиографический роман, а затем, не скупясь, оплатит и восторги критиков, и роскошную рекламу для своей мемуарной книги. Сенсационно быстро станет он знаменитым писателем, и его бесспорная гениальность полностью реабилитирует его за то, что он оплошно допустил мерзкие слухи о своей кровосмесительной связи. А затем во всей писательской, боевой и шпионской славе он храбро ринется в политику и станет для зачина популярным кандидатом на губернаторский пост. Разумеется, отважному и расторопному генералу, да ещё и всемирно расхваленному автору литературного шедевра избранье будет обеспечено…
     И он лихорадочным залпом выпил до последней капли своё красное хмельное вино, и бдительная Алёна медленно и нервно пригубила почти полный бокал. Она по отрешённой гримасе хозяина усадьбы, – очень похожей на мину сестры его в редкие миги мечтаний, – вдруг поняла, что сейчас его обуревают яркие грёзы, и ощутила зависть к нему. Ведь и Алёне порой очень хотелось вовсю предаться безудержным мечтам, но она резонно и трезво полагала, что в её отчаянном положеньи крайне опасно оказаться под властью химер или чар. Но внезапно со страхом ей подумалось о том, что она сейчас непременно позволит себе полное безрассудство. Однако изощрённое подсознанье помогало ей, вопреки разуму, вести себя чрезвычайно эффективно и хитро. Она трепетно и бодро сказала Серову:
     - Конечно, ваша сестра своими сплетнями и клеветой безмерно опозорила вас, и, вероятно, именно она была главной причиной того, что с государственной службы вас турнули на пенсию преждевременно и поспешно. Вы могли бы прекрасно управлять своими наследными капиталами, заводами и цехами, не расставаясь с казённой службой!.. Однако ещё и теперь в вас наблюдается преизбыток сил, как физических, так и духовных. А глубину и мощь вашего интеллекта я не комментирую… Я уверена, что вам нужно поскорее использовать очередную порцию вашего несметного наследства для продолженья карьеры на более высоком уровне. Ваша своеобразная и загадочная сестра для компенсации своих многих прегрешений оставила вам втайне дополнительный приз, который необходимо без промедленья легализировать. Все нужные атрибуты я помню.
     - Но ведь весьма возможно и то, – задумчиво отозвался он, – что сокровища, о которых мы сейчас будем с вами долдонить, – не более чем заманчивый миф. А коли эти легендарные ценности всё-таки существуют в реальности, то почему они – тайные? Наверное, не зря претендуют на них мощные бандитские структуры! Но, допустим, что удастся нам хитро и ловко пресечь их беззаконные посягательства и поползновенья. Предположим, что мы вместе околпачим, облапошим разбойников… Но что же именно изменят в моём нынешнем прозябаньи новоявленные активы и суммы?   
     Алёна задорно встрепенулась и с готовностью ответила:
     - Давайте сейчас прикинем! То огромное достоянье, которым вы теперь обладаете станет вашим неприкосновенным, основным капиталом… своего рода майоратом… А вот те дополнительные ценности, которые вы вскоре получите…   
     Он поощрительно улыбнулся и, прервав её, уточнил:
     - Я получу их из ваших рук…   
     - Да, конечно, из моих… – бойко согласилась она, а затем увлечённо, хотя и негромко продолжила: – Этой ликвидностью можно распорядиться весьма рационально. Хоть риск, несомненно, есть… Но ведь не собираетесь вы кутить, мотать и транжирить по кабакам и злачным притонам?.. Эту немалую часть своего наследства вы истратите на продолженье своей патриотической карьеры, которая отныне потечёт по другому руслу. Будет у вас много публичности, майданов и выборов! На организацию этих мероприятий вы и начнёте расходовать деньги, которые вскоре вы получите от меня, ибо эти шальные суммы будто свалятся на вас с неба, и будет их менее жалко, чем основной капитал… Ведь и ваша честолюбивая сестра собиралась ринуться в политику! И вы сделаете то, что не удалось совершить ей. Ради благодарной памяти о вашей родственной любви…   
     И Серов с неожиданным сладострастьем содрогнулся от жутковато-приятного предвкушенья тех слов, которые ему захотелось ей сказать… А затем он ухарски взмахнул десницей и вкрадчиво промолвил:
     - Кое-что я доселе не могу предположить… Ну, хотя бы это… Вы приходите сюда неприкаянной и нищей, а затем вы щедро сулите мне пароли, секретные номера счетов, коды, реквизиты и шифры для полученья огромных денег… Но какую же участь вы уготовили самой себе?.. Неужели вы, – после исполненья вашего долга перед моей сестрой, – заранее намеривались уйти из моего поместья столь же убогой и сирой, какой сюда проникли?.. Разве вы, – хотя бы невольно, – не строили планов о получении  взамен крупной конфиденциальной награды? Неужели вы до святости бескорыстны?      
     И она весело откинулась на спинку своего стула… 
     Алёна сразу поняла, что ей сейчас добровольно, без её просьбы, предложили выбрать себе чрезвычайно щедрое вознагражденье. Значит, её поведенье оказалось безупречно тактичным, и он до конца поверил ей. И она мысленно похвалила себя за то, что не соблазнилась она вполне реальной, хотя и опасной возможностью заграбастать себе в собственность и тайные активы, и деньги на секретных депозитах умершей сестры отставного генерала Серова мошенническим способом через купленных юристов и подставных хапуг…   
     И Алёна, морща по-детски лоб, начала прикидывать, что же именно ей сейчас потребовать от Серова. И вдруг ей померещилось, что её вдохновенное наитие мысленно сказало ей:
     «Нежели ты ещё полагаешься на свой ограниченный и жалкий разум, который уже не раз ввергал тебя в шальные афёры, интриги и авантюры?.. Твой рассудок часто обманывал тебя, и опасные последствия этого вранья всё ещё довлеют над тобой… Прекрати напрасно уповать на свой докучный и самоуверенный ум…»
     И эти воображаемые увещеванья её наития показались ей абсолютной реальностью, и Алёна согласно кивнула головой. И Серов, заметив её быстрый кивок, улыбнулся ей поощрительно и страстно. А затем она, повинуясь своему загадочному наитию, произнесла с гармоничной модуляцией в голосе:
     - Я отлично понимаю огромную степень риска, на который я сейчас решилась. Я намерена высказать чудовищную дерзость. Но, знаете ли, сударь, – и она смущённо усмехнулась, – что я в эти миги совершенно не властна над собой. Ведь меня внезапно заполонило таинственное чувство, которое меня влачит и принуждает к отчаянным действиям, лишённым и привычной разумности, и логики. Я заранее прошу меня извинить за кощунственные фразы…      
     И вдруг Серов явно растрогался, поскольку он сам неоднократно ощущал на войне нечто подобное, и эти чувства всегда оказывались спасительными для него. Ведь он, машинально повинуясь им, выживал без фатальных увечий и ран даже в тех жутких передрягах, в которых у него совсем не было шансов уцелеть… А ещё он был теперь крайне заинтригован… И вдобавок ему почудилось, что он сейчас находится рядом со своей умершей сестрой, и он, страстно потупившись, молвил: 
     - Я готов вас понять, Алёна, а, значит, я способен простить вам любую ересь. Я солидарен с вами в полном отрицании рутины!.. А теперь мне кажется, что вы – мистическая женщина, хотя на вас и нет флёра экстравагантности… Воркуйте, моя милая!   
     И она тревожно, но умильно сказала ему: 
     - Мне сейчас кажется, что вы могли бы взять меня в законные жёны... Конечно, это моё ощущенье лишено логических оснований. И, разумеется, это моё желанье не станет обязательным условием для передачи вам денег и ликвидностей вашей сестры: вы получите их в любом случае. Можно хоть завтра начать процедуру по приёму и передаче добра… А я прекрасно осознаю всё! И я без всяких иллюзий понимаю огромную социальную разницу, – вернее, необъятную бездну, – между сирой просительницей и вами… Я не забыла мою замызганную, утлую нишу… Но зато я во всех пикантных подробностях знаю, какова была в сексуальных забавах ваша неподражаемая сестра!..      
     - А я отлично знаю другое… – и задорно, и хмуро ответил он, – ведь я расчудесно понимаю, что моя женитьба на вашей особе – это непременное условие! Не обманывайте ни себя, ни меня! Ежели я сейчас откажусь от женитьбы, то обязательно отыщется множество причин для проволочек, задержек и весьма досадных казусов… Но ваши страстные уверенья в том, что вы, дескать, исключительно хорошо осведомлены о любовном темпераменте моей сестры, живо меня тронули… – Он слегка помялся, а затем внятно и задумчиво продолжил: – Ваши прозрачные намёки на извращённые и противоестественные шашни моей сестры ясно мне доказали вашу редкую проницательность. Да, верно и правильно: ещё с ранней юности я питал к моей сестре чрезвычайно нежные, но далеко не братские чувства. И я вовсе не исключаю, что у меня в душистой постели с вами вдруг могут возникнуть блаженные иллюзии. Ведь сегодня мне уже несколько раз сладко померещилось, что рядом со мной были не вы, а моя родная сестра.    
     И Алёна искусительно и трепетно улыбнулась ему, и после короткого, но сладкого для обоих молчанья он заявил:
     - Я сейчас витийствовал перед вами только для того, чтобы вы догадались о полной неудаче вашей попытки обмануть, обмишурить меня. А теперь вы окончательно убедились в этом… Но я вовсе не отрицаю, что ваше свадебное предложенье может оказаться поводом для наших приятных и плодотворных дискуссий. А заодно и причиной для профессиональных дебатов юристов…
     «Нет, хитрая бестия, – подумалось ей, – скоро ты женишься на мне. И ты обвенчаешься со мной без участия скотин-юристов… этих гадких пройдох и корыстных лицемеров… И, разумеется, без нашего брачного контракта, который в случае развода оставит меня нищей… Но пусть он теперь поярче вообразит, что он искусно одержал надо мной решающую победу. Я оказалась бы форменной дурой, если бы я не оставила его в столь приятном для него заблуждении… Вытаскивай, взвивай меня, небесное наитие, из грязной и зловонной колеи, из мутной лужи, ибо теперь – самое время…»   
     Но её свежее и упругое тело прекрасно скрывало её задние мысли, а плоть её казалась Серову лучистой, покорной, расслабленной и нежной…
     А вскоре вдохновенная Алёна смиренно и грустно сказала ему:      
     - Наверное, вы сейчас имеете полное право воспринимать меня, как закоренелую дрянь… Тем паче, что меня угораздило вляпаться в уголовную тюрьму… Но даже в лагерной зоне из нормальной женщины очень трудно вытравить естественные чувства… Да, я теперь очень хочу замуж!.. Да, вы настолько мне понравились, что я и без официального штампа в моём паспорте охотно уступлю вам буквально во всём… Я стану говорящим орнаментом вашего бытия!.. И я не буду ломаться и кукситься, как принцесса!.. Но я прошу вас кое-что учесть… Я отнюдь не бесприданница… По несудимой воле вашей покойной сестры весьма большой кусок от её наследства вы можете получить только через меня. Значит, она загодя планировала наше свиданье! Но ведь она, хотя и своеобразно, но безмерно и до страстного обожанья любила вас!.. И она ни в коем случае не хотела для вас зла… Следовательно, ваша проницательная сестра не считала меня напастью и бременем для вас… А, верней всего, она воспринимала меня, как важнейшую составную часть своего завидного наследства возлюбленному брату. Поверьте: она отменно разбиралась в людях.    
     И Алёна, кротко улыбаясь, умолкла, и вдруг попытался он понять свои яркие чувства к ней. Ведь его чувства к ней казались ему сейчас настолько яркими, что Серов неслышно, но восхищённо прошептал: «Волшебный калейдоскоп блистательных и полярных впечатлений…»
     Но его чувства к ней были теперь в невероятном смешеньи. Её проницательность изумляла и одновременно страшила его. Явно он умилялся её благородством, щепетильностью и честностью, – ведь Алёна всё-таки не цапнула для себя часть наследства его сестры, – но мысленно он сетовал на дерзость неприкаянной гостьи. В нём жгуче перемешались настороженность и жалость к ней…
     И в придачу его нервы бередило вожделенье, и он не понимал, что именно сейчас его одурманило: страстное влеченье к мёртвой сестре или плотская тяга к Алёне?.. И вдруг в мыслях у него сложились фраза, которая необычайно ему понравилась:
     «Я вожделею к святой и благодарной памяти о своей мёртвой сестре».
     Но Серов уже чувствовал, что в нём появилось отчаянное вожделенье ещё и к Алёне, и внезапно он вспомнил дерзкое её предложенье жениться на ней. И вскоре ему померещилось, что его нутро заурчало от удовольствия…   
     А она терпеливо ожидала его ответа под личиной трепетной нежности. Но внутренне Алёна была теперь совершенно спокойна, поскольку она окончательно уверилась в том, что он уже полностью дозрел до своего согласья жениться на ней. И вдруг она догадалась, что он сейчас предложит ей совместную ночь. И чем упорней Алёна размышляла о предстоящих утехах, тем больше она ощущала самоё себя извращённой сестрой своего будущего любовника. И это ощущенье показалось Алёне чрезвычайно комфортным. И, наконец, забрезжило в ней, а затем стало в ней стремительно расти её страстное желанье совершенно преобразиться в любимую сестру владельца шикарной усадьбы…   
     А, в сущности, почему бы и нет?.. Конечно, теперь она – нищая! Но разве ей нельзя вообразить, что она пожертвовала своё достоянье на оплату политической карьеры своего единокровного брата?.. А ведь можно допустить и более пикантную версию... Например, то, что она по жёсткому требованью родного брата самоотверженно передала ему всё своё богатство в оплату за их кровосмесительную ночь?.. Дескать, её библейская любовь сильна столь непомерно!..
     И внезапно Алёне показалось, что он сейчас интуитивно постигает её необычайные ощущенья и грёзы, и этим проникновеньем он, хотя и невольно, но стремительно увеличивает свою болезненную страсть к ней. А затем Алёне померещилось, что её плоть сейчас излучает незримые и пульсирующие токи, которые целительно и нежно вонзаются в него. И вскоре почудилось ему, что её дурманный и пристальный взор заботливо и страстно обволакивает его, и чуть румяный Серов опять почувствовал в себе военный задор и без экивоков промолвил ей: 
     - Мне совершенно ясно, что вы очень тесно общались с моей сестрой. Вы у неё переняли повадки, норов и образ мыслей. Я теперь полностью уверился в том, что она избрала вас в фаворитки из-за вашего бесспорного сходства с нею. Но ведь вас конфиденциально осведомили о моём не вполне естественном влечении к ней. А теперь у меня вновь появилась иллюзия того, что рядом со мной не вы, но моя родная сестра… Мне интересно: какой бы оказалась её реакция, если бы я предложил кровосмесительную ночь? Но я опасаюсь, что правдивый ответ на столь каверзный вопрос весьма затруднит вас…   
     И Алёна радостно улыбнулась ему…
     - Искреннее моё признанье, – с трогательной простотой проговорила она, – нисколько меня не обременит. Я принимаю ваше предложенье и делаю это с весёлой радостью!.. Ваша сестра была сложной, многогранной и одарённой личностью, но весомая частица утончённой её натуры передалась и мне. Поверьте, что я не хвастаю!.. Именно ваша сестра украшала чертоги, в которых я теперь обитаю. Она уповала, что вы посетите их… Она мечтала о таком визите!.. Но если вы пожелаете, то я сама прыгну к вам…   
     И с ласковой грубоватостью он отозвался:
     - Негоже первоклассной женщине самой шастать. Пусть это будет уделом чаровниц, кто сортом пониже… А я пожалую к вам за час до полуночи…
     - Всё будет превосходно, – произнесла она с нарочитой покорностью в голосе. – Право, я чрезвычайно рада, что мы обошлись без околичностей… И я весьма благодарна вам за то, что у меня теперь нет смысла притворствовать. Ведь вы способны раскусить даже самое умелое актёрство… И сколь же мне приятно стать, будто в детстве, самой собою! Воистину, полная искренность – это неизъяснимая роскошь! Наверное, вам трудно это понять…      
     И он мягко прервал её:
     - Но я прекрасно всё это понимаю! Ведь я и сам умею профессионально менять личины. – И вдруг Серов не удержался от банального бахвальства: – А в придачу я научился постигать чужие мысли! Вы не думайте, что качество это всегда приятно. Воистину, каждое занятие может превратиться в докучливую  рутину…    
     И Алёна быстро и опасливо посмотрела на него, но он, упоённый самим собою, не заметил настороженного взора…
     А затем они после короткой заминки одновременно встали со стульев и, церемонно покинув столовую, разошлись восвояси. И оба на ходу упорно размышляли: допустимо ли считать радостью обуявшие их чувства?.. И, наконец, оба, возвращаясь по коридору к себе, решили, что нынешние чувства можно воспринимать, как радость…    

11

     В чёрном официальном костюме Тимофей Захарович Шилов, насупившись, прикорнул на краешке дубового стула возле настежь открытого окна в сумрачной и свежей комнате административных помещений усадебного дома. В вечернем особняке царили тишина и стерильный порядок, а парадная столовая после обеденной трапезы была идеально прибрана усердными и рьяными слугами. Широкая канцелярская комната была отделана весьма аскетично: там находились только массивные стулья, грандиозный чугунный сейф, увесистый письменный стол, два розоватых полированных комода с постельным бельём и прочный старый диван, принадлежавший по непроверенным слухам народному комиссару из сталинской эпохи. Порой Тимофею Захаровичу казалось, что от этого исторического дивана исходит аура необъятной власти и великого тайного страха…
     Тимофей в прозрачных сумерках смотрел в окно на бурное клокотанье студёной речки, а осенние горы источали в комнату струи льдистого и хвойного воздуха. Тимофей зябко и нервозно передёрнул плечам и с большим раздраженьем подумал о том, что он доселе не получил никаких распоряжений относительно ужина на этот вечер. Хотя вместительные холодильники в покоях владельца усадьбы и его вероятных гостей были постоянно и плотно забиты эксклюзивными напитками и свежими деликатесными яствами в очень пространном ассортименте. Усердный дворецкий сам утверждал номенклатуру завозимых в барское поместье продуктов. Но всё-таки на случай кулинарных экспромтов хозяина или обольстительной гостьи дежурили в своих каморках двое поваров и трое лакеев. Да и сам дворецкий решил, что в эту судьбоносную ночь никуда не отлучится он из барского терема…
     Внезапно Тимофей с ненавистью посмотрел на блестящий никелированный звонок, по которому хозяин вызывал дворецкого к себе. И тусклое сиянье электрического звонка показалось Тимофею символом лакейского рабства. Сытому и балованному слуге всё более претила его зависимость…
     Вскоре Тимофею подумалось о его перспективах, и сразу его будущее вообразилось ему весьма тёмным. Ведь теперь у его господина явно наметилась важная перемена в судьбе, ибо сегодня накрепко он спутался с умной, стервозной и заносчивой кралей. А много ли хорошего такая связь может сулить дворецкому?.. ведь его запросто могут прогнать из фешенебельной усадьбы по мимолётной прихоти хозяйской зазнобы… Но при любых раскладах положенье его будет весьма поколеблено… Значит, ему предстоит рискованная и потаённая борьба за своё служебное положенье, которое приятно сопряжено с многочисленными льготами и барышами…
     Но вдруг Тимофею грядущие мелкие интрижки показались чрезмерно унизительными для него, и вскоре он оторопел при шалой мысли, что ему теперь отчаянно хочется достичь благородной цели… Но ведь ничего на свете благородней истинной любви нет!.. И Тимофей опасливо ощутил в себе непоколебимую решимость полюбить Алёну и стать соперником своего строгого господина в борьбе за прелестную даму…
     И Тимофею ярко вообразились трагические и прекрасные сцены о его любви, рыцарской верности, отваге и шляхетской гордости… 
     Тимофей даже не предполагал, что он способен воображать столь по-детски наивную и романтическую дребедень. Но чем красивей и благороднее он воображал своё поведенье с Алёной, тем больше она казалась ему достойной несравненной любви. И ушлый дворецкий влюблялся всё необратимей и сильнее… 
     И вдруг с поразительной ясностью он понял то, что его хозяин и Алёна уже твёрдо сговорились провести эту мерцающую и лунную ночь вместе. И дворецкий угрюмо приготовился к невероятной вспышке собственной ревности. Однако вскоре он изумился тому, что ревности он не ощутил. Но появилось у него мрачное спокойствие, которое он мысленно назвал хищным. И, действительно, зачем буянить, метаться и бунтовать, если пока ещё нельзя изменить череду событий?..
     Тимофей больше не сомневался в том, что он несказанно любит Алёну. Но хотя его страсть быстро и непрерывно возрастала, он решил и впредь прикидываться верным и незатейливым простачком и терпеливо поджидать удобного случая. А пока он, дескать, превратится в ангела-хранителя Алёны и начнёт ретиво, хотя и тайно её оберегать. Разве не обязан он спасти её от мерзкого и жестокого генерала, которому случайно привалило громадное наследство?.. 
     А ещё Тимофея пугающе и сладко изумляла странная уверенность в том, что у него есть немалые шансы добиться у Алёны пылкой взаимности. И эта уверенность, будоража его нервы и плоть, не покидала дворецкого, хотя он ясно понимал, что славный отставной генерал превосходит его буквально во всём: и внешностью, и легендарной репутацией, и социальным статусом, и богатством, и связями. А теперь хозяин завидной усадьбы решил сделаться и ещё и писателем, и очень вероятно, что он преуспеет ещё и в литературе.   
     Но вопреки этому своему пониманью дворецкий чувствовал в себе уверенность в том, что Алёна всё-таки может ему достаться. Поначалу такая уверенность казалась ему абсурдной, но вскоре ему необычайно ярко вспомнилось раболепие слуг в усадебном доме. А ведь рабской покорности сумел от челяди добиться именно он, дворецкий, а вовсе не хозяин поместья!.. Конечно, и генерал обучен грозно командовать и сноровисто распоряжаться… Но ведь полководца столь высокого ранга всемерно поддерживает властная иерархия всего государства!.. А он, безвестный Тимофей Шилов, сумел добиться безропотного и рьяного повиновенья одной своей личной харизмой и той мистической аурой власти, которую постоянно и незримо излучает его загадочная персона…
     Наверное, именно врождённой способностью к власти и прельститься в нём проницательная Алёна…   
     Дворецкий величаво встал возле окна и, глядя на сумрачные горы, скрестил руки на своей впалой и тщедушной груди. И внезапно у него появилась твёрдая уверенность, что все эти сегодняшние событья ниспосланы ему Провиденьем, дабы он, наконец, постигнул всю безмерность своих интеллектуальных и нравственных сил…
     И Тимофей горделиво и дерзко помыслил:
     «Я обречён Всевышним не только на то, чтобы прозябать в помпезном и пошловатом тереме. Я теперь полностью готов к отчаянной борьбе…»   
     И ему почудилось, что лунные и млечные лучи поощрительно и страстно обволакивают его тело… Горный и студёный ветер порывисто шевелил светлыми, лёгкими и узорными занавесками на окнах и мнился Тимофею божественным благословеньем… И лишь на краткий миг дворецкому подумалось о коварных кознях Сатаны…

12

     В эту росистую и звёздную ночь они поверили в возможность своего счастья… У Серова, как он и предвкушал, возникла полная иллюзия того, что Алёна превратилась в его родную сестру. И мнилось Алёне, что диковато ею обладает её единокровный брат. Плоть её была нежна, упруга и покорна, и чудилось ему, что любовница наитием предугадывает его прихоти и желанья. Однако именно Алёна порождала в нём хотенья, которые он считал своими…
     Иллюзия неискупимого, смертного греха донельзя возбуждала их. Но в глубинах их подсознанья, в их нутре таилось пониманье того, что скверный и позорный грех кровосмешенья они всё-таки не совершают. И от этого пониманья беспрерывно возрастала их взаимная нежность… 
     Затем они, измождённые, нагие и безмолвные, лежали на смятых простынях рядом. И мелькали в сознании любовников нежно-причудливые фразы и словосочетанья. Но обоим было сладостно удерживать благодарные излиянья внутри себя…
     Наконец, радостные слова всё-таки вырвались из плоти, но разум уже не воспринимал их. Блаженно воспринимала их только плоть…
     Им необычайно понравился запах друг друга, ведь они, купаясь в ванне, тщательно выбирали ароматный шампунь, мыло и гель. И они выбрали именно то, что заказала и купила сестра хозяина усадьбы…   
     И внезапно он тихо, но внятно рассказал ей то, чего не ожидал он даже сам, а уж она и подавно:   
     - После смерти сына и жены у меня в столичной квартире появился чёрный котёнок. Он сам, выждав удобный случай, ворвался ко мне. Зима выпала лютая, и погибель зверька на морозных улицах оказалась бы неминуемой, если бы его не приютили. Он уже был сильно простужен и трогательно кашлял… Он с мольбой и страхом глядел на меня, и его отчаянные глаза спасали кошачью жизнь. Я назвал его Тишкой… Он вскоре заболел, и модные ветеринары не спасли его… Котёнок был заражён глистами… И теперь, когда я думаю о смерти, я большего всего уповаю на то, что я в загробной жизни встречу именно Тишку… Не сына, не жену, а именно моего чёрного котика…    
     И она, содрогаясь, подумала:
     «Боже, чего я хочу от него?.. Я с ним бессовестно хитрю, лукавлю и корыстно притворяюсь. Но ведь я сама, как приблудная и брошенная кошка, а он беспредельно одинок среди толпы. Чёрный и озябший зверёк – это единственное в мире существо, которое любило его по-настоящему. И за эту крохотку подлинной любви он хранит о зверьке вечную и благодарную память… Но разве я способна любить столь же искренне, как тот незадачливый котёнок?.. А ведь хотят от меня просто обычной жалости…»
     И Алёна, тиская его тонкие пальцы, произнесла тихо и горестно:
     - А я никого не хотела бы встретить в загробной жизни. Я мечтаю только о покое. И порой я невольно молюсь, чтобы у меня после смерти был маленький и запущенный сад, а при нём круглое и голубое озерцо с бледными лепестками яблонь на ряби из тоненьких струй. В чистой, уютной и просторной хатке я бы сама стряпала себе скромную пищу… И побольше хороших иллюстрированных книг… И множество записей дивной музыки Баха, Скрябина, Шопена и Чайковского…      
     И в лунном сумраке он улыбнулся и ответил:
     - Я довольно часто рисковал жизнью. И я никогда особенно не боялся смерти… Но порой, очутившись в преддверии гибели, я – ради сохраненья мужества – ярко на краткие миги воображал сладостные сцены потустороннего бытия… Но всю эту воображаемую приятность я получил при жизни!.. У меня появилась даже ты!.. И мне теперь не хватает только чёрного котёнка Тишки!.. Наверное, добрый Господь подарил мне утехи земными благами в преддверии справедливых и жестоких мук, ожидающих меня после кончины…   
     Он помолчал, а  затем, погладив её нагое бедро, продолжил негромко и твёрдо:
     - Ты, наверное, полагаешь, что я сейчас непозволительно раскис до глупой сентиментальности. Но неужели я за всю мою окаянную жизнь не заслужил даже пары мгновений полной откровенности?.. Хотя возможно, что я недостоин даже церковной исповеди… Но я всё-таки хочу получить то, на что, вероятно, не имею права!.. А если моя искренность погубит меня, то и пусть!.. 
     И Алёна торопливо и заботливо отозвалась:
     - Я хорошо понимаю тебя! Ведь искренность подобна женской наготе в обществе закостенелых пуритан и снобов. Или похожа на честную игру с карточным шулером… Но, знаешь: ради тебя не страшно даже сгинуть навеки!..
     - Неужели ты не хочешь продолжить свою деловую карьеру? – с явной благодарностью осведомился он. – И ты разве не ведаешь о своих редких способностях?      
     И Алёна ответила запальчиво и резко:
     - Я больше не хочу размышлять о моих дарованьях! Ведь они быстро втащили меня в таёжные сибирские бараки… – Затем она мечтательно и трепетно проговорила: – Я теперь хочу хотя бы пару недель поиграть в жутковатую, но безмерно сладостную для меня игру! Ведь всё равно мы непрерывно играем в жизни самые разнообразные роли, хотя слишком редко замечаем своё лицедейство. Я, например, вдохновенно играла модную роль проницательного и дошлого эксперта по инвестициям крупных капиталов на спекулятивных рынках и в оффшорные компании!.. Но теперь я мечтаю поиграть в потусторонний мир!.. Ведь наши иллюзии часто бывают извращённо приятны!.. Разве тебя не усладила иллюзия того, что ты бурно ласкаешь не меня, а собственную сестру?         
     И Алёна, изгибаясь на постели, расхохоталась хотя и тихо, но весело и звонко, а Серов невольно хихикнул заодно с нею, но затем серьёзно сказал:
     - Однако прозябать отшельником, – даже если такой типаж обитает в сибаритской роскоши, – весьма не просто, поскольку полное отсутствие людей, которые не могут без тебя обойтись, удручает и томит чрезвычайно!.. А слуги в этой усадьбе вполне могут обойтись и без меня. Ведь моя очаровательная сестра бывала здесь только стремительными наездами, и челядь ещё не привыкла к постоянному хозяйскому надзору. Я для стремянных – всего лишь докучливая обуза…
     И она негромко утешила его:
     - Отныне всё изменится...  Ведь ты уже оказался наиболее нужным для меня существом на всей земле… И я очень хочу быть для тебя музой… Я предвкушаю безмерное удовольствие от прочтенья твоих рукописных страниц. И я молю тебя о знакомстве с романом, который ты теперь сочиняешь… 
     - Ты привлекательна и умна, – тихо произнёс он, – и, разумеется, я позволю тебе прочитать всё то, что я накропал здесь…Ведь я отнюдь не лодырь. Я писал упорно, прилежно и тщательно, но всё-таки мне нужна посторонняя оценка... А ещё для моего романа оказался бы очень полезен оригинальный выверт в сюжете. Эзотерика вполне подойдёт!.. И поэтому мне очень импонирует экзотическая игра в потусторонний мир. Прихотливая канва получается…   
     И разом они ощутили приятное изнуренье, и почудилось им, что они радостно умирают. Они закутались в большое мягкое одеяло и уснули… 

Конец первой части

Часть вторая

1

     Хозяину горной усадьбы и его внезапной любовнице уже поверилось в их совместное счастье, и свою нынешнюю жизнь они порой называли идиллией и пасторалью. Иногда хозяин шутливо болтал о том, что у него вместо жёсткого психологического романа может получиться наивная и нежная элегия…
     Прежде они не смели даже вообразить, что их жизнь может оказаться настолько насыщенной и одухотворённой. Они упивались комфортом и покоем. Их распорядок был осмысленным и нерушимым. Их ночи озарялись до извращённости бурной страстью, а сила взаимной любви заставляла полностью игнорировать безмерно почтительную, но весьма любопытную челядь. И всё же они со всеми усадебными слугами были привычно вежливы…   
     Они покидали свою измятую и мягкую постель очень рано, а потом двадцать минут они делали гимнастику в тренажёрном зале, который находился в подвале барского дома. После окончанья утренней зарядки они вместе принимали контрастный душ. Затем они по-домашнему, но тщательно, хотя и с нарочитой небрежностью одевались, не допуская даже намёка на свою неопрятность. Алёна перед завтраком всегда наносила на своё прелестное лицо тонкий слой макияжа и грима… Этими процедурами они проявляли взаимное уваженье. Церемонность и почти семейные обряды ничуть не обременяли радостную чету. Питались они диетическими и свежими деликатесами, смакуя за обедом редкие сорта марочных вин. 
     После завтрака он ретиво сочинял свой роман, который вдруг начал продвигаться удивительно быстро. Вечерами в гостиной он вслух читал Алёне продолженье своего романа, и они доверительно обсуждали различные фрагменты. Наконец, Серову показалось, что Алёна очень вдохновляет его, и однажды утром он в рабочем кабинете подумал:
     «Я не буду фарисействовать, и я готов честно признаться самому себе, что я воспринимаю Алёну своей сестрой… Но кого же я теперь люблю: мёртвую сестру или живую Алёну?.. Прежде меня часто обожали и даже донимали смазливые умницы, но они совсем не вдохновляли меня. Неужели я доселе никогда в жизни не любил по-настоящему?.. И почему после появленья у меня истинной любви мой роман стал писаться неожиданно легко?..» 
     Вечером они в чёрных и плотных костюмах вышли через чугунную калитку из миниатюрного ландшафтного парка, который окружал их дом, и по тропинке из брусчатки углубились в горный сосновый лес. На овальной и сумрачной полянке Серов промолвил:
     - Меня поражает лёгкость, с которой мне теперь пишется. Не кажется ли тебе, что я начал  халтурить?   
     И она задумчиво сказала:
     - Твоя проза, действительно, очень изменилась. Ты, наверное, перестал думать о своих будущих читателях, и этим ты сбросил с себя гнетущую обузу. А прежде, несомненно, тебя мучили и томили мысли о том, какое впечатленье на читателей произведёт твоё творчество. Нынче ты прекратил притворяться и стал искренним. А ведь притворство в литературе требует немалых усилий, а, значит, и времени. И ты стал писать гораздо быстрее. Ты начал писать проще, и твои сложноподчинённые предложенья теперь не превышают должной меры, и поэтому слог у тебя стал нервным и лёгким.    
     - Спасибо тебе за лекцию, – довольно отозвался он, – ведь ты всё это отчебучила, как заправский критик…
     А в тихом лесу быстро темнело, и лишь изредка доносились до них шелесты, скрипы и шорохи. Воздух несильно пах гнилью, корой и свежей хвоей…
     Серов озадачено молвил:
     - Но ведь меня чрезвычайно волнуют твои впечатленья от моих строк. Значит, я всё-таки не сумел полностью отрешиться от мыслей о моих будущих читателях. Абстрагироваться от людей всегда нелегко…    
     - Но ведь я не вполне обычный читатель, – негромко произнесла она, – поскольку я полюбила тебя. И мне, конечно приятно, что ты обо мне помнишь каждую минуту. Но разве я даю тебе советы, наставляю тебя, высказываю претензии к тексту? Нет, я просто с умиленьем тебя созерцаю… Но я всё-таки сохранила объективность. И я сумела заметить, что твоё нынешнее творчество разительно отличается от текстов, которые ты написал раньше. Настолько разительно, что я не могу поверить, что причиной этой исполинской перемены оказалась твоя любовь ко мне. Разумеется, мне очень польстила бы такая причина, но я больше не хочу лгать самой себе. Внутри тебя случились колоссальные перемены…   
     Он посмотрел на звёзды, а затем начал по-звериному чутко озираться вокруг себя. И почудилось ему, что гнездится в его нутре потаённая и зловещая истина, которую он упорно не желает знать… Намедни Серов уже и сам заметил необычайные перемены в своём творчестве, но доселе не мог понять: улучшают ли они произведенье или нет?.. Но вдруг Алёна ясно ответила на этот волнующий вопрос: да, улучшают и очень значительно… Но почему же именно?.. И Серов ощутил, что он сейчас узнает о самом себе мистическую и запретную правду, которую обычному человеку очень опасно постичь…
     И вдруг ему подумалось о том, что каждый человек рождается со своим мистическим предназначеньем, которое чрезвычайно часто неведомо рассудку. Но если всё-таки постигнуть своё врождённое предназначенье, а затем храбро и упорно следовать ему, то можно при удаче обрести признанье и счастье. А иначе вовеки не получишь ничего, кроме грехов, пороков и душевных мук…
     А вскоре он вдохновенно помыслил о том, что порода и сущность каждой человеческой личности определяется уникальной дозировкой четырёх качеств, а именно: интеллекта, терпения, агрессивности и способности к любви. И любое из этих совокупных качеств обязательно имеется во всяком человеке, хотя, возможно, и в минимальной дозе…
     И вдруг Алёне в погустевшем сумраке стало настолько сладостно, что ей невольно вообразилось, что её горделивое семейство, и – главное!.. – бывшие подруги, любовники и коллеги, наблюдая за её несравненным счастьем, яро завидуют ей. И суетно захотелось Алёне выставить напоказ своё нечаянное счастье. Пусть привередливая, взыскательная публика из элитарной тусовки по достоинству оценит и добродетель, и красоту, и рассудок, и ловкость, и редкое уменье манипулировать людьми у недавней сибирской узницы! И тогда ореол неповинной страдалицы, перестав, наконец, быть смешным, обретёт элегантную романтичность!.. И Алёну внезапно взбудоражили невольные грёзы о реванше…
     Но затем она нервозно устыдилась и ярко воображаемых сцен своего торжества, и связанных с ними мечтаний и мыслей. Однако, вскоре она почти успокоила самоё себя мыслями о том, что её возлюбленный сам окажется не прочь покрасоваться с нею на публике. И, вероятно, он пожелает начать политическую карьеру. И вдруг Алёна пылко себя вообразила верной его помощницей…
     Но сначала он попытается завершить свой роман, хотя и потратит на это весьма много времени… И Алёна нетерпеливо топнула ногой… Значит, придётся ей не только безропотно ждать эпилога длинного романа, но и всемерно поощрять писателя. Разумеется, не настолько она глупа и наивна, чтобы подстрекать отставного генерала поскорее бросить свою писанину! Ведь его будущая книга, – и Алёна уже ясно понимала это, – может получиться воистину превосходной. А разве на худой конец нельзя ей удовольствоваться колоритной ролью мудрой и прелестной супруги известного литератора?..
     Но вскоре Алёна, не совершая реально ничего зазорного или гадкого, ощутила себя закоренелой преступницей. И вспомнилось ей почти забытое словосочетанье: «Преступленье в мыслях». Она нахмурилась и виновато себе прошептала: «Мыслепреступленье…»
     Алёну ещё в раннем детстве строгие родители уверили в том, что ничего не возникает случайно. И если вдруг у неё появились крамольные мысли, то, значит, она желает именно крамолы… Хотя, в сущности, ничего особенно дурного в её нынешних раздумьях нет… Ну, возможно, присутствует обычное женское тщеславие… А разве она прежде не сулила отставному генералу блистательное продолженье карьеры?.. И ведь он не запретил разговоры на эту тему!.. Неужели непременно нужно считать мотивом всех её поступков болезненное желанье вызвать мучительную зависть у своих соперников и врагов?.. 
     Внезапно Серов подошёл к Алёне, и они поцеловались. Затем они, молча, вернулись домой в лунном, серебристом сумраке. И опять их ночь была замечательно страстной, хотя подспудно у них обоих постепенно возрастало муторное чувство непонятной им вины. Но они втайне от самих себя надеялись на то, что утром они совершенно забудут свои  вечерние мысли и чувства… 

2

     После появленья Алёны в барской усадьбе Тимофей Захарович Шилов был хотя и мучительно, но одновременно и сладострастно взбудоражен, и теперь в таком состоянии он жил постоянно. Разумеется, он прилежно скрывал свои истинные чувства от господ…
     В его ревности была несказанная приятность. И, как только барственный хозяин усадьбы и Алёна отправлялись вместе в опочивальню, то их дворецкий, лёжа в чистой постели среди полной мглы своей просторной, тёплой и удобной комнаты, начинал с извращённым удовольствием ярко воображать их эротические ласки, содроганья и позы… 
     Жилая комната дворецкого отличалась броским и нескромным комфортом и располагала отопительной батареей, туалетом и ванной. Старинная, но тщательно отреставрированная мебель у дворецкого, была хотя и прочной, резной и узорной, но – соответственно его рангу – поплоше, нежели в господских апартаментах... Шилов втайне гордился своими мягкими стульями, конторским столом из палисандра и помпезной кроватью с купольным балдахином…
     А ещё Тимофей Шилов потаённо гордился своими душевными страданьями, которые казались ему неоспоримым доказательством глубины и сложности его натуры. И невольно мечталось Тимофею занять место нынешнего хозяина усадьбы…
     Но дворецкий дорваться до хозяйского барахла и богатства мог только через Алёну. Вот если она законно, – с государственной регистрацией, – выскочит замуж за владельца усадьбы, то, после его преждевременной кончины, жена вполне легально обретёт всё его достоянье. А затем ко вдове подоспеет и Тимофей с утешеньями и компрометирующей информацией… Естественно, не обойдётся без женских охов, стонов, проклятий и воплей. Но Тимофею по непонятной ему причине твёрдо верилось в то, что бездушная вдова обязательно влюбится в изощрённого и хитрого шантажиста, а затем охотно станет его официальной супругой... 
     Шилов справедливо считал самого себя далеко не глупым человеком, но теперь он порой страшился того, что он просто бредит... Ну, зачем Алёне, если она превратится в богатую аристократку, выходить замуж за скромного и уже постылого ей слугу?.. Чем он сумеет прельстить её?.. Но однажды пасмурным утром Шилову подумалось о том, что он вполне способен соблазнить её торжественным обетом о раскрытии ей со временем древних колдовских приёмов по обретенью безграничной власти над людьми…
     Ведь Шилов бессознательно постигнул нравственное сходство между ним и Алёной и наитием ощущал в ней скрытые от неё самой изъяны и пороки…   
     И Шилов начал воображать самого себя ядовитым, безжалостным и проницательным змеем, который способен долго, неприметно и терпеливо ждать, чтобы в нужное время без колебаний ужалить свою жертву в уязвимое место… 
     А в барской усадьбе теперь царило тревожное и нервное затишье, и дворецкому казалось, что вся безропотная челядь, – вопреки явному хозяйскому счастью, – дожидается роковой и жестокой развязки…
     Нынешним ясным, прозрачным, но студёным утром дворецкий приказал дежурному кочегару зажечь в пристройке отопительный газовый котёл. А в столовой лакеи тщательно сервировали хозяйский завтрак, и господа вышли к трапезе без опозданья. Серов был облачён в белый домашний костюм, а задумчивая Алёна с гладкой причёской надела сиреневое платье. Тимофей в чёрном официальном наряде с белой кружевной манишкой решил прислуживать барам сам…
     Господа церемонно уселись за стол, покрытый серебристой парчовой скатертью, и начали с аппетитом, но весьма изящно поглощать свежую деликатесную пищу. Они, молча, скушали – с тёплым хлебом – рисовый суп на курином бульоне, телячьи котлеты в густом соусе, салат из парниковых овощей с оливковым маслом и пошехонский сыр. На десерт дворецкий подал на серебреном блюде гроздья мелкого винограда без косточек. Байховый чай с лимоном и кизиловым вареньем сотрапезники разливали в тонкие фарфоровые чашки из медного старинного самовара, надраенного парой кухонных мужиков до ослепительного блеска. 
     Тимофей в белых перчатках угождал господам с юркостью, ловкостью и прытью заправского трактирного лакея, и, когда он мельком глядел на озабоченное лицо Алёны, то с трудом скрывал своё внутреннее ликованье. Ведь её красивое лицо вдруг утратило недавнюю беспечность! И Тимофею радостно подумалось о том, что в отношеньях между его господами образовалась, наконец, желанная ему трещина. А ещё дворецкий втайне веселился тем, что его хозяин тупо не замечал нервного напряженья своей любовницы…   
     Наконец после старательных угождений и хлопот Шилов замер с белой накрахмаленной салфеткой возле высокого буфета. А невесёлая Алёна, пригубив очередную чашечку с ароматным чаем, негромко и вкрадчиво произнесла:
     - Я бы теперь очень не хотела отвлечь тебя от сочиненья твоего замечательного романа. Но, возможно, у тебя всё-таки найдётся время заняться наследством своей сестры. Ведь я стремительно вживаюсь в её чарующий образ… – Алёна вдруг нервически запнулась, а затем после застенчивой улыбки продолжила свои уговоры: – И порой мне крайне жаль, что деньги и ценности, накопленные мною, подвергаются риску, хотя и небольшому… И ещё: деньги обязаны активно работать, а не храниться в банке под мизерные проценты… Ты ведь великолепно знаешь, что я по натуре – стяжательница…   
     И Серову невероятно понравилось, что Алёна преобразилась в его сестру. И чудилось ему, что он услышал интонации своей несравненной сестры, увидел её жесты, взгляды, улыбку и мимику. А грамматика фраз у Алёны показалась ему точно такой же, как у его любимой и мёртвой родственницы…   
     И радостный Серов промолвил:   
     - Конечно, материальными благами и драгоценностями нельзя пренебрегать, поскольку это всегда опрометчиво… Но мне теперь удивительно славно пишется! Сколь эффектные эпизоды я нынче воображаю! Я в прекрасной творческой форме! Но я всё-таки понимаю, что неизбежен временный спад. И тогда вплотную мы займёмся нашими меркантильными делами…    
     И он выжидательно глянул на её серьёзное и уже насупленное лицо… И вдруг Серову показалось, что наитием он постиг её заветное желанье: она непроизвольно захотела своей скорой и пышной свадьбы с длинным кортежем для почётной свиты, с венчаньем в грандиозном кафедральном соборе и с хоровым пеньем у алтаря… 
     И Серов заранее умилялся той несказанной радости, с которой Алёна сейчас от него услышит желанные ей фразы. Нет, он больше никогда не допустит, чтобы его любимую женщину коробило долгое ожиданье!..
     И вдруг Алёна, посмотрев на него, приободрилась, и он с весёлой и задорной торжественностью сказал: 
     - А теперь нам нужно уладить срочное, неотложное дело; с ним недопустима канитель!.. Надо поскорее обвенчаться и официально зарегистрировать наш брак… Ведь в процессе добыванья сокровищ возможен и летальный исход… Я, разумеется, – не фаталист, но тебе необходимы твёрдые гарантии. А мёртвецы поручительство не дают…    
     И она, гордясь собой, улыбнулась ему нежно и благодарно… И, пока он, молча, любовался её смущённым лицом, она размышляла:
     «Всё-таки я умею, дорогой, управлять тобою. Едва всерьёз я озаботилась перспективой нашей официальной свадьбы, как ты уже позвал меня замуж, под венец. Вероятно, ты решил меня вознаградить за то, что моё присутствие вдохновляет тебя на сочиненье удачного романа…»
     А вслух она хотя и радостно, но кротко произнесла:
     - Я никогда в жизни не ведала истинного счастья. Но теперь почудилось мне, что я смею называть именно счастьем свои нынешние чувства!..
     Дворецкий старательно и нервно изобразил на своём лице полное безразличье, а затем отстранённо подумал:
     «Неужели у них сейчас начнётся и сюсюканье, и нежное лопотанье с горловым щебетом?.. Для генерала такое поведенье будет воистину непристойным… Она же – невероятно хитра… Пожалуй, мне пора готовиться к хозяйской свадьбе… И надо мне впредь гораздо строже лощить и струнить наших невежественных слуг-недотёп, иначе эти нерадивые драконы нелепо осрамятся на празднике перед сановными гостями… Что ж, первый этап завершён… Мои хозяева полностью воплотили все свои чаянья… А настроенье, когда человеку больше нечего домогаться, – чрезвычайно опасно, ибо резко притупляется бдительность, и начинается скука… Мне почему-то кажется, что Алёна вовеки не разлюбит моего постылого хозяина, если не будет разочарована его окаянным романом. Интересно, насколько всё-таки хороша генеральская книга?..»
     А вельможный хозяин усадьбы и его благодарная невеста смотрели друг на друга и улыбались рассеянно и неопределённо…
     «Значит, я скоро женюсь, – размышлял отставной генерал, – и, возможно, у меня ещё родится потомство, ибо я далеко не дряхл… Алёна будет мне верной помощницей… А если мне всё-таки плюнуть на продолженье карьеры и заняться мирным писательским трудом? Ведь Алёна постоянно мне твердит, что я не обделён талантом. И, действительно, стилистическая неуклюжесть быстро пропала из моих писаний… Интересно, разве я теперь любил бы Алёну столь страстно, если бы она не хвалила мой роман?.. Наверное, всё-таки нет… Но ведь и она непременно разлюбила бы меня, если бы роман оказался плох… Женщины фиаско не прощают… Конечно, у меня – славная и доблестная биография, но ведь она осталась в прошлом. Все мои засекреченные победы упокоились в бронированных сейфах со сложнейшими кодами и шифрами… А если Алёна разлюбит меня, то я, пожалуй, разуверюсь в себе и постепенно впаду в прострацию…»
     Алёна вдруг очнулась от приятного и томного оцепененья, ибо ей подумалось: 
     «Я ещё не заслужила право на беспечность. Рано мне надменно рисоваться перед сворой усадебных слуг. Ведь я, даже будучи его официальной супругой, могу отсюда убраться голой, если он разлюбит меня. Но я чую нутром, что мне пока нельзя затевать разговор о брачном контракте, ибо эта тема обязательно оттолкнёт жениха… Значит, мне нужно проворней зачать и родить моему кавалеру ребёнка… Ах, как сильно хотелось бы мне, чтобы меня, наконец, оставили эти противные мысли… Без этих корыстных расчётов я бы не сомневалась в его вечной и неизменной любви ко мне. И без них я бы не рискнула на поступки, которые могут привести к потере его страстного чувства… Неужели все гадкие мысли служат потаённым орудием для праведной Господней кары?..»    
     Хозяин усадьбы внезапно и мельком глянул на своего дворецкого, а затем на замершего возле тёмного буфета Тимофея с явным интересом посмотрела и Алёна. Сытые и возбуждённые сотрапезники неожиданно для самих себя удивились тому, что сегодня на завтраке им прислуживал за столом именно дворецкий, а не пара дежурных лакеев, как обычно. А вскоре этому странному обстоятельству изумился и сам Тимофей…
     Потрясённый дворецкий чрезвычайно озадачился странностью: почему именно сегодня, а не в другое время, он без всякой явной необходимости вдруг подменил собою уже готовых к работе слуг и этим загадочным поступком помог самому себе подслушать важнейший хозяйский разговор?.. Ведь интимная беседа господ началась на этом завтраке совершенно спонтанно!.. 
     Неужели именно присутствие Тимофея и подвигло господ на полную искренность?.. И внезапно дворецкий, допустив такую вероятность, сильно преобразился, и почудилось ему, что его тело обволокла со страстью и нежностью незримая мистическая аура. И вскоре грезилось ему, что непостижная галактика окутана мыслящим космическим флёром…
     Господский завтрак был уже завершён… Серов неторопливо встал из-за стола и, подойдя к Алёне, предупредительно протянул ей руку. Алёна, опираясь на его локоть, церемонно поднялась с высокого дубового стула, и вдруг незаметно для чинного жениха она заинтересованно и нервно посмотрела в лицо дворецкому, и тот мгновенно сообразил, что этот манящий и проницательный взгляд разительно не похож на прежние взоры неизъяснимо привлекательной госпожи… И лишь потом Алёна вдруг и сама постигла, что сейчас её взор, устремлённый невзначай на ушлого лакея, оказался сугубо особенным. А затем она интуитивно догадалась, что хитрый Тимофей подметил и оценил всю необычность её пытливого и пристального взгляда…   
     Многозначительный взор госпожи невыразимо воодушевил дворецкого. У Тимофея появилось несказанно приятное ощущенье, что все его дерзновенные мечты начинают осуществляться. И вдруг почудилось ему, что он способен не только угадывать потаённые человеческие желанья, но и внушать их. И, дескать, способен он постигать наитием желанья других людей, ещё неведомые даже им самим…
     Довольные и сытые господа, наконец, покинули роскошную столовую. Неподвижный дворецкий искоса поглядывал на их затылки и спины и горделиво улыбался…

3

     Хозяин усадьбы предложил своей невесте устроить их свадьбу достаточно скромно, без лишней суматохи, и Алёна, мечтавшая о пышном ритуале, согласилась с женихом без возражений. Венчаться влюблённая чета решила в сельской захудалой церкви, а регистрацию брака наметили провести в обшарпанном районном захолустье. Своё твёрдое намеренье отказаться от пышного брачного торжества Серов объяснил своей неприязнью к суете. А затем он тихо и лукаво присовокупил, что скромных свадебных обрядов пожелала бы самой себе покойная его сестра, поскольку она не терпела помпезности.   
     Алёна решила, что она ясно поняла, почему их свадьба окажется до неприличия скромной. Истинная причина, дескать, заключалась в том, что судимая невеста обретала всё более разительное сходство с покойной сестрой своего сановного жениха. И, мол, отставному ветерану очень не хотелось выставлять это пикантное и скабрезное сходство напоказ перед своими бывшими соратниками, которые были хорошо знакомы с норовом и внешностью единокровной сестры заслуженного и боевого генерала. Могли возникнуть и быстро распространиться по городам и весям весьма позорные предположенья, догадки и аналогии… И, вдобавок, у невесты была непогашенная уголовная судимость хотя и с небольшим, но реальным тюремным сроком.
     А свою судимость Алёна теперь воспринимала, как позорное клеймо. И казалось ей, что элитарное общество не оценит даже самые веские резоны о благородных причинах её судимости. Избалованным и чёрствым ханжам и снобам непременно окажется невдомёк, что иначе любимая начальница скончалась бы от рака на скрипучей лагерной койке, а не в частной и роскошной клинике, где потакают малейшим прихотям своих пациентов, а в особенности тех, кто заведомо обречён хворостью на летальный исход. Алёна прекрасно знала, что её благородное принятие на себя чужой вины все богемные и финансовые тусовки сочтут несомненной глупостью… 
     И Алёна вдруг начала опасаться, что общественное мненье будет разделять и её вельможный муж…
     Серов уже повелел своему дворецкому готовиться к приличной, но скромной свадьбе. Шик и чрезмерная сутолока будут, дескать, неприемлемы для новобрачных… Известие о скромности хозяйской свадьбы изрядно изумило ушлого дворецкого, но Тимофей уже поднаторел в сокрытии своих истинных чувств и мыслей… 
     А Серов был искренне уверен в том, что многолюдная и пышная свадьба претит и самой невесте. Но если бы Алёна вдруг честно призналась ему в своих ярких мечтах о роскошных ритуалах и скопище богатых и влиятельных гостей, то он без колебаний воплотил бы её самые необузданные грёзы… 
     А невесту вдруг стало мучительно коробить её растущее и странное сходство с мёртвой сестрой жениха. Ведь истинная сущность Алёны уже возмущённо протестовала против чужой личины. Конечно, во время секса чрезвычайно их возбуждала извращённая игра в кровосмесительство. Но разве они после интимной близости не радовались втайне тому, что смертного и непростительного греха кровосмешенья они в реальности всё-таки не совершали?..
     Алёна теперь довольно часто размышляла о том, что её прежняя сущность, – даже после абсолютного перевоплощенья в чужой образ, – никуда не денется из её тела… Значит, её прежняя сущность будет жестоко мстить за своё коверканье и угнетенье!.. А разве человеческие беды и напасти не проистекают от корыстного и беспрерывного подавленья людьми своей подлинной сущности?..
     «Да, – однажды утром мысленно рассуждала она, переминаясь в пеньюаре на маленьком балконе с коваными перилами, – притворство порой очень выгодно. Знаменитым артистам и лицедеям-сатирикам платят за пародии с завидной щедростью. Шикарно и с юмором транжиры и моты справляют шутовские юбилеи. И никто не поминает в нашей стране перемазанных гарью, золой и сажей кузнецов… Ведь и моё перевоплощенье – хотя бы частичное – в мёртвую сестру бравого генерала принесло мне изрядные дивиденды. После церемонии нашего официального бракосочетанья я обрету, наконец, и высокий легальный статус, и достойный меня деловой имидж… Но разве благополучие способно возместить потерю собственной личности?.. А если вдруг моя подавленная личность не будет всё-таки необратимо обессилена и однажды мстительно взбунтуется во мне, подобно гладиаторам под лидерством атамана Спартака?.. Я теперь играю мои спектакли, будто на вулкане… Но в театре служить намного проще, ибо актёрство на сцене – только временное. А за кулисами всегда найдутся хорошие режиссёры…» 
     И вдруг Алёна устрашилась того, что ненароком она может выдать проницательному жениху свои тайные мысли. А затем, ужаснув её, взыграла в ней природная и до конца не обузданная гордыня, которая подчас заставляла её рушить все свои планы и расчёты. И ради чего она рушила их?.. Ради избавленья от презренья и ненависти к самой себе!..
     И с противным страхом решила Алёна всё-таки поведать – и предельно честно – будущему мужу о своих подлинных чувствах, сомненьях и мыслях. И тщетно она пыталась понять, почему вдруг появилась у неё такая пугающая решимость…   
     А затем взбудораженная Алёна внезапно осознала, что дворецкий безнадёжно влюблён в неё. И невольно ей подумалось о том, что охваченный страстями Тимофей вполне может превратиться в её орудие, приспешника и союзника, если её отношенья с хозяином усадьбы пойдут наперекосяк… 

4

     На следующее утро выпала лёгкая пороша, и распространился по ущелью блеклый туман… После витаминного и вкусного завтрака Серов, как обычно, занялся написаньем психологического романа в своём тёплом и уютном кабинете. Дворецкий в официальном чёрном костюме, проверяя рутинную работу усадебных слуг, вошёл в просторную библиотеку на первом этаже; уборка помещенья оказалась, как всегда, безупречной. Внезапно в библиотеке появилась Алёна в коротком розовом платье без рукавов и в чёрных туфлях на высоких каблуках. В этот день причёска была у неё скромной и гладкой, а в вырезе узкого платья светился золотой крестик на цепочке из платины. Алёна внимательно посмотрела на Тимофея…
     В библиотеке было тепло, сумрачно и тихо; мерцали чистые стёкла на дверцах полированных книжных шкафов, темнели мягкие кресла и удобный широкий диван. На шахматном столике возле высокого окна с раздвинутыми золотистыми занавесками были расставлены причудливые резные фигуры. Старинный купеческий стол с двумя тумбами для ящиков отливал чёрным лаком… 
     Алёна быстро вынула из шкафа случайную книгу и посмотрела на титульный лист: подвернулся второй том из первого собрания всех «Опытов» Монтеня на русском языке. Затем Алёна слегка суетливо уселась в мягкое кресло и мельком посмотрела на старинные напольные часы. Тимофей мгновенно смекнул о причине мимолётного взгляда своей госпожи: она сейчас определила, что пунктуальный хозяин усадьбы будет оставаться в рабочем кабинете чуть более двух часов. Ведь Серов неизменно занимался своим романом каждое утро по четыре часа кряду…
     Дворецкий достал из правого брючного кармана ещё не скомканный батистовый платок и заботливо протёр чистейшую крышку журнального столика перед Алёной. И вдруг она жестом пригласила его сесть супротив неё, и радостный дворецкий, слегка поклонившись, расположился в удобном кресле…      
     - Здесь имеется на редкость богатый выбор уникальных книг, альбомов и брошюр, – молвила она, – большое разнообразие тем и жанров. Будет нечестно и грешно, если библиотека останется в пользовании только её хозяев. Я вовсе не прочь, чтобы эти книги и фолианты читала сельская детвора. Перед своим распятьем Иисус Христос велел нам делиться с бедняками, покровительствовать им… А в вашей глухой деревне, наверное, нет хороших книг…      
     И дворецкий почтительно и согласно покивал головой, поскольку он, якобы, сожалел о полном отсутствии светских и крамольных книг в фанатично религиозной и послушной ему деревне. Но Тимофею вовсе не хотелось, чтобы в покорную только ему сектантскую общину втесалась греховная Алёна со своими пусть и просветительскими, но бестолковыми и мутными целями. И хоть поначалу решил он привычно изворачиваться и вилять, но затем осмелился он, – внезапно для самого себя, – объясниться с ней начистоту. И он задиристо посмотрел на её горделивое лицо…   
     А настороженная Алёна втайне изумилась тому, что она вдруг озаботилась чумазой сельской детворой. А если хозяина усадьбы вдруг взъерепенит частое шастанье по его дому проказливых и шумливых ребят?..
     Но затем Алёна сообразила, что её нечаянная фраза о доступе в шикарную библиотеку простых сельских детей – это прекрасный зачин для серьёзной беседы с Тимофеем. Ведь появился отличный предмет для торга, поскольку дворецкий явно не желает, чтобы посторонние господа лезли в его деревню, и это неприятие отражается сейчас на его гримасе…
     Все эти стремительные раздумья слегка исказили её лицо, и Тимофей, не столько заметив, сколько ощутив наитием в её чертах почти неразличимые измененья, вдруг окончательно решил говорить с нею откровенно и без экивоков. И он с удовольствием почувствовал в себе дерзкую готовность на свои ошибки и риск.   
     - Зачем вам, любезная госпожа, – мягко и вкрадчиво произнёс дворецкий, – вся эта морока? Конечно, если вы окажетесь упорны в своих капризах и прихотях, то я не стану перечить вам. Но неужели вы искренне хотите, чтобы ватаги сельских ребят сновали по дому и нарушали покой нашего господина, обременённого крайне важной и творческой работой?         
     И вдруг Алёне подумалось, что она должна парировать его возраженья и реплики без всяких околичностей. Она задорно усмехнулась и сказала:
     - А разве причиной вашего фактического отказа и сопротивленья не является страх перед утратой вами, – после моего вмешательства, – влиянья и власти в деревне? Наверное, вы решили, что я начну соперничать с вами за умы вашей паствы! Говорите, пожалуйста, прямо…      
     Он слегка поморщился и ответил:   
     - Мне будет очень нелегко обнаружить хотя бы малюсенький прок в ваших назойливых поползновеньях на участие в деревенских делах. Допустим, вы всё-таки просветите наших чистых, неискушённых и наивных детей. Но разве ваши обширные познанья и жизненный опыт столь уж завидны? И разве мы – дикари?.. Неужели нам насущно необходимы блики вашей долбаной, порнографической цивилизации? Вовсе нет!.. Цивилизация делает людей не мудрее, но жесточе. Ведь цивилизация означает всё более возрастающую зависимость каждого человека от общества или от ветреных мнений толпы. Зачем нужна человеку мудрость, если его физическое существованье обеспечивают другие люди? А всё более возрастающая зависимость от других людей всегда и неуклонно ожесточает… Недаром святые старцы уединялись в отдалённых таёжных скитах. Ведь полная независимость делала отшельников сильнее, а, значит, и возрастала их доброта… Слабый человек почти всегда жесток. Всевышний воплощает доброту и любовь, ибо Он всесилен. А мудрость Бога проистекает от Его всемогущества… Значит, истинную мудрость и силу отдельный человек может обрести только вопреки цивилизации… Не иначе…         
     И внезапно Алёна, осенённая догадкой, прервала его:
     - Вы, несомненно, учились на философском факультете!
     Тимофей согласно кивнул головой и негромко подтвердил:
     - Да, полный курс я завершил в петербургском университете. И я получил диплом с отличием…      
     Она уважительно проговорила:
     - А ещё вы достойны аспирантуры на кафедре психиатрии…   
     Он пренебрежительно усмехнулся и молвил:
     - А для чего мне нужны новомодные психологические трюки и теории, если ещё в ранней юности я оказался носителем знаний и традиций древних языческих волхвов? Наследственные тайны нашего рода мне открыли дед и отец.      
     И она с нескрываемым интересом посмотрела на Тимофея…
     «Надо же, – ошеломлённо подумала она, – как он раскрылся… Его сужденья о цивилизации нужно обязательно вставить в роман моего жениха; этим я укреплю своё реноме. Но ведь и я оказалась предусмотрительной: интуитивное чувство подсказало мне, что с дворецким надо держаться предельно учтиво. И я не обидела его даже намёком… Любопытно, какие ещё заповедные идеи гнездятся в его незаурядных мозгах?..»   
     И она вежливо и лукаво сказала ему:
     - Вы сейчас всуе упомянули Всевышнего. Дескать, милосердный Господь воплощает любовь и доброту, поскольку Он всесилен. И обворожительная, неиссякаемая мудрость нашего Бога проистекает, мол, из Его всемогущества. Но разве моя слабость непременно означает скудоумие, безволие и зло? И неужели вы полагаете, что я духовно слаба?
     И она судорожно стиснула свои кулачки, и он, заметив это, высказал ей затаённые мысли:
     - Духовную силу каждого человека можно определить степенью творческой свободы, какую он смеет сам позволить себе. Но если наша работа уже надоела или прискучила нам, а мы пошловато пресытились успехами, богатством и собой, то о нашей творческой свободе и, значит, о духовной силе глупо заводить речи... Вовсе не мы распоряжаемся своей жизнью, но жизнь распоряжается нами. И она способна выбросить нас, как бесполезную ветошь…
     - Вы очень интересно уклонились от прямого ответа на мой вопрос, – досадливо проговорила она и вдруг украдкой вздохнула, – однако я теперь не намерена настаивать на вашей исчерпывающей откровенности… Но нечаянно у нас получилась увлекательная беседа!..   
     И он доброжелательно усмехнулся и негромко произнёс:
     - Да, перебранка оказалась весьма занимательной. И вы – достойный и заковыристый оппонент. Разумеется, я понимаю, что вы строите корыстные планы… Но я далеко не уверен в том, что ваши эфемерные мечтанья осуществятся…
     - Неужели вы способны проникнуть в мои мечты? – осведомилась она с нарочитой брюзгливостью.   
     - Конечно, – вежливо отозвался дворецкий, – и это не слишком сложно. Вы наивно грезите о роскошной жизни и о статусе законной жены великого и славного человека. После многих потрясений вы желаете отыскать надёжный причал. Найти уютную и тихую гавань… Но неужели вы всерьёз полагаете, что ваш мудрый и щеголеватый жених преуспел в беспощадном секретном департаменте совершенно случайно, а не по врождённому свойству своей хищной натуры? Нельзя нечаянно стать функционером, который, не колеблясь, убивает людей, крушит их судьбы и без малейших угрызений совести посылает своих подчинённых на смерть. Эти редкие специалисты имеют от рожденья определённые свойства… У таких людей – сугубо специфическая натура…      
     - Я совсем не думала об этом, – честно призналась она, – но я всё-таки не исключаю, что профессию можно выбрать случайно…
     - Нет, – иронично возразил он, – иногда можно случайно попасть в их контору, но сделать в этой жестокой сфере успешную карьеру – нельзя.   
     - Но ведь он любит меня, – нерешительно пролепетала она, а затем выжидательно и пытливо посмотрела на дворецкого.      
     И Тимофей с демонстративной грустью изрёк:
     - Но ведь и хищники обожают свою лакомую добычу. И отставной генерал быстро смекнул, что на роль жертвы вы подходите идеально… Вы же понесли суровое наказанье вместо вашей хозяйки, и этим вы доказали, что вы способны ради дорогого существа пожертвовать собой. Именно такое свойство и прельстило нашего господина!.. До меня порой долетают обрывки господских разговоров, и я замечаю, как разительно вы меняется в угоду нашему хозяину, делаясь всё более похожей на его сестру. Не обманывайте себя: именно за это качество он и выбрал вас.      
     - Иными словами, я выбрана за мою слабость, – с неожиданным для него спокойствием ответила Алёна, – и сейчас вы воспринимаете меня, как прирождённую рабыню. Что ж, в логике вам отказать нельзя, а философский факультет весьма достойно проявил себя… Но если вы хотя бы на миг вообразите, что вы сильно ошиблись в моей оценке, то разве не будет вам страшно начинать интригу с такой стервой, как я?.. Ладно! Допустим, я ищу только безопасности, комфорта и выгоду. Бесспорно, с интеллигентской точки зрения на свободу творчества и на прочие эфирные материи можно мою окаянную жизнь обозвать ничтожной. Но разве ваше чересчур явное упоенье непререкаемой властью над домашней челядью нельзя назвать несуразной пошлостью?.. Мне уже очевидно, что вы сделали плохую ставку. Вам не удастся сохранить свою заветную нишу в этом уютном захолустье, ведь натиск беспощадной цивилизации непременно сомнёт и вас. И не помогут вам никакие пространные апелляции…      
     - Со всякой цивилизацией можно эффективно бороться, – решительно возразил он, – если вписаться в её культуру. А мы в русскую культуру давно и прочно внедрились… Уже триста лет о церковном расколе пишут в исторических повестях и в новеллах. О наших обрядах сочинили прекрасные романы. О нашей религии упомянули европейские хроники… И если еретики и крамольники попытаются хотя бы понарошку затронуть нас, то немедленно в прессе начнётся истерический ажиотаж и гул… Да и наша земля оформлена в общинную собственность в полном соответствии с бюрократическими директивами, циркулярами и подзаконными актами. Лично я занимался этим процессом. Я хорошо знаю и бдительно чту наши кодексы государственных законов. А контрольные инстанции больше не имеют к нам претензий. Моё образование не пошло насмарку…   
     - Очень интересно, – с явным удивленьем проговорила она, – оказывается, что вы хорошо адаптировались. Высококлассная мимикрия… Но не думайте, что я начну негодовать... Я уважаю естественное право на защиту… Значит, вытурить вас отсюда будет весьма затруднительно… Искать компромиссы нам придётся на равных…   
     - Со всеми людьми обязательно нужно быть на равных, – задорно, но вежливо молвил он, – поскольку человек – это не только его социальный статус… Однажды в столице я собирал пакет документов на участок заповедной земли для нашей общины. И в ресторане я свиделся с русским олигархом, который по неясной мне причине охотно протежировал нам… И внезапно ко мне за столик опустился ещё один известный богач, картавый, лысый и очень бойкий. Я осведомился у юркого проныры: «И кто же вы?..» И шустрый нувориш ответил мне с неподражаемым самодовольством: «Я – миллиардер». Внезапно у меня вырвался вопрос: «А в остальном?». И шепелявый богач заметно смутился, а затем он негодующе фыркнул и, вскочив со стула, засеменил от нас прочь… А русский олигарх начал помогать мне особенно ретиво… даже с энтузиазмом…
     И Алёна почтительно призналась:
     - А ведь мне хорошо известны все милейшие персонажи этой прелестной истории… Но вы отныне стали для меня загадкой…   
     И Тимофей хотя и вдохновенно, но учтиво сказал:    
     - Многие люди ничего из себя не представляют, если напрочь лишаются социального статуса. Они утрачивают всякие свойства… В отличие от верующих людей, особенно христиан, которые ведут духовную жизнь… Ведь душу создаёт именно религия… А без веры человеческой личности нет… Это, отнюдь, не мистика… Надо обязательно во что-то верить, пусть даже в такую ахинею, как полная демократия или политический альтруизм…    
     - Неужели вы всерьёз решили, – с иронией спросила она, – выбрать для меня объекты сакрального поклоненья?         
     - Нет, – дерзостно ответил он, – эти вещи, пожалуй, вам без надобности. Ведь вы уже свято веруете в то, что вам нужна необъятная власть…
     Алёна встрепенулась и слегка покраснела, а затем она рассердилась на самоё себя за несдержанность…
     - Не судите, сударь, меня по себе, – произнесла она хотя и умильным, но одновременно ехидным тоном, – ведь именно вы зачарованы властью. С каким небрежным высокомерием вы помыкаете нашим персоналом!.. Вы явно рисуетесь начальственной важностью… Но разве власть над безропотной челядью – это интересно?.. – Далее она говорила, изумляясь своей безрассудной откровенности: – А ведь и я прежде обладала в элитных сферах немалой властью. Брокеры передо мной млели и не осмеливались даже пикнуть… Конечно, за это мне пришлось дорого заплатить… Но разве вы сами не платите своей покорностью господам за право командовать жалкой кучкой лакеев? Перед хозяином поместья вы кротко лебезите и суетливо хлопочете напоказ… Вы чрезмерно часто юлите и канючите…      
     И она пренебрежительно и задорно усмехнулась, а затем посмотрела на его лицо… 
     - Давайте побеседуем откровенно и без всяких околичностей, – деловито предложил он, – иначе мы не добьёмся толку до второго пришествия мессии… Но клянчить вашу искренность я, разумеется, не стану… Конечно, если вы опасаетесь, что я передам суть ваших откровений хозяину усадьбы, то вам лучше помолчать…   
     - А я не возражаю!.. – озорно согласилась она, – ведь я в отместку могу распустить сплетни и о вашей персоне… И, наверное, жених поверит мне больше… Но не вздумайте действовать против моих интересов, – и лицо Алёны исказилось, – иначе, я не дрогну... и колебаться не стану…    
     - Нам незачем воевать, – искренне и тихо произнёс он, – скорее, наоборот: у нас имеется много резонов для того, чтобы поладить. Меня тревожит только то, что моя откровенность может обидеть вас. А ведь многие от обиды способны действовать во вред себе…   
     - Вы начинайте свои откровенья, – хмуро предложила она, – а я как-нибудь постараюсь не обидеться на них… Учту ваши намёки и советы. Я понимаю, что вражда и распри помешают нам.
     И он благодарно улыбнулся и сказал:   
     - Я буду с вами предельно правдив, а вы потом решайте, как поступить со мной. Только вы, пожалуйста, не забывайте о церковном праве собственности на окрестные земельные угодья. И о привычке нашего хозяина к порядку, который ненавязчиво обеспечиваю именно я… Слуги раболепно повинуются каждому мановенью нашего господина, и барину нравится их усердие, внушённое мной…   
     - Я трезво оценила ситуацию, – отозвалась Алёна, – и поэтому говорите, пожалуйста, без преамбул.       
     Затем она подумала:
     «Он клонит к чему-то весьма серьёзному… И мне сейчас нельзя ему хамить… На этом этапе он – не враг мне… И я чувствую к нему странную симпатию…» 
     - Что ж, – учтиво и печально промолвил он, – будет полезно, если я без околичностей раскрою всю подоплёку… Вам болезненно хочется восстановить своё прежнее положенье в банковском сообществе. Вы чересчур ненавидите свою окаянную среду, чтобы начисто забыть о ней… Ведь соратники и коллеги не просто вас предали, но совершили это презрительно и надменно. Они проявили к вам очевидное неуваженье!.. А вы прекрасно знаете, что предавать людей можно по-разному… Можно и почтительно изменить… И такое неуваженье вы никогда им не простите… Вы заряжены на мщенье, и фитиль к запалу уже горит…   
     И она, согласно кивнув головой, произнесла удручённо и тихо:
     - Я ничего не могу с собой поделать. Постоянно вспоминаю их нахальные хари. За внешним лоском прячется звериное нутро… В лагерной зоне я мечтала о том, чтобы поскорее выплыть наверх. И вот, кажется, я преуспела… Но одолеть мою плебейскую ненависть мне невмочь; она всё более разрастается… Если бы не отчаянная и нудная жажда реванша и справедливой мести, то я легко смирилась бы с этим барственным прозябаньем, которое всё более привлекает моего жениха. Ведь я по натуре не слишком притязательна…
     Она на миг умолкла, лихорадочно облизала свои сухие губы, а затем, передёрнув плечами, продолжила:
     - Но мой жених усердно марает, чёркает и пишет… И, – самое главное, – у него вдруг открылся истинный талант… А лучшего места для творческих потуг, чем это горное гнездо, сыскать, пожалуй, нельзя. И я боюсь застрять здесь надолго… Ведь он – даже ради меня – не оставит упрямых попыток реализовать своё литературное дарованье…
     - Но ведь и вы, сударыня, – спокойно сказал он, – не бросите упорных попыток реализовать свои способности и силу… Ведь вы – сильны и чрезвычайно проницательны! Вы умеете искусно притворяться… А в утешенье я напомню вам: официальная свадьба всё ближе… Штамп о регистрации выгодного брака не минует ваш паспорт!.. Не каждая женщина сумела бы столь мастерски обворожить умного человека, – ведь в мудрой расчётливости не откажешь ему, – что он, потеряв голову, ринулся под брачный венец…   
     И она не смогла сдержать довольную улыбку…   
     - Конечно, вам очень помогло ваше разительное сходство с его покойной сестрой, – негромко, но внятно внушал ей дворецкий, – наш хозяин питал к ней извращённое чувство. И вы не попали впросак и вдохновенно сыграли свою роль… Кстати, ваше удивительное сходство с его погребённой сестрой всё более растёт; вы несравненно подражаете её манерам, ужимкам, интонациям и построенью фраз… Наверное, вы интимно знали её… Даже я порой путаюсь…
     И она ответила с демонстративным бесстыдством: 
     - Я понимаю ваши скабрезные намёки, но они больше не конфузят меня. Поверьте: я – нормальная женщина, и мне притягательны мудрые мужчины, но я влеклась и к ней. Наверное, я по-своему любила её. Но ведь и она любила меня… пусть, как холёного, страстного и знойного зверька или забавную игрушку!.. А потом в красивой зазнобе вдруг оценили на редкость компетентного специалиста!.. И она искренне заверяла меня, что мы стали одной семьёй… Ведь она не была со мной безмерно одинокой… И она интуитивно ощущала мою способность оставаться верной до самоотреченья… – Алёна призадумалась, хмыкнула с печальной самоиронией, а затем откровенно высказалась до конца: – Парадоксально, но моя странная способность к самоотверженной верности возвысила меня. А ведь я в юности презирала самоё себя за это загадочное свойство, ибо оно казалось мне проявленьем бессознательной склонности к рабству…    
     И напряжённый дворецкий отрицательно покачал головой. Внезапно ему чрезвычайно захотелось произнести эффектную и стильную речь с оригинальными и пышными сужденьями, но вдруг сердце у него явственно ёкнуло, и он, захолонув, смекнул, что беседу необходимо завершить именно сейчас. Сначала он опрометчиво рассердился на собственную смекалку, словно она оказалась завистливым злыднем, прервавшим из чистого ехидства полезное и приятное занятье, в котором он показал себя молодцом. Но затем ему почудилось, что его интуиция вдруг любовно сочеталась и вскоре радостно слилась с его рассудком и, превратившись в совершенно новое чувство, настоятельно рекомендует немедленно, но учтиво прекратить разговор… 
     И дворецкий, грустно пересилив себя, отказался от эффектной и пышной речи. И невзначай подумалось ему, что истинное совершенство никогда не бывает ясным, однозначным и до конца понятным…
     - Вы чрезмерно строги к себе, милая сударыня, – негромко произнёс он, – но именно поэтому вы – неординарны. Мне сейчас кажется, что мы отлично поняли друг друга. А теперь нам нужно подумать о том, что делать нам с этим пониманьем.       
     И Тимофей неторопливо встал с кресла… И вдруг Алёне померещилось, что он превратился в сурового и знаменитого профессора с кафедры бухгалтерского учёта, а этого наставника боялись на экзаменах все студенты. А затем Алёне вспомнилось её радостное возбужденье, когда строгий и придирчивый педагог искренне похвалил её и поставил ей высший балл… И она снова ощутила свою давнюю студенческую радость и невзначай довольно улыбнулась. И почудилось ей, что теперь такая радость связана именно с дворецким… В её сознании вдруг замелькало слово «сублимация», но быстро забылось…
     - Мне уже пора двигаться по делам, – сказал он, – если, конечно, вы не возражаете. Мне нужно приготовиться к торжественному выходу  нашего хозяина из рабочего кабинета. 
     - Ступайте, – разрешила она и вновь невольно улыбнулась…   
     Он слегка поклонился и быстро покинул библиотеку, притворив за собою дверь. Алёна опять улыбнулась, и было ей тревожно и приятно…   

5

     Серов за письменным столом в своём кабинете радостно откинулся на спинку чёрного и удобного кресла и ощутил приятную, почти сладострастную истому. Хозяин поместья был слегка изнурён своими литературными трудами и теперь, отдыхая в мягком кресле, блаженствовал. Одет он был в коричневый домашний костюм, в замшевые туфли с бахромой и в голубую сорочку из натурального шёлка. Писатель упоённо, ласково и нежно теребил уже отпечатанные страницы своего текста.
     Вскоре Серов утомлённо и медленно закрыл свои глаза, и вдруг ему ярко вообразилась Алёна, которая, лёжа на голубом диване, заботливо гладила чёрного котёнка Тишку. От неизбывной печали по мёртвому котёнку Серов удручённо вздохнул…
     А затем ему ярко и подробно вспоминались их мечтанья о мирной потусторонней жизни за гранью земного бытия. И опять Серову навязчиво чудилось, что он обязательно будет удостоен вечного рая благодаря своему прекрасному роману… 
     А его пространный роман получался настолько вдохновенным, что Серов порой сомневался в собственном авторстве. В его тексте появились достоверные детали, психологические нюансы и подлинный трагизм. Стилистика романа была напряжённой и ясной, фразы звучали музыкально, а лексика обрела огромное богатство, разнообразие и мощь. Диалоги были написаны остро и динамично, а пейзажи – неброско, просто и красиво…
     И Серов начал мысленно молиться. Но вскоре свою благодарственную молитву он уже бормотал. Он вслух благодарил потусторонние силы за своё беспрерывное пребыванье в состоянии «мистического зверя», который уже превратился в неотъемлемую сущность его натуры. Серову уже мнилось, что он только в состоянии «мистического зверя» способен воспринимать беззвучные диктовки потусторонних сил.
     И вдруг ему снова вспомнилась Алёна с её искренними похвалами и с её прирождённой способностью к тончайшим критическим оценкам. Он уже привык точно и неуклонно следовать литературным советам своей невесты и был искренне за них благодарен прозорливой и тактичной наречённой…
     Но внезапно он ощутил, что ей не нравится её нынешнее прозябанье. А ведь он уже почти привык к этой размеренной и творческой жизни, хотя порой досадливо чувствовал, что его специальные, – а, значит, и смертоносные навыки, – докучливо требуют своего примененья. И тогда он принимался размышлять о жирном остатке наследства своей умершей сестры.
     Но Серову уже болезненно хотелось считать самого себя достойным продолжателем великих традиций русской литературы. Однако у него для такого восприятья самого себя ещё не было достаточных оснований, поскольку роман оставался незавершённым. И Серов окончательно и твёрдо решил, что он не покинет горное поместье, пока не допишет свою пространную книгу.   
     Но профессионально изощрённая интуиция порождала смутную тревогу. И его «мистический зверь» ворчал с опасливым недовольством. И, наконец, Серов сообразил, что его беспокойство связано с именно Алёной. И вдруг его мысли о будущей жене стали назойливы и неотступны… 
     Чего она, в сущности, хочет?.. И какие у неё истинные мотивы и намеренья?..                                                
     И появилось у него ощущенье, будто он погружается в её духовный мир, постигая таинственным наитием её мысли и чувства. Вскоре Серову уже грезилось, что её вожделенья и думы струятся в него. А затем ему почудились, что в его сознанье проникли яркие сцены, которые она постоянно воображает… 
     И Серову вдруг вообразилось, что Алёна в фешенебельном банковском офисе элегантно мутузит женоподобных и лощёных прощелыг. А потом вообразились ему скабрезные корпоративные вечеринки, на которых все участники вели себя предельно разнузданно и порочно...
     И внезапно Серов с необычайной силой почувствовал дурманною и сладострастную притягательность порока, а затем вдохновенно и возбуждённо подумал: 
     «А ведь, пожалуй, человеческие пороки – это наши гипертрофированные биологические потребности. Посредством пороков происходит самостоятельная отбраковка людских особей, которые уже оказались бесполезными всему человечеству, как биологическому виду, и уже не годятся для размноженья. Именно для того, чтобы людская особь смогла отбраковать самоё себя по причине своей негодности, и заложена на генетическом уровне в каждого человека, – Всевышним или Природой, – способность испытывать удовольствие от извращений и пороков…»
     Но уже через мгновенье Серов, опасливо содрогаясь, позабыл начисто все эти мысли…
     И снова он задумался о характере своей будущей супруги, и, наконец, он постиг, что Алёна невольно, но чрезвычайно болезненно мечтает жестоко поквитаться со своими кичливыми коллегами за прежние обиды и униженья. И он решил, – ради спокойного завершенья своего романа, – склонить её к отказу от вздорной попытки мстить офисной мелюзге… 

6

     Весь день им чудилось, что их горная усадьба временами озарялась мистической аурой нежности, приязни и любви. Туман в ущелье постепенно рассеялся, и часть дня выдалась ярко солнечной, но снег не таял. И они вместе часто любовались возле окна и на долгой прогулке редким и причудливым контрастом жёлтых листьев и снега. Лёгкая дымка порой скрывала небесную морозную лазурь, а слуги в усадьбе, чуя настроенье господ, были невидимы и бесшумны. Господа говорили о поэзии, живописи и великом ваятеле Микеланджело Буанарроти. Они чувствовали, что поздней ночью перед сном состоится у них судьбоносная беседа...
     Наконец, наступила ясная звёздная ночь, и встретились они в уютной, но просторной опочивальне, освещённой тусклой напольной лампой с серебристым тенником. Шторы на высоких окнах были широко раздвинуты. В спальню Серов пришёл в бледно-голубой пижаме и в бежевых домашних чувяках. Алёна облачилась в зелёный шёлковый пеньюар с ажурными и тонкими кружевами, а волосы её были распущены...
     Серов по драгоценным ворсистым коврам медленно подошёл к окну, и она присела на краешек розоватой пуховой постели. Хозяин усадьбы решил не затягивать с началом важной беседы и, глядя на Алёну, произнёс негромко и значительно:
     - Скоро мы сыграем нашу свадьбу, и я безмерно рад этому. Ведь я давно соскучился по семейному уюту. А здесь моя тоска миновала... Но твоё настроенье беспокоит меня... И вот сегодня утром я, наконец, понял, что именно тебя гнетёт. Мне даже показалось, что меня нынче обуяло мистическое наитие... — И Серов с невольной самоиронией покачал головой... — Наверное, Всевышний предостерегает нас...   
     И она исподлобья внимательно, но быстро поглядела на него, а затем, тщательно выбирая слова, сказала:   
     - Господь не будет беспокоиться персонально обо мне, поскольку я непростительно греховна. Но тебя всемогущий и справедливый Бог не обделяет своей заботой. И ты прав: моя врождённая суетность порой меня чрезвычайно томит, хотя я провожу в этой горной усадьбе свои самые счастливые дни. Но я обязательно преодолею своё суетное томленье... Ведь именно ты наполнил высоким смыслом моё существованье! Я буду женой великого писателя и, наверное, попаду на скрижали мировой литературы... Мне радостно помогать тебе...
     И он растроганно и ласково молвил: 
     - Я уже понял, что тебе мучительно хочется отомстить всем офисным нахалам, которые тебя унизили своим пренебреженьем. Во время твоих бед они буквально истерзали тебя надменностью и спесью. Но чересчур огорчаться тебе, пожалуй, не надо, ведь полоса напастей уже пресеклась...
     Она благодарно и нежно улыбнулась ему, и он рассудительно продолжил:
     - Я сейчас мог бы тебе заявить, что все остолопы, которые тебя оскорбили, — ничтожные люди. Но ведь ты и сама это прекрасно знаешь. Я, вероятно, сумел бы убедить тебя в том, что совершенно излишне палить из пушки по воробьям. Но я не стану об этом разглагольствовать... Ведь тебе необоримо хочется без очередных проволочек приступить к демонстративному оформленью моего наследства. Ты мечтаешь о своём великолепном возвращении в роскошные банковские чертоги!.. Я готов исполнять все твои капризы, но я прошу тебя малость повременить. Очевидно, что вскоре у меня начнётся временный творческий кризис, и, когда схлынет с меня писательский зуд, то я буду в полном твоём распоряженьи... Вдохновенье никогда не бывает беспрерывным, и — после временного истощенья творческих сил — хандра неизбежна... Я очень прошу тебя помедлить...
     И Алёна, согласно кивнув головой, отозвалась:
     - Я возражать не стану. Для меня главное — это твой замечательный роман... И я умоляю тебя: прости мои вздорные прихоти. Но я бессильна забыть, как мои галантные кавалеры во время горестей и бед предательски истязали мою душу...   
     И она, внимательно посмотрев на него, поняла, что ему безмерно приятно её согласье.  Но всё-таки в её пылком воображеньи снова замелькали яркие и соблазнительные сцены её мстительного торжества: умильно покаянная лесть, подхалимство, элитные тусовки и почтительно согбенные спины. И Алёна сумрачно и возбуждённо подумала: «Ладно... Я потерплю ещё немного...  Ведь к тебе непременно нагрянет очередной творческий кризис, ты снова впадёшь в меланхолию,  и тогда я сразу и без колебаний поймаю тебя на честном слове... Иначе, мои злобные химеры не оставят меня в покое. Ведь я доселе не смогла обуздать их, как ни старалась... И ещё: после моей временной уступки ты навеки станешь моим неоплатным должником...»
     И она грациозно и плавно протянула к нему тонкие руки, и он, радостно подойдя к ней, поцеловал её правое запястье. А затем они торопливо и весело кинулись в постель, и гибкое тело Алёны, сладострастно извиваясь, прильнула к его мускулистой плоти, и разум Серова быстро померк от неиссякаемого в эту звёздную ночь блаженства...

7

     Неделя в усадьбе миновала в обычных занятьях, а затем в холодное, но бесснежное воскресенье привередливые господа сыграли немноголюдную и тихую свадьбу. После государственной регистрации брака состоялось церковное венчанье в сельском благолепном храме, где полный свадебный обряд скрупулёзно совершил местный архиепископ. Епархиальный хор пригласили из кафедрального собора южной краевой столицы. Яства и питьё, поданные гостям в праздничном усадебном доме, были приготовлены французской кулинарной знаменитостью с изощрённым искусством...
     Радостная и пылкая невеста совершенно неожиданно для самой себя была явно очарована утончённой скромностью всех брачных торжеств и обрядов. А ведь прежде Алёна самозабвенно мечтала о том, что свою заветную свадьбу она шумно отпразднует с толпами гостей, с кутежами, с фейерверком и с безудержной финансовой расточительностью, которая окажется сродни безалаберному и показному мотовству. Но теперь невеста уже ясно понимала, что в своих ярких мечтаниях она выказала самой себе мещанский, дурной вкус.
     Особенно ей понравились гости, приглашённые женихом; она же никого не позвала на свою свадьбу, опасаясь нечаянной компрометации со стороны своих дерзких, нагловатых и завистливых знакомых. Среди вежливых и умных гостей особенно выделялись два сенатора, влиятельный федеральный депутат, губернатор и вице-адмирал в парадном мундире, и казалось Алёне, что она ощущает ауру достойной власти, исходящую от них.
     Прежде ауру власти Алёна ощущала в офисах престижных коммерческих банков, которые имели высокий международный рейтинг. Но в российских банках аура власти была совсем другой, нежели здесь на свадьбе. Ведь Алёне часто казалось, что аура власти в финансовых конторах, где многочисленные операции совершались во вред собственной стране, была очень несимпатичной и вороватой, ибо все тамошние сотрудники и клерки бессознательно не уважали самих себя за фактическое предательство своего отечества...
     И Алёна в эксклюзивном свадебном платье вдруг ощутила свою принадлежность к патриотическим кругам российского общества, и это, — к изумленью для неё самой, — показалось ей очень приятным. И вскоре сравнительно малое число гостей на свадебных торжествах она воспринимала доказательством истинной элитарности, и, соответственно, гомонящую толпу финансовых и эстрадных «звёзд» на семейном, интимном празднике Алёна уже считала признаком отъявленной пошлости. А затем вдохновенная Алёна перед венчальным аналоем даже сформулировала принципиальный афоризм: «Подлинная власть всегда чурается многолюдства». 
     Их свадьба не была чрезмерно продолжительной... В разгар утончённого торжества кучка фольклорных крестьян трогательно поздравила своих господ. Алёна с умилением одарила чистеньких деревенских детей сувенирами, куклами и сластями. Ритуал с ряжеными поселянами оказался апогеем чудесно устроенного празднества...
     После изысканного ужина хозяин усадьбы познакомил свою довольную жену с организатором их свадебного торжества. Тороватым специалистом по ритуалам и празднествам оказался худосочный, бледный и морщинистый старичок с длинными седыми волосами, в которых угадывался первоначальный пепельный цвет. Звали ехидного, но вкрадчивого старика в клубном изящном смокинге Павлом Петровичем Бородиным. Устроитель церемоний почтительно и почти с балетной элегантностью склонился перед Алёной, и новобрачная сообразила, что его гонорар был очень значительным...
     Сразу после отъезда свадебных гостей Серов продолжил упорную и вдохновенную работу над своим романом, и однажды жене почудилось, что писательские труды супруга превращаются в самоцель. Дескать, роман уже пишется не для того, чтобы его завершить, а ради самого процесса написанья. Но через две недели автор, наконец, выдохся, его творческие идеи временно иссякли, и начал он в приступах сильнейшей хандры капризно брюзжать и кукситься. И практичная жена напомнила мужу о необходимости оформить его наследство. В период, мол, писательской паузы полезно развеяться решеньем житейских проблем.
     Меланхоличный Серов согласился с предложеньем своей тактичной жены без всяких колебаний, ибо он теперь рассчитывал, что интересная поездка даст ему дополнительные материалы и новые впечатленья для его романа. И семейная чета без долгих сборов дружно умчалась в первопрестольную столицу. Дворецкий Тимофей втайне обрадовался такой суетливой поспешности своих господ, поскольку в отсутствие хозяев он превращался в непререкаемого властелина всего горного поместья...

     8

     В столице для них были забронированы самые лучшие апартаменты в уютной, тихой и очень дорогой гостинице с просторными бассейнами, фешенебельной сауной и игровыми автоматами в нелегальном казино. Публика в этой гостинице была самой элитарной, хотя здешние постояльцы порой отличались излишней фанаберией. Но штатные психологи могли успокоить любую истерику. Охрана здесь была неимоверно бдительной. Комфортабельную гостиницу окружали развесистые плодовые деревья и кирпичная глухая стена с извилистым орнаментом из колючей проволоки. Сервис был утончённым, совершенно бесшумным и почти незримым. При нужде опытные врачи могли здесь оказывать и санаторно-лечебные услуги...
     Их поездка была для обоих донельзя приятной и заметно их освежила. Серов невольно, хотя и с долей иронии, любовался безупречными манерами своей жены. И порой его рассудок начисто избавлялся от писательских фантазий, обретая прежний скепсис и трезвую объективность.
     Алёна держала себя воистину безукоризненно, и даже её кокетливый флирт с важными вельможами вдруг показался её мужу вполне уместным. Юридическое оформленье его наследственных прав продвигалось в государственных канцеляриях неожиданно быстро и без особых криминальных проблем, а все бюрократические заминки и проволочки в органах юстиции были случайны. Довольный Серов охотно и часто общался со своими      бывшими соратниками, и ему весьма нравилось то, что их отношенье к нему явно переменилось к лучшему: сановные товарищи обращались с ним более уважительно и дружелюбно, чем прежде... Неожиданно для самого себя увидел он в секретной музейной экспозиции пару стендов, посвящённых его легендарной особе. На стендах красовались его боевые реликвии...
     Однако Серов ещё не понимал того, что вовсе не его прежние заслуги были причиной подчёркнутой уважительности его недавних коллег. Нет, истинной причиной их почтенья и учтивости оказалось то, что он за время написанья романа выработал в самом себе качества, которые теперь вызывали у знакомых невольное и бессознательное уваженье... 
     В снежной столице внутренний, «мистический» зверь Серова почти угомонился. И Серов окончательно почувствовал себя раболепным слугой своего литературного таланта. И это чувство было весьма комфортным и приятным. Теперь Серов постоянно ощущал самого себя драгоценным футляром, в котором хранится нетленная святыня. И вскоре появилась у него благодатная отстранённость от реального мира, дарующая вдохновенную проницательность и необычайную глубину суждений. И многие люди бессознательно постигали, что в нём зародились очень редкие и таинственные свойства, и начинали к нему испытывать невольное, но искреннее почтенье...      
     Однажды Серов со своим интеллигентным другом неспешно пил белое шипучее вино в каминном зале старого дворянского особняка. Мерцали хрустальные бокалы и сосуды на искристо белой скатерти овального стола; друзья смаковали жареных цыплят с зеленью и беседовали о поэзии. Внезапно приятель Серова угрюмо посетовал:
     - Мне чрезмерно докучают пустопорожние литературные критики. Они оголтело и вздорно ругают мои стихи...   
     И Серов вдохновенно ответил:
     - А ты терпи! Пренебрегай суетной бранью... Откажись от горделивой мысли, что ты – хозяин своего таланта. Не пытайся использовать его в делах житейских и банальных! Но неколебимо уверуй в то, что именно дар Всевышнего безраздельно владеет тобою, а не ты обладаешь им!.. И твоё восприятие мира разительно изменится! Непременно переменится и отношенье к тебе других людей… Твоя безупречная, но слегка небрежная вежливость!.. Ведь ты – носитель Божьего дара, а не смертный мужчина!..   
     Затем Серов дружески улыбнулся и негромко присовокупил:
     - Ощущенье безраздельной власти над тобой Божьего дара – чрезвычайно комфортно и нисколько не мешает жить! Ощущенье это можно сравнить с чувствами посланца великой державы среди горластой своры наших оппозиционных и мелкотравчатых либералов… 
     И приятель брезгливо содрогнулся и попросил:
     - Только не надо теперь витийствовать о коррупционных политиках!   
     И друзья снова пили шипучее вино со льда, и бездна ярких звёзд за огромными окнами чудилась пышным цветеньем небесных деревьев... 
     Серов почти экстатически, но тайно радовался тем внезапным измененьям, которые происходили в нём, и был за них умилённо благодарен своей жене. Ведь именно Алёна убедила мужа прилететь на авиалайнере особым, чартерным рейсом в заснеженную столицу, где с Серовым  и случились все эти мировоззренческие и нравственные метаморфозы. 
     Довольный Серов при малейшей возможности любовался тем, как его умная жена утончённо мстила своим лукавым товаркам и обидчикам. Это изысканное мщенье унижало и коробило её бывших коллег, хотя внешне поведенье Алёны оставалось безупречным. Ведь её месть заключалась в аристократическом безразличии к враждебному персоналу. И очень часто такое изощрённое безразличие язвило и мучило гораздо сильнее, нежели откровенные проявленья торжествующей злобы с тумаками, царапаньем и следами саднящих гематом...
     После оформленья наследства благодарный за помощь Серов с неожиданной щедростью одарил свою жену и значительным денежным капиталом на рублёвых и валютных счетах, и крупными пакетами акций приватизированных корпораций, и престижными земельными паями, и роскошной недвижимостью. Радостную Алёну ошеломило великодушие и бескорыстие мужа...

9

     Накануне отъезда из столицы Алёна гуляла в заснеженном саду возле уютного гостиничного комплекса. Закатные тени от деревьев были изысканно причудливы и сильно будоражили её пылкое воображенье. Узкие тропинки были усыпаны смесью золотистого песка и соли. И ярко грезилось Алёне, что она средь вечерних сугробов блуждает по окрестностям заколдованного рыцарского замка, в котором живёт великодушный, но строгий волшебник. 
     Алёну сладко дурманило восхищенье собственным успехом, но внезапно она почувствовала насущную необходимость постоянно сохранять ясность рассудка. И Алёна усилием воли принудила себя трезво задуматься о причинах своей феерической и почти невероятной удачи. Ведь Алёна после досрочного освобожденья из сибирской лагерной зоны фактически оказалась нищей, бездомной и опозоренной бродяжкой. Наконец,  скомпрометированная скиталица, претерпев неприкаянность, голод, мытарства и грязь, добралась в рубище и лохмотьях до лесного поместья важного барина...   
     А нынче превратилась она в несметно богатую жену почти легендарного генерала. Однажды вечером Алёна скрупулёзно подсчитала суммы личных доходов и радостно убедилась в том, что теперь она способна безбедно существовать в собственных домах и квартирах только на банковские проценты со своих капиталов. А ведь столичное жильё и загородные дачи можно выгодно предложить обеспеченным арендаторам. И вдобавок она ласково и учтиво принята в элитарном столичном обществе. Но почему удалась ей столь восхитительная метаморфоза?
     И Алёна вообразила себя на месте вельможного хозяина усадьбы... Вот добралась до его поместья бесприютная нищенка, освобождённая по амнистии к юбилейной государственной дате из дальней таёжной зоны. Бродяжка опозорена в прессе, хотя и пикантно красива. Но она нисколько не похожа на бескорыстную мадонну. И всё-таки чёрствый вельможа почти без колебаний не только женится на ней, но даже щедро обеспечивает её независимым денежным состояньем, высококлассным автомобилем и дорогим жильём. А ведь её бескорыстных и компетентных услуг, оказанных в его наследственном деле, безусловно, мало для столь неимоверно богатого дара. Какие же тайные струны затронула она в пресыщенной барской душе? Ведь Алёна совсем не лебезила перед ним, поскольку ещё в детстве чуралась она откровенного пресмыкательства...   
     Неужели она безмерно преуспела только благодаря своему разительному сходству с мёртвой золовкой, к которой Серов ещё в отрочестве питал противоестественную страсть?.. Именно такое объясненье было самым разумным и обоснованным. И всё-таки Алёна смутно ощущала, что главная причина была иной...
     Ошеломляющему успеху Алёны сильно способствовали только те качества, которые были присущи лишь ей одной. И хотя она во многом уподобилась покойной  начальнице, но свою природную сущность не переменила. Но в чём именно заключалась её природная сущность?..
     И в сумраке среди густых и заснеженных деревьев Алёна бережно щупала своё тело и не постигала, где же она сама... 

10
      
     Самая важная для Серова встреча состоялась в густых мещерских дебрях среди замёрзших болот. В безлюдные и глухие места он добрался на чёрном арендованном джипе, которым искусно рулил по ухабам опытный и молчаливый шофёр. В одинокой, но крепкой избе возле трясины Серова по-братски встретил Павел Петрович Бородин. Скромное жилище бодрого старца окружал высокий плетень из веток, дрючков и хворостин. 
     Прочная изба показалась гостю похожей на отдалённый монастырский скит для христианского отшельника-аскета. Щели между потемневшими брёвнами были надёжно законопачены мхом. Русская печка с крапчатыми изразцами была горячо натоплена сухими дровами. Полати, лавки, столы и стулья в тесной избе были изготовлены самим хозяином жилища из некрашеных и занозистых досок. Икон и лампадок на стенах не оказалось вовсе. В ближнем углу висел на ржавом и кривом гвозде длинный бараний тулуп. Седой и бледный хозяин был одет в серые домотканые порты, в голубую шёлковую рубаху, в тёмный кавказский свитер и в подшитые сибирские валенки. Серов для важной встречи нарядился в шапку-ушанку из волчьего меха, в коричневую кожаную куртку с собольим воротником, в заграничные тёплые ботинки, в красную полотняную сорочку и в чёрный шерстяной костюм. Гость почти не расставался с элегантным портфелем из крокодиловой кожи. В согретой горнице Серов сразу скинул с себя на узкую лавку шапку, поясной ремень и куртку, а буржуазный портфель был аккуратно поставлен на стул возле окна… Хозяин потчевал гостя мёрзлой строганиной из оленины и рыбы, а кушанья они запивали горячим душистым чаем. Вся посуда была из дерева и глины...
     Шофёра в избу не пригласили, и он коротал время в тёплом салоне автомобиля за бутербродами и крепким кофе из китайского термоса...
     Бородин за долгое время карьеры в секретных органах всегда считался покровителем и наставником Серова. И теперь Бородин за очень солидную мзду присматривал согласно годовой нотариальной доверенности за имуществом, активами, деньгами и депозитами своего благодарного протеже. Многие полагали, что это занятье было чистой синекурой... 
     Самая важная часть их беседы началась за целебным чаем без сахара. Они сидели за дощатым столом на прочных лавках друг против друга. Терпкий и горячий чай они маленькими глотками пили из деревянных кружек, а рот вытирали салфетками из вафельной бумаги. Увесистая пачка гигиенических салфеток лежала на столе возле медного и тусклого самовара. Использованные салфетки сотрапезники бросали в сосновую урну, которая заменяла здесь мусорную корзину… 
     - Я безмерно рад, любезный Вадим Ильич, – сипло и тягуче произнёс Бородин, – что вы, наконец, выбрались на досуге в мою кондовую глухомань, в моё озёрное и лесное захолустье. С какой же неотложной и насущной целью вы пожаловали к затрапезному шпиону?   
     - Я, во-первых, привёз сюда немалую сумму наличных денег, – вежливо отозвался Серов, – обусловленный гонорар за ваши деликатные услуги… А, во-вторых, я всегда чертовски рад повидаться с вами. И я не скрою от вас, – быстро и смущённо пробормотал осанистый гость и скромно потупил глаза, – что я ринулся на писательскую стезю, и теперь я сочиняю пухлый психологический роман. Порой мне кажется, что у меня получается весьма неплохо, но ваше свежее и беспристрастное мненье будет мне очень полезно.    
     И Серов проворно вынул из портфеля три увесистых пачки с иностранной валютой и белую канцелярскую папку с лазурными тесёмками.
     - Что ж, литературное поприще, – иронично проговорил Бородин, – это славно, почётно и хорошо. Особенно, если вам не нужно ради исполненья типографского плана корпеть над своей рукописью сутками напролёт. Но неужели вы сейчас пишете именно роман, отказавшись от занимательных мемуаров?   
     - Я сочиняю именно роман, – горделиво заявил Серов, – и моя основательная книга будет сугубо психологической. Я ведь досконально разбираюсь в душевных зигзагах самых таинственных натур… благодаря вам…
     И после короткого молчанья Бородин веско, но тихо обронил: 
     - Вы сделали опрометчиво смелое заявленье… Ведь в мути и трясине человеческих душ досконально разбирается только Дьявол. А вы даже самого себя не понимаете в полной мере. Разве не так?   
     Ответная реплика Серова была вкрадчивой и осторожной: 
     - Я частенько с вами соглашался.  Но вы никогда не упрекали меня в том, что я слишком мало знаю самого себя. Неужели именно теперь у вас появились основанья для такого укора? Разве я поглупел?   
     Бородин лукаво усмехнулся и сказал:
     - А разве чрезмерная удача не делает любого человека глупцом?.. Вам, старый дружище, не надо строптиво кривиться, поскольку мои афоризмы и сужденья касаются всех. А сейчас я попытаюсь, – по мере способностей, – кратко изложить вам универсальный закон фортуны… Любая удача, – даже вполне заслуженная, – неизбежно ослабляет разум. Чем больше успех, тем быстрей и значительней ослабленье рассудка. У этого человеческого свойства имеется биологический смысл. Ведь наше общество далеко не всегда бывает нравственно готово к собственным достиженьям, поскольку великие победы искусства и науки часто не соответствуют моральным устоям, нормам и критериям. Насущно необходим своеобразный тормоз, чтобы человечество не свалилось в тартарары. И таким эффективным тормозом является лесть, на которую все люди чрезвычайно падки. Человеку нужно обрести истинную святость, чтобы избавиться от непроизвольного упоенья лестью… Славные успехи всегда порождают орду жадных подхалимов, которые на благо общества быстро осаживают лестью не в меру ретивых и дерзновенных новаторов. Откровенная лесть совершенно ясно, хотя и косвенно даёт понять подсознанью нашего вдохновенного созидателя, что обществу уже достаточно его прежних достижений, и он, быстро глупея от восторгов и похвал, фактически прекращает свою творческую деятельность, оставляя лишь видимость её… Однажды я поставил мысленный эксперимент. Я вообразил человеческое сообщество, в котором все без исключенья люди совершенно безразличны к лести. И у меня получилась кровожадная, свирепая, дикая и безмерно энергичная стая, побуждавшая собственных особей убивать друг друга… Неандертальцев, очень возможно, погубило именно то, что они не умели льстить…
     И хмурый Серов озабоченно осведомился:
     - А какое отношенье ваша странная речь имеет ко мне?   
     - Я почти не сомневаюсь в том, – серьёзно и строго ответил Бородин, – что в своём искреннем романе вы талантливо описываете крайне вредные для человечества вещи. И люди, которые общаются с вами, отлично это понимают, хотя и на бессознательном уровне…
     Серова чрезвычайно польстили эти слова, и он весело встрепенулся на своей лавке. Ведь его сейчас признали вдохновенным творцом, который способен описывать настолько великие истины, что до них морально не дозрело всё мировое сообщество! И такую замечательную одарённость признал прекрасный знаток человеческих душ!.. Серову вдруг мучительно захотелось продолжить беседу о своих талантах, и он благодарно и вкрадчиво произнёс:
     - Вы сейчас, по сути, похвалили меня за книгу, которую даже не прочли. Неужели вы всегда чувствовали во мне значительный творческий потенциал? Иначе вы загодя не признались бы мне, что написанный мною роман может оказаться весьма хорошим. Наверное, и ранее вы замечали во мне качества, которые я не подозревал в самом себе. Ведь вы – неподражаемый и тонкий аналитик!    
     Бородин грустно усмехнулся и задумчиво сказал:
     - Да, я хорошо проникаю в особенности восприятья у других людей. И я, пожалуй, издавна ощущал вашу экстраординарность. И вы не забывайте о моей роли главного церемониймейстера на вашей свадьбе. В феноменально уютном и прелестном поместье у вас в горах я заметил интересные взаимосвязи. Меня многое поразило в вашем нынешнем образе жизни. И особенно жгучее любопытство вызвали у меня два персонажа: дворецкий и ваша жена… Радушный дворецкий Тимофей, – как я постиг из робких пересудов вашей челяди, – обладает огромной властью в своём закопчённом ауле… 
     - Они обитают в стерильно чистой христианской деревне, – тихо, но веско поправил Серов своего гостеприимного и проницательного соратника, – хотя у них религиозные обряды, катехизис и догматы еретически отличаются от православия, католичества и униатства…      
     Бородин внимательно выслушал ответную реплику Серова, а затем, хлебнув горячего чая, пустился в негромкие, но пространные рассужденья:
     - Ваш хитрый дворецкий руководит очень спаянной и обширной тоталитарной сектой. Я готов поручиться, что лакеями у вас трудятся самые фанатичные его почитатели и адепты. И все они раболепно и ретиво повинуются ему. А в случае нужды, ваши слуги  дисциплинированно создадут своему пастырю любое алиби. Я гарантирую, что вы воспринимаете их, как безликую и пассивную массу. Но все они благочестиво и мстительно уверены в вашей закоренелой и неискупимой греховности. Вы теперь одиноки, будто перст, в их завистливом и ханжеском сонме. Разве в прошлые годы вы допустили бы столь опасное положенье вокруг себя?..    
     И Серов с явным удивленьем поинтересовался:
     - И в чём же, по вашему мненью, заключается эта опасность?
     - А разве одинокому богачу, живущему в горной глухомани, – назидательно, хотя и мягко ответил Бородин, – допустимо приближать к своей персоне прожжённого индивидуума, который уже вкусил приятность неограниченной иерархической власти? У вашего прощелыги-дворецкого нет моральных принципов и основ, но имеются многие психологические комплексы. Каждое ваше приказанье он воспринимает, как своё крайнее униженье. Я уверен, что дворецкий неутомимо строит козни и старается договориться с вашей женой во вред вам…      
     Серов с сомненьем покачал головой и задумчиво молвил:
     - Со многими вашими аргументами я могу согласиться, но только не с тем, что моя супруга способна спеться с обычным лакеем. Какой резон имеется у неё для этого альянса? Видимых причин у неё, пожалуй, нет. И, в придачу, у моей жены достаточно много хорошо скрываемой спеси. Ведь моя Алёна воспитывалась в элитарной семье, где родители – изрядные снобы! Мне трудно вообразить секретный союз интеллигентной женщины и раболепного стремянного… Нужны подробности… Но не станет она якшаться с ним!..
     Бородин едко усмехнулся, а затем высказался хотя и вполне учтиво, но без обиняков:
     - Я знаю, что вы готовы устраивать перманентные салюты в честь вашей жены. Но вам будет очень нелегко объяснить даже самому себе причину той исключительной щедрости, с которой вы внезапно одарили свою супругу имуществом и деньгами, обеспечив ей навеки завидное материальное благополучие. А ведь любая чрезмерная щедрость, – как ни цинично это прозвучит из моих уст, – почти всегда порождается бессознательным страхом. И, наверное, в конечном итоге все благородные чувства продиктованы именно скрытой боязнью или затаённым своекорыстьем. Разве вы ещё полгода назад поступили бы подобным образом? И неужели вы нынче не пытаетесь её подкупить и подольститься к ней… ради собственной безопасности?..   
     - Я не верю своим ушам, – с искренним изумленьем воскликнул Серов, – я прежде не допускал и мысли, что вы можете вообразить нечто подобное!.. Почти ахинея!..
     Однако Серов внезапно осёкся и прервал свою фразу. Возникла хотя и короткая, но неловкая заминка. И, когда Серов, наконец, заговорил снова, то пытался он убедить не столько собеседника, сколько самого себя, и внимательный Бородин мгновенно это заметил… 
     - Нет, вы, пожалуй, сильно ошиблись, – тихо, но всё-таки достаточно внятно рассуждал весьма озадаченный Серов, – столь большую щедрость к моей Алёне проявил я только из благодарности. Ведь жена усердно помогала мне получить значительную долю наследства моей усопшей сестры. Ранее об этих суммах и активах я ничего не знал, и они достались мне не разворованными. Было бы кощунством не выделить моей супруге заслуженную часть. И почему я теперь не могу позволить себе сладостную прихоть быть справедливым, благородным и честным? Неужели я отныне должен опасаться своей искренней любви к собственной жене, которая квалифицированно помогает мне в литературном творчестве? И ведь качество моих текстов неуклонно растёт… И мне на секретной службе надоело до тошноты моё жалкое существованье по непрерывному и точному расчёту, с постоянными попытками предусмотреть последствия не только всех своих поступков, но и мыслей, чувств и эмоций. Я теперь считаю, что мне, как сиятельному барину, стали дозволительны любые прихоти и блажь. – Гость внезапно приосанился и после короткого молчанья добавил не просто горделиво, но даже высокомерно: – Я не намерен вести себя, как рохля, тюфяк и размазня, поскольку я отныне могу безнаказанно позволить себе почти полную и чрезвычайно приятную искренность.
     - Да, вы – сильный человек, – ответил Бородин и досадливо осклабился, – но сила – это не всегда хорошо… Я отлично помню вашу сестру: она была отважной, красивой и сильной женщиной. Она всегда была уверена, что успешно справится с любым стрессом и преодолеет самую жуткую беду! Но именно высокомерие сильного и храброго существа не позволило вашей сестре постигнуть сокровенную сущность своего дворецкого, которого вы получили вкупе с остальным наследством. А криводушный дворецкий Тимофей, распоряжаясь свободными вакансиями в вашем обширном поместье, непрестанно укрепляет собственную власть в деревне… Да, вы – очень сильный человек! Но ведь любая сила требует, чтобы её реализовали с максимальным эффектом. Именно это свойство и привлекло вас в военную разведку. Вы ещё и теперь не прекратили поиски рискованных приключений. Но вам будет полезно поскорее избавиться от сословной спеси! Отриньте свою необузданную гордыню. И пусть даже самые болезненные щелчки по вашему самолюбию не ввергают вас в отчаянную кручину. Смиренно растворитесь в окружающем пространстве, и вы вскоре познаете вселенский мир изнутри. Ведь смиренье позволяет каждому увидеть самого себя глазами Бога. И тогда вы поймёте, насколько вы мелочны. 
     Серов неопределённо пожал плечами, и его собеседник, искусно скрывая сильное возбужденье, продолжил тихо, но внятно:
     - Все люди постоянно домогаются власти. Но подлинную власть даёт нам только смиренье. Любое чувство, которое способно нас побудить к эффективному действию, всегда зарождается только через свою противоположность. Действенная любовь зарождается через нашу ненависть и наоборот. А наше действенное влеченье к истинной и, значит, благотворной власти всегда зарождается через безропотное смиренье. Но ведь и самоотверженно-действенное смиренье способно породить чрезвычайно эффективный и благодатный позыв к власти, как у Сергия Радонежского. Иначе любое человеческое чувство окажется холостым и бесплодным… Очень странно, что никто из философов-богословов не писал о безграничном смирении Всевышнего. А разве нельзя допустить, что всемогущество Господне порождено именно его безмерным смиреньем?..   
     И вдруг Бородин осёкся, поскольку он решил, что он сейчас ляпнул совершенно лишнее… Затем собеседники выжидательно молчали. Серов растерянно удивлялся полному отсутствию собственных мыслей. А втайне вдохновенный Бородин внезапно поверил, что его нечаянные речи, обращённые к гостю, имеют загадочный, глубокий и почти мистический смысл. Бородину почудилось, что ничего случайного в мире нет.
     «Я больше не сомневаюсь, – хмуро размышлял Бородин, – что с богатым гостем я откровенничал только из постыдной зависти. Мне было очень приятно согнать с его белой и чеканной морды вельможную спесь… А он всегда был чрезвычайно везуч. В начале его службы я оказался у него заядлым покровителем. Но он весьма быстро опередил меня в карьерном росте. А смерть его сестры доставила ему неисчерпаемо обильное наследство. И он прикинулся настолько благородным, что в придачу к моей генеральской пенсии он обеспечил меня неслыханно щедрой синекурой. Он втайне питал кровосмесительное влеченье к своей очаровательной и умной сестре, и по воле благосклонной судьбы он законно обвенчался с женщиной, чрезвычайно похожей на покойницу внешней красотой, страстями, интеллектом и особенностью мышленья. Он теперь, в сущности, кощунствует совершенно безгрешно… Завидное удовольствие…»
     И Бородин внимательно, хотя и очень быстро посмотрел на отрешённое лицо своего бывшего соратника и вновь предался тоскливым раздумьям:
     «Я больше не сомневаюсь, что ему вдобавок обеспечена ещё и литературная слава. Я ведь однажды и сам попытался на скучном пенсионерском досуге сочинить военную мелодраму. Но писательские потуги мне не удались, и я бросил… А он совсем не похож на графомана. Из него буквально излучается уверенность в собственных талантах. И я эту уверенность не могу назвать легковесной, поскольку он выстрадал её упорными трудами. Он вымучил уверенность в себе колебаньями, сомненьями и бездонной печалью… Да, я сейчас постыдно завидую ему. Но разве я не могу позволить себе столь естественное чувство, как зависть? Ведь осмелился же он позволить себе подлинную любовь, искренность и справедливость… Я изощрённо и жестоко отомщу ему за удачу и постоянное везенье. Я уже явственно чувствую, что мои нынешние фразы начисто лишат его покоя. Он стремительно утратит свою заслуженную уверенность в самом себе. А ведь духовная сила каждого человека зиждется на его полной уверенности, что такая сила у него есть. Природные дарованья – это абсолютное ничто без веры в них… А всякая уверенность в самом себе непременно истлеет, если вдруг усомниться в человечности своих родных и близких… Я хочу, чтобы он поскорей деградировал…»
     И снова Бородин исподлобья и мельком глянул на своего собеседника и наитием постиг, что визави всё ещё рассеян и не может собраться с мыслями. Затем Бородин вдруг почувствовал несказанное довольство самим собой и быстро усмехнулся левым краешком рта. А вскоре втайне возбуждённому хозяину избы ярко вообразилась грустная Алёна, и загадочно сложные ощущенья охватили Бородина…
     Сначала Бородину вдруг поверилось, что он из необоримой зависти желает основательно рассорить успешного Серова с его женой, а потом искусно совратить Алёну, выставив самонадеянного супруга пошлым и наивным вахлаком. И очень скоро Бородин почувствовал своё извращённое влеченье к ней; вообще, даже в старости он оставался падким на юных женщин… Но затем вдохновлённый страстью Бородин изумлённо догадался, что более всего хочется ему уничтожить в зародыше прекрасный роман Серова. И вскоре потрясённого собственной низостью Бородина начали сладчайше ублажать пленительные мечтанья о том, что он не допустит появленья нетленного шедевра на русском языке…
     И именно обстоятельство, что предназначенная к погибели книга пишется на русском языке, вызывало сейчас у Бородина особенную, хотя и отчасти оторопелую радость. И он совершенно не понимал причину своей окаянной радости…
     Всю свою жизнь Бородин гордо и непоколебимо верил в то, что он самоотверженно и честно служит России. Но почему же тогда желает он уничтожить произведенье, которое может оказаться национальным достояньем отчизны? Неужели он всегда не любил свою страну, но ради успешной карьеры постоянно пребывал в тёмном мороке приятных иллюзий?..
     И внезапно Бородину стало мучительно и жутко впредь оставаться одному в своей затрапезной избе. А ведь ещё утром он с умиленьем обожал родную, хотя и скромную обитель в болотных дебрях, ибо он в тёмном и задымленном скиту почти явственно ощущал своё шаманское слиянье с древнеславянским язычеством. Но теперь таинственное хотенье постоянно чувствовать себя дремучим волхвом казалось потрясённому Бородину странной и нелепой попыткой прикинуться оригинальным. И вдруг он постиг, что именно его неизбывная страсть к Алёне и совершила в его личности разительный переворот. А вскоре Бородин решил, что все свои нынешние фразы и речи он говорил только для того, чтобы заполучить приглашенье в горное поместье, где живёт Алёна…   
     И мрачный Бородин в очередной раз посмотрел на собеседника и мысленно приказал самому себе:
     «Я должен вести себя так, чтобы Серов почтительно пригласил меня в гости на долгое время. Отключай свой рассудок и действуй по наитию, на рефлексе».
     И, наконец, взоры бывших соратников настороженно встретились…
     Серову неожиданно подумалось о том, что он всегда мог без малейших колебаний положиться на проницательность, честность и опыт своего старшего товарища. И вскоре гостю, благодарному своему хозяину за прежние услуги, безосновательно поверилось в доброжелательную искренность нынешнего Бородина. И возникло у Серова соображенье:
     «Если вокруг меня образовалось тайная камарилья врагов, то пусть рядом со мной поскорее окажется храбрец, который никогда меня не предавал и теперь бескомпромиссно вывалил голую правду. Пусть он уподобится старому воеводе при удельном князе… А мне, пожалуй, уже требуется суверенная служба безопасности. Пусть Бородин возглавит её. Надо непременно его заманить в моё горное поместье, где мы детально на моей территории обсудим все условия охранного контракта…»
     И напряжённый Серов привычно сконцентрировал свою волю и мысли, а затем негромко, но весьма энергично произнёс:
     - Вы сейчас мне изложили странные, запутанные, но тревожные мысли. Вы далеко не в полной мере убедили меня в своей правоте, но в жизни ничего исключать нельзя. Любая вероятность всегда способна превратиться в неприятную и даже страшную реальность… Но всё-таки мне кажется, что дикая глухомань давит на вас. Изба у вас прочная, но вовсе не отличается комфортом. Я предлагаю вам отдохнуть и развеяться в моей более современной и импозантной усадьбе. 
     «А если у него вдобавок ещё и солидную премию нахраписто попросить?..» – вдруг подумал довольный Бородин, но почти сразу отверг это не вполне уместное поползновенье…
     А Серов уже неуёмно, хотя и скрытно восхищался своим благородством и щедростью, поскольку он совершенно искренне вдруг поверил в то, что он действительно хочет освободить своего бывшего покровителя и пестуна от докучливой и тяжёлой работы в болотном лесу. Милосердно желает, мол, избавить Бородина от продолжительной колки дров, перекладыванья поленьев и изнурительного тасканья воды из отдалённого колодца…   
     Бородин с весёлой иронией, но крайне учтиво выразил Серову свою искреннюю благодарность за приглашенье, а затем оба заговорили о сущих пустяках... Вскоре их недавние ощущенья и мысли почти полностью пропали из их памяти... Собеседники быстро условились о точном сроке их очередной встречи и простились, довольные друг другом. Бородин церемонно и неспешно проводил гостя к чёрному автомобилю со сладко дремлющим водителем, и Серов с неопределённой улыбкой уехал…   

Конец второй части

Часть третья

1

     Дворецкий Тимофей Захарович Шилов за время отсутствия своих господ в горной усадьбе очень сильно изменился внутренне. Он духовно заматерел, но внешне перестал быть грубым, и на безропотных подчинённых он больше не поднимал свой голос. Однако власть дворецкого над усадебной челядью стала совершенно непререкаемой.
     У Тимофея теперь постоянно возникали новые – и весьма занятные – мысли о власти, и, наконец, принялся он скрупулёзно записывать собственные теоретические сужденья в конторскую тетрадь с чёрным коленкоровым переплётом. Дворецкий внезапно, но всерьёз вознамерился создать, а потом посвятить Алёне эпистолярный цикл о приёмах манипуляции человеческим сознаньем и о сущности полного духовного порабощенья. Или накропать на столь актуальную тему пространную диссертацию. Или подготовить для обученья Алёны конспективный сборник лекций о методике абсолютного подавленья воли больших сообществ и отдельных людей. Он постоянно и ярко воображал свои вдохновенные и мудрые уроки благодарной ему Алёне…
     И в его сознании постепенно начала складываться весьма стройная и простая теория. Он решил, что можно мысленными заклятьями приказать подсознанью обеспечить телу и личности желанный успех. И Тимофей упорно и небезуспешно испытывал свои новые методы на усадебной челяди…
     Однажды вьюжным утром он подумал в тёплых господских покоях:
     «Любые методики и теории хороши, если они обеспечивают несокрушимую уверенность в себе. Если я буду абсолютно уверен в самом себе, то какая разница: прав я или нет?..»
     И он быстро поверил в собственную правоту и возомнил самого себя вдохновенным и серьёзным учёным. Вскоре он сформулировал своё кредо: «Если иллюзия придаёт силы, то она превращается в реальность. Ничто так сильно не побуждает к действию, как миражи или химеры…»
     Дворецкому очень хотелось проверить свою методику на собственных господах, и он нетерпеливо дожидался их возвращенья. Тимофею уже изрядно наскучило пробовать свои психологические приёмы на робких лакеях…

2

     Встревоженный Серов, довольная Алёна и их загадочный гость нагрянули в горное поместье на роскошной арендованной машине и без всяких предварительных уведомлений;  случилось это тихим, но снежным вечером. Лихой, но серьёзный водитель такси, выгрузив богатых пассажиров и багаж, немедленно укатил восвояси... Торжественный ужин при свечах был решительно отменён, поскольку и господа, и их утомлённый гость сытно перекусили в фешенебельном ресторане возле аэропорта. Путешественникам очень хотелось поскорее добраться до мягкой постели. А странного старика Серов поселил в самых почётных апартаментах, предназначенных для гостей…   
     Ранним и вьюжным утром Тимофей, как обычно, наблюдал за уборкой комнат, лестниц, коридоров и помещений в большом господском доме. Но нынче дворецкий не был облачён в свою обычную униформу, которая сразу позволяла гостям различить в нём слугу. Поутру напряжённый Тимофей вместо узких и тесных одеяний, положенных ему по штатной должности, нарядился в чёрный просторный костюм, сшитый в богемном и, одновременно, профессорском стиле…
     В парадной гостиной Тимофей вдруг обнаружил бодрого старика, листавшего на чёрном кожаном диване увесистый фолиант из хозяйской библиотеки. Дворецкий и гость были уже знакомы, и они церемонно кивнули друг другу…
     Просторную комнату при их встрече тускло освещала напольная лампа с серебристым абажуром. Гость был одет в бежевые домашние брюки, в тёмный мохеровый свитер и в серые мягкие чувяки. Тимофей бесшумно прикорнул на краешке дивана и учтиво завязал разговор:
     - Как вам нынче спалось, уважаемый Павел Петрович?    
     - Превосходно, милейший Тимофей Захарович! Пуховая постель была просто замечательной! Очевидно, что усадебные слуги и вышколены, и тактичны. Наверное, в поместье по традиции ведётся подробный кондуит об их провинностях и штрафах…      
     - Я стараюсь по мере моих природных сил, – негромко и скромно произнёс дворецкий, – но досье на прислугу я, конечно, не веду. Достаточно моей хорошей памяти…   
     - А я прихватил из библиотеки весьма назидательную книгу, – иронично продолжил беседу Бородин. – Иллюстрации великолепны! Текст на французском языке с подробным описаньем китайских казней и пыток. Невообразимое изуверство императорских палачей! Даже в диком язычестве славянские племена чурались подобной жестокости…
     - Любое начальство, – серьёзно ответил Тимофей, – крайне редко учитывает интересы своих подчинённых. Властной элите совершенно безразличен духовный мир простого люда. А высокий уровень культуры далеко не всегда делает человека лучше. Носители утончённой и развитой культуры очень часто будут при их жизни оставаться нелепыми чужаками для своих народов…      
     - Ба, – хмуро пробурчал Бородин, – да вы философ… И, пожалуй, искусный демагог…   
     - Я с отличием закончил философский факультет в санкт-петербургском университете, – со спокойным достоинством пояснил Тимофей, – а мои курсовые работы наши профессора считали лучшими.    
     - Я ни капли не сомневаюсь в вашей компетентности, – хрипловато произнёс гость, – и не выпытываю у вас, почему вы не стали профессиональным философом, почтённым кандидатом, а вскоре и доктором гуманитарных наук и уважаемым педагогом на престижной кафедре… От науки солидных барышей не бывает… Но ведь и ваше нынешнее положенье нельзя считать апогеем успеха! Разумеется, ваш хозяин – милейший человек… – И Бородин лукаво покачал головой. – Но всё-таки он остаётся для вас полновластным и владетельным господином... И мне почему-то не верится, что вы воспринимаете такую ситуацию, как заправский философ-стоик…   
     Тимофей порывисто поднялся с дивана и пружинисто, хотя и слегка сутулясь, подошёл к окну. Около минуты дворецкий грустно смотрел во вьюжную предрассветную муть, а затем, повернувшись к хозяйскому гостю, молвил:   
     - Только всемогущий Боже знает, для чего мы живём. А вдруг мы обитаем на грешной земле только для того, чтобы философствовать? Ведь такой каверзный фокус вполне может случиться… Не философия – для нашей жизни, а наша жизнь – ради философии… И весьма трудно доказать обратное… – Тимофей украдкой вздохнул и после короткой паузы продолжил тихо, но внятно: – Но давайте отбросим абстрактные сущности. Вы напрасно решили меня уколоть. Ведь вы достаточно разумны для того, чтобы не путать внешнюю, демонстративную почтительность с духовным рабством…      
     Бородин быстро и внимательно посмотрел на Тимофея, и тот насмешливо проговорил:
     - Только вам сейчас не надо зыркать на меня грозными очами! Пожалуй, мы с вами – в одинаковом  положении. Хотя прежде вы, наверное, были и покровителем, и наставником нынешнего владельца усадьбы…    
     И вдруг Павел Петрович меланхолически отозвался:
     - Да, этому шельмецу изрядно повезло с наследством…
     - Но сетовать нужно не об этом, – вкрадчиво сказал дворецкий, – Основная причина заключается в книге, которую он теперь сочиняет. Ведь в своих писаньях он выказывает недюжинный и подлинный талант. И именно поэтому Серов высокомерно считает нас, – и, пожалуй, справедливо, – не равными себе. У него уже появилась твёрдая убеждённость, что мы ниже его…   
     - А почему вы вдруг решили, что роман у хозяина поместья обязательно получится хорошим? – полюбопытствовал уязвлённый гость. – Неужели вы никогда не слышали о забавных, но кичливых графоманах?      
     - К огромному сожаленью, не тот случай, – огорчённо признался Тимофей. – Хотя, конечно, меня доселе не удостоили предварительным прочтеньем книги, однако я ориентируюсь на благоговейную реакцию моей новоявленной госпожи…
     - Но очень вероятно, что она ошибается, – с нарочитой небрежностью предположил насупленный Бородин. – Ведь чрезвычайно трудно не утратить объективность, если имеется нужда постоянно льстить.
     - Нам излишне обманывать самих себя, – пробормотал дворецкий, не скрывая своей удручённости. – Интуиция мне подсказывает, что его писанья не окажутся пошлым хламом. Да и вы не верите, что Серов – это бездарный маратель бумаги…   
     И вдруг Тимофей ощутил в себе сладчайшую готовность к дерзости и риску. Вдохновенному дворецкому даже почудилось, что его дружески обуяли жестокие, мудрые и расторопные демоны оккультной тьмы, а затем в его нутро весело и шустро проник и сам дьявол под личиной кудлатого, бодрого и приятного зверя. А вскоре Тимофею уже мерещилось, что небеса излучают в его душу и плоть незримые, но материальные вихри, которые стремительно укрепляют его разум и волю.
     И лукавый слуга, чувствуя себя ипостасью сатаны, веско и назидательно произнёс:
     - Нам нельзя допустить, чтобы один человек необоснованно получил от судьбы чересчур много даров. Великолепное наследство, профессиональное признанье коллег и литературный талант! И, в придачу, – утончённо прекрасная жена! Я ничуть не сомневаюсь в том, что вы со мной полностью согласны. Иначе вы не оказались бы здесь… 
     И вдруг у Тимофея появилась необъяснимая, но твёрдая уверенность, что он, изрекая эти фразы, не совершил даже намёка на психологическую ошибку при оценке личности своего собеседника.   
     - Не ваше дело, дворецкий, судачить, почему я приехал сюда, – резко и понуро ответил Бородин и вскоре непроизвольно и хищно ощерился. А затем Павла Петровича охватило приятное – и даже почти сладострастное – возбужденье… 
     Бородину вдруг стала несказанно приятна его интуитивная и внезапная уверенность в том, что дворецкий не предаст его. Бывший генерал был втайне возбуждён, будто перед важной военной операцией с большими шансами на успех. А затем Павлу Петровичу ярко вообразились пленительные сцены безмерного униженья Серова…
     И внезапно Бородин ощутил, что его собственная готовность к череде бессовестных предательств оказалась очень сладостной для него самого, хотя он за свою длительную и безупречную карьеру ни разу не покусился – даже в помыслах – на  измену родной стране. Но теперь из банальной зависти к чужому дарованью он был готов предать Серова без малейших колебаний. Ведь хитрое предательство вовсе не было чревато полным крахом, поскольку даже при конфузной неудаче у Бородина сохранялась и солидная генеральская пенсия, и просторная столичная квартира, и прочная подмосковная дача с плодовым садом, и крепкая избушка в болотных дебрях.
     И Павел Петрович, наконец, высказался перед чутким и внимательным дворецким с полной откровенностью:
     - В принципе, вы сейчас наболтали достаточно много для того, чтобы я скумекал о вашей тайной и завистливой неприязни к владельцу усадьбы. И ограничивать самого себя  мелкими пакостями, как я понял, вы отнюдь не намерены. Ведь вы чересчур образованны и разумны для того, чтобы плевать исподтишка в хозяйский кофе. Значит, вы затеяли крупную, капитальную каверзу. Утончённый подвох!.. И я почти не сомневаюсь, что в ваших интригах особо важная роль отводится не слишком щепетильной, хотя и даровитой Алёне. Интересно, в каких деликатных инцидентах и эпизодах вы поручите ей участвовать?   
     Тимофей неопределённо передёрнул плечами и ворчливо осведомился:   
     - А почему вы вдруг решили, что мною предусмотрено её непременное участие?
     - Без неё в ваших корыстных затеях не обойтись. Её не удастся мошеннически обскакать и обмишурить. Ведь при любых раскладах она останется единственной наследницей своего законного супруга. Она, как джокер в серьёзной карточной партии…      
     Дворецкий усмехнулся и горделиво молвил:
     - Заметно, что вы – меркантильны. И вы сейчас обижаете меня. Неужели вы полагаете, что меня влечёт банальная корысть? Но я не считаю себя мелкотравчатым существом или инфузорией. Хотя, разумеется, я могу притвориться и безропотным, и послушным. Но именно в моей внешней покорности я обретаю потаённую власть…      
     И дворецкий неторопливо и важно прошёлся гостиной, а затем, сноровисто передвинув серебристое мягкое кресло, удобно утонул в нём супротив Бородина… 
     - Мне кажется, что я прекрасно понимаю вас, – ворчливо, угрюмо и веско произнёс Павел Петрович, – материальные интересы религиозного сообщества, которым вы издавна управляете с несомненным успехом, довлеют над вами. Многочисленная паства ретиво крестьянствует, и ей крайне необходимы новые угодья. А рядом с вашей трудовой деревней у отставного генерала пустуют охотничьи владенья с ручьями, рекой и густым лесом. Усадебный особняк после ремонта и реконструкции можно быстро превратить в обширную резиденцию главы вашей перспективной церкви… Но неужели вы всерьёз питаете надежды, что благодарная и щепетильная Алёна, получив в результате ваших планов, махинаций и хлопот несметное наследство, поделится с вами? Хотя супругой церковного лидера она будет вполне импозантной… Но вы, наверное, сильно удивитесь, если я искренне признаюсь вам, что и я не прочь заарканить эту редкую женщину…   
     - Поверьте мне, что я нисколько этому не удивлюсь, – хмуро и нервно проговорил дворецкий, – ибо теперь очень многие хотели бы захомутать её. Ну, ещё бы: она сейчас – богата и красива! И вполне возможно, что вы втюрились в неё. Но неужели мы допустим, чтобы она оказалась причиной наших бессмысленных и необратимых раздоров?..   
     И вдруг оба собеседника одновременно ощутили свою духовную близость и ясно осознали взаимное и полное доверие. У обоих возникло необоримое желанье навеки лишить Серова способности к творчеству и безмерно унизить Алёну. И оба они предвкушали несравненное удовольствие от своих изощрённых интриг и психологически утончённого коварства…
     Наконец, Бородин доверительно молвил: 
     - Нет, мы не начнём яростно ссориться из-за Алёны. Ведь она, в сущности, оказалась не более чем сексуальной игрушкой неподражаемой сестры Серова… и обретена им по наследству вкупе с остальным имуществом. И хотя эта прелестная стерва и сумела цапнуть себе куш не по чину, но для неё более органично – пребыванье в публичном доме… – И Павел Петрович, почмокав непроизвольно губами, добавил хрипловато и бесстыдно искренне: – А ведь существует потаённая и загадочная услада в том, чтобы низринуть человека в полное ничтожество!.. На государственной службе я часто занимался вербовкой. И мне до озноба было приятно, когда респектабельная, чванная и спесивая персона превращалась, – с огромным риском для своей карьеры и жизни!.. – в моего штатного агента… на самой низкой ступеньке шпионской иерархии…
     - Теперь очень многое мне стало понятным, – уважительно сказал дворецкий, – ибо хорошо чувствуется в вас кастовая гордыня. Но ведь и завидная проницательность имеется у вас в наличии… Вы безошибочно просчитали, что нынешняя откровенность вам ничем не грозит, даже если она выплывет наружу. Ведь при нужде вы сможете меня облыжно обвинить в корыстном руководстве преступной сектой и, как следствие, в шантаже и в мошенничестве. И даже «пришить» мне фальшивое уголовное дело. Возможностей и связей для этого у вас, несомненно, хватит… Однако мы вполне подходим друг другу. Но сначала нам нужно поскорее определиться с тем, чего именно мы хотим. А я в таких делах имею весьма скудный опыт. И поэтому я прошу вас максимально быстро выявить наши перспективы и чётко обозначить данности. Короче, необходим ясный, подробный и убедительный план…    
     Но чётких и конкретных планов Бородин покамест не имел, и он мысленно пожурил себя за такую оплошность. Однако вскоре лёгкая досада на самого себя сменилась у него радостным предвкушеньем интересной аналитической работы. Особенно лестным и приятным для Бородина оказалось то, что его главенство в их усадебном заговоре было дворецким фактически и безоговорочно признано. Ведь умный дворецкий без всяких обиняков признался в нехватке своего интриганского опыта и попросил более сноровистого подельника составить эффективный план, а, значит, и принять дальнейшее руководство их предприятием…
     А довольный Тимофей мысленно похвалил себя за то, что он дипломатически тонко отдал тороватому Бородину внешне бесспорное лидерство в их затее. Не зазорно, мол, использовать чужие навыки, познанья и опыт…
     Деловитый Бородин заранее умилённо гордился своим будущим планом. Ведь план усадебного заговора обязательно должен оказаться нетленным шедевром логики, психологизма и простоты. А затем оригинальную методику изощрённого и успешного заговора можно занимательно, но профессионально описать в специальной книге, которая непременно станет бесценным подспорьем для плеяды российских разведчиков наивысшей квалификации… 
     Наконец, после таких соображений усадебный заговор показался Бородину праведной и честной дуэлью. Разумеется, прекрасный роман Серова уже вовеки не будет завершён, а затем пропавшая рукопись неизбежно канет в полное небытие, но разве взамен не появится новая и первосортная методика для секретных державных структур?..
     Усадебный заговор стремительно обретал для Бородина благородный, и даже патриотический смысл…
     Внезапно собеседники многозначительно переглянулись, и дворецкий искусительно спросил:   
     - Могу ли я рассчитывать на ваше согласье?   
     И гость ответил без малейших колебаний:
     - С полным удовольствием я тряхну стариной, но вам придётся малость подождать, пока я сформулирую цели, проблемы и методы нашего дела достаточно ясно и чётко. Ведь я привык стремиться к эталонной точности. 
     - Не беспокойтесь: я терпеливо буду ждать, сколько потребуется, – воодушевлённо, хотя и тихо произнёс дворецкий и пружинисто встал с кресла. А затем и Бородин, слегка помедлив, поднялся с дивана. Они обменялись быстрым рукопожатьем и с лукавыми улыбками разошлись… 

3

     Минувшую метельную ночь Серов сладострастно провёл в опочивальне своей жены, но рано утром он вернулся в собственные апартаменты. Однако очень скоро супружеская чета в лазоревых спортивных костюмах из натурального шёлка встретилась для гимнастики в тренажёрном зале; обычная утренняя зарядка сопровождалась шутками, болтовнёй и заливистым смехом. А затем бодрые супруги порознь приняли в своих богатых, но уютных покоях контрастный душ…
     Но в ароматном, тёплом и стильном будуаре, возле узорного антикварного трюмо босая Алёна, закутанная в красный пушистый халат, внезапно погрустнела и призадумалась. Её ухоженный будуар ярко освещала хрустальная богемская люстра. Алёна удобно расположилась в мягком золотистом кресле, и жёсткие ворсинки пёстрого персидского ковра приятно щекотали у неё обнажённые ступни. Свои влажные волосы она тщательно расчесала китайским черепаховым гребнем. Она с неожиданным, но болезненным интересом созерцала своё отраженье в старинном венецианском зеркале… 
     Внезапно она сообразила, что она принялась пошловато завидовать литературному таланту своего мужа. И эта зависть постепенно и неуклонно разрушала любовь и уваженье к нему. А в придачу Алёна с несказанным изумленьем ощутила, что в ней уже начинают зловеще преобладать инстинкты хищного и беспощадного зверя. И, наконец, своё новое психическое состояние она мысленно обозвала «демонической ипостасью». 
     Алёна вдруг перестала понимать самоё себя… Да кто же она такая?.. Любит ли она по-прежнему своего одарённого и щедрого супруга?.. Если об этом судить по степени телесного наслажденья и частых приливов ликованья, то неизбывно любит!.. Но зачем же она, вопреки отчаянной и жадной любви, ведёт крамольные и злокозненные разговоры с дворецким?.. Она восхищается литературной работой своего мужа и искренне радуется тому, что его пространный роман получается воистину прекрасным. И одновременно верный супруг тяготит и раздражает её!.. Какие же чувства теперь определяют её подлинную сущность?.. И почему её симпатия к дворецкому Тимофею не только всё более возрастает, но даже неотвратимо и быстро приобретает свойства и признаки извращённого влеченья?..    
     Но если она со временем будет готова лукавого и ушлого дворецкого предпочесть своему замечательному супругу, то почему именно склонится она к такому странному предпочтенью?.. Ведь Тимофей даже внешне невзрачнее мужа… Какое же загадочное свойство привлекает её в этом предупредительном слуге?.. Неужели её влечёт необоримое желанье приобщиться к той безграничной власти, которой он обладает над своей замороченной паствой?.. А разве дворецкий клятвенно не посулил ей, что непременно раскроет ей наследственные тайны древних магических приёмов для полного порабощенья людей?..   
     И вдруг ей тревожно подумалось об искусительных и сладостных проявленьях её демонической ипостаси… Ведь очень вероятно, что именно тёмная и демоническая ипостась помогла Алёне совершить череду безошибочных и поразительно успешных действий. Вся эта совокупность интуитивных поступков стремительно обеспечила несказанное богатство, рост престижа и чрезвычайно лестный социальный статус. Однако при помощи коварной приманки завидных житейских благ демоническая ипостась полностью поработила личность и теперь неумолимо требует законной расплаты.
     И Алёна испуганно сообразила, что она больше не властна в самой себе. И она мучительно размышляла о том, что её демоническая ипостась уподобилась карточному шулеру, который сначала позволяет простофиле крупно выиграть, а затем, основательно втянув бедолагу этой нехитрой приманкой в игру, обирает свою жертву буквально до нитки…
     Но откуда взялась эта странная демоническая ипостась, и какую плату она теперь потребует за свою помощь?.. И Алёна не смогла толком ответить себе на этот вопрос, ибо мысли её вдруг стали обрывочны и бессвязны. А вдобавок она доселе не понимала, что именно страх перед полным избавленьем от приятных и лестных иллюзий о самой себе мешает ей размышлять чётко, ясно и трезво… И Алёна, досадливо вздохнув, начала привычно готовиться к завтраку…

4

     Господский завтрак начался в обычное время, ибо все сотрапезники в это снежное и сумрачное утро оказались пунктуальны. Алёна с гладкой причёской была одета в короткое зелёное платье с узким вырезом на груди и обута в чёрные лакированные туфли-лодочки на высоких каблуках; на её шее тускло мерцала нитка натурального жемчуга. Серов облачился с нарочитой небрежностью в голубой шёлковый костюм, в белую строчку из тонкого полотна и обулся в мягкие замшевые туфли. Бородин тщательно оделся в серый классический костюм, в бледно-розовую рубашку с матовыми узорными пуговицами из перламутра и обулся в лёгкие коричневые ботинки на собачьем меху. А вот дворецкий не удосужился переменить свой чёрный и просторный костюм, который он выбрал сразу после раннего пробужденья…
     Столовая была ярко освещена тяжёлой хрустальной люстрой; Алёна за трапезой сидела справа от хозяина усадьбы, а чинный Бородин – слева…
     Вышколенные и бесшумные лакеи подавали на стол с серебристой парчовой скатертью и горячий хлеб, и овощные салаты, и жареную рыбу, и красную икру, и нежирные котлеты из бараньего фарша, и булочки с изюмом, и минеральную воду, и кофе с десертными орешками. Сервировка стола была, как обычно, дорогой, простой и безупречной… Чрезвычайно внимательный, но безмолвный дворецкий плавными жестами управлял усердной прислугой…
     Застольную беседу в присутствии дворецкого, который замер возле витражного окна, начал Бородин: 
     - Всё изыскано, прелестно и вкусно. Ведь к пище нельзя относиться юмористически… Прекрасная, хотя и простая кулинария! Вы, уважаемый коллега, стали заправским гурманом. Но вам, разумеется, это насущно необходимо, поскольку вам сегодня предстоит сложная литературная работа...    
     Супруги искоса и бегло переглянулись, а затем их гость степенно, но вкрадчиво продолжил:   
     - Иногда мне кажется, что первоклассная литература – это несправедливая штука. Впрочем, как и любое истинное искусство… – И Бородин украдкой вздохнул. – Право, порой мне бывает донельзя обидно… В мире постоянно случается множество крайне занимательных событий. Но люди навечно запоминают лишь хорошо написанную выдумку! Трагедии реальных людей часто увлекательны и бесподобны. Но странное человечество навсегда запомнило только литературных персонажей: Карамазовых, Печорина, Жюльена Сореля и Анну Каренину. А подлинные люди, пережившие не меньшие страсти, канули в бесконечное небытие, и никто не узнает об их жутких треволненьях… Вспомните, любезный коллега, вашу покойную сестру…
     И супруги за душистым кофе тревожно и нервно встрепенулись, а Бородин, заметив это, присовокупил негромко, но веско:
     - А ведь она очень достойно угасала, не докучая праздному человечеству своими мыслями, страданьями и предсмертным страхом. Но неужели оказалась она примитивным существом, чей духовный мир не достоин людского вниманья? А вот кончина ничтожного Ивана Ильича, придуманная и описанная Львом Толстым, будет вечно волновать всех. И разве справедливо, что мировая культура навеки сохранит лицо и улыбку заурядной купчихи Джоконды с небольшого портрета Леонардо да Винчи, а не образ и очертанья покойной хозяйки этой прелестной усадьбы?.. Но знаете что?.. – и Павел Петрович загадочно улыбнулся… – Порой мне кажется, что милосердный Господь всё-таки не допускает подобную несправедливость. И я начинаю радостно верить, что облик, чаянья, раздумья и чувства всех без исключенья людей остаются гениально запечатлёнными на божественных небесных скрижалях!.. 
     И Павел Петрович, наконец, умолк и сделал быстрый глоток из своей розоватой кофейной чашки. Алёна же пристально посмотрела на речистого гостя и раздражённо подумала: 
     «Действительно, любимая сестрица моего мужа… золовка Галина… держалась во время смертельной хворости очень достойно. Порой Галина даже напускала на себя весёлый и беспечный вид. И только Всевышний знает, что творилось в её нутре... Вероятно, и я – в случае моей летальной болезни – буду испытывать сходные чувства. Ведь я – в угоду своему прихотливому супругу – стала необычайно похожей на его извращённо любимую сестру. Неужели и моё нутро, – и Алёна испуганно похолодела, – стало уже похожим на её квелые органы?.. Ведь я уже многое утратила из своей подлинной сущности... А разве такие постыдные потери можно простить даже бесконечно близкому человеку?..»
     И на мгновенье Алёна непроизвольно и хищно ощерилась…
     А Серов напряжённо размышлял о том, что он обязательно использует при сочинении романа все эти волнующие сужденья своего гостя. И увлечённый хозяин усадьбы решил неустанно продолжать застольные разговоры на странную и мистическую тему в эгоистической надежде услышать новые и полезные для будущего романа откровенья от своего прозорливого и вдохновенного собеседника. Но внезапно и сам Серов изумлённо ощутил необычайно приятное вдохновенье и совершенно искренне высказался: 
     - Вы уж простите мою строптивость, уважаемый гость, но я намерен возразить вам... Зачастую раздумья, стремленья и чувства у реальных людей более примитивны, нежели у литературных персонажей. Обычные люди крайне редко подозревают о собственной сложности, которая в них таится… Пожалуйста, ответьте на заковыристый вопрос о приоритете: рыцарь ли галантно поцеловал руку своей прекрасной даме, а затем уже литератор написал об этом в романе? Или же случилось наоборот: сначала великий литератор придумал и описал утончённый рыцарский жест, – нежное лобзанье дамской ручки в узорной перчатке, – и только потом этот чудесный знак почтенья стал обиходным?.. Я верю, что более вероятен второй вариант... А ещё я теперь уверен в том, что все без исключения литераторы делятся на две категории: на тех, кто просто описывает окружающий мир, и на тех, кто создаёт стереотипы раздумий, самоанализа, рефлексий и поведенья… Какая из категорий важнее?.. Бог весть!.. Но я больше не сомневаюсь, что мы воспринимаем подлунный мир именно таким, каким ранее нам описали его… И если человеку в детстве описали любовь, как банальное соитие, то он будет гораздо примитивнее того, кого мудро научили вдохновенными описаньями воспринимать любовь чередой и гаммой возвышенных, благородных и нравственных, – пусть даже и очень горестных, – раздумий и чувств… Эти мысли стали для меня наважденьем…   
     И вдруг Алена непроизвольно, но восторженно вздрогнула, а затем она пытливо посмотрела на Бородина, который обиженно и сурово насупился. А вскоре Алёне с шалой и необузданной яркостью вспомнилась извращённая интимная близость со смертельно больной, но всё ещё красивой и гибкой Галиной, напичканной своекорыстными врачами редким и драгоценным снадобьем. Чрезмерно частые инъекции в вену и в мышцы богатой пациентки резко стимулировали тонус, но стремительно приближали смерть. И сейчас Алёна ощущала себя подобьем этих инъекций…   
     Алёне уже мерещилось, что Галина своими истерично бурными ласками переменила ей душу, а затем шамански сотворила всё нужное для того, чтобы отдать свою заворожённую любовницу собственному брату… А если Галина всё-таки сумела перевоплотиться в свою заранее выбранную для этой цели пассию?.. И вдруг Алёне докучно и бестолково подумалось о переселении душ и о доктринах реинкарнации...
     «Пожалуй, именно так и сходят с ума, – наконец, неожиданно трезво сообразила Алёна, а потом боязливо встрепенулась, – ведь оказалась я на грани того, чтобы рехнуться… Моё помешательство было чрезвычайно близко…» И внезапно принялась она мысленно укорять своего мужа за его очевидную принадлежность к отверженному и проклятому семейству, которое, наверное, привечает сам дьявол… Вероятно, что и пространный роман, который упорно и вдохновенно сочиняет её супруг, внушён и продиктован кощунственной потусторонней силой. Ведь только окаянное могущество владыки ада способно наделить её мужа – для написанья поразительной книги – столь безмерным пониманьем человеческой сущности. Но разве полное постиженье душевных и нравственных глубин помогает обрести счастье? Нет, совсем наоборот... Всевышним для счастья созданы простые и бесхитростные люди... И, значит, пронзительная книга Серова – с его дьявольски глубоким постиженьем людей – крамольна, нечестива и безмерно вредна... 
     Алёна на миг зажмурилась и потрясённо решила, что она ошалела. Затем она испуганно и виновато посмотрела на своего супруга, опасаясь того, что он сатанинским наитием проник в её тайные мысли. Но Серов сейчас не обращал вниманья на свою взбудораженную жену, ибо он в это время всецело был захвачен тем, что усиленно пытался сохранить в памяти свои последние сужденья для использованья их в романе.
     Алёна немного успокоилась и мельком глянула на мрачного и отрешённого гостя. И она сразу поняла, что боевой товарищ её мужа сейчас лихорадочно занят разбором и оценкой собственных настроений и чувств...
     А Бородин усердно пытался постичь причину своего крайнего раздраженья, поскольку с детства он не терпел и страшился тайн и загадок в самом себе. Наконец, возникло ясное пониманье того, что он буквально истерзан банальной и пошлой завистью к литературным дарованьям хозяина несравненной усадьбы…
     И внезапно Бородину ярко вообразились сцены грядущего униженья Серова, который будет виновато и бессильно ползать на заснеженном пороге собственного особняка и мычать жалко, невразумительно и дико…
     И вдруг нервозная Алёна заметила невзначай, что наружно почтительный дворецкий, который притаился возле большого витражного окна, созерцает её лицо внимательно, страстно и пытливо. И вскоре она твёрдо и даже почти безудержно, хотя и совершенно неожиданно для самой себя решила переговорить приватно с Тимофеем сразу после этого завтрака…   
     А напряжённый и хмурый Бородин столь же неожиданно для самого себя молодцевато встрепенулся и со скрытым вызовом, хотя и подчёркнуто учтиво возразил хозяину усадьбы:
     - Нет, драгоценный товарищ, миром людей извечно управляют загадки, шарады, шифры и тайны, а вовсе не писательские байки. Сущности, причины и вещи, которые вдруг оказались явными и публичными, почти всегда утрачивают значительную толику своей действенности. В обществе, государстве и политике только секреты непреходяще актуальны… Я теперь ни капельки не сомневаюсь, что в вашем замечательном романе откроются для читателей заповедные тайны человеческой души. Но хорошо ли это?..
     И гость интригующе замолчал и пристально посмотрел на Алёну, а затем после короткой паузы он добавил менторским тоном: 
     - Самопознание и рефлексия столь увлекательны, что очень часто они бывают сродни наркотическому дурману, и поэтому исключительно быстро избавляют людей от честолюбия и карьерных устремлений. Я теперь даже предполагаю, что Всевышнему или Природе вообще не нужна социальная активность тех, кто по странной извращённости собственной натуры питает необоримую склонность к самопознанию и рефлексии. Ведь люди с таким загадочным и волнующим отклоненьем – предельно эгоистичны. А гипертрофированный эгоизм непременно делает любую отдельную особь заразительно опасной для её биологического вида, и поэтому в нас Божеством или Природой обязательно для этого сложного случая заложены сильнейшие гены либо социальной пассивности, любо бессознательной тяги к самоистребленью… Известно, что многие заядлые наркоманы постоянно стремятся приучить здоровых людей к галлюциногенным препаратам. Но ведь сходным образом почти каждого человека можно навеки приучить к самопознанию и рефлексии… А я со страхом воображаю государство, где безгранично упоительными процессами самопознания и рефлексии постоянно заняты, как члены правящей элиты, так и простонародье…
     Здесь Бородин печально и картинно вздохнул и, допив свой уже холодный кофе, высказался до конца:
     - Неужели вы ещё не уловили крайне опасную для страны тенденцию? Разве вы доселе не заметили, что элитарное творчество необратимо и быстро увеличивает крайне опасный разрыв между правящей верхушкой и примитивным низшим сословием? А ведь чрезмерный культурный разрыв между разными слоями общества неминуемо окажется чреватым погибельной для государства революцией… Высокое искусство разобщает сильнее, чем война…
     И вдруг вдохновенные мысли и фразы у чересчур довольного собою гостя, наконец, иссякли, и он во время общего молчанья подумал:
     «Я сейчас необычайно хорошо отчеканил свои сужденья и кредо… Не хуже Серова… или самого знаменитого академика на кафедре философии…» 
     - И что же нам теперь делать? – внезапно и почти не скрывая недоуменья, проговорил Серов. – Неужели мы должны отказаться от прогресса в искусстве? Но ведь художников неудержимо и постоянно влечёт к новым формам. А мне безмерно хочется написать свою книгу… 
     - Но разве нам нельзя предположить, – ханжеским и назидательным тоном произнёс Бородин, – что многие порывы и влеченья художников порождены самыми постыдными наклонностями человеческой натуры? Тщеславием, например… Право, я не припомню, чтобы великие творенья искусства были созданы истинно святыми людьми. Преподобный игумен Сергий Радонежский обошёлся-таки без нетленных литературных опусов... Нет, подлинная святость научила людей только раскаянью и молитвенным бденьям. 
     - Но ведь бессмертные книги написали и апостол Павел, и блаженный Августин, и Блез Паскаль, – порывисто возразил Серов и неожиданно почувствовал огромное удовольствие от этого философского спора. Но одновременно Серов с нервическим изумлёньем ощутил и таинственный страх перед новой, непознанной и мглистой сущностью внутри самого себя. И эта новорождённая психическая сущность неотвратимо и самоуверенно возрастала, и, наконец, она почудилась Серову до странности похожей на болотную гнилую муть…
     - Да, эти праведники сочинили чудесные книги, – задумчиво и хмуро ответил Бородин – однако в большом таланте всегда отсутствует подлинная святость. Упомянутых авторов предельно изнуряли духовные противоречья и попытки преодолеть в себе Сатану. Но именно дьявол помогает людям творить. А Христос утончённо и искусно завербовал особо одарённых грешников! И они защищали Бога с дьявольской одержимостью... Иногда мне кажется, что в безмерной святости больше сатанизма, нежели в кощунстве, в богохульстве и в оголтелом атеизме…   
     И Алёна искоса посмотрела на своего оцепенелого и бледного мужа, а затем она медленно закрыла глаза, и лихорадочно яркое воображенье непроизвольно вспыхнуло в ней. И сразу ей почудилось, что в неё постепенно и тягуче перетекает вся потаённая сущность Серова. А вскоре неподвижная Алёна ошеломляюще ясно, – но всего лишь на мгновенье, – постигла, сколь обманчивой и зыбкой может оказаться грань между реальной жизнью и иллюзией.
     И вдобавок Алёна мучительно ощутила то, что она, – подобно своему супругу, – начнёт после нынешних утренних прений отчаянно страшиться беспристрастной Божеской оценки своих мыслей, поползновений и поступков. И, наконец, потрясённая Алёна наитием поняла, что её бесспорно талантливый муж после необычайно убедительного витийства мизантропического гостя вдруг сильно усомнился в целесообразности и пользе своего литературного творчества… 
     Но неужели отважный генерал Серов в результате своих писательских трудов оказался настолько ранимым, что его душевный покой могли основательно смутить словесные выверты? Ведь раньше он совершенно не конфузился и крайне сурово действовал при полном отсутствии колебаний, слюнявых сантиментов и глупой интеллигентской щепетильности… А разве нельзя допустить, что Серова столь разительно преобразил именно его роман?..
     И неожиданно роман вдохновенного супруга почудился Алёне живым, проницательным и весьма хищным зверем, который алчно пожирает силу воли своего создателя. А духовная порча писателя порождает невольную агрессивность у его жены. И, значит, в порче и агрессивности виноват именно роман…
     И вдруг Алёна услышала прерывистые фразы своего мужа:   
     - Любезный Павел Петрович! Вероятно, что ваши рассужденья безошибочны. Но мне сейчас, право, недосуг – вникать в философские и логические хитросплетенья. А тем паче – в густые дебри софистики… Но я больше не хочу спорить, ибо ваши доводы смутили меня. Однако я теперь чувствую самого себя обречённым завершить свою книгу, поскольку она стала моей второй натурой. Альтер эго!.. В моём романе уже возникла непостижимая мистика. И отныне я полностью зависим от своего романа, а не он – от меня! И именно такая зависимость от моей работы и стала залогом того, что я закончу свой мучительно-вдохновенный, но кропотливый труд. Я желаю достичь филигранности! И хотя я склонен согласиться со многими вашими прозреньями, но я уже бессилен следовать им. Ведь во мне уже появились чрезвычайно странные свойства… 
     Внезапно Серов поперхнулся и замолчал, а его жена со скрытым ликованьем подумала:
     «И всё-таки научилась я проникать в чужие мысли… Но неужели именно чудесный роман моего мужа способствовал этому?.. Несомненно, что моё критическое участие в творчестве Серова сильно влияет на меня. И я заметно переменилась. Я стала умней, проницательней, тактичней и глубже. Однако духовно не стала я лучше… И – в придачу – меня часто гложет неизбывная обида, что одарённый, но прихотливый супруг любит во мне только живую копию своей сестры и по-прежнему пренебрегает моей подлинной сущностью. Но почему я должна постоянно расстраиваться, если моя жгучая обида сделала меня прозорливей и мудрее? Наоборот, мне нужно радоваться своему полезному униженью…» 
     И румяная Алёна непроизвольно и испытующе посмотрела на гостя, который медленно озирался по сторонам и размышлял:
     «Да, мой бывший соратник уже полностью утратил качества бескомпромиссного и свирепого генерала. И он теперь, словно легендарный Кощей, трясётся, корпит и чахнет над своей пухлой рукописной книгой… И он, пожалуй, нравственно уже готов ради завершенья романа не только без колебаний предать очаровательную жену, но даже несуразно расстаться с несметным богатством. Он уже морально сломлен. Вернее, он окончательно превратился в безалаберного художника и творца, а такие люди всегда чрезвычайно уязвимы… Однако, нам пора заканчивать сибаритский завтрак…»
     И Бородин требовательно и сурово поглядел на бледного и обмякшего хозяина усадьбы, и тот шустро повиновался бессловесному приказу своего гостя. Серов порывисто отбросил белую кружевную салфетку и стремительно вскочил с узорчатого стула. Затем обладатель уютного горного поместья слегка поклонился, и остальные сотрапезники церемонно вышли из-за стола. И внезапно все несказанно удивились тому, что Алёна вопреки своим обычаям и привычкам осталась во время завтрака совершенно безмолвной; даже она сама втайне изумилась своему молчанью…
     Вскоре озабоченные сотрапезники гуськом покинули пышную столовую, и проворные лакеи под надзором дворецкого начали убирать посуду…

5

     В своём уютном рабочем кабинете хмурый Серов бодро уселся в удобное кресло за массивный письменный стол и привычными движеньями машинально включил и загрузил бесшумный, но мощный компьютер. На плоском и чисто протёртом экране монитора быстро изобразился осенний пейзаж с вечерними струями горного озера. Но сегодня работа у Серова не заладилась…
     Он, супясь, удивлялся тому, что после недавней утренней трапезы ему неожиданно стала безразлична собственная безопасность, хотя изощрённая интуиция и наитие уже полностью избавили его от сомнений в большой вероятности предательских интриг против него. А ведь накануне для надёжной и бдительной охраны своей персоны пригласил он в горное поместье искушённого и проницательного соратника по разведке и войне…
     А вскоре Серов уже допускал реальную возможность того, что в корыстные и предательские козни против него могла по своей воле впутаться и его жена. И он больше не сомневался в том, что ради барышей ему по взаимному сговору охотно изменят и дворецкий, и Бородин. 
     Однако Серов уже явственно чувствовал, что отныне не будет он принимать надлежащие меры ради своей безопасности… 
     «Я теперь буду сочинять на смертной грани, – гордо и самоотверженно размышлял он,  – и, значит, моя трагическая книга получится предельно достоверной и точной. Я сам бессознательно сотворил на редкость полезную для романа коллизию. Отныне сюжет станет моим непререкаемым властителем. Ради своего шедевра я всецело готов к тому, что бездна небытия окажется для меня реальной… А я начну скрупулёзно и увлекательно описывать то, что будет со мной происходить в действительности…»
     И Серову неожиданно почудилось, что ему – ради безупречного и яркого завершенья книги – нужно обрести полное смиренье. И он твёрдо решил, что монашеского смиренья он обязательно достигнет…
     И принялся он вдохновенно и точно описывать свои утренние ощущенья и мысли, как порожденье духовного мира у своего литературного героя…   

6

     После завтрака настороженная Алёна в поисках якобы случайной встречи с дворецким бесшумно прошлась по извилистым коридорам барского особняка. Наконец, вальяжный Тимофей нечаянно появился перед своей грустной госпожой на каменной парадной лестнице с чугунными узорными перилами; Алёна хмуро усмехнулась и, озираясь, проворковала:   
     - Я намерена откровенно потолковать с вами, любезный Тимофей Захарович… Я, пожалуй, попала на развилку, на перепутье…
     Дворецкий церемонно поклонился и неожиданно решил, что нынче он может позволить себе фамильярную дерзость со своей озабоченной и печальной хозяйкой. Он приосанился и ответил:   
     - Мне несказанно радостно вам служить. Однако я хорошо помню, – и принялся он вкрадчиво, но насмешливо балагурить, – что вы ещё не слишком давно обращались ко мне на «ты». Разумеется, вы обмолвились, но я был тогда невыразимо удивлён! Мне даже почудилась в этом ненарочная чувственность. И я очень надеюсь, что вы ещё не забыли тот ясный осенний день, когда вы, будучи оборвашкой, появились в усадьбе…   
     И Алёна решительно прервала его:
     - Поскорей, сударь, приходите ко мне, – порывисто, но тихо предложила она, – давайте без досадных помех обстоятельно и честно обсудим и мои плохие манеры, и привычки нашего двуличного гостя…
     - Я не премину, моя госпожа, вскоре посетить вас, – учтиво пообещал Тимофей и начал медленно спускаться по лестничному пролёту... Алёна искоса посмотрела на спину дворецкого и решила, что он уже начисто утратил подобострастно лакейские повадки…   
     И Алёна с лёгкой суетливостью заспешила в свои апартаменты, где во время господского завтрака усердные горничные сделали быструю, но тщательную уборку: сноровисто протёрли влажными тряпками подоконники, обои, полы и плинтусы, вычистили с помощью мощного пылесоса ковры, портьеры и паласы, поставили в старинные китайские вазы свежие букеты оранжерейных цветов…
     Алёна в своих апартаментах полностью сохранила первоначальные интерьеры и убранство, будто почившая навеки основательница усадьбы всё ещё обитала здесь. Персональные покои хозяйки поместья состояли из трёх просторных и светлых комнат, изящного и душистого будуара, миниатюрной кухни с холодильником, кофеваркой, коллекционной посудой и микроволновой печкой, безупречно и часто стерилизуемой туалетной комнаты, а также замечательно удобной бани в славянском стиле, но с контрастным душем и беломраморной ванной. Комнаты в личных покоях были отведены под элегантную гостиную, рабочий кабинет и уютную опочивальню, из которой через укромную, замаскированную дверь можно было попасть в ароматный будуар. 
     Гобелены, картины, ковры и мебельные антикварные гарнитуры один из самых образованных и утончённых финансистов, гостивших, как любовник прежней хозяйки в её горном гнезде, назвал чрезвычайно удачным вложеньем свободного капитала. Однако в её чертогах были и современные вещи: импортный музыкальный центр с набором старых, но прекрасно сохранившихся пластинок с редчайшими записями классической музыки, модерновый плазменный телевизор с грандиозным экраном и мощный компьютер с выходом в мировую информационную сеть…
     Алёна в своей тихой и сумрачной гостиной расслабленно уселась на мягкий кожаный диван с плотным серебристым чехлом и принялась тревожно созерцать через высокие окна обильный и безветренный снегопад. Она удручённо размышляла о том, что участь каждого человека похожа на неприкаянную снежинку.
     «Канет, упадёт с небес крохотная и чистая снежинка, – нервозно и меланхолично думала Алёна, – и на миг украсит собой порочную земную юдоль. Но любую снежинку судьба может ненароком уронить и в грязную зловонную лужу на обочине слякотной провинциальной колеи… или в просёлочный рыхлый кювет… Однако миниатюрным и лёгким снежинкам всё-таки не надо притворяться песком, градом, сыпью и пудрой… А я беспрерывно актёрствую, теряя напрочь свою подлинную сущность…» 
     И вдруг оскорбительное предположенье ошеломило Алёну до холодных и противных мурашек, и в ней непроизвольно хлынул поток назойливых и крайне унизительных для её самооценки мыслей:
     «Не ради справедливости Серов сделал меня богатой. И не его благодарность ко мне определила степень лестной для меня супружеской щедрости. Мужу исступлённо, – хотя и бессознательно, – хотелось, чтобы я окончательно уподобилась его извращённо любимой сестре. А ведь она сумела стать несметно богатой. Но бесприютные нищенки, какой случайно оказалась и я, не способны обрести повадки расточительных и спесивых сановниц. Однако моему прихотливому супругу отчаянно хотелось, – ради его преступной страсти к умершей сестре, – постоянно наблюдать у меня ужимки и манеры финансовых выскочек и набобов. Именно по этой чрезвычайно постыдной для меня причине я и получила своё солидное состояние. И, значит, я не имею духовных и нравственных оснований для вечной благодарности мужу…»
     И вскоре Алёна сделала окончательный вывод о том, что каждый человек мучительно и упорно стремится обрести или вернуть, – хотя бы отчасти, – свою подлинную сущность, исковерканную ещё с младенческих пелёнок и с детских яслей дурным воспитаньем, глупостью, страстями и гордыней…
     Наконец, в тёплую гостиную хозяйки поместья без обычного предварительно стука бесшумно проник осанистый дворецкий и плотно притворил за собою дверь. Алёне показалось, что лицо Тимофея приобрело чёткие, медальные очертанья. Он быстро подошёл к своей госпоже и внимательно посмотрел на неё. И тревожно ей подумалось, что он раньше никогда не позволял себе таращиться на неё подобным взором.   
     Нынешний взор дворецкого был хищным, спокойным и властным, и Алёна, упорно подавляя в себе тошноту и тайный страх, вскоре решила, что могучие тигры именно так созерцают свои беспомощные жертвы. И почудилось ей, что дворецкий буквально излучает непоколебимую уверенность в самом себе. А он почти не сомневался в том, что сейчас его хозяйка боязливо опустит свои веки и покорно склонит перед ним голову. И Алёне, действительно, вдруг очень захотелось поступить подобным образом, и пару мгновений она воспринимала свою вероятную покорность дворецкому, как невыразимое счастье. Но затем Алёна в неожиданном для неё порыве гордыни одолела своё малодушие и, не опуская взгляда, проговорила иронично и смело: 
     - Усаживайтесь напротив меня, любезный Тимофей Захарович. Не нависайте надо мной, как грозовая, мутная туча. Вам, право, незачем испепелять меня молнией. Проворней располагайтесь на стуле, иначе я не буду информировать вас.   
     И дворецкий на миг оторопел перед нею, но всё-таки сумел скрыть свою изрядную  растерянность. А причина для огорченья была у него веской. Ведь он усердно пялился на хозяйку своим особым, колдовским взором, которым уже привык быстро подавлять чужую волю, но Алёна из гордости не поддалась, – хотя и ценой неимоверных волевых усилий, – молчаливому волхованью дворецкого. Однако втайне обескураженный Тимофей сумел-таки заметить исключительно сильное напряженье нервов у Алёны…
     «При конфузе, неудаче, провале и крахе – своевременно беги, отступай или наружно смирись…» – огорчённо подумал дворецкий и быстро решил прибегнуть в беседе с неподатливой хозяйкой к изощрённой казуистике…
     Он проворно передвинул массивный стул и беспокойно уселся напротив своей настороженной госпожи. И вдруг нервное напряженье у Алёны стремительно схлынуло, и она, удобно откинувшись на высокую спинку дивана, тихо произнесла:
     - Теперь можно покалякать спокойно. Хотя мне очень трудно оставаться невозмутимой рядом с вами.
     - И что же именно сейчас волнует мою госпожу? – негромко и с напускным участьем процедил дворецкий.
     - Намедни меня сильно взбудоражило то, – напрямик ответила Алёна, – что вы чересчур переменились со времён умершей владелицы усадьбы. Наверное, вы обрели новые повадки и качества. Но ведь любые свойства назойливо требуют, чтобы их успешно реализовали!.. Неужели вы сейчас наивно полагаете, что я по глупости не заметила, какой экстраординарный взор вы нынче в первый раз вперяли в меня?.. И я теперь намерена обязательно перенять у вас этот шамански выразительный взгляд…
     И Тимофей судорожно выпрямился на стуле и угрюмо спросил:   
     - Но разве психологическая малость – это всё, что вам благоугодно от меня пожелать?   
     - За такую малость, – насмешливо отозвалась Алёна, – вы без долгих колебаний отказались от заманчивых перспектив в российской официальной науке и горделиво пренебрегли аспирантурой, кафедрой и написаньем диссертацией. – И вдруг она интуитивно поняла, что сейчас для неё чрезвычайно важно тактично, искренне и тонко польстить своему хмурому собеседнику, и она негромко и вкрадчиво произнесла: – Однако мне теперь кажется, что и в заповедном, глухом захолустье вы смогли самостоятельно достичь фундаментальных результатов.   
     - А почему вы сделали такой вывод? – напористо спросил он. 
     - Многие резкие перемены почти сразу бросилась мне в глаза, – правдиво пояснила она. – Наши домашние слуги стали совершенно безупречны, и у девушек, наконец, пропала всякая жеманность. Без вашего влиянья здесь, разумеется, не обошлось. А ваша внешность обрела интригующую многозначительность. Наверное, вы начали писать секретный трактат… в пухлой тетради… И вы теперь удачно экспериментируете на усадебной челяди…    
     «Какая проницательная стерва, – незлобиво подумал он, – ведь я, действительно, записываю мои рассужденья о методе в объёмистую конторскую тетрадь. И новые повадки у меня появились. Я стал упорней, солидней и строже… И к усадьбе я теперь отношусь, будто к собственному имуществу. Да… моя нынешняя пассия незаурядно толкова,  пронырлива и хороша до жути…»
     И он исподлобья, но с искренним восхищеньем посмотрел на неё, и она учтиво и честно сказала:   
     - Воистину, после моего осеннего – и не слишком презентабельного – появленья здесь вы многому научились… И теперь вы испытываете на мне особые, загадочные взгляды… Кстати, мне интересно: неужели и на моём супруге вы пробуете шаманские приёмы и методы? Или подобной чести удостоилась только я?.. Не считая, конечно, слуг… Поверьте, я не порицаю вас. Хотя парализующую силу вашего колдовского взора я уже успела оценить. И теперь сама не прочь постигнуть древние тайны волхвов.    
     Он самодовольно помолчал, а затем с непроизвольной искренностью ответил:
     - А я давно заметил у вас врождённую предрасположенность к искусству психологической магии. Без вашего природного дара вы не смогли бы преуспеть в генеральской усадьбе столь крупно. У вас в роду, несомненно, были ведьмы. А я, действительно, взялся за книгу о наследственных тайнах жрецов. Я происхожу из их благородной касты. И мы оба созданы, чтобы дополнить друг друга. – Он грустно усмехнулся, а затем тихо, но внятно продолжил: – Да, старательное и почти  безудержное писательство нашего заслуженного ветерана вдруг заразило и меня. Однако едва ли у меня получится литературный шедевр. Но дельное пособие по скрытной власти над людьми из-под моего кондового пера, наверное, выйдет…
     Алёна поощрительно и ласково улыбнулась ему, и он живо полюбопытствовал:
     - Неужели роман вашего мужа может оказаться классическим? 
     Она слегка поморщилась и, досадливо вздохнув, молвила без экивоков:
     - Его книга получится воистину чудесной. Она – порочно вкрадчива. И она раскрывает всю подноготную суть чрезмерно одарённого человека. Я искренне восхищаюсь мужем и в меру моих способностей помогаю ему писать. Но постепенно мой супруг превратился для меня в запасной вариант… Если мне всё-таки не удастся полностью реализовать мой врождённый творческий потенциал, то я, – всё равно!.. – останусь на скрижалях истории, как жена великого писателя. – И она раздражённо хмыкнула. – Я смогла бы напрочь прогнать из себя все эти нехорошие мысли, если бы мой прихотливый муж перестал меня воспринимать, как живую копию своей извращённо любимой сестры. Главной героиней книги вместо меня оказалась его сестра со всеми её повадками!.. – И Алёна непроизвольно стиснула кулачки. – Крайне мучительно по чужой воле превращаться в другого человека! Но если бы я владела магической силой колдунов, то я смогла бы вышибить из гениальных супружеских мозгов всю ненавистную мне память о его мёртвой сестре… Я мучительно желаю, чтобы муж безрассудно полюбил меня именно такой, какой я уродилась…       
     И она медленно и плавно наклонилась к своему явно возбуждённому собеседнику, и он быстро к ней пересел с тяжёлого стула на мягкий диван. Внезапно дворецкий догадался: «Она готова принадлежать мне только ради того, чтобы вернуть, – с моей помощью… и хотя бы на короткое время нашей телесной близости, – свою прежнюю, врождённую сущность… Ведь в объятиях извращённого супруга ей всегда необходимо мучительное притворство, которое стремительно коверкает любую личность…»
     Но эти мысленные фразы не запечатлелись в его рассудке, поскольку они были составлены в подсознании…
     Она же вдруг ощутила странную, загадочную страсть, которая совершенно не мешала раздумьям. «Если лукавый дворецкий – это мой истинный социальный уровень, – взбудоражено, но чётко размышляла слегка румяная Алёна, – то мне, несомненно, будет обидно… Но ведь он – потомственный колдун. А это нынче и почётно, и модно… И в его сильных и шалых объятьях я перестану натужно кривляться и обрету, наконец, самоё себя… радостно верну мою природную сущность…»
     И вдруг Алёна беспричинно решила, что после чувственных и бурных утех с нею у дворецкого уже не хватит духу обмануть или предать её. А затем разом у обоих зародился в подсознании одинаковый вопрос: неужели хотя бы в страстной любви они больше не способны проявить полное бескорыстие?..
     Она порывисто обняла дворецкого за шею и расчётливо увлекла его за собою вниз. И вдруг ей почудилось, что с неё – пусть и с лютым недовольством, но очень быстро – исчезает постылая, опротивевшая личина мёртвой основательницы усадьбы… 
     И вскоре Алёна не узнала самоё себя, и под нервозными ласками своего тихо сопевшего слуги она задрожала сладострастно и дико. Она высокомерно воспринимала себя мудрым, искушённым во зле и беспощадным зверем. И, наконец, почудилось ей, что именно такое восприятие самой себя резко увеличивает её телесную прелесть…
     Невыразимо сладостное одичанье Алёны стремительно заразило и гордого собой дворецкого, и он, прерывисто и бодро пыхтя, вдруг с надоедливой тревогой ощутил, что отныне ему будет чрезмерно мучительно и трудно скрывать свои подлинные чувства и таскать на себе личину раболепного и верного лакея. А любовница от страсти царапала холёными, но крепкими ногтями заграничную и дорогую ткань на его чёрном пиджаке…
     Оргазм у Алены наступил на пару мгновений раньше, нежели у Тимофея, и любовники ошеломлённо и радостно начали приводить свою одежду в порядок. Запах его пота приятно бередил её тонкие дрожащие ноздри. А снежные хлопья за окнами сумрачной гостиной стали ещё лохматей и гуще…
     Вскоре Алёна медленно подошла к высокому настенному зеркалу в узорной палисандровой раме и, поправляя гребешком и кончиками пальцев причёску, требовательно сказала:
     - Мне очень хотелось бы знать, о чём ты договорился с нашим пронырливым гостем. У тебя, конечно, были потаённые контакты с ним. А я нутром, наитием чую, что наш загадочный гость – это коварный, ушлый и беспощадный пройдоха… и он – далеко не балбес. Я уверена, что вы оба затеяли утончённую интригу. И я теперь желаю отчётливо понять цель и подоплёку ваших козней… 
     И она, уронив черепаховый гребешок на коллекционный ворсистый ковёр, порывисто повернулась к осанистому дворецкому и негромко, но напористо продолжила: 
     - Чего именно ваша парочка намерена здесь обрести? Я с детства отрицала мелкие корыстные плутни. Но вы, несомненно, придумали безупречно достойные цели! Однако цели, поставленные вами, достижимы только за счёт моего мужа… 
     Дворецкий быстро просеменил к ближнему окну и, строптиво глядя на неё, отозвался:
     - А мне теперь очень интересно: сколь далеко ты готова зайти ради своих меркантильных выгод?
     Она непроизвольно ощерилась, а потом слегка глумливо прощебетала:
     - А ты попытайся сам угадать. Разве ты не понимаешь, что я вовеки не скажу тебе полную правду? Даже после нашей изумительной близости… А ты можешь гордиться своими чреслами…   
     Он самодовольно усмехнулся и ворчливо молвил:
     - Но перед гаданьем я задам тебе парочку архиважных вопросов. Насколько сейчас близок эпилог в его книге? И неужели она, действительно, – шедевр? 
     И Алёна с невольной грустью ответила: 
     - Окончанье бесконечно прекрасной, но суровой и пронзительной книги уже достаточно близко. И я не знаю, как он собирается её завершить… Вероятно, даже он сам доселе не знает, поскольку не умеет писать по заранее намеченному плану. Литературным героям дозволено вести себя так, будто они живые… и не властен автор над ними!..  Писатель вдохновенно импровизирует…
     И она, понуро отойдя от настенного зеркала, прикорнула на краешке дивана. Дворецкий встрепенулся и нетерпеливо полюбопытствовал:
     - Неужели ты не способна сама завершить его роман?
     И Алёна с неистовым презреньем к самой себе внезапно сообразила, что именно такого вопроса она теперь и ожидала. Она растерянно чувствовала, что в ней зарождается дьявольский соблазн. А умный искуситель продолжал утончённо и вкрадчиво улещать её: 
     - У меня больше нет сомнений, что ты смогла бы великолепно справиться и с завершеньем, и с редакторской правкой книги. Разве не ты дружеской критикой и советами вдохновляла его?.. И до мельчайших нюансов тебе известны особенности его мышленья... Так неужели ты не способна подражать литературному стилю собственного мужа?.. Право, мне бы чрезвычайно не хотелось, чтобы восхитительный роман пропал для наших потомков…
     И вдруг дворецкий выжидательно умолк, а затем нервозно опустил веки, и Алёна испытующе посмотрела на его вдохновенное, но угрюмое лицо. Она ещё не знала, как реагировать ей на прельстительные фразы. А он доселе не понимал, почему эти таинственно убедительные фразы совершенно неожиданно зародились в нём, и чудилось ему в собственных речах проявленье мистической силы…
     Наконец, его веки разомкнулись, и он веско промолвил: 
     - Тебе не следует сильно укорять меня. Ведь ты сумела основательно вжиться в образ своей мёртвой хозяйки. Ты настолько бесподобно играешь свою сложную роль, что я порой диву даюсь… Так почему бы тебе – ради успешного окончанья романа – не перенять сущность своего мужа?.. Я, конечно, не предлагаю тебе полностью присвоить авторство. Но ты способна избавить роман от значительных изъянов, которые, несомненно, есть. Текстам обязательно требуется шлифовка… И если мы всё-таки окажемся бессовестными, то не слишком…      
     Он замолчал и внимательно глянул на неё. Затем он перешёл к другому окну. Она была неподвижна. Он терпеливо ждал от неё вопроса о судьбе её мужа. Дескать, а почему сам Серов не сможет завершить свой роман? И дворецкому стало болезненно интересно: спросит она об этом или нет? Он размышлял: «Если она прямо не спросит меня, по какому поводу о владельце поместья мы судачим, будто о покойнике, то она – изрядная трусиха…» И вдруг Алёна и сама сообразила, что она проявит очевидное и позорное малодушие, если без околичностей не спросит об участи, уготовленной мужу…   
     И она с нарочитой грубоватостью сказала:         
     - Мы стали похожи на безудержных болтунов. Мы сами увлечённо сочиняем сплетни, которые готовы повсюду распространять. О моём здравствующем супруге мы толкуем, как о покойнике! Я требую полной, исчерпывающей правды о твоих договорённостях с нашим гостем. 
     Дворецкий уважительно кивнул головой и честно признался:
     - Хотя наши взаимные обязательства уже вышли из стадии осторожных и стыдливых намёков, но чёткого плана ещё нет. Однако мы явственно чувствуем, что он оказался лишним в нашей корыстной и грешной юдоли. Мы одновременно – хотя и каждый порознь – рассудили, что он получил от прихотливой судьбы чересчур много щедрых даров… Он теперь ощущает и сам такую несправедливость!.. И безупречная карьера, и огромное наследство, и неподражаемая жена, и литературный талант, который почти реализован!.. Серову в земной жизни больше нечего хотеть, и, значит, он духовно уязвим. Именно возникшая в нём уязвимость и провоцирует нас…
     И Алёна хрипловато подтвердила:
     - Да, ты, бесспорно, прав. Его воля заметно ослаблена творчеством. И порой мне кажется, что моего гениального супруга можно довести до самоубийства…   
     Удивлённый собеседник деликатно покашлял в правую ладонь и деловито пробормотал:
     - Гениальность сродни безумию. Если бы он, действительно, умертвил самого себя, то получилось бы шикарно и феерично… Триумф изощрённого психологизма… И ты, наконец, вернулась бы к своей утраченной сущности. 
     - Не сыпать же ядовитый порошок в кофе или вино, – прерывисто молвила Алёна и хмуро усмехнулась. 
     - Да, банальную отраву в этом случае применять неразумно и опасно, – быстро, но рассудительно согласился он, – поскольку вскрытием бренного генеральского тела займутся эксперты уникальной квалификации… 
     Алёна медленно встала с дивана и сосредоточенно произнесла:
     - Совершить всё это будет… ох, как непросто, но ведь и риска нет. И если он всё-таки поддастся моим внушеньям, то сам окажется и виноват. Значит, в нём уже зародилось бессознательное стремленье к смерти… А теперь – ступай с донесеньем к нашему лукавому гостю…    
     Дворецкий поощрительно улыбнулся и стремительно удалился прочь. Она устранила беспорядок на диване и включила телевизор с большим плоским экраном: передавали программу новостей. Алёна чувствовала себя на редкость освежённой и была приятно возбуждена… Однако ей внезапно захотелось принять контрастный душ, и она под балагурство телевизионных дикторов поспешила в ванную комнату…    

7

     Павел Петрович Бородин в тёплых покоях для почётного гостя расслабленно сидел на мягком табурете возле высокого окна и философски созерцал безветренный и обильный снегопад. Бородин после завтрака ещё не удосужился сменить свой классический серый костюм, хотя престарелого гостя очень тянуло всласть поваляться в домашней одежде на широком и удобном диване.
     Апартаменты, предназначенные для самых почётных визитёров, состояли из тесноватой, но довольно импозантной гостиной, уютной спальни, крохотной кухни с матовым бесшумным холодильником и длинной ванной комнаты с импортной кафельной плиткой. Гостевые покои были изящно отделаны в восточном стиле со многими оттенками зелёного цвета. Мебель и узкие декоративные панели густо украшал пышный серебристый орнамент. Эксклюзивная и чрезвычайно дорогая электроника впечатляла утончённым дизайном и функциональной надёжностью…
     Бородину без явных причин внезапно поверилось в то, что проницательный и ушлый дворецкий именно сейчас напряжённо, лукаво – и даже почти жуликовато – беседует с Алёной, а затем после достигнутого с нею соглашенья обязательно поспешит сюда для подробного доклада. Но вскоре Бородину подумалось о летальных манипуляциях людьми. «Для начала успешных и необратимых внушений, – с приятным возбужденьем размышлял он, – чрезвычайно полезно, чтобы жертвенный человек сильно устыдился самого себя. Все людские элементы, намеченные для смертного программирования, непременно должны покаянно сомневаться в собственной нравственной правоте… и, значит, доверять своему наставнику-манипулятору гораздо больше, нежели себе…»
     И Бородин исподлобья и с непроизвольной гримасой спеси поглядел сквозь толстые и чисто вымытые оконные стёкла на густую снежную пелену, скрывавшую горные пики. Внезапно в его сознании сложился афоризм: «Предначертанная человеку судьба неразличима за плотной и чадной дымкой из обыденных реалий…»
     Наконец он почувствовал, что его постепенно обуяло нервозное нетерпенье, и раздражённо прислушался. Он искоса и мельком посматривал на светло-зелёную резную дверь, ведущую из гостиной в извилистый и сумрачный коридор. Бородин эту прочную дверь – вопреки своему обыкновению – намеренно оставил незапертой.   
     Он насуплено ожидал Тимофея с интуитивной верой, что дворецкий обязательно и очень скоро появится здесь. Профессиональная интуиция Бородина была замечательно хорошо тренирована и изощрённо развита; он издавна привык не сомневаться в своём наитии. Однако сейчас он всполошённо устрашился того, что он безвозвратно потеряет веру в свою чрезвычайно полезную и порой даже спасительную интуицию, если дворецкий без дальнейших промедлений не окажется здесь для исчерпывающе полного отчёта. Ведь Бородин отлично понимал, что любые возникшие сомненья в собственных дарованьях, талантах и достоинствах всегда ослабляют волю, рассудок и дух...
     И вскоре он весело услышал долгожданное и чёткое постукиванье костяшками пальцев в тяжёлую резную дверь, ведущую в мрачноватый коридор, и почти сразу довольный дворецкий – даже без ритуального разрешенья войти – энергично и стремительно прошмыгнул в гостевые апартаменты. Затем бодрый визитёр быстро, но тщательно притворил за собою дверь. И внезапно Бородин пружинисто поднялся с табурета и непроизвольно ступил навстречу слуге. А ведь Тимофей с непрерывно щемящей обидой помнил, что доселе при его появлении Бородин не считал нужным учтиво вставать…
     - Вы, наверное, принесли очень важные и занятные вести, – начал беседу Бородин, – и я весьма благодарен вам. Большое вам спасибо за своевременный визит! Ваше радостное лицо позволило мне понять, что ваши достиженья были сегодня достаточно значительны. Я интуитивно уверен, что вам удалось отлично поладить с хозяйкой этого дома. И я не исключаю, что вы совратили её…
     Тимофей медленно опустил веки и не смог удержаться от согласного кивка…
     «Какая дьявольская проницательность, – завистливо подумал дворецкий, – и сколь огромная опытность. Он свободно и непринуждённо расшифровывает все мои ужимки, жесты и гримасы. – Но очень скоро Тимофей духовно воспрянул, ибо ехидно сообразил: – Однако Бородин ещё не замечает, что невольно он пытается подольститься ко мне. Значит, он уже чувствует – хотя и бессознательно – мою властную харизму…» 
     - Вы оказались почти безошибочны, – чеканно и независимо произнёс дворецкий, – мы с нею толковали интимно и предельно откровенно. Нынче мне довелось многое постигнуть в этой уникальной и восхитительной женщине. Разумеется, она полностью удовлетворит все наши притязанья, если быстро станет законной наследницей мужа. И с нашими планами она вполне согласна. Хотя желать ей, пожалуй, больше нечего. Она от щедрот своего несуразно заботливого супруга уже получила всё. 
     - Но какие возникли у неё серьёзные мотивы для столь неожиданного согласия с нами? – слащаво и нервно поинтересовался Бородин и, медленно пройдясь по гостиной, уселся супротив большого окна на упругом диване с бледно-зелёным чехлом. Затем заметно озадаченный Бородин вежливым жестом левой руки пригласил дворецкого расположиться рядом. Тимофей это бессловесное предложенье очень влиятельного гостя принял уже, как должное, и разместился на диване достаточно вальяжно…   
     - Какие мотивы появились у неё? – переспросил дворецкий и, созерцая в красивом окне густой и сумрачный снегопад, начал размеренно и солидно отвечать: – У неё в браке образовались довольно важные психологические резоны. Она оказалась не в состоянии великодушно простить своему необычайно сложному супругу то, что он заставляет её полностью отречься от её собственной личности и превратиться – для его сексуальной забавы – в телесную копию, живую и страстную, его извращённо любимой, но уже мёртвой сестры. Наша прелестная Алёна болезненно скорбит по утраченной внутренней гармонии… 
     - Опасно, трудно и даже мучительно быть чересчур утончённой натурой, – благодушно и назидательно рассуждал Бородин вслух, – да и актёрствовать беспрерывно нельзя.  Многие опытные артисты за четыре часа премьерного спектакля выматываются до полного изнеможенья. Немудрено, что амбициозную и высокомерную Алёну взбесили, наконец, ежесуточные премьеры эротических мелодрам… точнее – пародии на них… А ведь ей не полагаются предварительные репетиции… Однако самое интересное заключается в том, что покойная сестра Серова при сходных обстоятельствах поступила бы с мужем именно так, как Алёна теперь вознамерилась – из самолюбия и в отместку – действовать в собственной семье. Может получиться заманчивый и волнующий концерт…
     - Но ещё остаются важные нюансы и подробности, – с ироничной и тревожной усмешкой прервал собеседника Тимофей, – и желательно потолковать о них без досадных и нудных проволочек. Незачем нам рассусоливать впустую…      
     - Чётко и скрупулёзно излагайте детали и сущности, – ворчливо предложил Бородин…               
     - С огромной охотой я сделаю это, –  интимным, доверительным тоном произнёс дворецкий,  – и я прошу вас непредвзято оценить замысел Алёны. Воистину, она изобрела странный метод. Она всерьёз решила довести своего благоверного мужа до скорого самоубийства. А ведь он – матёрый генерал секретной службы… Но такие люди не склонны к наивным и слюнявым сантиментам…   
     - Если Алёна внутренне уже согласилась с нашей беспринципной затеей, – убеждённо отозвался Бородин, – то в реальном процессе ликвидации рассеются все эфемерные мечтанья… Пусть наша очаровательная пташечка только начнёт… нам очень полезно, чтобы коготки у неё побыстрее увязли… хотя бы самую малость… После начала каторжного дела любой человек стремительно и необратимо деградирует и, значит, превращается в управляемое быдло…А мы окажемся полновластными гуртовщиками…
     - Но что же мы станем делать, если она всё-таки преуспеет? – с неожиданной и жгучей тревогой осведомился дворецкий. – Неужели мы кротко смиримся с радикальной переменой ситуации в чужую пользу?..   
     Бородин саркастически улыбнулся и молвил:
     - Успех Алёны почти мгновенно превратит нас в жалких её подручных. Ведь она сохранит свою полную независимость от нас. И нечем будет зацепить её!.. Мы даже скомпрометировать её толком не сможем… Но я не могу поверить, что она способна на столь изощрённый и действенный психологизм. Случались, конечно, в мире корифеи. Но наша прелестница – не из их легендарной когорты… Напрасно вы обеспокоились…    
     Но внезапная тревога дворецкого всё более возрастала, и он угрюмо заспорил:
     - И мне поначалу не верилось, что нищая Алёна станет официальной женой Серова. В растрёпанном и ветхом рубище с небрежными латками она появилась здесь. И я не мог вообразить, что Серов столь быстро и несказанно обогатит свою наречённую. Но я теперь не сомневаюсь, что она чувствует изменчивое нутро нашего хозяина гораздо лучше, нежели мы…
     Бородин мысленно согласился с Тимофеем, а затем после короткого обоюдного молчанья хрипловато и негромко приободрил напряжённого собеседника, а заодно и самого себя:   
     - И всё-таки мы явно необходимы ей. Иначе она не раскрыла бы столь быстро свой оригинальный план…
     Но раздражённый и понурый дворецкий продолжал перечить:
     - Вы, наверное, хотите успокоить самого себя и для этой цели придумали байку о том, что Алёна сильно нуждается в нас. Но чем именно способны мы угодить и помочь ей? Неужели наше участие ограничится только скучным актёрством на мелких ролях под её режиссурой? Но мне докучает и даже претит нудная фиксация вычурных поз в кордебалете. Разве не домогаетесь вы сольной партии в нашем убийственном шоу?   
     И Бородин искоса, но очень внимательно посмотрел на Тимофея… и вскоре интуитивно решил, что отвечать надо с предельной откровенностью:   
     - Вы, господин дворецкий, обижаетесь на то, что ваша тороватая хозяйка приступила к делу, которым издавна хотели бы заняться вы. Неужели вы не мечтаете о методике быстрого доведенья людей до самоубийства?.. Для деревенской замороченной паствы вы – бесспорный и непререкаемый лидер, идол, кумир!.. Ваша нечестивая и лживая власть над религиозной общиной поистине безмерна! Но вам нужен последний, заключительный штрих… или аккорд… Вы болезненно желаете, чтобы по вашей эгоистичной и суетной воле совершенно безвинные люди, словно палачи, сами казнили себя… С вашей извращённой личностью ничего другого в вашем положении просто не могло произойти… И всё-таки досель не решились вы поставить череду научных опытов, принудив к самоубийству отбракованных членов вашей раболепной паствы. Алёна оказалась более твёрдой, и вы заметно оскорбились этим…
     И дворецкий опять завистливо изумился профессиональной и почти невероятной проницательности своего внезапного и на редкость искушённого сообщника. А вскоре Тимофею окончательно поверилось, что его нынешние попытки лицемерить, изворачиваться и лгать не только останутся сейчас напрасны, но будут даже смешны, и он с нервозной и бесшабашной лихостью высказался искренне и проникновенно:
     - А я не исключаю, что умной и прелестной Алёне вскоре удастся – рационально и качественно – довести своего мужа до самоубийства… Вы, без сомненья, полагаете, что я ревную к её будущему успеху. Но я совсем не стесняюсь ваше мненье подтвердить: да, я сильно ревную!.. Да, я не прочь обладать её завидным даром!.. Конечно, у меня в избытке имеется человеческий материал для опытов. И мне, безусловно, хотелось бы поскорее испытать и развить свои шаманские способности. Но у меня вдруг возникли моральные препоны. И только теперь я понял, что именно сдержало меня…
     - Чрезвычайно поучительно и интересно, – пробурчал серьёзный Бородин, – и что же вы, наконец, постигли? Неужели вы просто устрашились?
     И без всякого лукавства дворецкий сказал:
     - Я очень боюсь, что летальные опыты произведут во мне необратимые измененья. Нравственные ограничители обязательно должны сохраняться в нутре каждого человека. И я невольно опасаюсь за Алёну. Трудно даже вообразить, в какое кошмарное – пусть и неотразимо прелестное – чудовище она стремительно и фатально превратится, если её дерзновенная и беспощадная затея вдруг удастся в полной мере. Писаная красавица в этом случае станет монстром… и без вариантов!..   
     Оба собеседника достаточно долго молчали. Наконец, дворецкий негромко произнёс:
     - Любое желанье – это постигнутая нашим подсознанием возможность. Разумеется, не всякая возможность превращается в желанный результат. Однако полезно запомнить важное изреченье: если мы желаем, то, значит, мы – и можем.
     И гость невольно и тихо согласился с Тимофеем:
     - Удивительно тонкое замечанье…
     И опять их обоюдное безмолвие оказалось довольно продолжительным…
     Возобновил их беседу хмурый и раздражённый Бородин, и фразы у него были точны и резонны:
     - А вам, любезный дворецкий, далеко не безразлично, кем Алёна со временем станет. Я полагаю, что вы пылко и романтически в неё влюбились. Но порочная женщина, познавшая дурманное очарованье бесконтрольной и неограниченной власти, – чересчур опасна. И особенно нужно оберегать самого себя от амбициозной и проницательной красавицы, которой удалось безнаказанное убийство… Те, кто уже вкусили горячее, терпкое и кровавое вино, не пожелают пить только родниковую воду… Ваши плохие предчувствия не лгут…
     И Тимофей удручённо согласился с ним:   
     - Нелепо мне возражать на правду и на истинные сужденья... Алёна нравственно готова умерщвлять людей не по жёсткому, но законному приказу своих командиров, не во имя общественного блага, а по своей прихоти и ради извращённого, болезненного  любопытства… Зачастую хочется точно знать пределы собственной силы… И очень тянет полюбоваться своим утончённым искусством…
     Внезапно Бородин принялся с тревожным увлеченьем размышлять вслух: 
     - Чувственный мир, который мы воспринимаем наяву, похож на театральный спектакль. Всевышний позволяет нам созерцать лишь итоговое сценическое действо. Но реалии подлинного актёрского бытия недоступны нам. От нас тщательно сокрыты все интриги, скандалы и подвохи сценически безупречных артистов, и нам не суждено наблюдать режиссёрские поиски, трудности и метанья… Мы не зря обожаем театральные байки: мы находим в них крупицы правды… Пусть Алёна вдохновенно играет свою смертоносную драму, а мы будем дотошно и терпеливо оценивать закулисные передряги… Нам сейчас вредно форсировать события. Однако я надеюсь, что у нас достанет ума своевременно и эффективно вмешаться… 
     И дворецкий удовлетворённо и протяжно вздохнул полной грудью, а затем, согласно кивнув головой, отозвался:
     - Ваши доводы меня убедили: не следует нам излишне спешить. Но ума, времени и денег всегда оказывается меньше, чем предполагалось…
     Бородин поощрительно улыбнулся и хрипловато пообещал:
     - Мы полностью учтём наши совместные соображенья на эту тему.
     И взгляд у Тимофея быстро сделался тускловатым, мутным и рассеянным. Бородин искоса и мельком посмотрел на своего заметно утомлённого сообщника и вежливо попросил:
     - Пожалуйста, поскорее устройте так, чтобы Алёна сама навестила меня.
     Дворецкий ревниво встрепенулся и спросил:
     - А зачем вам понадобился этот визит?   
     И Бородин терпеливо объяснил:
     - Нам крайне необходимо получить от неё формальные обязательства, хотя бы устные. И нужно скрупулёзно разработать череду и детали грядущих алгоритмов и действий. В серьёзных мероприятиях дилетантские импровизации опасны. А я глубоко изучил сумрачную и горделивую натуру Серова. Я смог бы оказать Алёне поистине бесценные услуги. Но эта женщина должна обратиться ко мне первой… Поймите меня правильно: все общественные отношенья сотканы из операций по продаже и купле. Кто первый обратился с офертой, сиречь с предложеньем, тот и продавец. Значит, второй участник сделки – это покупатель, от которого сильно зависит цена. Преимущество на переговорах всегда имеет покупатель. Ведь не раз доводилось вам бродить по магазинам, базарам и рынкам. Я желаю, чтобы Алёна пришла ко мне в апартаменты, как продавщица своих замыслов и планов. Пусть взамен она попросит у меня консультаций…
     - Я очень хорошо понимаю вас, – пробормотал успокоенный Тимофей, – и я вскоре попробую направить Алёну к вам.
     И сообщники, не вставая, обменялись крепким и продолжительным рукопожатьем. Затем дворецкий осанисто, но быстро удалился из гостевых покоев, и Бородин не проводил его до дверей, поскольку вдруг утомлённо распластался на диване и бездумно закрыл глаза…

8

     После контрастного душа обнажённая Алёна, сидя на мягком пуфе возле будуарного зеркала, высушила свои длинные волосы причудливым золотистым феном с овальными стразами; чёрные и густые пряди она оставила падать на свои плечи и спину. Затем впервые – и неожиданно для самой себя – взбодрённая душем Алёна облачилась в любимый брючный костюм своей покойной хозяйки. Серые туфли на плоских, но высоких каблуках были тщательно выбраны под цвет этого домашнего костюма. А вскоре Алёна по укромной и узкой лестнице стремительно поднялась в отдалённую зеркальную галерею, где очень любила уединяться для раздумий ныне мёртвая основательница усадьбы. Прежде Алёна чрезвычайно неохотно и крайне редко появлялась здесь… и она доселе не понимала, по каким именно причинам ей претило это место. Но сегодня галерея томительно понравилась ей…
     Прогулочная галерея была искусно и обильно увешана разнообразными настенными зеркалами и с нарочитой небрежностью заставлена резными узкими лавками из тёмного дуба. Лакированный паркетный пол был покрыт бирюзовым ворсистым паласом. Хотя галерея теперь посещалась господами исключительно редко, но в ней всегда было чисто прибрано, поскольку дворецкий был неумолимо строг и умел струнить свой персонал. В галерее талантливый зодчий создал безупречную звукоизоляцию; в этом отдалённом помещении постоянно пахло свежей хвоей, ибо поблизости от причудливых окон высились корабельные сосны…   
     Заграничные зеркала в галерее были мастерски развешены так, чтобы один человек, многократно отражаясь в них, создавал болезненную иллюзию скопища единокровных близнецов. Алёна хорошо запомнила беглое замечанье своей ныне покойной хозяйки, что подобный эффект предельно обостряет чувство одиночества и отщепенства…
     Средь галерейных зеркал Алёна горделиво наслаждалась своей интуитивной и возрастающей верой в собственную способность довести внушеньями любого человека до самоуничтоженья. Но вскоре подумалось о мелких, но многочисленных помехах, неизбежных в любом серьёзном деле, и сразу нынешняя цель перестала ей мерещиться легкодостижимой. Однако мистически сладострастная уверенность Алёны в своих губительных дарованьях ничуть не слабела, хотя будущие трудности осознавались теперь всё яснее…
     Довести внушеньями до самоубийства ей надлежало отнюдь не слабонервного нытика-интеллигента, но матёрого и храброго бойца, который ныне богат, уважаем и благополучен. И этот легендарный ветеран теперь находится в преддверии заслуженной литературный славы. Зачем же такому удачливому человеку добровольно уничтожать самого себя? 
     Рассудок Алёны ясно понимал всё это… Но почему же тогда возникла у неё странная уверенность в будущем успехе?
     Однако именно необъяснимая вера в грядущую победу заставила чётко работать сознанье… С чего ей нужно теперь начать?.. И вдруг Алёна благоговейно замерла возле снежного окна в нетерпеливом ожидании мистического озаренья… И быстро её разум – словно извне – наполнили удивительно дельные мысли…
     Ей обязательно нужно внушить Серову чувство неискупимо тяжкой вины перед нею. Разве не супруг – ради своих извращённых фантазий – совершенно изменил её личность? В сущности, безмерно любящая жена стала совсем другим человеком. Её искренней и самоотверженной любовью корыстно злоупотребили… Но только Всевышний вправе навязывать людям подобные метаморфозы. Значит, Серов, обуянный кощунственной гордыней, присвоил себе прерогативы Бога!..
     Фактически муж глумливо и подло уничтожил прежнюю Алёну. И если плоть её доселе жива, то нынешнее бытие хуже смерти. Такое кромешное существованье гораздо страшнее, нежели обычная физическая гибель. И за это супруг должен сурово покарать самого себя. А верная и любящая жена просто внушит ему необходимые намеренья и мысли…
     Но внезапно Алёна смущенно сообразила, что только единокровная сестра Серова смогла бы придумать столь изощрённую и квалифицированную казнь. И без шероховатостей сумела бы довести смертельную затею до намеченного результата. Прежняя Алёна на подобные действия была совершенно неспособна. Неужели перемены в её сущности стали  необратимы?.. 
     Вскоре озадаченной Алёне подумалось о том, что прежде она ненавидела эту зеркальную галерею, а теперь пребыванье здесь чрезвычайно приятно. И очень нравится нелюбимая прежде одежда…
     Алёна медленно прошлась вдоль высоких и заснеженных окон, упорно уверяя себя в том, что она ещё не окончательно стала покойной сестрой своего мужа. Просто с такой сущностью гораздо легче совершить задуманное дело. А затем прежняя Алёна снова обретёт доброту, самоотверженность и безупречную честность…   
     И сладострастная уверенность в неукротимое и сокрушительное могущество собственных способностей всё более возрастала…   

9

     Усадебной челяди строго вменялось в обязанность в любое время суток точно знать, где сейчас находятся их господа, поскольку именно такое требованье к слугам было ясно изложено в конкретных должностных инструкциях, разработанных дворецким. Для надзора за перемещеньем господ назначались – накануне вечером – специальные дежурные по заранее составленному графику. И теперь, когда Тимофей вдруг осведомился о местопребывании хозяйки усадьбы, то он сразу получил почтительный и однозначный ответ: нынче барыня совершенно неожиданно поднялась для моциона в зеркальную галерею под чердаком.
     Слуги с приязнью относились к Алёне, ибо не имели оснований считать свою хозяйку капризной, высокомерной и злой. Она не чуралась остроумной и лёгкой болтовни с домашним персоналом. С искренней симпатией слуги относились и к гордому владельцу усадьбы, считая его упорным и серьёзным тружеником. А своего религиозного пастыря, который одновременно был ещё и дворецким, слуги молитвенно и слепо обожали, вопреки его беспрерывным придиркам, очевидным напраслинам и надменному нраву… 
     А вот нынешнего гостя – Павла Петровича Бородина – усадебные слуги определённо не взлюбили. Они интуитивно ощущали, что он без малейших колебаний готов разрушить их привычный уклад. Хотя, разумеется, они всегда были безупречно услужливы даже с очень несимпатичным гостем. А сам Павел Петрович, безусловно, сразу почувствовал затаённую лакейскую враждебность, однако он – по причине своего невольно обретённого в генеральском чине вельможного снобизма – уже не считал плохое мнение подчинённых и слуг о собственной персоне важным фактором для успеха своих начинаний…
     Тимофей по укромной лестнице проворно поднялся в зеркальную галерею, и Алёна, увидев его поджарую фигуру, приветливо усмехнулась и с лёгкой иронией попросила:
     - Только не надо меня уверять, что ты появился здесь случайно.
     И дворецкий суетливо уведомил её:
     - Наш почётный гость отныне тешит себя надеждой, что ты посетишь его апартаменты.
     - Но зачем я нужна ему?
        - Ради нашего дела. Неожиданно матёрый ветеран поверил, что твоя дерзостная затея вполне осуществима. И он хочет дать практические советы. Я не сомневаюсь, что он за свою беспорочную службу накопил неисчерпаемый опыт. А общенье с профессионалом часто бывает полезным.               
     Но Алёна без долгих раздумий обоснованно отказалась:
     - Его драгоценный опыт в нашем случае неприменим. Способы секретной конторы великолепно известны и Серову. Проницательный муж мгновенно меня изобличит. И разве я не могу уповать на твои шаманские штучки? Неужто доселе ты не написал для меня цикл психологических лекций? Ведь я хорошо помню, что ты обещал мне раскрыть наследственные тайны славянских колдунов. А нынче я сообразила, что ты в отсутствие своих хозяев проводил серьёзные опыты на усадебных слугах. И наша челядь стала безупречной, как электронная машина. 
     Тимофей горделиво встрепенулся, а затем, прикорнув на лавке из тёмного дуба, сказал:
     - Я готов поделиться с тобою заветными приёмами древних волхвов. Но и Бородин может посоветовать дельные вещи. И он – со своими связями – вполне способен пресечь любое  криминальное следствие в самом зачатии.   
     Внезапно Алёна тревожно насупилась и нехотя пообещала:
     - Ладно! Я, пожалуй, навещу его. Но только не сегодня. Я не хочу умильно бросаться к нему, как дрессированная собачка на хозяйский свист. Но и грубой с нашим почётным гостем я, разумеется, не буду…
     И довольный Тимофей одобрительно улыбнулся ей. Но она, глядя в мутное и снежное окно, не заметила двусмысленную улыбку дворецкого... У Алёны вдруг появилось предчувствие того, что именно сегодня с нею в любой миг может случиться разительное духовное преображенье, и она нетерпеливо, но вежливо попросила:
     - Пожалуйста, оставь меня одну.      
     И он порывисто поднялся с крепкой узорной лавки. Ему хотелось двигаться вальяжно и медленно, но вдруг его тело непроизвольно стало суматошным. И он устрашился поведенью своего тела, которое, – пусть даже на несколько мгновений, – но перестало подчиняться рассудку. Однако Тимофей быстро обуздал свой необычный испуг и учтиво молвил:
     - Я не смею тебя обременять. Сейчас я уйду. Но разве не нужно предварительно условиться о времени и месте для передачи моих родовых секретов? У меня действительно имеются в амбарной тетради психологические наброски и полезные этюды. Но учёба всегда требует определённой системы... времени и места...   
     - Я обязательно отыщу соответствующее место, а затем для уроков я выкрою время, – нетерпеливо заверила она, – однако чуть после... 
     И он, принудив своё тело казаться неторопливым, покинул зеркальную галерею… 
     В одиночестве Алёна принялась взвинчено озираться, и вдруг почудилось ей, что скопище отражений мёртвой сестры Серова готово вырваться из вереницы зеркал. И неожиданно Алёна ощутила почти оргическое наслажденье от этой потрясающей иллюзии...      
     Новых событий в нынешний день уже не случилось; Алёне даже подумалось, что их лимит на уходящий день исчерпан. Всё стало банальным и привычным. Но к вечеру в усадебном доме почти исчезли всякие звуки. А перед ужином Алёна искусно притворилась простуженной, поскольку она твёрдо, хотя и неожиданно для самой себя решила провести эту ночь в полном одиночестве. И вскоре появилось у неё тревожное и сладостное предчувствие необратимых и мистических перемен, которые должны произойти с её личностью этой ночью...   

10

     В своих покоях Алёна осталась этой ночью одна. И внезапно в ароматной, но свежей мгле сознанье Алёны полностью отключилось. Она перестала думать, и в её разуме вдруг возникла странная пустота; такое необычайное состоянье оказалось весьма приятным и даже слегка дурманящим. Двигалась она машинально...
     Она, распустив густые и длинные волосы, быстро разделась донага и порывисто сняла свой золотой нательный крест на ажурной платиновой цепочке. Прошлась босиком по ворсистым туркменским коврам. Вскоре она бережно положила нательный крест на изящное антикварное трюмо между флаконами, баночками и тюбиками с драгоценной, эксклюзивной парфюмерией. Затем в узорном палисандровом гардеробе Алёна торопливо отыскала в потайном ящике длинную ночную рубашку из чёрного кружевного шёлка. Эта рубашка изначально принадлежала мёртвой основательнице усадьбы и ещё сохраняла свой прежний запах.
     Алёна в угоду мужу сберегла многие вещи его мёртвой сестры и порой даже пользовалась ими, поскольку это доставляло Серову особое наслажденье. Однако чёрную ночную рубашку Алёна достала из платяного шкафа, а затем надела на себя впервые...
     В своей тёмной опочивальне Алёна возбуждённо сбросила с постели жёсткое парчовое покрывало и проворно распласталась на свежих простынях. И вдруг почудилось ей, что в её взбудораженном теле появилась близкая к оргазму мёртвая сестра Серова, и вскоре  в потухшем сознании Алёны возникли чеканные фразы:
     «Осознанно и чётко прикажи подсознанью управлять твоими поступками так, чтобы будущая жертва безропотно подчинилась тебе, а после мгновенно погаси свой докучливый разум. А затем при общении с обречённым человеком всегда отключай своё сознанье. Твоё тело уже великолепно знает, как ему надлежит действовать, и оно будет безошибочным. И ты непременно получишь нужный результат...»
     И Алёне вдруг ярко вспомнилось, что её начальственная любовница регулярно брала при жизни дорогостоящие уроки языческого колдовства и любила точными и краткими репликами рассказывать о сущности учения древних волхвов. Тайная наука считала для каждого волхва совершенно необходимым то, что он должен обладать способностью уверенно и быстро обретать в самом себе внутренне безмолвие и, значит, прекращать в своём сознании беспрерывные диалоги, которые часто обрекают изначально цельную личность на раздвоенность и на яростные распри. Для обретенья внутреннего безмолвия ещё в старину были разработаны особые приёмы, основанные на трудном искусстве сознательно расфокусировать собственный взгляд…
     Однажды ясным осенним утром начальственная любовница на своей озёрной даче доверительно и подробно поведала внимательной Алёне об этих заветных приёмах. И Алёна удивительно быстро получила нужный результат, а вот наставница её оказалась менее успешной, обретя способность к остановке потоков своего сознанья на четыре месяца позже…
     И Алёна вдруг радостно ощутила, что её вера в собственную исключительность всё более возрастает, а затем жена и законная наследница владельца завидной усадьбы тревожно заснула с томной улыбкой на чуть увлажнённых устах.
     Алёне приснился вещий и несказанно яркий сон, где она попеременно была то своей изощрённой, но уже умирающей любовницей, то собою. Именно в миги этого таинственного сна Алёна и предала самоё себя. Больше не будет её мучить чужая личина. Подлинная сущность почти полностью утратила власть над рассудком, но из тела окончательно не исчезла, поскольку мстительно затаилась в подсознании... Череда корыстных самообманов часто стремится к беспрерывности…

Конец третьей части

Часть четвёртая
       
1

     Серову уже верилось, что его книга близка к завершенью, и он мысленно благодарил за это своего мистического зверя, который стал его ипостасью и вдохновенно помогал в писательских трудах. Серову порой казалось, что именно мистический зверь в его нутре и сочинил этот воистину неподражаемый роман.
     Но вдруг мистического зверя одолела хандра, а затем и жестокая депрессия. И Серов сразу почувствовал неуёмную ипохондрию. И случились все эти душевные хворости без видимых и понятных причин.
     Уклад и правила этикета в горном поместье не изменились. Дни были сумрачны и тихи, а ночи – без новизны. Окрестности завалил снег, а скалистые вершины скрывала густая сероватая пелена. Тишина в барском доме теперь нарушалась чрезвычайно редко. И внезапно у Серова появилась иллюзия, что его пространство для жизни неумолимо сужается до пределов усадебного двора и до близких к особняку корабельных сосен.
     Серова уже томило назойливое и тревожное ощущенье, что его жену, дворецкого и вкрадчивого  гостя переполняет напряжённое, но тайное ожиданье…
     Внешне поведенье супруги ещё оставалось прежним, но Серов уже начал наитием воспринимать в её нутре загадочную ипостась, похожую свойствами на мистического зверя. Однажды пасмурным вечером возле окна в своих покоях Серову неожиданно подумалось о том, что ипостась Алёны нужно именовать «волшебной кошкой». Но причину этого странного определенья Серов доселе объяснить не мог.
     Затем Серову вдруг поверилось, что её волшебная кошка и его мистический зверь постоянно ведут – минуя сознанье супружеской четы – трудные переговоры между собою. И мистический зверь – хотя и ворчливо – склоняется к значительным уступкам…
     А ведь манеры жены почти не изменилось; у неё возникла только едва заметная эмоциональная отстранённость с погружённостью в самоё себя. Мнительному Серову вскоре показалось, что его жена стала похожа рядом с ним на опытного врача-терапевта, который больше не сомневается в близости летального исхода для своего пациента. И хотя Алёна по-прежнему была с мужем предельно заботлива, но он постепенно начал замечать в её пытливых и пристальных взорах жгучий интерес и извращённое любопытство: словно у супруги отныне получалось то, о чём она долго и сладострастно мечтала. И ей постоянно хотелось ещё раз убедить самоё себя, что её поразительный и внезапный успех не оказался иллюзорным… Сходные чувства испытал и Серов, когда он, наконец, поверил в свою способность написать замечательный роман… 

2

     Алёна за несколько мгновений перед каждой очередной встречей со своим супругом теперь мысленно произносила – словно заклятье – обязательную ритуальную фразу: «Я желаю от своего красивого тела такого мудрого поведенья, которое быстро принудит мужа к добровольной кончине». Затем Алёна сразу и напрочь отключала – уже привычным способом – своё сознанье, и тогда неодолимую власть над нею обретал загадочный зверёк, обитавший в её теле. И непререкаемая власть этого хищного зверька чудилась Алёне благодатной… 
     Однажды в редеющих сероватых сумерках она медленно вошла в тихие покои своего задумчивого мужа, который рассеянно и нервно готовился к утренней гимнастике, и вдруг расслышала его непроизвольное и хриплое бормотанье: «Опять появилась волшебная кошка». И Алёна сразу решила, что именно «волшебной кошкой» и нужно называть своего внутреннего зверька.
     Серов иногда рассказывал внимательной жене о своей таинственной и благословенной ипостаси, называемой «мистическим зверем», и Алёна твёрдо поверила, что подобная ипостась теперь появилась и у неё.
     Отныне она встречалась с мужем только с загодя отключённым сознаньем, и такое общенье давалось ей легко. Ей было даже комфортно. А после её расставаний с супругом ей всегда казалось, что она снова обрела способность к ясному и трезвому самоанализу. 
     Вскоре Алёна решила, что бессловесное общенье их ипостасей можно расшифровать. И, наконец, одиноким поздним вечером, возле заметённого снегом окна её тёплого кабинета бессловесные разговоры ипостасей появились в её сознании, как чёткие фразы…
     Дескать, волшебная кошка упорно, но ласково внушала мистическому зверю:
     «Тебе необходимо добровольно уйти из жизни. Мне будет безмерно приятна твоя решимость. Если ты изысканно и проворно исполнишь мою страстную просьбу о самоубийстве, то докажешь свою незыблемую любовь ко мне. А твой великолепный роман обретёт дополнительное очарованье… Духовная жизнь не кончается за гробом…»
     Но мистический зверь хмуро и застенчиво возразил волшебной кошке:   
     «Глупо убивать самого себя только ради жалких сенсаций в среде литературных критиков. А для окоченелого трупа любые доказательства самоотверженной любви бесполезны…»
     Однако волшебная кошка отнюдь не снизила упорство и силу своего учтивого натиска:
     «Твои способности вскоре будут исчерпаны, а твой жизненный цикл завершён. Пойми, что для вечно сияющей славы замечательного писателя чрезвычайно полезна его загадочная смерть. Припомни, насколько увеличили славу гениальных русских поэтов роковые их дуэли… И – в придачу – уникально правдивое описанье твоего реального ухода из жизни несказанно улучшит твой литературный шедевр… И разве будет совсем не интересна твоя удачная попытка заставить нынешнего гостя и нашего дворецкого изощрённо умертвить тебя из болезненной зависти… убить вопреки их насущным интересам и личной их безопасности? Ведь получится неимоверно интригующее самоубийство… Нам необходимо устроить так, чтобы наши злодеи обязательно попались в цепкие лапы федеральной полиции. Будет ажиотажный судебный процесс. Об этом криминальном деле сочинят множество пухлых томов. И ярким контрастом на фоне мутного омута мистически засверкает твоя неподражаемая книга…»
     Все эти ясные формулировки появились в воспалённом рассудке нагой Алёны, когда на измятых простынях она средь ночи обморочно замирала в пограничном состоянии между сном и явью. Но мысли, порождённые мозгом в таком психическом состоянии, очень трудно дословно сохранить в сознательной памяти, и вскоре разум Алёны почти забыл их. Однако она чрезвычайно отчётливо и ярко запомнила необычное и дурманящее чувство, которое могло бы ей помочь при крайней нужде извлечь из подсознания эти окаянные мысли.
     Алёна уже понимала, что её странное психическое состояние способно неимоверно расширить возможности её восприятия. А вскоре она умилённо почувствовала растущую благодарность к собственной ипостаси «волшебная кошка». И, наконец, усердные слуги и проницательный гость в горном поместье явственно ощутили преображенье Алёны в таинственное и грозное существо. И она сокровенно наслаждалась мистическим страхом, который она отныне возбуждала…   

3

     Тщеславная страсть дворецкого к Алёне быстро и неукротимо росла. Ему мучительно хотелось блеснуть перед строгой, но пленительной госпожой мощью своего интеллекта. Ведь не зря же Тимофей старательно и вдохновенно написал в конторской тетради с чёрным переплётом оригинальный философско-психологический трактат. И теперь дворецкому беспрерывно и ярко мечталось об интимных уроках своей прелестной и барственной любовнице о его методике и теории внушений. И решил он обязательно найти благоприятный случай, чтобы наедине поделиться с Алёной своими научными и практическими достиженьями и этим заслужить её похвалу.
     Желанный Тимофею случай подвернулся удивительно быстро: в традиционное время послеобеденного отдыха господ и гостей. Алёна, тщательно одетая в стильный серый костюм из двубортного жакета с лацканами и узкой юбки с классическим разрезом, поднялась в зеркальную галерею. Модные туфли госпожи были на высоких каблуках и под тон её одежды, а бирюзовая блузка из шифона чудесно гармонировала с ниткой из мелких жемчужин. Причёска Алёны была гладкой и аристократически неброской. Чулки и лёгкий макияж не разрушали безупречное единство стиля…
     Алёна, отражаясь во многих зеркалах, медленно прошлась по сумрачной, хорошо проветренной, но в меру тёплой галерее. И вдруг непроизвольно и красочно в рассудок хлынули старательно и долго подавляемые мечты. И мечталось ей, что она после дорогих и пышных похорон своего мужа начнёт разумно и успешно управлять несметными активами, которые чрезвычайно удачно приобрела его оборотистая сестра. «А ведь мой муженёк почти не менял офисный персонал, – с невольной улыбкой размышляла Алёна, – и в конторах ещё помнят свою бывшую хозяйку. И вдруг появится её полновластный и мудрый двойник…»
     Неожиданно Алёне подумалось о муже:
     «А ведь мой благоверный сам виноват. Он пылко пожелал, чтобы я стала ходячей копией единокровной его сестры. И я покорно превратилась в её почти безупречную копию. Но оказалось, что новое существо с моей плотью готово до смерти извести не в меру капризного супруга. Что ж, каждый человек выбирает свою долю сам…»   
     Вскоре мысли Алены из-за непонятного ей, но быстро растущего гнева начали бурно метаться и путаться, пока не сосредоточились на образе умершей сестры Серова:
     «А разве моя великолепная начальница была психически нормальной особой? Мне однажды доводилось читать в солидной энциклопедии, что фанатичные безумцы способны чрезвычайно сильно влиять на других людей, заражая их сумасшествием. Я, пожалуй, теперь не сомневаюсь, что моя прежняя хозяйка обладала врождённым даром внушать. Неужели мне – ради её завидного дара – бессознательно захотелось уподобиться ей?..»
     Затем Алёна, обуздав загадочный гнев, размышляла о самой себе:
     «Но разве я не хотела сохранить свою прежнюю сущность? Нет, я упорно боролась… И всё-таки я уступила страстному натиску и сдалась… Но я сейчас не могу полностью исключить вероятность того, что я видимостью благородного сопротивленья просто обманула, перехитрила самоё себя. Неосознанно себя обжулила. И предала свои врождённые качества и свойства. Я тщеславно изменила самой себе ради банальной и пошлой корысти… в обмен на моё финансовое благополучие… Моя любовь не была основной причиной роковой моей метаморфозы…»
     Однако после этих искренних и честных признаний Алёна невольно попыталась мысленно оправдать самоё себя:
     «Но разве мне нельзя допустить, что действую и меняюсь по Божьему соизволенью? Несомненно, что моя прежняя сущность не допустила бы намеренья умертвить вдохновенного созидателя и творца. Но чем же именно он теперь вдохновлён?.. А если лукавым бесом?.. И неужели сочетанье во мне различных человеческих сущностей не обогащает мой духовный мир?.. Наверное, обогащает… Пожалуй, дворецкий может подтвердить мою невиновность... Я желаю, чтобы он без малейшего промедленья очутился здесь…»
     И она вдруг заметила, что осанистый дворецкий в чёрном и дорогом одеянии пристально созерцает её. Ничего лакейского в Тимофее уже не осталось... Он своевременно оказался в зеркальной галерее, ибо ретивые слуги точно доложили своему начальнику, куда именно удалилась их госпожа…
     Он стремительно и бесшумно приблизился к ней, и оба разом решили, что полностью довериться они могут отныне только друг другу. Он откровенно ею залюбовался, и она глубоко задумалась о причинах своей неожиданной привязанности к нему. Ведь законный супруг Алёны, будучи и безмерно богаче, и одарённей от природы, и внешне привлекательней, нежели усадебный дворецкий, имел – в придачу – и бесспорные заслуги перед отечеством. Но Алёна так и не смогла избавиться от загадочной и нервной напряжённости, которая теперь постоянно у неё возникала при невольных раздумьях о муже. Мысли о дворецком подобных ощущений у неё не вызывали… 
     - Не скрою, – тихо и доверительно призналась она, – едва успела я захотеть, чтобы ты появился здесь, как ты уже пришёл.      
     Она искоса посмотрела на него, и он медленно проговорил:
     - А я вдруг почувствовал твоё очень сильное, хотя и безмолвное желанье… – И сразу после этих вкрадчиво произнесённых слов он глубоко поверил в их совершенную правдивость…
     Она согласно кивнула головой, и он задумчиво молвил:
     - Тебя можно поздравить. Довольно скоро твой сломленный супруг совершит всё то, что ты искусно и упорно домогаешься от него. Я это понимаю наитием…
     - Поведай мне подробней о своих впечатленьях, – деловито попросила она.
     И он, чувствуя, что все его попытки обмана не будут сейчас удачны, высказался с предельной искренностью:
     - Ты заметно изменилась, и уже невозможно противостоять тебе. Чрезвычайно быстро ты погрузила своего супруга в глубочайшую депрессию. Он теперь еле ноги таскает. Он весь поник и беспрерывно дёргается. Он частенько озирается с робостью. А совсем недавно он был горделивым и бодрым… Мне интересно: какие мысли ты внушаешь ему? Как программируешь его?.. А ведь и я достаточно упорно занимался гипнозом наяву и даже разработал собственные приёмы. Всё оказалось удивительно просто. Но разве истинная простота не требует огромных усилий? Я готов щедро поделиться с тобой опытом… если ты найдёшь время и место…
     И она, искусительно улыбаясь, посмотрела в его узкие и чёрные глаза. Неожиданно ей померещилось, что азиатская темнота его зениц обрела сладострастное и колдовское мерцанье. Чувственное влеченье Алёны к преображённому дворецкому стало почти явным. И вдруг ей подумалось о том, что её страстная и порочная близость со своим лакеем, который не отличается ни свежестью, ни красотой, полностью доказывает неодолимую силу его скрытых, потаённых внушений. Пылкая страсть быстро превратилась в неопровержимое доказательство успешного колдовства, и Алёна твёрдо решила, что она непременно узнает от своего дворецкого все наследственные секреты древних чародеев…   
     И Алёна задорно произнесла:
     - Ты искусно подстрекаешь меня. Но разве я против древней и таинственной парадигмы? Ты начинай свой лекционный курс прямо сейчас. Я нынче была намерена слоняться здесь около часа. Нам хватит времени на полноценный урок. Что же именно я должна предпринять? 
     И он охотно заговорил чёткими фразами из своей пухлой конторской тетради, куда он старательно вписывал свежие идеи и сужденья для психологического трактата:
     - Заставь вместо своего разума трудиться то мистическое существо, которое постоянно обитает внутри тебя. Этот загадочный зверёк сильнее любого рассудка. Но мирно поладить со своим внутренним хищником – ох, как нелегко!.. Он – жаден, привередлив, и мстителен. Однако его можно превратить в могучего и верного союзника… 
     Она внезапно содрогнулась, ибо нервно предположила, что он постиг её самую сокровенную и постыдную тайну. Но одновременно Алёна звериным наитием поняла, что именно сейчас он способен распознать её самую изощрённую ложь. И он радостно, хотя и тревожно внимал полной правде и ничуть не сомневался в ней…
     - В моём загадочном супруге, – высказывалась предельно искренняя Алёна, – уже имеется такое существо. Иногда он подробно толковал мне об этом. Своего обитателя он донельзя почтительно называет «мистическим зверем». А намедни такого странного жильца муж не только почувствовал в моём нутре, но даже непроизвольно пробурчал имя для моей полезной и милой зверушки: «волшебная кошка». Я быстро научилась отдавать мысленные приказы моей новой ипостаси. Затем я полностью отключаю свой рассудок, и внутренний зверёк поразительно эффективно управляет моим поведеньем… Но способна ли волшебная кошка подвигнуть моего мужа на уничтоженье самого себя? Я сильно сомневаюсь в этом… Погрузить мужа в жесточайшую депрессию… да, способна!.. Но окончательно победить в нём инстинкт самосохраненья… пожалуй, нет… Моего внутреннего зверька нужно поскорее напитать изрядной порцией дополнительной энергии! Я буду благодарна тебе, если ты научишь меня, как совершать эту важную процедуру… Готов ли ты реально мне помочь? 
     И лицо её неожиданно стало вдохновенным и мрачным. А он потрясённо подумал: «С такими необычными лицами русские раскольники фанатично начинали самосожженье в таёжных скитах…» Затем он потаённо смутился, ибо его внезапно и сильно затруднил ясный ответ на её вопрос…
     Тимофей рассеянно поглядел на её экстатическое лицо, и она прямо и настойчиво спросила:    
     - Каким именно способом я смогла бы резко увеличить мистическую силу моей волшебной кошки?
     И он удручённо и безответно потупился, и она принялась тревожно созерцать свои многочисленные отраженья в череде галерейных зеркал. Вскоре он судорожно закрыл глаза, и вдруг ему вообразились таинственные очертанья, мерцающие в непостижимой и безмерной бездне. А затем его благоговейная молитва к этой загадочной и тёмной бездне начала непроизвольно сочиняться в его сознании…
     «Всемогущая бездна, пошли мне удачу. Если тебе потребуется моя душа, то возьми её. Но даруй мне силы для моих свершений. И милостиво меня вразуми…»
     И воображённые им очертанья превратились в невыразимое женское лицо; большие и мудрые глаза иллюзорной красавицы смотрели выжидательно, лукаво и пытливо. Внезапно в подсознании Тимофея появились вопросительные, суровые и почти невнятные фразы, и почудилось дворецкому, что иллюзорная красавица начала с ним беззвучную беседу. Ему сейчас предстояло быстро решить: примет ли он роковую помощь от всемогущей и мистической бездны или нет? И Тимофей вдруг почувствовал, что если он всё-таки примет от бездны её кощунственную помощь, то с ним обязательно случится необратимая и жутковатая метаморфоза. Но было ему отчаянно стыдно не ответить с полной уверенностью на все вопросы Алёны, и он мысленно согласился на греховное и даже святотатственное покровительство над собой…
     А вскоре он тревожно и радостно почувствовал, что нужные фразы стремительно зарождаются в его сознании. Внезапно Алёна – нервозно и неожиданно даже для самой себя – встрепенулась и с робкой надеждой посмотрела на его слегка искривлённые губы, а он горделиво усмехнулся и сказал: 
     - Нужно ясно и твёрдо приказать своему внутреннему зверю, чтобы он отныне получал свою мистическую силу не из твоей дурманящей плоти и не из твоего подсознания, но из небесной и непостижимой бездны. И эта вечная бездна, которая поглощает всё сущее, не только щедро возместит внутреннему зверю все понесённые им затраты, но даже вдохновит и научит его к вящей твоей пользе… Если человек непроизвольно и искренне уверился в том, что самые важные идеи, сужденья и мысли появляются у него извне, то весь окружающий мир обретает для него таинственную многозначительность и воистину дивную прелесть. Тогда реальный мир наполняют мистические знаменья, приметы и намёки; возникает в воздухе загадочный и трепетный флёр…
     - Наверное, ты прав, мой дорогой, во многом, – благодарно и взволнованно прошептала она, – с удовольствием я слушаю разумные речи…
     И на её серьёзном и озабоченном лице вдруг мелькнула слабая поощрительная улыбка, и он вдохновенно, хотя и тихо произнёс: 
     - Я больше не сомневаюсь, что ты мастерски умеешь прерывать потоки своего сознанья. Ты, вероятно, научилась этому у своей ныне покойной госпожи… 
     И Алёна с готовностью подтвердила его догадку:
     - Я довольно легко освоила полную остановку моих назойливых мыслей, и моя незабвенная начальница, действительно, служила мне ярким примером. Однако этот полезный навык она обретала на курсах нашего маститого наставника гораздо дольше, нежели я… Способностей у неё оказалось всё-таки меньше…
     И не смог он удержаться от похвальбы: 
     - А я довольно быстро написал настоящий трактат о потаённом программировании людей. Психологический трактат я составил из писем, обращённых к тебе. Хотя эпистолярный жанр уже давно не в моде, но сужденья мои – оригинальны. Я всегда чурался плагиата…
     Она лукаво и насмешливо предположила:
     - Наверное, ты, вдохновенно корпя над своими письмами, воображал нашу любовную близость. И часто грезились тебе пикантные позы. – Внезапно ей почудилось, что правильные догадки ей подсказывает непостижимая волшебная кошка, и Алёна, щурясь от радости, проворковала: – Я вдруг научилась почти безошибочно прорицать…
     Он с явной иронией усмехнулся и молвил:
     - Ты сейчас оказалась права: я невольно воображал именно тебя. Но всё было в меру и только ради моих творческих озарений. В эротическому бреду ничего путного не напишешь. А моя психологическая работа не осрамит меня!.. Конечно, в официальных научных сферах не запоют в пароксизме восторга хвалебные оды в мою честь, и академическими лаврами меня отнюдь не увенчают. Моё имя не вознесут – из косной вредности – на почётные скрижали, и вовеки на солидную премию я не буду номинирован. Такова моя тусклая судьба, уже предрешённая свыше… В отличие от вероятной – и ослепительно яркой – судьбы твоего мужа с его романом. Я не сомневаюсь, что отставной генерал сумеет ловко «раскрутить» свои пространные тексты. Однако я уверен, что со временем и мой достаточно полезный, хотя и короткий трактат скромные подвижники обязательно введут в научный оборот…   
     Дворецкий замолк и выжидательно посмотрел на её лицо, и вдруг ей почудилось, что в её расслабленное тело из космической бездны устремились незримые, но густые и бурные потоки загадочной энергии; Алёне даже померещилась их нежная вибрация, от которой внутри плоти довольно и сыто заурчала волшебная кошка. Однако таинственная тварь внутри Алёны вовсе не стала от неги и сытости добрее. Наоборот, волшебная кошка заметно и быстро ожесточилась, но ярость её не туманила рассудок, а была расчётливой, холодной и учтивой. И Алёна уже без сантиментов решила, что она обязательно выманит у дворецкого написанный им трактат. Но у неё довольно быстро появилось ясное понимание того, что ей без практических уроков всё-таки не обойтись, ибо даже самые подробные циркуляры вовеки не смогут заменить указаний, подсказок и непосредственной помощи истинного мастера.
     А вскоре мысли Алёны начали сливаться с её воображеньем. Она думала и одновременно воображала то, к чему могут её побудить собственные мысли. И почудилось ей, что она способна жить с мистической бездной, как со своей прихотливой любовницей. А затем потрясённая Алёна с дурманной сладостью оторопела от своего поистине безумного предположенья, что её покойная начальница и была воплощеньем этой космической и непостижимой бездны… На мгновенье Алёна всё-таки подумала о Христе… Но ей традиционная религия не сулила той безмерной власти, которую может даровать бездна… И наконец, Алёна наяву поверила в то, что она способна по собственной воле впадать в состояние сновидений, где окажется неуязвимой…
     Но Алёна быстро запуталась в своих новых ощущеньях и озабоченно спросила: 
     - Намерен ли ты без промедленья начать свой урок?
     И дворецкий с готовностью произнёс слегка изменённые фразы из своего трактата:   
     - Для начала тебе нужно обрести насущную привычку думать о собственных мыслях, будто они – сужденья постороннего человека. Ничего трудного в этом нет. Но это позволит тебе явственно чувствовать полезную отстранённость от собственной личности. Надо оценивать свои раздумья на основании либо личной морали, либо нравственных устоев религии, которую теперь искренне исповедуешь.
     - Умный, но коварный совет, – досадливо проговорила она и слегка насупилась.
     Он удивлённо поинтересовался:
     - Но что же именно показалось тебе подвохом?
     И она старательно и удручённо разъяснила:
     - Критерием нравственности моих мыслей нельзя считать нормы моей личной морали. Особенно теперь. И я не знаю, в чём отныне заключается моя религия. Раньше я не сомневалась в догматах об Иисусе Христе. Но неожиданно я поверила во всемогущество бездны, которая окружает нас. Невольно поверила в благость безмерной пустоты. И сейчас резкая перемена моей веры тревожит меня достаточно сильно… 
     Он с едва заметным недоуменьем пожал плечами и назидательно произнёс:
     - О раздумьях над своими мыслями писали ещё в древности многие христианские подвижники. Однако святые отцы не имели подобных проблем…
     Она раздражённо и строптиво возразила:
     - Но я – отнюдь не святая!.. Небось, и сам это хорошо знаешь…
     Он вожделённо усмехнулся и согласно кивнул головой. Алёна вдруг решила, что ей необходимо смягчить интонации своего голоса, и она вкрадчиво сказала:
     - Ты нынче со мной изъяснялся хоть и коротко, но ёмко. Сегодня ты откровенно мне поведал о важных вещах. Пожалуйста, не грузи мой рассудок больше. Но завтра мы обязательно в это время встретимся здесь… и всё продолжим…
     Она внезапно умолкла, но через мгновенье он изумлённо услышал её душевные излиянья, в которых он не смог различить даже намёка на фальшь:
     - Сегодня ты несказанно поразил меня! Даже сердце у меня ёкнуло. Я заранее восхищаюсь твоим трактатом. Я предвкушаю в нём найти неисчерпаемое богатство мыслей. И я безмерно горжусь тем, что он был написан по моей просьбе. Мне уже не терпится  благоговейно схватить его в руки и с пылкой нежностью, хотя и жадно перелистать…
     Сначала он явно обрадовался её похвалам, но вскоре тревожно подумал: 
     «Я чересчур падок на утончённую лесть. Если я сейчас послушно вручу ей рукописный текст моего трактата, то её неподдельный интерес ко мне стремительно угаснет. Она в искусстве внушенья – отнюдь не новичок. Она, вероятно, брала уроки у даровитого и мудрого мастера. И она правильно истолкует все мои нарочитые недомолвки… Я быстро стану ей бесполезен, и она не будет со мной миндальничать... Необходимо лукаво ей отказать... Но я не смогу отговориться банальной ссылкой на мой неразборчивый, скверный подчерк. Мне нужны более изощрённые доводы…»
     И он почти сразу почувствовал полную уверенность в том, что нужные доводы он сейчас непременно найдёт. Затем появилась у него абсолютная убеждённость в ясности и бесспорности тех – ещё неизвестных ему – аргументов, которые он через мгновенье выскажет. И он решительно, хотя и предельно вежливо произнёс:
     - Мой психологический трактат нельзя прочесть, как обычную книгу: нужна умелая подготовка. Иначе получится невосполнимый вред. Твоя личность будет окончательно и мерзко исковеркана, а разум быстро свихнётся, ища оправданий для твоих непрезентабельных поступков. Твою совесть нужно переделать на новый лад, но удача такой метаморфозы невозможна без квалифицированной помощи опытного и прозорливого наставника. Моими строгими пестунами были отец и дед. А навыки внушений я отрабатывал и шлифовал на безропотных церковных прихожанах…   
     Она встрепенулась от обиды, но почти мгновенно решив, что он всецело прав, подавила это неприятное чувство. Затем Алёна доброжелательно и учтиво сказала:
     - Нам любые конфликты совершенно излишни, и я сейчас не буду с тобою спорить. Мне действительно потребуются для опытов члены твоей паствы. Я согласна и впредь не перечить тебе по мелочам. Я во многом полагаюсь на тебя…
     «Какая рациональная шельма, – подумалось ему, – для неё, оказывается, неприемлемы бестолковые дрязги…» 
     - До завтра, – бодро проговорила она и с нарочитой сердечностью улыбнулась. Он согласно кивнул головой, и они вместе покинули сумрачную галерею. В коридоре они бессловесно и задумчиво разошлись…

4

     Павел Петрович Бородин в бежевом итальянском костюме, в тонких кожаных туфлях под цвет своей стильной одежды и в сиреневой шёлковой сорочке без галстука нервозно дожидался ужина, сидя на мягком и просторном диване. Гостиная в покоях Бородина была тускло освещена антикварной напольной лампой, помещённой модным специалистом по домашним интерьерам в отдалённом углу.       
     Павел Петрович ясно понимал, что в горной усадьбе нынче происходят крайне интересные и важные события, и его теперь изрядно нервировала почти полная его отстранённость от домашних здешних интриг. Ему недавно показалось, что его начали обидно игнорировать, и он твёрдо вознамерился без проволочки покончить с этим оскорбительным пренебреженьем. Ведь за свою долгую и безупречную службу он основательно привык, что у него постоянно и искательно просят инструкций, распоряжений и консультаций. А здесь он остался почти непричастным к исключительно заманчивым делам…
     Даже из вежливости Алёна не попросила у него аудиенцию. Наверное, дворецкий не слишком усердно упрашивал свою хозяйку встретиться приватно с гостем. И сейчас Бородин вдруг устрашился того, что он быстро привыкнет к постыдному чувству своей полной ненужности.
     Однако на секретной государственной службе Бородин издавна привык действовать в частом соответствии со своим проверенным принципом: если тебя исключили из чужой игры, то сразу и резко увеличивай ставки и начинай игру по собственным правилам. Нельзя допустить, чтобы им высокомерно пренебрегали... А вскоре он с бесстыдной и циничной гордостью заметил, что он больше не лжёт самому себе. Без малодушных и вредных иллюзий он честно признался самому себе в том, что он смертельную каверзу против успешного сослуживца начал под влияньем обычной зависти. А без наивных иллюзий ему будет гораздо легче избегнуть помутненья разума и непоправимых ошибок…
     И он принялся упорно размышлять о вариантах своей игры. Но для полного успеха нужно точно определить свою цель. Необходимо понять, чего именно он хочет. Однако после того как он серьёзно вдумался в свои чувства, намеренья и страсти, он неожиданно для самого себя постиг, что ясного пониманья собственной цели у него ещё нет. Но казалось несомненным, что для него стало бы чрезвычайной радостью, если бы смертоносные паутины здешних интриг помогли бы ему капитально и быстро увеличить его нынешнее благосостоянье…
     Наконец он решил, что ситуацию в горной усадьбе нужно резко, но осторожно обострить. Затем он мысленно прикинул о самом нежелательном, однако на крайний случай всё-таки допустимом варианте развития событий. Бородин сообразил, что при полной неудаче всех его жестоких и рискованных плутней окажется для него наиболее полезным – а, возможно, даже и спасительным – совершенно беспринципное взятие на себя благородной роли радетеля и защитника Серова. Да и крупную премию… или по современной терминологии – призовые бонусы… вполне можно истребовать у щедрого хозяина усадьбы за честную и самоотверженную защиту как его жизни, так и накопленного им богатства.
     Но все эти планы приемлемы только на крайний случай. Бородину из его банальной и стремительно возрастающей зависти мучительно претила любая помощь своему бывшему соратнику. Ну, почему именно на Серова вдруг свалилось немыслимое количество благ? И бесспорный литературный талант, и огромное богатство, и шикарная жена?!..
     Однако при мысли об Алёне нахмуренный Бородин злорадно и нервно усмехнулся… Объясниться с нею начистоту нужно без промедленья… Но какие важные для неё услуги он теперь может ей посулить?.. И Бородин упорно сосредоточился на этом главном для него вопросе…
     Она намерена совершить поистине безупречное убийство, которое нельзя доказать. Все угрозы и посулы Бородина могут быть надменно и с притворным негодованьем отвергнуты ею. Но встреча с Алёной возбуждала в нём болезненный интерес…
     И вскоре у тревожного и напряжённого Бородина появилось злорадное предчувствие того, что он сейчас постигнет подлинную сущность ещё неведомой даже самой Алёне опасной ущербности в её твёрдой от природы воле. Именно эта ущербность и мешает сейчас Алёне стремительно завершить великолепно начатое дело… И наконец Бородин решил, что Алёну заставляют колебаться остатки её совести. А затем ему неожиданно поверилось в то, что за её быстрое и полное избавленье даже от довольно жалких ошмётков её болезненной совести Алёна вознаградит его чрезвычайно щедро. Вероятно, такую помощь она уже пыталась найти у дворецкого, но не была им понята. Да и сама Алёна, наверное, не вполне понимала, какой психологической помощи она добивается от своего бесспорно умного слуги.   
     Совесть у неё окончательно не исчезла, хотя Алёна, не понимая истинную причину своих томлений, была опрометчиво уверена в противном. Дворецкий – при всей его прозорливости – оказать психологическую помощь Алёне просто не способен, поскольку он, помыкая челядью, уже привык быть духовно чёрствым и теперь – порой бессознательно – считает даже самых близких ему людей мусорными крупицами, недостойными каких-либо угрызений его совести. Кичливый, хотя и расторопный Тимофей просто не сможет до конца понять нравственную глубину и сложность утончённой личности Алёны. Но тороватый и дельный Бородин пособит ей изощрённой и коварной казуистикой полностью оправдать самоё себя. А умелая помощь в оправдании самих себя извечно ценилась людьми чрезвычайно высоко...
     «Я попробую, – размышлял он, – ведь я почти не рискую. При неудаче я запросто ретируюсь… и банально удеру отсюда. Разумеется, бегство из окаянной усадьбы меня сильно осрамит, но имущество и деньги я не потеряю… да и бренной жизни я не лишусь… Моя служебная карьера давно и славно завершена, и, значит, грозная репутация мне уже бесполезна… А ведь возможна и победа... Только нужно решительно отбросить излишнюю деликатность. Мне насущно необходима нахрапистая, хотя и предельно учтивая откровенность. Грубость всегда бывает опрометчивой… Но если вдруг я замечу, что Алёна высокомерно пренебрегает мною, то я без колебаний и околичностей пообещаю ей стремительно избавить Серова от морока, в который он мастерски погружён ею. И при нужде исполню свою угрозу. А потом я попытаюсь подробно и честно описать все эти события в научно-популярной книге. Конечно, я буду сочинять без глупой литературной витиеватости, но дельно, доходчиво и точно… Прочь надоевшую мне апатию… И неужели нельзя все нынешние перипетии рассматривать, как мою аристократическую забаву? Я, несомненно, заслужил это бесплатное развлеченье…»
     И он молодцевато и грозно встрепенулся, а затем посмотрел на золотые браслетные часы: до начала ужина оставалось около четырёх минут. Он осанисто поднялся с дивана и степенно вышел из своих покоев, плотно притворив за собою дверь. По извилистому и сумрачному коридору Бородин бесшумно направился в столовую для господ… 

5

     Вадим Ильич Серов издавна привык гордиться своей пунктуальностью, но нынче он опаздывал к ужину. В просторном кабинете Серов с тихим умиленьем радовался скорому завершенью своей долгожданной книги. Уютное помещенье было неярко освещено причудливой настольной лампой. А за тяжёлым письменным столом довольный собой автор слегка покачивался в удобном винтовом кресле. Сразу после сытного обеда Серов с нарочитой небрежностью – и неожиданно для самого себя – оделся в белый свободный костюм и в новую рубашку из чёрного натурального шёлка. Мягкие туфли были взыскательно и с подлинным вкусом выбраны Серовым именно под цвет импозантной и очень дорогой рубашки.
     Серов мельком поглядел на золотые наручные часы и решил, что хозяина усадьбы в этот вечер к ужину могут и подождать. Разве барину нельзя в знаменательное время слегка побаловать самого себя? И Серов, нежась в добротном тяжёлом кресле, истомно и пылко радовался успешному окончанью своего литературного труда. 
     Оставалась только последняя корректировка текста. Но Серову нравилось шлифовать свои строки, произнося их вслух. Это была самая приятная часть его писательской работы. И Серов непроизвольно и рассеянно улыбнулся…
     И вдруг ему тревожно подумалось о том, что его личность разительно преобразил написанный им роман. И это таинственное преображенье показалось Серову необратимым. Однако не смог он ясно понять, в чём именно он изменился… А у него неуклонно и быстро исчезали желанья, ибо все его мечты – даже самые дерзновенные – чудесным образом осуществлялись. Да и внушенья внутренне исковерканной жены уже начали на него влиять, делая заманчивой смерть.
     Внезапно Серов решил, что твёрдый переплёт его книги непременно должен быть траурно-чёрным. Разумеется, у романа будет посвященье. Но кому именно: покойной сестре или супруге?.. А затем на него начали в полную силу воздействовать те скрытые психические процессы, которые в нём зародились от искусных внушений его жены. И ему невольно подумалось о том, что превращенье пленительной Алёны –  по его воле и ради кощунственно извращённых прихотей – в его уже пышно погребённую сестру достойно смертельной кары.
     А потом в его мутнеющем сознании чередой замелькали воспоминанья о том, как он писал свою книгу. И в этих воспоминаньях рабочий его кабинет всегда был приятно освещён солнцем, хотя в действительности закатные лучи проникали сюда уже после окончанья урочных литературных трудов. Но изредка Серов увлечённо засиживался над своей рукописью даже в неурочное время, и тогда он с умиленьем и радостью видел в комфортабельном кабинете солнечные лучи.
     Причину этих странных воспоминаний Серов не постиг. Но его озабоченный инстинкт самосохраненья, посылая ему такие воспоминанья, упорно давал ему понять, что вдохновенное писательство означает для него жизнь. Умелые внушенья жены уже смогли бы подвигнуть его к самоубийству, если бы не его утончённое творчество… Но замечательный роман был почти завершён и фразы его отточены… И что же теперь было способно защитить Серова?..
     И принялся он тревожно и пытливо выспрашивать самого себя: а сумет ли он снова написать столь же удачную книгу?.. И вскоре он ошеломлённо и обидчиво понял, что, если бы он не заставил Алену превратиться в его мёртвую сестру, то он сочинял бы роман без всякого вдохновенья. И тогда в результате получился бы не шедевр, а напыщенный графоманский вздор с элементами тривиального, плоского юмора.
     Разве его жена, – превращаясь в его мёртвую сестру, – своими благодатными советами и доброжелательной, но честной и прямой критикой не пособила ему с огромной пользой в его писательских трудах?.. Ведь она утончённо помогла ему с необычайным искусством описать все внутренние, психологические процессы, которые происходили именно в ней. В сущности, его тактичная и на редкость талантливая жена вполне могла бы уверенно и неоспоримо претендовать на законное соавторство, но Серову – из быстро возрастающего творческого эгоизма – болезненно претил даже слабый намёк на официальное признанье её художественных заслуг и чужих юридических прав на почти завершённую книгу. Теперь Серову почти до колик и нервических судорог хотелось навечно остаться единственным создателем романа.
     Но внезапно у Серова появилась назойливая и беспощадная мысль о том, что он со своей любящей и самоотверженной женой поступил несправедливо, бесчестно и по изуверски жестоко, и поэтому он должен без промедленья и крайне сурово наказать самого себя. Именно эта довлеющая мысль и была промежуточным, но крайне важным результатом бессловесных внушений Алёны. И сейчас нравственно потрясённый Серов не находил для себя иного возмездия, кроме мучительной и скорой смерти.
     Однако для его якобы искупительного самоубийства была и другая важнейшая причина, которую он до конца не осознал. Серов почувствовал, что подобную книгу он уже никогда не напишет. И, значит, ему придётся постоянно и убедительно объяснять – для публики и будущей литературной биографии – своё дальнейшее и полное творческое бесплодие. И Серов бессознательно устрашился возможных предположений о том, что его несравненную книгу написала именно его жена, а он лишь постыдно присвоил – или даже купил – чужое авторство. Но смерть его безупречно объясняла отсутствие у него новых сочинений.
     Действительно, если предположить, что он выкупил у своей необычной и бесспорно талантливой жены формальное авторство её великолепных текстов, то тогда становится совершенно понятным, почему он с изумительной щедростью обогатил её. Разве богемные клеветники, проныры и сплетники, не начали бы ретиво и завистливо судачить о том, что стремительное и несказанное обогащенье жены – это своеобразная форма литературного гонорара? И никто не пожелал бы понять, что Серов расточительно и споро одаривал свою несравненную жену только ради скорейшего возрастанья сходства Алёны с его извращённо любимой и, увы!.. уже погребённой сестрой. Ведь его оборотистая сестра удивительно быстро отвыкла быть бедной…
     Но его неожиданная смерть обязательно пресекла бы позорные для него измышленья…   
     Серов даже смутно не понимал, что он уже начал – незаметно для самого себя – изыскивать веские доводы в пользу своей добровольной кончины. Внезапно ему вообразились сцены умилительной и неизбывной скорби о его безвременно погибшей особе; искренне и публично предавались горю в многочисленном сонме благодарных его почитателей. Вспоминались творцы, которые обрели славу только после своей смерти. И наконец, ему ярко пригрезилась безмерная пышность его собственных похорон: со шпалерами солдат, хоральной панихидой в кафедральном соборе, траурными лентами, ружейным салютом почётного караула и каменным саркофагом.
     А вскоре Серову с томительной грустью вспомнился почти позабытый сон. Однажды накануне свадьбы с Алёной приснилась ему умершая в старости мать. И этот вещий сон был немыслимо достоверным и ярким. Серову даже не верилось, что он спит. Мать показалась ему заботливой и бодрой, и было сыну несказанно уютно сидеть рядом с нею. Расположились они на ветхом семейном диване, который в реальности давно превратился в рухлядь. И был на матери небрежно надет её любимый зелёный халат, и обулась она в мягкие домашние тапочки… И после долгих колебаний сын осмелился у неё спросить: каково ей теперь в загробной жизни? И мать уклончиво, но спокойно отвечала ему, что почти сразу повстречалась она с умершим до неё мужем, но тот не пожелал остаться с нею. И нынче удобно и мирно обитает она возле прозрачной реки в тихом домике с цветочной клумбой и соседствует с умной и милой старушкой.
     Воспоминанья о таинственном сне необычайно растрогали Серова. Появилось даже невозможное ранее предположенье, что мистические сны и есть подлинная действительность. И чудилось радостно потрясённому Серову, что загробная жизнь матери не только реальна, но и приятна. Дескать, светлым и пленительным сном заботливая мать подарила истомлённому сыну твёрдую уверенность в бессмертии человеческой личности.
     А вскоре пылкие фантазии Серова, утратив разумные пределы, достигли полной необузданности. Потусторонний мир вообразился справедливым и чутким. Именно здесь людские души, прощённые всемилостивым Богом, избавлялись от чувственных и порочных влечений, порождённых земной юдолью. Общение душ обретало здесь взаимную любовь и кроткую, тихую утончённость. Человеческие души, прощённые Всевышним, становились именно такими, какими изначально их задумал и сотворил Господь. А греховные свойства, приобретённые по собственной воле в земных усладах, страстях и искушеньях, исчезали – в случае райского прощения – напрочь… Но окаянные души, не получившие благодатное Господнее прощение, оставались навеки со своими порочными и зверскими страстями, которые по собственной воле приобретались в земной и исковерканной жизни. А те нравственные, добрые и дарующие любовь свойства, которыми изначально наделяет Всевышний, терялись начисто. И праведной карой Господней было непрерывное и жуткое общение с точно такими же больными, замызганными и злодейскими душами. Это и было адом… чертей с рогами, хвостами и копытами уже не требовалось…
     Серов не понимал, что его нынешние чувства, размышленья и грёзы были порождены бессловесными внушеньями Алёны… Внезапно его шалая и неуёмная гордость за свою почти дописанную книгу стала ещё и тревожной. Его роман показался ему донельзя греховным. Но Вселенная засверкала для Серова новыми, невыразимо чудесными гранями. Ему даже почудилось, что его осенило Божественное откровенье…
     И со смутными чувствами поднялся он из-за массивного письменного стола, растерянно покинул рабочий кабинет и направился по сумрачным коридорам ужинать…

6

     В усадебной столовой, предназначенной для хозяев и их почётных гостей, было уютно, тепло и тихо, а в меру приглушённый свет не раздражал глаз. Тяжёлый стол был покрыт зеленоватой парчовой скатертью и сервирован старинным русским серебром, тонкими хрустальными бокалами и китайским фарфором. Хозяйка поместья, дворецкий, гость и усердные слуги нынче для ужина не меняли свою одежду и вечером оставались в тех же костюмах, что и днём. 
     В долгом и бессловесном ожидании хозяина усадьбы никто не присел даже на краешек стула. И хотя изрядно запоздавшего Серова встретили с обычной для него учтивостью, однако он сразу почувствовал почти незаметную, но сильную напряжённость. Даже безропотные слуги показались их господину чрезмерно нервозными.   
     Причина такой смутной напряжённости была в том, что хозяйка, гость и дворецкий непроизвольно размышляли о весьма вероятной – если ещё не случившейся – кончине Серова. Разве нынешнее опоздание доселе пунктуального барина нельзя теперь объяснить его добровольной и внезапной смертью? Даже робкая челядь уже не исключала подобное объясненье… 
     Особенно страстно на близкое самоубийство своего мужа надеялась нахмуренная Алёна. У неё от радостного упованья даже замирало и ёкало сердце, хотя её разум не слишком верил в такую стремительную удачу. Однако дворецкий и почётный гость думали о немедленной и добровольной смерти Серова с раздраженьем и досадой, поскольку именно для них скорая кончина хозяина усадьбы оказалась бы явно преждевременной. Ведь в этом губительном деле они ещё не заслужили пылкую благодарность Алёны и, следовательно, не могли покамест рассчитывать на получение в дар имущественных и финансовых ценностей, на которые теперь алчно притязали. А регулярных и обильных компенсаций, дивидендов и льгот жадно хотелось и дворецкому, и гостю, но обоим ещё не довелось преданно их заработать важными услугами Алёне и неоспоримо полезной помощью ей. Значит, доля обоих в грядущих и жирных барышах оставалась доселе ничтожной… 
     Сотрапезники неторопливо кушали белый душистый хлеб, овощные салаты, жареных цыплят под зелёным луком и разварную рыбу в пряном соусе. Пили красное густое вино. На десерт им приготовили байховый чай с лимоном, апельсины, яблоки и грозди винограда без семечек. Все трое за ужином ели хотя и сытно, но вполне умеренно; целебные правила профилактической диеты почти не нарушались.
     Серов и бдительный дворецкий, стоявший в слегка развязной позе возле оконного витража, внимательно слушали напряжённый разговор Алёны и неожиданно дерзкого гостя. Павел Петрович в этой беседе вдруг оказался – вопреки своему обыкновению – почти назойлив… 
     Почётный гость, притворяясь доброжелательным, негромко спросил:
     - Разве не кажется вам, сударыня, что в этом горном поместье уже не осталось идиллической гармонии?
     Алёна в нарочитой заботливости гостя сразу почувствовала подвох, но всё-таки из гордости не уклонилась от двусмысленной, хотя и вежливой пикировки, которая вполне могла бы спровоцировать разоблачительные обмолвки и неосторожность фраз…
     - Неужели вы ещё уповаете обрести лениво-идиллический рай? – иронично отозвалась она. – А ведь ваша славная биография, любезный Павел Петрович, не даёт мне веских оснований для твёрдой и незыблемой веры в полную искренность ваших мечтаний о скромной и кроткой безмятежности.               
     - Сначала вы подумайте о собственных задорных мечтаньях, – назидательно и строго парировал он. – Разве нельзя допустить, что и ваши мечты весьма предосудительны?.. 
     - Заветные мечтанья об элегическом покое – будь они вполне искренни – я бы никогда зазорными не считала, – значительно произнесла она. – Однако я уверена, что вы стремитесь не только к банальной праздности…    
     И Алёна испытующе и твёрдо посмотрела Павлу Петровичу в глаза; он раздражённо встрепенулся и сказал:
     - А мне хотелось бы узнать, какие мечты в моём сознании смогут вас удовлетворить в полной мере?.. Но, вообще, мы начали странную беседу. Мы принялись увлечённо толковать о мечтах! Но даже в наивной юности я всерьёз не разговаривал о подобной чуши. 
     И хмурая Алёна, скрывая возбужденье, ответила:
     - Мне крайне удивительно, что вы – опытный специалист!.. – наши мечты обозвали чепухой. Нет, мечтами дразнить нельзя! Мечты – это важнейшая сущность! И она чрезвычайно опасна, если мечтанья нечестивы и злы. Разве гениальные творцы – и даже великие злодеи!.. – не мечтали?.. Но зачастую люди не осознают, о чём именно они мечтали всю свою жизнь. Такие вот коврижки и пироги, почтённый Павел Петрович…
     Неожиданно ей почудилось, что её сужденья вдруг обрели божественную мудрость, и Алёна изумилась самой себе. Мрачное вдохновенье сладостно озарило её. Затем появилась приятная иллюзия того, что небесные мистические лучи – потоками сокровенных знаний – стремятся в земную плоть. И напряжённое тело Алёны сладострастно содрогнулось…
     Вскоре она изменилась и внешне, и Павла Петровича, тревожно наблюдавшего за нею, потрясло её стремительное преображенье. В глазах её появилось тусклое мерцанье, которое всем – даже безропотной челяди – показалось болотным. Черты лица Алёны зловеще исказились, а губы судорожно сжались. И Павлу Петровичу внезапно поверилась в то, что она способна не только прочесть его заветные мысли, но даже постигнуть сокрытые от него самого тайны собственной его личности. И такая уверенность несказанно устрашила его. Но затем он изумлённо сообразил, что отныне он чрезмерно боится неведомых ему свойств и устремлений в самом себе. В сущности, он сейчас неожиданно испугался самого себя, и это чувство показалось ему диким; он уже мучительно сожалел, что опрометчиво при публике затеял излишне острый разговор с Алёной…
     Затем размеренно прозвучал её волхвующий голос: 
     - Мечты – это очень интимное дело. Только редкие из людей способны искренне поведать о сути своих заповедных мечтаний. Но если наитием различаешь ложь, то можно узнать и правду. А ваши мечты о покое, рассказанные мне сейчас, – лживы! Я в этом не сомневаюсь, дорогой Павел Петрович. И, значит, вы от скуки опять желаете борьбы и уже привычных для вас доз адреналина. Но знайте: отныне вам нельзя поддаться корысти, поскольку запоздалое стяжательство уничтожит вас…
     Последние фразы Алёны взбесили Павла Петровича донельзя, и сначала хотелось ему утаить свою неожиданную злость. Но вскоре он постиг, что не удастся ему обмануть до странности прозорливую Алёну. И тогда вознамерился он проиграть ей достойно и гордо, не унижая себя дальнейшим притворством. И он сказал, не выбирая выражений:
     - Вас, дивная Алёна Игоревна, вдруг угораздило предостеречь меня от корысти! Неужели вы подозреваете во мне склонность к пошлому накопительству? Но в эпоху развала Советской Империи я получил множество возможностей для моего безмерного обогащенья, и это обстоятельство может объективно и честно подтвердить ваш компетентный супруг.
     И нахмуренный Серов согласно и важно кивнул головой, а Павел Петрович нервически усмехнулся и напористо, хотя и негромко продолжил: 
     - Это была на редкость пакостная эра кровавой и наглой кутерьмы. Я имел тогда превосходные шансы хапнуть в свою мошну несметно обильный куш. Вуалировать моё охальное воровство не было нужды. Но такой поступок – даже в окаянные времена – означал для меня предательство. А теперь меня напрасно и дерзко упрекнули в том, что я по натуре – сквалыга. Мне сейчас обидно и досадно… 
     Алёна едва заметно поморщилась, а потом, не тушуясь, но довольно корректно ответила на его укор:
     - Вы тронули интересную, но скользкую тему предательства. Но разве разумная неверность не свойственна всем людям без исключения? Конечно, измена своей Родине считается позором и наказывается очень жестоко. И это справедливо, поскольку любая страна обязана без сантиментов и нюнь защищать самоё себя. Но, вообще, в каждом предательстве гораздо важней истинная его причина, нежели сам факт нашей измены… Да, драгоценный Павел Петрович, государству вы тогда не изменили, но неужели вовеки не найдутся случаи вашей неверности при других – менее серьёзных – обстоятельствах?
     Павел Петрович угрюмо скривил губы и с нарочито надменным лицом промолчал. Общее безмолвие в хорошо натопленной столовой быстро стало до крайности напряжённым, и это стразу почувствовали все, даже трепетно покорная челядь.
     Алёна с пренебрежительной и брюзгливой гримасой начала гордиться сама собой. Собственные фразы показались ей изумительно удачными. Она восхищалась своими манерами, силой ума и интуитивной прозорливостью. И вскоре поверилось ей, что она отныне принадлежит к редчайшим существам особой, божественной породы. Дескать, все обыкновенные люди должны благоговейно пресмыкаться перед её элитарной кастой. И Павел Петрович уже воспринимался ею, как вздорный и незадачливый холоп, вполне заслуживший барскую брань за хлыщеватую дерзновенность…
     А Павел Петрович раздражённо понял, что он сейчас полностью проиграл словесную дуэль с Алёной; затем решил он временно отказаться от своей внешней настырности. Однако он вознамерился хладнокровно, изощрённо и беспощадно отомстить Алёне за этот вечерний позор. Но более всего Павла Петровича взбесило и унизило то, что она с небрежной лёгкостью разгадала его затаённые поползновенья. Ведь он действительно собирался угрозами, посулами и внушеньем оттяпать немалую долю достоянья, которое законно унаследует Алёна после якобы добровольной кончины своего мужа… На мгновенье Павлу Петровичу болезненно ярко вообразилось, что он совершенно голый мечется и снуёт перед нею… А потом в нём появилась безжалостная и трезвая ярость, которую издавна привык он считать залогом быстрого уничтоженья своих врагов. И хотя Павел Петрович, как опытный разведчик-профессионал, всегда чурался бесполезного мщенья, но сейчас он возбуждённо понял, что он обязательно начнёт ей коварно и жестоко мстить… Внезапно ему подумалось о том, что если он полностью и навеки откажется от докучной, пусть и разумной целесообразности, то непременно обретёт и безграничную свободу, и немыслимую доселе усладу быть искренним. Неужели он – даже в конце своей жизни – не заслужил роскоши полного отказа от притворства?.. И вдруг Павел Петрович изумлённо сообразил, что он ради изуверского мщенья Алёне готов бесплатно отдать своё достоянье до последнего гроша… Но за что именно собирается он свирепо и утончённо ей отомстить? Неужели за обычную женскую строптивость необходимо мстить и яростно, и страшно?.. Но разве не стала она воспринимать его презренным холопом?.. Павел Петрович горделиво привык считать свою долгую жизнь и достойной, и славной. А нынче его пренебрежительно отвергает женщина, которую он – вопреки своему гневу на неё – продолжает невольно уважать! Неужели столь обидным хотелось ему увидеть закат своей жизни?.. А ведь честолюбивые люди за свои утраченные иллюзии мстят особенно люто… И вдруг почудилось ему, что если он теперь бесчеловечно и по-звериному хитро не отомстит Алёне, то обязательно – и очень скоро – умрёт от летального чувства своей ничтожности…
     А Тимофей, замиравший возле цветного оконного витража, не мог понять, зачем она упорно и  дерзновенно дразнит смертельно опасного гостя? Для чего она уничижительна с грозным Павлом Петровичем?.. Дворецкий уже чувствовал, что оскорблённый Бородин будет сурово мстить своей нарочито кичливой обидчице… Неужели она неосознанно ищет для себя палача, который вскоре казнит её за преступленье перед её мужем?.. Дворецкий лихорадочно, но трезво размышлял: «Ей обязательно нужно подстраховаться. Осторожность не бывает напрасной и вредной. Улещать надо Бородина, а не вздорно куражиться над ним. Умная дипломатия не создаёт новых врагов…»
     Неожиданно Серов услышал в себе остерегающее и хриплое ворчанье мистического зверя. Внутреннее существо мудро и назойливо предупреждало своего владельца о близкой беде. Но таинственный и прозорливый хищник внутри Серова внезапно потерял всякую власть над ним. И предчувствие смертельного коварства теперь вызывало у Серова отнюдь не тревогу, но болезненно страстное любопытство, ибо врождённый инстинкт самосохраненья был уже утрачен…  В полной неподвижности Серов мысленно прикинул, а хорошо ли будет для его славной писательской миссии, если завтра поутру он старательно вставит памятные фрагменты из нынешней застольной беседы в свой почти завершённый роман? Однако Серов не нашёл ясного ответа на этот вопрос…   
     А потом и сытых сотрапезников, и неподвижного дворецкого, и даже покорную, раболепную челядь охватило загадочное чувство: им непроизвольно и почти одновременно показалось, что они полностью утратили свою волю и теперь совершают поступки – а зачастую и размышляют!.. – под суровой опекой и грозным влияньем сверхъестественных, мистических сил. Мол, эти непостижные, оккультные силы гнездятся буквально во всём: и в мерцании богемских люстр, и в холодной мгле за окнами, и в бесшумном снегопаде…
     Серов медленно поднялся с тяжёлого стула и рассеянно приосанился; Алёна с явным интересом посмотрела на мужа. Теперь она уже не чувствовала злости на него. А этой ночью он будет совершенно счастлив! И почти весь завтрашний день окажется для Серова – по прихоти его жены – спокойным и на диво блаженным. Серов услышит от своей милой и вкрадчивой жены много искренней лести… А тщеславный дворецкий мучительно желает, чтобы его возлюбленная хозяйка брала у него в зеркальной галерее уроки колдовского искусства. Что ж, завтра хозяйка потрафит своему предупредительному  слуге. Около двух часов она будет себя вести с новоявленным педагогом, как примерная ученица: почтительно задавать вопросы, нежно заискивать перед своим наставником и ласково восторгаться его компетентностью. Ведь наитие упорно убеждало Алёну, что хитрый Тимофей с его религиозной общиной может оказаться для неё весьма полезным. Хотя уроки и сеансы дворецкого ей, наверное, уже не нужны, поскольку главные тайны внушений она сумела-таки постигнуть сама. Однако в таких делах чрезвычайно важны и мелочи, и нюансы, и детали. Вероятно, что дворецкий поведает на уроке о неизвестных ей приёмах…
     И она умильно поглядела на дворецкого, и он сладострастно поверил, что его урок прилежной хозяйке завтра непременно состоится. И решил Тимофей тщательно подготовиться к ответственному занятию…
     А Бородину внезапно стало интересно: сохранит ли Алёна, оказавшись очаровательной и богатой вдовой, замечательный роман своего мёртвого мужа?.. В скорой кончине владельца усадьбы гость уже не сомневался… И Бородин злорадно решил, что если Алёна в припадке болезненной зависти уничтожит изумительный роман или дерзко присвоит самой себе авторство литературного перла, то она непременно и быстро сойдёт с ума… А если Алёна после смерти мужа вдруг откажется – из мнимого благородства – от этих кощунственных поступков, то проживёт она удивительно долго, но обязательно будет постоянно и мучительно презирать самоё себя…
     Вслед за Серовым безмолвно поднялись со стульев и его сотрапезники. Дворецкий и строго вышколенные слуги остались бессловесны и неподвижны. Затем Серов без всяких мыслей медленно покинул столовую через парадную дверь; за мужем удалилась и довольная собой Алёна. Нахмуренный Бородин быстро переглянулся с приятно озабоченным Тимофеем и, посмотрев на лакейскую шеренгу, заспешил прочь…
     Дворецкий рассеянно и плавно шевельнул правой рукой, и усердная челядь принялась шустро, но совершенно беззвучно убирать со стола посуду…

7

     Павел Петрович – неожиданно для самого себя – торопливо направился в тёмную зеркальную галерею. Он решил не включать в галерее электрическое освещенье, и теперь он бесшумно бродил в почти непроницаемой и свежей мгле. Вскоре он изумился тому, что ему чрезвычайно уютно здесь. Порой он пристально взирал в слабо мерцающие окна… Снегопад уже прекратился, и в небесах появились россыпи звёзд и месяц. А Павел Петрович внезапно и ярко вообразил самого себя вечно блуждающим и неприкаянным призраком из кошмарных легенд о вурдалаках. И было ему удивительно приятно, хотя и жутко не чувствовать себя человеком…
     Вскоре Павлу Петровичу почудилось, что он обречён вечно метаться и сновать по здешним комнатам, каморам, подвалам и коридорам. Живые люди будут по ночам в необоримом страхе шарахаться от его млечно-прозрачных очертаний! А он будет постоянно испытывать неодолимую и безмерную тоску. Но взамен он получит от грозной бездны поразительный пророческий дар.
     И вдруг Павел Петрович ощутил самого себя на диво проницательным. А затем ему сладостно подумалось о том, что он уже отомстил Алёне. Наитие нежно и настырно внушало ему, что сегодня он искусно заразил её мучительной жаждой самоистребленья. Оставалось только дождаться, когда эта духовная жажда будет Алёной утолена…
     А дворецкий в своей служебной комнате нервно листал при свете причудливой настольной лампы собственную рукопись в пухлой конторской тетради. На тяжёлом и лакированном столе возле старой лампы тускло мерцала початая бутылка с холодной минеральной водой и аляповатой грузинской этикеткой. Обитатель просторной и тёплой комнаты иногда прихлёбывал слабо газированную воду прямо из горлышка высокой стеклянной бутылки. Берёзовый антикварный стул часто, но тихо поскрипывал под ёрзающим телом дворецкого, который радостно размышлял о непреходящей ценности своего рукописного труда.
     Внезапно довольному Тимофею подумалось о том, что ему не следует – при любых обстоятельствах – отдавать свою рукопись Алёне даже на короткое время. Иначе он сразу покажется своей госпоже совершенно ненужным и, значит, быстро утратит на неё всякое влиянье…   
     А потом Тимофей горделиво и умилённо вчитывался в отточенные строчки своего текста, восхищаясь им всё более…   
     Вскоре все домашние слуги – согласно их суточному распорядку – бесшумно легли спать в своих чистых подвальных каморках. Но бдительные и крепкие сторожа в меховых сапогах, в овчинных тулупах и в шапках из волчьих шкур не смели – даже на миг – задремать у заснеженных ворот…      

8

     Алёна в серебристо-сумрачном будуаре надела на обнажённое тело чёрный кружевной пеньюар из китайского натурального шёлка; обулась она в мягкие и ворсистые тапочки телесного цвета. На её домашних тапочках слегка курчавилась мелкая бахрома. Длинные волосы Алёны были тщательно расчёсаны и густо падали на её плечи и спину. Безупречный ночной макияж был уже нанесён на её лицо; в своих глазах она заметила признаки экзальтации… 
     Эксклюзивный и короткий пеньюар был куплен ещё покойной основательницей усадьбы за большую сумму в иностранной валюте; Алёна облачилась в него впервые… Прохладные и тонкие кружева нежили её тело, и было ей даже слегка щекотно. Она зловеще вертелась перед высоким настенным зеркалом и восторженно собой любовалась. Затем она медленно и плавно уселась на удобный пружинный пуфик возле резного антикварного трюмо.
     И вдруг она ошеломлённо и радостно замерла, увидев в зеркале, как исказилось её лицо… Сейчас её нервное и возбуждённое лицо казалось ей совершенно чужим, но таинственным и прекрасным... явственно выражавшим прелестью своих очертаний почти неземную мудрость… сладострастно и нежно влекущим!.. И Алёне подумалось о том, что Провидением ей дано самозабвенно и искренне любить только женщину… и лишь такую, которая неотличимо похожа на неё самоё… Вскоре ей померещилось, что её стильный будуар наполнили незримые, но приятно чувственные лучи из небесной бездны… А затем дурманно почудилось ей, что она обрела неотразимое и грозное очарование Смерти…
     И Алёне поверилось, что именно ею была бы неотвратимая Смерть, если бы обладала человеческой плотью…
     Восхищённая собой Алёна вдруг ощутила себя всесильной… Скоро по её прихоти умертвит себя боевой генерал… А строптивый дворецкий непременно расстанется со своей таинственной рукописью, которую намерена получить его госпожа…
     Наконец Алёна собралась к мужу… Апартаменты хозяина усадьбы были расположены рядом с покоями его жены… Серов – из самоуверенности – никогда не запирался изнутри.
Дескать, без его разрешенья никто не посмеет к нему нагрянуть… Он порой и сам иронично удивлялся тому, сколь быстро приобрёл он барские замашки…
     Серов после ужина ещё не удосужился сменить одежду. В своей гостиной, освещённой старинной напольной лампой, он перечитывал, сидя на диване, мучительную повесть Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича». Этот ветхий и пухлый томик с повестями гениального графа, преданного церковной анафеме, был издан ещё в царскую эпоху…
     Сейчас Вадиму Ильичу казалось, что он пишет не хуже, чем Лев Толстой. Чрезмерно длинные, сложные и порой неуклюжие фразы Льва Толстого вызывали теперь у Серова снисходительную улыбку. Серов уже окончательно поверил в то, что его имя и писательские труды достойны навеки остаться в истории мировой литературы.
     Но внезапно Серов сообразил, что он дожидается прихода своей жены, не сомневаясь в её скором и крайне напряжённом для обоих визите. Несомненно, что она снова начнёт – и уже совершенно откровенно – внушать своему супругу влеченье к добровольной кончине… Отныне он уже не питал иллюзий о потаённых намереньях своей жены… А вскоре Серов интуитивно постиг, что Алёна изощрённо и сурово мстит ему за её превращенье в подобие другой женщины. Но эта неприятная ему догадка почти сразу исчезла из его памяти… 
     А затем он увидел, как Алена, порывисто войдя к нему, притворила за собой дверь в его покои. Жена проворно встала перед ним, и он слегка поёрзал на диване. Теперь она вела себя совершенно естественно, и мужу не удалось у неё заметить ни рисовки, ни эффектных поз. Хотя ему – вопреки его безупречному вкусу – вдруг сильно захотелось, чтобы именно сейчас в её поведении проявился дешёвый театральный надрыв… 
     «Если бы у смерти было женское тело, – подумалось Серову, – то она оказалась бы точно такой же, как моя жена…»
     И Алена внимательно посмотрела на мужа…
     «В сущности, – спокойно и обречённо размышлял он, – уничтожить меня могли бы довольно давно… либо на войне, либо на одной из секретных операций. Однако меня хранил мой мистический зверь. А теперь он больше не хочет оберегать меня. И поэтому я скоро умру… Но я не боюсь. Свой роман я уже дописал. Я скину его в паутину Интернета. Авось, моя книга не затеряется в мировой сети… хотя шансы невелики… Своеобразная гусарская рулетка… А суетливая слава будет мне не в радость…»    
     И он приязненно посмотрел на свою жену, и она почувствовала себя всемогущий. Она уже не сомневалась, что его добровольная смерть близка. И Алёна приготовилась к беззвучному психическому ритуалу, который с недавних пор стал для неё обычным. Во время её сокровенного шаманства она отдавала своему подсознанию мысленный и чёткий приказ: «Пусть моё тело ведёт себя таким образом, чтобы обязательно склонить моего мужа к отважному и скорому самоубийству». Затем она отключала своё сознание, и сразу поступки, жесты и фразы холёного тела Алёны обретали нужную для её губительной цели безупречность.
     Но вдруг Алёне почудилось, что в её изнеженном теле недовольно и нервно заурчала её новая ипостась: «волшебная кошка». И Алёна быстро решила, что волшебная кошка получает порочное удовольствие от смертельной и сложной игры с неподражаемым  Серовым и теперь безмерно желает продлить своё извращенное блаженство. Да и сама Алёна неожиданно и страстно захотела немного отсрочить окончанье своей жестокой забавы с собственным супругом. И шаманский, психический ритуал был на короткое время отменён; Алёна полагала, что она остаётся в нормальном состоянии.
     Однако она не понимала, что её подсознание уже неотвратимо нацелено на убийство Серова и теперь способно действовать без всяких приказов, полученных от её рассудка. Собственное подсознание, – заряженное на умерщвленье, – создало для неё полную иллюзию нормальности, поскольку сочло такое состояние Алёны наиболее полезным для быстрого достиженья намеченных целей. Она уже стала рабыней своих болезненно ярких мечтаний…
     А потом ей непроизвольно подумалось:
     «Начинается новая фаза, очередной этап в моей интермедии. В моём организме уже бушуют процессы, которые нельзя прервать...»               
     Но через мгновенье эти ясные мысли были начисто ею забыты...
     Вскоре она медленно подошла к окну и угрюмо посмотрела на заснеженный двор, который был – розовато и тускло – освещён причудливым и стильным фонарём; окрестные горы скрывала непроглядная тьма. Алёну заворожила мглистая бездна. И вдруг Серов спокойно и хрипловато произнёс:
     - В тёмные очертанья гораздо интересней смотреть, нежели в озарённые, светлые дали. А безграничная мгла притягивает и волнует…
     - Да, – учтиво согласилась Алёна, оставаясь почти неподвижной, – кромешная тьма будоражит и влечёт. Она чрезвычайно таинственна…    
     Он иронично усмехнулся и молвил:   
     - В темноте можно ярко вообразить то, чего наяву не существует и в помине. Но разве иллюзии не способны активно воздействовать на реальность?.. Ведь каждому человеку от природы дано погружаться в воображаемый мир, как в болотную трясину или вонючую топь… Особенно, если чересчур стараешься, как ты в последние дни…
     Она порывисто повернулась к нему и вежливо спросила:
     - А почему ты решил, что я излишне усердна? И чего именно я хочу, по-твоему, достичь? 
     Он печально улыбнулся и сказал:
     - Неужели ты полагаешь, что мне трудно догадаться?.. Из тебя удивительно быстро улетучились добрые и чуткие свойства. Они исчезали по мере завершенья моего романа. И отныне тебя окружает аура… обворожительная и злая… Она теперь ласкает меня, как душистая туалетная вода после утреннего бритья. Твои незримые, но искусительно-приятные лучи порой дурманят мой рассудок. А смертельная бездна начинает мерещиться и желанной, и сладострастно нежной... 
     Алёна внезапно ощутила, что она сейчас готова победно и радостно ухмыльнуться. Но она привычным усилием воли сдержала себя. Только губы у неё слегка вздрогнули. А затем она отозвалась:
     - Галлюцинациям подвержены многие вдохновенные творцы. Но только избранным гениям дано превратить свои таинственные виденья в неповторимые и вечные шедевры…
     Она ожидала от него ответной реплики, но он молчал. И вскоре Алёна искренне и томно продолжила:   
     - Ты сейчас восхитительно и точно описал свои впечатленья. Чувствуется безупречное мастерство большого писателя…
     И он спокойно её прервал:
     - А всё уже в прошлом. Мой роман почти завершён. И мне теперь безразлично: сберегу ли я своё литературное дарованье или нет. 
     - Но почему? – вкрадчиво и мягко спросила она. – Откуда взялась твоя странная индифферентность? Разве ты не собираешься начать новую книгу?
     И Серов отрешённо признался:
     - Я больше не буду сочинять. Мой заветный роман испепелил мою душу. Мне невыносимо скучно здесь. Ведь я знаю, с кем именно повстречаюсь я в загробной жизни. С моим чёрным котёнком Тишкой! Я снова буду в серебристой миске подавать ему кошачьи деликатесы. А после лакомства он сладко и нежно мурлычет…
     Она с явным и болезненным любопытством созерцала отстранённое лицо своего мужа и уже не сомневалась, что он чрезвычайно близок к самоубийству. Но Серов неожиданно встрепенулся и трезво сказал:
     - Я, конечно, постиг, что весь этот губительный для меня морок внушаешь мне именно ты. После каждой встречи с тобою мистическая назойливость моих летальных чувств и мыслей возрастает неумолимо и споро. С изумительным искусством ты внушаешь мне необоримую тягу к смерти. И я превращаюсь в иррациональное существо. Однако не стремлюсь я преодолеть все эти наважденья… А ты – умница! Ты изощрённо используешь тайные приёмы колдунов… Наверное, тороватый дворецкий уже научил тебя, как превращать свободных людей в безропотных и верных рабов; психологические опыты он издавна ставит на усадебных слугах… Но и сама ты упорно и вдохновенно трудилась... И, наконец, тебя озарило свыше!.. А мне теперь интересно: зачем?.. Ведь такие опасные истины всегда открываются человеку с точно определённой целью…
     И Алёна не смогла скрыть от мужа своё внезапное и таинственное смущенье. Она не знала, против кого и зачем будет она применять свою способность к губительным внушеньям после скорой смерти Серова. Неожиданно Алёна вообразила самоё себя согбенной и беспощадной старухой-каргой с завистливым и угрюмым взором. А вскоре ей подумалось:
     «Мой смертоносный дар вовеки не исчезнет из моего тела. Он будет настырно требовать, чтобы его постоянно ублажали… Ведь любой талант всегда домогается своей реализации… Возможно, у меня появится неодолимая мания…»
     Алёна непроизвольно потупилась, а затем, втайне устрашённая собою, спросила: 
     - И кто же определил мою жизненную цель?
     Внезапно Алёна беспокойно приблизилась к мужу, и он хмуро ответил:
     - Всемогущий Господь не наделяет людей столь окаянным свойством.
     - Наверное, Дьявол... – внятным и тревожным шёпотом предположила она, усаживаясь на диване слева от мужа… После короткого молчанья Серов откровенно и хрипловато произнёс: 
     - А почему ты решила, что твоя проблема упирается именно в Бога или в Сатану? Совсем недавно ты была менее эгоистичной и высокомерной, а, значит, более прозорливой. Твоя необычайная проницательность быстро заворожила меня. Но теперь ты ошиблась… Высшие оккультные силы не имеют отношения к тебе. Теперь тобою управляет моя пророческая книга!.. Тебе мучительно хочется стать её автором, но тебе стыдно признаться в этом даже самой себе… И ты бессознательно себе лжёшь!.. Конечно, я по своей извращённой прихоти превратил тебя в совершенно другую – уже погребённую – женщину, но вовсе не за потерю твоей изначальной, природной личности ты стремишься довести меня до смертного греха самоубийства… Ты дерзко возмечтала стать искусным и вдохновенным Творцом… И даже твоё корыстное преступленье должно оказаться уникально изощрённым шедевром… и полностью безопасным лично для тебя… 
     И предельно униженная Алёна, понимая с тоской и обидой, что Серов теперь  совершенно прав, невольно и покаянно склонила голову.
     Однако после короткого обоюдного молчанья Алёна – в попытке духовно воспрянуть – нервно, но скромно пролепетала:
     - А разве я не была полезна в твоей литературной работе? Я стала твоей Музой и ревностно поощряла тебя. 
     - Да, – с вежливой иронией согласился он, – и редактором, и погонщиком ты оказалась квалифицированным и даже отменным.
     - Сердечное спасибо, что ты сейчас объективно и честно признал мой существенный вклад… в рождение литературного перла, – благодарно и двусмысленно проворковала она и медленно откинулась на спинку дивана. 
    А муж после неопределённой улыбки молвил:
     - Но две последние части романа я сочинял уже без твоих компетентных инструкций. Ты не прочла эти воистину бесподобные строки, ибо я нарочно их не давал тебе для ознакомленья. Написались они удивительно быстро. И в них – кульминация и катарсис!
     Она удручённо и вызывающе отозвалась: 
     - Я заметила, конечно, что в последнее время ты уже не нуждался в моих советах. Но ты, наверное, всё-таки зря спрятал от меня эти страницы... Разве я теперь не обладаю правом на жгучую обиду?.. Мне безмерно досадно… Я оскорблена…   
     И вдруг Алёну сильно покоробила его снисходительная и мимолётная улыбка. А он бесстрастным тоном сообщил:
     - Последние две части моего романа несказанно преобразили меня. С гордостью я поразился своему писательскому мастерству. Но всё уже в прошлом. Я теперь другой. А моя напрасная попытка взбрыкнуть больше не повторится... Однако ты – молодец! Внушаешь ты великолепно. Именно твои искусные внушенья и пособили мне написать заключительный – и чудесный!.. – вариант эпилога моей книги. Но я больше не верю, что в наше отчаянное время литературный шедевр может оказаться полезным. Гениальность нынче развращает… – На мгновенье он замолк, а затем негромко и расслабленно продолжил: – Скоро я погружу свой роман в необъятные дебри Интернета. И если моя книга там навечно затеряется или пропадёт, то, значит, – такова судьба!.. Отныне слава мне не нужна, да и жизнь, в сущности, тоже… Таков окончательный результат двух последних частей моего произведенья…   
     Она искоса посмотрела на мужа, а он почти сразу угадал и ворчливо подтвердил её потаённые мысли:
     - Действительно, публикация в Интернете оригинального романа под моей фамилией неопровержимо докажет мои авторские права… и тебе будет достаточно трудно их присвоить... Ничего в русской литературе тебе не обломится на халяву… Невозможно похитить чужие таланты…
     И вдруг она почувствовала себя беспредельно циничной; ей даже не верилось, что именно она изрекает столь бесстыдные фразы:
     - Своим гадким, отвратительным наитием ты всё-таки постиг мою тайную сущность! Мои заветные намеренья известны тебе… Да, я почти до колик мечтаю стать автором твоего романа! Да, я мысленно тебя обвиняю в том, что ты извращённо исковеркал мою природную натуру и замызгал мою душу! Да, мне нужен предлог – пусть и надуманный – для моей безжалостной подлости… однако под личиной праведного мщенья! Да, я – непомерно тщеславна!.. И меня теперь гложет припадочная зависть… А мои мысли запачканы донельзя…   
     Он удивлённо и радостно спросил:
     - Неужели моя крамольно искренняя книга настолько хороша, чтобы возбудить столь оголтелые страсти?
     И Алёна с ненавистью и восхищеньем сказала:      
     - Мне теперь невольно верится, что твоя бесподобная книга заставит меня до конца постигнуть самоё себя!.. Эта странная вера меня наркотически будоражит, но одновременно и страшит. А после прочтенья каждой страницы эта вера крепнет… Ты чересчур глубоко проник в человеческую сущность. А такое излишество нормальным людям отвратительно, хотя и восхищает меня!.. Истолкованье твоего романа позволяет убедительно оправдать любую подлость… А твои отточенные фразы помогают всё в человечестве понять, но, значит, и простить буквально всё… Твои строки несравненно поэтичны, и ханжеская назидательность отсутствует в них… Слова подобраны, как драгоценные бусинки на монисте… Будто ясным погожим вечером созерцаешь прозрачную и тихую осень. Но внезапно подул холодный ветер, и зашуршали палые листья на аллеях старого парка… Волшебное зрелище! Глаз нельзя оторвать! И уже не забыть вовеки… А можно, понимая свою натуру до самого дна, простить себе любую гадкую жестокость!.. Умилительно и жутко…
     Алёна вдруг поперхнулась словами, но уже через мгновенье жёстко осведомилась:
     - Неужели ты полагаешь, что ты сумел бы написать столь великолепную книгу без моей самоотверженной помощи?   
     И он задумчиво ответил:
     - Ты, действительно, мне помогала. Но я не знаю, каким получилось бы моё произведенье, если бы я сочинял без твоего вмешательства. Последние две части я написал без тебя. И эти страницы воистину поразительны… сверх моих ожиданий… 
     Она интимно, заинтересованно и нервно прошептала ему на ушко:
     - И каким именно у тебя оказался эпилог? 
     И Серов серьёзно и добросовестно попытался ей объяснить:   
     - В окончании своей книги я честно написал о грозных и неизбежных последствиях нашей моральной неготовности к заповедным истинам, которые по прихоти судьбы преждевременно нам открылись. Огромное могущество не редко бывает и сокровенной карой Господней…      
     Но Алёна досадливо отмахнулась:
     - Такого случиться не может… 
     Он искоса посмотрел на её безупречно красивый профиль и с растущей умиротворённостью подумал:
     «У моей странной жены появилось грозное сочетанье редкого ума и утончённой внешней прелести. В своё сознанье Алёна напихала много лишнего. Она стала взрывоопасным и ядовитым коктейлем… Она неотличима от моей сестры…»
     А вскоре он на мгновенье удивился тому, что он обрёл, наконец, полное спокойствие. Затем он решил внимательно вслушаться в самого себя, и почти сразу он заметил, что не испытывает к жене совершенно никаких чувств. У него больше не осталось по отношению к ней ни гнева, ни раздражения, ни даже легчайшей грусти. Серов теперь чувствовал в себе только отрешённый покой… Внезапно ему ярко вспомнились его недавние, – но полностью им забытые, – сновиденья о безмерно сладостной загробной жизни. А потом ему почудилось, что райские кущи вовсе не приснились ему, но он реально в них побывал в изменённом состоянии разума… Неожиданно для себя Серов почувствовал своё спокойное превосходство над остальным человечеством, поскольку именно сейчас он окончательно и твёрдо уверился в том, что душа непременно остаётся живою даже после полного исчезновенья собственной телесной оболочки, а вот прочие люди – пусть и бессознательно – ещё мучаются сомненьями относительно бессмертия душ. Отныне Серов постоянно чувствовал невольное высокомерие, которое обязательно возникает в плотном окружении нищих и бесприютных бродяг у каждого богатого и хорошо устроенного в жизни человека. Довольный Серов больше не сомневался в том, что его таинственной и одинокой душе – после его скорой телесной смерти – уже обеспечено уютное и сказочно красивое место в потустороннем райском бытии. А вот знакомые Серова – в наказанье за свои пакости, грехи и подвохи – лишены полной уверенности в столь же благоприятном для их собственных душ результате.
     Теперь Серов ощущал в себе совершенную безмятежность, которую он считал достойной только высшего существа. Человеческую суету он уже воспринимал, как греховный вздор. А потом у Серова появилась необъяснимая уверенность в том, что его подсознание уже предвидит все роковые перипетии дальнейшей судьбы Алёны, и эти потаённые сведения могут – по желанью новоявленного пророка – легко проникнуть в его рассудок. И Алёна тревожно почувствовала новое состояние души своего мужа…
     А он неторопливо поднялся с дивана и медленно прошёлся перед женой; лицо Серова сейчас воспринималось ею загадочным и просветлённым. И ей поверилось, что отныне ему известно совершенно недоступное ей… И вдруг ей подумалось о том, что фактически он уже мёртв, но по таинственным причинам он ещё блуждает по земным тропам. А затем она поняла, что невольно завидует ему.
     Зависть Алёны вызвали те новые и необычные свойства, которые появились у мужа намедни, после завершенья его книги. Именно эти свойства и побудили Алёну верить, что её муж превратился в высшее существо. А он пристально и спокойно взирал на неё, и чудилось ей, что он, подобно могильному вурдалаку, вытягивает из неё жизненные силы…
     Наконец, она попросила:
     - Не смотри на меня столь… испытующе….
     Он вежливо и безразлично отвёл от неё взор и неспешно приблизился к окну. Алёне вдруг очень захотелось, чтобы её муж начал сутулиться, но он оставался прям. Он смотрел в окно и молчал…
     И она заговорила первой:
     - Ты отныне совсем другой… Я перестала тебя узнавать. Ты преобразился и теперь непонятен мне… А сейчас мне поверилось, что вдруг открылись тебе роковые и судьбоносные тайны, которые тебя сделали иным…         
     Он снисходительно поинтересовался:
     - Желаешь ли ты узнать эти опасные и жгучие тайны?
     Она не захотела лукавить и нервозно пробормотала:
     - Конечно…
     И Серов отозвался с неподвижным лицом:
     - Но с такими познаньями долго не живут. А я мечтаю, чтобы твою длинную жизнь прервала только полная дряхлость. Если я всё поведаю тебе, то я намного сокращу твоё бытие.
     И Алёна с большим удивленьем услышала в собственной просьбе интонации подобострастной мольбы:
     - Пожалуйста, открой мне всё без проволочек и изъятий! Не огорчай меня напоследок. А я взамен поведаю тебе, что из подсознания тебя мучает и томит.   
     Он шевельнул правой бровью и с гримасой безразличия полюбопытствовал: 
     - И что же именно?
     Алёна со скрытым злорадством произнесла:
     - Ты ещё не окончательно превратился в новое существо. Старые свойства доселе не исчезли в тебе. И сейчас в твой затуманенный рассудок рвётся вопрос: «Надо ли мне сохранить для человечества и вечности написанный мною роман, если отнюдь не я буду числиться автором своей вдохновенной книги?..»   
     Он заразительно, хотя и тихо рассмеялся, но даже намёк на веселье не проявился на его лице. Алёна нервно, но заторможено усмехнулась, а потом ей почудилось, что её муж, замерший у окна, стал бесплотным. Дескать, если она сейчас быстро и решительно ткнёт ему в грудь указательным перстом, то легко пронзит своего супруга насквозь. Но эта иллюзия длилась всего мгновенье…
     «У моего мужа больше не осталось чувств…» – озадаченно подумала Алёна.   
     Неожиданно он сказал: 
     - Конечно, мне не хотелось бы навсегда отказаться от моих неотъемлемых и законных прав на плоды собственного труда. Однако я не намерен уничтожать свою книгу… Ты непременно получишь от меня всё, что хочешь. Даже юридическое авторство на мой нетленный роман... Оцени мою щедрость!.. Но я теперь не понимаю: зачем тебе такая жизнь? Ты поневоле стала моей извращённо любимой сестрой. Неужели желаешь ты превратиться ещё и в меня?
     Тело Алёны непроизвольно и почти судорожно напряглось, однако она принудила себя задиристо ответить:
     - Не надо меня поучать! Ты сильно опоздал со своими назиданьями. И ты больше не отличаешь меня от собственной сестры. А та была прирождённой хищницей и неумолимой, отъявленной стервой… Хотя умела быть и бесконечно нежной!.. Она не была податливой и с тобою обошлась бы ничуть не лучше, нежели я. Но ты сам захотел моего преображенья…
     - Я, конечно, виноват перед тобою, – спокойно признался он, – и ты, безусловно, заслужила щедрую компенсацию… Но ещё пару недель назад я бы столь покладистым не оказался… А теперь хапай и забирай всё, что можешь…
     - Но что же именно случилось с тобою?.. – встревожено и пытливо спросила она.
     И Серов бесстрастно молвил:   
     - Мой заветный роман – даже без двух последних частей – можно считать вполне завершённым. Но итоговые части безмерно важны для меня. Они совершенно преобразили мою книгу. Ты ещё не прочитала их, поскольку тебе доселе не досталась их копия… Но ты не получишь драгоценный экземпляр от меня. Под шифром и цифровым паролем я скину своё произведение в Интернет. Если тебе сильно приспичит – всё ищи там…
     - Ты сильно переменился, – растерянно пробормотала она и встревожено потупилась.
     А он возле окна порывисто шевельнулся и заявил:
     - Если тебе приятно верить, что именно ты – причина необратимых изменений во мне, то, пожалуйста, верь. Ты успешно и сильно повлияла на меня. Вернее, на мистического зверя, который обитает во мне. Внутреннему зверю уже опостылела жизнь, и я не собираюсь трусливо противиться ему. Теперь-то я понимаю, что моя нынешняя личность отчасти сформирована тобою. Эффективность твоих внушений оказалась выше всяких похвал. Радуйся и ликуй!
     Она совсем не ожидала фраз, которые негромко, но внятно вырвались из неё:   
     - Наша беседа полна намёками, но совершенно пуста. Наши изреченья чересчур утончённы, и, значит, они – не более чем болтовня. Есть в русском языке такое словечко: «Трындеть». А мне сейчас необходимо твёрдое ручательство… Давай прекратим взаимную тарабарщину…
     Он осанисто и плавно приблизился к ней и безмятежно уточнил:
     - Неужели ты сейчас потребуешь от меня чётких гарантий… или моей нерушимой присяги?..
     И Алёна изумилась собственному бесстыдству…
     - Да, – подтвердила она и нервно содрогнулась, – мне необходима полная ясность… И мне будет очень больно считать тебя пошлой базарной балаболкой…
     Он с иронией произнёс:
     - Но желанья – особенно безнравственные – крайне редко остаются без последствий. Они часто и коварно приносят ядовитые плоды для человеческих душ…
     - А я вовсе не труслива, – убеждённо, язвительно и веско проговорила она, – и я согласна претерпеть самую лютую кару. Но я, конечно, желаю, чтобы возмездие для меня было только моральным. Заключение в тюрьме или лагерная зона – больше не мой удел. – И Алёна хмуро и брезгливо поморщилась, а затем вполне серьёзно предложила: – Давай без проволочек поставим на мне изощрённый психологический опыт о последствиях твоего самоубийства. Но с моим совершенно бесспорным алиби…
     Серов аккуратно и бесшумно уселся на диван рядом с нею и тихо сообщил:
     - На службе я искалечил и убил довольно много людей, а ведь справедливость была несовместима с моей секретной работой. Иногда я искренне уважал свою очередную жертву. Ведь наши отважные враги были патриотами, как и я… Совесть не терзала меня, пока я оставался солдатом, выполняющим свою жестокую миссию. Но я более – не воин… Я от праздности сделался писателем, и личность моя стремительно и радикально изменилась. А быстрая перемена личности очень опасна для рассудка… Тебе будет полезно на досуге поразмыслить об этом… Нужно покумекать и прикинуть… 
     Затем он искоса посмотрел на её неподвижное лицо и хрипловато присовокупил:
     - Я теперь твёрдо уверен, что не только твои упорные и беспрерывные внушенья оказались причиной летальных метаморфоз во мне.
     И внутренне она ликующе всколыхнулась…
     «Нет, драгоценный муженёк, – довольно подумала она, – именно мои адресные, искусные и регулярные внушенья довели тебя да этого психического состоянья…»
     И вдруг её снова обуяла высокомерная гордыня, и Алёна принялась мысленно обзывать своего мужа инфузорией, бациллой, микробом и вирусом. Себя же она радостно и спесиво воспринимала непререкаемой хозяйкой людских судеб. Дескать, её несгибаемая и закалённая воля способна принудить любого человека к добровольной смерти...
     Однако вскоре у Алёны зародилось гнетущее и смутно непонятное чувство, а потом болезненно ей почудилось, что её неизлечимо заразили микроскопические живые вредители… И вдруг ей снова – и мучительно!.. – захотелось любовной близости с мужем. Близкая кончина Серова пикантно дразнила извращённую чувственность его жены… И, наконец, Алёна необычайно ярко вспомнила свою интимную близость с умирающей сестрой собственного мужа… 
     Сестра Серова – вопреки своей хворости – оставалась очаровательной до конца жизни. За сбереженье своей редкой прелести умирающая барыня заплатила врачам отчаянно щедро. Хотя храбрая пациентка великолепно знала, что её каприз, сохраняющий ей красоту и бодрость, приближает кончину с необычайной быстротой.
     Внезапно Алёна потрясённо осознала то, что она доселе любит своего мужа. Ведь она даже теперь искренне и восхищённо любила его, хотя мастерски побуждала его совершить самоубийство. Однако ясное пониманье своей безмерной и скорбной любви совсем не повлияло на страстное хотенье Алёны увидеть своего мужа мёртвым… Но разве нельзя допустить, что она всё-таки обманулась?.. И вдруг её загадочная ипостась – волшебная кошка – вкрадчиво промурлыкала из телесного нутра: «Ты не ошиблась, ибо с верной любовью к мужу ты всё-таки уповаешь на его смерть…»
     А затем Алёна решила, что её будущее горе – после добровольной кончины мужа – окажется непрерывным и безутешным. И было ей приятно думать о своих грядущих душевных муках; она сладостно предвкушала своё слёзное раскаянье… Наконец, вздумалось Алёне доверительно поговорить с мужем о своём странном психическом состоянии…
     - Знаешь, – вкрадчиво и нежно произнесла она, касаясь длинными ногтями его левого локтя, – совсем неожиданно – вопреки внушеньям тебе чудовищной тяги к смерти – я полюбила тебя ещё более страстно… – И внезапно голос Алёны стал умоляющим и льстивым: – Пожалуйста, напоследок… накануне бесконечной разлуки… Иначе я буду тужить…
     Но Серов порывисто отдёрнул руку, и жена возбуждённо заметила, как он содрогнулся; вскоре на лице мужа проявилось брезгливое, но уже спокойное отвращенье. Неподвижная Алёна внутренне будоражилась всё сильнее. Теперь ей отчаянно хотелось услышать от своего хорошо воспитанного супруга яростные проклятья и грубую нецензурную брань. Но муж по-прежнему оставался корректен и сдержан. И вскоре она завистливо решила, что он перед своей скорой кончиной обрёл запредельную, инфернальную мудрость…
     После обоюдного молчанья он отстранённо сказал:
     - Ты сумела по уровню и мощи своего эгоизма превзойти даже мою сестру. И теперь захотела ты извращённо упиться последними часами моей здешней жизни. О, наитием я понимаю тебя… Ведь наши утехи и забавы с человеком, который вскоре исчезнет по нашей воле, – несравненны… Однако… неужели именно я превратил тебя в бесподобное чудовище?..
     И она проговорила со смутным ощущеньем, что она лжёт:
     - Именно ты один исковеркал меня… больше здесь проказничать некому…
     Он утомлённо и медленно потёр пальцами виски, а затем уведомил её: 
     - А мне понравились твои новые свойства, поскольку они свирепо отомстят за меня. Хотя я доселе тебя люблю… даже вопреки твоей потрясающей мерзости…
     Алёна непроизвольно и с тайным сожалением вздохнула, однако через мгновенье она спросила с нарочитой иронией:
     - И каким же способом новые свойства, обретённые намедни мною, отомстят за тебя?
     И Серов с гримасой безразличия молвил:
     - Ты обладаешь богатой внутренней жизнью и, наблюдая за нею, получаешь утончённое – хотя порой и горестное – блаженство. Но после моей смерти ты быстро отупеешь и напрочь позабудешь своё прежний духовный мир. Ты начнёшь неимоверно страдать от чувства собственной примитивности. Однако нынешняя сложность натуры уже не вернётся к тебе. А смутная память о нынешнем блаженстве будет постоянно тебя томить и мучить. Ты попытаешь понять причину своих страданий, но истину не постигнешь… Твоя память не запечатлеет эти мои слова…
     И жена не усомнилась в том, что его грозные фразы будут начисто – и довольно скоро – позабыты ею. Но пока она отлично помнила их, и её болезненная страсть – уже совершенно безнадёжная – стремительно возрастала. Но Алёна теперь ясно осознавала и полную безнадёжность своей страсти, и невозвратную потерю власти над мужем. И вдруг почудилось ей, что духовно он уже очутился за гранью земной жизни, и шало захотелось Алёне самой оказаться в таком же психическом состоянии… «Он уже мёртвый, – неожиданно подумалось ей, – и, значит, в беседе с ним допустимо полное бесстыдство. Мне нужно поскорее отшвырнуть нашу постылую учтивость».
     И Алёна с полнейшей – и неописуемо блаженной – откровенностью заявила: 
     - Я прозрачно намекнула тебе, что я желаю – напоследок!.. – супружеской близости с тобою. Но ты, вероятно, меня не понял, и поэтому я предлагаю тебе прямо, без вежливых и глупых околичностей: давай мы бурно проведём эту ночь вместе. Долой наши земные условности…   
     С непроницаемым лицом он полюбопытствовал:
     - Разве ты не боишься, что я после нашей любовной ночи раздумаю умирать?
     Сначала она с ответом явно колебалась, но потом вкрадчиво предположила: 
     - Пожалуй, ты не изменишь своих намерений. Но последняя близость со мною несказанно тебя усладит. Хоть и желаешь ты сурово отомстить за внушённое тебе стремление к смерти…   
     И невозмутимо он изрёк:
     - Я сильно обижен тобою, но мистическим наитием я постиг, что ты сама отомстишь себе. И отомстишь себе именно за меня… И хотя я бесконечно – и доселе!.. – люблю тебя, но я решительно отказываюсь от нашей последней близости. Я сохранил свободу воли, я не превратился в твоего безропотного раба, и теперь я хочу, чтобы ты знала об этом. Я могу – при желании – противиться тебе... быть с тобою строптивым… 
     И она невольно поверила в его свободу воли, а затем после обоюдного молчанья Алёна смущённо и жалобно попросила:
     - Пожалуйста, напоследок объясни мне: почему я мучительно желаю твоей смерти, хотя я беззаветно тебя люблю? Окажи мне милость, растолкуй…
     Однако Серов не сразу постиг, что именно ей ответить, и почувствовал себя слегка растерянным. Но потом в помощь ему тягуче и ласково забурчал его внутренний мистический зверь, и почти сразу в сознании Серова начали складываться ясные и чёткие фразы. Он размеренно говорил, будто под внятную, хотя и беззвучную диктовку:   
     - В тебе с раннего детства клокочет неуёмное и больное желанье обрести, наконец, безраздельную власть. И ты – для утоленья своего патологического властолюбия – готова на абсолютное рабство… на своё совершенно самозабвенное – хотя и внешне пристойное – угожденье… Именно это духовное свойство и помогло тебе преуспеть с моей сестрой и со мною. А затем втемяшилось тебе достичь крайнего предела власти. И ты – благодаря своей врождённой способности внушать – добилась эффектного результата… Внушить человеку необоримое стремленье к смерти – это высшая степень господства… Но вопреки твоим искусным внушеньям я свободу собственной воли всё-таки сохранил… Всё очень банально… А твои психологические выверты – просто маскарадная мишура… Тебе безмерно хочется оправдать самоё себя…
     - Но куда же подевалась моя несомненная любовь к тебе? – растерянно пробормотала она.
     - Духовно ты уже мёртвая, – спокойно сказал он, – а мёртвецам не нужна любовь. Ты и раньше с болезненной страстью любила не меня, а свою чрезвычайную удачу со мной. И сейчас тебе очень хочется, чтобы я морально уподобился тебе. Ведь любому человеку неимоверно приятно, когда по его властительной воле другие люди нравственно уподобляются именно ему. И ты – ради такого изысканного удовольствия – готова даже накануне моей смерти отдаться мне с безмерным вожделеньем. Но ежели этой ночью у нас – по твоей кощунственной воле – будет сексуальная связь, то моя душа непременно станет рабской и, значит, мёртвой, как у тебя. А я не хочу быть мёртвым при жизни… Я желаю телесно умереть с живою душой…
     Алёна почти не поняла его последних фраз, но её радостная и злая вера в то, что её муж добровольно и очень скоро умрёт, стала, наконец, совершенно непоколебимой. И тупое удовольствие от этой её незыблемой веры быстро подменило у Алёны все прочие чувства, а самые важные подробности нынешнего ночного разговора стремительно исчезали из её меркнувшей памяти…
     Вскоре Алёна медленно поднялась с дивана и мрачно поцеловала неподвижного мужа в лоб. Затем она удалилась из гостиной и направилась по сумрачному коридору восвояси. Серов в напряжённой позе утомлённо посмотрел в окно…   

9

     Алёна неторопливо вошла в свои совершенно тёмные покои и заперлась изнутри на миниатюрный, но прочный засов. Затем она, не включая электрическое освещенье, расслабленно опустила свое тело на мягкий кожаный диван. Вскоре она исподлобья взглянула в ночное высокое окно, и ей подумалось:
     «Обильный снегопад засыпал тропинки, ложбины и кочки. А муж всё-таки не уронил своего достоинства и не превратился в моего покорного клеврета…»
     Внезапно у неё появилось странное чувство, и она не понимала, в чём именно заключается эта странность. Алёна испытывала сильное духовное неудобство. В ней уже начались важнейшие психические перемены, но оставалась для неё непостижимой их суть…
     Алёна привычно – и по инерции – воспринимала самоё себя такой, какой отныне она уже не была. Она доселе считала себя духовно утончённой, но это качество уже напрочь исчезло у неё. Эротизм Алёны необычайно быстро стал банальным и пошлым, но ещё и теперь она казалась самой себе изысканно сексуальной. Её разум значительно померк, но она упорно верила в уникальное могущество своего интеллекта. Чрезмерно лестное для неё восприятие собственных достоинств уже почти полностью противоречило её нынешним  реальным свойствам.
     В её сознании назойливо вертелось словечко «отупенье», и она сильно удивлялась, почему она столь долго не может прогнать из рассудка это докучное слово. 
     Наконец появилось у неё смутное – и неосознанное – чувство, что она более не способна давать дельные литературные советы. Философские концепции неожиданно стали ей совершенно безразличны… её желанье писательской славы стремительно притупилось…
     Однако её подсознание чётко понимало то, что теперь её рассудок воспринимает её самоё абсолютно неверно. Именно жестокий и окончательный разлад между её рассудком и подсознанием породил в ней бессмысленную и вздорную капризность. 
     Но звериный инстинкт самосохраненья был у Алёны ещё бдителен. И ей почудилось, что внутри у неё «волшебная кошка» тревожно, хотя и беззвучно завизжала, расточная в судорожное тело Алёны таинственные и буйные токи. И вскоре наитием она постигала, что ей сейчас необходимо принять срочное и крайне важное для её безопасности решенье… Страх «волшебной кошки» стремительно передался Алёне, а затем быстро превратился в смертельный ужас…
     Алёне сначала было невдомёк, какие именно проблемы она обязательно должна решить. Но испуг сильно возбудил её рассудок, и, наконец, она уяснила, что придётся ей богатой добычей щедро поделиться и с Тимофеем – своим дотошным дворецким, и с Бородиным – бывшим соратником обречённого на погибель мужа.
     Алёна без особых колебаний смирилась с тем, что ей необходимо – ради собственной безопасности – давать обильный откуп. Иначе дворецкий и настырно одиозный соратник мужа вовеки не уймутся со своими жадными притязаньями… И почти сразу после того, как Алёна приняла умное и твёрдое решенье, её внутренняя «волшебная кошка» угомонилась и уютно замерла…
     С детства Алёна прослыла изрядной мотовкой, ибо нравилось ей транжирить деньги, но теперь она – неожиданно для самой себя – почувствовала себя скупой. Она в уме огорчённо, но быстро прикинула, что заплатить за молчанье дворецкому и бывшему соратнику мужа необходимо довольно много. Дворецкий непременно потребует для себя в полную собственность эту роскошную, но весьма удобную горную усадьбу, а бывший соратник мужа – огромную сумму наличных денег с солидным пакетом акций химического консорциума в Подмосковье.   
     Внезапно Алёна раздражённо услышал свой жалобный и протяжный всхлип. И сразу она догадалась, что она готова, будто простая крестьянская баба, заплакать навзрыд по большим деньгам, которые скоро потеряет. Затем она стремительно и скрупулёзно подсчитала в уме грядущие расходы на похороны своего мужа; она твёрдо решила, что траурный ритуал для несчастного самоубийцы не будет многолюдным и пышным…
     А потом ей мучительно захотелось спать, и она, покинув кожаный диван в гостиной, засеменила в свою опочивальню… Алёна бросилась в постель полностью обнажённой и быстро заснула…

10

     Серов погасил электрический свет в своих апартаментах и без всяких раздумий – с полностью отключённым сознаньем – долго бродил в уютных и тёплых покоях. Довольный «мистический зверь» сытно и сладко задремал внутри его расслабленной плоти. Наконец, совершенно спокойный, хотя и обречённый на скорую гибель хозяин поместья беззвучно вошёл в свой рабочий кабинет и привычно уселся в удобное кресло за письменным столом. А вскоре Серов и тягуче, и медленно закрыл глаза, и – подобно ослепительно ярким вспышкам – вдруг начали ему прощально вспоминаться эпизоды его вдохновенной работы над уже завершённым романом. Серову во тьме невольно вспоминались и мучительные периоды полной его опустошённости, и безмерная радость от его удачных и пронзительных страниц…   
     Серов машинально включил надёжный и мощный компьютер, а потом под случайным псевдонимом поместил свой роман в сети Интернета на двух популярных – и даже массовых – литературных сайтах. Эти коммерческие, хотя и бесплатные для авторов сайты существовали уже довольно долго. И хотя на обоих сайтах публиковалось множество графоманских вещей, но даже самые бездарные произведенья сохранялись на авторских – пусть даже совершенно позабытых – страницах неукоснительно и без каких-либо ограничений по времени. Это важное обстоятельство Серов проверял особо…
     И только в послесловии к роману Серов указал своё подлинное имя. А в персональном компьютере все файлы с романом были решительно удалены с жёсткого диска.
     А затем Серов неторопливо включил настольную лампу и на укромном офисном шредере – утилизаторе деловых бумаг – искромсал в мелкую труху все свои черновики, копии вариантов, записные книжки и тетради…
     Вскоре он обесточил компьютер и снова погасил электрический свет.
     В кресле за письменным столом Серов озирал свой тёмный кабинет и вспоминал милого котика Тишку; внезапно захотелось бережно и нежно погладить зверька…
     Именно такими Серову порой воображались его предсмертные минуты. Он больше не сомневался, что он обязательно умрёт этой тихой и снежной ночью. Его добровольная – и скорая – смерть была уже необратима… И вдруг ему стало интересно: неужели его гибель действительно будет добровольной?..
     И он слегка поёрзал в мягком и удобном кресле. Он уже предчувствовал, что полная правда о причинах скорой его кончины окажется унизительной для него. Но всё-таки он гордо и мужественно предпочёл не лукавить с самим собой. И вскоре он честно признался самому себе, что именно успешные внушенья его жены и породили в нём таинственную тягу к бесконечной и тёмной бездне небытия.
     Но почему его любимой жене показалось необходимым его самоубийство? Разве он обделил её и богатством, и добротой? Неужели не проявлял он – и довольно часто – учтивую солидарность с Алёной? И по какой причине поддался он губительным чарам?.. Ведь он слабодушным себя отнюдь не считал…
     Все эти вопросы уже не томили Серова, но захотелось ему напоследок ответить на них. И верные ответы нашлись в его сознании удивительно быстро.   
     Алёна свои опасные внушенья теперь считала вдохновенным творчеством, а её природная одарённость не пожелала погибнуть втуне. Необычайная способность к потаённым внушеньям всё-таки заставила Алёну вкрадчиво и хитро пренебречь своей искренней благодарностью к мужу за его поразительные щедроты, хотя кощунственное вероломство и возбуждало в жене нравственные страданья… Разве она не появилась в горной усадьбе и бездомной, и нищей? Разумеется, Алёна посулила Серову тайную и очень большую часть наследства от его оборотистой сестры, но ведь судимая по уголовному делу скиталица могла и бессовестно солгать. Однако барственный хозяин женился на бродяжке без дотошной проверки её правдивости. А затем неожиданно обогатил свою извращённую и странную супругу.
     Но почему Алёна в жалкое подопытное существо превратила именно своего мужа, а не дворецкого или послушного усадебного слугу?.. А причина оказалась простой: величина вознаграждения за творческие усилия и плоды всегда считалась главным критерием того, что природная одарённость не пропала напрасно, а, наоборот, востребована в полной мере. Гибнущий талант способен измучить своего обладателя донельзя…
     Но разве достойное вознагражденье за свои творческие способности Алёна смогла бы получить от нанятого на службу дворецкого или обычного лакея?.. Нет!.. но достойным вознагражденьем станет богатое наследство от мужа…
     Однако Серов теперь понимал и то, что для успеха её внушений было необходимо и его согласие – пусть и бессознательное – поддаться им. И Алёна наитием своевременно ощутила, что он морально уже готов ей подчиниться. По сути, он спровоцировал её агрессию…
     И он в тёмной тишине кабинета постиг причину своего согласия… Во время вдохновенной работы над книгой Серову постоянно чудилось, что лучшие строки диктует ему бесконечная и мглистая бездна. И вмешательство бездны было ему чрезвычайно приятно. Значит, он придирчиво избран ею!.. И могущественная бездна перестала его страшить, а затем она с ласковой заботой повлекла к себе не только его самого, но и «мистического зверя» в нём… 
     «Искусные внушенья Алёны, – размышлял он, утешая самого себя, – хотя, конечно, и воздействовали на меня, но были вовсе не главной, а лишь дополнительной причиной моего неожиданного влеченья к смерти. Моя коварная жена не смогла во мне раздробить душу и разум…»
     Серов опять зажёг электрический свет настольной лампы и расслабленно достал из верхнего ящика белый листок глянцевой бумаги для принтера. И без промедленья авторучкой с золотым пером был разборчиво и спокойно начертан короткий предсмертный текст: 
     «Я уже завершил свои земные дела, поскольку мне нечего больше желать. Умираю добровольно и без гнева. Я благословляю своих соратников, жену и домочадцев…» 
     Он размашисто и чётко расписался, а затем аккуратно вывел на упругой бумаге нынешнюю дату. Вскоре из секретного ящика письменного стола Серов быстро, но бережно вынул свой наградной пистолет. Машинально проверил оружие и наличие патронов в обойме. И с рассеянной улыбкой выключил настольную лампу…
     Он решил застрелиться не в голову, а в сердце, хотя пуля, посланная в лоб или висок, означала неизбежную и почти мгновенную смерть. Попасть в сердце было бы труднее. Но Серову не хотелось изуродовать выстрелом своё отрешённое чело... Дескать, даже искусный грим не способен полностью скрыть на голове пулевую дырку с пятном от порохового ожога. А рана в сердце будет спрятана на теле мертвеца под белым генеральским кителем. Ведь греховный след самоубийства не должны разглядывать те, кто пожалуют в горную усадьбу проститься навеки с именитым ветераном.
     И вдруг словосочетанье «проститься навеки» слегка рассмешило Серова. Неужели покойнику не всё равно: прощаются с ним на его погребенье или нет? Разве похоронные церемонии нужны не только живым?.. Но внезапно ему подумалось о том, что, вероятно, не только здравствующим людям необходимы траурные обряды, и эта оккультная мысль показалась ему чрезвычайно глубокой.
     А потом в его сознании бурно замельтешили потоки и других важных мыслей, и рождалось мудрых суждений такое великое множество, что память Серова не успевала их запечатлеть. Но суматошная толчея умозаключений и мыслей вдруг вызвала у него почти наркотическую эйфорию, и свято ему поверилось, что, если сейчас он добровольно канет в безмерную и благодатную бездну, то обязательно вспомнит каждое слово из мелькающих в его разуме истин. И Серову почудилось, что он теперь испытывает мистический пароксизм счастья…
     А вскоре ему сладостно и ярко вообразилась жизнь, которая может начаться после его телесной смерти... Ему грезилось, что он в кресле-качалке смотрит из большого и распахнутого настежь окна на прозрачную извилистую речку с зелёными плакучими ивами на обоих песчаных берегах. И ласково мурлычет на его коленях чёрный котёнок Тишка, который уже не повзрослеет вовеки. А затем Серову блаженно привиделось, что в гости к нему пришли его родители в полном расцвете их сил. И в лазоревой дали замелькал темноватый силуэт его неприкаянной сестры…
     Однако Серову снова подумалось о причинах его желанья застрелиться обязательно в сердце, а отнюдь не в голову... Истинная причина заключалась в том, что хотелось ему испытать на себе весь процесс умиранья. А незатейливый выстрел в голову означал мгновенную смерть… без всякого процесса перехода в инфернальную бездну…
     И Серов с отрешённой улыбкой размышлял о том, что причины человеческих усилий и трудов никогда не бывают однозначны. Дескать, для любого – даже самого ничтожного – действия всегда существует несколько слоёв из побуждений и причин. И если из совокупности мотивов и стремлений вдруг исчезнет хотя бы один из компонентов, то задуманный поступок либо совсем не состоится, либо окажется бесплодным, а, значит, и вредным.
     Наконец он решил, что все эти раздумья помогают ему отлынивать от смерти... И он прикинул: нужен ли пистолету глушитель?.. Серову очень не хотелось, чтобы в его рабочий кабинет, услышав громкий пистолетный выстрел, примчались первыми именно домашние слуги и от большого, но глупого усердия устроила вздорный переполох. Мечталось, чтобы почившего хозяина поместья нашла его умная и тактичная жена, ибо в здешних горах только она – с её утончённым вкусом – смогла бы организовать все грустные церемонии благопристойно и без мещанских клеветнических сплетен…
     Довольно быстро он сообразил, что надобности в глушителе нет, поскольку в барском доме звукоизоляция была отменной…
     Привычным движеньем он снял пистолет с предохранителя и, щёлкнув затвором, загнал патрон в малокалиберный ствол. Затем он переменил положение оружия в правой руке. Теперь он держал пистолет так, чтобы надавить на курок большим пальцем. Это помогло Серову прижать пистолетное дуло к своему обеспокоенному сердцу почти под прямым углом, ибо острая свинцовая пуля, если б она пробила тело по косой траектории, могла вызвать чрезмерную боль.
     Серов расположился в кресле поудобнее и нежно нажал на курок большим пальцем; из канала пистолетного ствола приглушённо вырвалась пуля, а вслед за ней пороховые газы. Отражатель беззвучно выбросил из патронника медную гильзу на драгоценный ворсистый ковёр. Правая рука Серова стремительно опустилась, а пальцы обронили оружие…
     Боли он почти не почувствовал, наоборот, он испытал блаженство. Зрачки Серова мгновенно расширились, и он радостно решил, что его упованья на жизнь после телесной смерти не обманули его…
     Затем он принудил себя закрыть глаза, и плоть его погибла…    

Конец четвёртой части

Часть пятая

1

     Алёна пробудилась в тёплой утренней темноте и попыталась вспомнить свои сновиденья минувшей ночи. Но сны уже не вспоминались ей, и Алёна разочарованно вздохнула. Она ещё в детстве полюбила непостижимое таинство своих причудливых и странных сновидений, которые зачастую были пугающе приятны и надолго оставались в памяти. 
     Алёна хорошо выспалась и чувствовала себя бодрой. Сейчас не было у неё привычного желанья немного понежиться под одеялом из лебяжьего пуха. Она упруго соскочила на ворсистый ковёр и после контрастного душа включила повсюду в своих покоях неяркий электрический свет, а затем начала обдуманно и тщательно одеваться.  И вдруг её самочувствие показалось ей необычайно странным, хотя и на диво сладостным, но истинную причину своего нынешнего удовольствия она не постигла. А подлинная причина блаженства Алёны заключалась в том, что она впервые в этом доме одевалась без обязательного учёта мнений и вкусов привередливого хозяина усадьбы.
     Из гардероба Алёна придирчиво выбрала чёрную шёлковую блузу, бежевые брюки и классические туфли в тон. Густые пряди тёмных волос падали ей на спину и плечи. Алёна быстро, но аккуратно нанесла лёгкий, но изысканный макияж и, не погасив в комнатах электрический свет, вышла в сумрачный и тёплый коридор…      
     И сразу в коридоре бесшумно появилась высокая статная служанка в белом кружевном чепце, светло-сером фартуке, скромных коричневых туфлях  и тёмном платье ниже колен. Алёна властно, но вежливо обратилась к ней:
     - Я полагаю, что дверные ручки необходимо каждый день чистить до зеркального блеска.
     Смуглая и жилистая горничная почтительно наклонила голову и низким грубоватым голосом произнесла:
     - Да, госпожа. Я повинуюсь… и непременно всё исполню…   
     Алёна судорожно схватилась за светлую и стильную ручку двери, ведущей в пышные апартаменты владельца поместья, и хрипловато велела:
     - Особенно старательно нужно драить здесь.
     И хозяйка широко и нервозно распахнула тяжёлую и незапертую дверь в тёмную гостиную своего мужа. В его мрачных покоях была полная тишь, и обе женщины вдруг интуитивно почувствовали, что вельможный собственник усадьбы уже мёртв. И богатой вдове подумалось: «Я одета сейчас удивительно уместно для такого случая…» Затем Алёна заметила, что на неё с мистическим страхом взирает оторопелая служанка.
     А вскоре удачливой наследнице истово поверилось, что её мимика, слова, поступки и жесты в эти суматошные и хлопотные дни будут поистине безупречны.
     Хозяйка с достоинством, но бесшумно ступила в гостиную и зажгла электрический свет от напольной лампы. Рослая и сильная служанка испуганно решила, что её госпожа оказалась ведьмой, но трепетно и понуро последовала за нею. Тяжёлая дверь в рабочий кабинет была небрежно приоткрыта, и обе женщины суетливо, но робко устремились в его душноватую мглу. Серебристый свет от увесистой хрустальной люстры в хорошо натопленном кабинете порывисто включила служанка…
     Серов, сидя в просторном в кресле за письменным столом, не был похож на мертвеца. Но горничная, посмотрев на хозяина с благоговейным ужасом, начала размашисто креститься. Её госпожа искоса глянула на горестную служанку и с завистливой тоской подумала: «Интересно, а проявила бы челядь столь неподдельную почтительность по отношению к моему трупу?..» Затем Алёна мысленно восхитилась изящным положением тела своего супруга: «Какая аккуратная, рафинированная смерть…»
     На белом костюме Серова почти не оказалось кровавых капель. Но пятно из крови было заметно на чёрной рубашке из натурально шёлка. И очертанья этого пятна несказанно поразили обеих женщин, ибо чудилось оно похожим на загадочный человеческий лик…
     Внезапно Алёна заметила на письменном столе глянцевый лист бумаги. На белом листе обычного формата крупным и твёрдым подчерком были написаны чёткие фразы. И вдова, не прикасаясь руками к мебели, документам и вещам, осторожно подошла к мужу и быстро, но чрезвычайно внимательно изучила предсмертную записку. Прощальное послание мужа очень понравились Алёне, и она одобрительно кивнула головой. Серов благородно обеспечил своей жене совершенно бесспорное алиби.
     Наконец, Алёна догадалась, что ей необходимо искусно изобразить безутешное горе. И она после ловких, но с видимостью неизбывной печали манёвров по рабочему кабинету расчётливо и красиво рухнула в одно из дубовых кресел, предназначенных для особо важных посетителей. Антикварные гостевые кресла отливали тёмным лаком поблизости от письменного стола.
     Симулировать глубокий обморок Алёна из гордости не пожелала, поскольку чрезмерное актёрство перед покорной и безропотной служанкой показалось властительной барыне нелепым и постыдным занятьем. Дескать, для глуповатой и послушной горничной будет вполне достаточно даже чисто символического притворства её сановной хозяйки…
     Вышколенная служанка шустро метнулась к томно расслабленной госпоже и заботливо склонилась над нею. Алёна страдальчески вздохнула и повелела прерывисто-хрипловатым шёпотом 
     - Ничего здесь не трогать и ждать, пока мне станет лучше. Побудь со мною… Поблизости… рядом… И немедленно прекращай быть безалаберной…    
     Девушка беззвучно попятилась и сникла возле распахнутой настежь двери… Горничная жмурилась и цепенела…
     Алёна непроизвольно закрыла глаза, и вообразилось ей кровавое пятно на чёрной рубашке мужа. А затем иллюзорное пятно стремительно преобразилось в умилённое, хотя и очень бледное лицо Серова. Воображаемый Алёной дачный пейзаж был невыразимо прекрасен; золотистый свет озарял росистую утреннюю окрестность, но источник райских лучей оставался потаённым и скрытым.
     Поначалу наваждение было для неё несказанным блаженством. Но потом Алёне почудилось, что в ней испуганно и злобно трепещет её загадочная ипостась «волшебная кошка». Внутренний зверёк порой даже царапался... А вскоре волшебная кошка диковато, напористо и грубо вылезла из нервозно-судорожного тела Алёны, и та, бессильная разомкнуть свои веки, задёргалась в мистическом страхе. Наконец, дрожащей Алёне ярко померещилось, что к её иссиня-чёрной кошке вдруг косолапо, но шустро приковылял лохматый бурый медведь, удивительно похожий на тяжёлое и мрачное облако. И почти сразу тёмная пушистая кошка превратилась в подвижную тучу и попыталась бесстыдно и нежно совокупиться с облаком-медведем… Однако соитие оказалось невозможным, поскольку туче и облаку мешала сблизиться тайная и суровая сила…
     И Алёна вдруг удручённо решила, что её «волшебная кошка» будет отныне вечно скитаться по миру в поисках желанного «мистического зверя». А бывшая кормилица «волшебной кошки» да самой смерти не перестанет безнадёжно тосковать по своей потерянной ипостаси. Ведь именно эта утраченная ипостась превратила Алёну в утончённое, полновластное и на диво проницательное существо.
     А вскоре Алёна с горечью постигла, что её деградация стала уже неотвратимой. Личность быстро потеряет свойства, которые достойны восхищенья и зависти. Удачливая, но склочная барыня начисто позабудет, какой она была. Даже из памяти её совершенно исчезнут все редкие качества, которые доселе озаряли поразительную, сильную и чрезвычайно сложную личность, но до самой кончины останется неизбывная и тупая тоска по расточительно утраченным свойствам…
     Алёна вскочила с кресла и начала печально, но властно отдавать подробные и дельные распоряженья…   

2

     Смуглая и рослая горничная по приказу Алёны печально, но бойко известила и челядь, и дворецкого, и гостя о добровольной смерти владельца усадьбы. По воле безутешной вдовы все обитатели дома суетливо, но старательно облачились в опрятные и чистые одежды исключительно тёмных оттенков. На платьях усердных служанок быстро появились чёрные и скромные банты, а мрачные и встревоженные мужчины булавками прицепили к петлицам своих пиджаков траурные ленты из импортного синтетического шёлка. Булавки и материал для бантиков и лент раздавал задумчивый и грустный дворецкий.
     Вскоре многие большие зеркала в особняке были тщательно завешены чёрным и упругим крепом…
     Однако резервного запаса траурной ткани не хватило для зеркальной галереи, и в предрассветном кабинете мертвеца хлопотливый дворецкий лично доложил об этой щепетильной коллизии заплаканной, но прагматичной вдове. После короткого, но дельного совещанья было принято сугубо практичное решенье: дверь в зеркальную галерею хмурый дворецкий запер на тяжёлый амбарный замок. А затем к увесистому замку юркая и бледная служанка привязала длинную траурную ленту. Ключ от надёжного, хотя и чрезмерно вычурного замка почтительный дворецкий без промедленья вручил удручённой хозяйке, согласно её негромким, но чётким указаньям.   
     На рассвете расторопный дворецкий по уже устарелому мобильному телефону вызвал медицинскую карету скорой помощи и дежурную группу полиции. Первыми в дальнее поместье примчались на специальной машине с шипами бородатый врач-реаниматор с худосочным стажёром и дебелый усатый фельдшер с отвислым и нездорово выпуклым брюшком. Опытный врач быстро констатировали смерть от пистолетного выстрела в сердце, а пузатый фельдшер сноровисто, но крайне неразборчиво оформил и обширный обязательный протокол, и целую пачку других предусмотренных законом документов. Наконец, прикатила и полицейская группа. Два офицеры в добротных мундирах коротко поговорили с бородатым врачом, и медики на мощном автомобиле торопливо покинули усадьбу.
     Сначала эксперт и пожилой проницательный следователь крайне внимательно ознакомились с предсмертной запиской, и подлинность послания не вызвала у них сомнений… Вдова тихо и вкрадчиво, но уже с лёгкой надменностью попросила сделать ей на память ксерокопию предсмертной записки, и вежливый следователь из галантности не смог отказать донельзя опечаленной даме... Поведение обитателей дома дотошные полицейские сочли вполне естественным. Противоречий в показаниях свидетелей не было. И вскоре полицейским стало совершенно ясно, что Серов нажимал на курок сам... В детали и подробности осторожный следователь решил не вдаваться, поскольку хорошо знал, какую опасную и тайную должность занимал ранее Серов. А присутствие рядом ещё и живого генерала секретных служб, – хотя и в полной отставке, – вовсе не способствовало излишнему любопытству провинциальных детективов…
     По приказу следователя труп самоубийцы увезли на вскрытие в городской морг. А в полдень выездную бригаду полицейских и почётного гостя накормили в парадной столовой вкусным и сытным обедом. В ранних сумерках довольные полицейские уехали восвояси; кощунственный факт суицида считался уже бесспорным и доказанным…
     В знак большой скорби и траура хозяйка усадьбы, почётный гость и дворецкий решительно отказались от ужина, однако челядь была накормлена, как обычно, и питательно, и щедро.
     В эту студёную ночь издёрганные обитатели поместья очень быстро угомонились, и многие из них необычайно рано улеглись спать. Бледная хозяйка, утомлённая продолжительным допросом, отправилась в опочивальню первой… Вскоре в ночном небе появилась из-за туч полная серебристая луна, а затем ярко засветились причудливые россыпи звёзд…
     Дворецкий Тимофей Захарович Шилов и почётный гость Павел Петрович Бородин в чёрных, траурных одеждах пришли в тёплую и лунную библиотеку почти одновременно. О встрече они быстро договорились сразу после отъезда полицейской группы. Шилов бесшумно, но плотно притворил за собою дверь. Электрический свет в библиотеке они не зажгли. Они уселись возле окна в мягкие кресла друг против друга за узорный шахматный столик, на котором старинные фигуры были стройно расположены для начала игры. Бородин выбрал себе место со стороны белых фигур. Парчовые занавески на высоких окнах были широко раздвинуты…
     Внезапно дворецкий и гость почти одновременно решили, – вопреки их обычной осторожности, – беседовать с полной откровенностью, поскольку каждый из них интуитивно постиг, что сейчас ему лучше не лгать своему чересчур проницательному сообщнику.   
     Разговор начал Бородин:
     - Мне досадно то, что Алёна слишком быстро извела своего благоверного мужа. Я такой прыти не ожидал от неё. В умерщвлении Серова проявился её редчайший талант…
     Шилов удручённо и тихо поддакнул:
     - Будто рогатый князь ей ворожил… с копытами…
     И озабоченный Бородин принялся негромко рассуждать вслух: 
     - Я, право, не знаю, что мне теперь делать. Я даже слегка растерян. В нашем присутствии она совершила безупречное убийство. А я доселе не могу смекнуть, как на неё давить…
     Дворецкий угрюмо подсказал:
     - Сначала нам нужно определиться, чего именно мы хотим…
     - Да, это очень важно, – нервозно оживился гость, – ибо чёткость намеченных целей всегда бывает полезной… Я, например, хочу домогаться солидных пакетов акций… или крупных паёв… Я желаю энергично управлять современной фабрикой, а не прозябать до самой кончины в болотных и вонючих дебрях… А какой интерес имеете вы?..
     Шилов хищно усмехнулся и без лукавства ответил:
     - Я намерен получить богатое поместье со всеми угодьями в свою безраздельную собственность. Я обладаю наследственной – и безграничной – властью пресвитера. Но моей общине стало тесно в её нынешних пределах. А здешний особняк – это прекрасная резиденция для церковного лидера… Не стыдно самых влиятельных журналистов пригласить… Я быстро увеличу свои возможности…   
     И Бородин учтиво молвил:
     - Я искренне желаю вам удачи. Но как повлиять на Алёну? Даже самый искусный блеф не обманет её. Информации для шантажа нет. Однако я чувствую, что эту необычную женщину можно склонить к очень большой щедрости. А я издавна привык доверять своей интуиции. Давайте размышлять вместе. Мне сейчас необходимы самые интимные подробности о ней… Я ведь хорошо умею вербовать… А вы – человек проницательный…
     Дворецкий отозвался с полным – и неожиданным для себя – бесстыдством:
     - Алёна совсем недавно стала моей пылкой любовницей. И поверьте: прилагательное «пылкий» – это не пустое бахвальство, а весьма точный эпитет. Вы, пожалуйста, анализируйте сей пикантный случай… Но разве ахнуть от зависти вам не захотелось?..
     - Должен вам признаться, что я сильно удивлён, – серьёзно ответил Бородин, – и даже питаю зависть. Но какой интересный пассаж! И я надеюсь, что факт о вашей странной интимной близости поможет мне открыть очень многое… в характере и в душе Алёны… 
     Неожиданно Шилов почувствовал жгучую обиду, но, деловито смирив её, произнёс рассудительно и веско: 
     - А почему чистая правда о нашей любовной связи вдруг изумила вас? Разве вы считаете меня неуклюжим торопыгой?.. Пусть я не обладаю эффектной и броской внешностью, и нет во мне ретивости юного кобеля. Но Алёну прельщает власть. А я происхожу из древней касты волхвов. И в моём старинном роду приёмы порабощения людей издавна передавались по наследству. Да и сам я – далеко не размазня. И я – не простак. Я сильно развил мою тайную науку… Я  упорно ставил важные опыты над собственной паствой… И однажды я посулил Алёне быстро научить её полному подавлению личности и воли… других людей…
     - Я теперь совершенно уверен в том, что вы на столь важную тему, – почтительно, но и со скрытой иронией пробормотал Бородин, – толковый и пухлый трактат накропали. Я полагаю, что вы скрупулёзно и усидчиво готовились к лекциям...
     Дворецкий горделиво и витиевато уточнил:
     - Моя рукопись, будучи экстрактом из наших династических знаний, не отличается большим объёмом.
     После недолгого обоюдного молчанья Бородин рассудительно сказал:
     - Мы обязательно поймаем её на болезненном влечении к непререкаемой власти. Мы вскоре предложим Алёне мифический альянс между религией, секретными службами и финансовой мощью. А нашей вдове сейчас крайне необходимо отвлечься от назойливых мыслей о своей летальной каверзе. Мы дерзновенно – и даже нахально – посулим Алёне, что тройственный союз между нами быстро увеличит её влияние в нашей обширной стране. – И почётный гость лукаво и хищно усмехнулся. – А потом немедленно мы потребуем крупный аванс. И я ручаюсь, что она проявит значительную щедрость… И мы, несомненно, получим всё, что хотим… А после передачи нам ценностей пусть Алёна хоть дотла разорится… Нам незачем её щадить… 
     И Шилов без малейших колебаний согласно и величаво кивнул головой. Но уже через мгновенье дворецкий тихо и твёрдо поставил условие:
     - Уговаривать Алёну будете, конечно, вы, ибо вы – достаточно опытный профессионал, но и я должен присутствовать. 
     Бородин согласился почти без промедленья:
     - Возражений у меня нет.   
     Сообщники одновременно и порывисто встали; обоих через высокое окно серебристо освещала полная луна. Затем они обменялись быстрым рукопожатьем и бессловесно устремились в прохладный и сумрачный коридор. Дверь в ночную библиотеку старательно и плотно притворил дворецкий… Вскоре они бесшумно разошлись по своим уютным покоям и сразу улеглись спать…      

3

     Бородин лежал на спине в мягкой постели и рассеянно, но радостно улыбался в благовонной и лунной тьме; он теперь не сомневался в своём быстром и окончательном успехе. Испытанная интуиция недавно возвратила Бородину полную уверенность в его деловой и коммерческой хватке. Скоро прекратится его постылое, скучное прозябанье, и он через декаду станет мажоритарным акционером большой фармацевтической компании с крупными филиалами в южных и западных провинциях России. Он заслуженно войдёт в совет директоров и существенно расширит рынки сбыта. Затем он кардинально улучшит многие управленческие структуры.   
     Бородин опять возгордился своей профессиональной интуицией, которая – вопреки разумным доводам – повлекла его в горное отдалённое поместье. Интуиция, мол, помимо рассудка почуяла солидный барыш…
     Почётный гость уже не сомневался, что хозяйка усадьбы нравственно готова уступить ему во всём. И с приятной уверенностью в своей грядущей и неминуемой удаче он крепко заснул… 
     А дворецкого в свежей постели назойливо томили непривычные и странные чувства, которые он мысленно называл «психологической гаммой». Сейчас многие чувства его были столь мимолётны, что его цепкая память не смогла их запечатлеть. И причиной его буйного чувственного потока было внезапное и мучительное прозрение о том, что он, принуждая к полному моральному рабству других людей, одновременно подавлял и собственную личность. И теперь, нравственно терзаясь на белых и измятых простынях, он внутренне проклинал своё пугающее и ненужное озаренье... Но стало вдруг болезненно интересно: а какими духовными качествами обладал бы он сейчас, если бы искусными внушеньями не довёл свою традиционно верную ему паству до состояния поистине безграничной – и даже достойной жутковатых легенд – покорности?.. И был он вдобавок сильно озадачен: а сумел бы он сам одними внушеньями склонить человека к самоубийству?..  И череда докучных сомнений в его собственной способности принуждать людей к добровольной кончине возбуждала в нём невольную зависть к Алёне… А лунные лучи на скомканной подушке были всё ярче… 
     Он искренне восхищался Алёной, но одновременно по неведомым причинам он жалел её… И не удалось ему понять причину своей загадочной жалости… Внезапно он повернулся в постели на правый бок и, опираясь на локоть, посмотрел в большое окно на звёздное небо. И вдруг почудилось Тимофею, что все ответы на любые каверзные вопросы мечутся в необъятной космической бездне. Дескать, все без исключения знания о бесконечности и мире существуют в форме живой, но непостижимой субстанции, которая издревле именуется эфиром.
     Неожиданно Тимофею с болезненной яркостью вообразилось, что он в помпезном кабинете величаво и медленно облачается в академическую мантию, а затем произносит с кафедры пафосную речь. На голове оратора нахлобучен белый и хорошо напудренный парик… И внезапно дворецкий раздражённо и досадливо осознал, что если бы не его пошловатая суетность и сладостное упоение безмерной властью над своей зомбированной паствой, то он обязательно достиг бы всемирного признания, как авторитетный – и даже непререкаемый – корифей психологии… 
     А вскоре хмурому Тимофею почудилось, что в его напряжённую плоть вдруг устремились из небесной бездны пульсирующие, но незримые лучи, в которых были закодированы все ответы на его мучительные вопросы… Он утомлённо расслабился на спине, и ему подумалось:
     «Серов благородно и смиренно претерпел крайне жестокую, но справедливую кару за свою очень удачную, но кощунственную попытку полностью переделать врождённую сущность другого человека. А именно: сущность своей жены… Да, смертному нельзя посягать на прерогативы Бога… В наказание покойный хозяин уничтожил не только себя, но и написанный им роман… А несравненная Алёна выполнила функцию палача… Вероятно, генерал загладил, искупил свою вину… Каково ему теперь в потустороннем, загробном бытии?.. Но разве я сам не коверкал – и с большим удовольствием – врождённую человеческую сущность?.. Неужели и меня настигнет возмездие за лютое святотатство?..»
     И вдруг Тимофею мучительно захотелось, чтобы он – ради избавленья от пугающих раздумий – заснул и быстро, и крепко… Вскоре по-детски он скрючился и непроизвольно накинул себе на голову лёгкое пуховое одеяло, а затем он стремительно погрузился в сон, похожий на дурманный бред…   

4

     Ранним утром в особняке усердная челядь начала обычную уборку помещений, коридоров и комнат; все домашние слуги были одеты в опрятную траурную униформу. Хмурый и строгий дворецкий, облачённый спозаранку в чёрный официальный костюм, не давал своим подчинённым поблажек и спуску. Однако почти у всех по неведомой причине вдруг возникло странное ощущенье, что их работа утратила всякий смысл. Но причина, – хотя и скрытая от сознания, – имелась. Ведь в горной усадьбе уже привыкли горделиво верить в то, что своим заботливым служеньем они помогают вдохновенному писателю в его нелёгких, но благородных трудах. А теперь полной и безраздельной властью над усадебным персоналом будет обладать всего лишь обычная барыня.
     Именно это неосознанное разумом чувство и возбуждало у дворецкого назойливое желанье обрести научную славу…
     Неожиданно в тёплом и сумрачном коридоре Тимофей встретил бледную, хотя и посвежевшую Алёну. Она была тщательно одета в чёрный брючный костюм из тонкой и дорогой ткани. Обулась хозяйка в тёмные туфли-лодочки на небольших каблуках. Причёска была гладкой… и без сверкающих шпилек и заколок. На безымянном пальце левой руки сияло обручальное кольцо. Макияж был траурно-скромным и неброским. Украшения, – бусы и серьги, – были из чёрного агата…
     Алёна посмотрела в глаза Тимофею и негромко произнесла:
     - Всё у нас движется по заведённому порядку… как в дисциплинированном гарнизоне… Или в тошном казарменном бараке… Всё – по уставу… Однако… нам пора выбрать похоронную фирму… Авторитетные рекомендации для поиска и выбора ритуальной конторы у меня уже есть… И нам нужно побеседовать приватно… Пойдём в библиотеку…
     Но дворецкий поспешно возразил:
     - В библиотеку идти нельзя… Уборка там ещё не кончена…
     Но тщательная и влажная уборка в библиотеке была уже завершена, и Тимофей это знал. Однако после ночного разговора с усадебным гостем идти в помещение библиотеки мучительно не хотелось…
     И неожиданно для самого себя дворецкий предложил:
     - Направимся в чистые апартаменты нашего покойного владельца…
     И она без колебаний заторопилась в покои своего мёртвого мужа. А затем в его тёмной гостиной Алёна досадливо усмехнулась от внезапной и раздражающей мысли:
     «А ведь стремительным приходом в чертоги моего супруга я, пожалуй, убедительно доказала отвратительный тезис о том, что любого преступника всегда непроизвольно тянет на место собственного злодейства…»
     И Алёна включила тусклый и серебристый свет от увесистого торшера в дальнем углу. Вскоре и Тимофей медленно вошёл в хозяйские покои и бесшумно притворил за собою крепкую дверь.
     За окнами забрезжила морозная заря…
     Тимофей, озираясь по сторонам, подумал:
     «Необходимо уговорить милую, но грешную вдову, чтобы её генерала погребли именно здесь. Глупо тащить бренный прах самоубийцы в первопрестольную столицу. А если вдруг он всё-таки прославится, как великий писатель, то литературные паломники к его заветной могиле будут чрезвычайно выгодны для моей благочестивой церкви. С амвона я провозглашу вельможного покойника нашим верным, хотя и тайным паладином…»   
     И внезапно Тимофею вспомнились его детские грёзы о пышных рыцарских турнирах, о парусных кораблях с отважными пилигримами и о безупречной доблести благородных пиратов… Уже в раннем отрочестве он считал свои книжно-наивные фантазии полной, хотя и волнующей чепухой, но теперь с несказанным удивленьем он постиг, что его смешные и ребяческие мечтанья не только остаются живы в глубине его плоти, но даже оказывают скрытое и действенное влиянье на его нынешние – и вполне им осознанные – чувства, лексику, фразы и желанья... Значит, в его подсознании доселе сохранился неосквернённый юдолью мальчик... Но неужели это безгрешное дитя станет его строгим и пристрастным судьёй?.. 
     Потрясённый Тимофей слегка поникнул и почти до дрожи изумился своим тревожным и странным прозреньям. Но вскоре эти мистические откровенья исчезли из его осознанной памяти…
     Он быстро успокоился и молвил:
     - Вадима Ильича нам лучше похоронить здесь. Если я получу твоё согласие, то я в поместье устрою мемориал… И создам скромный музей… Склеп и мавзолей, разумеется, – излишество, но идеальный уход за могилой будет навеки обеспечен…
     Алёна удобно расположилась на диване и пылко возразила:
     - Однако по рангу незабвенному супругу моему обязаны предоставить хорошее место для изваяния и плиты на столичном Новодевичьем кладбище!..  Будут красивые шпалеры солдат, дубовый гроб на пушечном лафете, военный салют из карабинов… и ещё: венки на особом катафалке, грандиозные гирлянды цветов, кортежи и кавалькады… А в придачу – стремительный рост моего престижа…
     Тимофей изобразил на лице беспокойство и пытался её разубедить:
     - Сложность проблема в том, что Вадим Ильич оборвал свою жизнь очевидным самоубийством. Ведь по канонам православия – это смертный и вовеки не прощаемый грех. Обстоятельства неожиданного суицида многие сановники будут интенсивно муссировать в столичных сферах. Пресса непременно раздует ажиотаж. И не погрязнут в омерзительных сплетнях только немые... А митрополит и синод из епископов не дадут кощунственного согласия на церковное отпевание с панихидой… – И озабоченный дворецкий огорчённо и протяжно вздохнул. – У болезненно бдительных коллег твоего мужа могут возникнуть опасные для тебя подозрения. А вдруг ты уже в полной мере овладела страшной методикой доведения людей до самоубийства!.. Наш почётный гость способен в секретной конторе намекнуть об этом с подстрекательской хитростью… И ради твоих потаённых знаний различные кланы в тебя обязательно вцепятся, как голодные клещи-кровопийцы… Ведь соратники Серова зачастую бывают не вполне нормальны… как, впрочем, и он сам… А в целом... сложилась неприятная для тебя ситуация…. Значит, велика вероятность того, что в Москве тебе бесцеремонно откажут в почётном и пышном погребении твоего заслуженного и честного супруга…   
     Она строптиво насупила брови и с грубоватой сварливостью отозвалась:
     - Унифицированная методика мне почти неизвестна. Я даже курс твоих лекций ещё не удосужилась прослушать…
     Он медленно уселся на крепкий и мягкий стул рядом с просторным диваном, на котором она нервозно шевелилась, и мстительно уязвил её:
     - Ты превосходно справилась и без моих докучливых лекций… Твои внушенья мужу оказались летальны.
     И внезапно у неё возникло страстное желанье объясниться с ним, и она запальчиво сказала:
     - Тебе трудно меня понять, если ты не бывал в моём положении… Любая способность должна быть реализована. Иначе она жгуче не даёт покоя. Она неукротимо свербит и нудит!.. Но я долго не понимала, каким врождённым – и необычным!.. – свойством природа по своему загадочному капризу безжалостно меня наделила. И лишь намедни смогла я точно оценить свою жестокую и необузданную силу…
     Раздражённая вдова ожидала, что в её упругом теле немедленно и грозно всколыхнётся её мистическая ипостась «волшебная кошка». Но Алёне померещилось, что внутренняя зверушка трусовато скукожилась и притихла. А в сознании хозяйки бессвязно замелькали пошлые и вульгарные фразы… И вскоре она с изумленьем почувствовала, что она морально почти готова согласиться с неприятными доводами дерзкого и хитрого лакея. А ещё через миг возникло у неё зловещее понимание того, что её кощунственное намеренье присвоить себе авторство эпохального и вдохновенного романа, сочинённого талантливым супругом, обязательно повлечёт её либо к агрессивному и мрачному безумию,  либо к полной утрате собственной воли. 
     Затем Алёне вдруг ярко вообразилось раскидистое и бурно цветущее дерево, на котором белые и нежные лепестки стремительно превращались в коричневых жирных червей.
     «Неужели я прокажённая?..» – с возрастающим страхом подумала она и кончиками длинных пальцев непроизвольно ощупала своё бледное и слегка искажённое лицо. Но её холёная кожа оставалась гладкой, без шрамов и язв…
     А ещё через миг ей мучительно захотелось уверить себя в том, что она сейчас уступит своему дворецкому не от внезапной слабости собственной воли, а из трезвого согласия с разумностью его чётких и ясных аргументов. И она прерывисто и с запинками молвила:
     - Пожалуй, ты прав… Бренному праху моего бесценного супруга будет уютнее здесь… А в столице – сплошные склоки и вежливо-наглая толкотня…
     Тимофей по-звериному ощутил её неожиданное безволие и начал тихо, но внятно и внушительно расточать свои увещеванья:
     - Тебе нужно непременно отдать своё захолустное поместье нашей древней и благодатной церкви. Ведь отныне ты не захочешь тускло здесь прозябать… даже во время твоих редких наездов… А я в усадьбе устрою твой пышный мемориальный музей. И вся моя паства будет ревностно молиться о спасении твоей грешной души…
     И вдруг Алёна с брезгливым отвращеньем услышала от самой себя гортанные и резкие интонации рыночной торговки:
     - За моё горное поместье я могу выручить огромные деньги! Об этом известно даже спекулянтам и барышникам на местном базаре…
     Но она затравленно трепетала от мучительного чувства, что её воля стремительно слабеет. Однако вдова ещё продолжала спорить:
     - И почему тебе, любезный дворецкий, вдруг втемяшилось, что я больше не пожелаю здесь отдохнуть, если подвернётся оказия? Место удачное. А воздух пахучий, хвойный… и даже целительный… Угодья обширны, и я привыкла к ним…
     Он почувствовал мрачное вдохновение и размеренно сказал:   
     - Тебя измучит пребывание здесь. Выдержки и нервов тебе не хватит. Даже сейчас тебя трясет, будто с тяжкого похмелья… И ты пойми: выгодней всего – расплатиться с нами предельно честно. И полный расчёт надо произвести немедленно… Наш почётный гость претендует на очень весомый куш. И я намерен ходатайствовать за него. Настырные хлопоты мои непременно окупятся. Ведь я собираюсь стремительно расширить свою благочестивую церковь, и мне, – кроме достойной резиденции, – нужны генеральские знакомства и связи. Но мало бывает проку от покровителя, который постыдно прозябает в нищете, поскольку серьёзные гешефты не делают совместно с бедняками…
     Она нервозно и порывисто осведомилась:
     - Но почему именно я обязана оплатить твои честолюбивые и крайне авантюрные планы? За какие куличи и коврижки принуждают меня отдать имущество, ценные бумаги и деньги?
     Он хитровато усмехнулся краешком рта и безжалостно заявил:
     - Именно ты непреклонно и искусно внушила своему талантливому супругу кощунственную тягу к самоубийству… Твой муж – твоя сакральная жертва!.. – На мгновенье дворецкий умолк, а потом напористо продолжил беседу: – Разве я сейчас не прав? Отвечай без околичностей и экивоков…
     И Алёна не удержалась от дерзкого бахвальства:
     - Да, правильно, верно… я осмелилась!.. – вызывающе призналась она, – и мне вполне удалось…
     Затем она, бледнея, потупилась и негромко произнесла:
     - Но вам до этого дела нет. Неужели вы оба решились на банальный шантаж? Но где бесспорные улики?.. Любящий муж оставил предсмертную записку, и этот решающий факт занесён в следственный протокол. А против алиби не попрёшь…   
     Внезапно он почувствовал в себе злую радость, и ему подумалось: 
     «В её интонациях и голосе уже проявляется робость. Однако построение фраз её остаётся безупречным. Значит, её разум доселе сохраняет силу и ясность, хотя воля уже заметно слабеет…»
     Она же непроизвольно размышляла о том, что ослабление воли обязательно повлечёт за собой порчу рассудка. Но неожиданное прозрение почти мгновенно забылось…
     Её раздумья на другие темы были лихорадочны:
     «У них – копеечные души… Пусть они подавятся моим барахлом, забрав у меня всё… до последней нитки… Ведь мою врождённую сущность уже отняли у меня… Боже, я теперь страстно мечтаю оказаться прежней…»
     И вдруг она искательно посмотрела на своего собеседника, и тот под влиянием странного вдохновения сказал:               
     - А ведь прежним существом ты ещё могла бы стать. И это было бы для тебя лучшим исходом… Ты без сомнений уповай на мою помощь…
     И в сознании встревоженной Алёны замельтешили прерывистые мысли:
     «А ведь на него, действительно, я могу положиться. Более близкого человека у меня, пожалуй, уже нет… Он – любовник… и почти муж… Однако теперь он дерзко требует от меня отдать ему целое поместье... Совершенно безвозмездно… Но разве подобает верному слуге вымогать имущество столь нахраписто и нагло?.. А самое противное и гадкое то, что я отныне не понимаю: какая я теперь?.. Для меня было бы счастьем вдруг оказаться прежней… какой я существовала до превращенья меня искушённым и привередливым супругом в его извращённо любимую, но уже мёртвую сестру… Я стала красивым подобием трупного яда… Но у меня – вопреки рассудку – возрастает наивная и почти вздорная вера в то, что дворецкий сумеет мне помочь…»
     Наконец, она учтиво попросила:
     - Ты, пожалуйста, обрисуй, – хотя бы вкратце, – как ты поможешь мне.
     И вдруг у него появилась странная уверенность в том, что мудрые фразы, которые он сейчас негромко произнесёт для Алёны, будут ему беззвучно продиктованы извне. Он с удовольствием почувствовал себя рупором космической бездны и вскоре горделиво возвестил:
     - Я помогу тебе простить самоё себя. И ты непременно станешь прежней!.. Ты будешь, как встарь, себя уважать и любить. Вероятно, тебе откроются высшие и непреложные истины. Но в начале твоего спасительного пути тебе необходимо обрести полное смиренье. Иначе тебе нельзя избавиться от наркотически-смрадного демона властолюбия…
     И внезапно дворецкий понял, – но всего лишь на пару мгновений, – что эти слова отчасти касаются и его…
     А ей невольно вообразился северный таёжный монастырь с вереницей суровых инокинь, усыпанных снегом… Затем Алёна решила, что её собеседник во многом прав, и она согласно и медленно кивнула головой…
     Но вскоре заторможенная Алёна пугливо рассердилась на себя за свой непроизвольный и согласный кивок, а потом ей безмерно надоела собственная строптивость. Вдову охватило тупое и полное безразличие…
     Дворецкий мгновенно ощутил её безволие и вкрадчиво предложил:
     - Давай пригласим сюда нашего почётного гостя. 
     Она покорно проговорила:
     - Хорошо, позови.
     И он, – довольный собой, – подумал:
     «Мне ссориться с Бородиным нельзя. Он – чрезвычайно влиятелен, хитёр и опасен. Значит, необходимо проявить к моему солидному партнёру великодушие и честность. Тем паче… я буду благородным за чужой счёт…»
     И дворецкий вальяжно поднялся с мягкого стула и по-хозяйски рачительно выключил серебристый свет от причудливого и тяжёлого торшера, стоявшего в дальнем углу гостиной, в которую уже проникали солнечные лучи. Затем из рабочего кабинета Тимофей по внутренней телефонной линии позвонил в апартаменты, предназначенные для почётного гостя…   

5

     Павел Петрович Бородин в это морозное и солнечное утро был уже безупречно выбрит и после прохладной ванны с душистой пеной – свеж. Его классически официальная одежда и стильная мягкая обувь были траурно чёрными. Он возбуждённо и весело бродил по кабинету и искоса посматривал на телефонный аппарат, тускло белевший на полированном письменном столе из морёного дуба.
     Бородин по-прежнему не сомневался в своей грядущей удаче, и теперь, блуждая по чистым утренним покоям, он размышлял вдохновенно и на редкость трезво:
     «Алёна после своего постыдного предательства непременно утратит уважение и любовь к самой себе. А такое психическое состояние обязательно приводит к потере собственной воли. Я хорошо знаю это по богатому опыту вербовки... Надменная хозяйка станет безропотной рабыней своего коварного и умного слуги. Но осторожный и прагматичный дворецкий не начнёт, даже ненароком, ссору или тяжбу со мной. Вероятно, вскоре прозвучит его телефонный звонок… Ведь нам обоим без надобности даже малейший кризис… или лёгкие трещины в наших доверительных отношениях…»
     И вдруг Бородин услышал тихую телефонную трель, которая раздавалась уже достаточно долго…
     С довольной улыбкой он схватил телефонную трубку и, прижав её к левому уху, басовито, но вежливо произнёс: «Алло! Я внимательно слушаю вас». Ответили ему предупредительно и спокойно: «Доброе утро! Надёюсь, что вы благополучны. Я прошу вас прийти в покои хозяина усадьбы. Алёна сама затеяла нужный разговор. Ваше присутствие будет полезным». И Бородин отозвался: «Иду».
     В пышных апартаментах владельца поместья Бородин появился осанисто, но бесшумно, а затем, слегка помедлив, плотно притворил за собою дверь… Вскоре дворецкий и Бородин обменялись крепким, дружеским рукопожатьем. А ещё через миг мановеньем левой руки Тимофей указал в сторону большого дивана, и оба сообщника медленно приблизились к Алёне…
     С закрытыми глазами она сидела, откинувшись на высокую диванную спинку. Алёна была неподвижна и расслаблена. Её красота уже утратила прежнюю горделивость, и обоим партнёрам захотелось пылко пожалеть свою будущую жертву. Но сантименты были нынче явно неуместны… 
     Алёна почувствовала, что на неё придирчиво и жадно глядят. И оба созерцателя вдруг ярко вообразились ей с гримасами корыстного и зверского вожделенья. Но теперь она оставалась совершенно безразличной к тому впечатлению, которое она произвела… И такое безразличие неожиданно стало приятным ей. Но безволие постепенно ослабляло разум…
     Бородин вежливо, но иронично проговорил:
     - Здравствуйте, милая леди! Удостойте нас крупицей вашего драгоценного вниманья…
     Алёна поспешно открыла глаза и кротко спросила:
     - Зачем вы беззастенчиво докучаете мне? Разве я возражаю вам? Неужели вы оба ещё не поняли, что я согласна?
     И дворецкий напористо сказал:
     - Надо без проволочек обсудить детали и мелочи… Ты обретёшь наследственные права ещё не скоро. Необходима сложная бюрократическая процедура… Но людям свойственно меняться. И ты можешь передумать…
     Бородина невольно покоробило то, что слуга, – пусть даже доверенный, – дерзко нарушил субординацию и при госте обратился к хозяйке на «ты».
     - Но я привыкла держать своё честное слово, – учтиво пробормотала она, – не обману и теперь.
     Дворецкий слегка наклонился и бдительно посмотрел ей в глаза. А гость окончательно поверил в её полную покорность, однако с профессиональной осторожностью бывалого разведчика он всё-таки подумал: «Не ликуй и не торопись…» 
     Удовлетворённый Тимофей степенно выпрямился и внушительно молвил:
     - Нужна твоя генеральная доверенность. Мы пригласим опытного, зрелого юриста. Мы оба желаем твёрдых гарантий. А я хорошо знаю, что ты – весьма увёртлива…
     И вдруг дворецкий решил, что Алёна выраженьем своего неподвижного лица стала поразительно похожа на членов здешней раскольничьей церкви. А хитроумный Тимофей, будучи наследственным пастырем, невольно презирал своих безропотных и верных прихожан. Но теперь его малейшая пренебрежительность к Алёне почему-то воспринималась неканоническим пресвитером полным крахом всей его жизни. Ведь именно ради Алёны были вдохновенно написаны психологические тексты в чёрной коленкоровой тетради, и сейчас ему отчаянно не хотелось, чтобы его творческие усилия оказались совершенно бесполезными для возлюбленной им госпожи… 
     И неожиданно для самого себя Тимофей мысленно поклялся в том, что он обязательно уничтожит все свои научные записи, если вдруг Алёна нравственно уподобится прихожанкам из его тоталитарной церкви. А потом он тщетно пытался понять истинную причину этой загадочной клятвы…
     Но вскоре дворецкого обуяли горделивые мысли:
     «Она согласилась с моими речами о полном её смирении. Я сумел искусно убедить её в том, что лишь абсолютным послушанием она искупит свою вину…»
     Бородин тихо, но внятно произнёс:
     - Мы всесторонне обсудим вопрос о генеральной доверенности для нас. Поверьте, сударыня: прочный альянс с нами обоими будет вам чрезвычайно выгоден и важен… Я самоотверженно и долго служил в элитарных секретных структурах, и поэтому могу обеспечить вашу безопасность вкупе с полной сохранностью вашего богатства. А ваше одиночество – при ваших несметных активах – обязательно сделает вас заманчивой мишенью… Не следует забывать, что удивительно успешная сестра Серова постоянно распускала разнообразные слухи о весьма эффективном покровительстве своего влиятельного брата. Иначе ей не преуспеть… И первое, что я авансом совершу для вашего благополучия: я нынче утром по телефону отговорю своих бывших коллег от их протокольно-ритуального приезда на похороны вашего суицидного мужа. Здесь матёрые разведчики сразу почуют доведение их соратника до самоубийства… Они без колебаний возобновят следствие… и за уликами гнаться не будут… достаточно внутренней убеждённости… А соответствующую статью в Уголовном кодексе никто не отменял… Ваши деньги, имущество и акции скрупулёзно занесут в судебный реестр, а затем конфискуют… и я допускаю, что изъятые ценности разделят, – келейно и приватно, – как дополнительный приз… Мои товарищи могущественны и жёстки донельзя…
     Алёна заторможено встала с дивана, и мужчины неторопливо и вальяжно расступились перед нею… Наитием и звериным чутьём она внезапно постигла, что угрозы и посулы обоих вымогателей совершенно реальны и вполне исполнимы, и она, медленно выйдя на средину гостиной, отозвалась:
     - Я охотно сделаю то, что мне предложат. Я отнюдь не скупа. И мне, действительно, необходимо покровительство…
     Сообщники с нервозным энтузиазмом переглянулись, и она негромко продолжила: 
     - Я вместе с мужем иногда мечтала о вечной – и счастливой – загробной жизни. И безмерно хотелось ему встретиться в потустороннем бытии с чёрным котёнком Тишкой... А я доселе верю, что их свидание – после их смерти – возможно… Наверное, именно этим объясняются мои странные поступки… В моей земной жизни я тщательно оформлю то, что мне повелят… Но я уже мертва… Мой врождённый дар свирепо наказал меня за его успешное применение для слома человеческой воли…
     Неожиданно Алёна повернулась к Тимофею и монотонно предостерегла его:
     - Такая беда может случиться и с тобой. Беречь твои научно-психологические тексты, написанные ради меня, уже нельзя. Они совратят и погубят… Они будут вечно искушать тебя… А ведь люди бывают мёртвыми и в земной жизни…   
     И дворецкий невольно, но истово поверил ей…
     А несказанно довольный Бородин бодро распорядился:
     - Вам, сударыня, придётся – ради поруки – задержаться в горной усадьбе… до окончательного решения наших задач… И не надо сетовать на мнимое угнетенье… и скорбно журить нас… А долгое затворничество вы объясните трауром по мужу… Во всём полагайтесь на дружбу нашу…
     Тимофей угрюмо подумал:
     «Я не позволю нашему матёрому гостю обобрать Алёну до нитки. У нас была волшебная интимная связь… А я не могу допустить, чтобы моя изумительная любовница, – пусть даже бывшая, – превратилась в бездомную бродяжку… Каждый человек должен иметь хоть какаю-то святыню… Да и наши взаимные чувства, пожалуй, ещё не сгорели до чёрной золы или пепла… Разве нельзя сделать из неё сакрального кумира нашей старинной церкви?.. Алёне вполне по силам такая роль… Да и моей общине полезно…»
     А осанистый Бородин, обуздав из осторожности собственную радость, размышлял ясно, прозорливо и трезво: 
     «Алёну, безусловно, можно теперь оставить даже без алтына, гривенника или гроша… Но безудержная корысть – неразумна… Пусть остатки богатства молодой и растленной вдовы будут вкусной приманкой для других оголодавших тварей... В этом случае мы сохраним относительный покой...  Да и жаль её… как ни странно… Она – глубокая личность…»
     И вдруг Алёна почувствовала таинственное и непостижимое счастье от своего полного морального рабства; поочерёдно она посматривала на лица обоих мужчин и бессмысленно, но умильно улыбалась... А вскоре она ощутила их невольную жалость к ней… А затем Алёне вообразилось, что она с извращённым удовольствием ублажает на рассветной и смятой постели обоих своих господ…
     А каждый из пары заговорщиков горделиво восхищался своим великодушным и щедрым намереньем не губить Алёну окончательно, сохранив ей кусочек наследства от её мёртвого мужа. И неожиданное желанье пощадить Алёну чудилось каждому сообщнику очевидным и лестным признаком несравненного, исключительного благородства… 
     Однако партнёры не смекнули, что их удивительное желанье пощадить усмирённую Алёну порождено их неосознанным страхом. Они бессознательно испугались того, что они, подобно ей, могут оказаться в состоянии постыдного – и крайне опасного для них – нравственного рабства. Ведь наитием они понимали, что безропотное, хотя и живое орудие можно легко сломать, уничтожить и выбросить на свалку или в могильную яму… И подсознание милостиво избавило рассудок от мучительного постиженья подлинной причины непрактичной и загадочной жалости к уже побеждённой Алёне…
     Они боязливо остановились на мистической грани, которую Алёна самонадеянно преступила. Они бессознательно учли полученные здесь уроки… 
     Сладострастную и неподвижную Алёну внезапно обуяло жестокое, но рабское предчувствие, что если её повелители прикажут ей свирепо умертвить человека, то она без малейших колебаний станет изощрённо-изобретательным палачом…
     И сообщники бессознательно угодили в рабство, порождённое безмерной покорностью Алёны... Ведь не ведали они, что любая власть обязательно порабощает и самих обладателей власти…
     Заговорщики-победители и бездумно послушная Алёна не постигли того, что её врождённая сила разума и стремление к власти отнюдь не исчезли навеки, а только искусно затаились… Ипостась «волшебная кошка» не погибла в телесной оболочке, а чутко, настороженно и хищно дремала в ожидании срока своего вероятного торжества…
     Алёна подобострастно заявила:
     - Ваши пожеланья я готова немедленно исполнить.
     И все они гуськом, – и даже слегка толкаясь, – вышли из хозяйских покоев. Крепкая, тяжёлая дверь в сумрачный коридор осталась распахнутой настежь… В парадной столовой их ожидал вкусный и обильный завтрак с изысканным выбором болотных витаминных ягод…

6

     Похороны Вадима Ильича Серова были немноголюдны, но безупречно организованы и щедро оплачены новыми, хрустящими купюрами наличных денег. И хотя криминальная экспертиза подтвердила кощунственный факт самоубийства вельможного хозяина усадьбы, но отпевали отставного генерала в городском православном храме… Однако после официальных церковных обрядов местная неканоническая община отслужила трогательную хоровую панихиду на собственный лад. Чёрный дубовый гроб с ухоженным прахом Серова зарыли на самом почётном участке местного погоста. Над могильным бугорком крестьяне временно водрузили, – до закладки гранитного мавзолея со склепом, – узорчатый железный крест… Погода была промозглой, серовато-мутной и тихой, над заснеженным кладбищем надоедливо кружились горластые стаи ворон…
     Павел Петрович Бородин искусно убедил своих бывших соратников дружно проигнорировать скромное погребенье Серова. Дескать, в самоубийстве их недавнего коллеги проявилось тщательно скрытое малодушие. Причину суицида своего товарища Бородин по видеотелефону резонно объяснил перманентной и жуткой депрессией, быстро возраставшей после увольнения Серова с государственной службы. 
     Поминки по усопшему ветерану были устроены в парадной трапезной, где усердные служанки разместили дополнительные столы и стулья… 
     Сразу после траурных церемоний Бородин по электронной почте пригласил в заснеженную горную усадьбу щуплого, но чрезвычайно дорогого адвоката, а также бородатого и дебелого нотариуса с молодым хрупким референтом. Вызванные в поместье юристы имели безупречную репутацию и расчётливо дорожили ею. Даже смазливый и юный референт никому из челяди и господ не показался легкомысленным шалопаем… У троицы визитёров были тёмные официальные костюмы и стильные очки в тонкой золотой оправе…
     Опытные и солидные юристы очень быстро перестали подозревать своих расточительных клиентов в незаконных каверзах, вывертах и подвохах. Все необычные условия имущественных и финансовых соглашений оговаривались без малейшей фальши и в интонациях слегка приглушённых голосов, и в сдержанно-строгих манерах. Поведение на редкость богатой вдовы-доверительницы было естественным, дружелюбным, хотя и полным бесконечной, неутолимой печали...   
     На комфортабельной и мощной машине с осторожным шофёром трое столичных юристов, – явно довольных командировочными выплатами и гонораром, – покинули заметённое вьюгами поместье сразу после сытного ужина, который завершился в поздний морозный вечер.
     После церемонного расставанья с юристами в удобных и просторных сенях довольный Бородин с пачками документов заспешил на отдых в свои апартаменты. Алёна и Тимофей по сумрачному коридору медленно двинулись вслед за почётным гостем. И вдруг Алёна негромко предложила своему бывшему слуге занять роскошные хозяйские покои. «Постельное бельё там уже поменяли, – сказала она, – по окончании поминок я сразу позаботилась об этом. Переселяйся прямо сейчас». И Тимофей радостно и благодарно согласился… 
     Алёна не понимала сокровенный смысл своего неожиданного – даже для неё – предложенья. В своей тёплой опочивальне она проворно сбросила с себя одежду и быстро заснула обнажённой в мягкой и свежей постели…
     Вскоре вещи и скарб Тимофея усердные слуги перенесли в его новую обитель. Рукопись в заветной коленкоровой тетради Тимофей притащил в хозяйские апартаменты сам. Научно-психологический трактат горделивый автор оставил на письменном столе в неярко освещённом кабинете.
     Затем возбуждённый Тимофей машинально выключил электрический свет во всех помещениях нового своего жилья… 
     - Моя звериная нора... моя чудесная, родная берлога… – шепеляво и ласково прошептал он, а потом аккуратно заперся на миниатюрную, но прочную щеколду...
     И вдруг Тимофей оказался в ещё неизведанном им психическом состоянии... Он сейчас не вспомнил и, значит, не принял во внимание то, что по крови принадлежит он к старинному и легендарному роду славянских религиозных владык. Но издревле в их упорном волховском роду существовал своеобразный искусственный отбор. Мудрую селекцию проводил глава колдовского рода. Неумолимый пращур называл имя того, кому должны постепенно передать всю совокупность потаённых, заповедных знаний... В число немногих избранных попали и  жестокие предки Тимофея...
     Теперь его глаза были широко раскрыты, но его сознание полностью отключилось... И сразу после избавленья от извращённого гнёта разума освободился в неподвижном Тимофее наследственный пророческий дар...
     Ориентировку в пространстве и времени ясновидец совершенно утратил. Кровь в артериях и жилах текла необычайно бурно, хотя и быстро густела. Способность к самоконтролю была потеряна напрочь... Тимофей стоял на средине мглистой и хорошо натопленной гостиной, и его порой трясло...  А вскоре в конвульсиях он рухнул на просторный и мягкий диван...
     Тимофею истерически ярко вообразилась грустная красавица, которая созерцала его изнутри серебристо-тёмной, но прозрачной оболочки. На тонких руках у пресыщенной, хотя и юной женщины слегка изгибалась иссиня-чёрная пушистая кошка с большими зелёными глазами. И мерещилось Тимофею, что из хищных кошачьих глаз беззвучно и незримо излучаются в его сознание изысканно-ясные фразы прорицаний и суждений…
     «Твою окаянную рукопись надо поскорее уничтожить, иначе намного она сократит твою нечестивую жизнь. В рукописи изложена методика, по которой одними внушеньями можно довести человека до самоубийства. А тебя, как спесивую Алёну, обязательно соблазнит ненаказуемая и безмерная власть. Но нельзя кощунственно нарушать прерогативы Смерти, которая нынче милостиво тебя посетила… Пристально посмотри на нежную и красивую Смерть… Она – сейчас перед тобой… И она ревнива… Если рукопись будет сохранена, то чрезвычайно быстро ты в невыносимых корчах околеешь от рака… С онкологией не шутят... Но коли рукопись ты всё-таки истребишь, то проживёшь неимоверно долго, однако вечно не перестанешь ты истерзанно жалеть о гибели своей изумительной книги… Ты начисто позабудешь свои несравненные тексты и уже не сможешь их восстановить…»
     И он с возрастающим страхом вообразил самого себя в клинической палате под вздорной опекой хлопотливой бригады реанимации, кошмарно-тупой одутловатой санитарки и поспешного консилиума небрежных врачей, безразлично и бойко болтающих по латыни...
     Но потом Тимофей экстатически содрогнулся, и в его сознании появились новые пророческие фразы:
     «Твой сообщник Бородин стремительно разорится, ибо он не рождён для коммерческих махинаций, афер и сделок. А его внезапная тяга к авантюрному предпринимательству будет изощрённым наказанием для него... На фабрике он развалит всю финансовую систему и люто испугается позорных для него пересудов, комментариев и сплетен... Он бессознательно пожелает смерти и, утратив по этой причине иммунитет, омерзительно и быстро зачахнет от последствий банальной пневмонии... В правительственной газете опубликуют чёрствый и почти казарменный некролог. Бездушные и казённые похороны увенчаются официальным ружейным салютом...»
     А Павел Петрович Бородин, бегло, но тщательно изучив документы, выключил в своих апартаментах электрическое освещенье и проворно улёгся в безупречно чистую постель. И вдруг с досадливым огорченьем он почувствовал, что по неведомой причине он утратил самонадеянность и апломб… И через пару мгновений Бородин до дрожи и судорог устрашился неизбежных и крайне унизительных для себя последствий от краха и банкротства своих промышленных и коммерческих структур. Но если раньше опытный и прозорливый Бородин обязательно воспринял бы нынешнюю свою боязнь, как тревожное, но своевременное остереженье, полученное от подсознания, то теперь усилием воли он – в угоду своему тщеславию – подавил внезапное и вещее предчувствие. Пробудился генетический код самоистребленья… И вскоре Бородин обрёл свою прежнюю кичливость и, начисто позабыв пророческие ощущенья, заснул на правом боку… 
     Тимофей с закрытыми глазами нервно вздрагивал на просторном диване и невольно вспоминал свои обиды, нанесённые Алёной... Нынешние пророческие фразы и печальное предостережение Алёны о насущной необходимости благочестиво и быстро уничтожить крамольную психологическую рукопись исчезли напрочь из воспалённого сознания Тимофея... И теперь он, ожесточённо теряя самообладание, мысленно возмущался издевательским пренебрежением Алёны к замечательной и вдохновенной книге, которую он посвятил именно ей.
     И, наконец, появилось у него безумное и страстное желанье поскорее усугубить свою духовную боль от непрощаемой до самой смерти обиды. И он в истерическом и чадном бреду подумал с патетикой и с унылым надрывом:
     «Пусть мои оригинальные и заветные страницы не достанутся никому на грешной планете Земля...»
     Тимофей в сильнейшем раздражении вскочил с дивана и прыжками ринулся в рабочий кабинет, где нетерпеливо и порывисто зажёг электрическую лампу на массивном письменном столе... Затем экзальтированный Тимофей шустро прикорнул на краешке удобного хозяйского кресла и вдруг вообразил себя Николаем Гоголем, который приготовил для печного огня неудачную часть своего романа. Одновременно Тимофею неистово и вздорно поверилось в то, что он не только навеки и до последней запятой запечатлеет в памяти собственные строки, но даже сможет в будущем значительно их улучшить...
     И на укромном офисном шредере Тимофей горделиво, взвинченно и быстро утилизировал собственную книгу... И сразу опрометчивый автор совершенно позабыл свои отточенные формулировки, дерзновенные идеи и безупречную научную концепцию с ясной парадигмой. И вскоре он потрясённо и диковато догадался, что его бесценная рукопись исчезла из цепкой памяти полностью и невозвратно... А потом он очнулся и, не смахивая слёз, выключил электрический свет...
     И вдруг Алёне привиделся сладостный сон, что она на песчаном побережье бурного моря бесстрашно играет с чёрной грациозной пантерой и улыбается победительно, злорадно и томно…

7

     Следующие строки не сохранились ни в осознанной памяти Тимофея, ни в его подсознании…

Конец пятой части   

Часть шестая

1

     Сначала научитесь думать о тайных своих мыслях, будто они оказались мыслями чужого человека. Это позволит вам почувствовать полезную отстранённость от собственной личности. Оценивайте ваши заветные мысли по критериям лично вашей морали.
     Далее, придётся вам решать другую, но более сложную задачу, а именно: устанавливать в себе внутренние безмолвие, прекратив бесконечные мысленные диалоги, которые я называю распрями внутри себя. А ещё необходимо поскорее прервать перманентное самопрощение. Увы, без этого нельзя обойтись, если вы твёрдо намерены своё восприятие расширить…
     Наше сознание – это изрядно засоренный внутренний фильтр для нашего восприятия. Умение думать – это великое счастье, но ещё большим счастьем окажется обретённая способность отключать собственный разум. Наш рассудок похож на мельницу, которая непрерывно работает вхолостую. Наш ум неустанно перемалывает информацию, впечатления, силлогизмы и выводы. Можно прочитать все сочинения Гегеля, Платона, Канта и Фрейда, вызубрить всю мировую теологию, изучить законы квантовой механики, но – это тупиковый путь. Вы будете знать гораздо больше, но вы ничуть не изменитесь.
     Должен вам заметить, что состояние внутреннего безмолвия чрезвычайно комфортно. Во время работы в таком состоянии я практически не совершаю ошибок. Однако постоянно пребывать в состоянии внутреннего безмолвия нельзя, иначе наступает неизбежное пресыщение. Ну, нельзя же постоянно испытывать оргазм…
     Вам придётся – для эффективности и удобства – создать для себя личный пароль, который позволит вам без малейших усилий отключать собственное сознание и переходить в мир своего внутреннего безмолвия.
     А теперь я изложу практический метод.
     Медитации – совершенно бесполезны, поскольку они – это, своего рода, мастурбация собственного воображения…
     Протяните руки перед собой параллельно друг другу, а затем полностью расслабьте кисти. Рассеянный взор устремите между своих рук. А потом неторопливо пошевелите руками, и если правая рука двинулась вверх, то левая обязательно – вниз, и наоборот… Сосредоточьтесь на любых ощущениях обеих своих рук одновременно… Как правило, человек способен концентрировать своё внимание только на двух объектах. Например, если телевизор занимает у вас и зрение, и слух, то вкус еды вы уже не сможете ощутить… Сосредотачивайтесь одновременно на обеих руках, отчётливо чувствуя их. И вы войдёте в состояние полного отсутствия мыслей, в состояние искусственной пустоты… И ваше сознание совершенно отключится, и для вас наступит внутренне безмолвие.
     Вероятно, с вами уже случалось, что вы вроде бы погрузились в раздумья, но, когда вас спросили, о чём именно вы размышляли, то вы не смогли ответить. А вы в это время пребывали в состоянии внутреннего безмолвия, в состоянии благотворной для вас прострации…
     Затем в обычном своём состоянии вы, вспоминая своё внутренние безмолвие, придумайте быстрый, но характерный жест, который вы будете постоянно повторять при каждом отключении вашего разума. И вы постепенно обретёте условный рефлекс, и этот характерный жест быстро превратится в личный пароль для почти мгновенного введения себя в состояние внутреннего безмолвия…
     Кстати, всё это уже не ново. Об этом уже писали. Но я не хочу казаться оригинальными, я желаю быть эффективным. Ведь совсем не обязательно изобретать новые приёмы рукопашного боя, если вполне можно обойтись старым багажом. Новизна, если решите вы продолжать свою учёбу, придёт немного позже…

2
    
     Если доселе не научились вы прерывать в себе внутренний диалог, то попробуйте не фиксировать взгляд на одном предмете. Этот опыт надо повторять не менее четверти часа в день…
     Или во время неторопливой ходьбы в безопасном месте смотрите только боковым зрением… Карлосу Кастанеде принёс успех именно этот способ.
     Разумеется, такие экзерсисы довольно трудны, но иного способа для отрешения от реальности нет. Ваша проблема, наверное, в том, что вы состояние своего внутреннего безмолвия не можете даже вообразить. Но, не изведав это состояние, вообразить его нельзя…

3

     После обретения вами способности к внутреннему безмолвию (к полному отключению вашего сознания) необходимо научиться эффективной защите от психологической агрессии со стороны других людей. Полезно запомнить, что проявления психологической агрессии почти всегда предваряют физическое насилие. Следовательно, если прервать психологическую агрессию, то можно с успехом избегнуть и физического насилия, а проще выражаясь, – драки…
     Под костью чуть пониже человеческого затылка имеется углубление, которое вы легко найдёте на ощупь. Именно там находится самая мощная энергетическая зона в вашем теле. А теперь вообразите, что из этого подзатылочного углубления источается незримая энергетическая пелена, а точнее – вуаль, которая окутывает ваше тело с макушки до самых пят. Вскоре ваше воображение обязательно превратит невидимую энергетическую вуаль в почти материальную субстанцию. И тогда психологическая агрессия со стороны других людей уже не сможет воздействовать на вас.   
     Однако вам будет мало только этих защитных манипуляций. Вам ещё надо обрести состояние «здесь и сейчас». Ведь многие люди в своих мыслях и воображении весьма далеки от ситуации, в которой они реально находятся в данный момент. Они в критическом положении вместо мужественной опоры на свою волю к борьбе вспоминают своё благополучное прошлое и горько сожалеют о том, что их угораздило вляпаться в опасный для них инцидент. Они невольно думают о последствиях своих будущих действий и о слёзной печали безутешных родственников в случае летального исхода. Именно это досадное свойство делает людей нравственно беззащитными и отличает их от диких зверей, которые постоянно находятся в состоянии «здесь и сейчас».
     Здоровый и могучий тигр, хищно пребывая в перманентном состоянии «здесь и сейчас», будет смотреть на вас бесстрастно, непроницаемо, уверенно и грозно. Свободный и сильный зверь не отвлекается, не колеблется, он просто спокойно и властно созерцает.
     В состояние «здесь и сейчас» можно погрузить себя чрезвычайно быстро, если детально вообразить реальную ситуацию в данный момент времени. Допустим, вы спускаетесь по лестнице, и если в данный момент вы на миг вообразите свой реальный спуск именно по этой лестнице, а также своё пребывание именно на той ступеньке, на которой вы сейчас в реальности находитесь, то вы непременно окажитесь в состоянии «здесь и сейчас».
     По сути, этим психологическим приёмом вы отключаете своё воображение, которое в критической ситуации может оказаться фатальной помехой.
     Поверьте мне: сделать всё это будет довольно просто, если преодолеть в себе безразличие и лень. Тренировки помогут вам достичь необходимого эффекта всего за пару недель… 
     Порядок действий (алгоритм) при защите от чужой агрессии таков. Сначала вы стремительно окутываете себя бесплотной энергетической вуалью, а затем мгновенно приводите себя в состояние «здесь и сейчас» и сразу после этого отключаете ваше сознание. И обязательно ваше подсознание принудит ваше тело совершить всё то, что вам необходимо.
     Теперь вам надо постичь одну важную вещь. Если вы находитесь под защитой своей энергетической вуали и одновременно в состоянии «здесь и сейчас», да ещё, – в придачу, – с отключённым сознанием, то любая агрессия вашего соперника, все его злобные биологические токи, направленные против вас, обращаются во вред ему самому. И тогда почти мгновенно он сам приходит в такое состояние, в которое он собирался погрузить вас. И вся его агрессия моментально исчезает от мутного страха перед самим собой. Ведь многие агрессивные люди боятся самих себя гораздо больше, нежели других людей… Агрессивность  зачастую порождается именно страхом…
     Я тренировался на свирепых сторожевых псах. Если я иду по улице в нормальном состоянии, то каждая шавка из подворотни норовит меня облаять. Но в том психологическом состоянии, которое я сейчас описал, на меня не гавкает никто. Я превращаюсь в зверя, которого надлежит бояться. Я обретаю свою первобытную сущность, почти утраченную современными людьми…
     Текст, который я для вас написал, не следует считать сакральным и незыблемым каноном. Ведь я обозначил только канву. У вас, несомненно, появятся поведенческие нюансы, которые свойственны только вашей личности… Но это нормально...

4

     И вот стоите вы перед человеком, который направил свою природную агрессивность именно против вас. Помнить обо всех психологических манипуляциях и приёмах, о которых я написал в этом трактате, уже нет для вас нужды. Вам будет достаточно осознанно подать собственному подсознанию чётко сформулированную команду, например: «Защитить меня от чужой агрессивности». И сразу сознание ваше непроизвольно отключится, а затем энергетическая пелена проворно и бережно окутает вашу плоть от макушки до самых пят, и вы без каких-либо усилий впадёте в состояние «здесь и сейчас». А потом ваше подсознание начнёт, помимо разума, ярко воображать, как в тело вашего противника начнут бурно врываться возвратные токи собственной его агрессивности, отражённые вами, и наяву обескураженный враг стремительно утратит всякий запал и безвольно сникнет. Ваше тело, управляемое мудрым подсознанием, сделает, – помимо разума, – всё то, чтобы агрессивность вашего соперника исчезла напрочь…
     Я назвал эти психологические приёмы «сознательным управлением собственным подсознанием». Такое управление даёт огромное преимущество над теми, кто ещё не владеет подобной методикой...

5

     Зачастую полезные действия – весьма приятны. Если, конечно, собственная жизнь не воспринимается вами, как тягостная неопределённость и мучительная проблема выбора.
     Приёмы, которые я опишу, придумал не я. Их в старину разработали православные монахи и аскеты, – в частности Даниил Заточник, – а также исламские суфии.
     Вы распрямляете плечи и, подняв вверх подбородок, выпячиваете грудь. Ваши ноги, – а обувь обязательно должна быть удобной и лишена высоких каблуков, – раздвинуты почти до уровня ваших плеч… носки ступней направлены врозь… Ваши руки расслаблены, а полностью открытые ладони обращены вперёд. Все взгляды у вас рассеянно несфокусированы, ибо вы не смотрите на конкретные вещи… Ваши глаза в такие миги будто ощущают реальный мир, но не разглядывают его с переходом вашего взора от одной детали к другой. Я называю это «рассеянным созерцанием». Сознание ваше напрочь отключено, и вы находитесь в состоянии «внутреннего безмолвия».      
     Вы словно выставляете себя напоказ перед всесильным Божеством, безгранично доверяя Ему… И вы совсем не стыдитесь…
     И вдруг вы начинаете ощущать, как Вселенная нежно, ласково и незримо струится через вашу расслабленную плоть, оставляя вам не только долю своей мистической энергии, но также заповедные истины и мысли, если вы уже способны к их восприятию…
     А после выхода из этого волшебного состояния вы поражаетесь ясности своего ума и бурному приливу энергии…
     Лучше всего это делать глубокой и лунной ночью… Даниил Андреев в «Розе Мира» уверял, что Сталин постоянно в своём кабинете подпитывал себя энергией космической бездны… Но Даниил Андреев не сумел постичь, что из Космоса излучаются не только незримые энергетические импульсы, но ещё и прозрения… А вот Тютчев постепенно постиг…
     Интимная подробность: полезно раздеться донага… Но всё-таки это не обязательно…
     В этом состоянии лунная ночь совершенно неописуема… Вы узрите серебристые вихри, проникающие в расслабленное и благодарное тело… Идеи и мысли нежно струятся в таинственный орган, который издревле именуется «третьим глазом».
     Важно упомянуть о мышлении. Ведь человек мыслит далеко не теми  чёткими и логичными фразами, которыми написаны мои любимые книги. Мышление человека зачастую бессознательно, но именно в подсознании проникают заветные идеи из Космоса, чтобы затем оказаться в рассудке, если вы совершите нужные действия…
     Однако при занятиях такими сложными вещами нельзя забегать вперёд…
     Поскольку вы слегка приобщились к мистическим тайнам, то я напишу вам о «третьем глазе». Расположение «третьего глаза» специалисты определяют различно. На самом деле «третий глаз» располагается над переносицей между бровями… Можно приказать самому себе смотреть на мир или на человека именно «третьим глазом».
     Но и об этом я напишу позже.
     И если вдруг вы пожелаете внушить собеседнику собственные чувства или мысли, то вам полезно напористо смотреть именно в его переносицу, поскольку твёрдые и пристальные взоры способны решительно подавить загадочную силу чужого «третьего глаза», но только у тех людей, которые не умеют им пользоваться… А истинных умельцев всегда очень немного… 

6

     Вообразите себя Иосифом Сталиным, а затем и внезапный приезд в Советскую Империю известного фокусника и манипулятора Вольфа Мессинга. Как лучше всего использовать этого персонажа, если вы прекрасно знаете, что ваш заклятый враг Адольф Гитлер является патологическим фаталистом и мистиком? Правильно! Надо приписать загадочному Вольфу Мессингу пророческие и гипнотические дарования, которыми бездомный бродяга вовсе не обладает, и одновременно распустить слухи о его таинственных и роковых способностях, а затем изрекать от его имени всевозможные предсказания, сулящие германскому фюреру неизбежную гибель. Ведь если человек истово поверил в грозное пророчество о своей судьбе, то оно непременно сбудется… Именно по этой причине и появились многочисленные байки о том, что Вольф Мессинг миновал свирепую и ретивую кремлёвскую охрану без всяких документов, а в придачу получил в государственном банке огромную сумму денег по клочку замызганной бумаги… Слухи о подобных деяниях Вольфа Мессинга измышлялись и вбрасывались в толпу весьма искусно…   
     Я кратко опишу систему, которая позволяет совершить всё то, что Мессинг не сумел бы сделать. Но эта система действенна только в том единственном случае, если вы будете принуждать человека исключительно к таким поступкам, которые насущно вам необходимы. С помощью этой системы нельзя потакать мимолётным капризам и развлекать своих скучающих друзей. Причины упомянутой избирательности моей психологической системы я опишу позднее. Я назвал это непременное условие «принципом насущности».
     Именно для соблюдения принципа насущности нужно поскорее научиться бесстрастным раздумьям о собственных мыслях. Надо периодически спрашивать себя о соответствии ваших потаённых мыслей с нравственными критериями принятой вами морали… А мораль, как известно, бывает разной: и рабоче-крестьянской, и интеллигентской, и революционной, и православной, и католической, и буржуазно-протестантской, и воровской, и даже донжуанской… Для применения моей психологической системы менять мораль не надо… Но оценивать свои тайные мысли относительно собственной морали решительно необходимо, иначе вы никогда не обретёте уверенность в том, что поступки, на которые вы намерены подвигнуть человека, вам насущно нужны…
     Разумеется, постоянно заниматься самоанализом чересчур обременительно. Но после получения этих знаний ваши раздумья о собственных мыслях непременно будут возникать. И здесь самое главное – не лгать самому себе; это требование – абсолютно и непререкаемо!.. Однако после того как ваше мнение о собственных мыслях станет, наконец, определённым, у вас нет никакой необходимости помнить свои формулировки дословно. Все ваши формулировки, покинувшие вашу осознанную память, непременно попадут в подсознание, и уж оно навечно их запомнит. А потом непостижимым для вашего рассудка способом начнёт вносить нужные коррективы в ваше поведение…    

7

     Любой человеческий поступок можно разложить на два этапа: оценка ситуации, а после – непосредственное действие.
     Вспомните, как вы, уже закончив реальную беседу, мысленно продолжали свой разговор с оппонентом. Какие великолепные аргументы вы находили в своей воображаемой дискуссии! Эти прекрасные резоны и доводы возникали в ваших иллюзорных дебатах только по той причине, что ваши подсознание и рассудок в воображаемых сценах действовали в полной гармонии.
     В реальности полная гармония рассудка и подсознания достигается в том случае, если вы сможете при желании воспринимать иллюзорным плодом вашего воображения ту конкретную реальность, в которой вы существуете в данный момент. Допустим, в реальности вы вечером гуляете по осеннему саду. Вам нужно хотя бы на миг вообразить, что вы сейчас бродите по аллеям именно этого сада и именно в осенний вечер. То бишь, реальность должна запечатлеться не только вашим рассудком, но и вашим воображением. И тогда ваша оценка ситуации окажется безупречной и в таком виде попадёт в ваше подсознание. Не пытайтесь осмысленно сформулировать собственную оценку, поскольку это совершенно излишне, ибо нужные сведения уже находятся в вашем подсознании, и оно сумеет распорядиться ими.
     Для важного реального действия ваше сознание полезно полностью отключить. Этот процесс называется по-разному: и прекращением внутреннего диалога, и остановкой потока сознания, и внутренним безмолвием… Любые действия на бессознательном уровне гораздо эффективнее рассудочных поступков, поскольку подсознание имеет больше возможностей, нежели разум.
     Отключать своё сознание надо автоматически, будто в кране вы перекрываете воду после умывания. Состояние с отключённым рассудком весьма комфортно… Для отключения сознания имеются многие способы, которые описаны достаточно подробно, но будет лучше, если вы разработаете собственный приём. Я, например, приказываю сознанию отключиться лёгким наклоном головы... Но для этого необходим упорный тренинг...

8

     Многие прекрасные начинания губит страх перед возможной неудачей. Для избавления от этой разновидности страха люди прибегают и к медитациям, и к тренингам, и к долгим самовнушениям. Я же полагаю, что в подобной муштре нет особой необходимости, если совершить череду определённых действий.
     Для начала необходимо ввести в собственное сознание весьма простое соображение, а именно: если вы поступаете безупречно, то неудач для вас не существует в принципе. Есть некий промежуточный результат, который следует принять во внимание... И ещё. Если мысленно расчленить сражение при Каннах на два этапа, а затем исследовать только первый этап, то Ганнибала нужно признать бездарным полководцем. Ведь Ганнибал ввязался в битву с противником, имеющим значительный численный перевес, а затем позволил сильно потеснить свои войска. Но роковая бойня при Каннах не закончилось на первом этапе… А разве нельзя допустить вероятность того, что, если бы победа при Каннах оказалась менее блистательной, то судьба и Карфагена, и самого Ганнибала была бы более счастливой?.. А если бы Наполеон не выиграл с высочайшим искусством унизительную для России баталию при Аустерлице, то, возможно, династия, основанная Бонапартом, доселе занимала бы французский трон…
     Разовый факт обязательно и сильно отличается от всего процесса в целом, и зачастую мы не можем заранее постигнуть, как данный единичный факт повлияет на весь процесс. Поелику, необходимо уравнять поражение с победой и заботиться только о собственной безупречности.
     Человеческая безупречность – это упорные действия на пределе собственных возможностей и без вредных примесей жалости к себе, завистливой обиды и тщеславия.
     Нужно усердно поразмыслить на эту тему, а затем все выводы направить в своё подсознание, и более не держать их в осознанной памяти. Подсознание само распорядится плодами ваших раздумий…
     Полезно запомнить, что вашему подсознанию вы можете повелеть, но для этого необходимо достигнуть чувства «отстранённости от собственного тела». Это чувство означает умение воспринимать самого себя не только, как совершенно постороннего себе человека, но даже, как враждебное себе существо. Если вы окажетесь способным на такое восприятие, то будет вам достаточно мысленно произнести: «Навечно и бессознательно запомнить всё это», и подсознание покорно запечатлеет в себе нужные идеи, факты и информацию.
     Разумеется, чувство «отстранённости от собственного тела» – это совершенно иное состояние, нежели «отключение своего сознания». В первом состоянии ваш рассудок отдаёт приказы вашему подсознанию, а во втором – вы действуете только на рефлексах и без малейших помех со стороны вашего разума. Помехи от разума заключаются в животном страхе, в неуверенности и, значит, в фатальном замедлении скорости реакции.
     Но существует ещё и благотворный синтез обоих этих состояний, который непременно придаст многим вашим действиям, – особенно в интеллектуальной сфере, – чрезвычайную эффективность…

9

     Если вы вознамерились подвергнуть внушению конкретного человека, то вам совершенно необходимо достичь того, чтобы он обязательно уловил ваш «особенный взгляд».
     Несомненно, что мировоззрение и сущность постоянно оказывают влияние на внешнее человеческое поведение. Но одновременно справедливо и то, что внешние поступки и действия каждого человека неотвратимо влияют на его мировоззрение и сущность.
     Кстати, опытные офицеры это прекрасно понимают, и поэтому они упорной муштрой добиваются от новобранцев внешних проявлений дисциплины и храбрости. А уж потом эти внешние проявления оказывают необратимое влияние на сущность и мировоззрение рекрута, и он превращается в стойкого и смелого бойца.
     Если вы хотите стать истинным суперменом, то сначала вы должны научиться – вопреки вашему страху – держать себя наяву, как безукоризненный супермен. И только затем внутренние качества супермена реально появятся и у вас. А если решили вы обрести подлинную веру в Христа, то полезно вам для начала научиться вести себя так, как будто вы уже охвачены самой непоколебимой верой, и только потом зарождение истинной веры станет для вас воздаянием и наградой.
     Тот самый «особенный взгляд», который вы устремляете на человека, обречённого вами на скорое внушение, будет непременно оказывать сильное влияние на ваши мысли, мировоззрение и сущность, и поэтому всегда существует значительный риск, что вы постепенно превратитесь в иное существо. Нужна ли вам необратимая нравственная метаморфоза, – решать только вам…
     Ваш «особенный взгляд» должен быть не только хищным, но и ласковым, чтобы человек, обречённый на неизбежное и срочное внушение, почувствовал вашу искреннюю любовь к намеченной вами жертве. Именно такими взорами волки созерцают свою измученную и загнанную добычу, которая способна только на то, чтобы покорно насытить хищные утробы питательной и вкусной свежатиной... А разве вы не созерцаете точно таким же взором жареных куропаток?..

10

     Гипноз, по сути, – это потакание тайным вожделениям человека, который подвергается гипнозу. Ведь недаром гипнотизёр-артист перед началом публичного сеанса почти всегда произносит сакраментальную фразу: «Кто намерен участвовать в опыте?» Именно эта фраза замечательно тестирует зрителей... Если активный персонаж вылез на сцену, то совершенно ясно, что он не прочь подвергнуться гипнозу: то ли от праздного любопытства, то ли из желания покрасоваться на публике, то ли ради избавления от скуки... Аналогично – с больными, которые мечтают о скором исцелении с помощью гипноза, и поэтому легко впадают в гипнотический транс. Да и цыганки подвергают своей гипнотической атаке далеко не каждого, а тщательно выбирают потенциальную жертву.
     Но я не занимаюсь психотерапией... 
     Имеется ли такое желание, которому подвержены все? Возможно ли, потакая этому желанию превратить любого человека в легко внушаемое существо?
     Да, такое необоримое желание, которое свойственно всем людям без исключения, существует. Это желание власти...
     В предыдущей главе я писал об «особенном взгляде». Но применение такого взгляда – это только преддверие самого внушения. Ваш «особенный взгляд» позволяет каждой потенциальной жертве ваших грядущих внушений ощутить в реальности, наяву, хотя порой и бессознательно, что рядом появился мощный и лукавый хищник. Но будущей жертве ваших внушений будет приятна власть над таким существом. И чрезвычайно сильным окажется у намеченной жертвы стремление не утратить свою сладостную власть!.. Я уточняю: нужна не иллюзия власти, поскольку любую иллюзию можно интуитивно распознать, а именно ощущение реальной власти над вами...
     Именно по этой причине практикующие гипнотизёры-терапевты постоянно повторяют мнительным пациентам о своём самоотверженном служении недужным, то бишь прозрачными намёками подчёркивают полную подвластность врача принятому на исцеление больному. 
     Без всякого притворства почувствовать над собой реальную власть человека, подвергнутого вами неизбежному внушению, весьма просто, если знать одну капитальную сущность... Безграничное рабство почти всегда означает потаённую, скрытую власть внешне покорного раба. Именно желание власти порабощает сильней всего… И поэтому вы, зарождая в себе ощущение полного рабства, стремительно обретаете реальную власть над временным своим господином.
     Знание этой важной сущности позволяет довольно легко вызывать у себя ощущение абсолютного рабства.
     Разумеется, вам излишне подхалимничать, угождать и пресмыкаться. Для окончательного успеха вполне достаточно одного вашего ощущения своего добровольного и абсолютного рабства, поскольку именно такое ваше  ощущение обязательно и с радостью будет воспринято подсознанием будущей жертвы ваших внушений. И вдобавок нужна безупречная вежливость, которая уместна во всех случаях…
     И, наконец, вы поймёте, что вы вполне осознанно начали общение с людьми на подсознательном уровне, но они даже не подозревают об этом, а вы это знаете... И, значит, вы стали несоизмеримо сильнее их… Ведь гармонический синтез рассудка и подсознания всегда будет сильнее, нежели любая из этих сущностей порознь…
     А вскоре вы ясно осознаете, что вы уже вцепились в конец верёвки, из которой будет изготовлен прочный психологический аркан...

11

     Общение с любым человеком значительно облегчается, если вы заранее знаете, о чём он осведомлён.
     Существует красивая японская борьба «айкидо», совершенно непригодная для реального боя. В этой борьбе спарринг партнёр своего тренера (сэнсэя, наставника, мастера, мэтра, маэстро) прекрасно осведомлён, что если его сэнсэй при захвате запястья расположил большой палец в определённом месте, то надо стремительно рухнуть на правый бок, а если слегка сместил мизинец, то необходимо плашмя падать на спину. Однако взамен спарринг партнёр получает отличную возможность сильно повысить своё реноме красноречивым бахвальством о безупречно усвоенных уроках величайшего мастера и в отдалённой перспективе самому получить звание наставника.
     Человеку, которого собираются подвергнуть гипнозу, тоже – в определённой степени – известно, как следует себя вести в гипнотическом состоянии. А если всё-таки ещё неизвестно, то любезный гипнотизёр заранее уведомит об этом.
     Но имеются сущности, о которых человек не ведает, что они неосознанно ему известны. Например, обычные люди доселе не осознали то, что в личности любого человека заложен – или Природой, или Всевышним – генетический механизм, который принуждает каждого злодея непроизвольно проявлять свои опасные свойства, остерегая тем самым общество от излишнего доверия к преступной особи. Без такого генетического механизма человечество, как социальное объединение, просто не способно существовать.
     И если вы знаете о существовании этой человеческой особенности, то вы на бессознательном уровне сумеете быстро распознать потенциального злодея.
     В придачу полезно знать и то, что у каждого человека, кроме его жажды власти, существует ещё и пылкое, но не всегда осознанное им стремление к полной покорности, поскольку без умения подчиняться не обретёшь желанной власти. И каждый человек неосознанно ведает это. И если вы ярко вообразите себя безраздельным властелином, то каждый человек моментально, – хотя и бессознательно, – почувствует ваше превосходство и вскоре начнёт процесс капитуляции воли.
     Если вы осознанно постигли все эти сущности, то вам будет довольно легко манипулировать людьми. Нужно только не вмешивать рассудок в прерогативы подсознания.
     Многие хотели бы читать затаённые мысли других людей, но ваше подсознание уже умеет в них проникнуть. А вот сознание человека просто не имеет возможности постигать чужие мысли, поскольку раздумья людей не состоят из чеканных фраз, которыми написаны психологические романы. Если вы внимательно проследите за собственным мышлением, то сразу это поймёте.
     А вдобавок люди неосознанно ведают, что им не дано Природой или Всевышним завершить – с окончательным успехом – только такие деяния, которые реально им не нужны. Я согласен, что эта заповедная истина – весьма коварна, поскольку с её помощью можно легко оправдать любое бездействие, даже свою лень… 
     Познайте истину, и пусть дальше правит ваше подсознание… 

12

     Теперь для связного изложения я буду описывать элементарные вещи.
     Внушение или гипноз – это навязывание собственных желаний, убеждений и мыслей посторонним людям. Для эффективного гипноза нужна абсолютная уверенность в себе. Но такая уверенность не возникнет вовеки, если вы сомневаетесь в том, что действия, которые вознамерились вы совершить, насущно вам необходимы. Именно отсутствие сомнений в насущной необходимости ваших действий и порождает у вас полную уверенность в себе. Думать иначе – опасное заблуждение. Опасность заключается в том, что в критическую минуту может наступить ступор.
     Для эффективности ваших внушений нужно быстро проникнуть в чужое подсознание. Вход в чужое – и доверчивое – подсознание охраняется бдительным и очень критичным рассудком, который необходимо поскорее обмануть и отвлечь. Но необычность одежды и поведения надёжно блокирует чужой рассудок...
     Алгоритм (порядок) внушения таков: обретение доверия, отключение сознания, внедрение идей и побуждение к действиям.
     Доверие любого человека быстро обретается не менее чем троекратным согласием с безыскусными вашими словами, а затем выполнением несложных ваших просьб, связанных с полным расслаблением клиента.
     Чужой рассудок можно успешно блокировать чуть заметной неправильностью в вашем поведении. Или необычностью одежды… А ещё чужой рассудок великолепно отключается лестью... Во время ваших пассов очень полезно проникновенно спрашивать: «Что вы теперь ощутили?..» и после ответа немедленно и кратко утверждать, что именно так и должно быть…  А потом вы веско прибавьте, что эти ощущения станут через миг более острыми и сильными. Напористо приказывайте вашему клиенту чувствовать то, что он уже ощущает и без вашего приказа… Клиент обязательно начинает бдительно следить за своими ощущениями, и этим неминуемо он блокирует своё сознание, и тогда вы активно принимаетесь за внедрение своих идей. А после успешного внедрения нужных вам идей не очень сложно принудить клиента к действию...
     После блокировки чужого рассудка говорить нужно отрывистым и командным тоном, глядя послушному клиенту прямо в глаза тем «особенным» взором, который я описал ранее. Скороговорка недопустима, поскольку клиент должен осмыслить ваши формулировки…
     Но я опять повторяю о принципе насущной необходимости именно таких действий…   

13

     Духовная жизнь православного христианина начинается после признания своей греховности перед Богом… При обретении сильной власти нельзя обойтись без признания собственного несовершенства. Все наши беды – внутри нас.
     Пониманием сущности власти меня одарил Иисус Христос. Я поклоняюсь ему, как Богу и несравненному мудрецу...
     Разве Христос не сумел бы обрести политическую власть над могущественным государством? Я не сомневаюсь, что Богу доступно всё... Но Христос прозорливо распространил свою власть только на дюжину апостолов. И зиждилась божественная власть Иисуса лишь на любви и мудрости. Но двенадцати апостолов было достаточно, чтобы христианство озарило весь мир.
     Христос показал, что реально управлять можно не более чем дюжиной людей. И даже легитимный император непосредственно властвует только над дюжиной ближних сановников и вельмож… Но в стране имеется чиновничья иерархия… Император управляет государственными ресурсами, и по этой причине его приближённые и министры пытаются своекорыстно и не всегда безуспешно манипулировать им, и, значит, над могучей страной может фактически господствовать холуйская свита номинального владыки, а не он сам... 
     Психологические приёмы, которые я описал ранее, позволяют достичь реальной, но только непосредственной, – без участия правящей иерархии, – власти над отдельным человеком или над малой группой лиц. Но проблема стоит сложнее: с какой именно целью стремитесь вы использовать свою власть?
     Всевышний или Природа проявили высочайшую мудрость, уподобив любую власть наркотику и дурману. Известно, что наркотическое блаженство приносят лишь первые дозы, а затем дурманное наслаждение меркнет, но сразу возникает сильнейшая абстиненция (ломка), которая не позволяет отказаться от новых порций коварного и жуткого зелья. Наркоман счастливым не бывает… Аналогия с обладанием властью – полная, но только в том банальном случае, если правитель пренебрегает обычными людьми и цинично норовит чужое достояние умыкнуть в свои потаённые закрома. 
     Но что же именно способны вы дать подвластным вам людям? Вот ваши мозги и ваше тело, но где же вы сами?..

14

     Каждый человек в самом себе бессознательно носит праведное возмездие за свои грехи и преступления. Именно в этом и заключается высшая божественная рациональность… Всевышний или Природа наказывает тем, что никому не позволяет окончательно и навеки избавиться от собственной совести. И, значит, возмездие по закону, вражеское мщение или несчастный случай – это всего лишь личина и результат бессознательного стремления преступника покарать самого себя…
     Чрезвычайно красивое решение Всевышним или Природой важнейшей проблемы возмездия! 
     Если не ведать об этом потаённом человеческом свойстве, то никакая техника внушения, – даже самая изощрённая, – не позволит достичь полного послушания. Люди подчиняются только тем властелинам и лидерам, которые готовы в полной мере взять на себя реальную ответственность за свои указы и повеления.
     И если человек, реально подвергнутый вами внушениям, интуитивно почувствует, что вы не готовы принять на себя абсолютную ответственность за исполнение вашей воли, то нельзя от него дождаться полной покорности. 
     Полезно навеки запомнить, что тезис о наказании преступником самого себя – это не просто эффектная фраза, но суровая реальная кара, которая настигает виновника не сразу, но обязательно…

15

     Бывает полезно вообразить ситуацию, когда на вас и на человека, подвергнутого вами внушению, действует непреодолимая сила, побуждая обоих совершить действия, нужные только вам одному. И тогда чувство полной обречённости на покорность чужой воле неминуемо передастся человеку, который внимает вашему внушению.
     Знайте, что это непременно произойдёт.
     При этом совершенно необходимо воображать свою благородную безупречность...

16

     Я считаю нужным привести дословный монолог красивой, мудрой и специально обученной женщины, которая искусно довела своего богатого мужа до самоубийства.
     «Необходимо и достаточно всего лишь знать, что любой человек обязательно поддастся твоему сильному хотению, если оно мысленно будет сформулировано чётко, определённо и ясно. Люди в этом случае непременно покорятся тебе… и даже на их собственную гибель... А мне чрезвычайно нравилось смотреть на драгоценного мужа и думать: «Всё равно ты послушно и слепо исполнишь мою волю, как ты ни рыпайся…» И тогда у меня возникала материнская жалость к нему. А ведь многие люди даже в глубокой и дряхлой старости мучительно желают, чтобы родная мама сердечно их приголубила!.. А мой обездоленный и ранимый супруг с младенчества рос почти сиротой!.. И в детстве много недополучил он материнской нежности… И ради порции такой нежности он бессознательно был готов на всё!.. И мой возлюбленный супруг безмерно дорожил моим чрезвычайно лестным мнением о его персоне… А поскольку муж постоянно и явственно чувствовал то, что ему, – ради сбережения у любимой жены столь замечательного мнения о нём, – необходимо быстро умереть, то он без особых колебаний уничтожил себя!.. Вереница, череда и совокупность причин!..»

17

     В основе изящества и красоты лежит простота. Именно на подлинной простоте и ясности зиждутся многие успехи и победы. Почти всегда побеждает тот, кто действует проще. Можно долго плести сложнейшие интриги, но с их помощью удаётся победить только в том случае, если противник, приняв по глупости ваши правила игры, отвечает вам ещё большей вычурностью.
     Простота означает отсутствие лишнего. Но что именно является излишним в действиях каждого человека? Я полагаю, что окажутся излишними любые его  поступки, которые будут полезны не только ему самому, но и враждебному к нему сообществу. 
     Чем занимаются, – и очень часто совершенно бессознательно, – другие люди по отношению к вам?.. Возбуждением вашего тщеславия!.. Ведь тщеславный человек способен даром оказывать такие услуги, за которые в гешефтах и комбинациях с разумными партнёрами приходится довольно дорого платить... Тщеславие возбуждают с помощью не только лести, но и оскорблений...
     Если вы знаете об этом универсальном человеческом свойстве, то люди перед вами будут подобием накладных документов или счетов-фактур со всеми их платёжными реквизитами. А если вы помните, что многие люди занимаются возбуждением вашего тщеславия совершенно бессознательно, то вы сможете при желании постигнуть их сущность гораздо лучше, чем они сами.
     Но как уберечь себя от излишних чувств, эмоций и поступков? Как совершать именно такие действия, которые необходимы только вам одному, а не вашим затаившимся и явным противникам?.. Это одновременно и сложно, и просто... Нужно всего лишь предельно чётко и ясно сформулировать в своём рассудке именно то, что насущно необходимо только вам одному. Но попробуйте вы совершенно искренне и предельно чётко ответить себе на собственный вопрос: неужели вы всегда точно знаете, чего именно вы хотите?.. 
     Для чего, например, вы читаете этот заковыристый текст?..
     В этом сущность проблемы!.. Разве не желаете вы богатства, славы, порочной любви и власти?.. И если вдруг решитесь вы ответить себе предельно правдиво, то обязательно вы признаетесь себе в том, что именно этого вы и хотите...
     И вы непременно смогли бы достичь совокупности суетных удовольствий, если бы отыскали правильный и единственно верный ответ ещё и на такой вопрос: зачем всё это вам нужно?..
     Но если вы цинично ответите себе, что вы суетно стремитесь к этим завидным ценностям только по зову своего неодолимого тщеславия, то подобный ответ ни на йоту вас не приблизит к долговременному блаженству от обладания этими благами, поскольку вашему подсознанию прекрасно известно о такой кошмарной человеческой сущности, как абсолютная и полная пресыщенность...
     Зачастую люди бессознательно не хотят того, к чему они осознанно стремятся...

18

     Люди всегда повинуются тому, кто знает больше их. Такое свойство было изначально заложено в человечество Всевышним или Природой для эффективного стимулирования людского интеллекта.
     Однако для обладания полной властью недостаточно постигнуть даже самые потаённые человеческие сущности, но чрезвычайно важно безмолвно хотеть, чтобы многие другие люди сами догадались о вашей осведомлённости об их сокровенных свойствах. Прямо извещать о своих заповедных знаниях, разумеется, нельзя.
     Люди общаются между собой не только на сознательном уровне. И бессознательное их общение намного важнее, нежели осознанное… Вообразите, что пылкий юноша самозабвенно полюбил девушку. Несомненно, что страстная любовь зародилась на бессознательном уровне. Но если въедливый юноша вместе с девушкой, отвечающей ему несомненной взаимностью, попытается вдруг уже на сознательном уровне отыскать рациональные или химико-биологические причины своей любви, то до весёлой и радостной свадьбы у этой дотошной пары дело не дойдёт. Ведь ясное понимание всегда уничтожало страсть…   
     Публично возвещать о своих заветных знаниях не надо, ибо каждый встречный человек на бессознательном уровне при молчаливом вашем желании непременно поймёт, что вам известны самые потаённые свойства людей. А бессознательное понимание всегда окажется сильнее, нежели понимание осознанное… Недаром гипнотизёры апеллируют именно к чувствам… Затроньте заветные чувства, и вы сразу получите возможность управлять для собственной пользы чужим подсознанием…
     Если вы научились в общении с человеком осознанно переходить на бессознательный уровень, то ваш контрагент или партнёр не сможет вам противостоять.   
     Ваше обретённое знание, даже если вы не возвестили о нём, – останется навеки самоценным, поскольку оно при молчаливом вашем желании постоянно будет ощущаться другими людьми на бессознательном уровне… А в людях, – я повторяю это, – Всевышним или Природой заложена неодолимая склонность повиноваться тому, кто знает больше их… 

19

     Какова основная цель человеческой жизни?.. Я не буду околичить при своём ответе на этот вопрос…
     Мне кажется, что главная цель любой человеческой жизни – это обретение полной уверенности в том, что вы заранее обеспечили не только достойное погребение вашего бренного праха, но и тщательный уход за вашей могилой. Подумайте на досуге о египетских пирамидах и сарматских курганах, ведь богатые и колоссальные захоронения – это самое наглядное подтверждение моей идеи о цели человеческого бытия…
     А если выражаться более выспренне, то главная цель любой человеческой жизни – это красивое запечатление собственной личности в памяти отдалённого потомства…
     Я знаю, что вы ощутили надсадное разочарование… Но если сможете вы обуздать это крайне неприятное чувство, то вы постепенно поймёте, что основная жизненная цель, о которой я здесь написал, вполне достойна ваших долгих и упорных усилий… Вспомните о мириадах людей, не сумевших эту цель достигнуть…
     И тогда безраздельная власть, здоровье, чувственные утехи, богатство, почёт и потакание страстям перестанут быть для вас приятной и весьма престижной самоцелью, но обретут они возвышенное и благородное значение, которое именуется основой для творчества… Но конкретные формы творчества каждый для себя выбирает сам…
     Но и та главная жизненная цель, о которой я здесь написал, – это всего лишь видимая, хотя и блеклая личина того, что в земной юдоли вам не дано постигнуть…
     И я теперь на эту тему определённо знаю только одно: все жизненные цели, которые люди самозабвенно и жадно стремятся, – осознанно или бессознательно, – достигнуть, не будут вовеки ничем иным, как только сотворёнными Всевышним или Природой промежуточными средствами для достижения мистических и бдительно таимых от человечества истинных и окончательных целей…
     И ясным пониманием этого укрепляется власть...   

20

     Общение на бессознательном уровне более полезно и действенно, нежели общение на уровне сознательном. Особенно, если постигнуть, что ваше «бессознательное» можно принудить к подчинению вашему рассудку.
     Осознанный переход к общению на бессознательном уровне обязательно делает человека более эффективным…
     Если требуется вам принудить другого человека к полезным для вас поступкам, то вам необходимо и достаточно просто повелеть своему подсознанию: «Я хочу вести себя именно так, чтобы у данного человека возникло бессознательное стремление совершить угодные мне деяния». И тогда, – после отключения вашего разума, – вы на бессознательном уровне начнёте вести себя гораздо эффективнее, нежели по вашим рассудочным и заранее обдуманным планам.
     Если вы желаете проникнуть в потаённые мысли другого человека, то следует вам поскорее внушить ему невольное опасение, что он может случайно выдать свои секреты. Для этого нужно чётко повелеть своему подсознанию: «Я хочу вести себя так, чтобы обязательно внушить ему подавляющий страх перед нечаянной выдачей его тайных намерений и мыслей». И в результате ваше «бессознательное», – после отключения вашего разума, – непременно постигнет потаённые вожделения и планы чужого для вас человека, ибо страх, при неспособности одолеть свои опасения, всегда действует предательским образом.
     Если вы желаете внушить вашему контрагенту важные для вас намерения, то вам достаточно просто повести себя так, будто он уже очарован и заворожён вашей затеей.
     В сущности, проблема состоит в том, чтобы наши бессознательные знания уметь, – в случае необходимости, – извлекать в собственный рассудок. Для этого нужно со своим подсознанием обращаться, как с неведомым, но весьма дружелюбным существом. Однако настройка общения человека с собственным подсознанием – сугубо индивидуальна, но сразу после окончания этого процесса нужные вам бессознательные знания отливаются в точные рассудочные формулировки…
     Человек, искусно использующий приёмы осознанного перехода к общению на бессознательном уровне, всегда окажется гораздо эффективнее очень многих неискушённых, обыкновенных людей. И, в принципе, такой человек способен достичь всего…
     Но наше «бессознательное» прекрасно ведает о том, что всякий, кто обладает абсолютно всем, не имеет буквально ничего… И я теперь сильно подозреваю, что в мире воплощается совершенно противоположная сущность, а именно: кто сознательно не имеет абсолютно ничего, тот обладает буквально всем. Однако проверить на собственном опыте такую чрезвычайно интересную гипотезу я, к сожалению, не могу, поскольку я совершенно не способен к бездомному аскетизму и нищенству…
     Ведь социальный статус и воспитание в строгой семье зачастую сильно обуздывают и возможности, и потенциал, и мысли…       

21

     Если вы привыкли на основании собственных мнений присваивать людям ярлыки, то вы сильно ограничили возможности своего влияния. Ведь ваше твёрдое мнение о человеке или многочисленном сообществе обязательно с жёсткостью программирует ваше поведение, лишая вас манёвра и гибкости.
     Я, разумеется, не отрицаю того, что в отдельных случаях психологический анализ решительно необходим. Но таких случаев не очень много… И, значит, посвящать свою жизнь психологическому анализу тех персонажей, которые вертятся в вашем окружении, – нерационально и глупо…
     И, кроме того, многие люди способным интуитивно почувствовать ваше отношение к ним, – особенно негативное, – и начинают они вести себя соответственно. И только очень редкостные натуры бывают настолько артистичны, чтобы безукоризненно утаить свою неприязнь… 
     Ваши несокрушимо твёрдые убеждения могут вас принудить к добровольному отторжению – с обидой, презрением и гневом – от вашего «настоящего» и, значит, к попыткам существовать во внутренней эмиграции либо миражами яркого прошлого, либо туманным грядущим. А между тем, вся красота земного мира находится только в настоящем… И зачастую мы обретаем истину именно через красоту…
     Разумеется, эти мысли можно легко утрировать…
     Но ведь я – не сторонник всеобъемлющей беспринципности. Я просто желаю, чтобы святость убеждений не мешала мне любоваться утренней и росистой розой… Свои твёрдые убеждения нельзя на публике проявлять перманентно, иначе вы рискуете живо свихнуться…
     И полезно помнить, что свежая роза даже в нечистых лапах преступного негодяя всё-таки остаётся розой…   
     Счастье является таковым только по той причине, что оно позволяет вам надолго, легко и целительно забывать о прошлых ваших напастях и не мечтать надрывно о будущем… Счастье – это обладание тем, чем нельзя пресытиться. Но каждому человеку свойственно испытывать пресыщение именно в такие миги, когда со сладкой надеждой он принялся истомно мечтать о дальнейшем украшении своего существования…

22

     Сатпрем написал, что клетками собственного тела можно управлять. Без сомнения, это верно. Но сразу возникает неизбежный вопрос: зачем?..
     С помощью особых внушений можно достичь абсолютной власти над любым человеком. Но и тогда мучительно и неизбежно возникает вопрос: а для чего нужна такая власть?..
     И самое интересное в том, что пока вы не усомнились, – хотя бы бессознательно, – в насущной необходимости для вас достижения намеченной цели, вы никогда эту цель не сможете достигнуть.
     Будда ошибался, – да простится мне такая дерзость!.. – когда уверял, что для блаженства каждого человека нет ничего важнее избавления от желаний… Но человеческие желания – вторичны по отношению к основной жизненной цели. А поскольку людям неведома – по воле Всевышнего или Природы – их окончательная мистическая цель, то человеческие желания представляются полной бессмыслицей, которая зачастую мучит… Значит, человеку для буддийского блаженства необходимо избавиться именно от жизненных целей… 
     Но ведь человеческие желания всё-таки существуют!.. И порой встречаются люди, которые утверждают, что они достигли всех желаемых целей. Я сильно сомневаюсь в полной искренности этих людей, но допускаю, что они есть. Однако я уже уверен, что самый благоприятный результат от достижения осознанной жизненной цели вскоре окажется совершенно не нужным.    
     Я полагаю, что в каждом человеке изначально заложена – Природой или Провидением – таинственная психологическая препона, мешающая ему достичь именно той цели, которой чрезмерно страстно он домогается. Смысл такой препоны, вероятно, состоит в том, что ни одна болезненная и чрезмерно сильная страсть не должна вознаграждаться, иначе взрывы необузданных страстей погубят человечество, как биологический вид. Эта препона действует через нелепость поведения охваченного болезненной страстью человека… 
     И разве невозможность абсолютного понимания людьми конечной их жизненной цели не обуздывает их самоубийственные страсти и не рассеивает погибельные вожделения многих доминирующих личностей на сравнительно безобидную и тщеславную суету?.. 

23

     Провидением или Природой постоянно используется дополнительная страховка...
     Я уже уверился в том, что сила человеческих страстей всегда и даже без случайных исключений прямо пропорциональна неясности жизненных целей. Чем неопределённее и мутнее оказались людские цели, тем больше страсти проявляется в стремлении поскорее их достичь. Причина этого человеческого свойства заключается в том, что чрезмерно сильные страсти при неясности целей не слишком опасны для человечества, как биологического вида... И дозволяется людям своеобразная психическая разрядка...
     У Проведения  или Природы мудро отсутствует доверие к человеку, и он постоянно подозревается в том, что своё могущество он употребит во вред самому себе. Но в чём проявляется такое недоверие к человеку? А проявляется оно в том, что в каждого человека Провидением или Природой изначально заложено пугающее недоверие к самому себе. Именно по этой причине человек бессознательно боится самого себя и собственных вожделений.
     Меня всегда поражает элегантная простота в решениях Провидения или Природы…
     Но если устраняется страх человека перед самим собой, то его возможности возрастают до безмерности… Вплоть до способности единым мановением вводить соперника в гипнотический транс… Или в кратчайший срок превращать среднего обывателя в искусного бойца, минуя изнурительные тренировки…

24

     Многие люди неосознанно мечтают о внутренней гармонии, но её крайне трудно достичь. Но, без сомнения, это возможно…
     Нужно только учесть, что осознанные хотения каждого человека зачастую резко противоречат его бессознательным желаниям и целям. Осознанные стремления человека направлены, как правило, на повышение его социального статуса: на власть, богатство, престиж и сексуальные утехи. А вот бессознательные желания человека нацелены в основном на то, чтобы люди, с которыми он постоянно и близко общается, не захотели его скорой смерти.
     Ведь каждый человек живёт только потому, что другие люди хотят, чтобы он жил. Именно поэтому ненавистные народу олигархи окружают себя стаями раболепных лакеев, которые ради обильного жалования и вкусного прокорма прямо заинтересованы в жизни своих господ…
     Воистину, человек изначально напичкан парадоксами...
     Подсознание всегда излишне доверчиво и склонно к человеколюбию, но рассудок постоянно меркантилен, завистлив и чёрств; их неизбежные противоречия порою мучительны. Но для каждого человека опасна и зачастую даже губительна как полная власть подсознания над побеждённым рассудком, так и безмерная покорность рассудка торжествующему подсознанию…   
     Внутренняя гармония достижима только в том случае, если вы знаете, к чему именно стремится ваше подсознание…
     Однако многие обыватели и мещане отнюдь не желают, чтобы безукоризненное благородство существовало им в укор. И полезно учитывать, что ваше подсознание прекрасно осведомлено об этом…

25

     Все люди излучают биологические токи, которыми, согласно легендам, питаются энергетические вампиры. Но собственные биотоки можно направить и внутрь самого себя. Для этого необходимо мысленно отдать своему подсознанию соответствующий и предельно чётко сформулированный приказ, а потом без промедления отключить собственный рассудок. И тогда вы сразу физически ощутите, как вся биологическая энергия, которую вы напрасно, но щедро источали вокруг себя, разливается по вашему благодарному телу... 
     Прекратите насыщать чужаков своими биотоками...
     Из вредности задиристые скептики могут возразить, что биологических токов не существует вовсе. Но какая вам разница?! Поверьте в них, и они появятся... Ведь человеческие личности буквально сотканы из веры, а незыблемых и доказуемых истин – удручающе мало…

26

     Отчасти смысл человеческой жизни – это постижение истин из мрака и безмерности подсознания... При занятиях литературой я постигаю только ничтожные крупицы истин из моей бессознательной бездны, где хранится вся извечная правда о необъятности мира... Йога здесь не поможет мне... Но если рассудок по сугубой методике приказывает подсознанию, то оно повинуется... Хорошо бы ещё узнать, зачем нужны все эти истины…

27

     Зачастую человек потенциально является именно тем, кем он постоянно себя воображает.
     Если человек постоянно воображает себя выдающимся мыслителем, то потенциально он является именно таковым. Ведь нельзя, например, часто воображать себя великом физиком, если вы ни бельмеса не понимаете даже в элементарной арифметике.
     В противном случае возникают вопросы психической диагностики…
     Пожалуй, воображение – это величайший стимул. И оно может принести большую практическую пользу.
     Закройте глаза и вообразите море... Если у вас плохое настроение, то и море воображается неприглядным. Но вы заставьте себя воображать водную стихию всё заманчивей и краше, и довольно быстро настроение у вас значительно улучшится…
     Человек, способный управлять своим воображением, может определить и свою судьбу. 
     Однако нельзя путать воображение и мечту. Можно, например, мечтать о славе великого учёного, но при этом не смочь вообразить себя таковым. Воображение и мечта – это совершенно разные сущности, хотя у каждого человека они способны вспыхнуть одновременно. Но если воображение – это подстрекательство и стимул, то приятную мечту порождает расслабленная праздность, как дурманную подмену реальных действий…   

28

     Я уже писал о работе с собственным подсознанием. Наконец сложилась у меня почти завершённая система...
     Алгоритм излагаю конспективно.
     Во-первых, необходимо полное отключение собственного сознания и быстрое прерывание внутренних дискуссий и монологов.
     Во-вторых, нужна эффективная психологическая защита от биоэнергетической агрессии других людей и внешнего мира.   
     В-третьих, надо активизировать свою способность получать идеи извне.
     В-четвёртых, приступить к использованию методики осознанного обхождения с людьми на бессознательном уровне…
     Ранее я написал об этом более конкретно…
     А теперь я считаю полезным упомянуть о цели всех этих психологических пертурбаций и практик. Их цель заключается в том, чтобы себя безропотно подчинить своим же природным дарованиям, прекратить насилие над собственной сущностью и обрести полную свободу творчества.
     По крайней мере, лучше такая цель, чем вовсе никакой… Порой читаешь либо Карлоса Кастанеду, либо Шри Ауробинду, либо Сатпрема, либо трактаты о прочих экзотических учениях и думаешь: ну зачем всё это?..   
     Система получилось цельной, хотя она изложена фрагментарно… Но более подробно обо всём не напишешь… Эффективность системы подтвердили неоднократные опыты…   

29

     Человек редко бывает единым целым; его внутренний мир можно уподобить стае волков, где хищные особи равны между собой по агрессивности и силе. Человек – это прихотливая совокупность, загадочные переплетения и почти непримиримые противоречия его осознанных и бессознательных желаний. И, в придачу, каждый человек стремится, – зачастую бессознательно, – обрести цельность собственной личности, поскольку он ощущает, что постоянные внутренние склоки сильно уменьшают его конкурентные возможности. 
     Но как именно достичь полного соответствия осознанных и бессознательных желаний?..
     А разве волчья стая не способна действовать, как единое целое?.. Да, способна, если стая имеет самую главную и, значит, единую для различных особей цель…
     Но какая жизненная цель является для каждого человека главной?.. Если не блуждать в философских дебрях, то ответ достаточно прост.
     Каждый человек стремится предельно свободно заниматься делом, которое ему интересно, поскольку оно соответствует его природным дарованиям, и за свою работу иметь приличное вознаграждение и достойный социальный статус. Но очень многие люди вынуждены заниматься довольно скучными делами, и по этой причине человеческое сообщество веками предпочитает не знать о главной жизненной цели.
     И, чтобы пытливый человек не мог невзначай догадаться о своих гибнущих природных дарованиях, ему навязывают всевозможные психоаналитические приёмы, разработанные не слишком строгим к самому себе доктором Фрейдом.
     А узнать о своей главной жизненной цели достаточно просто: нужно самого себя, но непременно ясно и чётко спросить о врождённом собственном призвании, а затем дать самому себе предельно честный ответ. И тогда подсознание обязательно отыщет приемлемый выход…
     Обманывать других людей зачастую необходимо. Но если вы вдруг захотели выделить себя из общей обывательской массы, то вы должны решительно покончить с самообманом, ибо сила личности каждого человека определяется степенью его правдивости перед самим собой…
     А ещё полезно помнить, что цельная личность всегда окажется духовно сильнее, чем внутренние сумбуры других людей…

30

     Для манипуляций людьми используют четыре человеческих чувства: честолюбие (включая жадность, как самую извращённую разновидность честолюбия), страх, любопытство и сексуальность.
     Непривычно стремительное возбуждение каждого из этих чувств обязательно отключает человеческий разум, и тогда подсознание доверчиво внимает всем внушениям манипулятора, как богоданной истине. 
     Вообще, всё необъяснимо-загадочное и заумно-мутное делает любого человека крайне внушаемым, особенно если он усомнился в своей компетентности или в силе собственного интеллекта... 
     Именно по этой причине гораздо полезнее сомневаться в других людях, нежели в себе…

31

     Нашим подсознанием, а значит и нами, распоряжается тот, кто сумел отключить наш рассудок. Если свой рассудок вы отключаете сами, то ваше подсознание изобретательно и надёжно повинуется только вам. Но если ваш рассудок вдруг отключает чуждый вам человек, то ваше подсознание, а значит и вы сами, начинаете – даже во вред себе – подчиняться этому чужаку.
     Надо постоянно помнить об этом человеческом свойстве…

32

     Внезапно я заметил удивительное свойство… Если вдруг я меняю своё восприятие данного конкретного человека, то и он начинает довольно быстро меняться, пока в результате не достигает, – но только при общении со мною, – почти безупречного соответствия с моим уже обновлённым восприятием.   
     Ваше восприятие других людей вы можете всегда и быстро изменить, – по описанной ранее методике, – и согласно вашему желанию…
     А если вы намерены полностью понять другого человека, то вы обязательно должны, – в секунды, когда вы постигаете его, – проникнуться к нему, по описанной ранее методике, безграничным доверием… Ведь каждый человек отчасти подобен Богу, а постигнуть Божество удаётся только при несокрушимой вере в Него…
     Если вам удалось, – хотя бы на ограниченное время, – возбудить в себе бесконечное доверие к данному человеку, то он с непроизвольной, но абсолютной искренностью раскроется перед вами…
     Однако чрезмерные психологические экзерсисы весьма опасны, поскольку они могут привести к полной утрате собственной личности.

33

     В личности каждого человека всегда присутствует внешняя реальность. Воистину: всё внешнее – внутри нас... И, значит, плохое и злобное отношение к внешней реальности и к другим людям всегда означает весьма негативное отношение и к себе. Но такое скверное чувство способно необратимо разрушить цельность вашей личности и, следовательно, сильно ослабить вашу волю…
     Но неужели вы должны любить своих непримиримых врагов? Наверное, нет!.. Однако упорную и трудную борьбу с вашими врагами вам непременно надо полюбить… Ведь желанное совершенство недостижимо без самоотверженной борьбы…
     Внешнюю реальность можно стремительно преобразить, если вы способны изменить своё отношение к ней. Однако необходимо твёрдо поверить в возможность такого воздействия на внешнюю реальность… 

34

     В мире любые события всегда случаются абсолютно своевременно. Если вы намерены оспорить данное утверждение, то вам нужно приготовиться к тому, что значительная часть ваших духовных и умственных усилий будет неминуемо растрачена на бесполезные сожаления, охи и жалобы.
     Люди – странные существа... Им не дано с максимальной полнотой узнать обо всех без исключенья мотивах и причинно-следственных связях даже самых ничтожных событий, но каждый человек самоуверенно полагает, что в серьёзных и даже глобальных делах он способен постигнуть истинную подоплёку.
     Нет!.. Если событие нагрянуло, то случилось оно своевременно. И если вы не позволяете себе усомниться в этой полной, – без всяких исключений, – и абсолютной своевременности, то вы очень быстро сможете мобилизовать свои интеллектуальные и духовные способности, и тогда восприятие вами реального мира обретёт ясную осмысленность… Ну ещё бы!.. ведь вы тогда избавите себя от расслабляющего повода беспрестанно жаловаться, ныть, скорбеть и сетовать о совершенно неожиданных для вас напастях и бедах...

35

     Люди воображают, что им свойственно мыслить головой, а чувствовать сердцем. И, соответственно, они пытаются вредные мысли пресекать (останавливать) сердцем, а пагубные чувства – головой. Но тогда обязательно возникает сильное перенапряжение и сердца, и головы.
     Но если вы сможете вообразить, что вы мыслите и чувствуете верхней частью вашей груди, то все вредные мысли и пагубные чувства пресекаются и даже предварительно отсеиваются (фильтруются) без всяких усилий... 

36

     Можно ли гипнотическими внушениями заставить другого человека действовать на беду самому себе и даже довести его до самоубийства?.. Да, такое вполне возможно... Но только за счёт жизни того, кто внушает жертвенным людям ложную веру в насущную необходимость губительных для них поступков и действий. Таков закон природы…
     Если гипнотизёр не знает об этом природном законе или не верит в его беспощадную действенность, то все вредоносные внушения останутся бесплодны. А если гипнотизёр и знает, и верит, но всё-таки решается творить своими внушениями зло, то он не проживёт благополучно и долго. Он непроизвольно, но жестоко и справедливо накажет или казнит самого себя, хотя такое бессознательное возмездие может показаться чистейшей случайностью...   

37

     Человек всегда ограничивает – зачастую непроизвольно – свои врождённые способности к творчеству, если чувствует свою зависимость от других людей.
     Достичь абсолютной независимости от людей, которая обоснованно сулит полную свободу творчества, – это, воистину, сверхчеловеческая задача...
     Но как достигнуть желанной независимости?.. Путь, который ведёт к ней, парадоксален, и он, пожалуй, – единственный…
     Я долго колебался: зачем писать об этом?.. Ведь полная независимость отдельных личностей от человеческого общества крайне опасна как для самих личностей, так и для общества.
     Но затем я подумал, что на эту тернистую дорогу решатся ступить немногие…
     Полная и реальная независимость отдельного человека от других людей достигается тем, что человек от самого себя требует гораздо больше волевых и умственных усилий, нежели от него способно потребовать общество. А жизненные цели такого человека должны обязательно оказаться более достойными, высокими и важными, нежели цели, поставленные обществом перед ним…
     Осмыслить суждения, изложенные здесь, многие люди просто не желают, поскольку намеченный путь чрезвычайно труден. Гораздо легче наполнить свой рассудок баснями Фридриха Ницше о мессианской воле к власти…
     Только полная и реальная независимость от других людей способна раскрепостить врождённые способности творить. А путь к абсолютной творческой независимости имеется только один… о нём я здесь и написал…

38

     Люди часто не умеют прислушиваться к сигналам своего организма и этим упорно вредят своему здоровью. А ведь прислушаться к организму достаточно просто.
     Нужно мысленно сформулировать соответствующий – и чёткий – приказ своему подсознанию, а потом немедленно отключить на короткое время рассудок. И тогда подсознание быстро получит все необходимые сигналы от вашего тела. А затем подсознание – помимо рассудка – изменит должным образом ваши желания, поведение, вкусы и норов… 

39

     Каждый человек обладает безмерно богатой внутренней жизнью, но зачастую он, не осознавая этого, воспринимает самого себя заурядным, хотя и хитровато-прижимистым простецом. Однако сознательное наблюдение за своей внутренней, а значит, и духовной жизнью почти всегда доставляет несравненное, – хотя порой и горестное, – удовольствие и довольно быстро развивает врождённые способности к творчеству.
     Но человеку не дано осознать неимоверное богатство своей духовной, внутренней жизни, если он ещё не утратил своих эгоистических и корыстных устремлений.
     Способность человека к научному познанию определяется нравственным уровнем этого человека. В каждом человеке изначально заложена – Всевышним или Природой – способность создавать самому себе препоны к научному познанию истины, которая – по причине его пороков – сделает его опасным для других людей. Это правило, безусловно, касается и внутренней (духовной) жизни.
     Ведь если человек в полной мере осознал богатство своей внутренней, а значит, и духовной жизни, то он непременно осознаёт такое же богатство и в других людях. Но внутреннее богатство почти каждого человека соткано из рефлексии, противоречий, соблазнов и искушений, и, познав на самом себе это важное обстоятельство, можно, – если сохранять в себе порочные вожделения, – легко и свободно манипулировать другими людьми. Но человеческое сообщество, где каждый с лёгкостью манипулирует другими людьми, не будет жизнеспособным.
     Люди, которые увеличивают количество своих пороков, непременно и быстро тупеют. Но это природное человеческое свойство, – а также и моё суждение о нравственных ограничениях возможности познания, – касаются не только отдельных личностей, но и всех без исключения социально-общественных групп… и даже самых могущественных государств, ибо свойства любой системы тождественны свойствам её составных частей…   
     Я не боюсь писать все эти фразы, поскольку большинство людей забудет их сразу после прочтения…

40

     В моих произведениях не удалось мне осуществить первоначальные замыслы. Но своими текстами я дорожу. А ещё я верю, что, если бы мои первоначальные замыслы я осуществил в полной мере, то мои книги получились бы гораздо хуже, чем они есть теперь. 
     Но если мои замыслы не сумел я осуществить даже в собственных сочинениях, где своими персонажами был я волен всевластно распоряжаться, то неужели разумно мечтать о таком счастье, каким я наивно его вообразил?
     Мы опрометчиво воображаем собственное счастье, – каким оно по нашему мнению обязано быть, – а затем всю жизнь беспрерывно страдаем по причине того, что плод наших фантазий не соответствует реалиям действительности…
     Но если вы откажетесь от собственных иллюзий о формах и признаках счастья, напрасно ожидаемого вами до скончания вашей жизни, то вы обязательно поймёте, что только по своему упрямому недомыслию вы не замечаете реальное счастье, которое у вас уже есть.
     Но разве доступно вам счастье, если не все хотения исполнены?.. Но счастье не покидает вас даже в долгой череде страшных и неотвратимых бед, ибо каждое человеческое чувство драгоценно… Всевышний или Природа любовно одарили каждого человека целительной способностью сладко упиваться даже собственным горем…
     Избавиться от желаний нельзя. Но даже если вы – ценой немыслимых усилий – сможете-таки избавиться от ваших вожделений, то и в этом случае вас не покинет желание обязательно воспользоваться вашим новоприобретённым духовным состоянием, в котором напрочь отсутствуют любые устремления. Например, даже самых совершенных буддистов не оставляет желание достичь нирваны… И разве вашими неутолёнными желаниями нельзя вам сладострастно, – пусть и печально, – упиться?..       
     Однажды я написал: «Счастье – это обладание тем, чем нельзя пресытиться». Но нельзя вам пресытиться только чередою сочетаний бесконечно разнообразных чувств, увлечений, страданий и радостей…

41

     Однажды меня упрекнули в том, что я упорно стремлюсь всячески подавлять людей и манипулировать ими. Я тогда лукаво отшутился, однако мимолётный укор меня больно задел, ибо мне попеняли справедливо. Я, действительно, разрабатывал приёмы скрытого управления людьми, а любая серьёзная цель обязательно делает человека пристрастно-эгоистичным… 
     Но теперь, когда желанная цель, наконец, достигнута, что делать мне с этими психологическими приёмами? Неужели использовать их для забав и фокусов? Но, увы!.. пока я постигал все эти сокровенные премудрости, я внутренне сделался совершенно другим человеком, и пустое баловство уже нестерпимо мне претит. Мне даже собственная корысть постыла…    
     Но я не хочу уподобиться пушкинскому Скупому Рыцарю, которому для полного счастья достаточно было потаённого знания того, что он в любой момент, опорожнив свои сундуки с золотыми монетами, может обрести огромное могущество.
     Человек совершает очень большую ошибку, если он пытается исправить самого себя, не пытаясь исправить людей, которые его окружают. В лучших случаях, его потуги окажутся бесполезны, а в худших – он превращается в занудного лицемера и ханжу. Человек способен исправить самого себя только посредством настойчивых попыток исправить других людей.
     Многие понимают, насколько это хлопотно. Но одновременно очень многие хотели бы избавиться от постоянного страха перед смертью. И теперь попытаюсь я избавиться от этого страха…
     Я не берусь гадать, чем закончится моя затея. Но если бы я это узнал, то мне было бы скучно… 
     Но я знаю одно: человек часто делается лучше, если он утрачивает страх перед смертью. Ведь наши пороки порождены неизбывным страхом перед человеческим сообществом. Но тот, кто не боится телесной смерти, не испугается даже самого злобного из властителей…
     И, вообще, мне интересно: можно ли при помощи тех методов, которые я ранее постиг, избавиться от унизительного страха перед бездной небытия?..

42

    Однажды я написал текст такого содержания:
     «Я полагаю, что мне удалось доказать нижеследующее.
     Но сначала о терминах.
     Бесконечно большая величина – это череда возрастающих величин, которая стремится к большой бесконечности.
     Бесконечно малая величина – это череда убывающих величин, которая стремится к малой бесконечности.
     Теперь определение.
     Подобно тому, как бесконечно малая величина является составной частью бесконечно большой величины, так и бесконечно большая величина является составной частью бесконечно малой величины.
     Это правило действительно для всех реальностей, чьи бесконечности, – как большие, так и малые, – выражаются числом: для пространства, времени, массы, энергии, силы гравитации, а также для скорости, которая является одновременно и причиной, и следствием изменений во всех остальных реальностях, упомянутых здесь. 
     Это правило недействительно для всех реальностей, чьи величины конечны».
     Далее я подумал так.
     Большие и малые бесконечности воспринимаются таковыми, то есть: либо большими, либо малыми, только по причине того, что в мире людей существует такой критерий пространства, силы, скорости, массы, энергии и количества, как человек. Почти по Протагору: «Человек есть мера всех вещей». То, что воспринимается меньше человека, считается малым, а то, что больше, – соответственно, – большим. Но если абстрагироваться от такого критерия величины, как человек, то от прилагательных и «малая», и «большая» по отношению к бесконечностям можно отказаться.    
     И что же мы тогда имеем?.. Тогда мы обретаем восприятие реальностей Всевышним…
     А если полностью абстрагироваться от человеческих критериев морали, этичности и нравственности, то восприятие реалий меняется настолько радикально, что впору говорить о полном отсутствии во Вселенной и морали, и этичности, и нравственности…
     Иногда мне страшно глядеть в такие бездны, но я именно от них намерен исходить в дальнейшем…
     Привожу формулу о бесконечных величинах…

      

     Всё бесконечное находится внутри собственной противоположности…
               
43

     Моя уверенность в бытии Божьем, кроме всех прочих доказательств и силлогизмов, проистекает из теории вероятностей. Математическая вероятность бытия Божия несоизмеримо выше, нежели математическая вероятность череды случайных событий, эволюций, катаклизмов и мутаций, породивших на планете Земля фауну и флору, а также человечество и меня лично. И разве религия противоречит «лезвию Оккама» («Не следует привлекать новые сущности без крайней на то необходимости») или «принципу достаточного основания»?
     Жить – и, главное, умирать – с верой в Бога гораздо достойней и проще, чем при полном отрицании Божества. А разве простота – это не самое веское доказательство? Ведь простота означает надёжность. А столь желанная всеми справедливость – это всего лишь следствие надёжности… В конкретном случае – надёжности государства…
     Наиболее сильное средство для внушения является и самым простым…
               
44

     Каждый философ претендует на объективность, но все философские системы рознятся. Можно по философским вопросам написать всё, что угодно, но проблема заключается в том, как доказать собственные суждения? Первым неладное в философии почувствовал Бенедикт Спиноза, который ради доказательства своих умозаключений прибег в замечательной «Этике» к авторитету математических методов и к соответствующей терминологии. 
     Проще выражаясь, Гегель писал одно, а его современник Шопенгауэр – другое.   
     Ещё в юности у меня зародилась крамольная мысль о том, что Гегель создал свою философскую систему только по причине чрезвычайно забористого желания стать профессором философии. Ну, надо же о чём-то витийствовать перед студентами на лекциях, коллоквиумах и семинарах! И попробуйте вы доказать иное…
     В сущности, все философские системы создаются только ради оправдания философом самого себя. Прелестную философию, например, создал Шри Ауробиндо: о возможности общения с помощью методов йоги с Мировым Разумом. Чрезвычайно приятно лодырничать в умильно-спокойном довольстве и одновременно общаться с Высшими Силами. Хотя я допускаю, что подобное времяпрепровождение может всё-таки не оказаться полным бредом…
     Ведь православные святые учат: не хули и не принимай…
     Истинно то, что помогает в реальности. От философии Гегеля я не имел даже крупицы реальной пользы. А вот моя собственная система, изложенная здесь ранее, весьма помогает мне в практических делах.
     Я уверен, что каждому человеку нужна индивидуальная философия, приносящая ему реальную пользу, духовные силы и нравственную радость. Требования относительно объективности можно смело игнорировать, поскольку таковой нет вовсе. А если она всё-таки и существует, то она пригодна отнюдь не людям…
     Именно такую философию исключительно для себя и хотелось бы мне создать…

45

     Древние эллины говорили: «Познай самого себя». Но эта проблема доселе не решена. Людям до сих пор известно о себе чрезвычайно мало. Очень немногие обнаружили тайный вход в свою сокровенную сущность. 
     Человек – это восприятие. Важнейший вопрос гносеологии: объективно ли наше восприятие?.. Если оно необъективно, то мы способны им управлять. Однако нашим восприятием управляют чужие люди. Через средства массовой пропаганды и агитации. Через сплетни, пересуды и клевету. А объективная информация стала дефицитом и роскошью. 
     Но если моим восприятием управляют другие люди, то, значит, я могу и сам эффективно им управлять. Но сначала необходимо определиться с моим восприятием самого себя. Какое именно восприятие самого себя окажется для меня полезнее всего?..   
               
46

     Лев Ландау, вопреки своей природной язвительности, высказывал иногда чрезвычайно мудрые суждения. Однажды этот великий физик-теоретик провозгласил: «Человек способен понять вещи, которые он не в силах вообразить».
     Те вещи, о которых я собираюсь здесь написать, меня занимали уже давно, ещё со времён студенчества и, особенно, на срочной службе в армии. Условия моей службы были очень тяжёлыми, и я развлекал самого себя раздумьями о бесконечностях во Вселенной, погружаясь в состояние, которое я называл «космосом бытия». 
     Я заметил много поразительных противоречий, которые побуждали меня постоянно возвращаться к размышлениям на эту почти безумную тему. Наконец, у меня возникли парадоксальные, но точные формулировки, а именно:
     – любая величина является одновременно, как бесконечно большой, так бесконечно малой;
     – любая элементарная частица является составной частью безграничной вселенной, но одновременно и сама безграничная вселенная является составной частью любой элементарной частицы.
     Именно эти формулировки устраняют достаточно много противоречий.
     Человек состоит из клеток и, – подобно упомянутой здесь элементарной частице, – является частью вселенной. Человек считает самого себя разумным существом, но свои клетки он разумными не считает. Любопытно: а почему?.. Ведь сила любого разума далеко не всегда определяется способностью создавать логически безупречные фразы. Например, Сатпрем (Бернар Анженже) написал целую книгу о разуме клеток. И йога во многом исходит из того, что наши клетки – это носители разума, и с ними полезно и необходимо не только ладить, но можно даже господствовать над ними.
     В дальнейшем я намерен исходить именно из этих суждений. Конечно, их можно оспорить. Но ведь оспорить можно буквально всё. Один чудак умудрился весьма логично оспорить даже своё физическое существование.   
     О весьма спорной теории «большого взрыва» уже сняли на плёнку целый сериал. Значит, кому-то хорошо и сытно живётся с теорией «большого взрыва». Но ведь и с теорией, которая была здесь затронута, можно обеспечить достаточно удобное и далеко не бесцельное существование... и намерен я развить эту тему…
               
47

     Для изучения собственной личности полезно постичь очень странное и важное человеческое свойство, которому я дал следующее определение: «Люди зачастую не знают, что именно они любят».
     Многие люди опрометчиво полагают, что им всю жизнь приходится заниматься нелюбимым и докучливым делом. Но в этом они сильно ошибаются, поскольку человек генетически не способен выполнять постылую работу всю жизнь. Нет, они любят свои труды! Но только свою работу они любят на бессознательном уровне.
     Любой человек имеет не только осознанные желания, но и бессознательные… Бессознательной может оказаться и любовь. И ничто, кроме любви, – пусть даже бессознательной, – не может принудить человека к упорному и постоянному труду.
     Но тогда почему многие люди полагают, что они не любят свою работу? Причина такого недовольства очень проста, она – в социуме. Ведь именно социум определяет главные критерии престижности и успеха, а отдельная личность опрометчиво, – и часто совершенно ошибочно, – использует эти усреднённые и весьма общие критерии при оценке собственной неповторимости.   
     Но всегда ли социум прав? Ведь задачи социума и отдельной личности всегда разнятся. Если социум сохраняет человечество, как биологический вид, то каждая отдельная личность обеспечивает эволюционное развитие. Но именно с постановки вопроса о правоте и справедливости социума, как единого целого, зачастую начинается формирование отдельной личности.
     Каждый человек должен знать о своей способности бессознательно любить то, что он осознанно ненавидит. Ведь постижение способности к бессознательной любви помогает успешно решать очень многие жизненные проблемы…
     И ещё. Критерии для оценки собственной личности мы должны определять сами, а вовсе не социум.
     Резюме. Мы любим всё, что мы делаем, хотя наша любовь, возможно, остаётся неосознанной...

48

     Человек не способен переделать или изменить самого себя без ясного понимания того, кем именно является он в данный момент. Но как обрести такое понимание?
     А просто человеку надо признаться самому себе, что он любит, – пусть даже бессознательно, – то дело, которым он постоянно занимается. Не нужно хитрить перед самим собой, пеняя на то, что только злая судьба заставила всю жизнь заниматься нелюбимой работой.
     Если человек сумел принудить самого себя к такому признанию, то он сразу избавляется от флёра самообмана, поскольку любовь, предположим, к профессии мусорщика – это совершенно точная характеристика определённого типа личности… 
     Вероятно, человеку будет больно, ведь объективность зачастую очень мучительна. Но только в этом случае возникает реальная возможность перемен в собственной сущности... 

49

     Для достижения подлинного мастерства в любом деле необходимо постигнуть сущность простоты. Ведь именно простота лежит в основе совершенства.
     Простота – это полное отсутствие всего излишнего как в творческом процессе, так и в конечном его результате. Истинная простота нередко требует огромных усилий. Но почему именно?.. Всего лишь по причине того, что мы сами не желаем достигнуть подлинной простоты, а значит, и совершенства, ибо мы всецело заняты впечатлением, которое наше творчество производит на других людей. И только ощущение полного провала наших попыток угодить неразборчивым потребителям обращает нас к истинной простоте. Но неужели с самого начала нельзя обойтись без суетных попыток подобострастного угождения публике?..    
     Без ощущения собственной самоценности истинная простота недостижима. Разумеется, здравым смыслом других людей опасно и глупо полностью пренебрегать, но собственные суждения нужно ценить несоизмеримо выше.
     Истинная простота возникает после отречения от тщеславных соблазнов. И только ясное  понимание этого даёт  нам возможность для погружения в собственную бездну…
     Нужно уметь мысленными и чёткими формулировками приказывать нашему подсознанию привести нас к истинной простоте…
               
50

     Я прекращаю свою работу над циклом психологических заметок и эссе, поскольку во время моих упорных размышлений над новыми текстами мне вдруг открылись вещи, которые не могут быть опубликованы. Стремительное возрастание возможностей человека крайне опасно для него…
     В сущности, эта вселенская тайна состоит из нескольких фраз… Всего лишь!.. Но, право,  лучше их не знать… 

Конец шестой части

Эпилог

     Тимофей Захарович Шилов медленно бродил по тёмной гостиной и печально размышлял о том, что ему, обречённому на очень долгую жизнь, уже не вырваться из горной захолустной усадьбы. Он получит от народа зловещее прозвище «Лесной старик». И беспрерывно и тщетно будет он до скончания своей земной жизни делать упорные попытки вернуть в собственную ущербную память суждения и мысли из его уничтоженной книги… Отныне бесконечная череда заведомо напрасных попыток будет единственным интересом в его одичалой жизни…
     В доме было темно, душновато и тихо… 

Конец



С 31 декабря 2012 года по 17 июля 2017 года.       

               

   









    


    

    




               
               
               
               
               
               
               
               
               
               
         
   
               
               
      
               

               
             

             
      
          
               
               
               
    
       
            
 
               

   
            


 


Рецензии