Братья по разуму

   Писатель   Павел  Иванович  Ветров-Задунайский уже  второй  день находился в глубоком творческом кризисе.  А если уж по-простому, то он был в банальном запое.

   Творец прекрасного имеет право на свои маленькие слабости.  Слабым же местом писателя  Ветрова-Задунайского, судя по всему, оказалась его голова, которая  после  творческого  перенапряжения  начинала  иногда  работать  во вред  его же  довольно жирной задницы. Отсюда и эти периодические срывы в алкогольную бездну. 

    Получив гонорар за свою очередную книгу про "любовную любовь", Ветров-Задунайский  бросался  во все тяжкие и в течение  месяца, а именно на столько  обычно хватало денег и здоровья, вёл разгульную гусарскую жизнь.  Возможно, в  венах писателя, действительно, была капелька крови Дениса Давыдова или какого-то другого буйного персонажа нашей славной российской истории. Ведь только этим можно было бы объяснить эту необузданность поведения  нашего героя.
 
   Результатом каждого развесёлого периода жизни всегда было одно и то же - деньги заканчивались, а вместе с ними испарялись в неведомую даль и все до гроба верные друзья и любящие подруги.

   Наступала пора собирать камни и отдавать долги. А это обычно приводит  творческого человека  к депрессии и желанию сбежать куда-нибудь «в деревню, в глушь, в Саратов».  У Павла такое место было, - старенький домик его покойной бабушки Вари в деревне на самом краю области.

   Доживающие здесь свой век с десяток полуслепых и полуглухих стариков и старух уже давно не читали любовных романов, и поэтому не имели ни малейшего понятия о  модном городском писателе Павле Ивановиче Ветрове-Задунайском. Зато они хорошо знали Пашку Крякина, ещё школьником приезжавшего в деревню к своей бабушке на все летние  каникулы и уже тогда считавшегося редкостным  шалопаем. Теперь же,  по прошествии многих лет, Пашка в глазах деревенского общества и вовсе опустился до звания полного раздолбая.

    Из Крякина в Ветрова-Задунайского Павел превратился по совету своего первого литературного агента  Симы  Цукермана. Именно он однажды по пьянке популярно и в картинках объяснил тогда ещё только начинающему писателю некоторые тонкости издательского дела. И Павел об этом ни разу ещё не пожалел. Хотя бы потому, что, если бы его отец Иван Крякин, проработавший всю свою жизнь в кузнечном цехе, случайно увидел свою фамилию на глянцевых обложках романов, повествующих о тяжёлой доли миллионеров и их толстогубых жён, то ни на секунду не стал бы сдерживать ни свои эмоции, ни крепкие пролетарские руки.
               

                *   *   *
   Павел  сидел за столом, богато сервированным бутылкой водки, гранёным стаканом, и тарелкой с солёными огурцами и кусками докторской колбасы. 
 
   Размазывая по своим толстым щекам пьяные слёзы, он безрадостно смотрел сквозь грязные оконные стёкла на заросший созревшим репейником и крапивой огород и на старый полуразвалившийся забор.  Забор, за которым уже многие годы не жили соседи, разъехавшиеся из умирающей деревни в поисках лучшей доли.

   Сентябрьская промозглая погода не добавляла этому пейзажу света и оптимизма.  Создатель  доброго десятка любовных романов на тему  «Золушка приехала покорять  Москву»  после второго стакана  «Столичной»  пришёл к неутешительному для себя  выводу – друзья оказались предателями, любовь измеряется рублями, вся жизнь - говно и прошла напрасно.

  В очередной раз жалобно всхлипнув, Павел плеснул из семисотграммовой бутылки в стакан остатки веселящей жидкости и с отчаянной решимостью выпил.  Буйная голова писателя со стуком опустилась на усыпанный хлебными крошками стол. И этот стук смешался в угасающем сознании Павла с грохотом чего-то тяжело упавшего за окном.

               
                *   *   *
   Время, по мнению яйцеголовых учёных, – величина весьма относительная. Особенно это заметно с глубокого перепоя – не только с часами, с текущим годом, порой, разобраться бы!

    Через час или много больше из дверей дома на улицу мешком вывалилось то, что  в московском бомонде ещё совсем недавно уважительно именовалось Павлом Ивановичем Ветровым-Задунайским. Тело  быстро семенило ногами, на ходу безуспешно пытаясь расстегнуть обвисшие штаны. Его ещё не прояснившийся взор был сфокусирован на единственном  полноразмерном сантехническом сооружении деревенского подворья - деревянном  туалете проверенной временем модели - «большая дырка в полу».

  Заветная дверь с умело вырезанным в ней в виде сердечка вентиляционном отверстием манила к себе всего в десяти шагах от дома. Деревенский зодчий, возводивший это монументальное сооружение в стиле «хай так», то есть «и так сойдёт», сумел, однако, просчитать все возможные нюансы использования своего творения в суровом российском климате. Расстояние в эти десять шагов гарантировало  комфортное его посещение и быстрое возвращение домой даже в условиях двадцатиградусных морозов. На случай же более суровых холодов предусматривалось использование уже мобильного домашнего варианта- оцинкованного ведра с крышкой.

   Эти несколько шагов до заветной цели давались Павлу с большим трудом и потребовали от него полной концентрации сил. Любоваться пейзажами в этот момент у него уже не получалось. Именно по этой причине мимо его ещё замутнённого  «излишествами» сознания прошли незафиксированными некоторые изменения в окружающей местности.

   Когда же заветная цель нашего странника была им всё же успешно достигнута, тут опять с благодарностью вспомнилось про те самые десять шагов. При соблюдении именно этого расстояния  все неблагородные звуки, которые порой издают даже благородные господа, доносятся до тронного зала в доме уже заметно приглушёнными и не мешают прочему семейству трапезничать щами из кислой капусты.
 
                *   *   *
   Через час, или опять много больше, Павел, наконец, вышел из сумеречного  «кабинета для раздумий» на свет божий.  Он явился уже сильно облегчённый и с заметно просветлевшим взором. Благостная улыбка на его лице говорила, что ему опять хорошо и жизнь продолжается.

   Застегнув последнюю пуговку на штанах, Павел, наконец, огляделся. И только сейчас ему открылась во всей своей красе картина, достойная кисти художника-баталиста.

   На том месте, где ещё совсем недавно колосилась жгучая крапива, и буйно цвёл репейник, стерев под ноль остатки гнилого забора и вздыбив крутой волной пропитанный влагой чернозём, лежала небольшая по размеру летающая тарелка. Её горячая обшивка ещё дымилась и слегка потрескивала, отдавая излишки своего тепла  негостеприимной Земле. В блестящем боку космолёта зияла огромная дыра, которая открывала  взору  высокотехнологичную внутреннюю начинку летательного аппарата.  Несколько красных и зелёных индикаторных лампочек на панели управления ещё продолжали тревожно мигать. Но это уже было больше похоже на предсмертные конвульсии внеземной техники.

   Рядом с тарелкой прямо на куче вывороченной сырой земли сидел пилот.  На первый взгляд, он был вполне обычным человеком,- две руки, две ноги и голова.  Всё остальные особенности тела были скрыты блестящим с зеленоватым оттенком комбинезоном. Но вот то, что казалось необычным и явно бросалось в глаза – так это его голова.  Безволосая, болезненного зелёного цвета, с огромным ртом и выпученными, как у какающего зайца, глазами. На голове сверху торчали два то ли уха, то ли рожка.
 
   В общем, инопланетный пришелец напоминал собой что-то среднее между лягушкой и покемоном.
 
   Пилот сидел, как глиняный болванчик, не двигаясь и безучастно глядя в одну точку.

  Подтянув сползающие штаны, Павел, сурово нахмурил брови и, подбоченясь, попытался принять вид, подобающий гостеприимному хозяину, которому дорогие гости вместо тортика и поздравлений нагадили под дверь.

  Но неписанные правила приличия всё же требовали перед началом скандала узнать хотя бы имя будущей жертвы. 
 
   - Послушай-ка, болезный, а ты кто ва-а-ще такой?
    
   Незнакомец продолжал невозмутимо смотреть куда-то в туманную даль, но в левом ухе у Павла неожиданно зазвучал голос, очень похожий на голос из навигатора:

   - Я - представитель планеты, которую по земной классификации называют «HD 85512 b» из созвездия Парус.

   - Ну да, а я тогда святой Павел. Ты из какой киностудии, зелёненький?  Ещё одно продолжение «Маски» снимаете?  А зовут тебя, случайно, не Джим Керри?

    - Моё имя, землянин, ты вряд ли сможешь произнести, а его перевода на ваш язык не существует, поэтому для своего удобства можешь называть меня, например,  Петром.

     — О-о, да ты ещё и юморист, плешивый!  Пётр и Павел, –  сладкая парочка  святых апостолов.  А не подскажешь ли тогда, Бриллиантовый зелёный, – на кого мне теперь подавать в суд за нанесённый тобой ущерб моему имуществу?

   Павел окинул взглядом взрытый, наверно, до самого мезозойского слоя свой огород. Ни от крапивы с репейником, ни от  гнилого забора с подпорками не осталось и следа.  Поэтому на секунду задумавшись, Павел уже более уверенно продолжил своё наступление на незнакомца:

    —  Ты разрушил прекрасный трёхметровый забор из красного кирпича и большую теплицу…  То есть, две теплицы. Кто мне за всё это теперь заплатит?  Или натурой прикажешь с тебя брать?!

    —  Можешь не волноваться, землянин, - вскоре за мной прибудет космолёт-эвакуатор. По нашим правилам мы не должны оставлять следов своего присутствия на вашей планете, поэтому всё будет восстановлено.   

     В этот самый момент в глубине разбившейся летающей тарелки что-то в последний раз громко пукнуло серым облачком дыма, и все лампочки на её пульте управления окончательно погасли. Дух инопланетного чуда техники стремительно вознёсся, оставив запах горелой проводки.

     И тут до Павла постепенно стало доходить, что всё происходящее не совсем похоже на чей-то весёлый розыгрыш или съёмку скрытой камерой. Слишком уж дорогие получаются декорации. 

     Другого бы такое откровение сразу повергло в глубокое уныние, но извращённый мозг сочинителя любовных романов привык к самым невероятным поворотам сюжета, поэтому и эту свою удивительную догадку Павел воспринял легко и на удивление трезво.

     Ещё раз окинув взглядом дымящиеся останки своего огорода, он тяжело вздохнул. Ему стало окончательно понятно - дальнейший скандал может привести только к межпланетному конфликту.  И он, как первый житель Земли, кто вступил в прямой контакт с инопланетянами, должен теперь отдуваться за всё прогрессивное человечество. А раз уж так получилось, то надо постараться хотя бы не ударить в грязь лицом. Тем более, что этой грязи вокруг дома теперь стало просто завались. 

     Приветственная  речь Павла  получилась  пламенной, но до  гениальности  краткой:
    — Ладно, попробуем иначе....  Добро пожаловать на  Землю, дорогой  инопланетянин.....  Пошли, что ли в дом,- отметим нашу встречу, чем бог послал.

    На зелёном лице пришельца впервые промелькнуло слабое движение, говорящее о его заинтересованности посидеть в тепле и хорошей компании. Но кто же сразу соглашается на рандеву с мало знакомым мужчиной, не поломавшись хотя бы для вида:   
    —  Нам запрещено вступать в  тесный контакт с жителями Земли.

    — Да, брось ты!  Что ты прямо, как не родной!  Так и будешь сидеть здесь на  сыром у своего разбитого корыта?  Учти, это очень вредно для мужского здоровья.  Поднимайся, и пойдём,– у меня подождёшь своих спасателей. Обещаю, что в самый тесный контакт я вступать с тобой не буду.

     Все приличия были соблюдены, поэтому зелёненький послушно поднялся и вошёл  в дом вслед за Павлом.
               

 *   *   *
      В горнице  гость  скромно сел на стул, стоящий в углу, прямо под  намоленной ещё бабой Варей иконой Казанской Божьей матери. Павел не был большим  знатоком христианских святынь, но со слов бабушки помнил, что именно этой иконе молятся, когда существует опасность нашествия иноплеменников. Однако, он не стал с порога пугать своего гостя такими подробностями. Пусть сначала согреется,  отдохнёт и о себе что-нибудь расскажет,– вот тогда уж и станет ясно за что молиться – за его здравие или за упокой. Так всегда было, есть и будет на Руси.

      Быстро растопив печь-голландку, Павел  достал всё, что у него ещё осталось из еды и последнюю бутылку  «Столичной».  Получилось хоть и не празднично, но от души.

   —  Послушай, Петруха, а ты водку-то  пьёшь? – вдруг спохватился  Павел. 

   — Этот химический раствор оказался хорошей защитой от земных бактерий и вирусов, к которым мы ещё не выработали устойчивый иммунитет. И мы часто используем его для  профилактики инфекционных заболеваний.  За те годы, что мы здесь находимся ещё ни один член нашей экспедиции не погиб от болезней....    Наливай.
               

*   *   *
   После первых семидесяти грамм заметно потеплело и на душе и в теле. Под весёлое потрескивание дров в печи захотелось поговорить о чём-нибудь светлом  и вечном.  Но, разумеется, не о вечном огне, а о любви.

  —  А скажи-ка мне, мой зелёный дружище, у вас женщины-то есть?

   — Есть. 

   — Ну, и…  Как там у вас всё это происходит?...  Чего мнёшься-то?  Через пробирку размножаетесь что ли?

   — Видишь на моей голове два нароста?  Это и есть мой половой орган. Там раз в год созревает семенная пыльца, которая и должна оплодотворить женские половые клетки в таких же наростах на голове у женщин. Процесс напоминает опыление и почкование, как у растений.

   — Господи! Пестики-тычинки?!- хлопнул себя по толстым ляшкам Павел. - Раз в год потереться головами?! И всё?! С ума сойти! Да, у нас в монастырях веселее живут!

  Павел весело смеялся, но глубоко под корочкой у него бродила совсем другая мысль: «Нашим мужикам они соперниками уж точно не будут. А то кроме чёрненьких, беленьких и жёлтеньких появились бы ещё и зелёненькие детишки. Но вот то, что у них на голове по два половых органа – это очень даже интересно. Если бы у нас в штанах тоже было по две «тычинки», сколько бы новых и занимательных глав добавилось в «Камасутре»!
               

                *  *   *
     После второй, пришла пора «гаражных» разговоров.

   — А как случилось, что ты упал на мой огород?  Двигатель отказал или топливо кончилось?

   — Нет.  Техника у нас очень  надёжная. В аварии виноват только я один.  Сегодня у меня должен был быть день отдыха, но мой командир решил почему-то именно меня послать опять в контрольный полёт. Это было очень не справедливо!   Чтобы снять стресс и успокоиться, я во время полёта немного подышал из баллончика с закисью азота. И, видимо, не рассчитал его процентное соотношение с кислородом. В результате, – очнулся через несколько часов уже на земле.

   — Так ты за рулём обкумаренный что ли был?!  Ну, ты и перец…  Хоть и зелёный.  И что теперь тебе будет за это?

   — На год лишат права управлять космолётом, понизят в звании и переведут в обслугу.

   — Ну, как я погляжу, все начальники во Вселенной – одинаковые козлы.

    Налили по третьей. За справедливость.

               
                *   *   *
     Пришла пора вопросов «по понятиям».

    — Вы к нам-то чего прилетели-то?  Без геморроев скучно стало жить или мамка из дома выгнала?

     Пётр  вначале вроде  набычился на эти слова, но потом отложил в сторону  вилку с наколотым на неё куском колбасы и, казалось, ещё больше позеленев, со всей серьёзностью ответил:

    — Наша солнечная система намного старше, но солнце в 8 раз слабее вашего.   И с каждым столетием условия жизни становятся всё тяжелей.  Уже давно всем стало  понятно, что близится закат нашей цивилизации.  Перед нами встал выбор – или мы покорно ждём своего конца, или начинаем искать пути спасения. Было решено  направить несколько экспедиций к планетам с наиболее подходящими для нас условиями.  Земля оказалась в их числе.  Причём, мы сразу рассматривали её, как один из основных вариантов для переселения, потому что  расстояние между нами всего 26 световых лет. Наши учёные не ошиблись в своих расчётах и прогнозах.  Здесь оказалась очень похожая на нашу атмосфера, много воды, а средняя температура и длительность года  даже намного комфортней нашей. Единственное, что мы никак не ожидали встретить на Земле – это высокоразвитую цивилизацию.

  — Да уж, крепко мы вам этим подгадили. Но вы не расстраивайтесь,– у нас есть ещё пара планет на продажу – Венера и Марс. Но там, правда, требуется  капитальный ремонт,– попытался ещё раз схохмить Павел, предчувствуя, что разговор приобретает неприятный оттенок.

   — Мы стали собирать всю возможную  информацию, – невозмутимо продолжил Пётр.   Смотрели  ваше телевидение, отслеживали интернет-сообщения, и даже входили в  закрытые базы данных некоторых государств.

   — А вот об этом, пожалуйста, поподробнее,– ещё больше напрягся Павел, потому что тоже иногда смотрел по телевизору международные новости и был в курсе злобных обвинений в адрес наших хакеров.

   — Руководство нашей экспедиции пришло к выводу, что Вы находитесь в одном шаге от глобальной войны. Политическое, экономическое и религиозное противостояние настолько обострилось, что обязательно приведёт к взрыву и гибели земной цивилизации.

    Пётр уже без приглашения, по-хозяйски, плеснул в стаканы водки и первый  выпил не чокаясь. На Павла это произвело сильное впечатление. Он что-то совсем приуныл и тоже выпил молча.

   — Наше появление сегодня - в лучшем для нас случае лишь ускорит этот взрыв.  В худшем –  только сплотит всё человечество в борьбе против инопланетного агрессора. И хотя, мы обладаем таким оружием, которое позволит за короткий срок подавить любое ваше сопротивление, но это навсегда сделает нас врагами.

    Наступила неловкая пауза. Павел впервые посмотрел на Петра, как на возможного своего убийцу. И ему уже не казались такими смешными ни выпученные глаза, ни рожки инопланетянина. Стало просто страшно.

  — Но, если мы заявим о себе только после того, как вы сожжете свои города, разрушите экономику и перебьёте друг друга,— продолжил Пётр,— то наше появление будет воспринято, как пришествие на Землю ангелов-спасителей. Вы же верите во второе пришествие Мессии, – вот он к вам и придёт. Именно, поэтому мы терпеливо и ждём.

    Павла понемногу отпустило. Всё стало предельно ясно и не так напряжённо.  Пусть ждут, а мы ещё подумаем,- стоит ли нам спешить освобождать свою жилплощадь. И за это захотелось выпить.               

   — Давай ка, Петруха, выпьем с тобой за мир во всём мире.

    На зелёном лице пришельца впервые появилась всё понимающая улыбка.  И это окончательно обнадёжило, потому что, если представители разных цивилизаций понимают даже шутки друг друга, то есть вероятность, что они, в конце концов, смогут договориться и обо всём остальном. 

   Два стакана, как две силы, звонко столкнулись над столом и разошлись с миром, не расплескав при этом ни капли истины. И это стало символичной точкой в непростой для них теме разговора. Да и водка уже закончилась.


               
                *  *  *
   — Почему же ты мне всё это рассказал?  Ведь вы скрываете от нас своё присутствие.

   — Я же тебе уже говорил, что мы не оставляем за собой следов. Так всё и будет.

   — Так вы меня убьёте?!— от страшной догадки глаза у Павла тоже стали большими, как у того зайца.

   — Нет. В этом нет необходимости. Мы просто постараемся стереть из твоей памяти все файлы за прошедший день.  А то, что случайно не сотрётся, — ты будешь воспринимать, как обычное сновидение.

    Приговор вроде и смягчили, но настроение у Павла от этого не улучшилось. Кому же будет приятно узнать, что очень скоро твой мозг будут чистить, как грязную сковородку. Не скрывая своей обиды, писатель с пьяной слезой в голосе возмутился:

   — Вот спасибо тебе, Петруха,- успокоил! Сами живёте и размножаетесь, как огурцы, так и из меня теперь хотите сделать беспамятный овощ?  А я-то тебя уже посчитал за своего брата по разуму! Эх, ты, пупырчатый!

   Инопланетянин ничего не ответил, а лишь задумчиво смотрел в грязное окно и вертел в своих пальцах пустую вилку. На улице быстро смеркалось. Осеннее настроение, настоянное на алкоголе, рождало грусть и предчувствие скорого расставания.

   Наконец, приняв для себя какое-то важное решение, Пётр достал из кармана своего комбинезона небольшой баллончик, встал из-за стола и подошёл к Павлу, который сидел, обиженно отвернувшись от гостя.

   — Что-то, Павел, мы с тобой сильно загрустили. Но у меня есть прекрасное средство это поправить. Не волнуйся, – всё будет хорошо.

    С этими словами Пётр  распылил из баллончика в лицо Павла ту самую закись азота, с которой в этот день всё и началось. Голова писателя опять со стуком   опустилась на усыпанный хлебными крошками стол.
 
               
               
                *   *   *
    Яркий луч утреннего солнца пробился сквозь засиженное мухами оконное стекло и осветил лицо спящего прямо за столом Павла Ивановича Ветрова-Задунайского.   Открыв глаза, писатель улыбнулся в ответ солнцу и блаженно потянулся, прогоняя остатки сна. Было легко и хорошо.

    — Присниться же такой бред. Расскажи кому,– не поверят, за сумасшедшего посчитают.

    Пустая бутылка на столе и одиноко стоящий тоже пустой стакан немым укором напомнили Павлу о его недавней депрессии. Но даже это теперь не могло испортить такое прекрасное утро. Хотелось жить и творить. Мозг писателя без усилия включился в работу.

    — Конечно, это полный бред, но если хорошенько подумать, то из всего этого может получиться совсем даже неплохая вещь. Добавить красочную сцену катастрофы,  ввести в сюжет женщину или даже лучше двух, развить любовную линию, и всё это  немного сбрызнуть слезами расставания – вот тебе и новый бестселлер. Надо будет после обеда обязательно позвонить Цукерману, - пусть сегодня же начинает переговоры с издательствами. А я уже завтра вернусь в город. Хватит  пьянствовать, пора заниматься делом.

  Окрылённый идеей своего нового романа, Павел вышел на крыльцо и с наслаждением  глубоко вдохнул обжигающе свежий утренний воздух. Но выдохнуть сразу у него не получилось. По периметру всего его участка стояла трёхметровая стена из красного кирпича – маленькая копия московского Кремля, а на ухоженном английском газоне высились две стеклянные теплицы.