Воспрянь, мусорянин! из повести о мусоргском

- Деды наши удивлялись, как можно жить без кучеров!- посмеивался князь Михаил Константинович,
запрягая лошадей.- А я вот без смущения запрягаю, сажусь на облучок. - Он, Настя и Модест
собирались в Краснополец. Рано. прохладно, роса. Но солнышко приподнялось, уже грело и сушило.

Проселки мягкие, неизбитые, и в коляске на рессорах только слегка покачивало. Тряски Модест
остерегался, внутри от нее становилось муторно. Дорога заняла часа два. Ближе к Краснопольцу
холмы повыше и покруче. Переехали Сережу. она полноводнее Оки, русло внизу, как в ущелье,
валуны на дне покрупнее.

О дворце в детстве не раз рассказывал отец. Хотелось увидеть, но так и не довелось, хотя бывал
недалеко. Точно, не уступит Таврическому. В Петрограде одна ротонда в центре, а здесь две - по
краям. Первый этаж в Краснопольце, пожалуй, повыше от фундамента, чем в столице. И оранжереи,
пруды, парк. И полное запустение.

Михаил задавал вопросы Ивану Сергеевичу, управляющему, не для себя, а чтобы ответы услышал
композитор. Посчитай, сколько лет тут не было настоящего хозяина. Лет тринадцать мне было, когда
умер адмирал Григорий Григорьич, а сейчас шестьдесят. Сын, внук редко бывали здесь, но дворня
жила, управляющий настоящий из Питера, садовник жил. Приезжал ли сюда Дюма? такого господина
не слышал, но Григорий Лександрыч иногда привозил важных гостей, иностранцев, наверно,
похвалиться, да и то сказать, в захолустье и такой дворец! Григорий Лександрыч писателем являлся,
говорят, журналы против царя издавал. Денег не жалел. Имение продал. Купил какой-то адмирал,
потом граф. Тут и не появлялся. Продал. точно и не знаю - кому. Приезжали, посмотрели, мне сказали:
приглядывай. Правда, и деньги вперед дали. Не жалуюсь, по нашей местности хорошие деньги.

В имении, почитай, хозяин я. Садовник недавно умер. Не хотел он отсюда никуда уезжать. Со мной
живет сын с невесткой. внуки. Зимой сын уходит на заготовку леса на Ловать. А, говорят, уже дачи
проданы по Сереже, будут у нас валить лес, сплавлять в город. Тут арендаторы появились из
Лифляндии, задешево покупают пустоши, не боятся мужики работы. Беда-то - вырастить можно, а вот
как с выгодой продать?!

Вишня - из любимых деревьев адмирала, сам он ухаживал, сорта отбирал. Бывают такие урожаи! не
каждый год, однако. Помещикам продашь, почитай, задаром. Мужики за деньги не хотят, да и нет лишней
копейки. Днем детишек деревенчких запускаю. Ночью не полезут, псов спускаю - дабы  не охальничали,
не растаскивали, не рубили. Цветы берут помещики, бывает - и денежку дадут, начальство какое из уезда.
Помидоры. Вспомнить смешно, как мужики с опаской брали в руки, надкусывали. А теперь сажают в своих
огородах, от заморозков научились спасать в соломе. Стекла в оранжереях побились, раньше Семеныч,
садовник, заботился, да и при нем апельсины, лимоны повымерзли. Одну оранжерейку поддерживаю,
помидоры, огурцы ращу. Вот если бы быстро доставить плоды в Питер - дело выгодное.

- Нам, Сергеич, корзину рыбы, карасей с ладонь.
- Крикну ребятам, заведут бредень.
- И на дно пусть крапиву положат. Помидоры купим. Цветы посмотрим. Настя семена выберет, луковички,-
для Мусоргского пояснил,- садовник культуру поддерживал, и семена еще не выродились, шикарные цветы.

Побродили по аллеям. Каждый вид: дуб, липа, клен, береза, ясень,- по своему встречал осень - пробивалось
желтое, красное, бурое, охра, рябиновое...На клумбах сорняки забивали цветы, а и цветы культурные в
неожиданных местах - Ветром занесло или птички. Ряд розовых кустов - отцветшие и распускающиеся
бутоны. Площадка с хризантемами - самое время цветения, разнообразие красок.

Михаил попросил провести внутрь дворца. Пыль на паркете, подоконниках, стеклах, картинах, мебели.
Сколько же комнат? Говорят, сто сорок, а не проверял... Сергеич открыл чуланчик, в котором стоял станок
токарный. Адмирал работал, вытачивал разные затейивые штучки. Сергеич показал деревянные бокалы.
тарелки, куколки. Можно взять куколку?- спросила Настя. Берите, все равно уж пропадут...
Когда Сергеич оставил их одних, Михаил покачал головой, разглядывая картины: растащат, растащат, вот
появятся  здесь лесопромышленники, с ними всякие управляющие, десятники. И мебель растащат. Можно
договориться с Сергеичем, кое-какие картины купить подешевле. А неудобно, в обход хозяев, где-то они
числятся, и хозяева. и картины... В зале вдоль стены ряд мягких стульев с обивкой. Рояль. На крышке  в
пыли Модест пальцем обвел кружок, поставил точечки - глазки, две линеечки - нос и рот, две закорючки -
уши. Получился человечек.

Открыл крышку, стряхнув пыль, снял со стула тряпку и приставил его к инструменту, постукал по клавишам:
надо настраивать, но побаловаться виртуозам можно.
- Вы справляйтесь со своими делами, а я поиграю.
- А если мы останемся?
- Пожалуйста, какой исполнитель без слушателей!

Простенькая, шутливая мелодия - вспомнил, лет в шесть мне отец показывал дворец в Хворостьеве, я
остановился у фортепиано, тукал по клавишам, добродушно комментировал Модест свою музыку, которая
вроде сама по себе текла из-под пальцев. Легкая, светлая мелодия  - нас с Кито возили к бабушке, у моста
через речушку Добжужку кучер остановил коляску, сказал маман: "Надо мальцам показать"... шагов на
десять отвел от дороги... в прозрачной воде по камням ползали большие раки, натыкались друг на друга...
кучер сунул руку в воду, подержал у камней, а потом поднял - несколько раков уцепились за нее...
Бравурная, сумбурная - помните, Михаил, как торопецкие помещики обсуждали крестьянскую реформу.
- Если бы звуки можно было сфотографировать, сохранить!- вслух помечтала Настя.
- Дойдет и до этого,- сказал Михаил.

... В коляске корзины с карасями, помидорами, охапкой хризантем - в Боброве есть свои, но пусть еще
поживут, поцветут.
Возвращались другой дорогой. Перед спуском к Сереже остановились. На высоком противоположном
берегу церковь, сад, по сторонам которого двуээтажные особняки - каменный и деревянный. В обоих
имениях живут Чириковы.
- Жена Егора Ивановича - дочь Карла Росси. Он, мол, и спроектировал каменный,- сказал Михаил.
- А из деревянного мамин брат Николай взял в жены Александру Тимофеевну,- сказал Модест,- а чуть
выше по Сереже и у нас была деревенька.
- Может, заедем в гости к Чириковым?- предложил Михаил.
Мусоргский отрицательно покачал головой - не хотелось обьяснений, расспросов... связи потеряны...
А так бы хорошо посидеть, повспоминать, целая куча двородных братьев и сестер, где они? А еще -
предложат вино... Нет, при Шаховских он не притронется... потерпеть до возвращения в Рамбов.
Владеть собой еще хоть пару дней.

Когда миновали Бончарово, Модест попросил остановиться:
- Поезжайте, а я пешком.
- Тут еще верст восемь.
- Вот и ладно, промнусь на прощанье, посижу, до заката час долгий. Благодарю, княже, выманили меня
из Петергофа... как подарок судьбы - посещение родного края. Самому выбраться сил не хватало.
- Поживите у нас,- сказала Настя. уже не в первый раз.
- Труба зовет. Пора и на доклад к моему генералу, его превосходительству действительному статскому
советнику. Кажется, финал нашей "Хованщины" оформился.
Михаил пересел на место Мусоргского рядом с Настей, дернул вожжи, коляска тронулась. Шаховские
оглянулись, улыбнулись, помахали. Модест поднял руку...

- Какой он был энергичный, как играл с нами, сестрами, дурачились у фортепиано,- говорила Настя.-
Симпатичный, славный человек. А в глазах печаль. В то утро, ты уезжал в Холм, мы беседовали, он
играл свою музыку... Чуть взбодрится: махнуть на смутные времена, не мучаться в сомнениях, в деревню
передраться, сочинять пейзажную музыку, пастушеские романсы. И опечалится: для покойной
пейзанской жизни нужны деньги. здоровье.

- Мы с ним наговорились откровенно. когда ехали из Петербурга. Удивительный человек! Образованнейший,
обо судит самостоятельно, знавал я политиков, ораторов, а такой проницательности не встречал, и такой
боли за происходящее в России. Сократ, без прикрас. В Царском Селе есть бюст сократов. Может, у
скульптуров всегда так - глаза чуть навыкате. Но тут такое совпадение. Лицо мужицкое, грубоватое.
но какой мощный лоб! И ощущение мощного разума. У Модеста и беззащитность в глазах.
- Детское удивление есть в глазах... Жаловался, из-под пальцев легко течет музыка, а от пера пальцы
устают, ноты не записать.
- Таких людей во благо страны  не можем сохранить.
- Подарим ему что?
- Не знаю. Щепетильный он, стеснительный. До железной дороги провожу, билет куплю до Петербурга...

Мусоргский оглянулся на бончаровские усадьбы, церковь, сад. Вспомнился юг, как поражал простор
степной. А здесь, на пересеченной местности ландшафты разнообразнее, своя живописность. Снизу
на холм, на имения - пейзаж идиллический. Пожить, писать музыку. Не прервись родственные связи -
на все лето можно погостить. Не петроградская дача - тишина, уют... И махнул рукой: шалишь,
мальчуган, все ушло... Он медленно брел по дороге, заложив руки за спину.

На повороте с пригорка увидел, услышал ватагу пьяных мужиков на проселке сбоку. Выйдут на него.
Не хотелось встречаться, обмениваться репликами. Он свернул в перелесок. Не заметят.
Мужики балагурили, выкрикивали матерные куплеты. Кто-то предложил присесть, допить остатки.
Из кабака, верно, идут.

Над мелколесьем где дуб, где два возвышались. Вот и целая рощица естественная сохранилась.
Пишут, в древности тут леса дубровые росли. модест присел под дубом, прислонился спиной. Отсюда
к Оке, за реку на закат шло понижение. Далеко видно, леса мало, земля распаханная, освоенная,
деревеньки, церкви, парк в имении, изгибы проселков, березовые, сосновые рощицы, заросли ольхи.
Облака закрыли солнце - он в тени. а даль освещена, рельефнее видится, меж облаков лучи к земле,
невдалеке луч высветил рдеющую кистями ягод рябину... Закрыл глаза, кажется, слышнее жесткий
шорох дубовых листьев, трепет с осинок, приютившихся меж великанов. Усталость охватила. дрема.
Послышались аплодисменты... да, после сцены в корчме. овациями, криками вызывали автора, из
партера голоса "новое слово в опере!", "Гоголь в музыке!"... Господа, над чем смеетесь?! "Мертвые
души" - хорошие люди только в рассказах Собакевича. Вырваться из безумного мира мертвых душ.
Сон и явь. Не разьять. И не понять, что реальнее, сильнее влияет на психику, сознание. Неужели
так забавны, смешны рожи в зеркале? Ведь и моих "Савишну", "Семинариста" приняли забавными
штучками. И у божьего человека Вани душа, чувство, обреченное на безответность. Для рассеянного
слушателя "Семинарист" - предмет потехи, веселого смеха. Но для кого искусство - важное создание
жизни, тот с ужасом взглянет на то, что изображено в "Семинаристе". Молодая жизнь, захваченная
в железный ошейник и там бьющаяся с отчаянием... юноша, осужденный на беличье колесо,
превращающийся в бездушную топорную куклу, мрачная трагедия... И в дреме усмехнулся Мусоргский,
представился Стасов, раздувший трагедию всемирных масштабов, с гневом обрушившийся на латынь:
сотни лет заведена латынь, и ни одному учащемуся не понадобилась... безумное толчение воды
продолжается... сколько проклятий, упреков, ненависти и презрения со всех концов в продолжении
сотен лет! Какой мучительный  хомут. какое уродование мозгов... бурсаки остаются без луча света в
голове, без мысли и самостоятельности. И Писарев приплелся, сравнив "Бурсаков" Помяловского и
"Записки из мертвого дома" Достоевского. И вывел, что бурса пострашнее каторги, надежнее ломает
человека... Потусторонний мир Гоголя. Печальные годы перед кончиной. А твои?  пьянство... не так,
так так... Крушение таланта. Не бог дает. Если он? в насмешку что ли позволяет растранжирить? Дар
дает, но не позволяет реализовать полностью... Душа скорбит - не сможешь всю жизнь петь вечера
близ Диканьки. Мчится-летит птица-тройка из пустого в порожнее. От действительности тошнит, но
художник надеется, верит в будущее... Звук сфотографировать, сохранить. Жаль, жить в то прекрасное
время не доведется.

Ушли вперед! - на бумаге, в книгах. Благодетели действительно и тайно статские горазды прославиться,
документами, одами услужливых закрепить препрославление, а народ стонет, а чтобы не стонать, несет
последнее в кабак... Нет, пока народ не может проверить воочию, что из него стряпают, пока не захочет
сам, чтобы то или то с ним состряпалось - шалишь, брат, рано рапортовать. Там же! А приказная изба
всё живет и сыск тот же... Ушли вперед! - врешь!

Лес да поляны, безлюдье кругом. Вьюга и плачет, и стонет; чуется будто во мраке ночном, злая, кого-то
хоронит. Глядь, так и есть! В темноте мужика Смерть обнимает, ласкает; с пьяненьким пляшет вдвоем
трепака: "Горем, тоской да нуждою томимый, ляг, прикорни, да усни, родимый! Я тебя, голубчик мой,
снежком согрею"...

Господи, сколько болей, жертв поглощает эта чудовищная акула - цивилизация! Какие ужасные лица,
как будто все переполнены  каким-то мертвенным, удушающим газом!  Не знаю, что хуже обезображивает:
гашиш, опий, водка или жажда денежной наживы?! Ушли вперед! - хах-ха! Казарменный лазарет, плот
громадный с жертвами океанического крушения - мрачные, алчные в панике!

А мы, друзья-могикане, сядем в кружок под этим дубом, выкурим трубку совета, обратимся к закату
великого светила и будем ждать веления судеб... Или бороться? Жизнь в борьбе, и искусство в борьбе.
Круг церквей. Меж петроградских торопецкие. Мимоходом удивился. Колокола звучат слаженно. И
неожиданно мелодия начала разлагаться на звуки нескладные, бессмысленные, дребезжащие.
Храмы расплывались... Необыкновенное гудение воскресенского колокола.

Мама погладила его по голове, он всхлипнул, вздрогнул, очнулся... привиделось. Но слезинки скатились.

Модест вышел из-под кроны дуба, остановился, обводя взглядом даль. Поднял руки, как бы готовясь
дирижировать.
Темы перетекают из оперы в оперу, развиваются. Из "Эдипа" в "Саламбо", в "Бориса", "Хованщину"... и
впереди "Пугачев"... из "Ночи на Лысой горе" через ряд вариаций  в "Сорочинскую"... из реалий в музыку.
Мария... Надежда... ушли, ушли... нет со мною близких, сердцу дорогих...

МАРФА, МАРИЯ, МУСОРГСКИЙ. Ах, отче!.. Страшная пытка любовь моя, день и ночь душе покоя нет.
Мнится, Господа завет не брегу, и греховна, преступна любовь моя. Если преступна, отче, любовь моя,
казни скорей, казни меня; ах, не щади: пусть умрет плоть моя, да смертью плоти дух мой спасется!

(Опера "Хованщина", Марфа - староверка, Досифей - старец)

ДОСИФЕЙ, АВВАКУМ, МУСОРГСКИЙ. Марфа, дитя мое ты болезное! Меня прости! Из грешных первый аз
есмь! В господней воле неволя наша. Идем отселе! Терпи, голубушка, люби, как ты любила; и всё
пройденное пройдет.

Он вдохновенно дирижировал и пел:
- Нивы родные и солнца ясного свет, прощайте, игры живые, веселые, прощай, родная страна! Прощай!
- Нет, нет, Мусинька, надо бодрее, добрее.
Мальчик на коленях у матери. С паузами, словно раздумывая. пальчиками тукает по клавишам...
яблоневый сад в Кареве по склону к озеру в весеннем цветении. белые лепестки слетают на зелень
травы... жеребенок кругами по заснеженному озеру... В Торопец дорога через Воробьевы горы, крутые
и долгие спуски. Наверху придерживали лошадей. Остерегались, бывали случаи, лихачи отпускали
сразу, и коляска или сани, набирая скорость свою, сминали, калечили лошадей, доставалось и ездокам...
скорость - душа замирает, снежная пыль вихрится, с разгону сани легко скользят вверх по склону
противоположному... на саночках с горки упадешь, снег обожжет лицо и горло, а потом задорно, весело...
свежий снег щуршит по насту сугроба... осень в красках увядания и в ожидании весны... вид на Торопец
с озера, и дали неоглядные с колокольни Корсунского собора...

- Люблю, люблю родные поляны, перелески, озера! Рассветы на Москве-реке, в своих псковских,
торопецких краях.

Владимир Васильевич говорит: надо гальванизировать Мусорянина.
Нет, Мусорянин сам справится, воспрянет. Вперед, тем же творческим путем! С тою же силою правды,
любви и непосредственности! Дерзай! К новым берегам! Художник живет в будущем!