Эссе 7 Русский Мiръ и Они. Олег Куваев и его и

Русский Мiръ и Они. Олег Куваев и его имперские романы.

Эссе 7

И так роман «Территория» и его максимы: -

«В закрытых глазах Чинкова мелькнула белая вспышка, и он неожиданно, без подготовки, как это часто бывало с ним, пришел к выводу, что проблема золота Территории даже не в том, что его искали неправильно или мало, а в том, что не было Лидера. Нужен честолюбец (русский имперской чести-любец В.М.), который будет идти до конца».

Мое резюме

В этих словах великоруса Олега Куваева о природном Лидере, а иного быть не может, Соль всей смысловой нагрузки романа. Лидер – человек чести. И его дальнейшие прозрения только дополняют эту судьбоносную мысль. Там, где возникает из небытия и устремляется в Бытие - Лидер, которому по плечу Судьба, там и происходят Великие Движения Истории и Русь, ее История, и это здесь не исключение, а Правило Имперской Жизни. Русский Лидер обязательно появится, когда придет Время, когда созреет Среда и именно она его породит. А сейчас Среда пока бродит и настаивается, она ждет и дождется своих Верных и Героев и тогда Лидер сразу материализуется из прежнего небытия для устремления в Русское Бытие.

Русские, Великороссы народ северной Среды обитания. Малороссия, Киев, Новгород, это эпизоды нашей Истории, это контроль над культурологическим путем «из варягов в греки» и естественный расцвет на этом контроле Киевской Руси и Господина Великого Новгорода. Но здесь далее, также естественный дрейф Центра Духа Русского Народа, привел его к своим Истокам в Великорусскую Равнину и создал Русскую Империю - Московию.

Жестокость северной Среды Обитания Русского Народа выработала высокую степень приспособляемости Русского Человека к окружающему его Мiру, к Среде своего существования, влияния и его Народам. И Великорус Олег Куваев не случайно вкладывает свои Вечные Мысли в уста «северного человека» Кьяе: -

 «Кьяе думал о Времени. Холмы были событиями, которые в Сущности, и составляют Время. Без событий нет Времени. Если даже представить нечто отдаленное, как шепот умершего, то и тогда были События, а значит, было и Время. Холмы составляют (Среду Обитания и определяют психологию ее Смыслов Бытия, В.М.) Тундру. Тундру можно сравнить с Жизнью, с безбрежным ее Пространством. Такова была схема Жизни, Пространства и Времени.

Они называли себя «люди», или, точнее, «настоящие люди», «недлинные люди». Великая рациональность пропитывала их одежду, пищу, обычаи. Это была рациональность трав и лишайников, которые выстояли на мерзлых почвах и камнях Территории. Жизнестойкость племени Кьяе выражалась в освежающем душу юморе и безпечности. Его жизнь требовала непрерывных физических усилий: бега, ходьбы, метания аркана, погони за оленями, иногда стрельбы. Уже много лет он с легкой усмешкой смотрел на мир и обманывал старость тем, что экономил движения. Кьяе о детства усвоил, что лишенная движения мудрость безполезна для ближних (спасибо тебе Олег, что Ты своими Мыслями, Психологией Безконечности, о Великорусской деятельной Мудрости, воскрешаешь Природный Дух Русской Имперской Типологической Души, даже авторским почином, вкладывая их в уста северного человека В.М.), а значит, служит обузой народу. Это была очень старая истина.

Он сердился, когда о жизни говорили «хорошая» или «плохая». Жизнь не может быть хорошей или плохой. Просто она бывает разной. Она всегда просто жизнь. Смешно думать, что деньги могут улучшить ее.

(и это Абсолютная Истина Русского Типологического Имперского Духа, Высокого Эстетического уровня, совершенно недоступна, ущербной сознанием, дегенеративной «денежной», как властной, обладания «иным», душе либерала В.М.).

Подумав о счастье, Кьяе снова вернулся к размышлениям о Времени. Все-таки в них не все было гладко. Особенно в сравнении событий с холмами. На один и тот же холм можно взойти многократно, и каждый год его кочевой маршрут проходит мимо одних и тех же холмов. События же не повторяются. Таким образом, Жизнь — это длинный маршрут. Начало этой перекочевки начинается в неизвестности и кончается в неизвестности же. За пределы нельзя заглянуть. Тогда почему к нему очень часто приходит ощущение, что все это с ним однажды уже было?

«…Многие годы спустя Баклаков придет к выводу, что он стал взрослым мужчиной именно тогда, в яранге старика Кьяе (там, в Среде жестокой борьбы за существование и произошло окончательное оформление Русского Имперского Типологического Духа Великоруса Баклакова В.М.). И смутные мечты на песке у речки, текущей возле их лесного разъезда, и хитрая дурашливость институтских лет, и пот тренировок, и вера в то, что геология есть единственная достойная профессия на земле. Даже встреча с Чинковым и это глупое геройство при переправе через реку Ватап — Серая Вода. Все это было в одной плоскости и черно-белом изображении. Жизнь приобретала объем, запах, цвет и теряла однозначность (прежних, навязанных политиканством советской среды В.М.) твердых решений».

«…Если была бы в мире сила, которая вернула бы всех, связанных с золотом Территории, погибших в маршрутах, сгинувших в «сучьих кутках», затерявшихся на материке, ушедших в благополучный стандарт «жизни как все» — все они повторили бы эти годы. Не во имя денег, даже не во имя долга, так как настоящий долг сидит в сущности (расового наднационального имперского В.М.) человека, а не в словесных формулировках, не ради славы, а ради того непознанного, во имя чего зачинается и проходит индивидуальная жизнь человека (с настоящим Великорусским Духом В.М.).

 Может быть, суть в том….


Чтобы можно было просто сказать «помнишь?». И углубиться в сладкую тяжесть воспоминаний, где смешаны реки, холмы, пот, холод, кровь, усталость, мечты и святое чувство нужной работы (и не напрасно прожитой Жизни, где Вы сделали все то, что могли, что должно, что позволили Ваши силы В.М.).

Чтобы в минуту сомнения тебя поддерживали прошедшие годы, когда ты не дешевил, не тек бездумной водичкой по подготовленным желобам, а знал грубость и красоту реального мира, жил, как положено жить, мужчине, и человеку».

«Если ты научился искать человека не в гладком приспособленце, а в тех, кто пробует жизнь на своей неказистой шкуре, если ты устоял против гипноза приобретательства и безопасных уютных истин, если ты с усмешкой знаешь, что мир многолик и стопроцентная добродетель пока достигнута только в легендах, если ты веруешь в грубую ярость твоей работы (и во всю свою жизненную деятельность, и ее природные Великорусские нравственные Устои В.М.) — тебе всегда будет слышен из дальнего времени крик работяги по кличке Кефир: «А ведь могем, ребята! Ей-богу, могем!»

  «День сегодняшний есть следствие Дня вчерашнего, и причина грядущего Дня создается сегодня. Так почему же Вас не было на тех тракторных санях и не Ваше лицо обжигал морозный февральский ветер, Читатель? Где были, чем занимались Вы все эти годы? Довольны ли Вы собой?..».

Если посмотреть определенным взглядом, то все произведения Олега Куваева отображают оттенки одного и того же несколько стандартного взгляда на жизнь. Не то чтобы они просты и примитивны, нет, но они примерно психологически одноплановы и слишком литературны, кроме частично «Территории». Но Куваев, это движение за горизонт возможного, это постоянная самореализация самого себя в иной Среде, это сама Жизнь, как постоянная условная «командировка». И в такой Жизни самоанализ, если он, как чувство, дан личности, приводит ее в глубины психологии Расового Наднационального Типа. Самоанализ постоянно будоражит саму Личность поисками Истины, как непрерывной работы аналитической мысли. Я, конечно же, не хлебнул столько Севера, как Олег, но я прекрасно понимаю психологию исканий Куваева, как человек проживший сходную часть жизни, как «командировки». Это Жизнь, с работой на износ, с ее вокзалами, аэропортами, гостиницами, приезжими, вагончиками, просто какими то кутками, и постоянной бытовой неустроенностью. И она, подобная Жизнь, и должна была привести Олега Куваева к его последнему роману, как исповеди и финалу исканий - «Правила бегства». Куваев очевидно чувствовал, что век подобной жизни короток и захотел подвести итог, но успел не до конца. Ну, Нам с Вами хватит и этого. Так что в следующей части продолжим обсуждение этой итоговой работы и подведем итоги. А напоследок цитата из неоконченного романа «Правила бегства»: -

«Бич – слово морское. Но заметил ли ты, филолог, что оно вошло уже давно в сухопутный язык?

Или:

– Странно, что бичи концентрируются у морских портов или в поселках вроде нашего. Словом, бич существует как бы на границе жилого места и стихии. Ты можешь представить себе бича на улице Горького? Не тунеядца, а именно бича?

Или:


– Алкоголизм – болезнь, или порок, или то и другое вместе. Пьяных презирали во все века все народы. Но пьяный трезвеет – и тогда он человек. А об этом забывают. Что надобно государству? Ему нужен точный и трезвый рабочий кадр. Половина из этих ребят имеет на руках две-три дефицитные специальности. Половина из них ювелиры в своей работе. Понял? Когда трезвы. Понял? Но не было еще случая, когда палкой можно было заставить человека быть человеком, а не скотом. Под палкой он может лишь спрятать в себе скота».

Странные были эти слова, ибо, как я уже объяснял, проблемы алкоголизма были далеки от моего быта, мыслей и образа жизни».