Были у Иван Егорыча командирские часы

  Направо от Чуйского тракта, километрах в четырнадцати, есть небольшое село Многопольное, домов в пятьдесят. В живописных лесных околках, окружающих село, растут в изобилии грибы и ягоды. Иногда на дорогу, ведущую к тракту, могут выходить из этих лесочков разные животные: лисы, зайцы, медведи и даже лоси. Довелось мне однажды ранним осенним утром, когда мы ехали в Березовку на красной "копейке", увидеть у дороги такого сохатого. Лось был настолько внушительного размера, что казалось, захоти он перевернуть нашу машину, ему удалось бы это сделать легким движением одного рога. Неподвижно стоя у дороги, он любезно подпустил нас на расстояние, достаточное, чтобы рассмотреть это красивое животное в деталях. Хозяин этих мест - он был поистине величественен. Его голову венчали большие тяжелые рога. Продолжать движение мы побаивались, хоть и опаздывали уже на работу - мало ли какой окажется реакция? Лось постоял еще какое-то время и медленно ушел с дороги в лес.

  Жизнь в Многопольном  в начале девяностых  шла  размеренная, тихая, без суеты. Село, впрочем,  как и вся страна в эпоху перестройки, медленно, но верно приходило в упадок. Многое было впервые. У государства появились долги за невыплаченные зарплаты. Оно перестало выделять средства на ремонт школ. Люди приватизировали жилье и думали, как лучше распорядиться ваучерами - этими странными бумажками, которые можно было вложить в большое дело, продать или просто обменять на пару бутылок самогона на патоке. Те, что поумней, скупали ваучеры впрок, в надежде получить от них хорошую прибыль, хотя пока не знали, когда и как. Жизнерадостный Леня Голубков - герой первых рекламных роликов, в белой майке и синих трико с вытянутыми коленками, вещал с экранов телевизоров, как ему удалось наладить быстрый рост своего благосостояния. Наивный народ, привыкший к тому, что по телевизору могут говорить только правду, опрометчиво попадался в коварные мышеловки первых финансовых пирамид.

  Иван Егорович был настоящей изюминкой этого поселка. Да, наверно, в каждой деревне найдется эдакий безобидный дед - чудак. Для своих почти семидесяти лет он был достаточно крепким и шустрым, особенно, когда был озабочен поиском выпивки. Худощавый и седоволосый, он очень напоминал дядю Митю из комедии "Любовь и голуби". Нрав у него был веселый, поэтому по краям  немного потускневших,  с хитринкой, голубых глаз были неровно загоревшие морщинки - их еще гусиными лапками называют. С важным видом ходил он в стареньком потертом пиджаке и не снимал его, казалось, даже когда ложился спать. Выцветшие шаровары были заправлены в сапоги. Убежденный в своей важности, вел он себя так, будто весь мир вращается вокруг него. Односельчане так и  называли его по имени-отчеству:  Иван Егорыч.
 
  Любил Иван Егорыч за рюмочкой крепкой поведать своим односельчанам очередную небылицу, якобы случившуюся с ним. А когда в селе появлялся новый человек, у Егорыча появлялся благодарный слушатель, который, хотя бы первое время, не прерывал его рассказов "неудобными" вопросами. Говорил он, активно жестикулируя и добавляя утверждающее "ага", не смотря на то, что даты, события и лица, в них участвовавшие, были изрядно перепутаны. Жены у него не было. Вернее она была когда-то. Сам он про супругу рассказывал следующее:

*** Про жену

- Жена моя заболела один раз, ага. Но я-то знаю, что есть средство хорошее от хвори ейной, этот - мастаж, ага. (Так Иван Егорыч называл массаж).
- Я ей кажный день его делал, мастаж-то! Но как бы я его ни делал, а не помог он ей чёй-то, ага, не помог. - Тут он делал пару коротких движений головой, словно отрицал что-то, - померла она.
- А чем болела жена-то Ваша? - спрашивали его те, которые впервые слушали эту историю.
- Так ведь рак у ей был какой-то, ага, что за болезнь такая - не знаю даже. Раз уж и мастаж - то не помог.

  После этого рассказа Егорыч многозначительно выдерживал паузу, давая слушателям впитать всю трагедию происшествия, и выпивал очередную рюмку. Привирал он конечно много, но делал это с серьезнейшим тоном и видом, не смотря на то, что все было "шито белыми нитками".
Собеседники часто пытались вопросами вывести его на чистую воду, но дядя Ваня легко выворачивался, как ему казалось.

*** Про стаю  барсуков

Любого коня, на котором приходилось ездить, Егорыч называл Сивкой.
- Поехал я однажды на вторую ферму на Сивке. Заезжаю, значит, на пасеку, смотрю: навстречу барсуков стая. Так-то они поодиночке ходят, ага, а тут цельная стая! Я Сивку останавливаю, стремнину с седла сымаю…  Одним ударом десять штук забил! А остальные разворачиваются - и на меня! Я на Сивку прыг - и в Березовку. Продал их по пять рублей за штуку. На все деньги купил водки, ага!  Всю выпил, пока обратно до Многопольного доехал.
Мужики быстро включили математику: - Так ведь, если одна стоила пять рублей, то десять бутылок получается! Это как же ты так?! До Многопольного то всего 12 километров, да еще на коне?!
- А вот так, ага, всю выпил.

*** Про медведя

- Знаешь, последний дом, за Козловыми который? Там же пасека стоит. Вот сижу как-то вечером, ага, слышу - собака у их заливается, лает, аж до хрипоты. Думаю, пойду, гляну. Поджиг* свой захватил, да зарядил его хорошеньче, ага, на всякий случай. Я же самые лучшие поджиги в Многопольном делаю. Смотрю, а на пасеку медведь забрел. Как увидел меня, встал на дыбы. А огромный! Я с перепугу-то и выстрелил. Очнулся: ни медведя, ни поджига. Его от выстрела разворотило ажно! Да не медведя - же, поооджиг!

С особой гордостью он рассказывал историю про расстрел Берии.

*** Про расстрел Берии

- Из армии возвращался я на поезде. К Бийску подъезжать, тут военные в вагон заходят: - Кто из вас Неверцев Иван Егорович? - спрашивают, ага.
- Ну, я буду Неверцев, - говорю.
- Вам телеграмма. Явиться в ставку к главнокомандующему, ага.
А в телеграммке-то написано, что, мол, «Иван Егорович, срочно выезжай. Сталин». Я тут же на обратный поезд - и в Москву. Приезжаю в Кремль, а Сталин и говорит: - Тебе, Иван Егорыч, как самому достойному, доверяем расстрелять Берию, так как он есть враг народа - и подает мне автомат.
Ну, повел я, значит, Берию расстреливать. К стене только поставил, гляжу, а у него сапоги яловые, совсем новые. Говорю, а ну-ка, сымай сапоги! Тот сразу снял, ага. Поставил его снова к стене. Как дал очередью - и расстрелял!
Сталин мне руку пожал: «Спасибо,мол, Иван Егорыч, за боевые заслуги!»
В рассказах Ивана Егорыча все должно было быть недоказуемым. Поэтому сапоги  яловые он,  якобы, сносил давно, "даже подошвы на память не осталось".
А вот как он рассказывал еще об одной важной встрече:

*** Про Терешкову

- Одно время жили мы в Казахстане. Я там в их степях коров пас. А там же космодром, в Казахстане-то. Пасу я коров как-то, ага, гляжу на небо - летит... На парашюте... Капсула. Я Сивку оседлал, пришпорил и туда поскакал. Подскакиваю, открываю, значит, двери, ага, гляжу - Валентина Терешкова! Говорю ей: - Здорово, Валентина Терешкова!
А она мне: - Здорово, Иван Егорович! Потом спрашивает: - А где у вас здесь находится сельсовет? - Ну, я показал ей пальцем, туда, мол, иди!
А она мне: - Спасибо, мол. Ага, и пошла. А я дальше коров поехал пасти.
- А она что, вот просто так прилетела? - спрашивали его.
- Да нет же, сумка у ей была, большая, хозяйственная.

Поскольку Иван Егорыч был очень отзывчивый, то к людям, попавшим в беду, в его рассказах он приходил первым. Это знаете, как в старых английских детективах, мисс Марпл или Пуаро всегда оказываются как раз там, где случается очередное убийство.

*** Откуда у Егорыча командирские часы

- А вот как-то там же, в Казахстане, иду я слегка пьяный, ага, слышу, кричит кто-то: - Иван Егорыч, помоги! – Ну,  я туда. Гляжу:  канава глубокая,  края скользкие, и токма руки из нее видать...
Тут дядя Ваня протягивал руку немного вниз, сжав ладонь в кулак, показывая жестом, как он одним резким движением вытягивал упавших в канаву людей.
- Вытягиваю первого, ага, смотрю: Кунаев**... Вытягиваю второго, смотрю: Брежнев***. А Брежнев мне и говорит: Спасибо, мол, тебе, Иван Егорыч, за помощь!
Потом с руки своей часы командирские сымает, ага, и мне их протягивает. - Это тебе, за наше с товарищем Кунаевым героическое спасение. Носи.
Тут,  понятно, народ начинал усмехаться, на что дядя Ваня возмущался: - Ну, что ты смеешься-то?! Если б не энти часы, лежал бы я сейчас... В Узбекистане!

На удивленные взгляды слушателей Егорыч отвечал еще одним рассказом.

- Вот, помнишь, в Ташкенте землетрясение было в 1966-том году?! Весь город начисто снесло тогда. Сильные были толчки. Поехал я спасать людей, ага, всей страной помогали завалы расчищать тогда, и я поехал. Под какой-то стеной стоял, кирпичи откидывал, а она возьми да и завались. Всего меня накрыло, ага, одна токма рука снаружи торчать осталась, та,  на которой часы командирские были. А тут, на счастье, Брежнев с делегацией проходил. Проверял,  как работы ведутся. Он по часам-то меня и узнал, ага, пальцем на них указал: - Это Иван Егорыч, - говорит. - Немедленно вытащить! Так и вытащили за руку. А не часы бы энти, может, и не заметили бы.

Прошло уже много лет с лихих девяностых. Многопольное совсем измельчало. Оно пережило перестройку. Распался "Союз нерушимый республик свободных". Прошло и время "новых русских". В селе со временем закрыли единственную малокомплектную школу, а старый клуб напоминает теперь развалины Рейхстага. Появились фермеры и коммерсанты, к которым теперь, оставшиеся в поселке жители нанимаются на работу, чтобы как-то прокормиться. 
Но в памяти старожилов  до сих пор всплывают рассказы неугомонного Ивана Егоровича и заставляют по доброму улыбнуться.


*Поджиг - самодельное огнестрельное оружие.
**Кунаев Д.А. - первый секретарь ЦК Компартии Казахской ССР, член Политбюро ЦК КПСС.
***Брежнев Л.И. - генеральный секретарь ЦК КПСС председатель президиума ВС СССР.