2004. Урюк

С веслом по горам Башкирии

Хронология авто-пеше-конно-водного похода

Издание нелегальное без права продажи, покупки, использования в качестве туалетной бумаги, в качестве оберточной бумаги для колбасы вареной, копченой, полукопченой, для вяленой рыбы, для рыбы холодного копчения, для соленой рыбы, для рыбы сушеной, использования в качестве подстилки при разделки вышеперечисленных продуктов, а так же при нарезке хлеба, сыра, свежих и соленых огурцов, помидоров, яблок, груш «Апорт» и «Летняя красавица», хурмы, бахчевых, зрелой и зеленой тыквы, капусты цветной, белокочанной, кольраби и особенно брюссельской, кабачков цукини, использования в виде кульков для семечек подсолнечника жаренных, сушеных или каких-либо других, семечек тыквы, орехов грецких, кедровых, кешью, арахиса и бразильского, а в равной степени для их скорлупок и кожурок, для черешни, вишни, смородины красной, белой и черной, для малины, клубники, земляники, в том числе диких и садовых сортов, голубики, черники, ирги, реписа и крыжовника, всех сортов сушеных фруктов и их косточек, использования в виде временного головного убора при покраске, побелке, обработке потолков, стен, внешних конструкций и просто для защиты от солнца или праздного развлечения не зависимо от цвета волос на голове, теле и подмышками, в качестве бумаги для свертывания сигарок, козьих ножек, косяков вне зависимости от сорта табака или сырья вместо него используемого, использования в качестве стелек или гигроскопичного материала при сушки спортивной, вечерней, домашней, походной и т.п. обуви любого размера, цвета, половой принадлежности и длинны шнурков, в качестве розжига для костров, печей, в т.ч. доменных, бань, духовок, пожаров, в т.ч. лесных, степных и морских, использования при заклейки окон на зиму, на осень, весну или любое другое время года снаружи или изнутри помещений не зависимости от этажности, степени обрастания мхом, покрытием пыли или ориентацией окон на стороны горизонта, в любое время дня и суток, при ветре любой бальности, при штормовом предупреждении и предупреждении с занесением в личное дело, не зависимо от расовой принадлежности, длинны пальцев, количества зубов на верхней челюсти, степени алкогольного или какого другого опьянения, оволосения паховой области, биологического возраста и стадии шизофрении, гипертонической болезни или родильной горячки, сроков наступления смерти и годности продукта, указанного на крышке изделия.

Эпиграф: “Я хотел въехать в город на белом коне, но х…” [Первые 43 печатных знака из известной песни.]

Предисловие

Текст этого произведения я не мог себя заставить написать. Он крутился у меня в голове более года. Собственно и работа была небольшая. Надо было только привести в порядок полевые записи, которых накопилось более пятнадцати страниц. Даже авторство заголовка принадлежит не мне. Его придумал В.Рываненко.

В течение этого времени я неоднократно садился за письмо, но что-то не шло. Слишком горячо и ярко все еще было в памяти. Я написал несколько предисловий, но их пожрал вирус. А потом ведь при написании этого произведения мне надо было бы вскрыть причины тех неудач, что настигали нас на всем пути. Я долго не мог на это решиться. Решился, когда С.Чеботников в пешем майском походе 2005 года сказал мне: «Ты должен написать все как есть!» И я сделал это. Сделал всего за сутки то, что не мог сделать четырнадцать месяцев.

Читайте и наматывайте на ус. Больше вниманию уделяйте временным пометкам. Иной раз они говорят больше, чем я смог бы написать.

Маршрут подбирали долго. Устали ходить по одному и тому же Нугушу, Сакмаре и Зилаиру. Каждый раз впадая с водами пресловутого Нугуша в Нугушское водохранилище, всматривались в речку впадавшую справа – Урюк. Многие годы она привлекала наше внимание, манила. И вот в мае 2004 года большой компанией из восьми человек, вывернув карту наизнанку, мы решаем посвятить себя покорению этой речушке.

Два месяца приготовлений – проклейка плавсредств, покупка снаряжения, расчет хавчика, сбор денег, обговоров отпуска на работе и многое другое, что обычно остается за кадром.

Но нельзя не вспомнить одно остренькое событие. По дороге в детскую реанимацию, где у нас был штаб, я купил бутылку хорошего красного крепленого вина. Не портвейн. Не подумайте! Но выпить в больнице областного уровня случай не представился, а потому бутылка осталась лежать в сумке. Посовещавшись, мы расстались, но к остановке (тогда еще не ездили все на машинах), так получилось, пошли вместе я, ВВ и ММ. Возле ближайшей подворотни я неосторожно намекнул на ношу, что оттягивала мое плечо. Ребята тут же, не сговариваясь, свернули в чей-то двор. Дальше началась получасовая эпопея посвященная открытию бутылки. Я же говорил, не портвейн. Хорошее дорогое вино не хотело расставаться с пробкой. Мы были настолько поражены случившимся, что увидели в этом дурной знак. Вслух это обозначил ВВ, что с походом будет что-то похожее. А что с бутылкой? Мы ее открыли штопором, который попросили в ближайшем ресторане.

И еще возвращаясь домой из похода, я думал, что напишу это, конечно, обязательно и не для девочки, которая, скучая одним глазом будет просматривать эти записи, а другим - бразильский сериал по телевизору, а для настоящих парней, с которыми, что говорить, хлебнули фунт лиха. Нам, участникам этого путешествия, я и посвящаю настоящее описание:

• Ильдусу – спокойному и уверенному в себя и в свои силы;

• Крицкому Владимиру – ходячей кладези анекдотов;

• Кудякину Михаилу Михайловичу – неугомонному оптимисту;

• Рываненко Владимиру – сильному, вдумчивому и рассудительному;

• Тарасову Сергею – доброму и своенравному;

• Тырсину Вячеславу – принципиальному и выносливому до безобразия;

• Чеботникову Сергею – всемогущему, но крайне пофигистическому.

А еще (см. в конце) тем женщинам, что поднимали на дыбы оренбургское и башкирское МЧС, что садились в машины и гнали в Башкирию спасть своих замечательный парней.

 
День первый. Отъезд

29 апреля 2004 года - четверг

[2004-04-29/14-37 - Наливай] – это первая запись, появившаяся в моем диктофоне. В этот раз я решил не мучить себя нудностью походных записей на коленке, в трясущемся автотранспорте, на чьем-то плече, на мокром борту надувной лодки или на непросохшей в утренних лучах коре дерева, при свете фонарика или в сиянии только что снявшей одежды луны. Я взял свой любимый SL-45 в качестве диктофона с запасом свободного места около 60 часов. Этого вполне должно было хватить для рабочих записей будущего описания нашего путешествия. Мне нужно было только научиться как взаправдашнему корреспонденту не стесняясь других наговаривать необходимое в микрофон. Но это все было впереди, а пока на часах 14.50 и мы только покинули родимый город. УАЗик несется по шоссе, а я в голове подбираю слова о том, как спустя неделю буду писать «повесть о том, как мы стригли Чеботникова и автора этих строк, как уезжали с моей кафедры, как целовали девчонок на прощание и как и как выехали за границу города. Впереди только степь, озера талой воды, спящие товарищи и куча приятных ощущений впереди».

Уезжали, как всегда, действительно через долгие проводы. На этот раз я отправлялся со своей работы. Принес туда рюкзак, достал бутылку водки и пару лимонов и достаточно нахлебался со своими соратниками женского пола. Когда пришли мои товарищи уже по походному грязные, в сапогах и защитных куртках, они были встречены на ура, напоены и видимо зацелованы, судя по моим записям на диктофоне.

В стройность событий нашей отправки влез некий казус, который уже тогда наложил некую тень на прелесть привычного ритуала. Покинув мою кафедру, мы залезли в машину и минут десять просидели как дураки. Кто-то ушел в магазин за хлебом и никак ни хотел возвращаться. Не выдержав лишений длительного ожидания мы вернулись на мою работу, доцеловали девчонок и допили все, что горит. Может именно этого и не стоило делать, потому как возвращаться плохая примета.

Однако потом сели как ни в чем в УАЗик и отправились через весь город в сторону северного выезда. Как всегда играло солнце, как всегда было тепло, как всегда мы в предвкушении приключений улыбались друг другу, как всегда Чеботников орал, чтоб трамвай остановили возле ближайшей парикмахерской, чтоб он постригся. Налысо. Есть такая добрая традиция. Решил и я рискнуть своей шевелюрой, отросшей за долгие зимние месяцы.

Сказано-сделано. Перрон остановили в Степном, где женщина с удивительном именем Эмилия оболванила наши светлые головы. Меня, правда, не до конца. В последний момент я закричал, и мне оставили чуб.

Потом мы опять побросали свои тела поверх вещей в УАЗик и стали терпеливо ждать границы города, где радивый Верещагин должен был начать нашу попойку-автопутешествие.

18-17. Мелеуз, а может и Кумертау. Какая разница! Довезут. Город меня удивляет. У них вместо детских качелей расположены качалки для нефти. Тарасов злобно матерится, едет спиной вперед и указывает дорогу. Чеботников спит и уже два месяца притворяется телом. Ребята играют в карты. Кудякин изображает лысого смотрящего вперед. Мы с Рываненко отгрызли семечек и лежим довольные. Воздух завешан дымом, а совсем немного назад мы проезжали территории, выжженные с обеих сторон дороги метров по пятьдесят. Горючее кончается. Пора выпить.

Через пару минут переезжаем реку Белую. Зачарованно смотрим на реку. Вода достаточно прозрачная по сравнению с нашим Уралом. Где-то течет та вода, на которую мы тащим свои задницы из уже далекого Оренбурга.

В остальном диспозиция наша протекает спокойно. Пописали, открыли новую колоду карт, едем. Всем хорошо, а что бензин кончается, так это же мелочи. У нас весла есть.

19-25. Приехали в Петровское. Бензина на заправке нет. Надо ехать обратно и мы собираемся ехать обратно, потому как впереди только тайга и бензина с мороженным «нам не подадут». Однако ехать обратно, т.е. возвращаться особо никто не хочет, но и вперед без бензина не попрешь, поэтому решили кто хочет высадиться десантом на травку, а остальным светла дорога ехать обратно за бензином. Захотели остаться почти все + бутылка водки. Кажется одна. Нет две и еще пара банок рыбных консервов.

19-34. Пишу: «Хотели приключений и вот  они. Слева степь, справа степь. Машина уехала назад за бензином.»

Все валяются пластами по земле, спят или делаю вид, что спыт, а Крицкий охапками носит сено, которое, между нами говоря, солома. Тарасов докопался до придорожного столбика и, выдирая все ж через десять минут его с корнем, отомстил за нехватку бензина, за преднамеренную смерть МКС и за гибель Титаника.

Так мы провели минут сорок, пока не приехал наш труповоз, полный бензина. Мы погрузили туда наши тела и в который раз за день вновь отправились в путь.

Разбудили меня аж в половине десятого на месте, где кипел ручей и была дорога без начала и конца. А вокруг были только холмы , высокие деревья, которые мы не могли объять в три обхвата, и мы. И там я ставил палатки, и это было без начала и без конца, а на далеком холме, снизу до вершины обросшем скалами, росли сосны, а я ставил палатку и думал о девчонках, которых оставил в городе. Почему в этот момент я думал только о них? Об Анфисе Шамилевне, которая говорила нам тост, мол, чтобы вы там (в походе) хорошо поматерились, о Римме Фаритовне, с которой мы выпили последнюю бутылку водки, о Светлане Викторовне, которая делала салаты для нашего прощального обеда, и я понял, что наверно дураки мы мужики, ой какие дураки, но живем мы только для вас.

21-49. Я сижу на берегу на поваленном дереве и смотрю на эту жилу - тягучую и зеленую, которая мчится мимо меня в бешенном течении. Я знаю, что если я даже буду бежать по берегу, я все равно не догоню эти гребешки, которые уносятся за поворот снежных скал. (Жила – это яростный ручей, куда я боюсь не только пописать, даже плюнуть.)  Я вижу тот наклон вправо, где начинается эта река, и слева, куда она стекает, а передо мной буквально в 12 метрах другой берег, куда мне ни за что не добраться, где начинаются скалы, которые возносятся выше самого высокого дома в нашем грешном городе Оренбурге. Палатки расставлены, дали завешены нашими дымом, ребята вдоволь матерятся, как хотела того Анфиса. Мимо едет “Камаз”. Он едет обратно. Только что он не сумел переехать тот брод, который нам еще предстоит преодолеть завтра. Кудякин хочет всех сфотографировать, но темнота застигает нас, практически, врасплох, и мы располагаемся на вечер, на ужин, на шашлык под огромадным в три и больше обхвата деревом. Осокорь.

Холодно. Я одеваю свитер. И присоединяюсь к ребятам, чтобы вместе быть оплотом последнего гражданского вечера.

День второй

30 апреля 2004 - пятница

06-55. Утро. Теперь можно и осмотреться. Наш лагерь разбит на берегу ручья в долине зажатой между холмов поросших березами и липами - еще неоперившимися деревьями. Ручей превратился сейчас в могучую реку. За ночь вода поднялась - вчера вечером мы с Крицким бросили туда морду, а сегодня я еле добрался посуху до того места, где оставили снасть. Конечно, никакой рыбы не поймали.

С Чеботниковым как всегда мы спали снаружи от палаток, возле костра, под громадным деревом, которое мы пытались обхватить вчера. Лишь проснувшись,  открыв глаза, я лежал и смотрел и понимал, что дерево - оно живое, потому что ветви его, что были высоко-высоко - они качались, они плавали, они жили в этом воздушном бассейне. Это было грандиозное зрелище – плавающие по ветру огромные руки дерева-великана.

Сейчас я стою на дороге, которая уходит как в одну сторону по долине так и в другую и скрывается за поворотом. Вот за этот поворот мы и хотим сегодня уехать без всякого завтрака, чтобы доехать до того места, до той речушки, по которой мы собираемся плыть, и там уже позволить себе расслабиться.

Ночью мы как-то с Серегой одновременно проснулись и узрели рядом с собой громадную кучу дров, которую ребята заботливо сложили на костер. Слава Богу он потух, иначе бы ночью мы изжарились.

А ближе к утру Чеботников разбудил меня в половине седьмого криками, что, мол, надо же, бля, банка майонеза пятьдесят рублей. В пустом весеннем лесу это звучало особенно красиво. Потом он повернулся на другой бок и стал спать дальше, а до меня только минут через двадцать дошло, что ему это приснилось. За это я его разбудил, а в течение часа проснулись и остальные ребята. Саня-водитель спал в машине.

Проснувшись, все стали искать воду питьевую, конечно. Чеботников заботливо передал мне бутылку и сказал, что там вода, ну я и хватанул полный рот спирта. Хотел даже было выплюнуть от ужаса, а потом сконцентрировался, и думаю, ну спирт же, что его выплевывать…

Вместе с глотком спирта приходят отрывистые воспоминания особенностей вчерашнего вечера. Вспомнил, что был шашлык. Вспомнил, что томатный сок, это кровь убитых помидоров. Вспомнил, что постригся, и что Серега Чеботников сказал, что я там гусарил. Невольно провел рукой по ершику головы. Вспомнил, что вчера вечером меня достал Саня-водитель, и наверно ему повезло, потому как я рано уснул.

7-59. Садимся в машину. Едем. Не спеша УАЗик пробирается по каменистой дороге, не спеша льется монолог Вовы Крицкого: «…страна наша большая широкая красивая, башкирские берега крутые, по склонам порой голубые ручьи, но ребят голубых среди нас нет. Настроение у всех розовое. Все впереди и КПЗ и суд.»

Кто-то вспоминает шутку: «Страна ждет героев, …зда рождает …удаков!» Едем поглощенные глубиной этой мыслью. Не смешно.

Дорога превратилась в ручей, а вокруг лежит снег.

В 8-50 проехали озеро, на котором лежал лед.

10-27. Населенный пункт. Кобясово. Кругом аборигены. По их словам дорога через двенадцать километров закончится. Ищем трактор.

Дорога ужасная. Несколько  минут назад нам пришлось даже выйти из машины, чтобы она смогла удачно проехать.

Рядом с машиной невесь откуда появляется собака. Она страшно тоща и страшна сама по себе. Я протягиваю ей кусок хлеба, и она за милую душу спарывает почти буханку. Это производит на меня неизгладимое впечатление. Я первый раз в жизни видел собаку, которая бы так пожирала хлеб. После нее мою руки спиртом.

10-54. Местные отказали нам в помощи, сказав что хоть с трактором, хоть без мы еще километров семь сможем проехать, а дальше либо пешком либо на лошадях. Еще мы узнали, что впереди нас одним днем прошла группа на Урюк.

11-15. Идем пешком. Изредка останавливаемся и писаем. Как ни странно, но у всех эрекция. Пешком идем потому, что УАЗик еле-еле идет и пустой. Таким образом мы надеемся преодолеть максимальное количество километров.

Под ногами мать-и-мачеха. Холодно. Одеваю капюшон. Мешу ногами жижу и думаю, о том как долго мы сможем передвигаться по этой несчастной дороге. Идем зигзагами. Растянулись метров на пятьсот. Шествие замыкает Чеботников. Лужи слева, Лужи справа, но самое главное, что у каждого есть сапоги, которые уехали далеко вперед в УАЗике. Я несу в зубах сигарету и мечтаю ее выкурить. Спустя пятнадцать минут вижу за перевалом крышу “УАЗика” и ребят вокруг. Встали. А кругом лежат снега…

11-38. Два события. Одно хорошее, другое не очень. Первое – наконец-то одели сапоги. Второе – дорога впереди непроходима. А надо еще преодолеть 10 км.

Я курю. Отдыхаем. Серега Тарасов добивает мою сигарету. Ручей уносит наш окурок. Посовещавшись, мы решаем еще немного «проехать».

В 11-50 приходит понимание, что в такую глухомань мы еще не забирались. Мы вновь растянулись по дороге метров на шестьсот. Последними идут Тарасов с Крицким, впереди меня маячит Рываненко. Спирт из меня выходит как из утюга пар. Немногим позже я соображаю, что легче идти по ручью – не надо месить грязь.

Встретили местных. После разговора с ними оптимизма у нас не прибавилось.

Дорога идет все выше и выше. Вода омывает наши сапоги. Становится жарко. Я снял капюшон. Впереди вновь застыл “УАЗик” - очевидно нас ждет очередной сюрприз. Небо затянуто рваными облаками, солнца не видно, вокруг снега, леса и поднимающиеся слева и справа склоны холмов с нехоженным снегом.

Около 12 пришло понимание, что автопутешествие закончилось. Машину надо отпускать, а то Саня не успеет домой, да и ехать ему не по асфальтовой дорожке. УАЗик с трудом разворачивается, мы говорим самые хорошие напутственные слова и все. Небо, снег, грязь и мы одни посреди всего этого с огромной грудой барахла.

Избалованные мы. Забыли, что такое рюкзаки. Все, что перед нами за один раз не унести, и мы решаем носить это до реки по частям в несколько ходок. Чеботников, Кудякин и я взваливаем свои рюкзаки на плечи и прем вперед, проваливаясь в снег по колено.

13-01. Теперь я провалился в снег по пояс (в диктофоне тяжелое дыхание). Выбрался. Снимаю куртку. Оглядываюсь. Я оторвался от ребят далеко вперед. Вокруг только снег и солнце. Я смотрю на свою шапку, которая валяется на земле, и понимаю, что должен сначала одеть ее, а потом только рюкзак, иначе, если я сначала одену рюкзак, то наклониться за шляпой и поднять ее у меня просто не хватит сил, а подъем все продолжается…

13-59. Провалившись в снег по пояс раз в четвертый, я понимаю. Что вперед не пройти. Немного возвращаюсь назад, разжигаю костер и жду ребят. Они приходят минут через сорок. Я уже просох. Кудякин ругается, что идти дальше невозможно, снега выше крыши. Немного поругавшись и отдохнув, мы идем обратно. Итак, мы потеряли два часа на этот безумный поход в снега и еще потерям около часа на обратную дорогу.

Идем. Сил сказать что-нибудь дельного ни у кого нету.

15-00. К ребятам еще не пришли. Кудякин поперся по какой-то дороге в гору, а мы с Серегой сидим загораем, а над нашими головами летают бабочки и шмели. Еще дятел, а под ним еще трое дятлов, т.е. три дятла… а вокруг снег.

15-58. Сидим на вещах, думаем. Встретили машину, которая пытается довезти до воды очередных туристов-…удаков. Нас подвезти они отказываются, ссылаясь неизвестно на что. Скоро они возвращаются ни с чем. Не проехать!

После долгих споров мы решаем разделится, потом не делится, а собираем вещи и в три(!) ходки переносим их на 800 метров ближе к деревне Кобясово. Ребята, Рываненко и Кудякин уходят в деревню.

18-32. Ребята возвращаются. Интересно, с какими новостями? Ничего нового. Мы до сих пор не знаем сколько километров до воды и какая она там вода. Похоже мы здесь застряли.

В 20-02 случается событие, которое здесь не описать я не имею ни какого морального права, поскольку оно было судьбоносно и изменило возникшую тягучесть нашего путешествия. Башкирия раздвинулась, и на сцену выехал лихой джигит на кривой лошаденке. Был он изрядно нетрезв, тощ телом, как та собака, чудом держался в седле под каким-то совершенно сказочным градусом и вместо кривого ятагана имел длинную блестящую в заходящем солнце слюну, начинающуюся от подбородка и путающуюся в копытах(!) его лихой клячи. К седлу был приторочен армейский холщовый мешок, из которого, как что-то неприличное, торчала початая бутылка самогона. Чуть поодаль за ним следовал его верный пес. Ехал он из Кобясово.

Это в городе вы можете за день пройти мимо тысячи людей ни с кем не поздоровавшись и не обмолвившись словечком. На дороге, где на десять км, в округе ни одной живой души такого невозможно.

Джигита остановили, пригласили к зарождающему костру, налили, а на освободившейся лошади Серега Чеботников перевез оставшиеся вещи. Рафкат, это имя еле живого башкирина, до сих пор не знаю по счастливой или несчастливой для нас случайности жил в деревеньке, что стоит на самом береге Урюка.

23-09. Устроли наш лагерь прямо здесь же, на обочине дороги. Над головой чистое небо. Начинают проступать звезды. Висит растущая луна. Внизу в долине шумит ручей. Горит изумительный костер. Ребята все спят. Устали за день так, что смогли поставить только одну палатку и ничего вечером не варили. Завтра нам предстоит пройти двенадцать километров, но это только начало, потому что вещей очень много и за одну ходку, даже за две ходки их не унести. А это даже не 24 км, это 48 и может даже больше. Перспектива не самая лучшая! Худо-бедно, но думаем, как бы оставить всю, например, картошку. Может быть выкинуть лишние теплые вещи и может быть оставить немного консервов.

Башкирин уехал. Его долго сажали на лошадь. Ильдус принял мудрое решение и оставил вещмешок башкирина с недопитой бутылкой самогона. Есть надежда, что завтра он вернется хотя бы за ней, если, как он обещал, действительно сможет привезти сани. Тогда мы сможем на этих санях отвести хотя бы самое тяжелое. А если такого не случится и он приедет только на лошади, то есть надежда, что мы сможем ее навьючить и килограммов сто он для нас отвезет.

Я еще немного погреюсь возле костра и тоже залезу в свой спальник, и постараюсь уснуть. Не знаю, о каких санях может идти речь, потому что дорога, по которой мы шли, представляет собой то сухое пресухое полотно, сменяющееся вдруг на реку, где вода заливается в сапоги, которые чуть не до колена, и наоборот - превращается в глубокий непроходимый снег.

День третий

1 мая 2004 - суббота

9-00. Обычно в этот день мы празднуем 1 мая. Ну, праздник такой, международный. И обычно это второй день на воде, а в этом году мы даже до воды не доперлись.

Ночью вновь приехал башкирин. На лошади. Где-то в час ночи. Выпил с нами немного, а потом захотел еще немного, а потом еще… Говорить он уже не мог, но глубоко переживал потерю оставленного у нас вещмешка. Был он в то время уже без своего кешкета.

Поскольку все спали весьма утомленные, то разбираться с Рафкатом досталось нам с Ильдусом. Ильдус по-татарски находил с ним кое какой общий язык, хоть в основном и без обратной связи.

В эту ночь Ильдус совершил несомненно подвиг. Он уговорил пьяного в хлам башкирина сесть на кобылу (как позже оказалось на мерина) и отправиться в деревню, чтобы к утру быть здесь с санями. И он улетел, наш Икар, но уверенности в завтрашнем дне нам это не прибавило.

Чуть позже, а именно в 4 часа ночи приезжает егерский “УАЗик”, выгружает из собачника собаку и этого самого башкирина, но уже без лошади и все такого же пьяного. Рафката пристраивают поближе к костру, егерь уезжает, а я, засыпая, понимаю, что завтра саней не будет, ну разве что только Таня с шоколадом.

Проснулись все хмурые с неудовольствием обнаруживая в нашей компании спящего башкирина. Спал он на голой земле мордой в костер. Тарасов даже не сразу его оттуда вытащил, все смотрел, как долго тот сможет так пролежать. Но тот, похоже, так пролежал всю ночь.

Разбудили. Пытались опохмелить, но тут проявилась принципиальность Славы Тырсина. Он ни за что не хотел давать тому водки, потому как это только перевод продукта а обещанных саней, да что саней, даже лошади рядом нету. Ну не звери мы – опохмелили. Дали огромных пару пенчищ и выгнали в сторону деревни. За санями. Сторговались на ста пятидесяти рублях.

Сани санями, а добираться до воды надо. Мрачные укладываем рюкзаки. Вновь звук автомобильного мотора и вновь на дороге показывается егерский УАЗик. Он останавливается, оттуда выходит местный мент - красивой такой башкирин с золотым ятаганом на поясе, гордый и лоснящийся. Но никуда он нас не повез, сказал, нет бензина. А на заднем сиденье грудой лежала стрелянная дичь, а впереди сидел сам сын, мальчишка лет десяти, сжимавший коленями ружье.

Дорога на Янтаран, деревня Рафката, идет неизвестно как. Мы бы и в жизни не догадались, что именно здесь надо свернуть на чуть заметную тропку и санным следом двигаться через лес двенадцать километров. Показал Рафкат, махнул рукой мент. И вот уже через полчаса мы, навьюченные до ужаса рюкзаками, лезем в гору и далее через талый лес. Вещи охранять остался Володя Крицкий.

Рафката мы нашли в 9-28. Он лежал в снегу, а рядом гавкала собака. Был они синь и дрожащ. Нести его не представлялось никакой возмозжности, но и бросать среди леса тоже не гоже. Сначала мы попытались отнести его на сухое место, выделили ему коврик, но он вроде как пришел в сознание и двинулся вместе с нами. Идти ему, не смотря на отсутствие рюкзака, было также тяжело, как и нам.

09-59. Первое время я шел по следам сбежавшей лошади и очень ее за это уважал. Лошадь дорогу по лесу знает и уж с ее копыт нам  не сбиться. Другое дело, что идет она иной раз проваливаясь в снег по самое брюхо.

Сейчас мы дошли до небольшой реки и пытаемся траверсом ее обойти. Она как бы лежит на нашем пути, и я не знаю, как Рафкат хотел провести нас здесь на санях.

Ильдус остался с башкириным. Идти тот не смог, а бросить его одного, хоть он и местный и ему не впервой, мы не смогли. Стали, знаете ли, возникать мысли о том, что за неоказание помощи и далее… что он может умереть от переохлаждения и тому подобное…

Идем по воде, а впереди меня маячат босые ноги Тырсина.

Двенадцатикилометровый переход по пересеченной местности, грязи, снегу, ручьям, холмам с рюкзаками за спиной история отдельная. Я опускаю ее здесь. Скажу только одно, что, если бы Рафкат не нашел сил с нами пойти, дороги мы бы к Урюку не нашли. И отдельное спасибо здесь Ильдусу, только он мог приводить его в чувство и находить общий татарско-башкирский язык.

Так или иначе, а в 11-38 мы уже сидели в трехстах метрах от деревни Янтаран рядом с большой куча дерьма и ждали, ушедших в деревню Чеботникова, Ильдуса и киргиза. Тьфу, башкирина! Н-да, шли сюда дорогами, которые не поддаются никакому описанию: глина, снег, леденая корка, ручьи поперек дороги и Ильдус, который все же доставил пьяного и слюнявого Рафката.

17-01. Под ногами ковер из подснежников. Мы сидим в семистах метрах от все той же деревни, ждем, когда Вячеслав Тырсин на санях вместе с Рафкатом привезут нам Вову Крицкого и оставшиеся вещи. Лошадь нашлась, она, как и предполагалась, вернулась ночью сама домой. Правда без седла и уздечки, но это уж не наша вина.

Я питаю себя прошлогодним шиповником. Пытаемся добывать березовый сок. Ребята разделись и пытаются загорать. Кроме подснежников вся почва, весь покров ковер, образованный из листьев, прорыт мышами, землеройками и кротами.

Кружек у нас нет, поэтому спирт мы выливаем в литровую посудину, бодяжим ее томатным соком и хлебаем по очереди ложкой. Хорошо.

Пару часов назад из деревни на лошади приехали ребята Ильдар лет к пятнадцати и мальчишка семи-девяти лет. Они берут Кудякина и все рюкзаки. Отвозят их к хорошему месту, откуда якобы мы завтра поплывем.

В дерене шесть домов. В них живут около двадцати человек. Раза три в неделю за восемнадцать километров детей возят в школу родители на лошадях. Зимой, соответственно, на санях. На вопрос «Столица нашей Родины?» Ильдар отвечал названием какой-то деревни, а про президента назвал президента башкирской республики (Муртаза Налиев). Кто такой Путин он не знает. В деревне есть телевиденье. Один канал. Первый.

Проблема у нас сейчас только одна - водку по глупости увезли вместе с первой партией рюкзаков и Кудякиным, поэтому в лагере стоит тишина и спокойствие.

Однако, чу? Пора. Мы собираем разбросанные вещи и почти час плутаем по лесу, пока не выходим к переправе. Да, ерунда, пара километров!

19-18.  Как-то в этой Башкирии все криво устроено. Вот мы шли-шли с рюкзаками и пришли, а они шли-шли на санях и тоже пришли. И стоим мы, а между нами широченный плес бешенной как башкирская природа реки. Стоим, смотрим, как переправляться будем, а местные свое дело знают. Сели на лошадей, подвязали рюкзаки и все вещички нам и переправили. Смотреть, честно говоря, страшно. Мутная вода ревет, лошади до брюха и выше. Ниже кусты. Смоет туда – смерть. Прижмет так, что не встанешь. Ребят наших тоже перевезли. Последними переправляли сани. Их тоже чудом не смыло. Теперь мы все на этом берегу. Юлтай сажает на коня ребетенка лет трех с половиной и дает лошади пинка. Мы ошарашенно смотрим как они переправляются через реку. На наши удивленные взоры Юлтай отвечает:

- А, пусть лошадь домой отведет.

А спустя полчаса мы сидим в лагере на берегу Урюка, куда Михал Михалыч оттащил наши рюкзаки. Сидим, едим плюшки и думаем, как найти Крицкого, ибо Володя уже как два часа потерялся и никак не находится.

На речку смотреть я даже не пошел, но по словам ребят Урюк представляет собой жалкую речку, по которой страшно плыть.

У меня болит горло. Похоже, я заболеваю. По дороге брали пару бродов. Входя в первый брод, я думал, что ноги у меня отмерзнут, и это при том, что для меня брод ничего особенного обычно не представляет. Второй форсировать уже было легче. Но все равно, как Славик целый день босиком прошагал!?

Ребята купались в муравейнике. Я тоже хотел, но поскольку мы потеряли Крицкого, я думал, что это только лишняя трата сил, которые, кстати, уже на исходе.

Сильный ветер и хорошо, что нет дождя, и еще хорошо, что сегодня не было жарко, иначе мы бы сдохли. Это точно!

Юлтаю за помощь и подвиги я отвалил сто рублей и две пачки сигарет. Все с этим согласились. Заслужил!

Все жалуются на больные ноги. Пьем нашу водку и слушаем как башкирин поет свои башкирские песни. Потом, уже в темноте, мы забацали баню, после которой я почувствовал неимоверную легкость во всем теле.

Пейзаж здесь совсем другой. Снег еще можно найти, шаря глазами по окрестностям. Под ногами натуральный ковер из лежалой листвы и травы, по которому можно идти босиком, что мы периодически и делали, чтобы дать отдохнуть ногам, которые преют в резиновых сапогах. Еще здесь начинаются сосны, а раньше их не было совсем -  только лиственные деревья.

Сани, пока Тырсин на них ехал, раза четыре переворачивались. Я представляю, значит, что такое «раза четыре»! Фраза «раза четыре» для простого обывателя!.. Я тоже не видел, как они раза четыре переворачивались, но  представить лес, снег, грязь, сани, которые перевернулись и сломались под конец,  и ситуацию когда их надо заново грузить, накладывать и перкладывать,а впереди еще каких-нибудь семь километров снега, леса, грязи и пьяного башкирина…

А еще они порвали в лесу герму и рассыпали на пол-леса пшено…

Да, Славка тоже герой! И ничего что он ходит в свитере своей жены, хоть он ему и до колен.

День четвертый

2 мая 2004 - воскресенье

7-52. Утро. Мы стоим на реке, которая узким коричневым потоком извивается между кустов. Впереди за поворотом, буквально метрах в двухстах, нас ждут поваленных поперек реки дерева, а еще чуть дальше коряга, стоящая посередине реки. Настроение у всех странное. Михалыч дочиста отмыл свои кроссовки, я почистил зубы, побрился и намазал руки кремом. Без особых разговоров попили кофе. Курить  не охота, пить тоже. Вчера засиделись у костра с Крицким Володей. Я устроил ему небольшой стереоконцерт рок-н-рольной музыки из своего телефона. С этих пор он стал любителем наушников на ночь, а потом и аудиокниг.

С утра приехали башкиры. Свежие как огурчики. Подивили нас этим фактом. Приехали на лошади. Опохмелится мы им уже не дали, но они нам все равно помогли – отвезли несколько рюкзаков ниже по течению, так как мы решили обойти выявленные преграды. Приставали к нам все утро, чтобы мы им продали спирт. Но этого мы себе никак позволить не могли, хоть они и были особо настойчивые. Видно деньги появились!

10-36. Сижу на досках посреди леса. Доски – это палуба от катамарана. Мы их из самого Оренбурга притащили. Страшно представить, сколько они теперь стоят. А сижу я, потому как меня замучила дезорганизованность в нашем коллективе. Позавтракав и собравшись, мы сложили вещи в рюкзаки и погшли обходить коряги на реке. Я нес доски и шел за Кудякиным, истинно веря в то, что он знает куда джигиты отвезли наши рюкзаки. И вот я потерялся. Кстати, доски сегодня нести было как-то особенно тяжело и не в радость.

10-38. Конечно, я не потерялся, а лежал на досках, брошенных поперек дороги и ждал, когда вернется Михал Михалыч, а он обязательно вернется, либо, когда придет кто-нибудь из ребят и скажут куда идти, где наши вещи. …а я лежал и слушал лес. Вот подо мной пробежала мышка. Вот надо мной совсем низко пролетела птица. После того, как лес привык, что я нахожусь рядом вокруг стало происходить шевеление. Вот порыв ветра налетел и ощупал меня всего с ног до головы, а вокруг ковер из прошлогодней листвы. Он проткнут насквозь во многих-многих местах подснежниками. Многие из них, потому что пасмурная погода, еще не подняли свои головки и не распустились. Здесь мы уже забыли что такое снег по колено, и что такое когда проваливаешься по пояс. Здесь есть трава, здесь есть земля, здесь лес полон движения, звуков. А я ведь не Рембо, чтобы бегать с досками наперевес по всему лесу. А еще получасом назад из этих досок мы соорудили классный мостик через ручей, а еще мне виделись сначала круги, квадраты, потом треугольники, а потом я сообразил, что наблюдаю мир, куда мы открываем глаза, когда их закрываем. И в этом пространстве, где много непонятных шевелящихся объектов, …, фигур, я вдруг увидел множество чужих глаз, открытых и напряженно всматривающихся в эту темноту, которая ни в коем случае не является пустотой. А еще чуть позже я увидел там не только человеческие глаза. Я увидел немного странные глаза. Я увидел глаза лошадей. Я увидел глаза собак… А потом я вывел рамку сна и увидел в ней совсем другие объекты.

Еще лежа в лесу и подремывая на досках я понял, что разговорная речь - это совершенно другое, и на диктофон очень тяжело наговаривать свои впечатления.

Эх, а вчера я напился и наговорил много лишнего Чеботникову.

А еще я немного скучаю по своему рюкзаку. Куда его унесли лихие джигиты?

Не беспокойся, читатель, башкиры нас не кинули. Через час вернулся Кудякин, мы пошли назад и вышли на ребят. Были они какие-то мрачные. Оказалось, что Чеботников уронил с горы в речку свой рюкзак. Да, есть у нас  незыблемые традиции!

Спустились с горы к воде. Накачались, погрузились и с Богом в 13.50 отплыли.

14-22. Плыли минут десять. Шарахались от коряг. Вспотели за несколько минут по максимуму. Сидим на острове, клеим “ЛАСку”. На ней здоровенная дыра. Заодно варим лапшу и слегка обедаем. Сам собой возникает разговор, о том, что пора в этом разп..дяйстве выбрать старшего.

Река представляет нечто ужасное. Возможно она не столь глубока, но неимоверно виляет среди смертельно опасных деревьев и кустарников, а русло то и дело преграждают лежащие поперек стволы деревьев.

Порядок экспедиции нашей следующий: впереди плывет Чеботников на обыкновенной двухместной резиновой лодке – разведчик, сзади ребята на перегруженном вещами катамаране, последние мы на постоянно спускающей “ЛАСке”.

Несколько нас беспокоит и то, что мы не знаем, где находимся. Наша карта совершенно не совпадает с окружающей действительностью. Местные говорили, что у нас карта неправильная, и тогда получается, что треть маршрута мы уже отмахали пешком. На это мы и надеемся, представля, что проплыть вперед легче, чем возвращаться 50 километров по лесу.

Воду пьем из ручьев не стесняясь.

У меня между тем поднимается температура. Наверно.

А вокруг на березах очень интересные наросты. Громадные, величиной с цветной телевизор «Фотон-714».

15-16. Отплываем. Придумали шутку про первую в мире удачную пересадку клеща.

15-34. Стоим на бревне (около, конечно), под которым несколько минут назад протащило Чеботникова, и его лысой башкой сломало несколько веток. И это уже не первый раз. До этого он только что черпнул воды. Сейчас будем рубить бревно, ибо его не обойти и под ним не проплыть. Жалко что нет пилы.

16-29. Мы только что снялись со второго бревна. Плывем дальше, а впереди ребята на катамаране садятся на корягу. Я совершил воистину киношный трюк - чисто рефлекторно свободной рукой бросил им выкидку, конец ее держа в зубах. Мы стащили их с коряги силой своей инерции. А сколько я слышал наговоров на мою выкидку, по-другому «морковку», что она не нужна и что я излишне осторожен. За поворотом Серега Чеботников нашел второе весло (видно он их где-то потерял),  а Михалыча «сдуло» с катамарана.

Плаванье продвигается со скрипом и крайне неудачно.

17-37.  Там, где Серега нашел весло, речка раздваивалась. Возможно, с правой стороны был какой-то приток. Нам пришлось перебираться на одну сторону. Мы много раз перебрасывали «морковку», перевозили вещи, а “ЛАСку” вообще пронесли по берегу. А когда перевозили на ту сторону катамаран, то веревка порвалась и Тырсин чуть не уплыл, а Крицкий висел (как мишка Коала) в обнимку на дереве. Я побежал их спасать, но только зря промок по пояс. Там потеряли достаточно много времени и было бы ужасно смешно, если бы не было нестерпимо страшно. А потом началась достаточно хорошая река с шиверками и упавшими с крутого склона соснами. До этих сосен только у Рываненко было настроение завершить наш поход, вернувшись в деревню, но теперь и он поверил, что коряги позади, а впереди нас ждет спокойная и светлая река.

На всякий случай мы выработали условный сигнал. Например, Серега начинает свистеть. Это значит надо срочно чалиться. Вот его мы и услышали спустя всего пару минут. Пока мы пытались чалиться, Тарасова смыло за борт, а Тырсин оступился с берега. Неудачи преследуют нас одна за другой.

18-10. Наблюдаем лежащие поперек реки громадные бревна – деревья, которые подмыло с крутого склона. Нужно обноситься. Развели костер. Для местных наверняка это живописное место редкая достопримечательность, для нас – проблема.

День пятый

3 мая 2004 - понедельник

7-48. Дождь, который начался вчера вечером (я, кстати, забыл сказать, что начался дождь? Так вот вчера начался дождь!) до сих пор не прекратился. Мы с Михалычем спали в его палатке. Было ужасно жарко. Спальник я не застегивал. Вчера, не смотря на дождь, ребята сидели возле костра до последнего. Среди ночи Чеботников переносил свою палатку в более сухое место и опять кричал во сне. Про майонез ли, не знаю. Михалыч с Ильдусом ходили на разведку. Отмотали километра три. Обещали, что будет полегче. Тактика плыть у нас наметилась твердая - вперед запускаем Чеботникова, которому больше терять нечего, а он нам условным свистом сообщает о трудностях, которые у нас могут появиться.

11-37. Выплыли в 11.30. Река чудовищно извилистая. По краям снова кучи кустов и коряг. Появилось солнце. Сейчас стоим, потому что Серега Чеботников опять попал под корягу. Михалыч требует, чтобы я внес в запись, что таких идиотов,  кроме нас, на этой реки нету.

Через некоторое время Серега опять попадает под дерево и опять с него сбивает шапку. Шапок у нас много, а Серега один. Володя Рываненко пошел на разведку, а Володя Крицкий вспомнил, что забыл спасик на стоянке.

12-22. вновь поперек реки упавшие деревья. Приходится, что есть мочи грести в другую сторону и чалиться.

12-29. Не успели мы отплыть, как Чеботников через двадцать метров снова попал под поваленное дерево. Все что лежало в лодке, видимо и весло, он потерял.  Я как сейчас помню такой момент, как он бежит по дну, и глубина на реке, собственно, не очень большая, где-то по пояс, но страшное, страшное течение и ужжжасно холодно в воде.

Сейчас я держу “ЛАСку”, а Тарасов и Рываненко пошли по берегу смотреть, что там с Серегой случилось. А с Серегой случилось сотрясение мозга, птички и искры, щипящие и гаснущие в воде. После этого очередного удара Чеботников сник, полез на катамаран и больше не хотел играть в разведчиков. И я, сидящий абсолютно сухой на самом надежном в мире плавсредстве, его понимаю. Так накувыркаться и натараниться! Промокнуть несколько раз за утро и нахвататься адреналина на несколько лет вперед! Ведь каждый раз, когда летишь в ледяную воду, думаешь, что купаешься в последний раз.

Ну а пока я сидел в ЛАСке и держал береговые веточки. Глазел вокруг и думал о снах, терзавших меня в походе, яркость которых меня поражала. Интересен для меня был образ пилота, который посадил свой самолет на самом пике снежной вершины. Через два года я увидел его (летчика) в фильме «Капитан Поднебесье».

14-13.  Для меня число тринадцать счастливое. Наверно так оно и есть, потому как именно в это время(!!) и ни минутой раньше или позже (я как раз посмотрел на часы) наша волшебная ЛАСка полуспущенным бортом натыкается на анормально торчащий сучок. Дело было как раз подо мной. Увидев сие предзнаменование я заорал благим матом «К БЕРЕГУ!» и мы успели в несколько гребков причалить к затопленной куче валежника. Выбираемся, разгружаемся. Рана ужасна, она тянется вдоль всего борта бесстыжими рваными краями. Клеить даже и думать не стоит. Полные печали и слез мы отрезаем от лодки необходимые нам веревки, выворачиваем ненужные нам клапана и оставляем умирать ее посреди Башкирии. Когда я писал про слезы, я не кривил душой. Всем было безумно жаль это доблестное судно - лодка аварийно-спасательная - «ЛАС-3».

Был за несколько мгновений до этого один момент. Как-то странно переглянулись мы с Вячеславом Тырсином, плывущем на катамаране. Во всяком случае, мне так показалось. И это не выдумано, этот факт отмечен мной на диктофоне еще в преддверие тех событий, которые нас ждали впереди.

Оказавшись на острове (неужели вы думаете, что нам повезло и мы оказались на берегу) среди участников концессии начались жуткие споры. Надо сказать, что сомнения и дебаты и так раздирали нашу компанию все путешествие. Я сознательно опускал их, чтобы не портить и без того ужасное повествование. Мы никогда ранее так не собачились.

Силы разделились приблизительно так:

Кудякин Михал Михалыч был за то, чтобы плыть любыми способами вперед. Долгое время я и Славик Тырсин его неистово поддерживали, но с этого момента мне стало ясно, что пора выбираться на берег. Собственно и Чеботников Сергей Ростиславович, пока его башкой не долбануло, тоже имел огромное желание плыть.

Рываненко Владимир Владимирович с самого начала стоял в оппозиции и предлагал вернуться в деревню. Факт интересен тем выюор водного маршрута этого года принадлежал именно ему.

Ильдус умеренно занимал золотую середину и особо много не высказывался, сохраняя золото молчания и мудрость аксакала.

Не знаю, что Кудякин так уперся, но плыть нам уже было не на чем. Были, конечно, у нас пара резиновых клизм, но по такой воде на них только подвиг Гастелло… Извините, Чеботникова повторять.

Большинством голосов решили выбираться на берег. Нам с Серегой и Рываненко оставили резиновую лодку, чтобы мы могли переправиться на другой берег, а остальные сели на катамаран и поплыли искать удачного места для стоянки.

Нам казалось, что по-хорошему нужно выбираться на левый берег, но возможность была только на правый. Они уплыли, а мы остались. Собрали свои вещи, подобрали резинку и поплелись переправляться на тот берег.

От того берега нас отделяла узкая полоска бешенной воды. Метров пять, а может и семь. Чтобы переплыть на веслах нет и речи – сдует и все дела. А как? На другой стороне дерево со стволом в виде рогатки. Привязали к топору веревку и стали бросать в надежде, что топор заклинет в рогатулине. Ну, во-первых, не простое это дело с такого расстояния тяжеленный топор зафинтифлюшить точно в мишень; а, во-вторых, ни фига его не заклинивает. Добросались до того, что уже и топор поднять сил нет. Стали со своей стороны дерево рубить. Подрубили, наклон правильный дали. Упало древо аккурат поперек протоки, но могучие воды водхватили его и унесли. Только его мы и видели! И тогда я раздосадованный и доведенный до отчаяния с разбегу плюхаюсь вместе с лодкой в воду и силой инерции перескакиваю на другой берег. Наладили переправу. Перетянули вещи, перетянули и друг друга.

16-58. Я иду низиной вдоль Урюка, который где-то слева за деревьями, по старой заброшенной дороге, и понимаю, что уже не утону. И ужас прошедших двух дней трясет мое тело. Дорога такая старая, что поперек нее лежит большое количество поваленных деревьев, а колеи превратились в длинные-длинные лужи, полные стоячей воды. Сверху шпарит дождь. Изредка где-то погромыхивает. Впереди меня,  километрах в пяти, избушка, которую мы высмотрели с холма, а где-то слева на Урюке Славка Тырсин на катамаране, если он действительно успел до него доплыть, а, самое главное, если он смог потом выплыть на берег. Там и Кудякин, который должен был его догонять. Потом на их поиски отправились оба Сереги и Вовка Рываненко.

Я иду механически переставляя ноги, пытаясь в этом лесу не заблудиться и держать верное направление. Возле сторожки возможно есть дорога, которая нас выведет пеших из этого края. Идти мне час туда и час обратно. И эти два часа я не буду знать, что с ребятами. Иду и вспоминаю, как мы перебираемся через протоку, и к нам хромая спустился Крицкий и сказал, что дело плохо. А я вглядывался в его глаза и думал, что как тогда на Нугуше, когда мы растеряли друг друга, пришел ко мне Тарасов, улыбнулся и сказал, что все з…сь. Но Володя не улыбнулся, и не подмигнул, а выдавил, что их вынесло на огромную сосну, лежащую поперек, что всех смыло, а катамаран с привязанными вещами уплыл в неизвестном направлении. Ильдусу выбило ногу, и  может ли он идти он пока не знает, но во всяком случае она у него не сгибается.

А Славка поплыл за катамараном.

День шестой

4 мая 2004 - вторник

Сегодня нас ждут дома.

9-54. Мы с Владимиром Владимировичем в разведке. Сергей Тарасов со Славиком Тырсином пошли разведывать избушку, до которой я вчера так и не дошел.

Идем в гору по единственной в этой округе дороге, на которой находим следы лосей, Уралов, лыжников, велосипедистов. Пытаемся сориентироваться по карте и компасу. Но дело абсолютно безнадежное, и глядя на карту я совершенно не могу сказать, где мы находимся.

Время идет и идет, а мы все переставляем ноги и скаждым шагом все больше убеждаемся, что плыть дальше нельзя, а там в лагере бесчинствует Михалыч, убеждая, что надо плыть, что коряги кончились и дальше нас ждет Эльдорадо.

Тоже было вчера. Пытаясь выйти к избушке, я вдруг встретил лежащий на берегу катамаран и Славку, и еще ребят. И понял, что все по крайней мере живы, что опять пронесло, и что в следующем году я ни за что не поплыву, а пойду пешком. Я попер с радостной вестью назад за вещами. Часа через полтора мы собрались в лагере, устроили ужин с разбором полета.

Боюсь ошибиться, но картина была следующая. Когда и ежу было понятно, что дальше никому плыть не следует, они все же отчалили от того самого острова, который стал последней пристанью нашей ЛАСке, дабы поискать более благоприятного места для высадки. Буквально за ближайшим поворотом их вынесло на лежащее поперек реки бревно, обхват которого не подвергается никакому описанию. Самое интересное, что следы на стволе свидетельствуют об искусственном, так сказать, антропогенном происхождении этого препятствия. Кому это надо? Рев воды стоит в том месте чудовищный.

Их вынесло прямо на него и ничего они сделать не смогли и не смогли бы. Потом мы уж решили, что им надо было сразу прыгать в воду и преодолевать препятствие самостоятельно. Но силен русский мужик задним умом. Татарин, кстати, тоже.

Они успели сказать лишь:

- Это п…ц!

Это и правда был тот самый п…ц, потому как когда катамаран со всего маху вдарился в ствол, наши ребятишки посыпались с него как горох. Досталось всем. Стукнулся ногой Крицкий, выбило ногу Ильдусу.

Славка рассказывает, что когда вынырнул на поверхность, катамаран был от него на расстоянии вытянутой руки. Ну, уж там и думать не пришлось. Сделал пару гребков, ухватился за перекладину и… и все. Прорезиненные штаны ОЗК наполнились до самых подмышек водой и повисли на его плечах центнеровым грузом. Так он и висел, наш герой, пока не вспомнил про нож. Срезал лямки, освободился и только тогда смог залезть на палубу. И снова, залез и что. Весел нет, смыло. И плывет он как пробка, сам собой все коряги и камни обходит, и уж не знаю как его на берег через три километра Вячеслав вытащил.

Михалыч вроде собрался плыть за Славкой за катамараном, но прособирался, да так и остался на берегу.

Если со Славкой и катамараном все хорошо, то с Ильдусом гораздо хуже. Смотрим мы на него и понимаем, идти он не может. Хоть и вырубил себе посох, хоть и браво хромает, а к утру отек? И представляем мы завтрашний день с ужасом, проворачивая в голове способы конструирования носилок из подручного материала.

Сидим перед костром. Река ревет страшно, но уже не так. Нам с ней не по пути. И Кудякин орет, что мы ссыкуны, что надо плыть, коль решили, что на двух резинках и на катамаране можно преодолеть эту речку.

А потом мы пошли за дровами и я нечаянно дал ему по башке. Топором. Исполнив всеобщее желание. Поэтому никто особенно не расстроился, даже Михалыч. Схватил рубленную рану рукой и завыл: «Уйди!» А я вокруг него в извинениях прыгаю. Попрыгал и сразу спать пошел. А после этого выглянуло солнышко и светило нам без всякого дождичка до самого конца нашей экспедиции.

Сделав перевал, ровно через час после нашего старта мы достигаем еще одной сторожки. От нее в сторону уходит более уверенная дорога. Под обрывом течет какая-то река. Если это Урюк, то можно сюда доплыть. Подумали и аж заколдобились от ужаса. В крайнем случае, можно отсюда выплыть. Ведь чем ниже, тем река шире и свободнее.

Отметив время, мы начинаем легкое зондирование вновьвыявленной дороги. Разведка к концу второго часа превращается в глубокую разведку, а к концу третьего сверхглубокую. Все эти пятнадцать километров дорога следует одна одинешенька через леса и горы. Временами на нам кажется накатанной, а иногда полной глубоких ям и совершенно непролазной. Нам все больше попадаются признаки урбанизации и антропогенного присутствия в виде крышек от термоса, папиросных коробок и проч. Убедившись, что мы на правильном пути, мы поворачиваем обратно (я чуть не написал домой) и пехаем еще пятнадцать километров обратно.

В лагерь мы вернулись далеко за обед. Нам налили водки и стали слушать. Пока мы ходили ребята сварили обед, разведали ту сторожку, до которой я так и не дошел. Послушали, посоветовались и решили, что уж если и не идти до крышки термоса, то хотябы добраться до сторожки и там переночевать. До нее пять километров.

Мы перетрясываем все вещи. Оставляем деревянные весла, дурацкие спальники, тяжелые таганки и полиэтилен и в два приема перестаскиваем все вещи в сторожку. По пути нам встречается ручей, на этой переправе мы еще немного освобождаемся от вещей.

Итого, получается, что в тот день я прошел около 50 километров. Неплохой задел для водного путешествия!

Вечером как-то само собой я беру стряпню в свои руки. Пускаю в ход все тяжелые продукты. Сегодня мы просто обязаны съесть все овощи – картошку, свеклу и морковь.

Сами собой под навесом сторожки возникают споры. Опять бесится Кудякин, показывая на реку – вот, мол, можно же плыть. Опять встает на дыбы оппозиция. Рываненко подзывает меня в сторону и мы достаточно долго обсуждаем психологический климат в нашем коллективе. Общим голосованием мы выдвигаем Владимира Владимировича в лидеры с законом бесприкословного ему повиновения. Однако дебаты продолжаются и ложась спать, я отнюдь не уверен, что мы завтра не поплывем. Особо мне не удобно перед ребятами, потому как во время диспута сказал, что вообще все брошу к черту и уйду один. Спьяну, конечно.

И снится мне сон, как Рываненко просит Чеботникова:

- Ну дюзни ты Кудякину по тыкве. Пусть успокоится. Мы и сами можем, но нам же с ним жить. А ты дюзнешь и уедешь в свои Тольятти…

День седьмой

5 мая 2004 - среда

09-02. Утро нового дня. Стоим на месте впадения ручейка в неизвестную речку. Предположительно Урюк. Да, конечно, Урюк. Откуда здесь какая-такая-другая река?  Вчера было звездное небо и полная луна. С гор веяло холодом так, что отойти от сторожки на 10 шагов было тяжело и сердце пробирало мертвенным холодом. Прямо перед входом под навес развели костер, где и сварили картошку. Избавлялись от самого тяжелого. Сделали салат из сырой свеклы, почистили всю морковь. Кроме этого все категорически избавляются от всего тяжелого. Настроение у всех идти пешком, кроме Михалыча. Он даже сейчас просит 200 рублей, чтобы доплыть и вызвать «Газель». Я чищу зубы, бреюсь, мою руки мылом-кремом «Дав», намазываюсь кремом после бритья, и оставляю все это на камушке. Выкладываю из рюкзака свой старый автоматический зонт. Под ним хорошо было в дождь разводить костер, но это действительно тяжелая вещь. Еще я оставляю спасательный жилет – сошью новый. Больше мне выкладывать нечего. Спальник, кружка, пуховая куртка и тонкие прорезиненные штаны. В пустой рюкзак бросаю гондолу от катамарана. Вчера, когда ребята реши его бросить, я обещал его вынести. Катамаран жаль. Это действительно вещь. Мы его сами клеили. Вторую гондолу берет Вячеслав. Тоже упорный. Я засовываю себе еще палатку.

Продукты делю на восемь частей, по числу членов экспедиции. Примерно по2-2,5 кг каждому. Прошу ребят их разобрать и бросаю свою долю в свою рюкзак. Пакетики с лапшой и банки консервов упорно продолжают лежать на траве. Мне напоминают, что Ильдус груз нести не может – самому бы дойти. Бросаю его пакеты к себе в рюкзак. Потом подходит Кудякин и говорит, что продукты взять тоже не может, поскольку много своих вещей. Что ж, бросаю и его долю в свой рюкзак.

Потом подходит ко мне еще один парнишка и говорит:

- Вот ты мне штаны резиновые в поход дал. Возьми, - говорит, - они мне больше не нужны.

- Повесь, - отвечаю, - вон на тот гвоздик.

Ребята яростно оставляют вещи. Бросают свитера, ватные штаны, фуфайки, сапоги, лишнюю посуду и всякую хрень. Хорошо только Чеботникову. После утопления рюкзака у него осталась только резиновая лодка.

Но Михалыч упорно не хочет оставлять свои вещи. Он пакует их в два рюкзака. Один он повесит спереди, другой сзади.

В сторожке нашли записку, мол, не мусорьте и все такое, заповедник Тюльган-таш. Кому эта записка. Все вокруг завалено мусором.

 На реке, не смотря на то, что она здесь выглядит пошире, Володя Крицкий и Сергей Тарасов уже обнаружили два завала. Т.е. к счастью, плыть не получится.

Вообще ребята хмурые. Сергей Ростиславович хмурый как никогда. Ильдус хромает, но говорит, что я лучше буду хромать 40 км, чем плыть. Володя Рываненко ходит ищет аргументы, чтобы отговорить Михалыча плыть. А я смотрю на это и вспоминаю, что снилась мне беременная одногруппница, как забирали в армию и как водили в баню. И больше ничего.

Чеботников собрал вещи и пошел вперед. Сердечко у него борохлит, и чтобы не быть нам обузой он логично решил сделать себе фору. Ушел такой болезненный, вялый, и вдруг минут через десят бежит обратно чемпион чемпионом. Орет:

- Мишка! Мишка!

А я понять не могу, что это он так Михал Михалыча полюбил. А Серега мимо нас и в сторожку. Дошло и до нас. Медведь! С ним шутки плохи, особо ранней весной. Серега запыхался, говоит:

- Встретил его на дороге, вещи бросил отбежал. А он вещи понюхал и вроде сюда пошел.

Сидим. Страшно, но идти надо. Решили идти, но при этом веслами дюралюминиевыми бренчать. Глядишь, на стук не пойдет.

10-46. Вышли. Идем, бренчим.

11-54. Сидим на стоянке лесоводов. Здесь оборудован стол. Летний стан. Ребята по очереди переправляются в ОЗК через ручей. Эти ручьи доставляют нам много хлопот. Бурные, глубокие, они преграждают нам путь, и мы тратим много время на их преодоление. Первые мы хотели переходить по доскам, в недавнем прошлом – палуба катамарана. Теперь мы решили их бросить. Толку от них мало, а тащить тяжело. Большинство ручьев имеют давние переправы – срубленные стволы деревьев. Это, конечно, хорошо, но по ним еще надо перейти и к тому же с рюкзаком и не свалиться в ручей. Случается так, что чувство равновесия у меня немного более развито, и я легко форсирую преграду, переношу свой рюкзак, а потом и остальные. Вячеслав придумывает натянуть шпагат как перила, и дело идет как по маслу.

Близ стоянки лесоводов ручей широк. Его так не перейти, вот и пользуют один ОЗК, перекидывая его друг другу с берега на берег. Нетерпеливый Михалыч форсирует ручей без штанов.

Медведь вроде отстал, да и стучать нам надоело.

В данный момент Серега Тарасов пытается меня сфотографировать. Посмотрим как у него получится!

- Серега, я устал болтать! Фотографируй быстрее!

В ответ тишина.

- Ага! Спасибо, сфотографировал.

13-20. Опять переправа. Они занимают очень много времени. И на каждой мы придумываем что-то новенькое. На этой перетаскивали друг друга на закорках.

15-45. Со стороны наша экспедиция выглядит довольно забавно. Это же надо додуматься, с веслами, резиновыми лодками и спасательными жилетами штурмовать горы! Вот именно здесь и родился заголовок данного произведения. Спасибо, Володя!

Здесь я вдруг отмечаю, что мой телефон-диктофон срабатывает через раз, и половина моих записей за последние два дня пропала.

16-15. Тропинка, по которой мы шли, стала шире и обнадеживающе, но местность все больше выглядит затопленной. Вот дорога делает крутой поворот направо,  т.е. на запад, и мы входим в чистый сосновый лес. Устраиваем привал. На привале варим лапшу и моем в ручье задницы. Очень, оказалось, важным для пешего туриста иметь чистую задницу. С грязной много не прошагаешь.

Во время всей нашей трапезы на другой стороне ручья кто-то хрустит валежником. Шагает. Нам немного не по себе. Такое впечатление, что за тобой кто-то пристально наблюдает. Всем понятно и без слов – медведь. Стараемся вслух не произносить это слово.

18-37. Через переправу рубили дерево. Метра через два новая, но там я опустился на колено, и ребята наступая мне на другое лихо переправились на другой берег. ОЗК классная вещь.

Дорога раздваивается вокруг холма. На север уходит тоненькая тропинка. Рядом с ней мы находим коровье дерьмо. Чуть дальше полено. Эти находки придают нам необыкновенный заряд оптимизма. А еще я нахожу красивое и целенькое зеркало от Камаза. С зеркалом начинается целая история. Мы по очереди подходим к новой жертве и за умеренную плату предлагаем посмотреть на свое отражение. Что мы там видим, подавляет всякое воображение.

Решаем идти не на север, а, во-первых, на запад; а, во-вторых, по дороге более торной. Нам в любом случае выгоднее двигаться на запад. Там километров через сто пятьдесят-двести шоссе Оренбург-Уфа. Теперь нас  не пугают такие цифры. Мы теперь знаем, что можем сделать, что можем преодолеть.

19-39. Форсировав 40 минут назад широченную но неглубокую речку, в которой летом ловят налима и хариуса, мы поднимаемся на пригорок. На пригорке пара домов и пчельник. В пчельнике живой человек. Башкирин. Нам повезло, он приехал только вчера. Еще он сказал, что до ближайшей деревни 25 км, а оттуда ходит автобус на Ишимбай. Мы этому безумно рады!

Решили немного попить чайка у гостеприимного хозяина. Заварить «Ролтон», отмахать еще пяток километров и там устроится на ночевку, а завтра пройти остаток пути.

От пчельника две дороги. Широкая и красивая – 70 километров и невзрачная и хилая – та самая, двадцатипятикилометровая. Не будь пчеловода на месте, отмахали бы еще 70 километров.

А хозяин действительно гостеприимный. Провел всех в дом, напоил нашим же чаем, дал кипятку вдоволь. Выделил нам второй дом, правда печь там топить запретил. Ребята растопили баню по черному, и к вечеру мы помылись, попарились. Пока они баню готовили, я под открытым небом варил ведро гречневой каши с тушонкой. Рываненко так переживал за кашу и столько раз побеспокоился, чтоб она не пригорела, что я отдал каше всю свою любовь и внимание. Я это ведро и одним боком, и другим к огню, и маслица еще добавлю, и посолю. И знаете, каша получилась на славу! Это ведро мы все и съели.

Ночевали в доме при закрытых дверях. Весь вечер на той стороне реки гавкал медведь. Пчеловод много нам про них рассказал. Как корову задрал прямо во дворе, как собаку защемит.

День восьмой

6 мая 2004 - четверг

7-48. Утром выяснилось, что Михал Михалыч принципиально ночевал в палатке, да еще на том самом месте, где год назад медведь задрал корову.

8-16. Ночью было минус 5. Мы вышли рано утром, когда под ногами еще хрустит лед и мерзлая трава. Дороги разбегаются по лесу веером, но мы привыкли выбирать верный маршрут. Главное, как нас научил башкирин, не промахнутся. Через 10 км будет перекресток и нам надо не свернуть на дорогу, которая нас вернет назад на пчельник. Всю дорогу он нам заботливо расписал, сказал, что ручей переходить не надо, а надо идти прямо по дороге. Видимо это был тонкий башкирский юмор, потому как ручей пришлось пересечь дважды.

Еще нам повезло, что на этот пчельник его забросил брат, забросил и сразу на лошади поехал обратно. Снова лошадиные следы вели нас правильной дорогой!

А еще Чеботников оставил там свою надувную 2-х местную лодку. Просто отдал ее хозяину, понимая, что отсюда ее не вынести.

10-33. Вот мы и на поляне, где находится два стога и пресловутый перекресток. Теперь главная задача найти дорогу вправо. Это и будет наша. Почва еще не отогрелась и представляет собой нечто замерзшее. Идти тяжело всегда. Что в гору, потому что в гор; что под гору, потому что рюкзак под гору неправильно давит на тело, и ноги стремятся согнуться не там где нужно. В низинах всегда грязь и броды. Поэтому перевалы мы устраиваем на вершинах.

Михал Михылыч отмечает, что сегодня скорость нашего передвижения его впечатляет.

13-09. Сидим после обеда возле ручья. Тарасов опять всех фотографирует. Ильдус держится молодцом и вышагивает с посохом будто Гендальф. Хромает и Крицкий. Серега пока справляется со своей сердечной недостаточностью. Вячеслав ругается, его перегруженный рюкзак разваливается по швам. Нести его крайне неудобно.

Интересные вещи происходят на привалах. Перед тем как начать кашеварить я прошу, например, 1 пакет лапши, две банки тушонки, буханку хлеба, луковицу. Спустя несколько секунд рядом со мной ложится пакет лапши, спустя еще несколько – еще один, потом еще. Взяв от первого сколько мне необходимо, я опять пытаюсь рассовать ребятам груз. Что ж, бросаю пакеты в свой бездонный рюкзак.

Аналогичная история с веслами. На старте каждому было дано весло, дабы его беречь и донести до дома. Весло вещь ни сколько дорогая (всего 800 рублей), сколько редкая. И вот после каждого привала на поляне остается чье-то весло. Привычным жестом разбираю и засовываю в свой рюкзак.

По пути нам попадаются следы мотоциклиста, а ближе к обеду вооруженный человек - лесник. Он нас немного побаивается, потому как не видит нашего оружия, а помыслить, что мы сунулись в тайгу без оружия не может. Зачем-то он нам врет, что пошел искать в лес мотоциклиста, хотя по следам отчетливо видно, что он проехал в одну сторону и обратно. Может и не отчетливо, просто за эти дни мы стали настоящими следопытами. По словам лесника нам осталось совсем чуть-чуть.

14-43. И вот наконец офигительно длинный спуск, то, что лесник называл концом уральских гор. Кругом следы техногенной цивилизации, например, рама от велосипеда, висящая на дереве.

14-52. Спустились. Перед нами поляна и столик для отдыха. Деревня все еще далеко. Практически на горизонте. Спрашиваю ребят, показывая на деревню рукой:

- Как будем брать?

- Штурмом!

15-18. Мы все еще двигаемся в сторону деревни. Дороги начинают петлять. и одна из них круто уходит на запад. Кудякин почему-то хочет идти именно по ней в сторону от деревни. Его доводов уже никто не слушает, подошли к самой деревне и свалили вещи в кучу. Через полчаса нас нагнал и Михалыч.

Тарасов ушел вперед в деревню договариваться. Мы лежим на вещах плашмя. Вдруг:

- Тише, ребята, что за звук?

- это муха кружит…

Далее события поскакали без всяких временных отметок. В деревне Серега за невесь какие деньги, кажется сто двадцать рублей, договорился отвезти на телеге все наши вещи в более крупный населенный пункт, который отстоял от нашего еще на километров 10. На телегу мы грузим вещи, Ильдуса и меня. Ильдус – потому как идти ему с ногой проблематично, а вот меня с какого боку. Почему-то именно я должен был дать домой телеграмму, что мы живы-здоровы.

Хозяин впряг какую-то клячу и мы поехали. Оказалось, что эта кляча действительно кляча, всю зиму проболела воспалением легких и вот теперь первый раз вышла на извоз. По дороге ее мучит чудовищная одышка, и мне приходится то бежать рядом с телегой, то толкать ее на подъемах. Хозяин со мной выручкой не поделился.

В населенный пункт мы пришли практически одновременно – ребята пешком и мы на телеге. Я выяснил, где здесь медпункт и отправился просить позвонить в Оренбург. Ушел ни с чем. Начнем с того, что просить я не умею, а закончим тем, что был я грязен, прокопчен (вероятно небрит, хотя обычно в походе бреюсь). Когда я вернулся к ребятам, что валялись на груде своих рюкзаков, и отличить одно от другого было тяжело, и рассказал про свою неудачу, Чеботников встал, пошел и уговорил женщину-медпунторшу, и позвонил в Оренбург, что мы живы и здоровы. Низкий поклон ему. Спец!

Населенный пункт небольшой, машин не видно, и вот (Ба!) бортовой «УАЗик». Мы накидываемся на него у уговариваем женщину-экспедиторшу нам помочь. Я тоже уговариваю, как и все, хотя никак не понимаю, как может она нам помочь, так как кузов у нее полон груза. Но она дает команду водителю, он перекладывает картонный коробки друг на друга в три-четыре этажа, и они странным неестественным образом держатся и не падают всю дорогу на всех местных ухабах. На освободившиеся место мы валим свои рюкзаки и так же падаем сверху. Как мы там разместились, мне было непонятно ни тогда, ни сейчас. Однако, неестественность и сюрреализм происходящего уже окутал нас, и мы мало обращали внимание на такие несостыковочки.

22-26. Еду, трясет. Думаю: «А ведь еще не более суток назад мы слышали, как за нами шел медведь!»

22-52. Въезжаем в Стерлитамак и наши сумашедше кричат:

- ООО! Мост! Река! Белая! Течение хорошее и можно плыть!!

А я снова думаю: «Доехать бы…»

 «УАЗ» вывалил нас на асфальт ж/д станции. Мы сразу ломанулись в ближайший магазин и накупили столько водки, сколько уместилось в наших руках. Заодно еще раз позвонили домой. Только мы вернулись к своим вещам, как подъезжает «апельсин» - МЧСовский «вахтовый» «Камаз», из которого вылезают два ленивых МЧС-овца. Они как-то нехотя спрашивают нас, а не те ли мы ребята, которые потерялись. Мы отвечаем, что те. Они извиняются, просят нас залезть в будку, огромную как вагон, и везут нас еще 60 км в противоположную сторону от Оренбурга. Водка уже пошла по рукам и все, что я помню, это слова одного из них: «Ну, мы же должны вас спасти!», и второго: «Извините, ребята, я вас закрою». При этом он навесил большой навесной замок (простите за тавтологию) на дверь будки, закрыв ее снаружи.

23-59. Второй этаж здания МЧС. Маленькая комнатка, завешанная шторами, и все на грани нервного срыва. На самом деле здесь с нами очень хорошо обошлись. Дали еще раз позвонить домой в родную больницу, выделили третий этаж (большой зал) под спальню, показали где таулет и продуктовый магазин. Водки мы больше не пили, а завалились спать.

День девятый

7 мая 2004 – пятница

00-24 На диктофоне нудная запись плохого качества и решил ее не приводить. На душе черно и муторно.

Утром за нами приехали больничные «УАЗы» и со скоростью 130 км(!!!) понесли домой. Ехали молча с тоской смотря за окно.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

За весь поход я два раза открывал библию, карманный вариант которой много лет таскал с собой в рюкзаке. Цитаты, которые мне попадались, были про кораблекрушения. Это факт, который парни могут подтвердить.

Что еще?.. Крицкий так и не запустил патрон, а я последнюю ракету. Чеботников столько приятного наговорил лошади, которая нас везла, что он однозначно должен был на ней женится, но Чеба был уже женат.

Кстати, о женах. Не дождавшись нас в положенный срок, сговорившись, поднялись сами, подняли МЧС и отправились нас искать да так, что уже на следующий день хотели поднимать вертолеты и прочемывать тайгу. Но это уже совсем другая история, о которой тоже стоит написать книгу.

Я не писал, или мало писал, что мы думали о доме. Читатель может подумать, что только пили водку и собачились между собой. Ничего подобного. О доме думал каждый, только прятал это от других, чтобы не омрачать и так не особо веселую повседневность. Она была с самого начала похода до его самого конца, когда ребята, не ввалившись (нет), а скромно зайдя в родное реанимационное отделение встали на колени и прошли весь длинный коридор до другого конца, где стояла их заведующая. Как они хором умоляли их простить, а она глотала слезы. Даже у меня на работе с девчонками случилась истерика, когда они впервые услышали, что мы в назначенный день не вернулись. А Ильдус несколько месяцев провалялся в больнице и хромает до сих пор.

Компания наша тихо развалилась, то года еще не полностью. Полный развал случился после другого рокового события.