Венечка

- Здравствуйте, доктор! – с порога, протягивая мне руку, сказала мать будущего пациента, - меня зовут Инна Владимировна.

Я поздоровался с необычной дамой, также протянув ей ладонь, и предложил присесть у рояля в зимнем саду нашей клиники, чтобы собрать анамнез. Среди родственников редко встретишь таких открытых и оптимистичных людей. Она уверенно прошла к банкете, присела на её край и открыто посмотрела в мои глаза. «Странное начало», - подумал про себя, - «наверное, много времени проводит в Европе». Невычурное, стильное платье, неброская сумочка с платком-шарфом от Hermes, отсутствующая косметика на лице и ухоженная кожа подтверждала мои догадки.

- А где наш больной? – слегка замешкавшись, спросил я.

- Они с папой пока оформляют документы в договорном отделе. Поэтому все вопросы ко мне.

- Расскажите о вашей семье, о родах, его детстве, взрослении, как заболел и где лечился ваш сын?

- Веня – второй ребенок. Есть старшая дочь, разница с ней три года. Моя беременность протекала тяжело. Накануне похоронила отца, потом лечила депрессию в Германии. Когда забеременела, развилась угроза прерывания. Часто лежала на сохранении в клиниках Мюнхена и Берлина. Не удивляйтесь. Мы живем в двух странах и трех городах. Мюнхен, Санкт-Петербург и Москва. У мужа бизнес. Извините, отвлеклась. Предложили кесарево. Выбора не было. Согласилась. Малыш родился чудный! С белыми волнистыми волосами и голубыми глазами. Мне казалось, я таким и представляла его ещё до  рождения. В десять месяцев он сделал первые шаги, в двенадцать уже появилась фразовая речь, в два года читал сказки, в четыре заговорил на английском языке. Им все восхищались, говорили, что у нас растет вундеркинд. В пять с половиной лет отдали его в гимназию с математическим уклоном. Ему было скучно среди одноклассников, и мы отправили его ещё на три секции. До пятнадцати лет души в нем не чаяли. Чемпион города по математике, по биологии, чемпион страны по бэмиксу! А потом травма грудного позвонка, операция, цементирование и спорт навсегда ушел из его жизни. Я видела, как он мучился, переживал, как слонялся без дела по дому, пытался найти себя в уличных компаниях, и мы рискнули.

«Поедешь в Австралию, Венька!» – сказал папа на семейном совете, - «с твоим английским не пропадешь…». Сын, конечно же, обрадовался и сиял, когда мы провожали его в Шереметьево. Однако вскоре я заметила, что он стал отдаляться от нас. Реже звонил, мало говорил, и голос какой-то глухой стал. Я объясняла это разницей во времени, нагрузкой в колледже, но моё сердце предчувствовала беду.  Вскоре нам позвонили из больницы Брисбэна. Попросили приехать.

«Как я съездил в Австралию…

Мне было пятнадцать лет, когда я туда уехал - самое интересное время медитации и курения. Мои первые выходные оказались в полицейском участке, в связи найденного у меня в штанах гриндера. Меня обыскали за ширмой и закинули в фургон как преступника. Я провел там часа четыре, потом меня отпустили. Я пошел к такси и подрался, так как не хотел уступать своё место. Они уехали первые я вслед за ними.

 Я решил, что тусовки не для меня, и начал читать книги, и кататься на скейтборде каждый день. Я тогда думал, что я какой-то особенный, так как когда я слушал музыку, она согласовывалась с моими мыслями, когда я слушал учителя на занятиях, он начинал тему урока, о которой я думал или писал слово на доске, о котором я заранее представлял. Очень тяжело разобраться в проблеме, которая происходит, но это придаёт удовольствие и не мешает существовать в нормальном обществе. Существовало небольшая депрессия, и я думал, что все читают мои мысли и меня снимают в реалити шоу. Потом прилетел папа. Он посчитал, что у меня отклонение и меня положили в немецкую больницу, где мне было очень плохо…» - напечатал Вениамин по моей просьбе на третьей неделе терапии.

- Он лечился в университетской клинике Фрайбурга. Завтра прилетает его немецкий врач-психиатр. Он бывший русский. Закончил второй мед. Можно он с вами встретится? – напоследок спросила его мать.

Я не мог отказать и руководство нашей клиники тоже. Никогда не видел воочию немецких психиатров. Вежливый, с приятным акцентом, слегка метросексуал, с маленьким бриллиантом в левом ухе, клетчатом пиджаке с кожаными вставками на локтях, мокасинах на загорелую босую ногу он производил впечатление инопланетянина.

- Вам нужен белый халат? – спросил я него после мягкого рукопожатия.
- В Германии мы чаще не надеваем халаты, дабы не травмировать больного социальным различием. Я привёз вам выписку на него, на двух языках, чтобы русским коллегам было удобно.

Пока мы шли по длинным коридорам клиники в отделение психозов, я наискосок пробежал глазами выписной эпикриз.

«Наше лечение в стационаре происходило в высокопрофессиональной команде с привлечением эрготерапии, лечебного спорта, кинезитерапии, а также психотерапевтических индивидуальных бесед. В психотерапевтической программе привлекло внимание то, что особенно области планирования и осуществления более сложных задач доставляли пациенту трудности. Вторая проблема заключалась в усталости, более выраженной по утрам. Наша психотерапия включала в себя работу над моделью психоза, его симптомов, образа жизни ввиду этого тяжелого заболевания, а также его лечения. Состоялось несколько разговоров с привлечением матери, позже отца пациента. Во время разговоров господин В. и его родители показали возрастающее понимание заболевания и высокую мотивацию к преодолению проблем. Вместе был составлен план на ближайшее будущее, включая меры организации дня и меры по борьбе со слабостью внимания. В качестве цели господин В. сформулировал обучение на экономическом факультете в университете…»

Вроде и слова почти все русские, но как это далеко от отечественной школы. Чтобы выписной эпикриз был на шести страницах, чтобы врач одной страны прилетал в другую и свободно шел на совместный осмотр.

В переводных документах из столичного НИИ психиатрии значится шизофрения, осложненная злоупотреблением марихуаны и кокаином. Справка на треть страницы неразборчивым почерком, закрепленная тремя печатями. Всё предельно лаконично и завершено. Психоз, отсутствие комплаенса, высокая толерантность. Перед выпиской ему сделали клопиксол депо, мы добавили еще акуфаз и корректор.

- Здравствуйте, господин Иванов! – поздоровался с ним немецкий врач, когда мы зашли в овальную палату, - можно с вами побеседовать?

- Конечно, доктор! – нехотя согласился слегка загруженный Вениамин. Накануне он так и не подписал согласия на добровольную госпитализацию, и у нас оставалось меньше двух суток, чтобы подготовить документы для недоброволки.

- Как вы себя чувствуете? – начал разговор немецкий врач.

- Смеётесь? Вы видите, в каких я условиях? После фрайбургского одноместного люкса меня положили в проходную палату без углов, без дверей, обшитую дешевым пластиком…Вы видели туалет? Там нет даже перегородок и часто очередь, так очек всего четыре на двадцать пять человек. Курить нельзя, кормят парашей, свет по ночам горит, у телевизора две программы, DVD-проигрыватель сломан, телефон отобрали, ноутбук запрещён. Что я совершил? Я убил кого, я украл что-то? И за меня еще платят деньги? За что?

- Успокойтесь, пожалуйста, господин Иванов. Я понимаю ваши требования. Но я здесь не для того, чтобы решать административные вопросы российской психиатрии, а приехал по просьбе ваших родителей, чтобы интегрально обсудить терапию вашего состояния! – парировал выпад немецкий коллега.

- Вам хорошо заплатили! Вытащите меня отсюда! – не унимался Вениамин. Мне показалось, что мы не рассчитали дозировку нейролептика, так как седации, как не бывало. Вениамин с вздувшимися от напряжения венами на покрасневшей шее, нервно расхаживал по тесному пеналу нашей ординаторской с высокими потолками. Внезапно я почувствовал приближение его кулака и успел соскочить со стула, что позволило пациенту запрыгнуть на стол и попытаться открыть окно. Но в следующее мгновение он лежал на полу и кричал, что он просто шутил и проверял нашу реакцию. На шум прибежали сестры и санитары из числа команды выздоравливающих.

- Ольга Алексеевна, сделайте, пожалуйста, нашему больному внутримышечно четыре аминазина, два димедрола и два кордиамина подкожно. И потом измерьте артериальное давление... Если потребуется, пригласите меня на щадящую фиксацию…   
- Только не надо фиксацию! Я же говорю, что пошутил. Дайте бланк. Я всё подпишу! – кричал уходящий под руки пациент.
- Чай, кофе, коллега? – я совсем забыл про немецкого врача. Мне показалось, что он в шоке. Белое маскообразное лицо покрылось капельками пота, он так и не пошевельнулся за последние десять минут. Что он интересно думает о нас? Дикари, которые до сих пор снимают возбуждение аминазином и используют вязки для стеснения? Впрочем, мне должно быть всё равно.
- Спасибо! – слегка заикающимся голосом ответил он…- кофе, если можно…с молоком и сахаром…Вы знаете, коллега, у нас он был гораздо спокойнее.
- Болезнь прогрессирует. Вы же сами всё видите. Проградиентность налицо.
- У вас хорошая реакция! Я бы так не смог.
- Спасибо. Спортом немного занимаюсь.

Два месяца стационара. Четыре месяца амбулаторного лечения. Поездка в Лондон. И снова госпитализация.
                «Поездка в Лондон

Перед Лондоном я хорошо потусовался, взяв пару грамм кокса, снюхав единичку с другом, обсудив Эрика Бёрдена испытавшего переливание крови чёрного человека в 70-е годы.  В трусы перед самолётом положил полку индуса (гашиш) и грамм кокса. Так уж поездка пролетела бесстрашно (я не люблю летать на самолете).
 Денег мне дали много, и закончившиеся наркотики не подлежало поводу поскорей их купить, я выбрал перекусить в итальянском ресторанчике и на обратном пути на обратной стороне дороге свистнул блэка, который подозвал меня к себе.

 Подождав его в парке, не передавая ему денег, он принес мне пакет местных шишек, я дал ему 20 фунтов свернул огромный касяк, предложив курнуть всем ребятам, но почему-то они отказалислись не знаю, почему меня это сильно расстроило. Я познакомился с Французом и парнем с Канар мы вешали носки, на пожарную систему  куря голландские шишки. Запах в коридоре был жуткий не известно, почему на нас не наехали.

 В Какгмен тоуне я наткнулся на палатку с волшебными грибами (вслоцебин ЛСД), они легализованы в продаже и вызывают галлюцинацию. Мы купили 2 коробки я и Альваро из Колумбии сразу уехали в эмбаси испытать их. До того как мы их испытали я уехал к своему дилеру купить травки. Покурив, я скушал 1 коробку.

  То что я  испытал не передаётся памяти но я помню, что не мог управлять собой, но мог видеть все что делаю и думал (мне не было страшно). На улице я видел, как он управляет ветрам защет движение рук. Наследуйщй день со мной все очень хотели поговорить, один Японец сказал, что я великий, после это я стал много думать и со мной постоянно происходили какие-то совпадение.

 Первое совпадение было через пару дней, когда я познакомился с парнем съездившем в какгмин тоун, сказавшем мне, что грибы запретили, я действительно вёл себя очень странно в ту ночь и смог подумать о том, что меня снимали. Когда ехал в Питер в поезде взял журнал, прочитав перпендикулярно красными буквами .
Как-то раз в Лондоне зашел не на ту платформу, перебежав на другую сторону копы, были шокированы  моей скоростью, успев на поезд.
Приехав рано утром, встретился с друзьями, слушал очень странные разговоры и один из них мне сказал ты реалити шоу, и я ему поверил до, того как меня положили в больницу…».

Болезнь быстро прогрессировала. Он стал нашим регулярным пациентом. Мы частично выполняли его требования. Телефон и ноутбук разрешены по часам, мать купила в отделение новенький телевизор и проигрыватель. Она приносила ему сигареты, которые он щедро раздавал соседям из числа солдат, она заказывала ему обеды из ресторанов, а он открыто её посылал, когда что-то было не так. В одну из госпитализаций у него развился сепсис, и его перевели в клинику торакальной хирургии, где успешно прооперировали по поводу многочисленных абсцессов, которые он причинил себе, когда вводил в тело внутримышечно слюну с наркотиками. Мозг разрушался и за два года он превратился в инвалида, который с трудом ходил и понимал происходящее вокруг. Это была последняя госпитализация, после которой родители приняли решение отправить его в карельский монастырь, где лечат. Словом, молитвой, трудом, лекарствами и изоляцией от соблазнов.

В июне Инна Владимировна приехала в клинику, чтобы сообщить, что Веня сбежал.
- Обманул врача и двух охранников и ушел в непроходимый лес. Вторую неделю ищем с милицией, МЧС и добровольцами.

В августе она позвонила:
- Вячеслав Иванович, вы многое для нас сделали. Мы хотим провести Венечку в последний путь. Приезжайте. Послезавтра состоятся его похороны на Серафимовском кладбище.
- Как вы нашли его?

- На прошлой неделе обнаружили его тело. Он заблудился и умер от истощения.
Когда я смотрел на фотографию молодого парня с красивыми вьющимися волосами, спадающими с плеч, я чувствовал и свою вину, что временами я был слишком мягок, что не настоял на традиционном лечении и что так и не создано в мире универсальных клиник для терапии подобных недугов.

На поминках она попросила присутствующих гостей рассказать веселые истории, связанные с её сыном: «Веня был бы счастлив, что так много друзей помнят и уважают его…».

- Вы знаете, друзья, я хочу поднять этот бокал за нашу непростую жизнь. В ней всё гармонично.  И горести и счастье. Мне кажется, что я всё возможное и невозможное сделала для Венечки... Я потеряла любимого сына, но неделю назад у меня родилась прекрасная внучка Анечка… И мы всё можем вынести, любой груз, любую тяжесть, покуда мы не сдаёмся...