6. Академгородок протух

– Почему в Красноярске было иное отношение? Наверняка местное КГБ всё знало?

 – Безусловно знало. Должен категорически подчеркнуть: мифология о тотальном злодействе КГБ используется людьми часто для оправдания собственного свинства. Нет зверя страшнее напуганного начальника. У него КГБ внутри, страшный и большой, хуже настоящего. Ни Новосибирское, ни Красноярское управления КГБ не предпринимали специальных действий против меня. Просто Академгородок протух, а в Красноярске было посвободнее, существенно по-другому – пытались разумно оценить, до какой степени меня можно поддержать, чтобы не создавать проблем ни себе, ни институту (прямо по Баеву).

 – Когда Вы почувствовали себя твёрдо? – спросил я Сашу. – Перестали ждать противодействия КГБ?

– Я всегда чувствовал себя твёрдо. Ну а противодействия в Красноярске да и в Академгородке «второго пришествия» (1978) не ощущал. Просто кто-то боялся, а кто-то подличал.

– Правильно ли я понимаю: КГБ сообщало в Институты (и давало рекомендации), а партбюро или руководство институтов принимало решение избавиться от Вас?

– Я свечку на их свиданиях не держал, но уверен, что неправильно. Сами начальники были, мягко говоря, не очень смелыми и не вполне порядочными (Боресков и Замараев) или, существенно по-другому – пытались разумно оценить, до какой степени меня можно поддержать, чтобы не создавать проблем ни себе, ни институту (Баев). Вторая, Баевская, позиция рациональна и симпатична (дело есть дело, не всем же на костёр, кому-то надо и науку двигать). Первая (Боресков – Замараев) мне отвратительна.

Вот этот КГБ внутри начальника, о котором пишет Саша Горбань, и возник в Академгородке после 1968 года. Этот зверь, большой и страшный, назывался самоцензурой. Она была у всех, но у одних – разумной, а у других – гипертрофированной.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/09/10/5