А А
Мы смелые — единственное, что хранит нас от ран — как же самозабвенно, как же трепетно мы бережем наши старые шрамы. Пора лелеять плавленное внутри себя словно трофейный наган — бережно, не забывая смазывать, чистить, не бросая практиковаться в стрельбе, благо эта тема бесконечная и бесшумная. Дома льдистая ночь. Самые крутые песни поются в этих холодных стенах о нас, и это в том числе песни о Милосердии и о Забвении.
Мы ****ец. Из — зияет Господь, похожий на грязный лед, стелется Страх словно белоснежные льняные простыни. Наши руки чисты, но ладони — курганы из черепов, а глаза напрочь на вкус — битые стекла. Я видел как из твоего плеча выросла зубная боль, как запахла дикой земляникой, расцвела химическими элементами. В этих омутах прячется самое сладкое — вдыхай эту воду со мной — так замерзнуть насмерть чтобы достичь оного.
Мы. Нас почти уже нет — во всяком случае мы себя чувствуем так; мы — крики через квартал, через забытый забор, сквозь осеннюю листву, между лопаток. Герои фильмов в роли самих себя пришли на взрывающийся премьерный показ, тупили на пресс-конференции. В итоге фотосессию тупо проспали коленом в плечо, гладкими скулами на запястья. Буянили на награждении. Джин и джинсы. В комфортной бедности Берлинских улиц.
Мы. Плавленый коридор. Носилки прожжены в трех местах. Ловец Снов с утра полон мокрыми волосами и металлической стружкой, погнут, согнут, сломан. Никаких врачей — пусть просто принесут яблоко. Пусть молчат. Пусть добавят света, пусть слегка себя придушат. Взглядом с камня сотри сто тысяч мертвых имен. Редкая птица долетит до середины Днепра, и лишь самым шикарным тварям открывается Антикосмос.
Свидетельство о публикации №217091001586