Посреди океана. глава 3

                Душа
                собрала злаки зла -
                сюита суеты сиюминутной.

И Нинка и Инга, уже учась в десятом выпускном классе, не знали куда им двигать
дальше после школы и что вообще они в этой жизни хотят. Классная руководительница
ВалВал (сокращенно от Валентины Валентиновны) как-то во время одного мероприятия,
связанного с подготовкой выпускного вечера, занялась вдруг предсказательством. Кому
что напредсказывала.,.Нинке, например, сказала: "Одна из двух профессий, которую
ты наметила, будет твоей на всю жизнь". Нинка удивлённо-удовлетворенно блеснула
глазами: мол, угадала класска! На немой вопрос Инги ВалВал, посмотрев на неё
внимательно, изрекла: "А ты сама не знаешь, чего хочешь! "

И это была правда. Но возникал вопрос: получается, что Инга всю жизнь не будет знать,
чего хочет? И так у неё будет всегда? Или если она определится и уяснит наконец для
себя, что хочет, то тогда желаемое начнёт реализовываться? Короче, всё непонятно.

Однако сила слова такова, что она притягивает исполнение предсказаний. Сразу после
школы Инга так и не решила, куда ей поступать учиться. Тем более, что учителя упорно
убеждали, что с такими оценками в их классе мало кто и мало куда поступит. Так что
она и не загадывала о чём-то запредельном, находящемся вне её родного города.
Оставалось задумываться только о том, что имелось рядом.

Медицинский отпадал сразу - Инга не любила ни лечиться, ни лечить. Физкультурный -
тоже никуда не годился: из всех упражнений на физре у неё получались только прыжки в
высоту через планку. Каната, бревна и козла она боялась. От лыж и от беготни за
баскетбольным мячом старалась откосить всеми законными и незаконными способами.

Энергоинститут - это не для средних умов, там физика. А этот предмет в их классе не
знал никто - такой был преподаватель. Инга же получала свои тройки по физике только
если после уроков вызывалась вымыть физкабинет либо погладить флаги перед
демонстрациями первого мая или седьмого ноября.

Оставались два вуза - педагогический и финансово-экономический.
Из всех школьных предметов Инге нравились русский язык и литература. Преподаватель
этих дисциплин доверяла ей и ещё двум девочкам проверять тетрадки у младшеклассников.
Оценки, конечно, они не ставили, только ошибки исправляли красными чернилами.
Но даже по этим предметам пятерок в четвертях у неё не было. Потому что училась она
своеобразно, по своей системе. В школьном портфеле Инга носила не учебники, а
художественную литературу, которую читала и на переменках, и на уроках. Между
откидной крышкой и неподвижной покатой частью парты был небольшой просвет в виде щели. Вот через этот зазор она и читала, передвигая строчки вверх-вниз.
Всё, что творилось на уроках, Ингу не очень-то увлекало. Учителям порой казалось со стороны, что она сидит с закрытыми глазами. Они любили внезапно назвать её фамилию
испросить, о чём сейчас говорили на уроке. И ответ частенько был невпопад. Отгадав,
в чём тут причина, бывало, что книгу отбирали. Тогда из портфеля извлекалась другая.

Однажды кто-то из одноклассников на перемене поставил передние ножки парты, за
которой сидела Инга, на выступы задних ног парты впередистоящей. И посреди урока
химии парта, решив вдруг вновь встать на все свои копыта, загрохотала.

- Соколова проснулась! - язвительно сострила химичка. А класс дружно загоготал.

Что ж поделать, если кроме чтения книг Инге ничего не было интересно. Литературу,
изучаемую по школьной программе, она прочитала заранее всю ещё в классе шестом-седьмом.Помнится, будучи четвероклассницей, таскала с собой в школу "Молодую
гвардию" Александра Фадеева.Том был толстенный и в портфель не влезал, несла его 
в руках. Школьная библиотекарша, встретившаяся в коридоре, остановила и посмотрела,
что за книгу ребёнок таскает.

- Ты в каком классе учишься? - спросила она.

- В четвёртом.

- Читаешь или так носишь?

- Мне что, носить, что ли нечего? - оскорбилась Инга.

Прежде чем учитель расскажет, кто положительный и кто отрицательный герой, что хотел
сказать автор в том и другом произведении, Инга предпочитала обдумать всё сама. Она
любила мысленно поставить в один ряд программных персонажей и сравнивать их или представлять, что было бы, если бы они вдруг встретились, попав а одну компанию,
о чём бы разговаривали, спорили, а может даже и подрались. К примеру, Петя Ростов
и Евгений Онегин, Печорин и Родион Раскольников. Было интересно, фантазируя, менять
судьбы героев, перенося их из произведения одного автора в произведение другого...
Например, что сделала бы Наташа Ростова, окажись она рождённой в семье пьяницы
Мармеладова? Ринулась бы в революцию, разносила бы листовки и прокламации, стала
террористкой или также как и Соня, накинула бы на плечи бурнусик и пошла  продавать
себя, чтобы прокормить семью?

На уроках ни у кого таких вопросов не возникало, и это было неинтересно. Там ко всем
авторам и ко всем героям подходили с позиции классовой борьбы. К примеру, Грибоедов,
Пушкин и Леромонтов только и делали, что изобличали светское общество и прогнивший
царский режим. Взять того же "Евгения Онегина". Это "энциклопедия русской жизни", -
так пишется в учебнике. А это, вообще-то, роман - история любви двух людей,
предназначенных друг другу по судьбе. "Вся жизнью моя была залогом... Я знаю, ты
мне послан Богом..." Татьяна угадала, узнала душой своего суженного, когда он
появился в её жизни. А он был увлечен светской жизнью - балами, модными вещами,
веселым времяпрепровождением. Суета сует его засосала. Душа Евгения, лишенная
внутренней жизни, не могла пробиться к душе другого человека. Когда же его по темечку стукнуло, он понял, что Татьяна именно тот человек и есть, родной, любимый, встреча с
которым может быть только раз в жизни, если повезёт. А если не повезёт, то увы -
можно так никогда и не встретиться. Как у Печорина, который искал-искал что-то или
кого-то для души, а находил лишь для тела, хотя, кажется, имел всё, что хотел, а
душа маялась. И вот когда до Онегина, уже пресыщенного по уши светской суетой,
дошло, кто есть для него Татьяна, было уже поздно. "Но я другому отдана, и буду
век ему верна." Татьяна смирилась с тем, что судьба так распорядилась её жизнью, и
что-то менять или изменять мужу было бы уже не по-божески. Идти же против Бога -
это испоганить свою душу. А как потом жить с изгаженной душой?
В жизни нередко бывает, как у Евгения с Татьяной. Он, столичный франт, избалованный светом, оказался душевно незрячим. А Татьяна, деревенская барышня, далёкая от суеты
и мишуры, жила внутренней жизнью своей души. Эти двое были предназначены друг другу по судьбе, но увы...
И что об этом мог рассказать на уроках учитель, если ни о Боге, ни о душе и речи никогда не велось. Об этом даже и говорить нельзя было, можно только о расслоении общества с позиций классовой борьбы.

Пятёрки по литературе у Инги иногда бывали, но чаще за сочинения. Например, экзаменационное сочинение за восьмой класс признано было самым лучшим не только в
школе, но даже во всём городе. Тогда были заданы две темы по произведениям
изучаемых классиков и одна свободная, которая называлась "Ленинские дни в нашей школе." Инга выбрала последнюю. Она уже и сама не помнила, что такого понаписала
в том сочинении, но факт - оно было признано лучшим. Может, потому что за эту
фуфловую тему мало кто взялся? А может и вообще никто больше не осмелился писать
про эти ленинские дни. Ни содрать, ни подсмотреть где-то... Воистину надо было
сочинять - сочинение. Вот и оказалась Инга лучшей, вне конкуренции.

Ещё она подумывала о французском языке - поступать в пед на факультет ин.яз. Шансы
как-будто бы были. Хотя по этому предмету у неё тоже не пятерка, а четверка...
И то благодаря случайным обстоятельствам.

Французский преподавала сама ВалВал. Считалось, что она очень опытный и заслуженный
педагог, даже в Алжире работала. Неизвестно, кем она там работала, но с Ингой у неё
не было взаимопонимания. ВалВал вызывала её только лишь для того, чтобы писать на
доске спряжения глаголов, которых во французском языке множество, и спрягались они
все очень разнообразно, причём и времён было не только прошедшее-настоящее-будущее.
А прошедшее недавно прошедшее, прошедшее давно прошедшее, прошедшее совсем прошедшее, прошедшее не совсем прошедшее. Такие же заморочки творились и с будущим.

А ведь Инга считала, что французский язык должен был быть ей благодарен за то, что
она его изучает. Когда в пятом классе учеников делили на две языковые группы, то у
тех, кто хорошо учился, спрашивали какому языку они хотели бы обучаться. А Инга
тогда ещё хорошо училась и была достойна права выбора. Но все ученики почему-то выбирали английский язык. Никто добровольно не выбрал французский. А некоторые
троечники, которых не спрашивали, а сразу записывали, куда считали нужным, плакали
от досады - так им хотелось изучать английский. Инге стало обидно за французский язык.
Тем более, что английский ей совсем не нравился. Люди, говорящие на этом языке,
как-то некрасиво растягивают рот и выглядит так, будто человек выделывается. А у французов слова вылетают кругленько, словно шарики  у фокусников. В общем, когда
Ингу спросили, какой язык она хотела бы изучать, она выбрала французский, чем удивила
всех. Не то чтобы она потом пожалела об этом, но ВалВал как преподаватель её разочаровала. И сама она говорила по-французски как-то некрасиво и других так же
учила. И ничего, кроме спряжения глаголов у Инги не спрашивала, и ничего кроме
троек ей не ставила.

А в десятом классе к ним на преддипломную практику пришёл студент педвуза. И преподавал он целых полгода, потому что, помимо практики, ещё и замещал ВалВал на
время болезни, какой-то серьёзной болезни, для лечения которой потребовалась операция. Ученики за глаза называли нового преподавателя Французом и ВикВик (сокращенно от Виктора Викторовича). Он был невысокий, в сером костюме и с серыми глазами.

Когда ВикВик в первый раз пришёл проводить урок и что-то там сказал, то никто ничего
не понял, хотя он говорил вроде бы тоже самое, что и ВалВал. Но она говорила
по-французски с алжирским, вероятно, акцентом, а он, может, с парижским. Однако
у неё звучало по-свойски, привычно, по-колхозному: "Банжур мизанфан". Хотя она с классом и прононсы разучивала, и грассировать они пробовали, но как-то не прижилось.
А студент заговорил на таком языке, который на пятом году обучения вдруг оказался для учеников совсем незнакомым. Видя, что класс не врубается в его речь, студент принёс магнитофон с записями французских певцов. И весь урок они слушали Эдит Пиаф, Мирей Матье, Джо Дассена, Шарля Азнавура, Далиду, Адамо и разные там рок-группы.
И это было классно!

Француз не вызывал Ингу писать на доске спряжения глаголов. А её изложения текстов
на заданные темы, почерпнутые не из учебников, но составленные из разных источников,
например, из хрестоматии для языковых вузов, ВикВик оценивал исключительно пятерками.
И даже предложил Инге и ещё одной девочке заниматься после уроков дополнительно,
чтобы подготовиться к поступлению в педвуз на ин.яз. Мол, на французский конкурс не
будет такой большой, как на английский. Инга согласилась. И, высокопарно выражаясь,
весьма преуспела на этом поприще. Тем более, что студент приглашал своих подопечных
на разные институтские мероприятия, связанные с языком: встречи с настоящими французами, вечера поэзии, концерты... И когда у него закончилась практика, ВалВал после его полугодичных пятёрок, выставленных Инге, пришлось-таки вывести в аттестате четверку вместо тех троек, что наставила прежде сама.

Поступить на факультет русского-литературы или ин.яза было бы интересно, но Инге так
надоела школа, что одна мысль о возвращении в её стены, пусть даже в качестве
педагога или студента-практиканта, пугала.

Оставался только финансово-экономический. К этому склонялись и родители. Мама,
которая с семиклассным образованием доработалась до заместителя главного бухгалтера, пусть и маленького, но завода с таинственным названием "технологической оснастки",
просто уговаривала Ингу: экономист - очень хорошая профессия для женщины. А для папы, для него самое главное - высшее образование. Поступи, а потом, мол, видно будет что
к чему. Главное, поступить. Но Ингу перспектива учиться на экономиста не очень-то
привлекала. В общем, после школы она так и не решилась куда бы то ни было поступать.

Отец был разочарован. Для него самое главное в жизни - получение высшего образования.
Сам он его не имел, закончив лишь техникум, но постоянно писал контрольные работы
для каких-то знакомых студентов-заочников. И видимо для него это было очень обидно.
На заводе его уважали, но будь у него высшее образование, хоть какое-нибудь, то
карьера его оказалась бы куда успешнее. А так он только начальник маленького бюро
научной организации труда.

В общем, разочарованный, он помог устроиться Инге на завод, в сороковой цех
комплектовщицей третьего разряда с окладом шестьдесят рублей пятьдесят копеек в месяц.

- В какой цех устраиваешься? - спросила Нинка, узнав про трудоустройство подруги.

- В сороковой.

- Что это за цех такой - цирковой? - удивилась она, не расслышав.

- А было бы неплохо, если бы был такой цех!

И представив себе это, они ещё долго хохотали.

Но что-то немножечко цирковое в этом цехе присутствовало. Работали здесь клепальщики,
занимавшиеся сборкой самолёта Як-18 Т. Старых клепальщиков в цехе было несколько
человек, в основном, работала молодежь, потому что, говорят, больше пяти лет на
клепке трудиться нельзя. Считалось, что со временем развивается профессиональная
болезнь - трясучка рук или что-то вроде того. Но пока трясучка наблюдалась не у клепальщиков, а у Инги, которая, как и другие молодые работницы, спокойно по цеху пройти не могла. Вслед сразу летели заклёпки и сквозь цеховой шум раздавался свист, крик, какие-то реплики дебильные...

В обязанности Инги входило комплектовать и выдавать заклёпки. У каждого клепальщика
имелся чертёж его участка работы, а к каждому чертежу нужно было собрать заклёпки
определённых размеров по длине и толщине - разные нормали.

Наверное эта работа содержала в себе военную тайну, потому что при оформлении  в цех
Инге даже пришлось в отделе кадров подписывать бумагу, в которой имелась графа:
запрещается встречаться с иностранцами. Она хотела было спросить у инспектора:
"А переписываться можно?" Потому что, ещё учась в школе, переписывалась с девочками из ГДР, Чехословакии, Польши и даже участвовала в конкурсе "Польского радио" про
Коперника, в котором ничего не выиграла, но ей прислали поощрительный приз: коробочку
с шариковой ручкой, подписанной красным по белому "Польское радио".
Но Инга ничего не спросила, подумав, что всё это ерунда, потому что она теперь не школьница, и вся та детская переписка почти заглохла, да и от иностранцев бегать она
не собиралась, если и довелось бы с ними познакомиться. Не посадят же её за это, в конце концов... Да и откуда в её жизни было взяться иностранцам?

Комплектовать заклёпки надо было в металлические ящики, разделенные на ячейки, в
которые, согласно чертежу, укладывались нормали определённого количества и
определённых размеров. Если кому чего не хватало, выдавали дополнительно в процессе работы горстями.
Вначале все эти болты казались Инге совершенно одинаковыми. Но очень скоро она
стала различать, что они разные, и смогла определять размеры нормалей на глаз.
Однако в цехе ей пришлось поработать недолго, через пару месяцев её и девчонок-новобранцев из других цехов, без которых производство могло обойтись наименее
болезненно для плана, отправили на стройку. По разнарядке. Завод строил для своих работников жильё, а строителей, вернее, подсобных рабочих не хватало. Некому было таскать ведра с цементом на пятый этаж и убирать мусор из квартир после работы строителей.

 Отработав два зимних месяца на стройке, Инга потом  попала не в цех, а драить полы
и стены в корпусах новых, только что отстроенных цехов на территории завода. Работа
здесь запомнилась тем, что девчонки, командированные сюда также как и Инга, гоняли
лодыря и страшно ругались матом. На что прораб пожаловался начальнику цеха, а тот,
в свою очередь пожаловался Ингиному папе, хотя она и не лодырничала и матом не
ругалась. Но другие девчонки устраивались на завод сами, а не по блату, поэтому
получилось так, что главной хулиганкой оказалась назначенной Инга.
Папа очень удивился тому, что она способна ругаться матом. Материться она, конечно,
не материлась, но всю эту лексику знала - не в лесу же она всю жизнь жила, было где нахвататься образованности.

Потом Инга опять поработала немного в комплектовке и, когда уже начала было
втягиваться в цеховую жизнь, пришла разнарядка ехать на несколько месяцев в колхоз,
помогать поднимать подшефное сельское хозяйство.
И тогда папа не стал возражать, чтобы она уволилась и готовилась поступать -
всё-таки поступать в институт.

Нинка же пошла учиться на курсы бухгалтеров. Инга тоже поначалу хотела идти вместе с
ней, но за курсы эти надо было заплатить девяносто рублей и учиться целых семь
месяцев. Это вместо того, чтобы зарабатывать, надо было тянуть деньги с родителей и
опять просить копейки на трамвай и пирожок...
Поэтому Инга выбрала завод. А чтобы задобрить отца, недовольного тем, что она никуда после школы не поступила и не гналась за высшим образованием, как он мечтал,  записалась на курсы кройки и шитья и вечерние подготовительные курсы финансово-экономического института, которые надо было посещать два раза в неделю в течение
всего учебного года. Курсы кройки и шитья Инга забросила сразу, потому что там учили шить на кукол, а так шить она и без того могла. Ещё в школе на уроках домоводства
они уже шили ночную рубашку, юбку, блузку и платье без рукавов на себя. А делая выкройки по журналам, она ещё сшила костюм, брюки и платье с длинным рукавом и юбкой в складку для сёстры.

На подготовительные курсы в институт за компанию с Ингой записалась и Нинка. И ходили
на них подруги исправно - по крайней мере, так думали родители. На самом же деле
появились они на занятиях только пару раз, а потом использовали это вечернее время с
пользой для себя: наносили визиты разным подругам и Нинкиным двоюродным сестрам,
ходили в кино, в кафе, рестораны. А родители полагали, что девочки усердно занимаются
на курсах. Но Инга и без этих курсов легко поступила в ненавистный институт.

А Нинка, выучившись на бухгалтера и устроившись на работу в Союз писателей, решила,
что ей институт теперь и вовсе ни к чему, даже документы подавать не стала. Да и
родители её не очень-то и мечтали, чтобы у дочки было высшее образование. Они сами
были без образования и получали вдвое больше, чем родители Инги: отец Нинки работал
токарем высокого разряда на заводе, а мать - буфетчицей на железнодорожном вокзале.
Для единственной дочери они ничего не жалели. Нинка была в семье младшая из детей,
у неё ещё были два старших брата. И вообще, зачем ей высшее образование, если она
внешне была очень и очень симпатичная!