Полёт мыша

Сегодня  пошёл на работу небритый. И на основную работу, и  по совместительству тоже. Совмещаю я в школе, туда было особенно неловко небритым идти.  Хоть я и давно уже не идеализирую детей,  а  напротив, отлично постиг всю их натуру лентяйско-хулиганскую, но всё-таки это уж слишком, даже для них.
Трёхдневные зачатки бороды придают моему и так не особенно доброму лицу выражение чрезвычайного людоедства,  сильно и отчётливо усугубляют природную зверскость морды. Как будто эти вострые, кирпично-сивые саксаулы, дыбящиеся на щеках, на подбородке и под носом, вытаскивают на поверхность всё, что так тщательно, но тщетно таю я всю жизнь от людей.  Нельзя такое в школу носить, нет!
Однако побриться я попросту не успел. Проспал. Проснулся минут на сорок позже положенного времени, успел только умыться и заглотить, обжигаясь,  полчашки кофе, а потом побежал на работу, стеснительно размахивая колючками.
Обычно-то я никогда не просыпаю. Привык подниматься без будильника. Но прошлою ночью я почти не спал, потому что охотился за мышой. Кот, паршивец, саботирует. «Мэйк лав, - говорит, - нот хант!» И вот я с вечера насторожил все верные свои мышеловки, насыпал вокруг них коварные россыпи сырных  и хлебных крошек, чтобы мыша утратила скепсис и глупо поверила в бесплатное угощенье, а сам лёг якобы спать и почти понарошку захрапел. 
Мыша сначала всё-таки не поверила.  Недоверчиво пошуршала хвостом по обоям, выскреблась из-за холодильника, подошла ловушке и замерла, скептически ухмыляясь и мерцая в лунном свете красными бусинами глаз.
«Врёт, сволочь! - подумала она – Не верю!»  Но пахло, пахло сыром вокруг! Ах, как пахло! И хлебом тоже.  Запах тихонько, но неотвратимо лез в ноздри, клубился  в носу,  потом с тягучею, липкою истомой вплетался в извилины наивного мышиного мозга.
А вон  там, вон там,  за открытою дверью в решётчатого домика – как сладострастно там выгнулся кусок шкурки от копчёного сала! Ах, охальник! Ах!
«Да что я ? – устыдилась вдруг мыша, - Что я так плохо всегда о людях? А вдруг он всё-таки добрый? Ну и что, что колючки эти на морде? Может, это он от робости отрастил, от неуверенности в себе – может, это он так пытается защититься от мира. А  на самом деле он  милый, мягкосердечный и искренне любит мышей?  Пойду и возьму. Мир разумен и добр, и хороших людей в нём больше чем плохих. Пойду…» Дзанг!
Ага! Агаааа! Попалась, зараза! Я встал и включил безжалостный электрический свет. Вот она! У, матёрая какая! А поди-ка ты, матушка, вон из моего дому! На волю! В пампасы!
Я распахнул окно, отверз дверцу ловушки и могучим метательным движеньем выплеснул зверюгу в ночь. В ветреную сентябрьскую ночь! Потрясённо трепеща организмом, мыша взвизгнула и улетела в большой мир. Туда ей и дорога! Туда, в реальность!
А я лёг обратно и  собрался спать по-настоящему, но почему-то уже не смог. Всё виделось мне, как носится во мраке мыша, как заполошно порхает она над сырою ночною землёю. Как ей там сначала горько и страшно, потому что поверила и обманулась, и совсем, совсем не готова  была к свободному полёту.  Но потом горечь не то  чтобы утихает, а перестаёт грызть сердце и становится как-то даже сладка. Как сладок бывает грустный дым от тлеющей палой листвы.  Ну и радость, конечно, полёта пришла понемножку.
«Ого-го! – закричала мыша – я лечу! Я стала ведьмой в эту ночь! Или нет, нет… Я демон! Печальный демон, дух изгнанья! Йо-хо-хооо!»
И вот как тут уснёшь? Так и проворочался я всю ночь, вслушиваясь  душою в волшебную тьму за окном.  Перед самым рассветом закемарил и потому проспал.
Работы сегодня было много, и справлялся я с ней, увы, тяжко. Зело кряхтя и зевая.  Разум словно барахтался в облаке душной липучей ваты, каждую мысль приходилось оттудова выковыривать. 
Только под вечер полегчало. Вышел пройтись и встретил козу. У козы были чёрные губы, лицо в лиловых стрелках и  счастливые пьяные глаза. Она пошатывалась, икала и пыталась петь, но не могла. Её привязали поблизости от зарослей бузины, она там наелась перезревших, перебродивших ягод, вывозилась и окосела.
Это было чудесное зрелище, и  жизнь моя сразу стала налаживаться, ибо обрела естественный фантастический комизм.  А ещё вид лиловой козьей бороды довёл, наконец, мою решимость до критической массы, я  пошёл и всё-таки побрился.