Лоскуты откровений

   Разорванные во времени
   

   Пожалуй, если скажу, что случилось это событие накануне, то сразу же исказится правда. Нет, вся эта история началась много раньше, точнее, очень давно, а ещё вернее – в прошлом веке, заложив эдакую бомбу замедленного действия, взорвавшуюся недавним вечером и потрясшую меня не до глубины души, а много-много глубже!

   И вот, казалось бы, всего лишь щедрая мелочь – подарок новенького смартфона, а как неожиданно сильно встряхнула эта зеркально плоская безделушка мою память… настолько мощно, что из крохотной шкатулочки с амбарным замком в самом потаённом углу очень засекреченного чертога вдруг вырвалась на свободу подзабытая первая любовь. Полуживая, она, бойко встрепенувшись, чудно обновилась и превратила размеренное течение моей семейной жизни, этой некогда тихой и уютной гавани, а нынче так и вовсе болотистой плесневелой заводи, в небывало бурлящий поток смены событий, сопровождавшийся безжалостным смерчем, сметавшим декорации вокруг.
   
   Затягиваясь в омут водоворота, утопая в бездне воспоминаний, забрасывали меня забытые ощущения струящимся фонтаном на седьмое небо, а потом, больно приземляясь лицом в слякоть без эмоциональной бытовой возни, я вдруг начала понимать, что теряю связующую нить с настоящей повседневной динамикой моей обычной жизни.

   И только для того, чтобы не сойти с ума от безумно радостных виртуальных волнений во льдах хладнокровного постоянства реальности, я отважилась мемуарами сливать свои закипающие чувства на бумагу, кириллицей выстраивая буковки в ровные строчки упорядоченных мыслей.

   Итак, подробно записывая историю о нас, о поколении, названном «разорванным», может быть потому, что посчастливилось нам, разрываясь, скользить на стыке веков, а может быть и потому, что вскормленных идеологией социализма, разорвало нас идеями капитализма, себя я нахожу разорванной во времени.

   Так уж сложилось, что, переживая череду смертей, но чудом перерождаясь, умудрилась я на одном жизненном пути открыть для себя параллельные и потусторонние стороны моей собственной личной жизни. Это я всё о том, что, получив возможность общения со всем миром, дёрнул меня чёрт азартный задать в поисковую программу Его имя, не выброшенное из головы в мусор банальных происшествий, а упрятанное сокровенно в сейф совершенно секретных приключений, свалившихся на мою голову.

   И выяснилось, что взворошить дела давно минувших дней оказалось настолько легко, что невозможно было удержаться от соблазна не сотворить глупость малодушия. Как – то невзначай нажав туда, куда совершенно не следовало, я аукнула Его, игриво предлагая вспомнить хрупкую травинку придорожную, проросшую сквозь асфальт несмотря на невзгоды и вызревшую в довольно крепкий стебелёк, видоизменившийся и трудно узнаваемый.

   И Он откликнулся, узнав меня! Слово за слово с неподдельным удовольствием мы начали строить зыбкий хрустальный мост, способный соединить нас, стоящих на противоположных утёсах опасно близко к обрыву пропасти, совместными воспоминаниями воссоздавая давние чистые чувства, связывавшие когда – то нас тесно, но недолго…

   Он не был красивым атлетом, влюблявшим в себя с первого взгляда отличниц. Но притягивал Он меня своей очаровательной улыбкой, немного нахальной самоуверенной, и вместе с тем бодрящей и весёлой, способной с лёгкостью развеять тяжесть моего неприметного существования. Если бы дарил Он улыбки направо и налево, то вряд ли бы я запала на бравого охотника за сверкающими пятками зайцами. Неповторимое волшебное притяжение Его улыбки заключалось в том, что никто кроме меня не удостаивался чести увидеть её, скрытую от сверстников, дарованную исключительно мне. Словно была какая – то тайна между нами, о которой нельзя было говорить вслух, лишь разрешалось молча передавать из уст в уста.

   Помню, как страстно мне хотелось прильнуть к его губам и, закрыв глаза для полной сосредоточенности, ощутить прикосновение тайны, чтоб прочувствовать потаённое каждой клеточкой своего тела. Вот только скрывала я старательно свой интерес, и каждый раз при виде Его улыбки застенчиво опускала взгляд свой в землю, густо покрываясь предательским румянцем и столбенея от Его приближения. Тот огромный заряд радости, что получала я от Его внимания, неоценимо помогал мне продираться сквозь колючки жутких испытаний, уготовленных в начале жизненного пути, и память сохранила Его улыбку неприкосновенной резервной батарейкой…    


       Всем известная тайна

   В чём секрет любви? В её силе или в её слабости? В её извечном присутствии или в мимолётном непостоянстве? Что это за «ингредиент» непостижимый, без которого соль жизни не сладка? А секрет в том, что не дано понять любовь потому, что не вяжется она с логической последовательностью, не вгоняется в параметры систематических циклов, не разбивается на цифры или ноты и ни в какие рамки с прикреплёнными точными названиями не лезет. Только природа, смеясь над придуманными человеком правилами, сама играет без правил, изощрённо определяя слияние двух сердец в гармоничное чудо единства, имя которому Любовь.

   Помню, как сейчас, наш первый поцелуй! Я вынашивала желание прикоснуться к Его губам настолько долго, что плавно отклонила страстный захват, но не оттолкнула, а лишь, легонько замедлив, продлила долгожданный момент, стараясь разглядеть Его улыбку как художник, запечатлеть её на ощупь, как скульптор. Я уверена, что не перепутаю её ни с какой другой, даже если ослепну! Его частое дыхание навеивало приближение раскрытия нашей тайны и, нежно поддавшись Его самоуверенности, я плавно прильнула к Его груди и растворилась в прелести начала. Ничего ярче я до этого не испытывала! Все разноцветы радуги бледнеют, очертания внешнего мира блекнут, и единственным источником жизни становится общее дыхание, утопающее в счастье прикосновений губ, создающее неповторимое огненное тепло, обволакивающее и пронизывающее насквозь два слившихся воедино тела.

   И может быть, со временем я бы и забыла страсть первого поцелуя, если бы не повторились наши встречи при луне, усилившие ощущение безмерного счастья, сопровождавшиеся вдохновенными обещаниями. О да, Он был романтик, смолоду умевший говорить то, что нравится слушать, прогуливаясь вечерами тёмными. Помню, брал Он меня за руку и читал по ладошке:

   - Твоя линия судьбы пропитана моим именем. Значит ручки твои мягкие ещё научатся месить сдобное тесто для выпечки моих любимых булочек!

    Невероятно смущаясь всё в том же румянце, я отвечала что – то невнятное, получая добавочную порцию девичьих надежд на женскую завидную долю.

   - Ты даже не представляешь, как нежен и лучист твой ангельский голос! Желаю непременно услышать, как будешь петь ты песню колыбельную нашим малышам.

   А то, что с восторгом говорил Он о моей груди, я даже повторить не в состоянии! У Него легко получалось вызывать во мне озноб или мурашки по коже, заставлять веселиться или печалиться, удивляться до глубины души или мечтать до зари. Вкушая с Его губ нашу тайну, я оказалась в добровольном сладком плену и не строила планы побега; мы вместе строили крепость, планируя закрепить за ней статус семейный, окольцевав наши отношения бракосочетанием сразу же по прибытии Его из армии. Помню, как еле поспевала за его мечтами о будущем: дом, дети, машина. Мне не особенно хотелось спешить, но я слушала Его с упоением, наслаждаясь нашей тайной, о которой не знал никто. И Он сам предложил нам отличиться особенно, следуя немодным нравоучениям, не срывать с петель дверь во взрослую жизнь, отложив раскрытие тайны продолжения рода до брачной ночи. И как – то в полнолуние мы закрепили наши обещания сохранить непорочность клятвой. Хорошо помню, как усугубил Он торжественность и важность момента, тихо добавив:

   - И только «целой» я обещаю тебе своё сердце на века!

   Эта детская игра произвела на меня ошеломляющее действие! Я настолько серьёзно подготовилась к долгой разлуке, что испытание временем показалось мне тогда милой забавой. Но жизнь уготовила неожиданно жуткий поворот событий, горечью полыни пропитав линию судьбы…


        Во мраке разлуки

   Не забуду никогда каверзно подкравшийся день, вогнавший все радости наших встреч в горечь вынужденного расставания. Мне пришлось, укрывшись от знакомых, издали, сожалея, наблюдать, как прощаются с ним родные и близкие, друзья и приятели, в компанию которых я не попала, строго соблюдая секретность нашей тайны. Многочисленные провожающие, весело подбадривая, напутствовали Его шутками, похлопывая по плечу, но я хорошо видела, что Его угрюмое выражение лица в ответ на дружеские реплики передёргивала кривая гримаса вместо обаятельной улыбки. И неистовой болью я прочувствовала, как вырывается стержень из моей жизни с исчезновением его силуэта из вида, создавая ноющей тоской непостижимых размеров пустотищу, огромную настолько, что хватило бы её, чтобы целых два года заливать слезами.

   Остаток дня я бродила по нашим тропинкам, убегая от самой себя, блуждая во мраке ночи, наступившей в моей жизни с вернувшимся ненавистным одиночеством. Оно усугубилось ещё и тем, что  начала я ощущать дни без света, воздух без свежести, цветы без запаха, раздражаясь музыкой, казавшейся мне скрипучим бренчанием, отравляясь безвкусной едой.

   Помню, как  проснулась во мне ненависть к  минутам,  их назойливое тиканье лишь обостряло адские мучения и жгло зияющую рану ожидания жуткой кислотой медлительного течения времени. Лишь слабенькие радости по утрам поднимали настроение: срывая листик отрывного календаря, в двух экземплярах подаренного мне хранителем нашей тайны перед отъездом, я читала написанные им от руки заметки, беззвучно голосившие о нашей любви. Он смешно поздравлял с праздниками, поощрял добрым словом и продолжал свои обещания, чередуя их с практическими советами. Невероятно романтично к летнему равноденствию Он подарил мне одну яркую планету, назвав звезду моим именем, а к именинам Марии написал: «Нарочно напоминаю о нашей клятве». Хорошо запомнился Его сентябрьский лозунг: «Мудрость – это умение пользоваться знаниями. Без них твой чуткий интеллект заведёт тебя в заблуждения!» Память сохранила и такую Его шутку: «Береги себя, не лезь на баррикады! Пусть очередной юбилей революции празднуют революционеры».

   Читая искорки Его откровений, поддерживавших огонь первой любви, я понимала, сколько фантазии вложил Он в старания продлить наши «встречи» без прогулок при луне, глубоко забивая в мою память связавшее нас навсегда самое чистое чувство. Не знаю, случайно ли, но Ему единственному удалось поцеловать меня не только в губы, но много–много выше!

   Я с наслаждением отправляла Ему фибры своей души, страницами посылая трепетные волнения, описывая их в своих письмах, и с нетерпением ждала ответных строчек, способных разогнать грозовые тучи, омрачавшие моё ожидание. И конечно мега глупостью стало для меня выполнение его новогоднего наказа, о котором пожалела стократно: «Сожги старый календарь! Ждать осталось самую малость» …
               
            Удар в сердце

   Случаются в жизни каждого человека роковые события, заставляющие обычное течение будней повернуть вспять и направить судьбу в мрачную сторону, неожиданную и порой даже невозможную. И уж если на роду написано, то избежать уготованных провидением суровых испытаний, с хрустом ломающих стальные характеры, никак невозможно. Так что же говорить обо мне, поневоле вытянувшей жребий умереть заживо…

   В тот вечер отец вернулся не просто навеселе, он изрядно «набрался храбрости» перед серьёзным разговором с женой, ожидавшей прямого ответа на поставленный недавно вопрос о переезде. Моя мама, поддавшись уговорам своей сестры, настоятельно предлагала начать новую жизнь на чужбине, где, по её словам, царила неописуемая благодать и куда уходило корнями наше родословное древо. Но мой отец, когда – то прослывший первым парнем на деревне, не желая расставаться хоть и с устаревшим, но всё же престижным титулом не последнего на районе богатыря, ничего и слышать не желал о райских землях, лично его абсолютно не привлекавших. Зато отца очень пугала неизвестность, и жутко мешала покидать насиженные места лень, смешанная с протестом обживать чужие страны и учить иностранный язык в то время, когда уже и родной начинает забываться.

   Всё его нешуточное упрямство сильно подпитывало тайное нежелание начинать сначала законченный этап с женщиной, утратившей свою былую привлекательность и раздражавшей глупейшими идеями о склеивании разбитого союза в благоприятных условиях нового климата.

   Не участвуя в семейных спорах, я, мыслями застрявшая в идеальном прошлом, тихо ожидала совсем не приходивших писем, наблюдая со стороны, будто шумное кино, каждодневную ругань в криках, обвинениях и оскорблениях, заканчивавшуюся моим незаметным бегством на свежий воздух.

   Меня пугала накаляющаяся обстановка, и я, словно дитя малое, прячась под покровом звёздного неба в мечтах о своей счастливой семье, клялась мысленно, что никогда не повторю ошибки мамы, наивно полюбившей самовлюблённого нахала, потрёпанного избытками веселий, в которых закалил он веру в свою божественность. Блуждая по пустым аллеям, я верила, что вопрос с переездом затянется до моего совершеннолетия и дальше разрешится сам собой.

   Но в тот роковой вечер я отважилась отправиться к Его родителям, доведённая до отчаяния отсутствием вестей, готовая разрушить секрет нашей тайны ради одного глотка спасительной надежды. Открыла дверь Его сестра, и без особых вступлений я спросила:

   - Почему не отвечает на мои письма твой брат? Может быть, что - то случилось, или ты дала мне неправильный адрес?

   - А может быть, мой брат не хочет отвечать тебе? - дерзко выказала недовольство девчушка в проявленном к ней недоверии и с шумом захлопнула дверь.

   Досадно сожалея, я вдруг почувствовала неладное и, лихорадочно поспешив домой, зашла в тот самый момент, когда пьяная бушующая ярость отца, взбешённая трезвой ненавистью матери, взорвала предохранители его самообладания, и, не справившись с самим собой, он, безотчётно схватив со стола ножницы, в порыве безумия гневно воткнул остриё в её сердце, истерично поставив кровавую точку на бесконечных скандалах.

   Я запомнила широко открытые глаза мамы угасающими, словно яркое пламя костра.  Ударом молнии она превращалась в стеклянное изваяние, не изменившее вид, но мгновенно потерявшее свою живую энергию. В тот момент я поймала взгляд отца, в котором жутко отразилась смерть, загрузившая убийцу на скорое свидание. В мгновение ока он протрезвел и ждал от меня каких - либо слов, но онемевший язык не шевелился, во мне угасло сознание, и потерялась я в колючей пустоте.

   Отец повесился той же ночью, когда ушла я в молчаливом беспамятстве к тётушке, уже собравшей пожитки для переезда на родину предков и ожидавшей со дня на день разрешения властей навсегда покинуть место на карте мира, где угораздило нас родиться. Не имея собственных детей, тётушка очень меня любила и, пожалуй, забота о моём будущем заставляла её склонять сестру на совместное бегство к лучшей жизни.

   Муж моей тёти умудрялся спокойно скрываться от внешнего мира в тени своей жены и охотно поощрял любые пожелания обожаемой супруги. Её душевное стремление взять с собой после похорон родителей сироту, отодвинувшую дату их отъезда на пару месяцев, он воспринял благородно, взяв на себя материальные расходы по оформлению документов несовершеннолетней родственницы, удочерив племянницу жены.

   Всё то смутное время меня разрывало чувство полного непонимания, в голове, остервенело лязгая ножницами, носились по кругу обрезки мыслей, а душа истерично искала ответ. Как слепая художница, подбирающая наугад цвета, я пыталась понять, почему меня не отпускает из своего плена одиночество. Что за проклятие меня преследует: в страстном желании любить, получаю я изощрённые удары, отбирающие любимых, убивающие мою любовь…
            

         Под колпаком безразличия


   Как сохранить видимое спокойствие, когда разрывают изнутри горькие стоны измученной души, эхом острых осколков разлетаясь не только в голове, но и въедаясь в сердце настолько неистово, что немеют руки и ноги, отказываясь бессмысленно двигаться? Как продолжать жить, если, ослепнув от нескончаемой боли, оглохнув от звона разбившейся мечты, лавой вулканической бурлит отчаяние, в любой момент готовое взорваться и окатить всех окружающих потоком истерических оскорблений? И где найти силы, чтобы, продираясь сквозь колючки любопытных взглядов, тупо барахтаться в барханах пустынных дней, когда родник живительной надежды внезапно пересох?

   Самыми изматывающими душу неожиданно оказались сострадания! Бывало, жалея меня, тётушка настырно возвращала нас в ту жуткую ночь, надрываясь тяжестью скорби, а мне хотелось спрятаться от её жалости под кровать, сильно сжавшись в неприметный пыльный комочек, чтобы только не участвовать в кромешных истязаниях воспоминаниями о близких людях, ушедших в мир иной. Она, часто повторяясь, говорила о том, что нужно помнить своё прошлое, а я, её не понимая, тщетно старалась стереть из памяти события того дня, семейной трагедией расшатавшие моё внутреннее равновесие.

   Попытки раствориться в городской толпе имели ещё более плачевные результаты: откуда – то нашлось огромное количество соболезнующих людей, и почти везде вокруг меня кружились мамины подруги, сочувственно начинавшие выражать сострадания словами: «Расскажи подробно, как всё это было, и тебе станет легче!» Кто это решил за меня, предлагая подобные облегчения?

   Прошли десятки лет, но боль отпускает лишь тогда, когда наложено неприкосновенное забвенье. И что же, оборачиваясь назад, сердце сжимается  так же мучительно, как и в первый раз!

   Что ответить человеку интересующемуся, чтобы не обидеть его проявления соучастия, подпитанные желанием услышать пикантные подробности нашумевшей истории? Дошло до того, что начала я видеть злорадство и ехидство в собеседниках, выпытывавших из меня вести о сенсации районного масштаба.
 
   И, невольно полюбив одежду чёрного цвета, непременно с капюшоном, прячась от домогающихся взглядов под покровом мрачной ткани, я ушла глубоко в себя, спасаясь в вакууме наигранного безразличия от слизкого любопытства людей, затаившегося под маской дружеского соучастия. Оттого и бегство в неведомые дали казалось мне спасительным манёвром; словно белочка, укрывающаяся от мороза в дупло дерева, скукожившись, забилась я в угол плацкартного вагона, увозившего меня от земляков, оставшихся на исчезающем перроне словно тени свидетелей моей личной трагедии.   

   Мы уехали в другую страну, не то чтобы чужую, но очень далёкую от земель райских. Местный диалект оказался приятно знакомым, именно так разговаривали между собой мама с тётушкой, в детстве научившие и меня свободно владеть языком далёких предков.

   Хорошо понимая, что от меня хотят при разговоре, я, онемевшая от потрясений, всё же не могла заставить себя говорить. Этот щит, поначалу являвшийся единственной возможностью оградиться от докучливых доброжелателей, вдруг оказался тяжёлой железной маской, сковавшей дар речи, превратившись в болезненный дефект. Словно засела в горле мерзкая жаба и заткнула внутри меня все звуки. Они сначала буйно кипели, но, перебродившие, осели на дно и покрывшись илом, растворились глубоко за пределами сознания. Оказалось, что вернуться в ряды общительных граждан стало моей непреодолимой проблемой, добавившейся к множеству трудностей адаптации в обществе с чуждым менталитетом.      

   Тётушка не уставая твердила о том, что отныне для меня открыты пути во все стороны, что новая жизнь только начинается, и с энтузиазмом рассуждала о неограниченных возможностях для активной молодёжи. А я чувствовала себя недозревшей морковкой, выдранной впопыхах из насиженной грядки и заброшенной вверх тормашками загнивать на широченной степной плантации между кактусов.
И вот, переминаясь с ноги на ногу, замешкалась я на распутье в жгучем капкане сладкой свободы, не радуясь всевозможным перспективам, потому что единственное желанное направление отрезала судьба навсегда, невозможной сделав вожделенную стёжку – дорожку назад в счастливую юность…               

        Взлёт над краем пропасти

   Моя жизнь на новом месте началась не с разноцветных фейерверков, как мечталось, а завертелась довольно нудно вокруг столов канцелярских. Утро начиналось со сбора документов, полдень пролетал в ожидании очереди, и вечер не сулил ничего интересного. Вокруг проходили улыбающиеся люди, не пытавшиеся ворваться в мою личную жизнь, что приятно радовало, но и в свою не впускавшие, что смутно огорчало.  Неужели надо было уехать очень далеко, чтобы понять всю пустоту мирового пространства, которая начинается и заканчивается внутри меня самой?

   Придумывая, чем же заполнить свободное время между ночными сновидениями, я без особого восторга познакомилась с жизнерадостной соседкой и, к своему удивлению, получила от неё массу предложений, какими средствами развеять скуку и оторваться от детства по – взрослому. Не могу сказать, что я попала под её дурное влияние, но хорошо помню, что вцепилась в местную подружку, как утопающая в одиночестве немая чужестранка, желающая быть похожей на сверстников без комплексов.

   Моя соседка удивительно непринуждённо относилась к одежде, могла надеть бабушкины черевички с ультрамодной юбчонкой и нерасчёсанной выйти на улицу. Мне казалось, что главное её правило заключалось в создании вокруг абсолютного хаоса, чего катастрофично не хватало моей сухой личности. Поменяв место жительства, хотелось заодно поменять и характер, выбросив на помойку чёрные вещи.

   Именно траурным шмоткам я приписывала вину за одиночество, радостно гуляя по магазинным кварталам с ушлой покупательницей, знавшей все хитрости дешёвых приобретений. Те азартные игры с одурачиванием наивных продавщиц невероятно будоражили кровь и вносили в скуку бытовой возни праздничное настроение настолько, что речь моя невнятными звуками начала срываться с губ. Очень хотелось верить, что адаптация прошла успешно, а интеграция наступит сама собой. Не думать о том, что будет завтра, я беспечно училась у своей новой подружки, казавшейся мне тогда душой и сердцем всех местных бездельников.
Почти каждый день у кого – то непременно устраивалась вечеринка без особых приготовлений, похожая на тайный сбор сторонников запрещённого движения.
   
   Сначала дружно обсуждалась чепуха, потом бурно обвинялась загнившая система и в конце разоблачалась полная несправедливость жизни, сопровождавшаяся всеобщим умилением. Я списывала своё недопонимание их речей на недостаточное знание языка до тех пор, пока однажды не увидела среди гостей такое же непонимание во взгляде одного незнакомца. Он сидел на подоконнике и угрюмо поглядывал на ораторов, пафосно швырявшихся словесной шелухой. Помню, что я почувствовала к нему трогательную симпатию только потому, что окружавшее нас пустословие не радовало его слух. И хотя говорить я ещё почти не могла, всё же наша «беседа» состоялась: на очередную громкую реплику я скорчила ему сочувственную гримасу, а скучающий гость в ответ так же молча театрально пожурил меня за невнимательность.

   Так начался немой театр весёлой пантомимы. Мы увлеклись и не заметили, как наши подоконники стали подмостками сцен, мы – дурными актёрами, а спорщики - подглядывающими зрителями. Странно, но моя подруга, привыкшая быть центральной фигурой, «освистала» наш актёрский дует, кинув в меня декоративной подушкой. «Под занавес» мы сбежали на свежий воздух, спасаясь от насмешливой критики болтливых разгильдяев. В тот же вечер в тени акации приятный незнакомец вскружил мне голову страстным поцелуем.

   Новая внезапная любовь оказалась много ярче: мы не прятались по кустам и паркам в тайных свиданиях, а свободно парили в обнимку по аллеям, площадям и художественным выставкам. 

   Мой одарённый художник находился в начале творческого пути и возлагал огромные надежды на то, что непременно станет великим мастером своего дела и подарит миру картину с моей очаровательной улыбкой.  Да, в наших отношениях всё оказалось наоборот: ничего не обещая, он воздвиг меня на пьедестал богини и увенчал лаврами царицы, перевезя свои скромные вещи в мою крохотную комнату в квартире тётушки.   

   Случайно познакомившись на той вечеринке, мы очень помогли друг другу: для меня начали забываться прошлые кошмары, а для него принялся вырисовываться великолепный эскиз шедевра. В моей мутной жизни вдруг засияло солнце, и птица счастья, подарив крылья, унесла нас в страну иллюзий, где в розовых облаках затерялась серость быта. То ли на радость, а то ли на беду оказалась я музой и женой непризнанного гения…



Продолжение следует...