Общественная наука о дикой природе. Ч. 1

НАУКА О «ДИКОЙ ПРИРОДЕ». Предыстория.
Зарубежная концепция «дикой природы» не получила должного внимания в Советском Союзе, впрочем и в Российской Федерации, она остается практически неизвестной. В трех публикациях я рассматриваю концепции, результаты зарубежных научных исследований по данной проблеме, научные способы выделения дикой природы, взятые из североамериканской и европейской практики, рассказываю об формах использования дикой природы для организации ООПТ и ведения рекреационного природопользования, отмечаю перспективные идеи, необходимые для обеспечения охраны естественных ненарушенных и малонарушенных ландшафтов и в России. Особое значение в работе отводится сравнительным аспектам, процедурам выборов параметров, индикаторов и критериев с целью организации международных сетей охраняемых природных территорий. Раскрываю своеобразие методических приемов оценки состояния дикой природы, исследуется опыт использования участков дикой природы, ранжированных по степени их удаленности от населенных районов, в задачах сохранения биоразнообразия и в рекреационной деятельности. В конспективной форме, на основе собственных размышлений, и как результат реферирования многих опубликованных англоязычных работ, мной излагаются теоретические положения перспективного нового междисциплинарного направления – «география дикой природы».
По мере развития современного общества, с его постоянным ростом внимания к накоплению социального капитала, у людей происходит соответствующая переориентация на социальные ценности и индивидуальные потребности. Главным следствием государственной политики является то, что в результате в глобальном масштабе все больше игнорируется тема поддержания естественности окружающей природной среды.
Только «иждивенческим» настроем объясняется и то, что в целях максимального удовлетворения социальных и индивидуальных потребностей во всем мире уменьшаются и индивидуальные выплаты «долгов природе», нам все менее нужна неосвоенная и следовательно некомфортная для нас природа, в нашем же урбанизированном мире преобладает эгоистичное стремление обходиться без «слишком дорогостоящих» мероприятий по сохранению окружающей нас повседневной и «прирученной» к нашим желаниям природной среды .
Мы – знаем, но тут же забываем то, что процесс адаптации к окружающей среде продолжает оставаться важнейшим условием существования каждого живого существа. И сам человек, конечно, не является особым исключением в этом процессе. Следовательно,  мы давно и успешно «пилим сук», на который забрались «с ногами», устроились с максимальным  комфортом для нас, и в это же самое время, с все с большим его ломаем, изгибаем, перестраиваем, забывая о том, что сидение на дереве изначально не очень устойчиво, грозит падением, а само то дерево живое!
Великий философ современности Эрик Фромм в конце прошлого века в этой связи замечательно отозвался об этом: «с начала индустриального века целые поколения жили верой в великое чудо, в величайшее обещание безграничного процесса, основанного на освоении природы, создании материального изобилия, максимального благополучия большинства и неограниченной свободы личности» .Запас прочности сохранения равновесия в природе исчерпался, и пришла для нас пора действовать совсем иначе, ведь если быстротекущей реки промедлишь, то тебя собьет течение, так и в нашей сегодняшней жизни, нужно принимать все последствия того, что мы наделали и творим сейчас, но не хотим продолжать делать в будущем.
Мы легкомысленны, агрессивны, жестоки и эгоистичны, нам не хочется ничего менять в этом неравном симбиозе с природой, мы не хотим кардинально  менять ситуацию, не думаем и не способны начать новый диалог с природой, именно исходя из многотысячелетнего, но никогда ни достаточно гармоничного, несправедливого как для нас, так и природы опыта нашего контакта .
Думается сейчас вновь пришло такое время, когда во избежание дальнейшего пребывания в плену такого рода гуманистических иллюзий, следует через призму пристального рассмотрения действительности середины второго десятилетия первого столетия третьего тысячелетия отыскать некую «точку роста», с тем чтобы попытаться в контексте реалистичного переосмысления и посредством правдивого и нелицепирятного объяснения наших взаимоотношений с природой, выделить то самое, главное, принципиальное и определяющее. Оно звучит так: мы, - люди, устроены так, что способны лишь рассматривать окружающий нас мир через призму собственных потребностей.
Нам нужен чистый лист, эталон, неискажающий реальность экран, чтобы мы были способны понять, где и как мы находимся. Этот тезис о доминанте потребительского инстинкта, наших эгоистичных желаний и действий, рефлексивно определенных полезностью использования всего того что нас окружает, будет оставаться единственно верным и даже в случае, если мы искренне уверенны в том, что проникнуты, как нам кажется, явной и нередко даже чрезмерной заботой о благополучии нашего внешнего окружения, а это как раз все природное, то изначальное, и постоянно наращиваемое - социальное, все то, что человечество уже успело создать за тысячелетия .
Ныне мы вплотную приблизились к обновленному философскому вопрошанию, к началу нового поиска решения вечной проблемы, но и к столь же мучительному, хотя и хорошо известному дихотомичному выбору, чему же следует быть первичным для наших забот – думать о нас самих, любимых или о природе, чуждой нам и враждебной поэтому в своей этой естественности? И как особый запрос к науке звучит запрос - не просто констатировать и рассчитывать в мельчайших подробностях – что в природе оказалось уже неисправимо испорченным, нам следует задуматься о той новой необходимости вернуться к фундаментальным оппозициям.
Именно об этом кардинальном противоречии, фундаментальном источнике дисгармонии и исключительном по силе вызове современности, остающимся фундаментальным по значимости моменте адаптации, нам не следует забывать ныне, ведь от нашего конфликта с природой нельзя спрятаться, на повсеместные проявления неблагополучия не стоит закрывать глаза, прятаться от того, что уже пьем, едим, дышим изрядно подпорченными, а ранее чистыми и естественными природными благами. Известно ведь, что у человека любой эпохи доминирует та особая «меркантильность», обостренный и успешно выстроенный наш особый и привычный, социально одобряемый и лелеемый капитально-потребительский ВЕКТОР ЖАДНОСТИ,  который мы с глубокой древности неизменно выстраиваем в привычном для нас проблемно-ориентированном «ключе».
Посмотреть с новых позиций и возможно удастся понять главное - почему мы не находим гармонии в своем отношении к природе? В поиске этого ответа, припоминая еще и то до сих пор необъяснённое, возникает еще один вопрос из вопросов - почему взаимодействие человека и природы происходящее на протяжении сотен тысячелетий, когда сменяются цивилизации и общественные формации, но остается неизменным? С этим вопрошанием связан, третий фундаментальный вопрос, - способны ли мы с помощью науки, технологий, интеллекта… обеспечить себя полностью? А может быть, создавая все более совершенное, искусственное, удобное, комфортное или, признаем, что нет, мы не создали более надежное и жизнеспособное, нам может быть неуютно и опасно в современном технократическом мире?
По сути, на эти вопросы уже многократно предлагались ответы, есть очень доказательные убеждения того, что человечеству всеми силами стоит сохранять свою естественную природную среду обитания, и делать это очень быстро пока еще сохраняется такая возможность. Мы должны признать, что наша безудержная вера в могущество техники и технологий, инструментов и искусственных материалов, может в итоге оказаться столь губительным, что мы для своей же собственной защиты будем всеми силами стремиться воссоздавать, восстанавливать, возвращать природное, но уже не сможем сделать такое.
И как же нам ныне следует действовать, и самое главное – в какой области прикладывать свои усилия, что выбирать за приоритет наших действий, и при  этом понять, где еще могут храниться наши резервы, необходимые как для выживания, так и для сохранения природы? Но главное, нам нужно новое знание о том, что мы еще не открыли, или соприкоснувшись с этим неведомым, потеряли, пренебрегли, не поняли. Мы позабыли, что нам нужно новое обращение к нашим истокам, а наше исходное – это не только история наших цивилизаций, но еще природа, которую мы не способны познавать непосредственно, а лишь обращаясь к своему прежнему опыту, и опираясь на накопленные знания!
В ХХ в. стало очевидно, что признавая существование объективной реальности, или, иначе говоря, движущейся материи, избранный для пользования материализм как научная позитивистская основа, признает объективную реальность времени и пространства. Следовательно, мы получаем идеальную, но вполне «осязаемую» реальность, и именно поэтому география веками способна изучать ландшафтную оболочку Земли, описывая изменения и представляя их как происходящие в реальной действительности синергией «единства многообразного». Только решая в диалектическом ключе поднятые проблемы, в науке возможно представить и верифицировать существующим идеальные модели, но для принятия их человеком нужны еще объемные образы как реконструкции сложности естественного.
По мере развития современной науки, ее дифференциации и все более узкой специализации, следует предельное усложнение и абстрактизация ее результатов, и для пользования практиками становится крайне нужным обратный процесс упрощения сложных систем и конструкций, нужны особые интерпретаторы с тем, чтобы раскрывать в обыденность глубоко и понятно элементный состав многообразных научных картин мира .
Но здесь я не обращаюсь к метафизике, остаюсь на диалектических позициях, и в то же время стремился подготовить данное сообщение не как очередное научное сообщение  в строгих рамках доказательности и возможной воспроизводимости, а скорее эту работу следует рассматривать написанной в жанре научного эссе, где я достаточно произвольно, субъективно, избирательно, обращаюсь к рассмотрению весьма интересной, актуальной, но малоизвестной для российского общества темы. Как представляется с профессиональной точки зрения, русскоязычный термин «дикая природа» наиболее адекватно переводит англоязычное словосочетание «Wilderness».
С помощью осмысления этого концепта, обращаясь к природе как к нашей первооснове, мы способны в повседневной нашей  жизни успешно отделять известное (познанное) от неизвестного (не познанного, и не имеющего аналогов в нашем опыте). Приглашаю включиться в обсуждение достаточно нового для России данного научного понятия, имеющего очевидные философские и народные «корни» и выражающий собой одну из идеальных конструкций, обозначаемый как концепт «дикая природа».
Впрочем, здесь необходимо учесть, что североамериканское происхождение данного понятия задает его сущности определённую и векторно-важную направленность  интерпретации и понимания границ применения. И с тем, чтобы лучше понять и «вжиться» в обсуждение исконного смысла термина «дикая природа», следует вспомнить о том, что в средней школе мы с удовольствием вникали в рассказы наших учителей о великих географических открытиях Колумба. Это всегда было захватывающе и романтично, но лишь значительно позже мы стали способны понимать, что на великом и очень трудном пути к Латинской Америке, будущих первооткрывателей поддерживала и помогала не столько романтика, а более понятная и распространенная во взрослой жизни всепоглощающая страсть - найти где-то или, что значительно хуже с точки зрения общепринятой морали, отнять у кого-нибудь сокровища, попросить с разной степенью настойчивости поделиться ценным ресурсом, вещью и товаром.
Но вот то, о чем мы совсем не узнавали в школе – это, что приключения великих путешественников в реальности были составлены из многих фактов грабежа, насилия, убийств и разрушений. Мало кто из нынешних школяров помнит о том, что и североамериканский континент позже, но не менее энергично заселялся белыми и беглыми протестантами-иммигрантами-ирландцами с теми же желаниями и намерениями, что владели испанскими конкистадорами. Но даже тем кто помнит об этом из детства, флер романтики открытий и очарование пионеров Запада, почерпнутые из книг Фенимора Купера и Майн Рида, оставлял также у нас «в тени» прагматизм, алчность и ожесточение фактически захватнических действий пионеров.
В нынешних США с разбоя и захвата не принадлежащих белому ирландскому меньшинству богатств, а позже сменяя прежние выгодные формы рабства, на еще более выгодные способы предпринимательского рабства, так начиналась и развивалась демократия в этой стране, успешно формировалась идея безудержного потребления всего и всех, закреплялась, не сдерживаемая моральными запретами свобода действий по отношению к природе, также как и к ее органичному обитателю – «примитивному» человеку-аборигену, сумевшему в веках поддерживать сберегающие традиции ограниченной охоты и других форм бережного изъятия даров дикой природы.
Выборочность и неполнота информации не позволяла нам не делать выводы о том, что с вторжением «белого человека» на североамериканский континент началось самое мощное неконтролируемое разрушающее природу и истощительное использование природных ресурсов всего континента. Ситуацию отчасти уравновешивали сюжеты гэдеэровских фильмов о благородных индейцах и коварных бледнолицых. Лишь накопив нелегкий взрослый опыт, мы сейчас можем с легкостью себе доказать, что в любые странствия «посылает» не сиюминутный порыв, а куда как более веская причина. В масштабах же цивилизации таким образом многократно происходили достаточно быстрые процессы (по геологическим меркам – стремительные) события вторжения и использования всех доступных для быстрой экстракции биологических и минеральных богатств на некой территории.
Протестантски-новоамериканско-жестокий опыт захватнически был экспортирован через пару столетий и внедрен в бессмысленный проект создания СНГ, в те наши агонизирующие страны, что спешно были организованы на обломках Советского Союза. Экспортировались продуманные стратегии разрушения прежнего, вбрасывались политтехнологии, способные рушить до основания старого, и это было время, когда обманом и цинизмом, насилием и масштабным воровством, создавались и ныне непрерывно прирастают олигархические финансовые состояния, нажитые немудреным путем элементарного захвата и присваивания всего того, к чему можно было «дотянутся» и украсть.
И в тот период, в разваливающейся советской стране мы совсем не обращались к собственному опыту, культуре, истории, хотя в России трехвековой давности исторического периода, времени «мирных завоеваний» и экономической экспансии, было свое уникальное достижение территориального развития, причем в период, когда за океаном еще и не родились и мысли о североамериканских штатах, в российской самодержавной стране была задумана, начата и длилась масштабная своя «освоенческая» программа. Ведь в исторической основе масштабного плана «движения на Восток» лежала совсем иная схема освоения (колонизации) Сибири, само продвижение за Урал было более плавным, хотя и небескровным, утяжеленным насилием и стремлением к наживе, отягощаемой глупостью временных правителей и преступлениями простолюдья и казаков.
Государственная российская тема освоения имела определенные экономические и политические интересы … но при том, что она была выполнена обширные территории остались сохраненными в своих естественных условиях, они не стали частной собственностью, и как три века назад мы способны созерцать не только на старых картах, с законной гордостью территории, на огромном своем протяжении столь же безлюдные и ненаселенные, богатые не просто природными ресурсами, а истинной частичкой Вселенной, не доставшейся еще людям. Это и есть дикая природа!
Итак, для понимания понятия, мы обращались к обстоятельствам, в которых возникла заокеанская идея о дикой природе. Известно, что в нарождающейся Федерации и будуших - Соединенных Штатах, уже к 1830 г. на южных, центральных и восточных территориях независимых штатов уже не стало хватать для всех желающих поживится богатств, и особенно в виде новых свободных земель. На захваченной и поделенной земле везде шла ее трансформация под задачи сельского хозяйства, и земельные ресурсы «шли на расхват», востребованные и для строительства городов, создания промышленных предприятий, организации ранчо и фермерских хозяйств.
Подведя печальные (в смысле сохранности прежней чудесной североамериканской природы) итоги двухвековой колонизации, правительству США к концу XIX в. пришлось задуматься о начале осуществления масштабной природоохранной политики, с тем чтобы сохранить остатки былой «роскоши» . И тогда, конечно же, невозможно было осмыслить реальных масштабов природных потерь в пределах всей страны: никто не мог тогда доказательно рассказать, что происходит с естественной природной средой даже на территориях, которые были достаточно давно захвачены, отняты у индейцев и поделены пионерами-колонистами и их потомками в пределах даже одного отдельно взятого штата. Верным лишь могло быть общее впечатление о продолжающейся войне, только в качестве главного врага считалась уже нетронутая человеком, дикая природа.
В то время среди таковых выделялась Аляска - выкупленная за бесценок у русских, Северная Калифорния, Луизиана и Флорида – крючкотворски-юридически «занятые на время» у Мексики, но оставшиеся навсегда в США. В сравнении к тому, что если на давно освоенных переселенцами землях было уже все поделено между состоятельными людьми и крупными компаниями, соответственно в этих краях уже невозможно было отнять что-либо у закаленных в бизнес-баталиях собственников. Зато на новых приобретенных государством землях еще оставалась хорошая возможность отыскать нетронутую и сохранить природу. Именно в это столетие, окончание которого следует датировать 30-ми годами прошлого века, родилась и окрепла идея дикой природы – как способа сохранения крупных естественных и экономически малопривлекательных территорий – дикой природы.
Для сравнения, и завершая наш краткий экскурс в прошлое, мы можем повторить, что в XV-XVII присоединение к Российской империи богатой и обширной Сибири происходило по другому сценарию, чем в Америке. Купцы, казаки и государевы управленцы были той силой, что обеспечивало неуклонное продвижение на Восток. И если впрочем, как и в США, в Канаде, Мексике… везде был основным интерес частного капитала и стремление отдельных людей к наживе, и как следствие, формирование атрибутов богатой собственности в Европе, в России и в Новом Свете было схожим. Разницу и достаточно существенную можно найти как в этнической культуре, индивидуальном менталитете, так и в направленности государственных интересов. Но до сих пор существуют и лелеются планы о коммерческом проекте века – приобретении американцами Сибири .
В 1994 г. в журнале Geographic Questions политический советник Уолтер Мид опубликовал статью о желательности для США приобрести в собственность некий ограниченный кусок территории, например – Сибирь. Он пишет о том, что все, что лежит восточнее Уральских гор может приобретено Соединенными Штатами на вполне реалистичных условиях, - мечтается, что Сибирь приобретается в кредит. Именно в кредит, отделавшись относительно мелкими инвестициями в наиболее выгодные месторождения руд и нефте-газодобычу. По мнению автора, можно уложится в сжатые сроки с выплатами, выплачивая России примерно по 200 млрд. долларов ежегодно, и получая сырье, потенциально стоящее на несколько порядков больше.
Этот план действует достаточно присмотреться к современной геополитической ситуации в мире, необъявленной войне с Евросоюзом, и жесткими противоборством за соблюдением государственных интересов различных стран в Арктике. Особое значение я придаю той теме, которая сейчас называется бесплатной процедурой раздачей дальневосточной земли всем желающим. Здесь следует упомянуть, что не только США и Европа, но и все более богатеющие азиатские соседи России «держат руку на пульсе» событий в Арктике, да и в Сибири и на Дальнем Востоке . И если их ресурсные аппетиты обсуждаются нередко и в научной прессе, и в СМИ, то факт, того что мы сохранили огромные пространства дикой природы не получило еще никакого отклика. 

Фото. Болото и лес погибшие после разлива нефти. Фото Елены Стрельниковой