И все давно уже друг другом прощены

1

Когда количество годовых колец на стволе переваливает десятка за четыре, коды выхода перестают состоять из одних только нулей, предестинируя общение с  узкими специалистами. А этим маэстро только волю дай — оглянуться не успеешь, как кто-нибудь, источая еле уловимый аромат чего-то там, уже выписывает тебе очередную модную вкусность, которая стоит как её халат из «Модного Доктора». И хорошо, если лето, и через халат можно чего-нибудь разглядеть. А у лакомств, конечно есть побочные эффекты — куда ж без них? От чего-то пропадает эрекция с либидо — или только что-то одно. А от другого начинает стоять как у осла, но лицо принимает такое выражение, что все ослицы резко оказываются на другой стороне улицы. Бывает так, что по ночам снятся сплошь кладбища, да гробы с покойниками, а поутру хочется сунуть голову в петлю, предварительно написав Баррелу слезливое sms на пять страниц. А бывает, что вдруг накатывает непередаваемая лёгкость бытия, которая овладевает тобою с настойчивостью молодого программиста на питоне, и жизнь уже воспринимается единой непреходящей ценностью, как глубокий здоровый сон, без сновидений. Но в любом случае эта жизнь становится интересней и иногда даже начинает казаться, что обретает смысл. Но есть одна общая черта. Как правило при всём при этом настоятельно рекомендуется воздерживаться от управления потенциально опасными механизмами, куда автомобили, конечно, входят — как прелюбодеяние — в скрижали моисеевы. И хрен ты куда поедешь, если Лукич или JC не сподобятся вдруг устроить аттракцион неслыханной щедрости и не сядут за руль сами — ибо бывает это крайне редко.
В этот раз так и было — то есть аттракциона не произошло. Погода была хорошая, в воздухе висело предложение посетить M. R. Kelly и, хотя желающих участвовать было достаточно, а JC собирался спускать там на воду свой надувной и свежезаклееный баркас, который он феерично пропорол год назад, проехавшись в ём на крейсерской скорости по торчащему куску бесхозного электрокабеля где-то в истринских водах рейда Нового Иерусалима (по причине видимо исключительно невозможности добраться до Старого) — так вот, не смотря на, хоть и ограниченный, но всё же относительно существенный контингент, равно, как и объём предполагаемой поклажи в виде, в частности, упомянутого плавсредства с полным вооружением, а так же и то, что сама M. R., да и КБ — девушки немаленькие — не смотря на всё это — JC наотрез отказался забираться в кабину своей ласточки, бубня, как всегда, что её, дескать, трудно выгонять из гаража, который неудобно расположен, и вообще он на ней не ездит. Подобные заявления, как правило, у нас остаются на совести их делающих, а поскольку Лукича рядом не было, то оно и вовсе было спущено на тормозах (в данном случае —дисковых тормозах маленькой KIA Picanto) — исключительно по причине гуманности, человеколюбия и любви к ближнему, являющимися главными и неотъемлемыми атрибутами всех наших начинаний.
А посему верная KIA Picanto, набитая до отказа — и с поменяным бензонасосом, и в третий раз перекрашенной задней дверью, снова неслась мимо полей, лесов, расширяемой Бетонки и галкиного гнезда — неслась по направлению к Москве-Реке, где по словам восседавшей справа от меня M. R. Kelly было одно прекрасное место, и в нём можно было замечательно расположиться, и где в своё время отдыхали ещё КБ со своим мужем, к которому та до сих пор питает самые нежные чувства — в отличие от нас с Лукичом. Впрочем, последнее возможно исключительно потому, что мы просто не очень любим Московский Институт РадиоЭлектроники-и-Автоматики — да простят нас его выпускники и особенно выпускницы, ежели последние, конечно, того стоят. Но самого Лукича на этот раз с нами не было — во-первых в кабине пикантного полулюкса уже попросту не оставалось места, а во-вторых Лукич после одной пренеприятнейшей истории вот уже несколько лет пребывал в резких контрах с M. R., имея, видимо определённые основания побаиваться троллейбусного тиристора, который всегда наготове у боевой звенигородской девушки.
И, вот, следуя её указаниям, в какой-то момент мы свернули наконец с шоссе на просёлок и довольно скоро оказались в его тупике, окружённые вздыбленными земляными валами, что свидетельствовало о работе Bull-дозеров с X-каваторами, целью которой было явно недопущение дальше автомобилей, в изобилии стоявших сейчас здесь, приткнувшись, кто куда. Приткнулись и мы, ибо далее дорога для машин действительно не просматривалась, а нужно было как-то двигаться вперёд, поскольку берег, а вместе с ним и благословенные места, куда мы собирались попасть, находились ещё довольно далеко.
Спешившись и быстро распределив не сильно на самом деле многочисленную поклажу (лодку JC всё-таки решил с собою в этот раз не брать), мы направились к маячившим впереди деревьям, и наш строй сильно растянулся. Пробираясь в самом начале между кучами наваленной земли и брошенными тут же бетонными блоками, я, тем не менее заметил, что проезд между ними — довольно узкий и кривой  — присутствовал, и для внедорожника, особенно небольшого, был вполне преодолимым. Далее, однако, автолюбителя ожидало ещё одно препятствие, такое же рукотворное. Путь к реке пересекала асфальтированная дорога — не очень широкая, но новая и гладкая — из тех, какие обычно, скинувшись, устраивают члены дачных кооперативов, садоводческих товариществ или просто отдельные творческие личности — чтобы всегда и без проблем иметь подъезд к своей творческой недвижимости, закрыв его вместе с тем для всех остальных. Такие дороги, ответвляясь где-нибудь от шоссе, как правило, начинаются со шлагбаумов — или имеют их где-то посередине. Эта дорога исключением не являлась — поэтому мы её и не использовали, да она и не вела к цели нашего путешествия, она просто пересекала нам путь, она была препятствием — потому что по краям, на всём ея протяжении тянулись аккуратно выкопанные небольшие рвы, навевающие разные мысли о бамперах и лонжеронах. Отметив всё это про себя, я пошёл дальше и вскоре, догнав тех, кто ранее ушёл вперёд, как и они, приблизился к краю крутого обрыва. Внизу была пойма, заканчивающаяся собственно Москвой-Рекой, вдоль которой тянулась тропинка — вполне проезжая, впрочем, для автомобилей типа кроссовер, не говоря уже о всяких квадриках и мотоциклах, которые время от времени тут же и гоняли по ней туда-сюда со всем своим тарахтеньем.
Лес имени замужества КБ находился слева — и именно туда она нас, не колеблясь ни секунды, и повела, руководимая ностальгией и нежными чувствами. А там, на опушке в это время мирно отдыхал весьма внушительный выводок азиатов — слишком внушительный, чтобы полностью поместиться в стоящий немного поодаль, хоть и большой, но всё же не бесконечно большой чёрный прадик. Пройдя сквозь этих людей, национальность которых я определить так и не смог — то они мне казались корейцами — но увидев их наглухо заплаткованных женщин, я подумал, что это всё же не так, то — казахами — после чего я бросил это бесполезное занятие — так, вот, пройдя сквозь эту, довольно, впрочем, мирно и относительно интеллигентно ведущую себя орду, мы углубились в шишкин лес, размеры которого, правда, не сильно превышали размеры чёрного прадика — и вскоре нашли неплохое местечко у обрыва, откуда — и открывался какой-никакой вид, и было, где на этом обрыве посидеть, свесив ножки, и до реки, протекавшей внизу, оставалось относительно недалеко. JC сразу с проворностью капрала дивизии «Эдельвейс» спустился вниз, дабы разведать подходы к берегу, я отправился в сторону азиатов, рядом с коими ещё ранее увидал сваленную (возможно ими самими) сосну, где надеялся разжиться топливом для костра, а появившаяся как раз в этот момент M. R. Kelly, отставшая по причине больной ноги, принялась капризничать, заявляя, что здесь она оставаться не может, ей нужно срочно лечь, и вообще она устала и пойдёт на автобусную остановку. Ну, и, собственно, спустя пару минут, действительно ушла, причём — оставив нам зачем-то прекрасный Сараджишвили-трёхлеток, который так же зачем-то взяла сюда с собою, хотя бухла у нас был целый ящик. Да — бухла был целый ящик, потому как по дороге мы не преминули заехать в благословенное место — одно из трёх на карте Москвы и окрестностей — на Можайку, двадцать пять. Так что у нас с собой, конечно, было. Но M. R. всё же дезертировала. Зато снова, откуда-то снизу возник JC и с коварной убедительностью Люцифера заговорил, что там внизу всё гораздо лучше, и мы будем последним глупцами, ежели не последуем за ним. КБ, конечно воспротивилась — здесь ей всё напоминало, а о том, что было этажом ниже, никаких особых воспоминаний не было. Но я внял сладким и обольстительным речам, инфернальная идея овладела массами, и мы начали спускаться вниз, не обращая внимания на ворчливое бормотание когда-то замужней женщины с двумя высшими образованиями. Но внизу действительно было довольно пристойно: ровная площадка, подход к воде и даже бревно, чтобы сидеть. Единственное беспокойство могла доставлять тянущаяся вдоль берега дорожка — та самая, по которой —  мы видели ещё с обрыва — постоянно шныряла туда-сюда мототехника, и иногда проходили какие-то компании. Но, хотя набережная была относительно оживлена и располагалась, можно сказать, в непосредственной близости, густые заросли почти скрывали от нас и её, и всё то, что на ней происходило.
Когда я уже ломал сучья для вовсю разгоравшегося костра, мимо проехал УАЗ «Патриот», чтобы через четверть часа так же проехать обратно, из чего можно было предположить, что в точке, куда он так быстро сгонял, выезд с берега отсутствует, но зато этот выезд (и он же, соответственно — въезд) несомненно есть там, откуда данный автомобиль сюда прибыл — ведь должна же была эта машина как-то сюда попасть! Свежая мысль согрела мне сердце, весело плясавшее пламя — пространство вокруг, и КБ сказала, что пора откупоривать бутылки.
Вино было хорошим (на Можайке плохого не держат), огурцы-помидоры порезаны, и первая лекция была посвящена бросившей нас M. R. Kelly. В лекции исчерпывающе раскрывалась личность нашей общей подруги на примере её сегодняшнего демарша и давалось развёрнутое описание предпосылок и причин, приведших к такой жизни — с небольшим — ровно настолько, насколько это было необходимо для понимания материала — экскурса в историю, как самой M. R., так и её отношений с лектором, после чего была дана жёсткая и вполне однозначная оценка нашей бедной M. и вообще ситуации в целом, сильно смахивавшая, впрочем, на прокурорский вердикт, который я здесь, пожалуй, приводить не буду, тем более дословно. JC за это время как раз успел нарезать мясо, зашампурить его и утвердить на мангале, наполненном уже донельзя раскрасневшимися берёзовыми угольями.
Глаза КБ блестели сквозь очки — дела шли именно так, как должны идти, ибо всё для этого необходимое присутствовало, главное было — не нарушать последовательности. И поэтому, как только приступили к собственно мясу, фокус внимания самым естественным образом перекинулся на присутствующих. В результате досталось уже нам с JC, после чего, когда фокус, скользнув несколько лениво по отсиживающемуся в Москве Лукичу, начал подбирался к Баррелу, незаметно наступило время чая — действо, возможно даже более важное, чем свино-баранье-говяжьи упражнения, хотя, без сомнения, и менее существенное в гастрономическом плане. Но главное — Баррел был спасён от молний, метаемых парою глаз, весьма строгих, пребывавших, правда, к тому моменту всё чаще в уже остановившемся состоянии, либо фокусируясь на чём-то далёком, либо не нуждавшихся уже ни в какой фокусировке вообще, ибо пустое всё это.
— Пустое всё это. Не надо, — тихо говорила КБ, уже немного спустя, то ли мне, то ли моему другу, — пусть всё идёт, как идёт, своим чередом, — и, похлопав собеседника по плечу, наливала себе из бутылки, которая к тому времени находилась уже при ней неотрывно.
Но это вовсе не означало, что занятия были окончены. О, нет! Кто так подумал — сильно ошибся! В расписании ещё стояла весьма обширная лекция про христианство, которая и была блестяще прочитана под робкий аккомпанемент вечернего звона небольшого, но весьма основательного бревенчатого новодела, стоявшего на берегу в полукилометре от нас — как раз примерно там, куда УАЗику добраться не удалось с нашей нижней прибрежной террасы, откуда мы с удовольствием сейчас смотрели на луну со звёздами, грызли сухари с пряниками, запивая всё это душистым шотландским чаем, привезённым КБ недавно прямо из Шотландии, и слушали про Священное Писание и греков — отцов Церкви, которые пытались привести хоть к какому-то подобию логичной стройности все эти бесконечные еврейские побасёнки.
Так мы выдули котелок чая, потом вскипятили и заварили ещё один, чтобы уговорить и его. К тому времени уже стемнело, и только на Западе чем-то дотлевал закат Европы — как наш костёр — оставшимися углями. И вот мы стали укладывать вещи, собираясь в обратный путь к нашей KIA Picanto, стоявшей сейчас брошенной где-то в темноте между вздыбленными земляными валами, в конце безымянной грунтовки посреди непаханного поля — а когда всё собрали и пошли с гостеприимного берега прочь к подножию обрыва, чтобы подняться на верхнюю террасу, обратно к благородным соснам, КБ запела открытым бабье-деревенским голосом:
Не для меня при-дёт ве-есна, не для меня Дон разольё-отся,
И серд-це девичье забьё-отся в востор-ге-е чувств — не для ме-еня!..
Я поднял голову и посмотрел на остатки неба у горизонта:
— А закат-то мы и пропустили.
— Ничего, — отозвалась КБ, — сколько их ещё будет, дети мои!
— Реализация простой формулы счастья? Херес, халат и закат?
КБ остановилась, повернулась ко мне и серьёзно глядя поверх очков затуманенными глазами, проговорила:
— Закат. Халат. Херес. И, отвернувшись, молча пошла дальше.
Никто не помнит, как вернулся домой.

2

Неделю спустя, в следующее воскресенье у меня раздался телефонный звонок — в выходные такое случается. Днём ранее тоже звонили — Азовская звала составить компанию посетить родовое гнездо КБ, но накануне, в пятницу у меня с ней вышел нешуточный телефонный баттл по поводу товарища Сталина, первых Пятилеток и Лендлиза — да такой, что ночным сторожам конторы, где я работаю, и где в это время сие меня застало, а точнее накрыло, пришлось чуть ли не силой выталкивать заработавшегося товарища — настолько я был увлечён беседой. После этого я потом долгое время не мог заснуть, наутро у меня было совершенно нетранспортное настроение, и в результате в субботу я остался дома зализывать раны. Есть свои особенности имения в друзьях выпускника физического и философского факультетов в одном лице, причём второго — по классу политологии.
А в воскресенье, значит, позвонил JC с предложением вечного Петрово-Дальнего, как объекта хаджа выходного дня. Предложение во мне энтузиазма не вызвало, но тут я вспомнил о не до конца исследованной звенигородской пойме, и сердце моё заныло — оно явно требовало полного привода с обязательной пониженной передачей в перспективе — и жизнь тут же обрела смысл и начала налаживаться — как у отчаявшегося алкоголика, наткнувшегося неожиданно на шкалик, заныканый ещё до Исторического Материализма.
И я быстро собрал бир-манатки, побросал их в крохотное багажное отделение крохотного, но тем не менее рамного внедорожника и резво стартовал на запад, где уже минут через сорок в уютных красногорских гаражах к ним добавился довольно обширный мешок, с парой вёсел в разобранном состоянии, а также капитан этого хозяйства, который водрузился на пассажирское сидение и, когда мы, встав на Волоколамку, взяли направление, начал набирать M. R. Kelly, дабы сообщить о нашем скором прибытии в город Z.
Но оставаться на Волоколамском шоссе до самого Бетонного Кольца не значилось в моих планах, ибо я сильно подозревал, что в связи с масштабными работами по расширению последнего, вызвавшими значительное сужение его отдельных участков, у нас были все шансы попасть в хороший стояк — поэтому, едва въехав в Набабино, я резко свернул влево и, покрутившись по местным улочкам, приведшим меня к железнодорожному переезду, который самым счастливым образом не был к тому моменту перекрыт и вёл к ещё одной строящейся, но не запруженной машинами трассе призванной соединять что-то с чем-то — я вышел наконец на оперативный простор и поддал газу, заставляя деревья, дома, церкви появившейся откуда-то Павловской Слободы, и коттеджные посёлки, бесконечные в своей таунхаузной претенциозности и претенциозные в бесконечной таунхаузности — пробегать мимо ещё быстрее.
Мы ехали в Звенигород, снова навестить нашу подругу Kelly, ибо тоскливо торчать всё время одной где-то у чёрта на рогах, когда до тебя никому нет дела — это может наложить свой отпечаток, да такой, что до тебя, чего доброго, действительно никому никакого дела не будет. Хотя, на самом деле место, где живёт M. R. довольно уютное — я как-то раз ночевал там, когда у хозяйки были проблемы с компьютером, а она тогда вместо того, чтобы доделать наконец в своей роскошной фатере — с газом, электричеством и высокими потолками — ремонт, и учить спокойно матчасть, книжки по которой до сих пор стоят у неё в старом советском шкафу — сидела на всяких форумах, с бокальчиком из пакетика — форумах, связанных с каким-то загадочным «Фрэнки-Шоу», где её, кажется, периодически, то ли банили, то ли взламывали — но она там регистрировалась снова — ну, как это обычно бывает — короче комп был ей нужен. А КБ ей меня тогда присоветовала как знатного компьютерного мастера. Времена же, когда  таковым в глазах дилетантов (а равно, когда по земле ещё ходили дилетанты), виделся каждый эникейщик — эти времена, хотя уже и проходили, но тогда ещё кончились не совсем — так что мне в общем ничего не помешало в один из выходных приехать в город Z и благополучно снести всю систему вместе с данными к чертям собачьим (что потом, несколько лет спустя, я так же виртуозно повторил с нахватавшим вирусов ноутбуком Баррела — но, правда, в этот раз уже, памятуя о верещании Kelly, данные я, всё же решил сохранить, ибо Баррел, как известно, шутить не любит). Но тогда, зимней холодной подмосковной ночью, вытянувшись уже с чувством выполненного долга в темноте на видавшем виды старом диване, застланном простынями, которые давно уже ждали такого случая, я глядел на потолок, где покачивался свет от уличного фонаря, и наслаждался тишиной, какой не сыщешь у нас в примкадье, а найдёшь разве что в Уезде или, вот здесь — тишиной, которая лишь изредка прерывается сонным тявканьем припозднившейся дворняги или ворочаньем M. R., размышляющей за картонной перегородкой о пропавших безвозвратно ссылках, песнях в mp3 и фотографиях, а также о том, что, ведь, дёрнул же чёрт развесить уши, когда по ним снова начали ездить, нахваливая очередного «айтишника»!
Но чинить компьютеры, переставлять операционку и уж тем более оставаться на ночь в Звенигороде, дабы насладиться здешней тишиной, ни я, ни JC в этот раз не собирались. Однако с прошлой недели у меня остались кое-какие из вещей хозяйки, и их следовало отдать. А так, конечно — этот городок вместе со всеми его отрогами, по большому счёту не был нам нужен. Нас интересовали окрестности деревни Грязь, до которой, вообще говоря, можно добраться, и не доезжая до Звенигорода — ежели, конечно, ехать по Малому Бетонному Кольцу со стороны Истры, или вовсе — по Ильинке, а не откуда-нибудь и как-нибудь ещё.
Задачи были крайне просты — прорваться к реке. Причём — вместе с техникой, не бросая её, как в прошлый раз — благо техника такой задаче теперь вполне соответствовала. Задача же, и не являясь, вообще говоря, таковой, в княжестве, скажем, Тверском, здесь, под Звенигородом — с его галками и прочими птицами высокого полёта, занесёнными в красные книжечки, уже не имела такого простого, очевидного и лежащего на поверхности решения вроде элементарного поворота руля с дальнейшим торможением двигателем, которое так не любит JC. Здесь нужно было изучать вопрос, причём без каких-либо гарантий — это, разумеется, при отсутствии лебёдки. У нас она отсутствовала.
И поэтому мы катили в лучах солнца, начинавшего уже клониться к закату, наблюдая по обочинам дорог с хоть какими-то намёками на съезды к реке, гроздья брошенных автомашин, что захваченная уже нами к тому моменту M. R. Kelly, снова восседавшая впереди в качестве лоцмана, интерпретировала каждый раз вполне однозначно:
— Там съезда нет! Едем дальше!
А JC помалкивал на заднем сиденье.
Так мы проколесили около получаса и даже въехали в деревеньку, чуть более, чем полностью оккупированную московскими дачниками — с новою аккуратною бревенчатою церковкой, услужливо расположившеюся на самом краю, звон которой радовал наш слух неделю назад. Но, проехав насквозь весь населённый пункт, мы не нашли ничего, кроме всё тех же шлагбаумов и бетонных блоков, выглядящих как издевательства в виде художественных инсталляций. Впрочем, почти любая так называемая художественная инсталляция — это так или иначе — издевательство. Ну или провокация. И эти — они явно провоцировали — как выглаженное платье, снимающееся одним движением или нижнее бельё с полным отсутствием кружев. И мне, признаться, давно уже хотелось подключить полный привод, перейти на пониженную — и забыть о запретах.
Поэтому в результате наших исканий мы снова оказались там же, где и в прошлый раз — у вздыбленных неведомой штормовою зыбью земляных волн, рядом с которыми, как и неделю назад, теснилось несколько автомашин, включая между прочим полноприводные — хотя, какой это, к чёрту, полный привод — так, одно сплошное паркетное недоразумение.
Ms Kelly, похоже, изначально не верила в успех нашего предприятия, или по крайней мере в то, что на это стоит смотреть, поэтому снова оставила нас почти сразу, пешком отправившись на свой автобус. Мы же приступили к рекогносцировке местности.
Собственно основное препятствие никуда не делось — канавы вдоль частной асфальтированной дороги, пересекавшей путь к берегу. Об обрыве я не говорю — это была отдельная песня, и до неё ещё нужно было добраться, разыграв асфальтированное вступление, прелюдией к которому служили поднимавшиеся сейчас прямо перед нами два небольших земляных холма — только между ними можно было проехать эдаким зигзугом, чтобы куда-то попасть. И я проехал, хотя там было тесно. А на ум мне почему-то в тот момент пришла замечательная австрийская актриса Барбара Валентин — времён Райнера Вернера Фассбиндера и фильма “Welt am Draht” — то есть лет за десять-двенадцать до Фредди Меркьюри с его “It's a hard life”.
Вряд ли те, кто строил эту дорогу, почти идеально гладкою лентой рассекавшую поле, заканчивавшееся, в свою очередь, ожидавшим нас обрывом и всем, что за ним — вряд ли те, кто эту дорогу строил, думал о нас и таких же, как мы, любителях чисто культурно отдохнуть у воды — вряд ли эти люди, под руководством какого-нибудь выпускника Автодорожного Института, желая всеми своими силами помешать нам пробраться к реке, выкопали эти канавы, тянущиеся вдоль новенького асфальта по всей его идеально гладкой длине. Скорей всего это, конечно, было сделано для отвода воды и препятствования попаданию всякой грязи и мусора с земель явно (пока) сельскохозяйственного назначения на созданное с соблюдением всех мыслимых и немыслимых современных технологий, дорожное полотно — как, собственно, поступает, ну, или должен поступать при строительстве любой дороги каждый уважающий себя выпускник Автодорожного Института. Но тогда мы пребывали в полной уверенности, что препятствовали здесь исключительно нам. Правда — явно с переменным успехом, о чём свидетельствовали следы колёс по обе стороны асфальта, и набросанные камни и доски в этих рвах по бокам, которые (рвы) нам тогда представлялись исключительно противоавтомобильными.
Мы остановились. Опыт преодоления подобных ям у меня, конечно, был (хотя, по большей части он заключался в отказе от преодоления и выборе другого маршрута), и, как-то даже, не справившись сразу с одной такой, я, помнится, выкапывался фирменным фискарсом с замысловато гнутою ручкой посреди то ли весеннего, то ли осеннего леса, пока мой штурман «бегал ножками» и искал точки в эпсилон-окрестности. Но, вот здесь садиться на мосты или же иметь секс по-диагонали (ибо межколёсных блокировок в джимнике, как известно, пока, к сожалению, не предусмотрено) не хотелось почему-то совершенно — да и лопаты в этот раз я не взял. Надо было бы, конечно — но я просто забыл, не подумал взять лопату. Как, впрочем, и сэнд-трэки — две огроменные и тяжёлые железяки, купленные мною на заре очередного кризиса, по большей части, чтобы просто спустить деньги — купленные вместе с кучей другого джиперского барахла, которое сейчас просто лежит у меня мёртвым грузом (включая роскошный хай-джек) — частью в шкафу, частью на балконе, а частью в гараже. А Коммандор ещё уговаривает поставить лебёдку. Змей! Впрочем, здесь, случись что, лебёдка не помогла бы — не за что уцепиться посреди поля. Хотя существуют, конечно, варианты — специальный якорь или врытая в землю фута на полтора-два запаска. Но лопаты, как я уже говорил, у меня с собой не было — ничего не было, так что действовать следовало крайне аккуратно. Крайне аккуратно.
Мы долго ходили кругами вокруг машины, стоящей на самом краю придорожной канавы, примеряясь, то к её (канавы) глубине, то к диаметру колёс и величине дорожного просвета — не решаясь двинуться вперёд, подобно русским с татарами посреди Калужской области в конце XV века — как вдруг услышали сзади звук мотора и, обернувшись, увидели приближающийся субарик. Кроссовер, не доехав до нас, резко повернул вправо и устремился куда-то дальше, прямо вдоль штурмуемого нами препятствия, что явно говорило о наличии где-то там более благопристойного переезда. Но мы не искали лёгких путей, к тому же следовать при раме и мостах за какой-то пузотёркой было явно ниже нашего достоинства. (То, что подобная пузотёрка как-то вытаскивала застрявшего коммандорского козла из ямы в воскресенских карьерах — совсем другая история, к делу совершенно не относящаяся.) Поэтому, бросив раздумья, я вскочил в кабину и, дав самый малый вперёд, без каких либо проблем преодолел канаву, выехал на асфальт и принялся, разворачиваясь и готовясь к следующей подобной операции, вычерчивать чёрные дуги синхронно вращающимися колёсами передней и задней осей, по причине жёстко подключённого полного привода и соответственно — отсутствия межосевого дифференциала, а учитывая ещё и задействованный понижающий ряд — а он был задействован — снижения роли дифференциала межколёсного. Следы получились почти как у дрифтера. Так же легко преодолев вторую канаву, как и первую (вот, что значат короткая козлиная база и большие углы рампы-въезда!), мы, оказавшись наконец по другую сторону асфальта, выключили понижайку и устремились к реке. Но очень скоро путь нам преградил уже известный обрыв, приличных спусков с которого не наблюдалось. Точнее они присутствовали, и явно активно использовались, но в-основном — квадриками, которых здесь было в изобилии. Возможно там мог бы съехать и я, и, возможно даже — забраться потом обратно, но, смотря вдоль каждой такой срывающейся вниз тропинки, я всякий раз испытывал благоговейный страх — как Данте, заглядывавший, куда показывал ему Вергилий.
С такими мыслями, повернув влево и поехав вдоль берега, мы и оказались в лесу, правда, не в сумрачном — нормальном сосновом лесу, при входе в который неделю назад встретили азиатов. Они и сейчас здесь находились: замотанные в свои платки женщины сидели у так же тянувшегося чуть далее обрыва, а многочисленные дети бегали среди деревьев. Чёрный крузак тоже стоял немного в стороне, как и в прошлый раз. Проехав эту рощу насквозь, мы снова упёрлись в обрыв, спускаться с которого нечего было и думать, и дальше дороги не было, ибо здесь земля обрывалась сразу с двух сторон, а с третьей был лес, так что нам ничего не оставалось, кроме как развернуться между сосен и, снова, миновав филиал Самарканда или может быть Дербента, вернуться на открытое пространство. Что мы и сделали, намереваясь исследовать местность дальше, в противоположном направлении.
Я был уверен в успехе и полон решимости найти съезд к реке, ибо виденный мною неделю назад там, внизу УАЗ «Патриот», о котором я никак не мог забыть, явно свидетельствовал о наличии такого съезда. И мы искали, проверяя каждую тропинку, каждый поворот, но всё было безрезультатно — то путь нам преграждали заросли, а то вниз вдруг снова устремлялась такая козья тропа, на которой без лебёдки с тросом метров в тридцать делать было нечего. Наконец, покатавшись так немного, мы опять упёрлись в частный, благополучно пересечённый уже ранее асфальт. И я вспомнил о субарике.
— А, ведь он куда-то поехал, — сказал я.
— Поехал, — ответил JC.
— И больше мы его здесь не видели, — продолжил я свою мысль.
— Нет, не видели, — подтвердил JC.
Эта асфальтовая лента явно куда-то вела, и пузотёр летел тогда точно вдоль неё, не рискуя штурмовать канавы. Я закрутил руль, нажал на акселератор и, враз теперь перескочив придорожную рытвину, снова вывел джимник с поля на дорожное полотно. Мы пошли по следу субару. Скоро дорога привела к небольшой усадьбе. Или большой усадьбе, от которой нашим взорам представала лишь небольшая часть. Усадьба чем-то отдалённо напоминала Поленово, а дорога здесь заканчивалась кругом, от которого налево, в сторону опушки, по направлению к реке вела довольно заметная тропинка. Мы съехали на тропинку и снова углубились в лес. Но это был уже другой лес — не светлый сосновый бор с отдыхающими азиатами и крузаком — но густая лиственная чаща, где ветви тянулись со всех сторон к кабине и норовили потрогать лобовое стекло. Спустившись там по каким-то берёзовым корням с довольно крутого уступа, мы оказались перед развилкой, где две дороги уходили влево: налево и ещё левее.
— Пойду проверю, — сказал JC, вышел из машины и исчез за деревьями, и я остался один, и лес склонился надо мною.
Вернувшись через некоторое время, JC сказал, что одна дорога плохая, никуда не ведёт — точнее просто потом соединяется со второй — и мы поехали по этой второй, которая, изрядно попетляв, вывела нас на поляну — с покосившимся от времени столом и тропкой, резво и глинисто убегавшей всё так же вниз под углом, не предполагавшим в общем никаких возможных действий с нашей стороны. Отсюда сверху было видно, что, спустившись, тропинка забирала влево и шла себе вдоль подножия обрыва, на вершине которого находились мы, не зная, что предпринимать далее.
— Похоже, что варианты кончились, — сказал я, готовый сдаться и встать лагерем прямо здесь, у стола. Единственное, что было плохо — это отсутствие воды: с собою мы её не взяли, а до реки отсюда оставалось всё же довольно далеко, ну и спускаться-подниматься по такой крутизне, да ещё с котелком совершенно не улыбалось.
— Да, можно в принципе и здесь, — ответил JC и пошёл спускаться по тропинке, а я принялся разворачивать автомобиль, уводя его с дороги, на которой мог в любой момент материализоваться какой-нибудь квадроцикл. Нет, оставаться здесь было явно и скучно и грустно, да и не дающий мне покоя УАЗ «Патриот» тогда неделю назад внизу — ведь не призрак же это был! Или призрак? Какой-нибудь Чёрный Джипер, свалившийся когда-то с одного из этих почти вертикальных откосов и по-прежнему ищущий выход, не подозревая, что давно уже находится там, откуда выхода нет в принципе, что, например, упорно не желают принимать в расчёт те, кто надумал сунуть голову в петлю или выйти на улицу через окно безликой городской многоэтажки.
Тем временем снизу вместе с поднявшимся обратно JC пришла информация не очень обнадёживающего характера: спустившись с горы, тропинка действительно уходила влево, справа не приходило ничего, к реке же нужно было пробираться по целине. А вечер уже готов был наступить, он уже, собственно наступал вовсю. Требовалось принять решение, но оставаться на верхней террасе по-прежнему не хотелось.
— Ладно, поехали, что ли, — сказал JC, и мы, покрутившись немного здесь и не найдя ничего кроме ещё одного выезда к набившему уже оскомину частнособственническому асфальту, вернулись на лесную развилку у берёзовых корней, где в начинавших сгущаться сумерках, которые здесь, под сенью леса были ещё сгущённее, я вдруг узрел не бросавшийся поначалу в глаза свод из склонённых друг к другу ветвей, под которым вниз уходило что-то вроде небольшого овражка, где, тем не менее, автомобиль мог вполне поместиться.
— Ну, других вариантов нет. Больше негде, — сказал я.
JC согласился, и мы устремились под зелёную арку, скрывавшую действительно русло высохшего ручья с обнажённой галькой на дне — потоки воды здесь протекали достаточно недавно и видно было, что достаточно бурные — трава и какая-либо растительность тут полностью отсутствовали. Мы спускались вниз, и с каждым поворотом оврага чувство победной радости росло, и оно достигло кульминации, когда наш джимник вылетел из зелёного портала, оказавшись вдруг посреди пойменного луга, на дорожке, предлагавшей комфортно прокатиться вдоль вечернего берега Москвы-Реки — с максимальной любезностью, на какую только можно было рассчитывать! И мы поехали не спеша вдоль берега, встречая редких отдыхающих, которые по большей части уже собирались собираться. Задача в общем была решена, оставалось только найти место для стоянки и спуска на воду того, что мы собирались на неё спустить, и мы, предполагая, что это место будет тем же, что и в прошлый раз, целенаправленно к нему двигались. Но, подъезжая, обнаружили весёлую молодую компанию, которая как раз сворачивала с прибрежной дорожки именно туда же.
— Нас опередили! — воскликнул я.
Неопределённый возглас, содержавший в себе смесь досады и разочарования раздался с пассажирского сиденья, и я понял, что JC со мною полностью согласен. Нам ничего не оставалось, кроме как проследовать мимо знакомого места и счастливчиков, явно настроенных неплохо провести здесь этот погожий летний вечер, имеющий, к тому же, все шансы плавно перейти в ночь — доносящиеся до нас женские визги не оставляли в этом никаких сомнений.
Мы же, полноприводно продравшись далее сквозь прибрежные заросли, выехали к песчаной отмели, над которой висела всё та же знакомая бревенчатая церковка, а мимо катила свои воды Москва-Река, и казалось, здесь её можно было перейти вброд. Позади, чуть выше по течению продолжали раздаваться девичьи повизгивания, перемежаемые всплесками, и полногрудые русалки представали пред моим внутренним взором, и белья на них не было. Ну, разве что — самая малость.
— Может быть останемся здесь? — предложил я JC.
— Да нет, ну, что ты, — ответил он, — Здесь же нет ничего! Чего здесь делать? Поедем обратно, найдём там какое-нибудь нормальное место.
И мы поехали. И даже джимник, казалось, вздохнул, проезжая мимо резвящихся вечерних дев. Но JC не вздыхал.
Мы исследовали уже бросаемый отдыхающими берег. JC вышел из машины, чтобы самостоятельно осматривать береговую линию, я же поспешил вперёд и, обогнав каких-то дачников, увидел вдруг роскошное место: небольшая утоптанная полянка почти вплотную подходившая к воде просто манила в свои объятия. Немного позже подошёл JC и мы решили, что лучше места не найти — здесь было даже приятнее, чем там, где остались резвящиеся девы. Вот бы ещё их, да — сюда... Но приходилось довольствоваться тем, что есть. А имелось: костровище, мангал с ещё тёплыми углями, ивняк у самой кромки берега, где можно было наломать дров, и прекрасный песчаный вход в реку чуть в стороне. Кроме того, внизу в воде оказалось небольшое бревно, которое мы вытащили, так, что теперь ещё и было, на чём комфортно расположиться. Я запарковал машину под прикрытие кустов и высокой травы, после чего обратился к раздуванию трофейного мангала, а мой приятель принялся надувать свою лодку. Вскоре над железным одноразово-тонконогим коробом заплясали весёлые языки пламени, и счастливый судовладелец понёс свой обретший форму резиновый дредноут к воде. Состоялся спуск, который я заснял на старый телефон и, сопровождая пространно-язвительным текстом, отправил на Азовскую улицу, после чего два фавна, немного за сорок, плескаясь и отфыркиваясь, приняли освежающее омовение в ласковых околозвенигородских водах, которые струились молчаливо под почти уже ночным августовским небом. И скоро оно стало уже совсем ночным — когда шампуры были до железа обглоданы, а котелок как раз собирался петь на «мощнейших», как любит говорить мой друг, углях.
Солнце давно село в злые перистые облака — на Москву шла грозовая непогода, и молнии кое-где сверкали у горизонта, но здесь у нас пока было тихо и тепло — здесь заваривался чай на речной звенигородской воде, и с тем, что к чаю — тоже был вопрос оформлен: на этот раз кордебалетом у нас выступали пряники и сахарный арахис, который очень хорошо пошёл. Межзвёздная пустота, прорвавшись сквозь начинавшие затягивать подмосковное небо тучи — та самая, из которой по большей части состоит вся материя, где может быть лишь изредка встретишь какой-нибудь жалкий электрон, и которую постоянно стремятся заполнить — работой, алкоголем, сексом, электрическими лебёдками и сексом с электрическими лебёдками в перерывах между работой и алкоголем — эта вселенская незаполняющаяся никак пустота спустилась к нам и подсела на краешек начинающего высыхать бревна.
— Пустое всё это. Не надо, — тихо говорила она, то ли мне, то ли моему другу, — пусть всё идёт, как идёт, своим чередом, — а потом, поднявшись, она расправила свои мощные перепончатые крылья, и летучей мышью улетела куда-то в лес, попрощавшись с нами ультразвуковым свистом из альбома «Оркестр клуба одиноких сердец Сержанта Пеппера». В Москве, так же вознесшись, метров на тридцать, КБ наливала себе из пакета «Дона Симона», а Лукич, налегал рядом на мясо с картошкой, посматривая на запотевшую рюмку. Ровно в семи километрах к юго-юго-западу от них Баррел строчил кому-то sms на пять страниц, и листва за его окном шёпотом подсказывала нужные языковые конструкции, а M. R. Kelly, повесив тиристор на крючок в прихожей, давно уже спала в своей роскошной звенигородской фатере — с газом, электричеством и потолками, думая о ремонте, который, наверняка никогда не закончится.
Прошёл ещё один день из жизни, и вот уже котелок чая был выпит, и больше не хотелось. Нам пора было собираться домой. JC сдул высохшую уже к тому моменту лодку, сложил её в мешок и разобрал вёсла, мы покидали остальные вещи, сели в автомобиль и тронулись в обратный путь — по треку, исправно писавшемуся по дороге сюда — и вскоре, миновав в уже почти кромешной тьме в обратном направлении, русло сухого ручья, приведшее нас сюда столь счастливым образом — выбрались, наконец снова на асфальт, где белые стены псевдополеновской усадьбы молчаливо взирали на наше возвращение. Я развернул джип по направлению к шоссе и тут увидел в свете фар птицу, сидящую на гладком асфальте. Это была сова. Она зажмурилась и отвернула голову. Я выключил мощные лампы, оставив лишь габаритные огни. Тогда сова взмахнула огромными крыльями и бесшумно улетела. Я снова включил фары и поехал вперёд — и увидел ещё сов: все они сидели на дороге и при нашем приближении снимались с места и разлетались как в офортах Гойи.
Съехав с частного асфальта и пробравшись снова между двух холмов имени Барбары Валентин, мы добрались наконец к выезду на трассу. У выезда стояла дорожно-строительная техника, которой раньше здесь не было.
— Увидели, как мы разъезжаем — и нагнали, — предположил я, — не иначе — замуровать последнюю лазейку.
— Да. Художник настучал, — откликнулся JC.
— Какой художник? — удивился я.
— Да тот самый, — ответил мой друг.
— Не понимаю, какой???
— Поленов 2.0.
Hа лобовое стекло упали первые капли ночного дождя. Но прокинетику и ингибитору протонного насоса об этом не было ничего известно. Они ждали.