Моя нейронная омела

Я скоро сойду с ума. Без неё. Без неё и с тем, что она оставила вместо себя. Одна голова хорошо, а две — уже уродство. Какая разница, как: по нервам и синапсам или по воздуху изо рта в уши? Чёрт, и еще раз чёрт, откуда все это во мне?!

В общем, так. Из меня утешитель как из бензобака огнетушитель. К счастью, она не искала жилетку для слез. Она хотела забыть, и я помогал. Что за фигня творилась в её бедной симпатичной головке, я до последнего старался не знать, и она позволяла мне это, за что ей огромное человеческое спасибо. Она умела быть простой и милой. Умела интересоваться и не отвлекать. Хотя…

«Ты же разбираешься в этой, ну… стеганографии?», — если девушка такое спрашивает на первом свидании, что-то явно идет не так. Потом, конечно, привыкаешь, даже радуешься: как интересно с ней, вся такая непредсказуемая, разносторонне чокнутая и кем-то искусно помятая, словно бумага для оригами. Я не дознавался, кем. В конце концов, у них у всех за плечами истории, иногда даже истории любви, с большой буквы и с определенным артиклем (если, конечно, он есть в вашем языке). Я думал, все образуется (в конце концов, мужик я или носильщик рогов убитых лосей?) и мне казалось, что я побеждаю, даже несмотря на такие вот разговорчики:

— У тебя не было такого чувства, — начинала она, — Когда спускаешься в метро… ну, как будто у тебя один рукав есть, а второго нет?

— Прости, что? — спрашивал я, еще пытаясь смеяться.

— М… блин. Ничего. Давай сегодня сходим и серую собаку, и тебе кажется, что диссоциирует…

— Чаво?!

— Ой… а я что-то сейчас сказала?

Такие диалоги сошли бы за милое украшение к нашему неоткровенному союзу, если бы она не рыдала во сне, не пропадала на сутки, а её старые друзья не спрашивали меня «Ты кем её подменил?».

А однажды она купила какую-то книгу по психологии и стала ею зачитываться в режиме «Отстань от меня!», а потом прятала, как запрещенную. Книгой оказалась работа небезызвестного Реймонда Моуди, автора бестселлера «Жизнь после жизни». Новый фолиант оказался еще более сомнительным: исследовались техники «общения с духами». К счастью, автор не спорил с тем, что духи суть плоды мозга в измененном состоянии сознания, однако свидетельства и подробные описания, хоть сам у себя дома делай гостиную для умерших родственников — все это, честно сказать, впечатляло. И ведь не собирался читать! «Сейчас она застанет меня за находкой и поднимет скандал, и поделом!», думал я. Но вышло снова не так. Однажды я пришел домой и увидел, как она рвет и комкает любимую книгу, а часть страниц уже ослепительно горит на полу. Даже не хочу вспоминать, сколько эмоций мы друг в друга запуляли, а сколько оставили на потом, но пожара удалось избежать.

Разумеется, мы ходили к психологу. Психолог призывала не бояться честности друг с другом и отпустить прошлое, но в какой-то момент впала в истерику и прогнала нас.

Отпустить прошлое… Прошлое не птица, а дамоклов… кирпич. С самого начала было понятно, что мой предшественник не из разряда случайных «бывших». Конечно, одноклассник, десять лет за соседними партами, и ладно бы рядовой Вася, так нет. Четыре раза выигрывал олимпиады, два раза поджигал школу, трижды диплом юного изобретателя, четыре раза был избит, один раз ему оторвали рукав и он ходил так пару дней, пока полшколы не слегло с отравлением; один раз из-за него подрались учителя, которые не могли решить, куда его отправить: на торжественный прием к министру или в колонию для несовершеннолетних. Кома и нейронные сети, протоколы передачи данных и психотронное оружие… не каждый взрослый сумеет оценить все это в целом, не говоря уже о детях. И да, Он заглядывался на неё, но отвечать взаимностью было даже как-то стыдно. А после школы Он, условно говоря, исчез. Поступил куда-то, может быть, за границу, и остался там работать, и Нобелевскую медальку по ночам ласкает, и хрен бы с ним. Она даже не думала, что еще увидит Его. А когда увидела, почему-то не удивилась. Как будто бог маразма специально связал их, смеху ради: прогулки, отношения, семья, дети, внуки — сколько освежающего бреда надуло в эти святые слова. И Он, как назло, был общительным и адекватным, совсем не таким, какой еще жил зачем-то в её памяти. Она спрашивала о жизни, Он отвечал, рассказывал о медицине и философии, и сам у неё что-то спрашивал, и было много смеха, греха, бреда, и вот таких вот россказней:

«Это как Инь и Ян, я уже немного в тебе, и ты во мне. Знаешь, что такое стеганография? Это когда о секрете даже не подозреваешь. Все, например, читают о любви и красоте, а ты подсчитываешь пробелы, группируешь, и получится зашифрованный приказ: «Убей!». Или, например, видишь человека, слышишь, нюхаешь, общаешься; думаешь, весь как на ладони. А он незаметно устанавливает тебе на голову копию своей души, и вовсе не как подарок, а скорее как колонию, оснащенную зашифрованным каналом связи с метрополией. И если вдруг человек умирает, то умирает только столица, но не вся система. Понимаешь? Душа становится децентрализованной, одноранговой сетью, но продолжает развиваться в том же ключе, что и ранее тело. Она может успокоиться или озлобиться, измениться или продолжить начатое, используя мозги одних «клиентов» и сводя с ума других. Когда человек во время клинической смерти видит себя со стороны, это хирурги его видят, в их мозгах строится картинка. И потом, когда мозг оживает, все это незаметно загружается в него по каналам органов чувств, и там уже дорабатывается с учетом местных гормонов и нейромедиаторов. Бедные доктора. Представляешь, какой поток данных идет между всеми
нами?! А мы даже не замечаем…»

Он говорил, она кивала и улыбалась, хотя понимала: нет, нам не по пути, прости меня, пожалуйста, еще месяцок и все. Она думала, что сможет это скрыть.

Однажды Он привел её в одно чудное помещение. Там было совсем темно и тихо, так, что сердца стучали как кулаки по ушам. Странный романтический сюрприз, нечего сказать. И вот он зажег, но не свечи, а карманный фонарик; и оказалось, что вся комната устлана зеркалами, как термос. И все вокруг наполнил жуткий сонм искаженных отражений: мужская улыбка и женские напуганные глаза. «…сохранить тебя полностью, со всех ракурсов, во всех гармониках!», говорил он, доставая нож. Её визг ударной волной вернулся в её же голову, отразившись от стен. Идеальная акустика. Передача без потерь. Ступор и шепот из каждой точки пространства:

«Я дарю тебе лекарство от старости и одиночества. Не бойся агонии, твое тело будет выделять серотонин и эндорфины, заглушая даже сильную боль. Ты вознесешься в наркотический свет и очнешься в колыбели моей головы, целостная и вечно молодая. Мы будем путешествовать по новым телам вместе, за руку, и никогда не останемся одни!».

Не знаю, как это в итоге вышло. Наверно, она просто была в лучшей физической форме и в меньшем возбуждении, хотя мало что помнит за пеленой истерики. В общем, совет вам на будущее, не пытайтесь зарезать человека, держа его перед собой. Промахнетесь еще, как этот самый «Он».

Она клялась, почти в слезах, как будто это я — Он, что не хотела, что пыталась остановить кровь, но Он умирал на её руках и оседал на её душе, отражаясь во всех ракурсах, во всем великолепии звуков, касаний и запахов. Она пыталась сбежать, замести следы, максимально глупо и неуклюже, будто специально радуя сторону обвинения. Но что-то сломалось не только в её голове. Словно всучили целую охапку алиби, которые невозможно придумать, не сидя у жертвы за ухом. «Несчастный случай. А что вы так переживаете? Забудьте!» И она пыталась. У неё появился я, сдержанный и неспособный оторваться от её синих глаз… интересно, телевизор тоже подолгу любуется глазком у пульта управления?

Мы расстались не то чтобы со скандалом. Просто однажды я не обнаружил её вещей. Она исчезла, выкинув сим-карты и удалившись из всех социальных сетей. Я пытался искать её, борясь с прострацией и не дозваниваясь до её друзей, родных и одноклассников. Я спускался в метро, как идиот сканируя тысячи неустановленных лиц. Я облазил интернет, ища памятную книгу Реймонда Моуди — как же она называлась? — и даже зашел в центральный книжный. Там мне сказали, что такой книги не существует. Я собирался к доктору, но едва спускался в один знакомый подземный переход, начинался приступ ужаса, холодного, как мятный леденец. И ладно бы рукав; мне все чаще казалось, что не хватает штанины. И собаки… ладно, не будем о сером.

Однажды я напился кофе, взял бумагу и ручку, собрал последние следы и попытался разложить по полочкам. Выходило следующее: из того, что я знаю, сама она рассказала мне меньше половины. «Тогда откуда?..», надо было спросить себя, но кофе уже не действовал. Она тоже отчаялась внушать мне, что её больше нет. Синие глаза не забываются, даже если кажется обратное. Знать о наличии — это уже немного обладать. Да, моя нейронная омела, мы не сойдем с ума.

2015.